Текст книги "Право голодных (СИ)"

Автор книги: Ks_dracosha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Дженни, – позвал он её. Наверное, звал уже долго, несколько раз точно, потому что она не заметила, как он оказался перед ней на коленях, как подвинул её стул, схватил её за руки. – Посмотри на меня, Дженни.

– Прости, – сказала она, осознавая, что так и не заплакала. Сдержалась. – Я погрузилась в воспоминания слишком сильно.

– Дженни, – повторил он, будто заклинание какое-то, способное из неё вновь сделать обычного человека.

– Что? – Она попыталась улыбнуться, по привычке, но вышло жалко и нелепо, пришлось сдаться, позволить уголкам губ принять их естественную, горестную форму.

– Не стоит себя мучить, – попросил он. – Я поговорю с отцом, хочешь? Неважно, кто там этот Пак Хисын, – имя он почти выплюнул, столько ненависти прозвучало в трёх слогах, – у моего отца есть кое-какие связи. Он сможет его прижать. Обязательно. Слышишь, Дженни, он за всё поплатится. Обещаю тебе.

– Не надо, – она прижала руку к его губам, оставила свои пальцы там, в тепле его дыхания, – я не хочу. Я снова забуду. И ты забудь. Я научу тебя, как забывать, наловчилась за столько лет, – тихо произнесла.

– Дженни, но он, – слова его, сквозь её пальцы, звучали глухо и непонятно, и Тэхён взял её ладошку в свою, сжал крепче, чтобы нельзя было её вытащить. – Он не заслуживает того, чтобы жить. Такие люди не заслуживают, – он старался говорить мягко, но злость прорывалась, заполняла его слова, проникала Дженни в голову.

– Я сама согласилась. Чтобы не быть должной. А потом снова в долг залезла, к тебе, – она хохотнула без смеха, гортанно и слишком громко.

– Ты не виновата, – по слогам проговорил Тэхён. – Ты. Ни в чём. Не виновата. Ни в чём, Дженни. Он воспользовался тобой и должен за это заплатить. Он должен, Дженни, понимаешь? За то, какую боль причинил тебе.

У неё в груди потеплело немного. Совсем капельку. От того, что Тэхён был на её стороне. Может, притворялся, конечно, но Дженни в это верить не хотела. Она видела в нём понимание, сочувствие и ярость, но не видела призрения. Ни капли призрения, направленного на неё.

– Спасибо, – прошептала, – за то, что тебе не противно до меня дотрагиваться.

Он перевёл растерянный взгляд на их руки, сомкнутые, переплетённые, потом на её лицо.

– О чём ты говоришь? – Спросил. – Почему мне должно быть противно?

– Потому что я действительно оказалась шлюхой, – оскорбление она прошептала, как ребёнок, стесняющийся сказать гадкое слово при взрослых, но вынужденный это сделать, чтобы что-то объяснить.

– Дженни, – он поднялся сам, потянул её наверх. Его руки опустились ей на плечи, и тяжесть эта вновь пригвоздила её к земле, не позволила улететь в собственные злые мысли. – Я хочу сказать, что был дураком. Правда, я так часто произношу оскорбления, совсем не задумываясь о том, что они значат. И это мой косяк. Огромный, размером с вселенную. Но я просто… Плохо выбрал слова. Я не знал, что это ударит в тебя. И я не имел в виду то, что говорил. Честно. Прости меня, Дженни, прости пожалуйста, – он весь излучал сожаление и вину.

– Ты говоришь так, потому что тебе меня жаль, – грустно заметила она, – но я так не хочу. Ты думаешь теперь, что не можешь на меня злиться за то, что я воровка и тебя обманывала, потому что со мной такое случилось. Это от того, что ты хороший человек. Но мне не нравится так, Тэхён. Потому что я люблю тебя, – повторила, как болванчик, своё признание. Ей было важно донести до него, что она не врала, когда обещала любить его, что она действительно его полюбила. Дженни видела, как ему это важно. Как он нуждался в том, чтобы его любили, хотя не признавался в этом и самому себе.

Дженни знала, какого это – быть брошенным ребёнком. Она видела разницу между Тэхёном и Чонгуком. У Тэхёна, кажется, что душа нараспашку, со всеми добр и весел, готов на любые авантюры, только внутри скрыты демоны и мрак, и страх того, что его вновь оставят. А Чонгук, наоборот, закрытый и колючий, словно ёж, потому что знает, что и такого его будут любить, не было у него в жизни нужды любовь эту заслуживать.

– Ты слишком хорошего обо мне мнения, Дженни, – сказал он. – Но я не святой, ни разу. На другого человека, не на тебя, мне было бы похуй. Поебать. Какие бы там обстоятельства не были, просто плевать. Но я ведь с самого начала знал, что ты у меня деньги брала, – он дёрнул её подбородок вверх, поднимая опущенную голову, – знал, и согласился на эти отношения.

– Когда я в тебя влюбилась, перестала брать, – сказала она с неловкой улыбкой, – не смогла.

– Я знаю, – дрогнул его голос, – поэтому и злился на тебя. Злился, потому что не понимал. Только после того, как наорал на тебя, посмотрел выписку с карты. Я же продолжал туда деньги закидывать, потому что видел, на что ты их тратишь.

– Жалел меня, – пожурила она его.

– Нет, я правда думал, что будет весело смотреть на то, как ты просишь не идти в полицию, – теперь Тэхён стыдливо опустил голову, будто это он был виноват. – Но мне не было весело, – заглянул ей в глаза, – ни капли. Мне было хуёво не из-за денег. Из-за того, что ты была с другим парнем.

– Ревновал? – Улыбка пробралась к ней в голос.

– Ревновал, – признался он, – но сам не хотел об этом думать. Если ревновал, значит ты для меня что-то значишь. А я не мог поверить, что появился человек, на которого мне было не плевать. Испугался, – он говорил искренне, и Дженни затрепетала от восторга, так тронуло её его желание быть с ней честным, – что привяжусь к тебе. Мне это не нравится, Дженни. Всё ещё не нравится, потому что я привык быть один. Я скажу тебе честно, когда начались наши странные отношения, я не предполагал, что может что-то подобное произойти. Даже представить не мог, что ты так в меня вопьёшься, столько станешь для меня значить. Было прикольно, что ко мне стали лучше относиться преподы, что не надо было искать новую девчонку для перепиха, – она поморщилась, а Тэхён продолжал давить её своими словами, – что появилась у меня впервые за жизнь официальная девушка. Мне это нравилось.

– Больше нет?

– Нет, – отрезал он вшивенькие её надежды, от которых она старалась избавиться, но так и не смогла, – мне это не нравится. Потому что я не хочу обязательств. Не хочу менять свою жизнь. Мне страшно, Дженни.

– Страшно, что я тебя оставлю? – Ей бы стоило прикусить язык и оставить свои догадки при себе, но она не могла. Слишком много боли вылилось на неё за это время, слишком много смелости ей потребовалось, чтобы этот разговор завести, и она не хотела его заканчивать, хотела выяснить всё.

Тэхён задумался. Нахмурились брови, появилась морщинка на переносице. Его руки, до сих пор сжимающие её, напряглись, сжали ладони крепче. Дженни тут же захотелось попросить прощения, в сотый, кажется, раз за этот вечер, но она сдержала себя. Ей важно было, чтобы он задумался, чтобы смог собственные страхи побороть. Нельзя так жить, нельзя отторгать от себя любовь. Даже если не она, Дженни, его судьба, Тэхён заслуживает того, чтобы быть счастливым. Он этого больше остальных был достоин. И пусть ей было больно от осознания того, что вместе им не быть, она всё равно хотела для него счастья. Огромного, такого, чтобы оно Тэхёна поглотило с головой, до конца его жизни, долгой и полной здоровья и любви, его наполняло, не выпускало из объятий.

– Не знаю, – наконец ответил он, – честно, не знаю. Когда ты сказала, сперва подумал, что глупости это. Только вот, похоже, и правда боюсь. Ведь никто рядом со мной надолго не задерживается. Один Чонгук меня терпит, но это другое. Он – семья.

– В нашу первую встречу ты тоже так сказал, – она улыбнулась, – что вы семья.

– Настоящая моя семья меня бросила, – пробормотал он, а потом, опомнившись, постарался добавить в голос уверенности, засмеялся, – даже мама ради такого паршивого ребёнка не захотела эту жизнь ебучую терпеть.

– Ты тоже можешь не прятаться, – оборвала его насмешки над собственным горем Дженни, – можешь грустить. Джису мне всегда говорила: надо часть своей боли не близких перекидывать, так легче станет. Перекинь на меня свою боль, Тэхён. Я выдержу.

Они замолчали. Повисла напряжённая, обнадёживающая тишина. Такая, что задрожало всё внутри у Дженни. Если он позволит ей увидеть, его боль, значит она стала близким человеком? Стала не просто девчонкой для перепиха? Стала кем-то, от кого у него внутри зудит и чешется, и беспокоится, и свербит?

– Даже отец сбежать предпочёл, – тихо заговорил Тэхён. – Из квартиры, в которой повесилась его жена, в которой жили двое мёртвых его сыновей, и один живой. Он сбежал от сына наркомана, сбежал, оставив меня, сходящего с ума, жалкого и одичавшего. Только Чонгук и его родители рядом остались. Выхаживали меня, вытаскивали из притонов. Затащили меня в клинику, заставили пройти лечение. А отец сбрасывал деньги, не узнавая, для чего подростку вообще нужны такие суммы. И я снюхивал мет с грязных раковин и обоссаных толчков, а потом, когда не хватало, втирал его в дёсны, и еле мог говорить. Мне повезло, что всё так закончилось. Повезло с Чонгуком. Он действительно семья, но я у него крови выпил столько, что ещё на трёх людей хватит. Он терпел. Только он и смог от меня не отстранится, а быть рядом всегда. И в горе, и в радости, блять, – вновь сработала защитная реакция.

Но Дженни было не провести. Она видела, как тяжело дались Тэхёну эти слова, как сложно было признавать свою зависимость от другого человека. Она размышляла над тем, что сказать. Как поддержать его, как дать понять, что она услышала его, поняла его боль и взяла на себя? Как Джису это делала? Как сама, Дженни, только что на Тэхёна спихнула часть своей?

Она потянулась к нему, двумя руками обхватила за шею, прижалась крепко-крепко. Вдавилась своей грудью, животом, бёдрами в его тело, привстала на цыпочки, достала губами до его скулы, и поцеловала её. Тэхён не отвечал сперва, стоял, ошеломлённый неожиданным этим напором. А когда Дженни носом прочертила лёгкую линию по его подбородку, не выдержал, обхватил её руками, знакомо пробежался пальцами по позвонкам, будто бы их пересчитывая, вдохнул запах её кожи – груша и вереск, уткнулся в облако волос.

– Я скучала, – призналась Дженни, задыхаясь от счастья и от того, как сильно его рука сдавливала её грудную клетку.

– Я тоже, – отозвался он, и отстранил её, приподнял над землёй, губами поймал испуганный, возмущённый писк.

Тэхён усадил её на стол, предварительно отодвинув кружку, стал между её ног, голых и беззащитных, с болтающимися на кончиках пальцев тапками. Он долго рассматривал её лицо, и Дженни краснела и смущалась, и губы её расплывались в улыбке, а взгляд становился рассеянным и туманным.

– Что же мне делать с тобой, Дженни Ким? – Спросил он, прикрывая глаза, будто действительно всерьёз задумался над этим вопросом.

– Что хочешь, – честно ответила она, и рассмеялась в ответ на его громкий, искренний хохот.

– Не могу тебя отпустить, – прошептал Тэхён, – не могу.

У Дженни изнутри зачесалась грудная клетка, так трудно стало дышать, так невыносимо было не давать своей вере шансов. И вера – глупое это чувство, которое должно было подохнуть уже тысячи раз, учитывая её жизнь, совсем безрадостную и безнадёжную, встрепенулась, подняла голову, с надеждой уставилась на Тэхёна – любимого своего человека.

– Не отпускай, – попросила она, совсем не думая о том, что слова эти могут быть для неё унизительными.

– Договорились, – Тэхён притянул её к себе, обнял двумя руками, и они провели то ли вечность, то ли мгновение, вдыхая один воздух, слушая лишь биение сердец друг друга и тихий шелест холодильника.

Дженни чувствовала, что обрела наконец-то дом. Раз её приняли такую, нечестную и грязную, раз с ней такой хотят быть, значит чего-то она ещё достойна. Значит и для Дженни Ким у бога, которого она молила и которому угрожала, был план, было благословение. Она обрела его и отпускать не собиралась ни при каких условиях. Дженни знала, что за счастье надо хвататься цепко, изо всех сил, а не то оно, безалаберное и легкомысленное, упорхнёт.

Тэхён был большим её счастьем. И она собиралась приложить все усилия для того, чтобы стать его счастьем тоже.

========== XXVI. ==========

Тэхён был несчастен.

Нет, не так. Это было какое-то странное, незнакомое ему чувство, смесь вины и злости, и он не знал, как его обозвать, поэтому обозначил просто: несчастье. Впервые за пять лет он вдруг осознал, что жил неправильно. И никто ему об этом не говорил, никто в его неправильность не тыкал, только внутренний его компас ясно указывал на то, что он завёл себя в тупик, застрял там и сидит, не в силах выбраться. У Тэхёна была ломка. Не по наркотикам, не по ощущению эйфории, даже мухи немного успокоились, жужжали где-то поблизости, но не попадались на глаза, не раздражали, будто бы давая ему время разобраться с собственным состоянием. Тэхёну не хватало его прежней жизни. Не хватало секса.

Не самого акта физической близости, как такового. Дженни была чудесной партнёршей и подходила ему, как никто другой. Однако стоило ей исчезнуть из поля его зрения, и Тэхён становился раздражённым и злым, и он не знал другого способа справиться с этим состоянием, кроме быстрого и бесчувственного перепиха.

Он держался. Он понял уже давно, что для Дженни верность – отнюдь не пустое слово. Он не просил её об этом, но она ушла со своей работы и устроилась уборщицей в офисное здание неподалёку от университета. Обосновала это тем, что ей и самой было невыносимо низводить себя до объектного состояния. Тэхён примерно сто восемнадцать раз сказал ей, что для него не сложно Дженни и Джису обеспечивать, но она настаивала на том, что не может брать его деньги.

– Это ведь я по собственному желанию тебе предлагаю. Из эгоистичных причин, – гневался он, в очередной раз заводя этот спор, – мне не нравится, когда тебя нет рядом. Мы живём в одной квартире, учимся в одном универе, но видимся по часу в день. Это ненормально, что ты столько работаешь.

– Я не могу опять жить за чужой счёт, – заявляла она и закрывала тему, убегая на работу или в библиотеку: близилось время экзаменов и зачётов, и Дженни относилась к этому намного серьёзнее Тэхёна, потому что слететь со скидки для неё было равнозначно отчислению по собственному желанию.

Тэхён негодовал. Для него было непонятно, к чему эта бессмысленная гордость, к чему столько условностей и правил, если он вполне способен позаботится о ней, если он искренне хочет быть рядом постоянно. Но Дженни раз за разом ускользала от него, оказывалась вне зоны доступа, и даже когда приходила домой, сразу заваливалась спать.

Он долго размышлял над её поведением, старался понять, почему принять помощь от любимого человека было для неё настолько невыносимо, но в конце концов просто смирился с тем, что никогда не сможет познать её логику и границы. Другой жизненный опыт, другая структура характера и абсолютная уникальность личности Дженни не позволяли равнять её ни с кем другим. «Бедность сама пролагает путь к философии. То, в чем философия пытается убедить на словах, бедность вынуждает осуществлять на деле», – говорил он с ней словами своего любимого философа, когда девушка в очередной раз порывалась попросить прощения за собственную нечестность.

Тэхён не рассказывал ей о том, что и сам был не до конца откровенен. По правде сказать, он был в ужасе от осознания того факта, что Дженни может узнать о том, сколько раз он спал с другими девушками, когда они уже договорились на серьёзные отношения. Она так винила себя за деньги и за работу в клубе, и он всё это выслушивал, при этом скрывая собственные поступки. Хуже всего было то, что Тэхён даже самому себе не мог дать обещание больше никогда так не поступать. У него не было никаких гарантий, что однажды его башку не перемкнёт до такой степени, что он, вместо того, чтобы маяться дурью дома, не ответит на сообщение одной из своих знакомых, и не отправится к ней для получения быстрого и простого удовольствия.

Дженни не хватало. Когда она была рядом, он забывал о существовании других людей, он был умиротворён и спокоен. Но она была рядом не часто, и по большей части спала или училась, и он собирал крохи её внимания, и убеждал себя в том, что, если она не проводит с ним 24 часа в сутки, это вовсе не значит, что любовь её пропала.

Тэхён не мог быть настолько жестоким, чтобы заставлять её заниматься сексом, когда она наловчилась засыпать даже стоя в прихожей, держа в руках пальто, привалившись спиной к стене, запрокинув голову и смешно посапывая. Он забыл об опозданиях и ставил будильник на невиданное им до этого время, чтобы заказывать завтрак и отвозить Дженни в универ, тем самым позволяя ей ещё немного поспать, и самому побыть с ней рядом, только вот она, в большинстве случаев, зубрила свои конспекты и лишь снисходительно чмокала его в щёку, отзываясь на недовольное бурчание.

Дженни не видела проблемы в том, что Тэхён проводил огромную часть времени с Джису и Чонгуком, абсолютно влюблёнными и невыносимыми. Эти двое или игнорировали его присутствие, обсуждая свои внутренние темы, или пытались втянуть его в диалог, но получалось неловко, настолько они были погружены друг в друга и так им было неинтересно впускать в свой крохотный новый мир кого-то ещё. Тэхён завидовал этому периоду, у них с Дженни такого не получилось. И он бесился, и уходил в свою комнату, хлопал дверьми, словно пубертатный подросток. Лёжа на кровати целыми днями, он смотрел один фильм за другим, не выбирая, следуя подсказкам нетфликса, проглатывая и триллеры, и романтические комедии, и напивался пивом, только бы не ехать на очередную вечеринку, не затаскивать в свою машину пьяную и готовую на всё девчонку, чтобы избавиться от странных своих мыслей и ощущений.

Тэхёну было плохо без Дженни. Физически плохо. Мухи при ней вдруг стали вести себя тише, больше на неё не садились, и он упивался этим, упивался ей, тёплой и живой, в любой момент готовой говорить о своей любви. Он наблюдал за ней спящей, обнимал её, крепко сжимал, вдыхая её запах и ощущая биение её сердца, а Дженни брыкалась и хотела выбраться, потому что ей в таком тесном контакте было жарко. Только её усталость и спасала, потому что раньше она всегда откатывалась на противоположную сторону кровати, и сворачивалась в клубочек там, следя, чтобы их тела не дотрагивались друг до друга. Тэхён так не хотел.

Он в ней нуждался остро, до ломоты в костях. Когда он не видел её, сразу начинал предполагать плохое. Не случилось ли с ней что-то страшное? Не обидел ли её кто? Не решила ли она, что он, Тэхён, ей не подходит и с ним надо расстаться?

Ему было стыдно за собственные мысли, но Тэхён радовался бедственному её материальному положению. Дженни от него зависела, ей просто некуда было от него уходить, и связь эту он хотел укрепить. Злился, что она не может полностью на него положиться, пытался устраивать скандалы, только Дженни, вдруг познавшая дзен, лишь улыбалась ему мягко, тянулась к нему, целовала его, и гнев уходил, словно и не было его никогда, словно реверсивное изображение цунами. Раз – и огромная, смертоносная волна, превратилась в спокойное и безмятежное море. Она с ним такое творила.

– Давай поговорим, – предлагала она спокойным, умиротворённым голосом, и Тэхён бурчал о том, что ему без неё скучно и плохо, что он совсем не хочет, чтобы она так надолго его оставляла, что ему Дженни нужна, как воздух. – Как воздух? Где ты нахватался этой пошлости, – смеялась она, звонко, ударяя слабыми своими кулаками по его груди.

– Я посмотрел ТОП100 нетфликса, пока тебя ждал. Знаешь, сколько там романтических фильмов? – Возмущался он, и она гладила его по волосам и просила прощения.

– Почему ты не хочешь чем-то заняться? Может пойти на стажировку? Что тебе интересно? – Спрашивала она, и Тэхён, только чтобы не ранить её, умалчивал о том, что и у Дженни, вообще-то, кроме попыток заработать деньги, увлечений особо не было.

– Мне интересна ты, – отвечал он, и зацеловывал её всю, чтобы увести от неприятной темы, и она раз за разом поддавалась на слабую эту уловку, и лежала перед ним абсолютно нагая и безумно желанная.

Тэхён чувствовал себя псом, которого жалостливая хозяйка приютила, напоила и накормила, а потом оставила, предоставленным самому себе, наказав не жрать обои и не ссать на пол. Он осознавал бедственное своё положение, но ничего не мог поделать. Он так в ней нуждался, что по вечерам, за час до того, как она должна была появиться из-за поворота, выходил на улицу и околачивался возле собственного подъезда под недоумёнными взглядами других жильцов. Несколько раз он пытался её встретить, но Дженни возмущалась и просила не принимать её за калеку. Тэхён не говорил ей, что это он нуждался в этих встречах, нуждался в том, чтобы держать её руку в своей, словно сопливый подросток, и выслушивать все её жалобы на жизнь, и выдумывать собственные – в основном вертящиеся вокруг его по ней тоски.

Но у него не было этих прогулок, Дженни строго их запретила, и Тэхён, надо же, послушная собачка, её слушался. И под недоумёнными взглядами Чонгука и Джису выбирался наружу, на их расспросы бессовестно матерясь и отвечая что-нибудь злое и скабрёзное. Они не обижались, они жили в другой, собственной реальности, и увлечённо монтировали какой-то фильм, и собирались поехать на концерт какого-то музыканта, и доносился из комнаты Джису сильный запах ацетона, когда Чонгук вспоминал, что у него есть и собственный дом.

Лифтов Тэхён больше не боялся. Он теперь везде себя так чувствовал. Как в лифте. Сдавливали его злые стены, а воздух становился спёртым и невкусным, и лёгкие его эту дрянь отторгали. Тэхён вновь начал активно курить, потому что заняться больше в ожидании Дженни было нечем, и кашлял неприятными чёрными сгустками, но не обращал на это никакого внимания.

О собаке должна заботится хозяйка. А его об этом забыла, кажется.

И Тэхён стоял, дурак дураком, под дверьми, наматывал круги по подъездной дороге, курил одну сигарету за другой, наловчился ловко выбрасывать бычки в мусорку с расстояния в десять метров, и разве что на луну не выл от отчаяния. Падал снег, липкий и мокрый, тонким белым покрывалом укладывался на асфальт, и он сминал его чёрными ботинками, смешивал с грязью, а после слишком драматично расстраивался и никак не мог смириться с тем, что он собственными ногами такую красоту испортил.

Он вообще был мастером, чтобы что-то портить, и обычно это Тэхёна веселило. Ему нравилось наблюдать за тем, как люди теряли покой из-за абсолютно неважных, по его мнению, вещей, он смотрел на них сверху, и смеялся, и никогда не входил в их положение. Когда Чонгук расставался со своими девушками, Тэхён предлагал «переебать побольше, чтобы забыться», и друг называл его бесчувственным чурбаном и желал самому хоть разочек такой разрыв пережить, чтобы неповадно было. Когда Лия и Дин – их с Чонгуком друзья, в ближайшее время собирающиеся стать полноценной ячейкой общества, на время расстались, Тэхён не мог понять, почему произошёл раскол в компании, почему так неловко этим двум было друг с другом. «Они же могут друзьями быть!», – раздражённо втолковывал он Суджин, и та лишь закатывала глаза и говорила, что Тэхён ещё слишком мал для того, чтобы понять, какой болезненной бывает любовь.

Тэхён понял.

Он не говорил Дженни этих слов, которые она, конечно, ждала. Не говорил, потому что они и в половину не передавали его чувств. А Тэхён знал, что без Дженни не сможет жить. Не в метафорическом каком-то смысле. В разбитые сердца он не верил, чушь это, сердце только остановиться может. И он чувствовал, что если она от него уйдёт, если его любить перестанет, то сердце его сломается. Оно, как и Тэхён, заебалось уже болеть. Устало. Оно к своей хозяйке и властительнице так прикипело, что на новую и смотреть не сможет. Слишком Дженни в него вросла, прорастила корни, слилась с его внутренностями так, что без потери жизнедеятельности, не вытащить её. Он это принял и осознал, и заменял признание, бесчувственное и безликое, на множество других.

Он бежал к ней, еле волочившей ноги, будто они не виделись тысячу лет, и Дженни каждый раз изумлённо улыбалась, и тоже бросалась к нему навстречу. Он подхватывал её и кружил, потому что в её любимом романтическом фильме так делали, и, если бы она была без ума от «Скажи что-нибудь», Тэхён стоял бы под чёртовыми окнами с бумбоксом, из которого играло бы «Посвящение» Шумана. К счастью, Дженни не выражала восторгов относительно настолько широких жестов, и, хотя иногда ему казалось, что, если он не закричит на весь мир о том, как невыносимо ему хочется защищать её, то умрёт, Тэхён сдерживался.

Он читал ей вслух конспекты перед сном, разбирая мелкий, острый почерк в её тетрадях, и старался делать это с интонацией, так, чтобы ей помогало. Он слушал её образовательные подкасты, включая их в машине на полную громкость вместо нормальной музыки, и поражался собственным поступкам, но иначе – просто не мог.

Он таскал ей обеды в библиотеку, пряча пакеты с бутербродами от остальных студентов, тихонько раскрывая упаковки подальше от Дженни, чтобы не на неё, а на него перекидывалась ярость ответственных заучек, занявших большую часть столов в отчаянных попытках впихнуть все знания на свете в свои головы перед экзаменами. И в самой библиотеке он стал частым гостем, занимал для Дженни лучшие столы, те, где было посветлее, и не таким спёртым был воздух, и она каждый раз благодарна улыбалась и говорила: «Не стоило». Тэхёну хотелось, чтобы она становилась счастливее день за днём, чтобы не думала даже о том, что с кем-то ещё ей может быть лучше, чем с ним, и он не знал, как ещё доказать собственную полезность и значимость.

Когда Дженни говорила: «Я люблю тебя», у него внутри взрывались вулканы, и кровь превращалась в раскалённую магму, и сам он становился похож на огнедышащего дракона. Дженни была единственной его драгоценностью, всё остальное меркло на её фоне, и Тэхён сходил с ума от осознания, что на неё кто-то ещё может смотреть, что она с кем-то кроме него разговаривает, кому-то кроме него дарит лучистые, потрясающие свои улыбки.

Он понимал, что желания его не здоровы, но он с радостью бы привязал Дженни к себе красным канатом, словно герой «Кукол» Такеши Китано, только ни за что не позволил бы ей терпеть лишения, а холил бы и лелеял, и выполнял бы любые её пожелания. Только Дженни бы не согласилась. Не то чтобы он был настолько глуп, чтобы вслух о своих фантазиях рассказывать, но было очевидно: она без него справлялась куда лучше, чем он без неё.

– Я так редко тебя вижу, – привычно пожаловался он, пристроившись за ней на кухне, обняв её, мешая жарить блинчики. Есть никто не хотел, но Дженни решила сделать себе перерыв и всех угостить, и они – Джису, Чонгук и Тэхён, не смели её своим отказом расстраивать, идею поддержали. Сладкая слипшаяся парочка торчала в комнате Джису, а Тэхён не мог от Дженни отстать, ходил за ней хвостиком, мешался, но на осторожные просьбы присесть не реагировал.

– Это потому что ты слишком много обо мне думаешь, – пошутила она, только вот Тэхёну было не до смеха.

– Я постоянно о тебе думаю, – признался он, – а ты обо мне нет?

Дженни наморщила лоб, сделала вид, что погрузилась в мысли, параллельно черпаком размешивая тесто в большой кастрюле – подходящих по размеру мисок дома не нашлось. Он предполагал, что она в очередной раз предложит ему найти себе дело по душе, придумать хобби, только Тэхёну не хотелось этого слышать. Ему хотелось вечность так стоять за ней, держа её в своих руках, не давая выбраться, не отпуская. Дело было не в том, что Тэхёну нечем было заняться. Просто любое занятие приобретало хоть какой-то смысл только когда она была рядом.

– Я тоже думаю о тебе, – хихикнула она, отзываясь на щекотку его дыхания, – но ещё в моей голове миллион вещей.

– Но я ведь самый важный? Там, в твоей голове? – Настойчиво, как дитя, требовал ответа Тэхён.

– Ты не только в моей голове, – голос Дженни стал серьёзнее, она кое-как повернулась в его руках, запрокинула голову, чтобы встретиться с ним взглядом, – ты в моём сердце и в моей душе. Разве этого мало? – Она дождалась отрицательного его жеста – неохотного поворота головы из стороны в сторону, улыбнулась, а после, не выдержав, фыркнула. – Честное слово, ты меня заразил своей слащавостью, это невыносимо, – ткнула его пальцем в живот, выражая своё недовольство, и вновь завозилась, заворочалась в его руках, в безуспешных попытках выбраться.

Тэхён отпустил её, уселся на стул. Наблюдать за Дженни ему тоже нравилось. И если раньше, в самом начале, когда не возникло у него ещё такой жуткой зависимости от неё, он просто наслаждался тем, как она красива, то со временем научился вбирать эти моменты в себя. Точно говорят, что бывших наркоманов не бывает. Раньше это выражение обижало его, как же, вот он, какой молодец, слез без единого рецидива, и вдруг оказалось, что нихуя он не слез, что просто менял зависимости одну за другой, потому что не в наркотиках было дело, а в его желании иметь в жизни что-то постоянное, доставляющее удовольствие.

Наркотики, секс без обязательств, теперь вот Дженни Ким. От неё единственной счастье было настоящим, не искусственным и не временным. И поэтому он не мог от неё отказаться. Отпустить Дженни значило навсегда закрыть для себя эту возможность: хоть моментами, хоть урывками, когда она обращала внимание на его существование, быть счастливым.

Тэхён сам себе был смешон, но он запутался и устал от бесконечных перепадов эмоций, от паршивых своих мыслей, от постоянной тревожности. Когда её не было рядом, он беспокоился о том, как она там, вдали от него. Когда она была с ним, не мог найти себе места из-за того, что скоро она его покинет, что ему надо бы стараться изо всех сил, насладиться ею, надышаться ею перед смертью. Он сходил с ума, и понимал это, но не мог ничего изменить, не мог никому рассказать даже, потому что собственные смешанные чувства били по самолюбию, заставляли усомниться в здравости рассудка.

– Тэхён, – позвала она, поставила перед ним тарелку с несколькими блинчиками, – с шоколадным соусом будешь? Или с брусничным?

– Давай шоколад, – безразлично отозвался он, потому что выбор соуса беспокоил его ещё меньше, чем смерть черепах в мировом океане, а Тэхён долгое время не мог найти тему, на которую ему было бы больше начхать, чем на долбанных черепах, дохнущих от пластика.

Она достала из холодильника шоколадный соус – появившийся в его квартире вместе с ней, как и многие другие вещи. Пространство оживало, когда в него вторгалась Дженни, и он обожал то, как изменилась его среда, его быт, с тех пор, как они стали жить вместе.