Текст книги "Право голодных (СИ)"
Автор книги: Ks_dracosha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
– Да, спасибо, – Дженни прятала лицо в шарф, не хотелось светить побоями на весь мир.
Ко входу в клуб подъехала большая машина, и Дженни посторонилась, достала телефон. Найти такси не по бешеной цене в такое время – задача не из лёгких, но она была
мастером в экономии.
Валет выскочил из машины, подбежал к мужчине, протянул ему ключи. Дженни бросила на него быстрый, оценивающий взгляд. Он был безумно богат. Об этом кричал весь его облик, то, как он даже не посмотрел на парня, всё ещё стоящего в полупоклоне, держащего ключи на вытянутых руках.
Он смотрел на Дженни.
Смотрел странно и плотоядно. Будто бы она – потрясающее шоколадное пирожное на витрине, и он в предвкушении от того, как его зубы разломят тонкий верхний слой глазури.
От мыслей о пирожных у Дженни забурчало в животе, и она снова уткнулась в телефон.
– Такси ждёте? – Она вздрогнула от испуга, так неожиданно близко послышался его голос.
Мужчина стоял прямо за ней, вторгаясь в личное пространство, взгляд его бродил по экрану её смартфона. Дженни отошла от него на два маленьких шага, с неохотой кивнула.
– В такое время мало кто согласится ехать, – он цокнул языком, будто бы искренне сожалея о её неудаче.
Дженни снова кивнула.
– Давайте я вас подвезу? Не буду врать, что мне по пути, – он бросил короткий взгляд на строку, в которую Дженни вбила свой адрес. Да, не самый благополучный район города, он в таких вряд ли когда-то бывал. – И всё же, мне хочется вам помочь.
– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь, – она почему-то его не боялась, но и соглашаться садится в машину к какому-то незнакомцу не собиралась точно.
– Страшно? – Он вновь понимающе улыбнулся. – Это от того, что мы пока не знакомы. Пак Хисын, – он протянул руку, видимо надеясь на то, что Дженни её пожмёт и назовётся сама.
Она лишь сделала ещё несколько небольших шагов в сторону.
– Послушайте, я понимаю, что выглядит это всё странно. И правда, никакая приличная девушка не стала бы знакомиться при таких обстоятельствах. Но всё же, вы мне очень понравились, – он снова подошёл ближе, протянул Дженни маленький чёрный квадратик – его визитку. Она автоматически взяла её. – Когда будет настроение выпить кофе, позвоните мне, ладно? – Он дождался, пока она снова кивнёт, улыбнулся, и лёгким шагом направился к своей огромной машине.
Дженни стояла с этим квадратиком в руках несколько секунд, уставший, перенапряжённый за день мозг, не мог корректно анализировать информацию.
«К чёрту», – подумала девушка, засунула картонку в карман и хмыкнула от того, что её назвали «приличной».
Она получила уже пятый отказ в приложении для вызова такси, когда ей посигналили.
Чёрный мерседес с маленькой и аккуратной башенкой в шахматную разметку, стоял на подъездной дороге.
– Мне? – Дженни указала на себя рукой.
Из салона вышел опрятный мужичок лет пятидесяти, одетый в серый костюм, с аккуратно повязанным галстуком, расцветкой точь-в-точь напоминающей окраску зебры.
Мужчина быстрым шагом подошёл к Дженни, назвал её адрес и спросил, она ли пассажир.
– Откуда вы знаете, где я живу? – Она не испугалась и не удивилась, на это не было сил, просто стало интересно, как таксист, да к тому же, очевидно, из бизнес-класса, её нашёл.
– Поступил заказ от Пак Хисына, – мужчина достал телефон, показал Дженни своё приложение и короткое примечание: «Не мёрзните, а езжайте домой. Не забудьте позвонить, когда захотите кофе. Для госпожи на входе».
Дженни улыбнулась.
– Я пассажир.
В салоне было тепло, играла ненавязчивая попса, а ещё отчего-то пахло мандаринами. Водитель ехал так аккуратно, что Дженни задремала. Ей почему-то снилась новогодняя ёлка. Родители радостно распаковывали подарки. Джису же была маленькой девочкой, и бегала вместе с другими детьми. Людей вокруг ёлки столпилось много-много, и все они были нарядные, красивые и счастливые. И только Дженни, отчего-то очень большая, выше всех на площади, стояла в тёмном углу. Она смотрела на людей сверху-вниз, и ей было горько от того, что её, такую великаншу, не берут играть.
– Приехали, – разбудил её от тоскливого сновидения голос водителя.
Поблагодарив его, Дженни вылезла из машины, направилась к своему подъезду. Уже стоя перед входной дверью, зажав в руке ключи, она вытащила из кармана чёрную визитку. Подсветила её фонариком, добавила в контакты номер. Несколько минут думала над тем, как же его подписать, и в конце концов просто вбила инициалы. «П.Х.».
«Спасибо», – написала она своему новому контакту.
«Вы хорошо добрались?».
«Да», – и потом, помедлив, отправила ещё одно сообщение.
«Меня зовут Дженни Ким. Было приятно с Вами познакомиться».
«Мне тоже было приятно. Спокойной ночи, Дженни. Не забудь приложить лёд к щеке».
Он позвал её на кофе, и Дженни согласилась. Из чувства благодарности. Она порывалась заплатить на напитки, но Хисын остановил её, и сказал, что просто не мог оставить девушку в беде.
Рядом с ним она чувствовала себя странно. Почти ребёнком. Разница в двадцать лет давала о себе знать. Но это не было плохим чувством. Дженни будто бы снова было позволено вести себя неразумно, капризничать и открыто проявлять чувства.
На той, первой встрече, он подарил ей подвеску. Золотая туфелька, инкрустированная какими-то камнями, на золотой же цепочке. Конечно, Дженни отказалась принять такой подарок. И тогда он, прямо в кафе, объяснил ей, как работает жизнь.
– Дженни, детка, я понимаю, что у тебя есть гордость, и ты всеми силами стараешься её сохранить. Но ты вряд ли в ближайшем будущем сможешь позволить себе такое украшение. Для меня эти деньги – пустяк. Я не замечу их отсутствия, как не замечу и отсутствия суммы в пять, десять, сто раз больше. Мне хочется сделать тебе приятно. Тебе, если отбросить абсолютно не работающую тут мораль, тоже будет приятно. Так зачем корчится в ненужных никому экивоках?
Дженни пялилась в стакан со своим лавандовым чаем, и слёзы текли по её лицу.
– Вы как будто меня покупаете, – прошептала она едва слышно.
– Детка, я же не требую ничего взамен. Это подарок.
– А если потом потребуете? – Она набралась мужества, чтобы поднять на него глаза.
Дженни ожидала, что он будет выглядеть мерзко. Она ожидала найти на его лице похабное, грязное выражение, от которого ей захочется отмыться. Но Пак Хисын выглядел спокойным и расслабленным. Его глаза, удивительно светлые, почти жёлтые, смотрели на неё с внимательным участием. Руки с аккуратно подстриженными ногтями чинно лежали на столе. Он выглядел уверенным, и Дженни растерялась.
– Что мне делать, если потом Вы потребуете расплатиться? – Она мысленно дала себе пощёчину по ещё незажившей щеке. Добавила в голос твёрдости, которую совсем не чувствовала внутри себя.
– Детка, если ты думаешь, что за эту безделушку ты обязана давать что-то, кроме приятной беседы, которая у нас сейчас, без сомнения, складывается, то выбрось эти мысли у себя из головы, – он улыбнулся.
Дженни больше не чувствовала себя беззаботно. Она чувствовала себя последней дурой.
– Я не хочу с Вами спать. Я не шлюха, – она специально продавила последнее слово интонацией, сделала его тяжёлым и липким, окутывающим пространство вокруг них ядовитым туманом.
– Разве я хоть на секунду дал понять, что воспринимаю тебя, как шлюху? – Он выглядел всё таким же спокойным. И из его губ последнее слово вырвалось легко, словно оно ничего не весило, словно не тянуло оно к земле, заставляя горбиться и стыдливо опускать голову.
– Тогда зачем я тебе? – Дженни не осознала, что перешла на «ты». Она вглядывалась в его лицо, пыталась отыскать на нём следы обмана.
– Рядом с тобой я снова чувствую себя молодым. Давно не приходилось драться за девчонку, – он засмеялся от собственных слов. Засмеялся искренне, по-мальчишески. Вокруг глаз его образовались тонкие морщинки, прядь волос, видимо, плохо закреплённая гелем, упала на глаза.
Его смех смутил Дженни. Он выглядел простым и человечным. И даже то, что пару лёгких пощёчин, он называл дракой, придавая своему поступку большего героизма, умиляло.
– Представь, что я твой ровесник, – сказал он, видимо заметив её колебания. – Представь, что сегодня наша первая встреча. Почему бы не позволить всему идти своим чередом.
Дженни искала в его словах подвох, и не находила.
Она устала бороться. Устала сражаться за каждое мгновение спокойствия.
Почему бы не позволить всему идти своим чередом?
Она уступила.
========== XII.II ==========
Они действительно встречались, почти как студенты. Если студенты, конечно, могли приносить на каждую встречу дорогущее украшение или арендовать целый ресторан для свидания. Дженни много смеялась рядом с ним. Хисын внимательно выслушивал истории из её университетской жизни, ему было приятно, когда она делилась с ним своими сомнениями по поводу будущей работы. Он тоже вспоминал свою молодость, а особенно то, каким в то время был киноманом. Они часто ходили смотреть фильмы, которые снимались в то время, когда Дженни ещё не родилась, а он уже водил на сеансы девчонок.
– Тогда даже на попкорн денег не было, – смеялся он.
И Дженни тоже улыбалась и со смесью восторга и ужаса оглядывала пустой зал, снятый для них двоих.
Про своих женщин он тоже рассказывал много. И Дженни слушала, ей правда было интересно узнавать о развитии отношений других людей. Он был женат, но развёлся много лет назад. По словам Хисына, жена не выдержала того, что он постоянно пропадает на работе, и ушла от него вместе с дочкой.
– Сколько ей лет, твоей дочери?
– Она на три года младше тебя. Но и вполовину не такая взрослая. Мы слишком её разбаловали.
Дженни было немного стыдно перед незнакомой этой девочкой. Но ещё она завидовала. Её некому было баловать. И она совсем не хотела быть взрослой. Она с радостью бы переложила все свои проблемы на чужие, могучие, способные выдержать весь их груз, плечи.
Несколько месяцев длилась их странная дружба, периодически действительно походившая на отношения отца и дочери, но порой пересекающая границы, становящаяся флиртом.
Хисын просил её не работать больше в клубах, и выдавал то, что называл «карманными деньгами». Сперва Дженни было жутко неловко и стыдно брать их. Она сама себе казалась грязной, как будто вместе с этими бумажками на её руки переходила проказа.
Он это заметил, и стал просто пополнять баланс её карты.
– Я чувствую себя ужасно. Мне эти деньги просто так достаются, – они пили вино в маленьком уютном баре, и его рука лежала на спинке её стула.
– Ты очень много говоришь о деньгах, меня это печалит.
– Как же о них не говорить, если без них жить невозможно? – Дженни хихикнула. Она была уже пьяна, но алкоголь совсем не помогал забыть о скандале, который устроила Джису.
Сестра отказывалась проходить очередное обследование, говорила, что в этом нет никакого смысла, что ноги её не начнут вдруг ходить, и лучше бы им отложить эти деньги. Дженни морщилась и пыталась сгладить конфликт, однако получалось у неё плохо. Она давно разгадала модель поведения сестры: если та начинала заводить разговор про деньги и про то, что их надо откладывать, значит остро в чём-то нуждалась.
Нужды у Джису были разными. Дженни помнила, как чудом выведала о том, что сестра хочет специальное подъёмное приспособление для ванны, чтобы иметь возможность мыться самой. Если в туалете у них давно стояли поручни и на самом унитазе была насадка, чтобы человеку с инвалидностью было комфортно, то про ванную Дженни особо не думала.
Она мыла сестру сама, и это было чем-то похоже на девичник. Они плескались в ворохе пены, обсуждали последние новости, и нагота их позволяла быть друг с другом честнее и откровеннее. Дженни эти моменты полюбила. Но так было не всегда – первый год после того, как у сестры парализовало ноги, она была невыносима. Медсестра тогда приходила каждый день, но Джису даже не могла даже сесть в коляску от болей. И Дженни с мамой по очереди выносили утки, и выслушивали её проклятия или просьбы её убить.
Перед восемнадцатым днём рождения сестры, Дженни прочитала в её личном дневнике, что та хочет выбраться из дома и провести целый день на свежем воздухе. Это желание она смогла воплотить в жизнь благодаря Сынчолю. Тогда он ещё присутствовал в её жизни, не пропал с радаров, просто перестав отвечать на сообщения.
Ещё Джису мечтала снова отправиться на море, как когда-то в детстве. Дженни из той поездки мало что помнила, только бесконечное количество раков, которых она съела столько, что развилась аллергия. Но Джису грезила о новых замках из песка, которые можно будет построить, о разливающихся золотом закатах и о бесконечном смехе родителей, молодых и счастливых, любящих друг друга и своих дочерей.
На море сестру отвезти у Дженни не было никакой возможности. Но она купила абонемент в бассейн с профессиональным преподавателем, и один мучительный месяц трижды в неделю спускала сестру с шестого этажа, усаживала в такси, а после занятий – поднимала обратно. Это были невообразимые траты, и дольше месяца позволить себе такую роскошь она не могла. К счастью, Джису сказала, что и сама не горит желанием продолжать занятия, у неё, мол, аллергия на хлорку, да и инструктор ей не понравился. Дженни вздохнула с облегчением, хотя в глубине души стыдилась того, что даже этого сестре дать не может.
– Если я сейчас кое-что сделаю, пообещай, что выкинешь деньги из головы, – Хисын смотрел ей в глаза, и Дженни, покоряясь его уверенности, кивнула.
Он прикоснулся своими губами сперва к её щеке, потом к губам. Мягко, будто боясь спугнуть. Дженни, только что размышляющая о собственных несчастьях, опешила. Хисын же её молчание принял за утвердительный ответ.
Углубив поцелуй, он оставался таким же нежным, и рука его соскользнула со спинки стула к Дженни на плечо, погладила её спину, прошлась по выступающей из тонкой ткани кофточки застёжке лифчика, нырнула в волосы и закопалась там.
Дженни не понимала, что ей надо чувствовать в такой ситуации. Поцелуй не был неприятным. Но и приятным тоже не был. Ей было всё равно. И руки её оставались на барной стойке, и губы двигались лишь под мягким напором чужих губ.
Хисын оторвался первым, и в глазах его больше не было спокойствия. В них была жажда, и Дженни снова почувствовала себя пирожным на витрине, которое вот-вот купят, и без всяких сожалений о пропавшей его красоте, отправят в безжалостный рот, раздробят на мелкие кусочки острыми зубами, и пустят вниз, по пищеводу, позволяя бесславно и глупо погибнуть.
– Я так давно хотел это сделать, – прошептал он прямо в её ухо, и от тёплого его дыхания, пахнущего виски и мятной жвачкой, кожа покрылась мурашками.
Ей нечего было сказать.
Она просто не понимала, не могла сопоставить. Неужели все те месяцы, которые они провели вместе, вот так сотрутся одним поцелуем? А они должны были стереться, потому что Дженни не собиралась с ним спать.
Она воспринимала Хисына действительно если не как отца, то как старшего друга и наставника. Закрывала глаза на его флирт и романтические и сексуальные намёки. У Дженни никогда не было друзей, и она думала, что, возможно, это просто такая же часть дружеских отношений, как и поддержка, уважение и веселье.
Она знала, что не давала Хисыну ничего материального, но всеми силами старалась не позволять ему опустить руки в трудные времена. Она говорила ему простые, но важные слова о том, что всё наладится, когда он горевал о дочери, которую не видел уже несколько лет из-за того, что мать увезла её учиться в Европу; когда он скупо рассказывал о сложностях на работе, о том, как непросто раз за разом брать на себя всё больше ответственности; когда он печалился от того, что уже никогда не сможет испытать всех прелестей молодости, а будет лишь стареть и заболевать. Когда умерла его мама, и Хисын приехал к Дженни после похорон в три часа ночи, они долго сидели в его машине, и он плакал, совсем как маленький мальчик, а девушка, чувствующая себя в тот момент по настоящему взрослой, гладила его по волосам, и утешала.
– Трудно жить без мамы? – Спросил он тогда, и ресницы его, слипшиеся от слёз, задрожали.
– Иногда кажется, что невозможно, – ответила Дженни, сглотнув комок, подкативший к горлу, – и к этому нельзя привыкнуть. Я всё ещё надеюсь, что она сможет меня спасти. Но, если она не со мной, это и хорошо, понимаешь?
– Что же тут хорошего, девочка? – Он смотрел на неё, старающуюся держаться, и голос его дрожал и хрипел.
– Она сейчас в лучшем месте. И ей не надо справляться со всем тем, что тут происходит, – на последнем слове силы покинули её, и Дженни зарыдала.
Хисын тогда обнял её, и она несколько минут истерично сжимала в руках ткань его пальто, выла ему в плечо и никак не могла успокоиться.
– Прости, – всхлип, – я хотела тебя поддержать, а в итоге, – всхлип, – ты сам меня и утешил.
– Ты не соврала мне. И дала понять, что мама и правда больше не страдает. Впервые за свою жизнь, – он грустно улыбнулся, обхватил её лицо двумя руками. – Спасибо тебе, Дженни. Спасибо за то, что сегодня была со мной.
Да, Дженни казалось, что они нашли друг в друге утешение.
– Почему ты молчишь? – Он вглядывался в её лицо, словно искал там ответ на безумно важный вопрос.
– Мне нечего сказать.
– Тебе не понравилось? Было неприятно целоваться с таким старпёром, как я? – В глазах его заплескалось отчаяние, а голос дрогнул. У Дженни защемило сердце от того, каким беззащитным, каким ранимым он выглядел в тот момент.
– Нет, что ты! – Она махнула руками, всеми силами давая понять, что возраст тут ни при чём.
– Тогда тебе не нравлюсь я? – Морщинки на его лбу собрались в гармошку, а глаза стали большими и испуганными. Будто бы Дженни вершила его судьбу.
– Нравишься, ты мне нравишься, – поспешила уверить его она. Было невыносимо видеть, что такой хороший человек, её друг, её спаситель, так из-за неё страдает. – Ты чудесный человек, и я не знаю, кого мне благодарить за нашу встречу…
Она хотела продолжить. Хотела сказать, что очень ценит его, как человека, но совершенно не воспринимает, как романтический объект. Хотела поблагодарить за всё, что он для неё сделал.
Но Пак Хисын воскликнул:
– Боже, Дженни, как я счастлив сейчас, ты сделала меня таким!
Он обнял Дженни, с силой прижал к себе и зашептал в ухо:
– Как я волновался из-за этого! Как давно хотел признаться! Я так давно никого не любил, моя девочка, и думал, что уже никогда не смогу испытать это чувство. Я так боялся, что ты поднимешь меня на смех, и тогда жизнь точно будет кончено. В ней не останется никакого смысла.
Дженни заледенела. Её руки, до этого успокаивающе поглаживающие его по спине, застыли.
Ещё один человек, умерший из-за Дженни.
Она не могла позволить этому случится.
– Ну что ты, как мог такое подумать, – она заговорила мягко, надеясь не задеть его и не обидеть.
Хисын порывисто отстранился от неё, сжал её плечи. Его глаза, ставшие действительно жёлтыми в тусклом освещении бара, были влажными от непролитых слёз.
– Я люблю тебя, Дженни. Пожалуйста, не оставляй меня, – он поцеловал её ещё раз, так же трепетно и нежно.
А у Дженни внутри обычная её пустыня вдруг превратилась в ледяную.
«Я люблю тебя, папочка! Папа, пожалуйста, не уходи!»
Её сердце заколотилось как сумасшедшее. Она моментально покрылась холодным потом, руки затряслись, а из лёгких пропал кислород. Или, наоборот, его стало так много, что он не помещался в маленькое пространство её тела. Кислород поглощал миллиметр за миллиметром, и Дженни вырвало прямо на пол приличного бара. Она заляпала его туфли и костюм, рвота оказалась на её руках, которыми она старалась прикрыть рот, и на волосах.
– Детка, что с тобой? Перепила? – Он, кажется, и не заметил, что дорогущим его вещам пришла крышка.
Не заметил он и сумасшедших глаз Дженни, и того, как она уцепилась за табуретку побелевшими пальцами.
– Я быстро, – пробормотала она, прикрыла рот рукой – кислороду снова не хватало места – и побежала в туалет.
Дженни рвало долго. Она выблевала, кажется, половину органов, вместе с ужином и алкоголем, и всё никак не могла остановиться.
Слова Хисына и её собственные слова переплетались в голове и долбили, долбили, долбили о внутреннюю часть черепной коробки.
Дженни поняла, что не может больше причинять людям, которые так её любят и столько для неё делают, боль.
Ну и что, что в её мечтах, Пак Хисын скорее был отцом, который ведёт дочь к алтарю, а не тем, кто у алтаря ждёт. Это ерунда. Пока она может делать его счастливым, пока он не говорит больше тех страшных слов о том, что жить не за чем, всё нормально. Она потерпит.
Когда Дженни вернулась в зал, всё уже было убрано, Хисын остался без пиджака, в одной рубашке.
– Прости, – она села рядом, ближе, чем они сидели до этого, – я не рассчитала с алкоголем. Очень быстро пила.
– Ничего, это ты меня прости, что вот так ошарашил признанием. Мне стоило додуматься, что такая красивая, молодая и очаровательная девушка, просто не сможет испытывать ко мне того же. Разве что омерзение, – он смотрел в сторону, пока говорил всё это.
Она не могла позволить такому хорошему человеку страдать. В тот момент Хисын, печальный и искренний, показался ей ужасно беззащитным, и напомнил её саму несколько лет назад. Дженни тоже приходилось умолять не оставлять её, не покидать. Дженни умоляла любить её, но самый дорогой человек не слышал этих слов. Самый дорогой человек ушёл, обрекая её на одиночество и лишения.
Дженни поняла, что сделала правильный выбор.
– Посмотри на меня, – она взяла его лицо в свои руки, точь-в-точь, как он двадцать минут назад. Его глаза снова блестели, и у Дженни заболело сердце. – Я люблю тебя. Я так виновата, что испортила такой момент. Но я люблю тебя. Ты такой добрый, такой удивительный человек. Рядом с тобой мне спокойно и хорошо. Я люблю тебя.
– Правда? – Он улыбнулся так, будто она подарила ему вселенную. – Детка, это правда?
– Я люблю тебя, – повторила она.
И они целовались в этом баре, и Дженни старалась дать ему в разы больше, чем он ей. Она вспоминала украшения, которых набралась целая шкатулка, переводы, улыбку Джису, которая теперь могла выходить из дома чаще, потому что Дженни наняла физиотерапевта, помогающего ей спускаться. Она думала обо всех тех горячих ужинах и хороших вещах, которые появились у неё благодаря ему. И ещё она отдавала долг за все те прекрасные моменты, когда она чувствовала себя полностью защищённой.
Дженни говорила ему слова любви так много раз.
Дженни очень хотела собственным словам поверить.
В его постели, когда она делала всё, что он скажет, даже если ей это не слишком нравилось.
На людях, когда он приводил её в компанию к коллегам и друзьям, и эти взрослые люди, некоторые, годящиеся Дженни в дедушки, рассматривали её, словно какую-то диковинку. Не человека – вещь.
Возле своего дома, когда он сказал, что не будет знакомиться с Джису, чтобы её не смущать, но дал денег на её реабилитацию.
В люксовых магазинах, где он заставлял её мерить десятки нарядов, пока не выбирал что-то на свой вкус. И Дженни вертелась перед ним, но никогда – перед зеркалом.
Он водил Дженни в салоны красоты, постоянно удивлял необычными свиданиями. Они катались на яхте, летали на вертолёте и воздушном шаре, плавали вместе с дельфинами в пустом бассейне. Он хотел отвезти её в другие страны, показать мир, но Дженни не могла из-за необходимости заботиться о сестре.
Дженни чувствовала, что теряет саму себя.
Она превратилась в куколку, очень красивую, приятную взгляду, но неинтересную саму по себе.
Хисын больше не спрашивал, как у неё дела. Его не интересовали истории из её жизни. Он говорил сам, занимался с ней сексом или таскал на встречи с незнакомыми людьми.
Она чувствовала себя шлюхой, но не могла ему об этом сказать.
Больше не было рядом с Дженни друга, был только человек, перед которым она погрязла в долгах и благодарностях. Был человек, заплативший за год аренды квартиры, давший денег на новейшее оборудование для её обустройства, чтобы Джису было удобнее, договорившийся об этом с хозяйкой. Был человек, благодаря которому у Дженни появилась куча брендовых шмоток, ювелирных украшений и дорогущих, но очень неудобных туфель.
И она не могла позволить себе сдать ненужные побрякушки в ломбард, продать платья и комплекты ни разу не ношенного нижнего белья. Это были подарки, сделанные ей от всей души. И Дженни мучилась, и на каждое новое обследование просила денег.
Жизнь с человеком с инвалидностью дала ей понять, что денег никогда не будет достаточно. То и дело появлялись риски ухудшения состояния. Приезжали из заграницы врачи. Вступали в разработку новые препараты. Собирались консилиумы. Постоянные обследования, регулярная физиотерапия и психолог, от которого она, когда денег снова начинало не хватать, отказывалась в первую очередь, а возвращала его – в последнюю, – всё требовало денег.
Дженни знала, что психолог нужен и ей самой.
Бесконечное чувство вины давило на неё, она уставала, как никогда, хотя больше не работала. Праздная жизнь заставляла Дженни ненавидеть каждую минуту своего существования.
И каждый раз после того, как Хисын давал ей денег, он просил сделать что-то новое. Не сразу, нет. Он не был мерзавцем.
– Может попробуем тебя связать?
– Детка, когда мой друг хочет погладить тебя, в этом нет ничего плохого.
– Как насчёт того, чтобы ты вышла на улицу в платье на голое тело?
И один ответ на все её возражения, на все её просьбы и мольбы, на все её уверения в том, что она сойдёт с ума, если он ещё раз заставит её заниматься чем-то подобным. Один ответ:
– Наверное, ты меня не любишь, раз даже этого сделать не можешь.
И Дженни сдавалась.
Всё дальше и дальше она отходила от своих норм морали. Шаг за шагом отдалялась от меркантильной девушки, для которой важно, чтобы парень мог её обеспечивать, в настоящую проститутку.
Она смотрела в свои глаза, и не находила там себя. Только девушек с цветочными именами и дорогими машинами. Она стала одной из них.
– Детка, как ты смотришь на то, чтобы поехать в гости к одному моему другу?
В тот вечер он был особенно нежен. Они лежали у него в квартире на кровати. Трещал искусственный камин, Дженни листала учебник и готовилась к лекции. Она уже приняла душ, на ней была только сорочка, купленная в брендовом магазине, колючая и неприятная к телу, но сексуальная и вызывающая, любимая у Хисына. Он что-то читал в телефоне, и его рука поглаживала её спину. Дженни даже показалось, что они вернулись к самому началу отношений, когда были друзьями. Он расспрашивал её об университете, внимательно слушал о подвижках в физиотерапии Джису, хотя обычно говорил, что слишком чувствителен для обсуждения подобных горестных тем.
– Если хочешь, можем поехать, – она бы хотела продлить этот вечер, говорить с ним и смеяться, и снова чувствовать себя любимой и защищённой, но уже разучилась отказывать, и была готова на всё, лишь бы его благодушное настроение продлилось подольше.
– Нет, как насчёт того, чтобы ты одна съездила? – Рука, которой он гладил её по спине, остановилась, выдала волнение хозяина.
– В каком смысле одна?
Дженни уже понимала, чего он от неё хочет. Её внутренности оказались догадливее мозга, и скрутились в плотный и жёсткий узел, и запершило в горле. Но верить в то, что он так с ней поступает, не хотелось.
Она не могла в это поверить.
Он не мог так её предать.
– Ты помнишь Генри? Он разговаривал на английском? Ты очень ему понравилась, – в голосе Хисына снова зазвучали те самые мягкие нотки, перед которыми Дженни обычно сдавалась и отступала.
– Что мне надо будет с ним сделать? – Она не поворачивалась к нему, продолжала тупо пялится в страницу, на которой красовалась пирамида Маслоу. Дженни рассматривала столбики, читала описания. Раз за разом. Понимала, что она и не человек практически. Она – как животное, причём самое примитивное. Сыта и напоена, но нигде не в безопасности, никем не любима, даже сама собой не уважаема.
– Просто хорошо провести время, детка, – в его голосе улыбка, – ты же мне не откажешь?
– Как я могу? – Она заглянула в его глаза, и не нашла там ничего из того, что было ей так дорого. Ничего. Не было больше перед ней человека, которого она старалась полюбить, которого она жалела и которому сочувствовала. Перед ней был лишь самодовольный и могучий монстр, которому ей нечего было противопоставить.
Дженни задохнулась от воспоминаний о том вечере. У неё зачесалась кожа, захотелось пойти и помыться, и содрать с себя всё, что осталось. Содрать её, и остаться скелетом с нанизанными на кости мышцами. И пусть над ней издеваются, пусть смеются. Она больше не будет чувствовать себя жалкой.
– Господи, Дженни, – Джису плакала. Слёзы стекали по её щекам, и она не вытирала их, потому что стирала слёзы своей сестры.
– Вот так всё и было. Не реви, всё позади уже, – Дженни подняла руки, чтобы обнять сестру, но, увидев, как сильно дрожат пальцы, опустила их.
Она сидела на табуретке скорчившись в три погибели, а сестра неудобно вытягивалась из своего кресла, чтобы быть к ней ближе. Дженни спустилась на холодный пол, положила голову Джису на колени. Окинула взглядом их кухню – такую маленькую, что коляска с трудом разворачивалась. Обои в тонкую бледно-розовую полоску, пожелтевшая от времени плитка. Вместо люстры – одинокая лампочка, раздражающая взгляд, окрашивающая всё в жуткий, серовато-белый цвет, да к тому же шумящая, как стая комаров. Холодильник маленький и тоже пожелтевший, а на столе старенькая, драная в двух местах клеёнка с огромными жизнерадостными подсолнухами. Сколько жёлтого в их жизни, оказывается. Цвет солнца и счастья, только вот ни того, ни другого, что-то и близко не видно. Окна выходят на парковку, взгляд упирается в окна такого же, как у них, муравейника. Солнце никогда не заглядывало к ним, и действительность за окном вечно серая и безрадостная от смога и туманов. И квартира эта – ну какой она дом? Да, живут тут уже давно. Да, бесчисленные коробки расставлены вдоль коридоров так, чтобы коляска проехала без проблем, и только Дженни всё спотыкается об углы, и ходит поэтому вся в синяках. Да, ванная и туалет прекрасно обустроены для Джису, но и там – пожелтевшая плитка, плесень на потолках, с которой бессмысленно бороться, потому что она всё равно победит, дребезжащая, работающая на последнем издыхании стиралка, ещё старая, цилиндрическая, и от того огромная и неуместная.
Дженни привыкла не замечать того, как убога обстановка, что их окружает. Но пьяный и тоскливый её взгляд, натыкался то на ржавую сковородку, то на чайник, с отломанным носиком, то на кучу проводов, вывалившуюся из держателей, да так и не приведённую в порядок.
