Текст книги "Право голодных (СИ)"
Автор книги: Ks_dracosha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Я постоянно про деньги думаю. Всё вокруг них крутится. Вокруг денег и любви. Это значит, что я пустой человек? Не знаю. Только без денег жить невозможно, а без любви – жутко.
Надеюсь, Тэхёну мой подарок понравится. Должен понравится.
Я хочу сделать для него всё.
21.12
Тэхён злится, что я взяла дополнительные смены в кафе. Но иначе – не могу. Отель уже забронирован на три дня, но больше денег не осталось. А мне хочется ещё с ним побывать в море. На маленькой яхте. Не знаю, откуда такая мечта. Но хочется. Уверена, что ему понравится. Уверена в этом.
Зачёты проходят гладко. Будто бы удача наконец-то на моей стороне. И от этого мне странно и некомфортно, я к таким милостям судьбы не привыкла. Может, пора? Пора привыкать, что и у нас с Джису наступила светлая полоса?
Боюсь сглазить, а всё равно пишу. Потому что счастливая, от этого, наверное, страх и потеряла.
Не хочу, чтобы он возвращался – страх. Мне и без него хорошо.
Пора идти. Перерыв заканчивается. Сейчас совместная пара с Тэхёном будет. Скучаю по нему. Постоянно. Что уж поделать, из-за него я превращаюсь в романтика.
Какие глупости.
И всё равно здорово.
28.12
День икс!
Джису на взводе, строчит мне смски постоянно. Чонгук тоже взбудораженный, один Тэхён ничего не понимает. Мне от этого так весело. Мы как дети. Все четверо. Здорово делать сюрпризы.
Сегодня был последний зачёт. Я всё сдала, Тэхён тоже. У Чонгука сессия сдвинута, они с Джису над фильмом работают. Вечно сидят в её комнате, и носа не показывают. Обещали, что скоро всё будет готово. Я не помню, когда Джису такой счастливо-пришибленной видела. Странно открывать на её лице – от и до знакомом – новые эмоции. Мне жаль, что я не смогла их ей дать. Но с сожалениями ничего не поделаешь, с ними двигаться вперёд невозможно. Я рада, что она нашла дело, которое её вдохновляет.
У меня такого нет.
Стоп! Никакой грусти.
Тэхён знает, что у нас на сегодняшнюю ночь планы, а больше ничего. С яхтой не вышло, не смогла заработать, но ему и так понравится. Я уверена.
Пойду делать бутерброды в поездку.
Быть с ним несколько дней. Постоянно. И с Джису, и с Чонгуком. Неправильно, что я так часто слово семья употребляю? Но оно крутится на языке и греет сердце. Что уж тут поделать.
Господи, пожалуйста, пусть всё получится.
Прошу тебя.
– Сегодня я сделаю тебе подарок, – сказала Дженни, заходя в их комнату. Тэхён лежал на кровати, смотрел очередной ромком на нетфликсе, если тупое созерцание экрана можно было так назвать. Он проводил так большую часть времени – лёжа. И если раньше, до похода к терапевту, пил, то теперь стал просто бессмысленно пялиться в телик. Она знала, что это временно, но всё равно беспокоилась. И каждый раз ложилась рядом, обхватывала его руками, заглядывала в сонные, безразличные глаза. В них тогда загорался слабый огонёк, и Тэхён улыбался.
– Какой? – Спросил, привычно подтягивая её к себе ближе, делая глубокий вдох.
– Мы поедем на море, – прошептала она, и уставилась в его лицо, напряглась, чтобы уловить малейшие эмоции. Самые первые. Самые искренние.
– На море? – Брови его удивлённо взлетели вверх, глаза распахнулись, сделались, почти как раньше, тревожными и трескучими.
Дженни закивала, сжала губы покрепче, стремясь сдержать улыбку, но не вышло. Она была счастлива видеть его такого – растерянного и взволнованного. Ожившего.
– Но как же, – забормотал он, приподнимаясь на локте, – там перед Новым годом всё занято, надо позвонить, узнать…
– Нет! – Она не выдержала и засмеялась, искренне и легко. – Я всё уже забронировала и организовала. От тебя только и потребуется, что собраться и следовать за мной. Джису с Чонгуком тоже поедут. Отпразднуем все вместе. Как тебе идея?
Она вглядывалась в его лицо, и чувствовала, будто получила полную плату за все тяжёлые часы работы, за свои старания и злые, усталые слёзы. Он – ошарашенный и недоумённый, выглядящий как ребёнок, который уже смирился с тем, что никогда не получит долгожданный подарок, смотрел на неё с абсолютным каким-то обожанием и восторгом.
– Для меня? Ты сделала это для меня?
Дженни кивнула, и тут же оказалась прижата к кровати, и зацелована так, что ноги стали слабыми-слабыми, а сердце непослушно затрепыхалось в груди. Она чувствовала, что кроется за его удивлением что-то большое и неведанное, но не хотела тревожить его, впервые за долгое время воодушевлённого и счастливого. Она подставляла под его губы свои губы, и цеплялась пальцами в его волосы. Они так давно не были близки. Нет, он всегда обхватывал её, когда засыпал, и Дженни привыкла к этому и смирилась, хотя раньше ненавидела чужое присутствие на своей половине кровати. Он постоянно трогал её, гладил и целовал. Но они не занимались сексом. Не говорили об этом, Дженни понимала, что ему, скорее всего, сложно будет справиться со своей гордостью, и, предположив, что это из-за таблеток, не навязывалась и ничего не спрашивала. Боялась ранить.
И тут вдруг он – как раньше. Нет, не как раньше, так он никогда её не целовал. Будто она – противоядие от какого-то страшного яда. Будто только из её губ, из её кожи можно противоядие собрать, словно пыльцу с цветов. Отчаянно. Горько. И Дженни первая потянула его майку вверх, и сама же сдёрнула с себя толстовку. Он подчинился ей, окончательно сошёл с ума, и застонал в ключицу гортанно и болезненно, обдавая и так горячую её кожу потоком обжигающего воздуха. Его кислорода.
Дженни расплакалась, когда он, с глубоким вздохом, от неё откатился. От переполняющих её странных чувств. Каких-то до того глубоких, что они казались бездной, в которой она боялась заблудится.
– Я сделал тебе больно? – Он смотрел на неё испуганно, снова навалился сверху, только не осталось в них ничего от страсти, осталось только его беспокойство и её – что?
– Нет, – мотнула головой, сбилась на рыдание, ещё более печальное.
– Что не так, Дженни? – Он нахмурился, встряхнул её, поднял, усадил рядом с собой. Ей бы смутится своей наготы и своего бесстыдства, но не было в ней ничего кроме огромного чувства, которое, наконец-то, заполнило её до краёв и начало, кажется, выливаться. – Скажи мне, ну же, пожалуйста? – Он заглядывал ей в глаза, а она хотела, очень хотела ему сказать, потому что невыносимо было видеть его беспокойство и его бессилие, но она могла. Не могла собрать свои чувства в кучу, чтобы облечь их в слова, имеющие хоть какой-то смысл. У неё не получалось.
Дженни выставила вперёд руку в защитном жесте, прося дать ей немного времени. Сделала пять глубоких вдохов, пять скомканных выдохов. Его рука всё это время нежно поглаживала голую её спину, его глаза – искали ответы на её лице.
– Я просто начала задыхаться, – попыталась объяснить, и тут же её дыхательная практика провалилась с треском, потому что рыдание захлестнуло её с новой силой. Дженни не могла больше мучить ни его, ни себя, и продолжила, сбиваясь на всхлипы. – Это от того, что я тебя люблю очень сильно. Я такого никогда не испытывала. Слова все мои – они так, глупости, потому что и вполовину не передают того, что я чувствую. А во мне знаешь, как много всего? Я ведь жить начала, благодаря тебе. По-настоящему. Так, как думала никогда не научусь. И то, сколько ты мне дал, и то, что ты меня принял, вот такую, – она взмахнула руками, поморщилась болезненно, – это для меня будто благословение за всё, что раньше было. За всю боль. Ты – моё благословение, понимаешь? – Подняла, наконец, глаза с обезображенных из-за ожогов ног, столкнулась с его взглядом – мрачным и тяжёлым.
Она испугалась, что слишком сильно на него надавила. Набросилась. Опять провалилась в свои чувства. Только время вспять не вернуть. И Дженни ругала себя за несдержанность, за то, что такой чудесный день взяла, и своими словами глупыми, испортила. Естественно, он опешил. Главное, чтобы не подумал, что это она из-за того, что ей плохо было, заплакала. Нет, такие слёзы – чистые и несдерживаемые, только от счастья бывают. От такого счастья, с которым человек, привыкший жить в беде, может и не справиться.
– Дженни, – заговорил он, и она сжалась – и внутри, и внешне, обхватила себя руками, перевела взгляд с его лица на скомканное одеяло, – ты моё тоже. Я люблю тебя, – сказал он, а она вдруг осознала, как ощущаются тысячи стрел, одновременно воткнувшиеся в слабое человеческое тело. Она покачнулась, и вцепилась в единственную свою опору – его руку.
– Правда? – Спросила, совсем как ребёнок.
– Я люблю тебя, – ответил он, и она обрадовалась, что была нагой, потому что прильнуть к нему вот так – и телом, и душой своей, и всем, что душа эта вмещала в себя, будучи в одежде, не смогла бы просто.
Слёзы её, солёные и горячие, смачивали его кожу, тёплую и живую, и он успокаивал её и говорил, что больше никогда в жизни ей этих слов не скажет, если она продолжит так реагировать.
– Это от неожиданности, – попыталась оправдаться она, шмыгая носом.
– Разве ты не знала? – Он задал этот вопрос ей в волосы, продолжая всю её большими своими руками гладить, как лампу, исполняющую желания: усердно и бережно.
– Знала, – всхлипнула она, – но слова для меня всё равно много значат.
– Мне жаль, что я раньше не сказал, – вздохнул он.
– Нет, – Дженни активно замотала головой, стукнулась макушкой о его челюсть, Тэхён поморщился и засмеялся, а она, инстинктивно, не задумываясь, подула на раненое место, поцеловала его. – Не извиняйся. Я рада, что ты сказал это, почувствовав. Без принуждения. Для меня это важно.
– Для меня тоже, – прошептал он.
Они сидели так – прижавшись друг к другу, став одним каким-то странным существом, и не чувствовали ни холода, ни тепла, а только всепоглощающую нежность. И сердце – его большое и её – поменьше, и лёгкие – его могучие и прокуренные, и её – маленькие и здоровые, работали в унисон, будто один слаженный организм. Будто им и суждено было пройти все испытания жизненные ради этого момента единения.
Стук в дверь и нетерпеливый голос Чонгука, требующий выходить поскорее, разорвал магию, сотворившуюся в спальне, но не связь – оставшуюся с каждым из них. Связь эта была прочна, как кандалы, но не весила ничего, как красная нить судьбы. Странная связь. Разорвать такую просто не получится. Она навсегда с человеком остаётся.
Дженни несколько раз была в школьных поездках, и вдруг, в 22 года, снова ощутила себя ребёнком. Ребёнком и взрослой одновременно, потому что надо было организовать Чонгука и Тэхёна, которые вдруг принялись дурачится и выяснять на «камень-ножницы-бумага», кто поведёт первым, и устроили не три раунда, и не пять даже – как во всякой приличной и честной игре, а пошёл 12, и они никак не могли определиться, кто чего хочет.
– Я всё-таки получше вожу, – усмехаясь, в который раз повторял Тэхён.
– Напомни, сколько у тебя штрафов за превышение скорости? – Тут же парировал Чонгук.
– А мы за этот год вообще доберёмся до места назначения, если нас повезёт маленькая боязливая черепашка?
– Боже, успокойтесь, – Дженни, заполошная и встревоженно-радостная, протискивалась мимо парней, вставших в коридоре Сциллой и Харибдой, запихивала в сумки купальники, чтобы поплавать в бассейне или полежать в джакузи, переносные крепления для Джису, купленные Чонгуком и подсунутые ей невзначай, будто ничего не значимые вещички, в сотый раз проверяла их паспорта и таблетки, которые надо было принимать Тэхёну. – Вроде всё, – наконец-то выдохнула, в очередной раз прошествовала мимо парней, опустилась на пол, устало опёрлась головой о стену, – можем ехать.
И тут же все собрались, и возник в квартире маленький шторм, и Чонгук таскал Джису на руках из комнаты в комнату, проверяя, чтобы она ничего не забыла, сама Джису искала по гугл картам, куда им можно будет заехать перекусить по дороге, Тэхён складывал коляску, и только Дженни, словно сторонний наблюдатель, улыбалась растерянно и радовалась, что она всё это придумала.
Первым вёл Тэхён. Его и так постоянно клонило в сон, и они решили, что лучше будет использовать возбуждённое и бодрое его состояние сразу и по максимуму. Джису с Чонгуком шушукались о чём-то на заднем сиденье, а после дружно заснули. Её голова – у него на плече, и дыхание их переплелось и выровнялось, и стало – как одно.
Дженни сидела на переднем сиденье. Она разулась, подсунула под себя ноги, ткнулась лбом в холодное окно. Тихо играл её любимый Брамс – третья часть третьей симфонии. Музыка, больше подходящая осени, меланхоличная и нежная. Тэхён вёл осторожно, и она понимала, что надо бы развлечь его разговором, чтобы не заснул, что это долг человека, сидящего спереди – быть собеседником и ни в коем случае не засыпать. Спать ей и не хотелось, но в тишине, наполненной дыханием дорогих ей людей, шумом двигателя, музыкой и биением её собственного сердца, было столько красоты и спокойствия, что она не смела её нарушать.
– Дженни, – позвал её шёпотом Тэхён.
Она не ответила, кивнула только, обернулась на него. В свете билбордов лицо его стало мужественным и почти жестоким, словно у древнегреческой статуи. «Карающий бог», – подумалось ей. Мыслям своим, странным и нелепым, она улыбнулась.
– Дженни, – ещё раз повторил её имя, так же тихо. И оно разнеслось по небольшому салону, затопило её теплотой, обожгло щёки. Было в этом двукратном повторении её имени что-то интимное, предназначенное для спальни, для них двоих.
– Что? – Спросила таким же шёпотом, боясь спугнуть атмосферу, такую же мягкую и пугливую, как первый снег.
– Хотел сказать спасибо, – он вглядывался в дорогу, они подъезжали к окраине города, скоро должна была начаться трасса – пустая и холодная в этот поздний час.
– Ты уже сказал, – улыбнулась она.
– Не только за поездку. За всё. За то, что ты рядом со мной. За то, что любишь меня. Я хотел сказать спасибо за это. А ещё попросить, – он запнулся, и Дженни встревожилась, попыталась отыскать ответ на благородном его лице.
– О чём? – Произнесла одними губами.
– Продолжать любить меня, – твёрдость его голоса плохо соотносилась с просьбой этой, невинной и сумасшедшей, наивной до ужаса, совсем ему не подходящей. Дженни фыркнула. – Нет, рука Тэхёна легла на её колено, – не смейся, я серьёзно говорю, – он бросил на неё быстрый взгляд, и она действительно напряглась, столько тревоги было в холодных его глазах, отражающих истерично-жёлтые фонари встречных машин. – Продолжай любить меня, несмотря ни на что. Как ты обещала. Ты же сдержишь эту клятву? Не оставишь меня? – Он вновь посмотрел на неё, настороженно и с сомнением, будто бы она, Дженни, уже не отдала ему всю себя.
– Не оставлю, – ответила, потому что чувствовала, что нужна была ему серьёзность, – я не смогу просто, Тэхён. У меня без тебя вряд ли получится быть такой, как сейчас. Спокойной и счастливой, – улыбнулась, потянулась к нему, несмотря на больно врезавшийся в груди ремень безопасности, поцеловала в щёку, погладила по волосам.
– Я тоже, – прошептал он, тяжело сглатывая, – без тебя не смогу быть.
Дженни засмеялась радостно, и тут же прикрыла рот ладонью, оглянулась на заднее сиденье. Чонгук и Джису продолжали мирно спать, и она выдохнула, опустилась на своё место.
– Я довольна, – сказала, заговорщически, – я сегодня такая счастливая, что хочу расцеловать весь мир.
– Весь не надо, – слетела с Тэхёна серьёзность, и он тоже улыбнулся, – целуй только меня.
– Договорились, – Дженни снова потянулась к нему, оставила несколько следов красной помады на его щеках, тут же стёрла их пальцем.
И длилась дорога, расплывалось перед ними шоссе, расступалось, словно Тростниковое море перед Моисеем. Жутковато мелькали красным морды машин, которых они обгоняли, холодно слепили то голубым, то жёлтым, едущие по встречной полосе. Дженни в эти моменты прикрывала глаза и ловила в тоненькой щёлочке между ресницами и нижним веком крошечные всполохи, как от бенгальских огней. И они перебрасывались мягкими шутками и признаниями, журчала «Колыбельная» Брамса, и чувствовалось счастье. Не маленькое какое-нибудь, а огромное, но доброе и всеобъемлющее. Дженни смаргивала слёзы, нежданные и светлые, и улыбалась так, что болели щёки, и понимала, что таких моментов – и ещё лучше, во много раз лучше, у них с Тэхёном будет ещё великое множество. Это наполняло её силой.
Спустя несколько часов пути, они остановились возле макдональдса. Джису отказалась вылезать из машины, и Дженни осталась вместе с ней, парни же пошли покупать поздний ужин. Дженни перебралась к сестре на заднее сиденье, подняла плед с её ног, укуталась в него. Холод пробрался в разогретую машину из открытого для проветривания окна, кожа покрылась мурашками.
Джису выглядела уставшей, хотя спала несколько часов. Дженни только в слабом свете маленьких лампочек, увидела вдруг, что сестра стала ещё более худой, что ещё сильнее стали выпирать у неё скулы. Она почувствовала себя полнейшей засранкой: окунулась в мир отношений, учёбы и работы, и совсем перестала о Джису печься, перебросила ответственность за неё на Чонгука. Будто она была для неё ношей.
– Что-то случилось? – Спросила, разрушая уютное молчание, чтобы хоть как-то избавиться от самоуничижительных мыслей.
– Что? – Сестра дёрнулась, как от испуга, взглянула на Дженни с недоумением.
– Спрашиваю, что случилось у тебя? – Чуть громче повторила.
– Ничего, – улыбнулась Джису, взяла ладонь Дженни в свою, – хватит волноваться, мисс Тревожность. Наслаждайся поездкой, потому что я собираюсь развлечься, как в последний раз.
– Глупости не говори, – возмутилась, – развлекайся, как в первый, у нас, знаешь, сколько ещё такого будет? И даже лучше.
– Будет, думаешь?
– Конечно! – Дженни утвердительно закивала, глаза её загорелись. – Я, знаешь, впервые стала думать не о том, как впереди всё плохо будет. Мне кажется, Джису, я боюсь об этом говорить, но, мне кажется, и для нас с тобой у бога было что-то припасено. Не качай головой, знаю я, что ты не веришь, но, правда! Я всё думала: да за что же на нас всё это валится? Почему на нас именно? Чем мы заслужили? Как же нагрешили так сильно? А сейчас верю: это всё вот ради сейчас. Чтобы мы больше ценили счастье, такое, каким оно к нам пришло, понимаешь? – Она захлёбывалась в словах, но мысли её бежали впереди языка, и она слишком давно держала надежды свои и чаяния внутри, а они – бесстыжие, яркие, стремились наружу, стремились перед всем миром покрасоваться.
– Я тебя никогда такой не видела, – улыбнулась Джису. Улыбнулась, будто бы знала больше, чем сестра, будто бы знала какую-то большую тайну, и на Дженни – с открытиями её и чаяниями, смотрела с любовью, но снисходительно.
– Какой? – Вздёрнула Дженни нос, почувствовав вдруг себя, впервые за долгие годы, младшей.
– Одухотворённой, – рассмеялась Джису, – столько в тебе, оказывается, надежд, сестрёнка. Я и не знала. Хорошо скрывалась ты.
– Я не скрывалась, я просто не надеялась.
– Больше не надо так, – поморщилась Джису, – не надо оставаться без надежды. Даже если тебе покажется, что всё, всё пропало, не надо от неё отказываться. Держись за неё крепче, чем за любовь, ладно?
– Не хочу, – буркнула Дженни совсем по-детски, обняла сестру, ухватилась за неё крепко-крепко, – я лучше за тебя держаться буду!
Джису ничего не ответила, покачала только головой.
Вернулись парни, и снова заполнился салон шутками и смехом, запахло фастфудом, и Дженни поняла вдруг, что очень проголодалась, вгрызлась в бургер, радостно макнула картошку в молочный коктейль. Поделилась с Джису – у сестёр были схожие предпочтения в еде, протянула Тэхёну дольку, и он, хоть и посмотрел на неё с сомнением, послушно открыл рот. Дженни оставила пальцы у него на лице, со смехом наблюдала за тем, как он кривится, морщится и делает большие глотки колы.
– Не понравилось?
– Гадость мне какую-то сунула, – пожаловался другу Тэхён.
– Ты ни разу не пробовал? – Удивилась она.
– Нет, меня учили с едой не баловаться, – ответил, сделав ещё несколько больших глотков.
– Это не баловство, а гастрономия, – усмехнулась Джису. – Чонгук, хочешь попробовать?
– Картошка и молоко? – С сомнением протянул он, но всё-таки согласился.
Джису дотянуться до своего парня не могла, не хватало длины её рук для этого, и Дженни первая сообразила, что не так, привыкла уже просчитывать все неловкие ситуации, с которыми может столкнуться неходячий человек, и потому сама к Чонгуку протянулась, грубовато, из-за неловкости, всунула в его приоткрытый рот сразу несколько долек.
Никто, кроме Джису, и не заметил, наверное. Она только улыбнулась сестре грустно, и одними губами сказала: «Спасибо». А Дженни вдруг разозлилась на Чонгука, хотя понимала, что ни в чём он не виноват, но всё равно разозлилась. За то, что так медленно учится, за то, что не понимает, когда стоит самому пойти к Джису навстречу, потому что она к нему – не может. Дженни знала, что вспышка гнева эта – несправедлива. Он и так был обходителен, и так схватывал на лету. Но она была ещё чувствительнее сестры, она будто бы так и не смирилась с тем, что Джису ходить не может. Единственная, кажется, не смирилась.
Чонгук сказал, что извращаться с едой не собирается, и они снова двинулись в путь. Дженни не могла заснуть, и просто дремала, периодически открывая тяжёлые, будто бы налившиеся свинцом веки, окидывала взглядом темноту салона, протягивала руку и касалась Джису, мирно сопящей и умиротворённой. Тэхён с Чонгуком тихо разговаривали о своём прошлом, и Дженни не вслушивалась, потому что это казалось нарушением их личного пространства. Долетали до неё лишь смутно знакомые имена, смешки и ребяческие обзывательства. Ей было хорошо, и она улыбалась.
Наверное, она всё-таки заснула, потому что, когда Тэхён позвал её, тихо, неуверенно, словно всё ещё сомневаясь в том, стоит ли её будить, она встрепенулась, резко открыла глаза, дёрнулась, оторвала голову от сиденья.
– Что? – Спросила, сонно моргая.
– Приехали, – прошептал он.
Они действительно приехали. В это декабрьское утро не было никакого рассвета, на землю опустился плотный и густой, молочно-серый туман, и ничего не было видно, и даже звуки становились тише, убаюканные его мягкой силой. Этот серый мир – серая дорога, серое небо, без единого облачка, без единого солнечного луча, серое здание – отель, который она забронировала, и кучка серых машин, сгруппировавшихся в кучку на парковке, всё должно было вызывать тоску и тревогу, но Дженни не испытывала ни единого плохого чувства. Только спокойствие и теплоту. Только уверенность в том, что такая погода, что такая жизнь, их – четырёх человек, абсолютно разных, но вдруг столкнувшихся по случайности, – сплотит и убережёт.
Она проверила время на телефоне, убедилась в том, что Тэхён, похоже, всё-таки нарушал скоростные ограничения, потому что они приехали на два часа раньше, чем должны были. Потянулась, размяла конечности, хрустнуло что-то в шее и в спине. Тэхён улыбнулся.
– Ты снова вёл? – Поинтересовалась Дженни хрипло, заглянула на передние сиденья.
Чонгук спал, тихо похрапывая, запрокинув голову и приоткрыв рот. Тэхён потёр переносицу, подмигнул ей в зеркало заднего вида. Ничего не ответил, мотнул только головой, приглашая выйти на морозный воздух.
Дженни послушалась. Поправила плед на Джису, укуталась в крутку, вылезла из машины, и тут же ойкнула от того, каким пронизывающе-злым оказался ветер. Тэхён выбрался следом, аккуратно закрыл дверь.
– Пусть поспят ещё, – сказал, и взял Дженни за руку, повёл за собой. Она не сопротивлялась. Кроссовки, надетые не полностью, с подмятыми задниками, тормозили её, но Тэхён не обращал на это внимание. Они шли спокойным, прогулочным шагом, и она не понимала, куда и зачем, но это было неважно.
Туман был до того густым, что Дженни быстро сдалась и перестала пытаться разглядеть, что же там – впереди, и смотрела по большей части на Тэхёна. Лицо его было умиротворённым и сосредоточенным, разгладилась морщинка на переносице, губы чуть приподнялись вверх.
– Любуешься? – Спросил.
– Любуюсь, – отпираться не было ни смысла, ни желания.
Сперва Дженни услышала. Как будто кто-то дышал прямо ей в ухо. Глубоко, пропуская через лёгкие весь воздух. И дул, и дул прямо внутрь её головы. Она широко распахнула глаза, охнула, а потом рванула вперёд, и уже не Тэхён вёл её за собой, а она – его.
Море Дженни почти не помнила. Не было в ней мечтаний о нём, как у Джису, не было воспоминаний, как у Тэхёна. Но оно – такое же серое, как и весь окружающий мир, и всё же абсолютно другое, стремительное, могучее и яростное, Дженни поразило.
Она остановилась, как вкопанная, на кромке серого галечного пляжа, и уставилась на бушующую морскую стихию, и никак не могла собраться с силами, чтобы оторвать от неё взгляд. Собиралась белая, молочная пена на гребнях, а потом, брызгаясь и рассыпаясь, опадала, и снова становилось море одним целым. Единым.
– Мне кажется, я для самой себя сделала подарок, – сипло пробормотала.
– Когда ты так смотришь, это и для меня подарок тоже, – ответил он и крепче сжал её руку.
Они долго бродили по пляжу, не отставая друг от друга и не разговаривая. У Дженни внутри вдруг воскресли все стихи, что она читала, и внутри неё всё пело и трепетало. Она не чувствовала себя маленькой перед огромными этими волнами, она чувствовала себя частью чего-то прекрасного и великого.
Тэхён тихо, так, что Дженни пришлось затаить дыхание, чтобы не потерять его слова в шелесте волн, продекламировал:
Как зеркало своей заповедной тоски,
Свободный Человек, любить ты будешь Море,
Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,
Чьи бездны, как твой дух безудержный, – горьки.
И она улыбнулась и рассмеялась, нарушая тишину и покой утреннего этого часа, прижалась к нему покрепче, хотела поцеловать, но не дотянулась, ткнулась губами в шарф.
– Какой ты у меня всё-таки романтик.
– Какой есть, – улыбнулся он, и сам к ней наклонился.
Они вернулись и обнаружили, что Чонгук с Джису уже занялись заселением, и как-то сам собой решился вопрос, мучающий Дженни уже долгое время: стоит ли ей жить с сестрой или с Тэхёном. Она не знала, насколько продвинулись отношения этих двоих, стеснялась спросить и до последнего откладывала эту проблему. Но Чонгук, которому она на всякий случай сбросила все билеты и документы, спокойно взял два номера, и отдал ей ключ: «Для Вас с Тэхёном, мы напротив будем». Дженни только кивнула.
Она переживала, что номер окажется не таким, как на фото, переживала, что кому-то будет тесно. Она вообще вдруг открыла для себя, что организация вынимает из неё слишком много сил и энергии, потому что Дженни стремилась к идеалу во всём, к чёткому плану, но получалось у неё не очень. Отель был не самым лучшим, на второй линии, но и он едва вписывался в бюджет, поэтому она просто молитвенно складывала руки и надеялась, что фотографии с сайта не обманут.
Не обманули. Чистый номер с огромной двуспальной кроватью встретил их теплотой и запахом лаванды – мешочки с ней лежали в шкафу между хрустящих белых полотенец. Тэхён тут же лёг отдохнуть, а она тихо разобрала вещи, которых оказалось слишком много для короткой поездки, приняла горячий душ, проведала сестру, которая сказала, что они выберутся к морю и вернутся к обеду, и только после этого залезла в постель.
Тэхён, не просыпаясь, подтянул её к себе, прижал покрепче. Дженни глубоко вздохнула. Плечи её расслабились, тревоги отступили.
Шум волн, которого, конечно, не могло быть слышно в этом отеле, убаюкивал её и успокаивал. Дарил ей надежду.
========== XXVIII. ==========
Джису чувствовала себя обманщицей. Видя, как старается сестра, как она счастлива и как много для неё значит эта поездка, она не могла позволить себе рушить благостное это состояние самого родного человека.
Джису редко делилась с Дженни своими трудностями, она всегда была закрыта, держала переживания в себе. С появлением Чонгука всё изменилось. Наверное, из-за того, что она не боялась его ранить. Не боялась сделать ему больно, не боялась задеть его и оскорбить. С ним Джису была удивительно честна, и он отвечал ей тем же.
Боли начались на следующий день после того, как они с Чонгуком начали встречаться. Будто бы в наказание за то, что она – Ким Джису, нищая девчонка, экстерном закончившая школу, ни дня официально не проработавшая, сидящая на шее у сестры и растерявшая все свои мечты, посмела чувствовать себя счастливой. Она не верила в такую чушь, это было в стиле Дженни начать вдруг разглагольствовать о судьбе и предназначении. Джису была реалисткой, но в момент, когда ночью она проснулась от дикой боли в спине, едва дотянулась до прикроватной тумбочки, куда на всякий случай сложила все лекарства, и съела обезболивающее, не имея возможности запить, у неё промелькнула глупая мысль о том, что ничего не может даваться просто так. Ничего.
Такое уже случалось. Боли настигали её не часто, но были сильны до такой степени, что она рыдала и разрывала зубами подушки, только бы не кричать. Врачи говорили, что ничего с этим не поделаешь, остаётся только глотать обезбол и терпеть. Дженни в одно время часто таскала её по больницам, но никто не смог предложить варианта лучше. Поэтому Джису попыталась смириться и с этим. Получалось плохо.
Она чувствовала несправедливость. Она не понимала, почему, отняв у неё способность ходить, судьба, бог или кто бы то ни было ещё, не оставил её в покое? Зачем ему потребовалось добавлять ещё и боль? Для чего эти мучения? Почему?
В слова Дженни о том, что это всё за будущее счастье, Джису не верила. Не для себя, по крайней мере. Боли становились сильнее с каждым днём, и она, не желая Дженни, сперва расстроенную из-за ссоры с Тэхёном, а после невообразимо счастливую от примирения, и всё это время жутко уставшую из-за работы, беспокоить, рассказала Чонгуку о своей проблеме. Тот, естественно, тоже потащил её в больницу, и Джису впервые оказалась в настолько дорогой клинике. Персонал был дружелюбен до зубовного скрежета, врачи объясняли каждый свой жест, а она злилась и раздражалась, потому что представляла, как плохо было бы сестре, если бы она осознала, что, сколько бы не рвала она спину, сколько бы не предавала свои идеалы, сколько бы не обманывала и не крала, всё равно никогда такого уровня добиться не смогла бы. Чонгук ничего не отвечал на агрессивные её нападки, только просил волноваться поменьше.
Джису предложили операцию. Стоящую, кажется, дороже её самой. Риски были, как и везде, но был и маленький шанс, крохотный, такой, что не хватило бы пальцев двух рук, чтобы посчитать ноли после запятой, что она избавиться от бесконечных своих страданий. Не пойдёт, нет. Чудес с ней не случалось никогда.
