Текст книги "Право голодных (СИ)"

Автор книги: Ks_dracosha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Потому что она не сильная, – Тэхён смутился. Это была не то чтобы аллергия, скорее просто его несовпадение с миндалём. У него начинало немного першить в горле и краснели щёки. Ничего серьёзного, он об этом и не задумывался никогда. Ещё с детства помнил, что уж совсем горстями орехи поедать не стоит, но, если они есть в каком-то пироге, то ничего особо страшного с ним не случится. А Дженни заметила. У неё у самой была аллергия, правда сильная, она рассказала, что в детстве поменялась с сестрой тарелками, и съела из её – маленький кусочек рыбы, а потом на месяц отправилась в больницу на скорой, так ей стало плохо. Он пытался сказать ей, что не стоит преувеличивать риски, но Дженни всегда отвечала: «Зачем подвергать себя опасностям?», и доставала работников кофеен вопросами, точно ли в их десертах не использовалась миндальная мука.

Он вообще заметил, что Дженни порой переходила границы, вела себя с ним, как с ребёнком. Напоминала одеваться теплее, подхватывала у него из рук кастрюли с горячей водой, забирала тяжёлые пакеты с продуктами. Сперва Тэхён даже обижался, не понимал, зачем она так себя ведёт. И только после того, как она в очередной раз потащила пятилитровую бутылку с водой, не выдержал и спросил, в чём дело.

Дженни долго не могла уловить, что не так. Потом, задумавшись, ответила: «Это привычка, наверное. Я же за сестрой ухаживаю. Она и сама почти всё делать может, но, когда я дома, хочу, чтобы ей было максимально комфортно. А до этого ещё за мамой часто приглядывать приходилось». Тэхён тогда догадался, что такая вот гиперопека – это один из её способов проявить привязанность. И с того разговора, всякий раз, когда она подрывалась, чтобы принести ему что-то, едва он об этом заикнулся, он останавливал её и говорил: «Это я. Могу сам о себе позаботиться». Она смеялась и кивала, а потом требовала, чтобы он позаботился и о ней. Тэхён был не против.

– Как понять, что человек тебе нравится?

– Боже, чел, ты и твой низкий эмоциональный интеллект, – Чонгук тяжело вздохнул, – ты фильмы не смотрел что ли? Книги не читал?

– Смотрел и читал, – Тэхён нахмурился, – я не такой тупой. Просто не понимаю, как оценить… Насколько она мне нравится. Блин, – он раздражённо потёр переносицу, – не знаю, как правильно сформулировать. Я в курсе, что нам здорово вместе, кажется, в её действиях есть искренность, но ещё я боюсь, что она хочет чего-то большего. Не понимаю, что именно.

– Типо кольца, свадьбу и детишек? – Чонгук приподнял правую бровь, разочарованно покачал головой. – Многие девчонки этого хотят. Но вы же обговаривали ваши отношения?

Тэхён помолчал, вспоминая. Они обговаривали свои предпочтения в кино, кулинарии, вине и постели. В отношениях же…

– Обговаривали, – неуверенность так и сквозила в его голосе.

– И что это были за разговоры?

– Что у нас отношения, – Тэхён почувствовал себя нерадивым студентом у строго преподавателя, которого пытаются вытянуть хотя бы на минимальный балл, но студент настолько глуп, что лишь разочаровывает.

– Ладно, – Чонгук издал ещё более тяжёлый вздох, – какие-то правила вы устанавливали? Личные границы? Ревность? Общение с другим полом? Совместный досуг? Знакомство с друзьями? С родителями?

– Она сирота, – Тэхён пошёл с конца, там вопросы были полегче, – и с вами я её сразу познакомил, практически.

– А она тебя со своими?

– Нет, – Тэхён впервые задумался о том, что Дженни редко рассказывала ему о ком-то, кроме сестры. Коллеги и одногруппники не слишком её интересовали, а друзья? Были ли у неё друзья? Вспоминая, сколько он поведал смешных историй из своего детства, он вдруг понял, что Дженни если и говорила, то только о себе совсем маленькой. После начала пубертатного возраста – пустота.

– Ладно, – Чонгук поднялся со стула, сделал несколько раздражённых шагов из стороны в сторону. – Какие у вас вообще есть правила в отношениях?

– Никаких, – Тэхён уже жалел о том, что начал этот разговор. Под удивлённым взглядом друга, он чувствовал себя практически также, как на обедах с отцом, который морализаторствовал и читал нотации.

– Нет, понятно, что есть какие-то общепринятые стандарты: не изменять, не делать друг другу мозги и быть честными, но мы в каком веке живём? Осознанность, всё такое… Тебе это ни о чём не говорит? – Чонгук замолчал, всмотрелся в напряжённую позу Тэхёна, его подрагивающие пальцы, взгляд, устремлённый куда-то в сторону. – Погоди, – он снова плюхнулся на свой стул, сделал оборот, – погоди, только не говори мне..? Нет же?

– Ну что ещё? – Тэхён понимал, о чём пойдёт речь, но ему не хотелось в очередной раз затрагивать эту тему.

– Ты ей изменяешь?

Тэхён не знал, считается ли это изменой.

Да, он периодически спал с другими девушками. На самом деле, практически каждый раз, когда Дженни проводила вечер не с ним, он находил себе кого-нибудь нового, или выбирал одну из множества девчонок, с которыми переписывался в дейтинг-приложениях. Никаких привязанностей, никаких отношений. Это была необходимость.

Не в том смысле, что ему прямо-таки невозможно хотелось спать с кем-то. Просто секс стал его способом бороться со стрессом, с ощущением внутренней пустоты. Тэхён не получал какого-то глобального удовольствия, но механические, знакомы движения, физическая разрядка и чьё-то тёплое, податливое тело рядом заставляли его чувствовать себя лучше. Он, будто бы весь день ходил в тесном водолазном костюме, который не давал нормально дышать, стискивал кожу, заставлял чувствовать себя голым и несвободным одновременно. Когда Тэхён занимался сексом, костюм спадал с него, и он возрождался, он мог хотя бы недолго, хотя бы полчаса, провести в полном комфорте, в ладу с собой. Никаких мыслей, только расслабленное, вялое какое-то удовольствие.

Никаких оков.

– Ты сам сказал, раз не оговорено, значит не измена? – Предательская вопросительная интонация всё-таки появилась в конце предложения, и Тэхён сдался окончательно. Перед Чонгуком можно было не строить из себя незнамо кого. Чонгук знал о нём вещи и похуже.

На самом деле, сперва Чонгук пытался Тэхёна копировать. После того, как девушка изменила ему с его лучшим другом, он с девушкой расстался, а с другом – не смог. И пытался выяснить, что в Тэхёне есть такое, чего нет в нём. И не находил. Ни какого-то особенного ума, ни навыков в юморе, даже тело у Чонгука было намного лучше, уж он об этом позаботился. Тэхён знал об этом не потому что сам был очень наблюдательным. Чонгук признался, когда они отвисали у него дома и выпивали в очередной раз. Это было не так давно, года два назад. Тэхён запомнил.

Чонгук наблюдал за тем, как на любой вечеринке, на какую бы они не пришли, и, не важно, собирались ли там такие же, как они, школьники, снисходительные студенты или совсем взрослые люди, Тэхён всегда притягивал к себе внимание. Его любили женщины и девушки, а он вёл себя одинаково учтиво со всеми, никого особенно не выделяя, проявляя минимум интереса, продолжая общаться со своей компанией. Но каждый раз, в конце концов он оказывался с девушкой на чьей-нибудь кровати, на заднем сиденье машины или просто в укромном уголке дома или двора.

Такая его способность вызывала зависть. В семнадцать лет парень, которому не хватает пальцев одной руки, чтобы пересчитать девчонок, с которыми он спал, кажется едва ли не героем. С возрастом, когда у парня так и не появляются отношения, а только бессмысленные одноразовые встречи, а иногда многоразовые, но от этого, будто бы, только ещё более нелепые и тоскливые, начинают возникать вопросы.

– Ты не хочешь отношений? – Спрашивал тогда Чонгук, который наконец-то оправился от предательства и начал встречаться с новой девушкой.

– Нет. Зачем? – Тэхён и правда не понимал. У него были друзья, с которыми можно было поговорить. Были девушки, с которыми можно было потрахаться. Зачем ему ещё один тип людей в жизни? Ради чего?

– Чтобы любить и тебя любили? – Чонгук, периодически превращающийся в жуткого гопника, в душе был романтиком, и искренне желал своему другу счастья.

– Я в такое не верю, – Тэхён рассматривал дно своего пустого бокала. – Это обязательства, это привязанности, это беспокойства. Мне этого не надо. И так в жизни хватает дерьма всякого.

– Ещё это поддержка, – Чонгук задумался, пытаясь подобрать аргументы, – причём безусловная. Это человек, который всегда будет на твоей стороне. Это тактильность, нежность, ласковые слова и поступки.

– Я всё это и так получаю, – Тэхён искренне не понимал, зачем друг пытался что-то ему доказать. – Если встретится девушка, которая даст мне этого всего в разы больше, чем все остальные, можно будет ещё подумать, – он засмеялся, потому что в существование такой девушки не верил.

В тот же вечер его очередное свидание продлилось едва ли больше часа. Девушка не была настроена разговаривать и строить из себя святую простоту, так что они здорово провели время в номере какого-то дешёвого отеля.

– Клёво было, – сказала она, натягивая колготки, с дыркой на месте большого пальца, жуя жвачку и развязно чавкая.

– Ага, – Тэхён уже оделся, и ждал её, чтобы вместе спуститься, сдать номер и отвезти её до ближайшей станции метро.

Возвращаясь в собственную кровать, спокойный и расслабленный, он думал о том, что точно никогда не будет нуждаться в отношениях, ради которых придётся вот такую лёгкую и славную жизнь бросить.

– Если вы в отношениях, трахаться с другими девушками – это измена, – Чонгук закатил глаза, снова вскочил со своего места. – Дженни чем тебя не устраивает? Она вроде классная. Хорошо к тебе относится, с нами мило себя ведёт, красивая к тому же.

– Я в курсе, – Тэхён кашлянул. То, как Чонгук хвалил его девушку, вызывало внутри смешанные чувства.

– Тогда какого чёрта, чел? – Чонгук повысил голос, театрально взмахнул руками.

Тэхён замялся. Он пытался анализировать собственные поступки. Пытался понять, почему, как только Дженни пропадает из его поля зрения, её сразу хочется кем-то заменить. Моментально. И он делал это, и даже чувствовал какие-то слабые, едва слышимые угрызения совести, но не собирался отказывать себе в моральной стабильности.

– Я просто не могу, – признавать свою слабость было неприятно, поэтому он ещё раз прокашлялся, – не делать этого. Не могу.

– Типо как Стейси Мартен? – Чонгук не смог сдержать улыбки.

– Как кто?

– Нимфоманка. Фильм Триера, – парень развёл руками, не понимая, как понятнее объяснить.

– Нет! – Тэхён едва не подскочил на кровати от злого возбуждения. – За кого ты вообще меня принимаешь. Тьфу, блять, – он покосился на Чонгука, откинулся на кровать, – так и знал, что у тебя нельзя просить помощи, только нагородишь ерунды какой-то.

– Сходи к психологу, чел, чем я тут могу помочь, – Чонгук плюхнулся с ним рядом. – И всё же, мне кажется, что так много трахаться, причём каждый раз с новыми людьми, причём имея девушку, это ненормально.

– Потому что ты так не можешь, придурок, – Тэхён, не глядя, пнул его кулаком в бок. Он сам не верил в то, что говорил, слишком ярко всплыли в голове кадры из фильма. Рыба попадает в сеть. Рыбе крючком раздирают горло. Рыба не может кричать, и умирает молчаливо и нелепо. Рыбы Тэхёну никогда не нравились. Слишком много пустоты было в их глазах. Слишком они были покорные и глупые. Он помнил, как мама отцепляла его от стеклянных аквариумов в магазинах. Там плавали эти несчастные создания, не обращая никакого внимания на неотвратимость собственной смерти, на сородичей с отрубленными головами, которые женщины в тяжёлых пластмассовых передниках, без сожалений выкидывали в чёрные пакеты, чтобы позже скормить псам. Рыб не было жалко. Тэхён на них злился. За то, что такие беззащитные. За то, что им ничем нельзя помочь.

Он не был похож на Джо.

Не был.

Ни детством, ни юностью, и уж точно не будет, как она в старости.

Тэхён знал, что его отношение к сексу, наверное, не слишком здоровое. Люди занимаются им из любви, из желания получить удовольствие, попробовать что-то новое, в конце концов. Тэхёну хотелось освободится от цепей, которые привязывали его к мрачным мыслям, от которых приходилось отмахиваться, как от назойливых мух.

Хуже мыслей были только картинки. Мама и братья, потерявшие свой человеческий облик, висели, зацепившись за люстры, деревья и провода. И его мухи, мухи, которые жили внутри него, в гадкой, воняющей луже в районе желудка. Там был их дом, туда они возвращались, вдоволь его намучив.

Никаких кошмаров. Никаких видений.

Он не просыпался в холодном поту и не испытывал панических атак. Просто мухи всё время, без устали, чем бы он ни занимался, как бы счастлив не был, жужжали над ухом. Когда он был один, они устраивали настоящие представления, жонглируя образами изуродованных тел. Когда он был с друзьями или с Дженни, мухи почти не беспокоили, прятались внутри него, выжидали своего часа. Но Тэхён о них помнил. Он всегда помнил о том, какое он чудовище. И больше всего на свете боялся того, что близкие ему люди о мухах узнают. Что когда-нибудь они вылетят из его рта или ушей, как ни в чём не бывало сядут к Чонгуку на нос или к Дженни на коленку. Он-то, Тэхён, уже привычный. А они?

Будут его жалеть, но в тайне, в тайне, конечно, презирать. Потихоньку начнут отдаляться, и в конце концов оставят его одного. И мухи будут радостно потирать лапки, а у Тэхёна не окажется больше, ради чего с ними бороться, и он сдастся и останется лежать живым трупом, пока маленькие чёрные создания, издавая жуткое, затмевающее биение его сердца, жужжание, не покроют его целиком, не займут каждую клетку его тела снаружи и изнутри. Мухи сядут ему на сердце, и оно, потрепыхавшись немного, сдастся, и остановится.

Потом его найдут одного в квартире, и там будет стоять ужасная, ужасная вонь, потому что мухи никогда не липнут к чистому человеку. Если у Тэхёна снаружи всё нормально, если меняет он футболки каждый день, принимает душ утром и вечером, а зубы чистит после каждого приёма пищи, это совсем не значит, что он чистый. Он так может обмануть кого угодно, но не мух, которые видят его, как облупленного, и видят в нём грязь и трусость, и поэтому от него не отстают.

Мух не слышно на шумных вечеринках, в клубах с орущей музыкой, в больших компаниях. Мух не слышно, когда стонет ему в ухо очередная девчонка. И если их не слышно, можно притворится, что их нет. Можно почувствовать себя почти нормальным, почти здоровым, почти чистым, почти счастливым.

Одной Дженни слишком мало. Когда она рядом, мухи прячутся внутри него, и голос их становится едва различим, но забывать не получается. Сперва, с ней было, как со всеми остальными, хорошо от стонов и дыхания, которое его мучителей отгоняет, а больше ничего. Но со временем она становилась всё ближе, всё глубже залазила под его кожу, всё чаще подбиралась к мухам, и им это не нравилось, они поднимались роем, кружили в его желудке, и становилось тошно, по-настоящему тошно.

Дженни пока этого не замечала. Чонгук не замечал тоже, не замечала Суджин, не замечали остальные его друзья, и даже Пак Чимин с его пронзительными глазами не замечал тоже. Но Тэхён находился в постоянном страхе. Не только от того, что боялся, будто его оставят. Он боялся, что мухи перекинутся на его друзей. Что, если они попадут в Дженни? А остальные? Суджин, которая жутко занята учёбой, но раз в неделю звонит Тэхёну и докладывает обо всех своих делах? Или Чонгук, который вытащил его из ада? Или Дин, у которого совсем скоро свадьба? А его невеста – Лия? А Хосок, учащийся в Америке и присылающий бесконечное количество фотографий с каждого кажущегося ему привлекательным места? А отец и новая его жена, пусть и не близки они, но на такое Тэхён никого обречь не мог.

За девушек Тэхён не боялся, мухи знали, что ему на них всё равно, и интереса не проявляли. С остальными постоянно приходилось быть настороже. Притворятся. Подстраиваться. Не конфликтовать.

Тэхён знал, что беды случались с людьми после того, как он их обижал. Нелепая случайность – так говорил об этом психиатр в лечебнице. Но психиатр не видел мух, и Тэхён был слишком умён, чтобы ему о них рассказывать. Психиатр не помнил так ярко, как Тэхён, что происходило за несколько дней то смерти его близких людей.

Он забыть не мог.

Тэхён вполне мог поверить в то, что его память может подводить. С ней вообще часто случались такие неприятности. Он ничего не забывал, но постоянно путал имена, названия и последовательность событий.

Так он запомнил, что поругался с Джином за неделю до его смерти. Брат тогда вновь поссорился со своей женщиной, вернулся домой, а там, выслушав от родителей тонну нотаций, словив разочарованный взгляд Намджуна, заперся в комнате Тэхёна вместе с бутылкой виски.

Тэхён такого брата, пьяного и чересчур весёлого, побаивался. Но Джин травил байки, много ругался матом и общался с ним, как со взрослым. В конце концов, они включили фильм – Тэхён до сих пор помнил, что это был «Пролетая над гнездом кукушки». Брат плакал, начиная с середины, хотя Тэхёну было смешно наблюдать за приключениями героев.

– Разве тут происходит что-то плохое, что тебе грустно? – Спросил он.

– Я просто знаю, что будет в конце, малыш, – Джин плакал, не стесняясь, хотя родители убеждали Тэхёна в том, что «мужики не ревут», и он, когда с ним случались маленькие детские беды, сильно-сильно, до звёздочек на внутренней поверхности век, зажмуривал глаза. Он подумал тогда, что с братом что-то не так, что-то совсем плохое случилось, раз он так спокойно утирает слёзы, не стесняясь выдувает нос в платочек. Тэхён понял, что это с ним не всё в порядке, когда не проронил ни единой слезинки на похоронах своих родных, а стоял каменной статуей, безразличной и отстранённой.

Позже, пересматривая этот фильм по кругу, он вспомнил, в каком моменте брат вздрогнул, будто его ударили током. Глядя на огромного индейца, который в детстве Тэхёна немного напугал, вслушиваясь в его слова, он печально улыбался. Не брат его выпивал бутылку, а она его. Не он занюхивал порошки, это они его сжирали.

В тот вечер Джин уложил Тэхёна спать, и он, уже в полусне, попросил:

– Не пей так много, а то мама расстраивается. И ты выглядишь не круто.

Брат тогда завис на несколько секунд, держа в распахнутых, будто для объятий, руках краешки одеяла, чтобы укрыть Тэхёна. Глаза его стали печальными-печальными, как у больной соседской собаки Герды, и Тэхёну стало стыдно, но извиняться он тогда ещё не научился.

– Не презирай меня, малыш. Только ты не презирай меня, пожалуйста, – Джин поцеловал его в лоб, и ушёл.

Закрылась за ним дверь, и Тэхён сразу же провалился сон, в котором он со своими одноклассниками бегал по школе в больничной форме, а у каждого учителя в руке было по электрическому проводу.

Больше Тэхён Джина не видел. В тот день он вышел из дома, да так и не вернулся.

Он умер у одного из своих приятелей-алкоголиков, такого же творческого, но в половину не такого успешного. Позже, пропадая в квартирах, которые по праву можно было считать притонами, Тэхён думал, что, возможно, это просто его судьба. Умереть вот так, как брат, незнамо где и ни ради чего. Умереть некрасиво и бессмысленно. Эта мысль – о единстве, которого они, в силу возраста, так и не смогли добиться тогда, казалась успокаивающей.

К телу брата Тэхёна не пустили тоже, мама посчитала, что он слишком мал.

Почему она не посчитала, что шестнадцатилетний ребёнок будет не в состоянии вынести вид её ещё тёплого трупа – вопрос, мучающий его, заставляющий окончательно уверовать в собственное несчастье.

Мама знала, в какое время он возвращается из школы.

Мама хотела его наказать.

С Джуном всё получилось прозаичнее. Очередная бытовая ссора, на которую в другом случае, Тэхён не обратил бы внимания. Он не вымыл за собой тарелку, оставил на кухне, и пошёл собираться в школу, а Джун разозлился, наорал на него и сказал что-то про безответственность и неумение быть взрослым. Тэхён ответил, что такому взрослому парню можно было бы уже и съехать от родителей, а после, в порыве ссоры, и вовсе выкрикнул: «Да я просто мечтаю о том, чтобы ты отсюда съебался!». Джун пообещал, что вечером их ждёт серьёзный разговор на тему общения со старшими, и, когда он не вернулся, Тэхён обрадовался тому, что удалось избежать взбучки.

Тэхён не знал, что никогда нельзя говорить людям уходить, когда больше всего на свете мечтаешь, чтобы они были рядом всегда.

С мамой у них были странные отношения. Она была холодна, редко проявляла эмоции, но после смерти старших сыновей, сперва, к Тэхёну потеплела. Она пыталась наладить отношения, однако всё больше приказами и новыми запретами.

Тэхён злился. Он не понимал, почему сейчас, когда он уже почти взрослый, когда наконец-то перестал так отчаянно нуждаться в родительской заботе, она к нему с ней пристаёт. Тэхён терпел её объятия, односложно отвечал на её вопросы о школе и его увлечениях.

Отец, ставший ещё более немногословным и замкнутым, за семейными завтраками, ставшими обязательной частью их жизни, сына ругал. «Как ты смеешь так разговаривать с матерью?», – спрашивал он, и Тэхён сдерживался из последних сил, чтобы не ответить ему правду.

Мама едва говорила ему пару слов в день последние десять лет. С чего он должен воспылать к ней любовью? С чего ему становится заменой её сыновьям, безусловно, куда более талантливым и любимым?

В день её смерти отца не было дома, ему пришлось пораньше уехать на какую-то встречу, и они завтракали вдвоём.

– Может, ты всё же съездишь в тот лагерь для одарённых детей по математике? – Она подливала ему сироп к блинчикам, и Тэхён злился, потому что это Джин любил, когда всё им залито, он же предпочитал макать.

– Нет.

– Почему? Мне кажется, тебе бы там понравилось. И можно было бы познакомиться с хорошими ребятами?

– Не хочу, – Тэхён был груб, но она его раздражала.

Её назойливость, её желание дать совет, когда он его не спрашивал, её страсть контролировать то, во что он одет, что ест и с кем дружит. Он рос без всего этого, так с чего бы сейчас рассыпаться перед ней в благодарностях за проявленное внимание?

– Джуну там всегда очень нравилось, – на имени сына, голос её дрогнул, – уверена, что и тебе…

– Я не Джун, – Тэхён с грохотом отодвинул от себя тарелку, поднялся из-за стола, – спасибо за завтрак, пошёл.

– Почему ты грубишь мне? – Прилетел ему в спину вопрос.

Он досчитал до трёх. Он зажмурился. Он представил, как были бы расстроены братья.

Но он не сдержался.

– Потому что я не понимаю, с чего ты корчишь из себя того, кем не являешься! – Глаза его сверкали, и сам Тэхён, вдруг превратился не в щуплого подростка, а в карающего и гневливого вестника справедливости. – Я обожаю сам макать блины в сироп, а не поливать их, как Джин. Я не хорош в математике, как Джун. Мне неинтересна музыка и медицина. Я всегда ношу рубашки на выпуск. Ненавижу заправленную кровать. Ненавижу, когда ты шаришься по моей комнате. Ненавижу то, что стал тебе нужен, только в качестве замены! – Он кричал, размахивал руками, и лицо его покраснело, а глаза налились яростью.

Мама сидела перед ним растерянная и разбитая.

– Ты несправедлив ко мне, – она хотела продолжить, но Тэхён, бросив быстрый взгляд на часы, не дал ей закончить.

– Что же, а ты несправедлива ко мне. Я никогда не чувствовал от тебя любви и поддержки, так что сейчас нечего корчить из себя того, кем никогда не была. Обойдусь. Привык уже.

Он ушёл, хлопнув дверью.

Он купил её любимую шоколадку, когда возвращался домой. Понял, что перегнул палку, что надо с ней помириться. Он репетировал свою речь, но так ничего дельного не придумал.

Тэхён знал, что мама простит его в любом случае. Такая уж у них, у мам, участь. Любить своих детей несмотря ни на что. Даже если они полнейшие засранцы.

Только мама его извинений не дождалась. Мама повесилась. Мама превратилась в самый страшный его кошмар, и шептала, сквозь жужжание мух, слова из своей предсмертной записки: «Тэхён, мой дорогой сынок, прости меня за всё».

Записка была длинная. Тетрадный листок, с двух сторон исписанный её мелким почерком. А про Тэхёна – одна строчка. Про братьев, которых уже не было, с которыми она наверняка надеялась встретиться – целые тирады. Отца она просила её не винить. А Тэхёну досталось одно предложение. Одно чёртово предложение.

Простить её?

После того, как она его бросила? После того, как вот уже семь лет он не может избавиться от её изуродованного смертью лица?

Тэхён знал, что нельзя винить её, она просто не справилась, не смогла смириться с тем, что её любимые дети, те, кем она хвасталась, те, кому меняла пелёнки, из-за кого не спала ночами, чьи первые шаги видела и чьи поцарапанные коленки она целовала, ушли от неё. Ушли не по своей воле, жестоко и бессмысленно. У неё была крепкая связь со старшими детьми, а с ним – не получилось. Когда он родился, мама была уже слишком успешной и состоятельной, чтобы ставить свою жизнь на стоп из-за такой мелочи, как ребёнок. Поэтому Тэхён переходил от одной няньки к другой, а потом в детский сад, на всевозможные дополнительные занятия, и, наконец, в школу – вот уж поистине место, способное занять ребёнка на целый день.

Благодаря такому воспитанию, он рос социализированным, легко приспосабливающимся ребёнком. Он находил себе друзей, легко адаптировался и становился любимчиком. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось, когда его хвалили.

Проблема была в том, что те люди, от которых он больше всего нуждался в любви, ему её не показывали.

Они были заняты, они не могли иначе, они, в конце концов, обеспечили его всем необходимым для прекрасной жизни.

Он понимал это. И всё же, в доме семейства Чон ему было куда теплее и уютнее, чем в собственном.

Он знал, что, если бы после смерти братьев, мама постаралась чуть больше, подождала ещё немного, он бы открылся ей, как щенок, которого уже много раз бросали люди, но который всё ещё не разучился доверять. Он бы ластился к ней, он бы просил прощения за все грубые слова. Он постарался бы быть достойным человеком, заменить ей братьев, не разочаровывать её, не обижать.

Но мама не стала ради него так стараться. И он должен был простить её, должен был отпустить ситуацию, рассеять из памяти её лицо, рассмеяться над мухами.

Тэхён не мог.

========== XIX. ==========

– Милый, почему ты такой? – Девушка, имя которой выветрилось из памяти Тэхёна с такой же скоростью, с какой она запрыгнула на барную стойку в клубе, а потом и на него самого, смотрела на него с притворным расстройством. За маской явно была видна усталость и жажда дозы, однако ему было наплевать: сколько их таких в его жизни, задержавшихся не более чем на пару часов? Если каждой начать в душу заглядывать, можно и самому свихнуться, а он и так одной ногой за гранью разума.

– Какой? – Ещё один ни к чему не обязывающий вопрос, заданный просто для продолжения веселья. Ему она не очень нравилась, он предпочитал не связываться с наркоманками, чтобы избежать искушения, но искать кого-то нового не было настроения. Искать, конечно, вряд ли пришлось бы, однако напрягаться не хотелось до безумия.

– Отрешённый, – она с трудом выговорила это слово, слишком сложное для пьяного мозга, залилась безумным смехом. Запрокинула голову, ударила руками с тяжёлыми браслетами Тэхёна по груди.

Она сидела на его коленях, а руль наверняка больно впивался в спину, но девушка этого не чувствовала. Она ничего не чувствовала. Ничего, кроме желания проглотить ещё одну таблетку и, возможно, поскакать на симпатичном мужчине, выглядящем как-то мрачно для субботней ночи.

Отвечать Тэхёну не хотелось, отрешённым его называли до смешного часто, особенно в последние несколько лет. Он поцеловал девушку, ощущая сигаретную вонь, приторный вкус алкоголя и запах её пота. Она прикусила ему язык. Его руки забрались к ней под платье. Оно оранжевое, едкое, будто ржавчина, подсвеченная модным неоновым светом. И волосы у девушки тоже рыжие, явно крашенные. Пока его пальцы механически стаскивали кусочек ткани – лифчика на ней нет, а вместо трусиков три узенькие полоски, которые проще отодвинуть – парень успел почти иронично поблагодарить небеса за то, что на партнёрше не штаны, с ними было бы куда сложнее разобраться.

Звонок телефона, навязчивый, неприятный, бьющий по ушам, однако не меняемый Тэхёном просто так, чтобы пощекотать собственные нервы, попытался прервать их в самый ответственный момент. Он откинулся на спинку кресла, до синяков сжал бёдра спутницы, а она, совсем потерянная в пространстве, только тихонько поскуливала. Стёкла машины запотели, салон пропитался алкогольными парами.

Тэхён никогда бы не поднял телефон в другом случае. Однако взгляд случайно упал на экран. Вместо имени – эмоджи красной помады. Звонила его девушка. Странная мысль, странное несоответствие. Дженни не любила телефонные звонки, всё больше писала ему в мессенджерах. И она должна была быть на работе в такое время. Тэхён бросил взгляд на приборную панель – два часа ночи. Обычно она отписывалась ему ближе к пяти утра, говорила, что приехала домой, желала спокойной ночи. Он не знал точно, где она работает, Дженни расспросы явно были неприятны, но, подозревал, что в каком-то баре или отеле. В последнее время он всё чаще задумывался над тем, что в таких местах может быть небезопасно, но не лез к ней со своими советами. Она, конечно, его девушка, но не собственность ни разу.

Странно было размышлять о собственной девушке, когда другая пыталась откусить его язык.

– Погоди, – она, естественно, не остановилась, но парень исхитрился взять телефон и даже ответить на вызов.

– Да, – запыхавшийся голос прервало рыдание, такое нечеловеческое, такое жуткое, что стало страшно. Не рыдание – вой. – Что случилось, Дженни? – Он сразу понял, что произошло что-то ужасное. Она почти никогда не плакала. Она была не из тех девчонок, что распускают нюни из-за трагичных фильмов или грустных песен. Для слёз Дженни Ким должна была быть уважительная причина.

– Тэхён, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – она повторяла это слово, прерываясь только на всхлипы и короткие рваные вдохи, а Тэхён, заворожённый мольбой, обращённой к нему, и не думал это останавливать.

– Хэй, с ней всё хорошо? – Девчонка без имени, про которую очень обидно, но не для неё, забыли, взволнованно подняла глаза. Участия в них минимум, однако, и этого хватило, чтобы дать хорошую такую оплеуху.

– Дженни, ты меня слышишь? Что произошло? – Он спихнул девушку на соседнее сиденье, а она, почти равнодушно натянув платье и поправив причёску, от которой и так было одно название, вышла из машины. Тут ловить нечего, это понятно даже по тому, как напряглись все жилки на шее этого загадочного, не очень, в сущности, симпатичного, но притягивающего какой-то томной ноткой безумия парня.