Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Настойчиво следовать за образами из сна – безумная затея, в глазах любого материалиста заведомо обреченная на провал. Однако Исаак материалистом не был, и его радостная уверенность, что он очень скоро найдет того, кого ищет, укреплялась с каждым новым доказательством, что приметы, указанные Ксавье, существуют на самом деле.

Статуя кроткой женщины с младенцем на руках внезапно показалась на обочине, на довольно высоком постаменте из дикого камня, под аркой, образованной двумя деревьями, чьи кроны тесно переплелись. Справа и слева от Мадонны возвышались громадные каменные глыбы, так что ей было уютно в собственном лесном храме… У ее ног Исаак увидел лампадку и несколько букетиков в круглой глиняной вазе: значит, паломники бывали здесь, и нередко.

Теперь ему оставалось пройти совсем немного, но, сам не зная почему, он замедлил шаг и приблизился к Мадонне почти вплотную, поднял голову, жадно вгляделся в печальное и ласковое лицо, чем-то похожее на лицо матери… и, уже второй раз за сегодняшний день осенив себя крестом, преклонил колени:

– Пресвятая Дева, прошу тебя… помоги мне, помоги Эрнесту, и Соломону, хоть он и неверующий гордец… помоги нам всем, ты же добрая мать! Ты все видишь и понимаешь! Пожалуйста, помоги… направь меня верным путем, и пусть я успею на этот раз! – молитва его была короткой, но такой горячей и полной самой искренней живой веры, что просто не могла остаться без отклика небес. По крайней мере, Исаак на это надеялся, и впервые осознал, что крещение, принятое им во исполнение просьбы умирающего Ксавье (о чем поначалу не знал даже брат), не прошло для него бесследно, как ничего не значащий ритуал…

За спиной снова процокали маленькие копытца: косуля прошла совсем близко, Лис почти ощутил ее дыхание и прикосновение теплого бока. Животное, видимо, было ручным, кормившимся и у лесника, и у смотрителя часовни, и заодно привыкло собирать дань с туристов и паломников. Исаак решил, что раз так, не стоит разочаровывать маленького лесного стража, и полез в рюкзак за сухим печеньем…

Подманив и покормив косулю (она отнюдь не стала брезговать угощением, и деликатно брала солоноватые кусочки прямо из рук), он снова пустился в путь, и через несколько минут вышел из чащи на довольно большую и светлую прогалину, где сходилось несколько троп; в середине Исаак увидел каменные развалины охотничьей хижины, а рядом – колодец, круглый, сложенный из тех же серых камней, прикрытый сверху тяжелыми полусгнившими досками…

Чуть поодаль возвышался деревянный навес, под которым стояла скамья: укрытие от дождя и место для отдыха, но ничто не свидетельствовало о частом присутствии людей; оставалось только гадать, почему это место выглядело таким неухоженным и обойденным вниманием лесников – нигде не было ни сетчатого ограждения, ни предупреждающих табличек, ни поясняющего знака.

Вместе с тем все вокруг выглядело до того спокойным, обыденным, безопасным, что сердце Исаака упало: а что, если здесь нет никакого тоннеля и это просто старый колодец, оставшийся от времен, когда охотники или контрабандисты укрывались в хижине, чтобы разделить добычу или уладить дела?..

– Нет, черт возьми, это не может быть правдой! – пробормотал он сквозь зубы. – Мои колебания… просто трусость, проклятая трусость!

Стыд подстегнул его, как хлыстом, и заставил бегом броситься к колодцу, чтобы заглянуть внутрь и разрешить мучительное сомнение, последнюю судорогу неверия.

Доски были тяжелыми и прилегали плотно, Исааку пришлось попотеть, чтобы сдвинуть их, но наконец, две самых широких полетели на землю, и он смог заглянуть через край, поросший мхом и резко пахнущий земляной сыростью. Луч фонаря осветил шершавые стены и темную, мрачную глубину…

Сердце Исаака снова дрогнуло, но теперь уже от радости и предчувствия удачи: воды в колодце не было, зато вниз по стене уходили выщербленные округлые ступени, перемежающиеся металлическими скобами, ржавыми, но по виду все еще прочными.

Первая цель была достигнута. Он убедился, что видение, посетившее его утром, не пустая игра воображения, а послание, ни весть каким образом проникшее сквозь фильтры обыденности, фотоснимок из области, лежащей за пределами рационального знания.

Доктор Шаффхаузен, несколько лет на примере Исаака изучавший подобные измененные состояния сознания, с осторожностью ученого называл это феномен «расширенным восприятием окружающей реальности». Согласно его пояснениям, во время «снов наяву» у Лиса не только обострялись осязание и слух, но и значительно увеличивалось количество информации, поступающей по сенсорным каналам. (1)

Цыганка-гадалка, у которой он несколько лет назад купил свою первую колоду карт, выразилась куда проще, назвав Исаака провидцем, и посулила ему великую судьбу, «если не испугаешься видеть и слышать даже то, что не хочешь…»

И вот его провидение встретилось и тесно сплелось с явью, слилось с нею в общий поток, бурный и влекущий в пока неясное будущее.

Решая, что делать дальше – вернуться в Гондо за подмогой или не терять времени – Исаак в то же время против воли погружался в сумбурные воспоминания, и, положив руки на край колодца, с трудом переводил дыхание… На него вдруг навалилась апатия, унылая тоска, давящая как свинец, очень похожая на предчувствие близкой смерти. Это состояние было ему неприятно знакомо, и меньше всего на свете он хотел встретиться с ним теперь – вот только голодные призраки не спрашивали дозволения, чтобы намертво впиться в сердце и начать высасывать надежду и мужество.

Тогда Лис вспомнил наставления Шаффхаузена и позволил себе минуту слабости, прекратил бороться. Волны серой мути захлестнули его с головой, повлекли в глубину, на самое дно – и вдруг солнечным лучом сверкнуло ясное и острое знание: времени на раздумье нет. Сейчас – или никогда. Прыжок или бегство. Спасение или жертвоприношение… и не он, Исаак, лежал на жертвеннике, не над его горлом был занесен убийственный нож, нет. Но именно ему надлежало стать то ли ангелом-спасителем, то ли тем агнцем, чьей кровью будет выкуплен прекрасный юноша.

…Лис выпрямился. Дыхание его выровнялось, сердце забилось спокойно, мысли обрели четкость. Теперь он знал, что не опоздает, и за спасение Эрнеста заплатит любую цену – даже если ревнивому богу понадобится вся его кровь.

***

Гаспар и Густав Райх стояли у окна и наблюдали, как Франсуа Дельмас, клюнувший на приманку, подходит все ближе и ближе к дому, откуда ему не суждено было выйти живым. На губах Райха играла довольная улыбка: все складывалось удачно, намного удачнее, чем можно было рассчитывать, после того, как нежданная эскапада паршивого педерастического слизняка Дюваля порушила тонкую, любовно выстроенную игру и вынудила Густава спешно бежать из Ниццы. Нет, бог все-таки был на его стороне, раз так недвусмысленно явил свою волю, приведя гнусных нечестивцев в руки избранных праведников!..

Донна Исаис не обманула, она поддерживала своего паладина на пути испытаний, помогала на каждом шагу, и теперь ему нужно было воздать ей почести, сполна напоить жертвенной кровью: алой французской и черной жидовской. О, какое же это было прекрасное сочетание…

Самой возбуждающей частью церемонии, конечно же, станет смерть виконта де Сен-Бриза. Густав облизнул пересохшие губы, скользнул ладонью по бедру, вблизи напряженного члена, и с жадностью представил, как постепенно, жилу за жилой, сосуд за сосудом, вскроет тело демона, облеченного иллюзорной ангельской красотой, как выпустит наружу демоническую кровь, как омоет в ней лицо и руки… а потом и мужской орган… о, непременно, непременно. Это будет райское наслаждение, награда праведника. Он по праву заслужил ее.

«Не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих погубить», – гласило Святое писание. Как верно, как мудро! Если душа Эрнеста Вернея еще жива, она томится и страждет, заточенная в теле демона, обращенном в сосуд омерзительного греха, скопище нечистот. Как освободить и очистить душу, если не разбить сосуд, и не выгрести наружу грязь, наполняющую его доверху?.. Он, Густав Райх, призван сделать это. Он и никто другой!

Сперва он вступит с нечистым духом в телесную борьбу, и повергнет его, подчинит себе, овладеет плотью, наполнит ее семенем избранного праведника, и конечно, оно сожжет демону все нутро… Потом настанет черед развоплощения, трудный, кропотливый, кровавый, полный криков, воплей, судорог, отвратительных запахов; но ничего – его нож, особенный нож, и длинные иглы, справятся и с этим. Так отделит он кожу от мяса, мясо от костей, душу от плоти… А когда от демона останется только искореженная оболочка, пустая, жаркая, он овладеет ею еще раз, и напьется крови, и причастится плоти, во имя истинной божьей любви – что есть наказание, страдание, искупление – и во имя донны Исаис, ее святой утробы, рождающей все сущее из небытия, во имя лунной богини, что есть любовь, питаемая кровью …

Густава охватила дрожь; борясь с нетерпением – понятным нетерпением вершителя божественной воли – он несколько раз глубоко вдохнул и сосредоточил внимание на грузноватом высоком мужчине под пятьдесят, в дорогом, но совершенно неуместном в его возрасте джинсовом костюме. Тот подходил все ближе и ближе к шале, правда, шагал не очень уверенно, а когда до входа оставалось не более пяти метров, вовсе остановился и боязливо оглянулся на черный внедорожник, припаркованный им под навесом.

– Ну точно крыса, идущая в крысоловку, – хмыкнул Гаспар, вытащил из кобуры пистолет и взвел курок. – Чует сыр, но знает, что его вот-вот прихлопнет… Как бы не сбежал… Кончить его прямо сейчас, отец Густав?

– Нет-нет, не вздумай! – резко возразил Райх. – Не хватало нам еще стрельбы… в такую погоду звук разнесет на несколько лье. Спрячь оружие, никуда он не денется, я его хорошо знаю. Мерзавец трусит, но ни за что не повернет назад. Слишком тщеславен и горд. Осрамиться на глазах у его распрекрасного жида?.. Нет, Гаспар, нет. Мой дорогой друг Франсуа никуда не денется…

Гаспар с сомнением покачал головой, еще раз присмотрелся к внедорожнику, но не заметил внутри никакого движения, и решился спросить:

– Почему вы так уверены, отец, что они приехали вместе?

– Они здесь… Я чувствую их, сын мой. Чувствую смрад греха. Если бы у тебя был мой опыт, твой нос тоже мгновенно улавливал бы жидовскую вонь, но пока что тебе достаточно просто довериться моим словам.

Преданный пес в душе Гаспара не смел спорить с хозяином, но выучка военного и природное чутье заставляли беспокоиться: он не любил, когда его заставали врасплох и готовили сюрпризы. Он вообще не был настроен давать незваным гостям хоть малейшую фору; убрать Дельмаса прямо на пороге казалось наиболее взвешенным решением – одним врагом меньше, а остальных это наверняка дезориентирует, заставит обнаружить себя, и заманить их в дом, сыграв в поддавки, будет очень легко.

Райх как будто прочитал его мысли и предостерегающе поднял палец:

– Следуй полученным приказам. Помни, что ты только инструмент для исполнения воли вышестоящих, твои собственные мысли не имеют никакого значения. Ты все подготовил для санитарной обработки?

– Да, отец. Все готово, и средства защиты для нас – тоже. Когда помещение заполнится газом, нам хватит времени, чтобы уйти через подвал… Не тревожьтесь об этом.

– Все мы в руках Господа, – машинально ответил Райх. Сейчас его мало интересовала даже собственная судьба, не говоря уж о судьбе подручного; наблюдая за Дельмасом, который все топтался во дворе и не спешил приближаться к крыльцу, он нетерпеливо топнул ногой и прошипел:

– Ну же, Франсуа, не медли!.. Будь моим гостем!.. Заходи поскорей! И не дрожи, жалкий трус, никто не оборвет твою жизнь прежде времени… заходи и усыпи бдительность тех, кто мнит себя хитрыми и умными…

– Может, мне выйти к нему? – предложил Гаспар. – Начинает смеркаться, и дом со стороны кажется пустым… Он может решить, что я испугался полиции и сбежал, или же догадывается о ловушке.

– Ты прав. Крысу нужно подманить получше и показать ей сыр. Ступай, успокой его, обними по-братски… и будь уверен: как только ты заведешь его в дом, появятся и остальные наши гости. Ныне суд миру сему, сказал Господь… ныне суд и этим нечестивцам, своим зловонным дыханием отравляющим все вокруг.

***

– Мирей… Мирей, милая!.. Ты меня слышишь? – Эрнест, насколько позволяла длина цепи, подполз к лежащей навзничь окровавленной женщине, приподнял ей голову – какой хрупкой, маленькой и легкой она казалась, лишенная привычной шапки пышных рыжих кудрей! – и, прижав пальцы к шее, нащупал пульс…

Мирей была жива, и даже не в обмороке, как он решил поначалу: ресницы ее затрепетали, запекшиеся губы дрогнули, и на звук его голоса она нехотя приоткрыла глаза. Тело оказалось куда крепче и выносливее, чем она могла надеяться, и сознание, хотя и мутилось от холода, боли и страха, ни разу не покинуло ее полностью. Мирей могла бороться – но больше не хотела. У нее осталось лишь одно желание: согреться, и эта просьба первой слетела с языка, когда она ощутила прикосновение Эрнеста:

– Укрой… укрой меня!..

Он с радостью закутал бы ее в теплейшие меха, в самые лучшие пуховые одеяла, но в его распоряжении была только дурацкая черная роба из грубой материи, царапающая и раздражающая кожу, но совершенно не греющая. В этом чертовом подземелье все казалось ледяным, Эрнест и сам озяб и продрог до костей, кровь в жилах замедлила ток, и порою ему чудилось, что сердце вот-вот остановится…

Все же он попытался помочь хоть чем-то, привлек Мирей поближе к себе – прижаться друг к другу вплотную мешали натянувшиеся цепи – и начал растирать ее плечи, отогревать руки дыханием, делясь теми крохами живого тепла, что еще сохранялись в нем самом.

– У меня болят почки… и живот… и внизу все просто горит… – жаловалась она в полузабытьи, не Эрнесту, а кому-то более могущественному, невидимому, кто должен был выступить из темноты и облегчить ее страдания. – Голова ужасно чешется… там, наверное, все в царапинах, в язвах?.. Что он сделал со мной… зачем?..

– Он сумасшедший. Просто псих, и его подручные-наверняка пациенты того же дурдома. Держись, милая. Надо держаться…

– Я не могу… больше не могу…

– Ну потерпи, моя хорошая. Это просто кошмарный сон, и он скоро закончится. Мы пойдем туда, где тепло, и нет боли… и… там светит жаркое солнце, и зеленеет трава, и небо синее-синее. Мы будем плавать в теплом море, и волны убаюкают нас, как ласковая мать…

Эрнест шептал и шептал над ней, хотя и не был уверен, что Мирей полностью понимает его слова. Он только знал по опыту, как важно ей слышать человеческий голос. В полной тишине и одиночестве, во мраке и могильном холоде подземной тюрьмы ее рассудок едва ли продержался бы даже несколько часов… Но и за стойкость своего разума Эрнест отнюдь не поручился бы, особенно после того, как окружающая темнота исторгла из себя Густава Райха и его подручных, пришедших воплотить их наихудшие кошмары.

Двое инквизиторов и палач, беспомощные жертвы, глухой подвал… своды и стены не пропускают криков и стонов. Помощи ждать неоткуда, как в жуткой новелле Эдгара По, и можно только догадываться, какие пытки придумал для них изобретательный ум фанатика и маньяка.

По какой-то причине Райх начал не с него. Рыжеволосая Мирей стала первым блюдом, призванным не утолить голод, а раздразнить аппетит. Сперва негодяи-инквизиторы наспех обрили ей голову, потом растянули за руки и за ноги на черном алтаре и пригласили «праведного брата» наказать блудницу, наказать через то срамное место, которым она привыкла грешить и соблазнять невинных.

Крики Мирей быстро перешли в сдавленные стоны, а стоны – в хрип; Эрнест до крови стер и рассадил обе ладони, силясь порвать цепь, и почти сорвал голос, то призывая на помощь, то осыпая мучителей страшными проклятиями, то умоляя сжалиться, оставить в покое несчастную женщину…

Наконец, истязатели дали им передышку – неизвестно, на какой срок – и растворились во тьме; но их уход принес Эрнесту не столько облегчение, сколько жгучую вину, ведь он не смог защитить подругу, и еще больший страх, ведь теперь он воочию увидел и услышал, какую судьбу уготовил и ему тоже Густав Райх.

Он дорого бы дал за то, чтобы стереть из памяти и перестать снова и снова прокручивать в мозгу тошнотворную и грубую картину: насильно раздвинутые ноги Мирей, распяленный в крике рот, прыгающую голую задницу Райха, болтающиеся темные яйца, мокрый член с сине-багровой головкой, которым мерзавец тряс перед поставленной на колени Мирей, пока не кончил густой и липкой струей ей на лицо…

Эрнеста стошнило, когда он увидел это, и теперь при одном воспоминании к горлу подкатывали рвотные позывы. В мозгу начинала трепетать жалкая, трусливая, подлая мысль – а стоил ли Соломон Кадош таких мучений, ведь он был их причиной, пусть не единственной и невольной, но все-таки причиной?.. Стоило ли жертвовать душевным покоем, здоровьем и самой жизнью ради того, кто клялся в любви, но бросил в беде и не пришел на помощь, хотя обещал?.. Но эта мысль – зловредный червь, ядовитая змея сомнения – была истреблена пламенной верой, неистовой, почти религиозной убежденностью, что Соломон упорно ищет их и скоро найдет… и что Райху не избежать возмездия.

На миг Эрнесту почудилось, что ангел-хранитель коснулся его головы мягким крылом, и боль измученного сердца выплеснулась наружу словами полузабытой молитвы:

– Qui habitat in abscondito Excelsi in umbraculo Domini commorabitur, dicens Domino spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum…quia ipse liberabit te de laqueo venantium de morte insidiarum…in scapulis suis obumbrabit tibi et sub alis eius sperabis… scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno… a sagitta volante per diem a peste in tenebris ambulante a morsu insanientis meridie… cadent a latere tuo mille et decem milia a dextris tuis ad te autem non adpropinquabit!.. (Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю! Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизятся). (2)

Молясь, Эрнест не сводил глаз с огромного темного распятия, помещенного в глубокой стенной нише; и вдруг – должно быть, темнота и усталость сыграли с ним злую шутку – деревянный крест пошевелился, потом качнулся вправо-влево… повернулся вокруг своей оси и исчез.

В стене открылся проход, и оттуда, из глубины темного провала, ударил ослепительно-яркий, белый луч… следом за лучом показалась высокая и тонкая фигура, и Эрнест, стуча зубами и прикрывая глаза от нестерпимого сияния, решил, что следом за ангелом-хранителем явился и ангел смерти.

– Ну вот и все… – прошептал он. – Вот и все… Боже, я не был тебе хорошим сыном, но пожалуйста, прими мою душу…

Он зажмурился и покорно опустился на пол рядом с Мирей, готовясь либо предстать перед Творцом, либо окончательно рухнуть во мрак небытия… и тут крепкие, теплые руки схватили его в объятия, теплые губы осыпали жадными поцелуями и теплый родной голос позвал:

– Эрнест!.. Торнадо!.. Очнись… очнись, моя любовь! Это же я, Лис! Я пришел за тобой!

Комментарий к Глава 7. Суд и жертвенник

1 к этому мнению склоняется большинство ученых-исследователей экстрасенсорики.

2 90 (91) псалом. Считается одной из самых сильных охраняющих молитв. Эрнест, будучи католиком, и в свое время закончивший католическую школу, читает его на латыни.

Визуализации:

1. Густав Райх:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=9546752bb85683223602906bfd3ce168

2. Мадонна в Гондо:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=02b6e549e850bd723c1966ce9011404a

3. Тропа Исаака:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=e0112e7511960ced4f81a50318b6af13

4. Исаак в переживаниях:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=8f2b35e80033d1c6f0d51db17d441ba5

5. Очень злой Соломон:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=d6c5a967a6e08b64f9c2fe1791ee3047

========== Глава 8. Ядовитое дыхание ==========

Он же сказал им: Я видел сатану,

спадшего с неба, как молнию;

се, даю вам власть наступать на змей и

скорпионов и на всю силу вражью,

и ничто не повредит вам.

Евангелие от Луки, 10.18-19

– Откуда ты взялся, сумасшедший мушкетер?.. Как ты нашел нас? – дрожащим голосом шептал Эрнест, пока Исаак, вооружившись альпенштоком, сбивал с пленников цепи, стараясь производить как можно меньше шума. Он не ждал немедленного и подробного рассказа – Лису было не до того, да и присутствие Мирей, свято убежденной, что за ними явился Соломон, вынуждало следить за языком. Но все доводы рассудка перекрывались неодолимой потребностью слышать знакомый голос, и убеждаться снова и снова, что Исаак действительно рядом, живой и теплый, а он сам – не во власти предсмертной галлюцинации.

– Я прямиком из Гондо. Мне помог Ксавье, показал путь сюда. Я спустился в колодец и обнаружил подземный ход… – краткие ответы Исаака рассеивали гнетущую тишину, но не способствовали восстановлению контакта с реальностью, поскольку звучали, как реплики персонажа из метерлинковской фантасмагории. (1)

– А… он?.. Он?.. – снова спрашивал Эрнест, сквозь громкий, неистовый стук сердца, и смог выдохнуть только после тихого заверения близнеца:

– Сид в порядке и ведет сюда целую армию. Но мы, понятно, ждать не будем и сбежим прямо сейчас. Пойдем им навстречу…

– Хорошо… Хорошо. – Эрнест чувствовал, что все еще далеко не кончено, чувствовал напряжение Лиса, и безмерную усталость, скрытую под маской бодрой уверенности, и собирался с силами, чтобы в пути на свободу стать помощником, а не обузой.

Сид и Лис не бросили его, это было самое главное, а теперь предстояло решить тактическую задачу – всем вместе выбраться и выжить…

Мирей, первым делом освобожденная от оков, по уши закутанная в куртку Кадоша, прилипла к его спине и не желала отпустить ни на секунду, полная страха, что «Соломон» куда-нибудь денется. Это очень мешало Лису освобождать Эрнеста и замедляло все действия раза в полтора, но отталкивать израненную полумертвую женщину, рискуя вызвать истерику или паническую атаку, было глупо и жестоко. Он сосредоточенно работал и благодарил всех богов – и заодно родного отца – за дарованные ему физическую силу и ловкость, выносливую спину и гибкие, чуткие пальцы. И за умение обращаться с разнообразным снаряжением и полезными инструментами, сделанными из железа…

Несколько раз в жизни Исааку доводилось самостоятельно вскрывать замки – и дверные и навесные, а однажды он без ключа открыл наручники – хватило куска гнутой проволоки… Кто бы мог подумать, что ему придется вспомнить и применить этот навык, и снова – в похожей ситуации, когда на кону была жизнь безмерного любимого человека. Только на сей раз он успел.

– Я успел!.. – сорвалось с его губ хриплым вздохом, Мирей за спиной вздрогнула, и Эрнест испуганно переспросил:

– Что?..

– Ничего, милый. Это так… – Лис на секунду прервался, чтобы жадно поцеловать любовника в сухие губы, и получить ответный – не менее жадный – поцелуй; и вскоре замок, запирающий железный обруч на талии пленника, поддался, как будто не выдержав двойной энергии подавленной страсти…

– Ну, вот и все!.. Ты свободен, Торнадо!

– Ох… спасибо…

Эрнест уткнулся в плечо своего спасителя и хотел пошутить, что свободен-то свободен, только пока еще не как ветер, но у него больше не осталось сил для «юмора висельника», просто вырвался громкий благодарный стон:

– Наконец-то могу нормально дышать!.. – адское устройство перестало врезаться в бока и в живот, и он с болезненной гримасой принялся растирать себя, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Кожу сразу же защипало и закололо, как будто в нее втыкались сотни булавок, а ноги, когда Эрнест попробовал встать, послушались не сразу… но он повторил попытку и, держась за стену, выпрямился во весь рост.

– Ты готов идти? – спросил Исаак, по-прежнему сидевший на полу, потому что Мирей не разжимала судорожных объятий и не давала сделать ни одного лишнего жеста, а стоило ему пошевелиться, начинала хныкать.

– Я-то готов, но она не может… Ты же видишь… – пробормотал Эрнест и отвел глаза от женщины: чувство вины перед ней жгло его каленым железом.

Голос Лиса тут же стал резким и сухим – точь-в точь как голос Сида, когда он был чем-то рассержен:

– Значит, мы ее понесем. Нельзя терять ни минуты! Здесь полным-полно коридоров, настоящий лабиринт, и я понятия не имею, кто еще в нем может прятаться.

Тут он заметил босые ступни Эрнеста, покрытые засохшими ссадинами:

– Teufel! Verdammter bastard!.. (Дьявол! Блядский выродок!) Он еще и обуви вас лишил!.. А я, кретин несчастный, даже не подумал об этом!

– Лис!..

– Тихо! Помоги-ка мне с ней, быстро, я должен добраться до рюкзака!

Преодолев слабое сопротивление Мирей, Эрнест осторожно принял ее из рук Исаака, и, точно ребенка, стал отвлекать разговором; он несколько раз спросил, понимает ли она, что им предстоит настоящий побег, и что придется еще немного потерпеть, а самое главное – вести себя тихо-тихо, и делать все, что скажет месье Кадош. Несчастная женщина заверила его, что все понимает, и очень постарается быть послушной и создавать как можно меньше проблем своим спасителям, и тут же взмолилась:

– Только, пожалуйста, пожалуйста, Эрни, Соломон, не оставляйте меня, не бросайте здесь одну!.. Умоляю, не уходите без меня!.. я не могу… я не выдержу… Меня растерзают!.. Я не хочу умирать здесь одна… не хочу!..

В душном воздухе подземелья опять соткался призрак истерики – опасный призрак, поскольку любой лишний шум мог привлечь стражей – и Эрнесту не осталось ничего иного, как запечатать женский рот поцелуем. Губы Мирей были горькими от желчи, дыхание почему-то отдавало нашатырем, (2) и вся она пахла мужским потом, засохшей спермой и страхом… Это не отвратило ее товарища по несчастью: Эрнест сознавал, что после всех перенесенных тягот заключения и сам отнюдь не благоухает, так что он только крепче обнял мадемуазель Бокаж, и радовался, чувствуя, как успокаивается дыхание и теплеет кожа женщины.

Прежде чем достать из рюкзака запасные носки, призванные хоть немного уберечь ноги Эрнеста во время ходьбы по камням, Исаак предусмотрительно передвинул тяжелую скамью и подпер ею дверь мрачного карцера. Теперь, если кто-то из тюремщиков вздумает проверить узников, ему придется потратить силы и время, чтобы войти, и у них в любом случае будет фора. Каждую лишнюю минуту стоило ценить на вес золота: им предстояло пробираться к спасительному колодцу по длинному темному коридору, узкому и тесному, и пройти этот путь втроем будет куда сложнее, чем в одиночку…

К счастью, нужный предмет одежды нашелся очень быстро – как будто сам прыгнул в руку, нетерпеливо шарившую в недрах рюкзака, и Лис торжествующе воскликнул:

– Ага, вот и они!.. Нет, Торнадо, стой где стоишь, держи Мирей, я сам тебе помогу…

Эрнест, обоснованно считавший, что его мало что может смутить, неожиданно для себя по-мальчишески залился краской, когда Исаак, припав на колено, принялся натягивать на него носки – но как только теплая и мягкая овечья шерсть обняла заледеневшие, болящие стопы, он ахнул от облегчения и почти что сексуального удовольствия:

– Боооже мой, боже, благодарю тебя!.. Какое блаженство!.. Да здравствуют толстые мериносы, (3) и стригали, что снимали эту шерсть, и те женские руки, что спряли и связали ее!..

Без сомнения, это была одна из самых искренних и горячих благодарственных молитв в бурной и беспокойной жизни виконта де Сен-Бриза.

Еще несколько минут мужчины потратили на то, чтобы позаботиться о ногах Мирей: они собирались нести ее на протяжении всего пути, но на всякий случай обернули ступни кусками шерстяной материи, отрезанной от робы Эрнеста, и соорудили подобие чулок, а сверху закрепили их эластичными бинтами.

Настал момент покинуть темницу…

***

План местности, второпях начерченный Дельмасом, вкупе с планом дома, с обозначением всех окон, дверей, лестниц и дополнительных входов-выходов, оказался на удивление точен. Выйдя из машины в паре километров от места назначения, Соломон, Дирк и Кампана сошли с главной дороги и добрались до шале по обходным маршрутом по проселку. Ни разу не сбившись и не заплутав, неслышно, как тени, подошли к заднему крыльцу, с невысокой лестницей и двумя дверями – первая вела внутрь дома, вторая в подсобное помещение.

Этот вход никем не охранялся: они убедились в том, с четверть часа понаблюдав за домом из укрытия, и так и не обнаружили никакого движения и ни малейших признаков присутствия у дверей постоянного бдительного стража. Стало быть, выводы Франсуа, осматривавшего дом утром, были верны, и белобрысый парень, незадачливый убийца, тоже сказал правду… Что-то происходило здесь с самого рассвета, привычный порядок был нарушен, наемники лихорадочно работали, не то заметая следы содеянного, не то выполняя особые распоряжения, а теперь, перепрятав заложников, могли и вовсе разбежаться, как вспугнутые крысы.

Могло быть и так, что подручный Райха, обещавший раскрыть местопребывание пленников, если Франсуа явится один, без полиции, в самом деле захочет договориться: ради денег или чтобы облегчить свою дальнейшую участь. Но ни Кадош, ни Мертенс, ни Кампана не питали особых иллюзий на сей счет, поскольку не верили в сказки о чудесно раскаявшихся злодеях. Приглашение для приватного разговора пахло кровавой ловушкой, и наверняка ею и было – и план «взятия Бастилии» это полностью учитывал.

Тихий рокот мотора, долетевший со стороны дороги, возвестил, что Дельмас прибыл, и готов сыграть роль подсадной утки, отвлекая внимание сторожа или сторожей на свою персону… Дальнейшее промедление союзников могло подвергнуть его дополнительной опасности, и, хотя живот и грудь Франсуа были защищены бронежилетом, не стоило проверять на прочность этот особенный аксессуар мужского гардероба.

– Пора! – шепнул Кадош и стал первым подниматься по ступеням, невозмутимый и бесстрашный, как Аякс. (3) Дирк одобрительно кивнул и, на ходу доставая отмычку (на случай, если дверь окажется заперта), последовал за доктором. Сам он, несмотря на кряжистую, даже немного грузноватую фигуру, двигался пластично, как кот, и совершенно бесшумно. Кампана, держа наготове заряженный пистолет со взведенным курком, шествовал в арьергарде (4) маленького войска и ястребиным взором смотрел по сторонам, чтобы исключить малейший риск внезапного нападения.