Текст книги "Динь. История одной волчицы (СИ)"

Автор книги: koreandre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Динь, – теперь уже Стерн окликнул свою Хранимую, чуть тронув ее клювом за ухо. Волчица потянулась и поморщилась. Она чувствовала себя совершенно разбитой после вчерашней ночи. Воспоминания об Ите, о Туаме слились в тревожный комок. Однако усилием воли она открыла глаза и села напротив Квинта.

– Доброе утро! Точнее, – Квинт высунул нос из логова, – уже день.

Динь подошла к нему и тоже выглянула наружу. Солнце висело высоко над головами волков, и яркий свет его блестел в тающем снеге, отражался в капели, наполнившей лес веселым звоном, искрился в легких, быстро бегущих облаках и невероятно голубое, прозрачное весеннее небо, казалось, светилось изнутри.

– Добрый, – ответила Динь, жмурясь.

– Думаю, мы можем позволить себе если не завтрак, то хотя бы обед, – Квинт направился к углу своей подстилки, где спрятал остатки вчерашней добычи, – а ты, Динь? – чуть невнятно спросил он, жуя мясо.

– Я… – волчица сбилась и беспомощно глянула на Вента.

– Мы так проголодались ночью, – солгал он, – что думали, не доживем до утра, если не съедим все немедленно.

– А… – протянул Квинт, и по-своему истолковав смущение Динь, добродушно заметил, – ничего страшного. Я все равно собирался на охоту сегодня.

– Я с тобой! – воскликнула Динь. Вент удивленно посмотрел на нее.

Да, волчица не любила охоты, но она чувствовала, что это будет невероятно подло – носить добычу Квинта его заклятому врагу.

– Вы, наверное, на Севере все хорошие охотники? – спросил волк. И снова Динь почувствовала себя неловко.

– Н-не совсем… То есть, да, большая часть моей стаи умела хорошо охотиться, но я была целительницей.

Квинт улыбнулся:

– Что же. Поймаем пару белок. Идем со мной. Не думаю, что кто-то может испортить охоту так, как это удавалось Ферту.

Динь чуть нахмурилась. Если бы только Квинт знал, какую охоту она испортила однажды. Вент кинул на нее понимающий взгляд. Но волк, не заметив всего этого, беспечно махнул хвостом и вышел из норы.

Оказалось, что в лесу куда меньше весны, чем Динь видела из логова, а свет солнца был не только ярким, но еще и беспощадным.

Квинт рысил впереди, низко опустив голову и, казалось, даже прикрыв глаза, но Динь озиралась по сторонам, цепляясь взглядом за то, на что не обратила внимания вчера.

Пожар, казалось, повис над рощей безмолвным криком. О нем возвещала каждая обожженная ветка, каждая нераскрывшаяся почка, каждая черная травинка, обнажившаяся под талым снегом. Динь считала, что в тундре мало жизни, что вся она – огромная пустыня, неуютная и холодная, злая своими метелями и голодом. Здесь было тепло. Над головой возвышались деревья невиданной высоты. Но жизни было еще меньше.

Не пели птицы, не шумел ветер. Ни одного движения, кроме размеренной рыси волков, вышедших на охоту для того, чтобы живого вокруг стало еще меньше. Динь глубоко вздохнула и стиснула зубы. Другой берег встретил ее враждебно, как чужака, и волчица отдала бы все, чтобы вернуться в тундру, к тем временам, когда она еще не была изгнанницей и Туам был жив.

Из мрачных мыслей ее вырвал голос Квинта:

– Вот тут обычно бывает, чем поживиться, – прошептал волк, ложась за колючим кустом так, чтобы из-за него не видно было даже кончиков ушей. Динь легла рядом. Пока на небольшой прогалине никого не было видно, но волчица уже успела отметить тонких лапок, хотя пока не вполне понимала, кому они принадлежат. У себя в тундре она таких не видела.

– Только нужно долго ждать, – с явной досадой шепнул Квинт Динь, – но, думаю, ты привыкла к такому?

Динь согласно кивнула. Почти вся ее жизнь на Севере, как и любого другого волка состояла из ожидания, в котором ожидание добычи занимало не последнее место, хотя она, как целительница, с этим ожиданием была знакома меньше всего.

Солнце медленно опускалось. Вечерние сумерки мягко ложились на землю. Снег под животами волков давно растаял, превратив шерсть в слипшиеся сосульки, но было не так холодно.

– Тшш… – прошептал Квинт, и в нос Динь ударил острый запах, но увидеть свою добычу она смогла только когда волк едва заметно кивнул головой на ствол сосны. Неясное серое пятно быстро сбежало вниз, на секунду остановилось на земле и стремительно взлетело на соседнее дерево. Динь чувствовала, как тяжело Квинту было удерживать себя на месте неподвижным, когда хотелось рвануть следом за этим зверьком. Самой ей хотелось напротив оказаться как можно дальше от этого места.

– Кто они? – едва слышно спросила волчица.

– Белки… – так же тихо ответил Квинт, – сейчас их здесь немного, и, если честно, я удивляюсь, почему они до сих пор не ушли отсюда.

Серый зверек с удивительно гибким телом и пушистым хвостом снова нырнул вниз. Что-то темное заинтересовало его на снегу. Возбуждено стрекоча, он осмотрелся по сторонам, а потом цепкими пальчиками схватил предмет, который оказался шишкой, и начал деловито обгрызать его.

Запах близкой добычи невероятно волновал волков, их носы раздувались, но больше ни одного движения. Казалось, невероятным усилием воли, они заставили замереть даже шерсть на своих загривках, сделав ее неподвластной легкому весеннему ветерку.

Заметив с высоты собрата, к нему сбежала другая белка. Она тоже вцепилась лапками в шишку с другой стороны, но первая не собиралась так легко расставаться со своей находкой. Приподнявшись на задние лапы они, казалось, что-то возмущенно доказывали друг другу. На ветку, прямо над самой свалкой опустилась легкая птичья тень и поддержала перепалку своим стрекотом. На секунду белки замолчали и приникли к земле, но потом, распознав в гостье абсолютно безобидную (разве что немного вороватую) сороку, снова принялись доказывать что-то друг другу высоким треском.

Квинт покосился на сороку с неприязнью.

– Вот Змей, – проворчал он, – эта балаболка испортит нам всю охоту, вздумайся ей посмотреть сюда. Нельзя медлить, Динь!

Они вырвались из-за куста одновременно, легким, почти бесшумным прыжком преодолев стену из веток. Одна белка тут же забилась в крепких челюстях Квинта, вторую Динь прижала лапой и та, слабо пискнув, обмякла. Сверху послышался испуганный стрекот. Волчица подняла голову. Вент сидел на ветке, где недавно сорока беспечно подбадривала беличью перепалку. Птица безжизненно свисала в его когтях.

– Ого, – восхищенно выдохнул Квинт, – полезный спутник.

Вент посмотрел на волка с легкой ноткой самодовольства. Динь глубоко вздохнула. Снег вокруг обагрился кровью, и стал еще омерзительнее.

– Омох был прав… – пробормотала волчица, – мы – Рабы Смерти.

Квинт обернулся на ее голос.

– ”Рабы Смерти?” Я слышал, олени называют нас так. Они не правы, и знают об этом.

– Но, ведь мы не можем жить, не убивая…

– Я задумывался об этом, – сказал Квинт, – однажды я задал Ферту вопрос: почему Великие решили поступить так? Почему ради нашего благополучия мы должны убивать других?

Динь подняла голову и посмотрела на Квинта. Он был серьезен.

– И Ферт ответил мне, что мы – хранители равновесия, как и другие хищники. Что бы случилось, не будь нас? Травоядные топтали бы друг друга, лес вокруг быстро бы вымер, опустел, никогда не было бы ни цветов, ни листьев, ни ягод. И все эти создания: белки, зайцы, куропатки, олени – они умерли бы от голода, болезней. Они бы страдали куда сильнее, чем сейчас, когда ты быстро и милосердно придушила ее лапой или я загрыз, или Вент стукнул по голове. Мы убиваем одних, чтобы другие жили свободнее и сытнее.

– Но как же так… Подло, из засады? – Динь с отчаянием посмотрела на Квинта.

– Подло? Динь, наше племя и их племя живет здесь не одно поколение. Они знают, что нужно делать, чтобы выжить. И все наши повадки им давно известны. Эти белки не должны были вести себя так.

– Тогда как ты можешь говорить о свободе для них? Если им постоянно нужно оглядываться, бояться быть съеденными?

– Почему «постоянно»? – рассудительно сказал волк, – на деревьях они в безопасности и могут дразнить нас сколько душа пожелает. Ты ведь не станешь спокойно стоять посреди озера? Вода враждебна для тебя, ты не можешь плавать так хорошо, как, например, рыбы. Но от этого ты не чувствуешь себя менее свободной, правда? Всегда можно вернуться на берег. В убийстве ради пропитания нет ничего плохого, такими нас создали Великие. Но, чтобы необходимое убийство не превратилось в отвратительное избиение ради забавы, мы должны соблюдать несколько правил. Это вопрос чести и совести каждого волка. Не мучить добычу напрасно, наносить последний удар быстро, не брать больше, чем можешь съесть ты и твоя семья, не убивать просто так. Разве тебе не говорили эти правила?

Динь покачала головой.

– Наверное, охотники нашей стаи знали их, но меня такому не учили.

– Да, конечно, – чуть смутился Квинт, – ты ведь целительница.

Динь обвела взглядом обгоревший лес.

– Даже если так, мы здесь не нужны, – сказала она, – здесь все и так умирает. Мы не Хранители Равновесия теперь, а слуги Хаоса и смерти.

Квинт серьезно посмотрел на нее и ничего не ответив, подхватил свою белку. Динь нехотя последовала его примеру. Вент же трапезничал прямо на ветке, и, казалось, был слишком увлечен едой, чтобы услышать их разговор.

На обратном пути Динь заметила, что Квинт теперь смотрит по сторонам так же внимательно, как и она, и морщится каким-то своим мыслям. Затем, в полной тишине они съели добычу, притом Квинт поглядывал на темнеющее за выходом небо.

– Знаешь, пока совсем не наступила ночь, – сказал он, – я бы хотел здесь немного прибраться. Поможешь мне?

– Да, конечно! – откликнулась Динь, которую тяготило молчание и которая уже несколько раз перебрала в голове свои последние слова, чтобы понять, не наговорила ли она чего лишнего.

Втроем они вышвырнули старые запрелые листья подальше от логова и натаскали колючих еловых ветвей, найти которые помог Вент. Воздух в норе сразу стал свежее, совсем лесным. Кроме того, Стерн склюнул со стены пару жирных пауков, и так уж получилось – смахнул собой и саму паутину. После чего долго чистился, ворча.

Лежать на чистой подстилке было одним удовольствием. Квинт глубоко вдохнул смолистый запах.

– Ты права, – внезапно сказал он, – подождем лета и, если лес не оживет, мы покинем эту рощу.

Он не стал напоминать о другом своем ожидании, но сам знал, что не забудет о нем, покуда не услышит предсмертный хрип прикованной к цепи рыжей волчицы.

Волк положил голову на лапы и покосился на Динь.

– Странно, что у вас есть броня и Стерны, а у нас нет…

– Я не знаю, почему это так, – Динь чуть смущенно улыбнулась, – я думала, броня есть у всех волков… Впрочем, я думала, что кроме белых никаких других не существует.

– У нас есть Сияние, – внезапно сказал Вент, – мы живем возле самого края Мира, там, где Хаос близок настолько, насколько только можно представить. Безумие охватывало бы волков, не будь у них доспехов. Безумие бы ждало их, будь у них только доспехи, без Стернов.

– А… почему ты не надела сегодня свою броню, Динь? – спросил Квинт, чуть замявшись. Он встретился с долгим печальным взглядом волчицы, и прежде чем успел понять, что спросил лишнего, услышал ответ.

– Потому, что это не моя броня. Это броня Туама. У меня… Так получилось… нет доспехов.

Динь судорожно вздохнула.

– И… когда Туам погиб, его Стерн, Фидем, оставила доспехи мне… Но я не могу… Они не мои. Слишком тяжелые.

Она отчаянно замотала головой и Квинт услышал ее шепот.

– Туам…

Огромное горе, такое, что не хватило бы и ясного звездного неба, послышалось ему в ее голосе. Волк крепко сжал челюсти, ощутив, как в сердце впивается острая игла боли Динь и его собственной.

– Знаешь, – внезапно сказал Квинт, – мой наставник был тем еще ворчуном. И еще у него на все было свое мнение. Он очень любил дни, особенно долгие летние ясные дни. Тогда он мог часами лежать на камне у моря, греть кости и дышать соленым воздухом. Когда он выходил на охоту, он вечно говорил, что я слишком шумный, даже если я крался тихо, как змея. Но сам он, бывало, топал, как медведь. Разумеется, добыча успевала убежать. Но злиться на него долго не получалось – у него была такая обиженная морда… – Квинт улыбнулся, – он научил меня многому. И он всегда говорил, что одиночка должен быть и воином, и охотником, и целителем.

Динь слушала, и словно кто-то четвертый задышал в пещере и с насмешливым вниманием посмотрел на нее из-за угла. А Квинт продолжал, и четвертый обретал все более и более ясные черты, и Динь казалось, что она знакома с ним лично, только чуть позабыла об этом.

– Его звали Ферт. Он был бурый, а вокруг глаз у него были черные окружья, и на одной лапе был белый палец. Он верил в то, что этот палец счастливый. И он всегда кряхтел себе что-то под нос. А если начинал кричать, то сипел, и это было очень смешно, как будто он пытается быть страшнее, чем есть на самом деле. Когда я вставал раньше него утром, он умудрялся просыпаться, и пару часов рассказывал мне о том, как спешка губит молодых волков и почему утренний сон самый полезный. Но он любил рассветы, когда удавалось их застать. Порой, он всю ночь не спал, лишь бы увидеть первую алую полосу солнца над морем, и только потом уходил в логово. Он был самым лучшим другом и учителем.

Квинт замолчал. Четвертый в углу, как и Динь, как и Вент затаил дыхание и смотрел на него не мигая.

– Иногда я закрываю глаза, и мне кажется, что он рядом. Даже, когда я просыпаюсь, я все еще стараюсь не шуметь, чтобы не разбудить его, хотя у меня ни разу этого не получалось. Когда я болел, он сидел надо мной сутками и кормил всякими горькими травами, а я шутил, что он хочет меня отравить.

И я буду вспоминать о нем, хоть мне и грустно. Он – часть моего прошлого, но к тому же – и часть будущего. Пока со мной его голос и то, чему он меня научил, он не умер. Да, я попрощался с его телом, хотя и не смог похоронить его достойно. Но что-то, что намного важнее тела осталось со мной навсегда.

– Я понимаю, о чем ты… – тихо сказала Динь.

Квинт кивнул.

– Расскажи мне о Туаме, – попросил он.

– Туам… – Динь набрала в грудь побольше воздуха, – Туам был самым добрым волком в нашей стае. Он всегда заступался за слабых и за меня заступился, когда меня обижали другие. Он мечтал стать воином, а потом, когда меня изгнали, он ушел вместе со мной и хотел быть одиночкой, как ты. Он никого не боялся, сражался с нануком и Рвачом. И еще он был самый мудрый, он провел нас через всю тундру, до самого моря, никогда не ошибался и если где-то была опасность, то он шел впереди. Когда он надевал броню, то казался мне взрослее, чем есть, и немножко чужим, но зато без брони он смеялся громче всех нас…

Динь говорила и говорила. Вначале было так сложно, а теперь ей казалось, что Туам еще живее, чем был тогда. Она даже и не подозревала, что столько помнит и знает о нем. Казалось, что Туам здесь, рядом, за ее спиной.

Квинт молча кивал.

– …Ему не нравился лед, но он всегда шел проверять его первым. И когда на нас напал Рвач, он вступил в битву, потому что он был самым храбрым, самым отважным и самым благородным волком в мире. Он очень хотел попасть на этот берег… Мы мечтали о том, как станем встречать рассвет каждый день, а не раз в год, и как будем путешествовать по другим землям…

Голос Динь сорвался. В бессилии она посмотрела на Квинта.

– Мне кажется, – сказал волк, – мы могли бы подружиться. И теперь я тоже знаю, каким был Туам.

Динь грустно улыбнулась.

– Спасибо, – тихо сказала она Квинту.

– И тебе, – ответил волк.

Ночную тишину разорвал вой Иты.

– Интересно, – как-то устало спросил Квинт, – она-то хоть когда-нибудь о ком-нибудь тосковала? Или в ней только ненависть, злоба и желание убивать?

Динь поспешно отвернулась от волка. Под лапой лежала половина белки, и она знала, что должна будет снова сделать этой ночью.

====== Глава XVII ======

Ита встретила Динь без особой радости, но уже и без непримиримой своей злобы. Взглядом, в котором уже не горел столь свирепый, как раньше, голод, она проследила за Стерном волчицы, который, устроившись ровно на той же доске забора, огляделся по сторонам и, не заметив нигде отвергнутой прошлой ночью волчицей тушки глухаря, негромко хмыкнул себе под нос.

– Вот, держи, – Динь положила перед Итой половину белки и подвинула поближе к волчице. Лапа ее на долю секунды задержалась на мясе, но в этот раз рыжая не кинулась вперед, чтобы вцепиться в нее.

– Ждешь «спасибо?» – угрюмо фыркнула Ита, – от меня не дождешься. Но, наверное, твой пестрый дружок будет невероятно благодарен тебе, если узнает, куда ты ходишь по ночам с его добычей.

Динь дернулась, но ответила спокойно:

– Я сама ее поймала.

На морде Иты отобразилось что-то, похожее на недоверие, однако она ничего не сказала.

– Послушай, – мягко начала Динь, – мне так жаль, что твой человек погиб…

– Жаль? – перебила ее Ита, – напрасно. Можешь даже не тратить на это время. Вот он никогда не жалел о том, что кто-то из волков умер. Напротив, я редко видела его таким счастливым, чем в тот момент, когда он сдирал шкуру с очередного трофея.

Ита нагло сощурилась, глядя на Динь. Ей нравилось, как в глазах этой волчицы мечется ужас, отвращение к ее словам, и как беспомощно она оглядывается на своего Стерна, и как против воли заставляет себя оставаться в провонявшем смертью дворе.

Динь прикрыла глаза и глубоко вдохнула воздух. Она должна была привыкнуть к тому, что услышит самые страшные вещи, какие только можно представить. Она должна была побороть в себе веру, которая кричала о том, что на самом деле Иты не существует, что это лишь игра воображения волчицы, потому что просто не может существовать в мире ничего столь жестокого и ужасного.

Динь выдохнула. Стиснула зубы и открыла глаза.

– Что же настолько ужасное должно произойти с человеком или волком, чтобы только чужая смерть и боль делали его счастливым? – спросила она.

Ита дрогнула, но тут же растянула пасть в язвительном оскале.

– Не знаю, – фыркнула она, – я не имела возможности спросить у него, как ты понимаешь…

– Я понимаю, – сказала Динь, и было не вполне ясно, к чему относится эта фраза. Понимает ли она Иту в сложности общения с человеком, или ее понимание намного глубже, – ну, а ты? Почему ты стала такой?

Язвительность во взгляде Иты сменилась злобой.

– Вы пришли сюда читать мне проповеди? – прорычала она, – тогда, лучше бы и дальше спали в своей норке. Я стольких волков убила лишь потому, что мне это нравилось! Нравилось, маленькая волчица! – она оскалила зубы, – с моих клыков стекает кровь. Мои лапы перемазаны в крови! Тебе столько крови и не снилось, маленькая волчица! И все они страдали… – волчица с удовольствием растягивала слова, смакуя каждое, – когда мне только хватало на это времени… Скулили, стонали, разрываемые на части… И, молили меня о пощаде, хотя знали, что это бесполезно. Наверное, им нравилось унижаться перед смертью, заведомо осознавая ее неизбежность, как ты думаешь, маленькая волчица?

– Я думаю, что тебе нужна помощь, – тихо, но твердо сказала Динь.

– О помощи мы с тобой уже говорили, не так ли? – Ита поднялась на лапы и вплотную подступила к Динь, чуть не касаясь ее носом, – но, если тебе мало, разве, твой пестрый дружок не рассказал, что сталось с волком, который хотел мне помочь? Разве он не рассказал, как громко тот визжал, пока мои клыки вгрызались ему в горло? Как же он удивился, когда понял, что его добродетель обернулась для него смертью. Мне кажется, он до последней секунды не мог в это поверить… Он думал, что я захочу спастись больше, чем убить, и, как понимаешь, он ошибся.

Вент тряхнул перьями. Их шорох показался Динь невероятно громким в наступившей тишине.

– Ты ведь могла убить его после того, как он тебя освободит. Это было бы более мудрым поступком. Тогда ты могла бы быть сейчас на свободе и убивать дальше.

Ита подняла к Стерну узкую морду. Она смотрела на него недоверчиво, явно не ожидая таких слов. Но, прежде чем она раскрыла пасть, чтобы что-то сказать, как Вент продолжил:

– Одно из двух, Ита. Или ты настолько глупа, что не видишь дальше собственных клыков… – Стерн задумчиво почесал когтем клюв, – ну знаешь, вроде комаров. Вижу жертву – кусаю, и плевать, что она может меня прихлопнуть. Либо ты стремишься к смерти.

Волчица еще пару мгновений смотрела на Вента, а после, запрокинула голову и расхохоталась. Она смеялась громко, гулом смех отдавался от стен дома, звенела трясущаяся цепь, и все же Динь видела, что даже сквозь хохот Ита слышит слова Вента.

– Значит, ты ненавидишь этот мир и мстишь ему за то, что он не смог одарить тебя этой милостью, верно? Поэтому, ты так легко убиваешь? Тебе самой бы хотелось умереть? А может, ты боишься его и потому хочешь покинуть? Только, тебе не хватает отваги, и ты пытаешься уничтожить его по мере своих сил?

Пасть хохочущей волчицы захлопнулась с громким лязгом. На носу пролегли складки оскала.

– Убирайтесь! – злобно прошипела она, натягивая цепь. Динь отшатнулась. Ита не прыгала на нее, она стояла напротив, вся подавшись вперед, и жгла ее ненавидящим взглядом, – убирайтесь оба. Но, запомни мои слова, птичка. Я заставлю тебя страдать.

– Не давай обещаний, которые не сможешь исполнить, – спокойно возразил Вент, – Истина Мира, – фыркнул он, – какими бы великими ты не считала свои деяния, когда ты умрешь, мир забудет о тебе.

– Забудет? – Ита ощерилась, – о нет. Я пролила столько крови, что мир уже никогда не забудет этого!

– Ты себе льстишь, – холодно проговорил Вент, – смерть других никогда не дарует тебе бессмертия. Но, для всего остального ты слишком слаба.

Он кивнул Динь, и та поняла, что пора уходить. Ночь перевалила за половину, и мрак ее уже едва уловимо рассеивался. Нужно было возвращаться к Квинту, пока он ничего не заметил. Уходя, они слышали, как трещали кости – это Ита срывала ярость на оставленной ей добыче.

– Зачем ты злишь ее, Вент? – спросила Динь, когда они оказались у ручья, – она ведь не захочет нас слушать…

– Я и так не наблюдаю в ней особого желания, – угрюмо отозвался Вент, – но ей будет над чем подумать днем.

Динь тихо вползла в логово Квинта, однако, отодвинутый ей корень дрогнул и с тугим звоном ударился о другой. Стрелой волчица влетела на свое место и свернулась в клубок, часто дыша.

– Динь? – позвал ее Квинт.

– Мгм? – сонно отозвалась она, стараясь унять бьющееся сердце. Она так ненавидела себя за этот обман, и так боялась того, что случится, когда он откроется.

– Что-то грохнуло, не слышала? – Квинт шевельнул ушами, – и… Ита замолчала… Надо будет проверить днем, – он перевернулся на другой бок.

– Мы просто ужасны, – прошептала Динь Стерну, но тот не отозвался. Взъерошив перья, Вент прикрыл глаза и думал о чем-то своем.

– Она – жива!

Динь проснулась и, вскочив на лапы, увидела перед собой Квинта. Тот выглядел весьма разочарованным.

– Кто – жив? – спросила Динь, чувствуя, как холодеют от испуга ее лапы. Он был там! Видел Иту! А если она рассказала ему о том, что Динь приходит к ней каждую ночь? Она была готова спорить, оправдываться, убеждать, но Квинт не подавал виду, что знает о ее ночных прогулках.

– Кто-кто? – злобно переспросил он, – Ита, конечно! А я-то так обрадовался, когда она заткнулась!

Квинт встряхнулся и стиснул челюсти, стараясь справиться с накатившей на него яростью. Когда он обратился к Динь, то уже не выглядел злым. Скорее бесконечно уставшим.

– Идем, – позвал он.

– Куда? – спросила Динь.

– Как куда? – волк удивленно приподнял брови, – на охоту.

Солнце висело над горизонтом, окрашивая алым низкие легкие облака. Длинные тени протянулись от деревьев и самих волков.

– Уже вечер? – удивилась Динь.

– Ага, – весело подтвердил Квинт, – я сам не думал, что ты такая соня, но будить тебя не решился.

– На севере ночь такая длинная… Сложно привыкнуть, – серьезно сказал Вент, – там, если ты не голоден, то все, что остается – спать.

Динь отвернулась от Квинта. Меньше всего ей хотелось, чтобы он сейчас попросил подтверждения слов Вента, пусть даже и в шутку. Однако Квинт, видимо, ответом удовлетворился, кивнул сам себе и поманил волчицу за собой.

В этот раз они бродили по лесу долго, до тех пор, пока чернеющие обгорелые деревья не стали совсем черными от вечерних сумерек. Растаявший снег, замешавшийся в вязкую кашу, противно хлюпал под лапами. Звенела капель, но в этом звуке было мало радости, да и сама она была грязная, со взвесью гари в каплях и падала на головы волкам, стекая по шерсти серыми дорожками. Особенно это было заметно на Динь, промокший белый мех которой потемнел и испачкался.

– Совсем ничего, – мрачно говорил Квинт, – давай еще здесь попробуем поискать.

Он обошел уже все свои обычные охотничьи места: поляну с белками, заячий пень, ельник, где любили отдыхать жирные глухари, но не учуял ни следа живого. Пробегая под снегом пищали мыши, пару раз Квинт неуклюже подпрыгнул, пытаясь поймать их, но те оказывались проворнее. И даже Вент ничего не видел с высоты своего полета.

– Бессмысленно, – подытожил Квинт, когда взошла немного обкусанная и неприятная своим бледным светом луна, – надо возвращаться.

Он с неприязнью покосился на луну, словно это она была виновата в его неудаче и, кивнув Динь головой, порысил к логову.

– Уходить, уходить… – бормотал он, ловко скользя между деревьев. И изредка кидал полный ненависти взгляд в сторону, где стоял человеческий дом.

Словно ответом на его взгляд раздался вой. Ликующий, пронзительный, без злости, но очень холодный.

– Уходить, – повторил Квинт, и Динь заметила, как дернулось его плечо, – может быть, и пора.

И, не сказав больше ни слова, он нырнул в логово.

Полночи они провели в поисках пищи, и волчица понимала, что к Ите сегодня прийти не сможет. Уж не потому ли она ликовала, воя? Решила, что Динь сдалась? Что ее злоба победила? Но, ведь это означало бы смерть для нее. Уж неужели Вент прав, и Ита хочет умереть?

Динь закрыла глаза. Мысли, темные и тяжелые неторопливо проплывали в голове, и она никак не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Квинт тоже дергал во сне лапами, на кого-то рычал, кому-то скулил и шептал:

– Ферт… Ферт…

Динь сделала шаг к нему. Зацепилась лапой за доспехи и те негромко звякнули. Испуганно, волчица замерла, но, как ни странно, волк не проснулся. Он лишь свернулся клубком и притих. Видимо, лязг доспехов согнал с него дурной сон, но не разбудил.

Динь немного посидела рядом, глядя на волка, готовая ткнуться в него носом, если кошмар вдруг вернется. Но, Квинт на этот раз уснул крепко, и волчица снова улеглась на своей подстилке.

– Спи, Динь, спи, – услышала она шепот Вента из его угла. Стерн полюбил спать, уцепившись лапами за шлем Туама.

– И ты спи, – пробормотала Динь, утыкая морду в лапы. Она надеялась, что чем темнее будет глазам, тем быстрее придет сон.

И он пришел.

– Узнаешь?.. – прошипел над ухом знакомый голос. Волчица подняла голову и увидела Змея. Абсолютной чернотой он возвышался посреди Северного Сияния, и ни одна искра цвета не отражалась в его чешуе.

– Ты? Опять ты! Что тебе нужно? – спросила Динь, вскакивая на лапы. Она смотрела на Змея с неприязнью, и сердце неприятно ныло от предчувствия чего-то плохого.

– А ты ужже не такая госстеприимная, как в нашшу первую всстречу, – Змей издевательски улыбнулся и опустил голову в насмешливом поклоне, – я ведь пришшел сказать тебе сспасибо…

– За что? – настороженно спросила Динь, отступая на шаг.

– Ну, как жже, – с поддельным изумлением сказал Змей, – мне было так плохо тогда, когда я увидел тебя в первый раз, а ты ссамоотверженно помогла мне. Ожживила. Восскресила, так ссказать… любезно скормив мне ссамое дорогое, что у тебя было…

Раздвоенный язык, столь же черный, как и сам Змей, на миг выскользнул из его пасти, дважды тронул воздух и скрылся вновь. Динь наблюдала за этим с омерзением.

– О чем ты говоришь? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Как о чем? – Змей опустил к волчице уродливую голову, и ее ухо обожгло жаром его дыхания, – я думал, ты знала, что делаешшь, когда скармливала мне любовь Туама и ссвоей матери… Видишшь, как я оправился. А, уж когда ты отведала горечи предательства, мне сстало ссовсем хорошшо… – Змей вытянулся во весь свой огромный рост.

Перед Динь замелькали воспоминания о том страшном Испытании. Ничего она не скармливала Змею, кроме тех цветов, на которые он указывал… И ничего не ела, кроме того же цвета. И, все же, теперь до нее стало доходить истинное значение тех цветов.

– Ты… – она шарахнулась от него, – ты обманул меня!

– Не ссказал вссей правды, будет вернее… – уточнил Змей.

– Ты и сейчас обманываешь! Туам любил меня!

– Может быть… До тех пор, пока ты не ссскормила самое сссветлое из его чувссств мне. И, хоть я предпочитаю сстрахи и ненависсть, да, ту ссамую, которую ты ко мне сейчас испытываешшь, – язык снова выскользнул из пасти, – любовь тоже была ничего так…

– Ты лжешь! – рыкнула Динь.

– Знаешь, Туам умер… – Змей задумчиво подпер подбородок кончиком хвоста, – это, конечно, случайность, трагическая, нелепая, ужасная…

– Не смей трогать его смерть своей грязной пастью! – пророкотала Динь, чувствуя, что она совсем уже не боится Змея, стоило тому задеть ее воспоминания о волке, которого она любила больше жизни и больше своего Стерна, – он умер, спасая меня, потому что любил!

– Злиссь, милая, злиссь… Твоя злоссть невероятно вкуссна, хоть она немного горчит праведносстью, – Змей заглянул волчице в глаза, и как ей не хотелось отвернуться, его алые сверкающие глаза приковывали к себе, не давая шевельнуться, – но Туам умер, потому что чувствовал долг перед тобой. И, ещще, потому что исспугался того, что он больше тебя не любит, а без любви к тебе… какой кошмар… он не смог бы жить… А твоя мать предала тебя перед ссудом, потому что я сожрал ее чувства к тебе, с твоего позволения, конечно. И вернулась, потому, что чувствовала, что должна сделать это, а не из каких-то других возвышенных побуждений. Ксстати, если это ссделает тебя ссчастливой, она чувсствует себя невероятно виноватой…

Динь прерывисто вздохнула. Ей хотелось возразить ему, вцепиться в морду, но два рубина его глаз сверкали перед ее мордой, и она не могла вымолвить ни слова, вынужденная, будто окаменев, слушать его черные слова.

– Видишшь, как вссе просто… – прошипел Змей, – мне, конечно, жаль тебя огорчать, но в ссмерти Туама есть и другая твоя вина. Тебе даже извесстно о ней…

Он повел хвостом, и в хаосе цвета Динь увидела бегущего оленя.

– Каким, порой, жесстоким бывает Свет, – протянул Змей, – это так нессправедливо, когда наши добрые дела приводят к таким ужассным посследствиям. Если бы ты не сспасла ту олениху, Туам был бы жив…

– Я не знала об этом! – в отчаянии воскликнула волчица.