Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Вы правильно подметили, месье Верней: насколько вы в курсе… Должен сообщить вам, что обстоятельства – и распоряжения в отношении вас и мадемуазель Бокаж – изменились.

– Давно?

– Сегодня утром.

У Эрнеста болезненно засосало под ложечкой, во рту пересохло, дурные предчувствия нахлынули на него с новой силой, но он старался справиться с нервами и говорить как можно спокойнее:

– И что же произошло сегодня утром?

– Ваши друзья предприняли неразумные шаги. Последствием этих шагов стало аннулирование сделки.

– Я не понимаю…

– Тут нечего понимать, месье Верней. Сделки не будет.

– То есть как?..

– А вот так. Мы переводим вас и мадемуазель в другое место, неподалеку, и отдаем в распоряжение господ, которых вы уже видели, вплоть до прибытия отца Густава. Не волнуйтесь, он приедет весьма скоро, и тогда ваша судьба будет окончательно решена. Ну, а пока что, месье, я очень, очень советую вам не ухудшать своего положения… и выполнить все, о чем просят черные братья, чтобы нам не пришлось применять силу.

– Хорошо, – тихо сказал Эрнест и опустил голову.

Гаспар внимательно посмотрел на него и уточнил:

– Вы оба будете послушными?

– Да. Да! Что же делать…

Никогда еще Эрнест не чувствовал себя таким беспомощным, и никогда не испытывал настолько сильного страха. На улыбающемся лице и в ледяном взгляде Гаспара он читал все: бессилие полиции против тайного общества; роковую ошибку, допущенную Соломоном или Исааком, а может быть, и обоими; рухнувшие надежды и планы; близкую встречу с Райхом – и собственный смертный приговор, после долгих часов изощренных мучений…

Теперь Эрнест понял, кто такие те двое, и почему он мысленно назвал их инквизиторами – это были подручные Райха, полностью посвященные в его мрачный и безумный план, и обладающие особыми навыками, отличными от умений простых стражников.

К счастью, Мирей пока еще ничего не поняла и не осознала, хотя слушала очень жадно, и смотрела то на Эрнеста, то на Гаспара с таким напряжением, как будто они говорили на неведомом языке…

Гаспар, вроде бы сказавший все, что считал нужным, направился к двери, но на пороге обернулся и добавил очень сухо и деловито:

– Сейчас вам принесут таз и кувшин с водой, мыло и полотенца. И ведро для справления нужды. Вы сможете «привести себя в порядок» прямо здесь – вам обоим уже нечего стесняться друг друга. После этого получите легкий завтрак. Ну, а потом вы наденете власяницы, привезенные братьями, и мы отведем вас в святилище… Бояться не надо: это очень… приятное место.

***

Франсуа Дельмас был в ярости: полицейский рейд, на который он возлагал большие надежды, оказался пустой тратой времени и бензина. Пользы от визита стражей порядка в шале пока было ровно столько же, сколько от пука в лужу, и сдержанные ухмылки полицейских из Гондо выглядели закономерной реакцией на провал французской затеи с обыском дома и прилегающего участка. Они не нашли ничего, ровным счетом ничего, что хоть в малой степени указывало бы на совершенное преступление или нарушение законных прав собственников. Впрочем, и не особенно-то искали…

Франсуа же считал, что осмотр его владений был проведен формально, спустя рукава – но полицейские были с этим не согласны, и утверждали, что и так сделали больше, чем могли и должны, на основании одного только устного заявления…

Никаких подозрительных лиц на территории шале обнаружить не удалось, если не считать сторожа, спокойно встретившего нежданных гостей и по первому требованию предъявившего документы, от удостоверения личности до составленного по всем правилам трудового контракта, за подписью Густава Райха, нынешнего законного арендатора.

На вопрос, а где же сейчас пребывает господин Райх, и скоро ли собирается приехать на отдых, сторож удивленно ответил, что ему ничего об этом неизвестно, что он просто выполняет свою работу, за которую исправно получает денежные переводы, и что господин Райх обычно предупреждает о своем приезде за день-два.

Пока офицер полиции проводил опрос, Дельмас не вмешивался – стоял чуть поодаль, курил, слушал и внимательно разглядывал сторожа. Согласно документам, тот был швейцарцем, но выглядел скорее как уроженец французского Юга… и казался чересчур крепким и воинственным для обыкновенного работяги. Райх вполне мог нанять такого атлета для охраны пленников – но куда, черт возьми, их спрятали, если предположить, что Верней и Бокаж все-таки здесь?..

По местным меркам дом был довольно большим, но устроенным очень просто и функционально, и архитектурой мало напоминал Версальский дворец. Вместе с полицейскими Франсуа дважды осмотрел его целиком, от мансарды до подвала, заглянул в каждую комнату, в каждую подозрительную щель, простучал стены в поисках гулких мест – поясняя, что беспокоится, не спрятались ли где злоумышленники-нелегалы или контрабандисты – за что удостоился очередной порции сочувственных и насмешливых взглядов.

Он понимал, что выглядит как типичный богатый придурок из кинокомедии, со скуки ищущий приключений на задницу и выдумывающий параноидальные небылицы, и какая-то часть его собственного разума была с этим согласна… Брат Жозеф, его второе «я» и самый строгий критик, еще в Париже предупреждал, чем закончится спонтанный швейцарский вояж в компании психически нестабильного приятеля, однако Франсуа, вопреки очевидности и доводам здравого смысла, не хотел признавать поражение.

Более того, Дельмас решил до конца сыграть роль самодура-лягушатника: суетился, надувал щеки, размахивал руками, пытался командовать полицейскими и наконец взял в оборот сторожа, засыпав его целым ворохом разнонаправленных вопросов… с единственной целью – немного сбить с толку и заставить проговориться о том, что этот подозрительный тип наверняка знал, но не желал сообщать добровольно.

Сторож принял условия игры. Он все время был начеку и ни разу не допустил промашки; однако ответы его выглядели такими складными, выглаженными, что подозрения Дельмаса только усиливались. Повсюду в доме он видел следы пребывания чужих людей, которые не просто заглядывали в гости, а жили здесь по меньшей мере несколько дней и были чем-то заняты, чувствовал не успевшие рассеяться запахи табака, кофе, копоти, машинного масла, мужского пота, дешевого одеколона… Один-единственный смотритель при всем желании не смог бы заполнить собой все доступное пространство, и проводить столько времени в комнатах, чтобы каждая ощущалась прогретой и жилой.

Дельмас мог и не доверять вещим снам Исаака, но зато полностью доверял своему чутью дельца, с юности натренированного на поиск всего неучтенного, уворованного, припрятанного по углам, и не важно, что это было – деньги, вещи или люди.

Прошло уже больше двух часов с тех пор, как они приехали с инспекцией, и офицер недвусмысленно намекнул месье, что пора бы им подвести черту в проверке и вернуться в Гондо. По его мнению, на территории шале все было совершенно благополучно, без признаков правонарушений, а отношения арендодателя с арендатором, даже если в них и возникают трения, не входят в сферу полицейской компетенции, пока не переходят в драку или стрельбу.

Франсуа не стал ломаться, наоборот, горячо поблагодарил стражей порядка за проявленное участие, и попросил об еще одной отсрочке, совсем-совсем короткой: ему хотелось повторно осмотреть подвал.

Само собой, никто не стал возражать, полицейские отправились в свою машину – это было лучшим способом зафиксировать внимание француза на том, что у него в распоряжении не более десяти минут, а сторож охотно вызвался «проводить месье».

«Ну надо же! Провожатый в собственном доме! Да еще с такой рожей, что при виде нее впору «Отче наш» читать…»

Дельмас хмыкнул и невольно спросил себя, кто за кем следит; когда они подошли к лестнице, ведущей в цокольный этаж, он потихоньку ощупал спину и убедился, что пистолет, заткнутый за ремень брюк, на месте, и в нужный момент придет на помощь…

Игра складывалась совсем не так, как он думал, но определенно стоила свеч.

Заново обойдя подвал по периметру и заглянув во все углы, Франсуа пришел к выводу, что этим просторным и хорошо обустроенным помещением, состоящим из кругового коридора и нескольких смежных комнат, пользовались не менее активно, чем жилыми комнатами наверху. Пыли не было, сыростью не пахло, узкие кровати убраны и отодвинуты к стене, но их явно недавно застилали, бойлер в душевой не успел остыть… На диване, стоявшем между двумя стеллажами, лежали несколько книг, за диванную подушку завалилась черная шелковая ленточка (Дельмас задумчиво покрутил ее в пальцах – и спрятал в карман), а на полу около одной из кроватей темнело несколько пятен, по виду свежих, и больше похожих на замытую наспех кровь, чем на сок или деготь. Все это тревожило, злило и наводило на мрачные мысли.

Хорошая новость заключалась в том, что Исаак оказался не таким уж сумасшедшим, а Франсуа – параноиком, падким на адреналин, и место, где подручные Райха держали в заточении сразу двоих заложников, им удалось определить верно.

Но поводов для радости было мало, потому что плохая новость перевешивала хорошую: раз преступники ждали гостей и успели увезти художника с дамочкой прежде, чем нагрянула полиция, стало быть, у них в Гондо были глаза и уши… а Кадош и Дельмас оказались хреновыми, очень хреновыми конспираторами.

«Интересно, где же они нас срисовали – в отеле или еще на въезде в деревню, и как сумели обернуться так быстро? И куда, черт возьми, куда перепрятали заложников, ну не в землю же закопали!.. Знал бы заранее – привез бы с собой добермана или овчарку, толку от пса явно побольше, чем от этих лентяев в форме… Только время с ними потерял! А все из-за того, что Соломон не может сказать правду властям! Да уж, Райх крепко держит его за яйца… И не дай бог, Соломонов братец, слишком живой для официального покойника, попадется на глаза кому не надо… Готов поспорить на деньги, что он не усидел в отеле и потащился в горы, и наверняка нашел себе приключений на задницу, если в Гондо засели шпионы… О, нет… Соломон меня убьет, если с близнецом случится что-то плохое… Черт! Черт! Черт! Надо скорее возвращаться!»

Сторож ходил за Дельмасом как тень, останавливался, когда тот останавливался, и старательно делал вид, что совсем не интересуется деталями обыска, просто оказывает предупредительное внимание владельцу шале… Если он действительно был по уши замешан в грязной истории с похищением, то уже смекнул, от чего и от кого зависит мера будущей ответственности.

Франсуа был уверен, что нападать на него этот парень не станет: полицейские, поджидающие в машине, гарантировали безопасность, и все же вздрогнул и облился холодным потом, неожиданно услышав над ухом спокойный голос:

– Я знаю, что вы ищете, месье – точнее, кого… но наудачу, вслепую вам их ни за что не найти, поверьте. Если хотите узнать побольше, избавьтесь от легавых и возвращайтесь сюда один. Потолкуем… Ну, а пока что-тссс! – я вам ничего не говорил!

***

– Эрни, что все это значит?.. Где мы?.. Объясни мне, как такое возможно, мы ведь в двадцатом веке, в Европе, в самой спокойной и безопасной стране! – шептала Мирей, прижавшись к его коленям и крепко обхватив их обеими руками: выше она просто не дотягивалась, слишком неудобно и далеко друг от друга их приковали.

Эрнест горестно молчал. Впервые в жизни у него не находилось слов, чтобы утешить и поддержать слабейшего, потому что он чувствовал, как в нем самом угасает надежда, и готов был вот-вот пасть духом…

Цепляясь разумом за воспоминания, как альпинист за страховку, Мирей снова и снова перебирала события, предшествующие заточению – и не могла поверить, что стала жертвой чьей-то злой воли, пешкой в чужой игре.

…Изнасилованный Дюваль, позвонивший ей посреди ночи, Соломон, которого вызвала уже она, какие-то мутные типы, засевшие на вилле под видом поденщиков, нападение на нее, нападение на Соломона, удар в лицо, укол наркотика, появление Эрнеста Вернея, пытавшегося помочь, но попавшего в ту же ловушку, странная полиция и странно себя ведущие «врачи», новый укол, смутное ощущение долгой езды сперва в машине, а потом в тесном фургоне, подъем вверх по серпантину горной дороги, тошнота, липкий туман, кошмарные сны – и не менее кошмарное пробуждение в чужом доме, среди насильников и убийц из католической секты.

Такое случалось в кино и в книгах, о похищениях людей террористами и фанатиками, о кровавых ритуальных убийствах порой рассказывали в новостях, но чтобы она, материалистка, успешная, красивая, поглощенная охотой за удовольствием и построением карьеры, вляпалась в такое дерьмо и получила ту же незавидную роль, что и жалкий неудачник Дюваль?..

«Зачем я только поехала к нему!.. Может, никакого насилия и не было, он притворялся, чтобы заманить меня и Соломона… но нет, Соломон подтвердил… Или все это подстроила Сесиль? Из ревности и мести натравила на меня Райха с его фанатиками, и вот теперь – меня в самом деле убьют, как она и грозила?.. Нет! Нет-нет-нет!.. Я не хочу, чтобы так… так просто не может быть!»

– Нет, я не верю, не верю… Это ведь все какой-то розыгрыш, да?.. Психологический эксперимент, как у Зимбардо?.. (1) Эрни, пожалуйста… скажи мне: ты и Жан, и Соломон – вы ведь тоже в нем участвуете?.. Хватит, хватит, хватит… я больше не могу! Если это тест, эксперимент, ролевая игра, то я отказываюсь от участия!.. Скажи им, пожалуйста, пусть отпустят меня домой…

Голос женщины, надломленный, дрожащий, охрипший от слез, и весь ее жалкий беспомощный вид, подчеркнутый уродливым черным балахоном с аляповатой вышивкой, мог бы тронуть самое черствое сердце, а Эрнесту это зрелище просто разрывало душу… но поделиться ему было нечем, кроме собственного страдания.

Как и Мирей, он очень хотел попасть домой, открыть глаза – и убедиться, что события последней недели были просто дурным сном, что не существует ни мрачного дома, затерянного в горах, ни подвала с орудиями пыток, ни каменных коридоров, узких, душных и бесконечно длинных, по которым их волокли, как рабов, с завязанными глазами и скрученными за спиной руками, ни подземелья, где они оказались в конце пути, и где их приковали к стене, как волков или медведей, пойманных для зверинца.

Несмотря на пылкое воображение и увлечение готическими сюжетами, ему тоже было трудно поверить в реальность происходящего, однако и отрицать ее было невозможно. Тело ощущало стылый камень и давящую тяжесть стальной цепи, глаза видели серую мглу, едва рассеиваемую тусклым светильником, серебристые потеки на стенах, распятие в каменной нише и длинные черные скамьи по углам, а в самой середине – подобие алтаря, застеленное черной тканью. Выход из подземелья был только один, очень узкий, но и его наглухо закрывала плотная тяжелая дверь.

«Неужели это место – последнее, что мне суждено увидеть в жизни?» – спрашивал себя Эрнест, и сердце его сжималось в мучительной тоске, а из самого нутра поднимался к губам крик яростного протеста… Но этот крик ему пока что удавалось сдерживать, потому что он знал, что если сорвется – Мирей сорвется следом за ним, и они потонут в хаосе безумия даже раньше, чем до них доберутся убийцы. Нельзя было допустить подобного финала. Отсюда, из подземелья, жизнь казалась затухающей искрой, обрывком шагреневой кожи, (2), но все же она стоила того, чтобы за нее побороться…

Комментарий к Глава 6. Когда тайна скрывает тайну

1 имеется ввиду психологический эксперимент с условной тюрьмой, проведенный в 1971 году американским психологом Филиппом Зимбардо в Стэнфордском университете.

2 шагреневая кожа – см. одноименный роман Бальзака. Волшебная кожа исполняла все желания владельца, но при каждом исполнении уменьшалась в размерах. Когда кожа исчезла, владелец умер.

Визуализации:

1. Эрнест в плену:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=01555f6680d97fe076204cf747dedd5c

2. Окрестности шале с Маттерхорном на заднем плане:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=956fc53df678f881341961ede150f510

3. Картина Франсиско Гойи “Трибунал инквизиции”, вспомнившаяся Эрнесту:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=78b69ea4001c1c1c55686d83abe22071

========== Глава 7. Суд и жертвенник ==========

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь;

и стали бояться царя, ибо увидели,

что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд.

Библия, 3-я Книга Царств, 3:28

– Кадош! Кадош! Тише! Вы его убьете!

– Соломон, твою мать!.. Отпусти его горло, ты раздавишь ему трахею, и после этого он уже точно ни хуя не скажет!

– Доктор Кадош, придите в себя, казнить преступников – не ваша забота… Ну! Не вынуждайте нас с комиссаром причинять вам боль!

Дирк и Кампана сдвоенными усилиями пытались оттащить Соломона от белобрысого парня в черной футболке и штанах, напоминавших военную форму коммандос, но пока что не преуспевали.

Стальные руки хирурга сомкнулись на шее «пациента» и профессионально давили на выступ гортани: это не причиняло непоправимого вреда, но заставляло жертву испытывать все прелести контролируемого удушья…

Каждый раз, как парню удавалось глотнуть воздуха, он хрипел:

– Nicht! Nicht! Verschont! Ich werde es sagen! (Не надо! Не надо! Пощадите! Я все скажу!)

– Ja, Arschloch! Du wirst es sagen! Sei sicher! (Да, ублюдок! Ты все скажешь! Будь уверен!) – рычал Соломон, и в этот момент он так мало походил на цивилизованного европейца, и так сильно – на кровожадное дохристианское божество, что вызвал безмерное восхищение Дирка. Он обожал ситуации, срывающие с людей фиговые листки благовоспитанности и хороших манер, и вынуждающие проявить истинную природу, архаичную, без прикрас. Кадош не подвел: в саванне мирской жизни, где идет вечная борьба за ресурсы, и хищники с травоядными смешаны отнюдь не в равной пропорции, этот мужчина, без сомнения, был хищником… сильным, умелым, а в нужный момент – безжалостным и хладнокровным.

«Ах, до чего жаль, что он не охотится за душами вместе с нами… Замыслы Господа непостижимы, Он, конечно, во всем прав, но зачем же превращать во врагов тех, кто вместе мог творить поистине великие дела?..»

Теологические размышления лишь самую малость заставили Дирка промедлить с поиском болевых точек на локтях Соломона: умелое нажатие на них все-таки вынудило Кадоша выпустить добычу из удушающего захвата.

Кампана тоже не растерялся и, не мешкая, отпинал парня в сторону, на более-менее безопасное расстояние от разъяренного друга. Вот теперь можно было и поговорить.

…Дельмас, привалившись к стене часовни, шумно отдувался и вытирал пот со лба: сегодняшний день давался ему нелегко, и он внезапно ощутил все свои паспортные годы, все до единого.

На поверку роль главного «хорошего парня из вестерна» пришлась Франсуа не очень-то по плечу. Это было до чертиков обидно: он же и в рейд выехал, и командовал, и выслеживал, и наслаждался, чувствуя, как пистолет за ремнем приятно холодит спину, и кровь кипит от азарта – все как в настоящем боевике. Ничто не предвещало психологических проблем, а вот, поди ж ты, едва не сблевал и не наделал в штаны, когда не на экране, а наяву увидел распростертого на земле парня, окровавленного, с разбитой башкой и скрученного, как сосиска… Счастье еще, что этим полутрупом оказался не близнец Соломона, по чьим следам они ринулись дружной ковбойской четверкой после того, как прочли записку, оставленную в «Штокальпере» с указанием маршрута прогулки.

Выдохнуть после обнаружения незнакомца Дельмас не успел, потому что Соломон, завершив беглый осмотр пострадавшего, заявил, что открытой черепно-мозговой травмы нет, как нет и других сколько-нибудь серьезных повреждений, слышать, понимать речь и разговаривать пациент может – а значит, может и отвечать на вопросы…

Парень, хотя и выглядел бледным и помятым, поначалу заартачился, выпятил губу и промычал, что не собирается говорить со сраным жидом и его пидорскими дружками, и если его немедленно не развяжут, не усадят в машину и не отвезут, куда он скажет, то пусть пеняют на себя:

– Мои друзья вас сами найдут, пидоры! Найдут и кровью ссать заставят!

Должно быть, удар по голове напрочь отшиб мозги этому истинному арийцу из Гондо, а может, ума в его черепушке с рождения было немного…

У Дельмаса похолодело в животе, когда он увидел, с какой мрачной ухмылкой переглянулись комиссар Кампана и коренастый рыжеватый тип, наскоро представленный Кадошем как «герр Мертенс, советник», и каким зловещим огнем вспыхнули глаза Соломона. Желая предотвратить немедленную кулачную расправу – как-никак, парень был один и ранен, а их четверо – Франсуа обратился к нему:

– А ну-ка сбавь тон, приятель! Мы не звери, окажем тебе помощь, но и у нас, и у местной полиции есть к тебе несколько вопросов, и лучше тебе ответить сначала нам!

Его низкий голос звучал властно и уверенно, и, разносясь по кабинету парижского офиса, или по просторной квартире, обычно приводил и служащих и домашних к немедленному и беспрекословному повиновению. Но здесь, в швейцарских горах, все получалось несколько иначе, чем в Париже…

Парень ухмыльнулся, открыв выщербленные желтые зубы, сплюнул кровавую слюну на ботинок Дельмасу и ответил:

– Иди на хуй, пидор, срал я и на тебя, и на твоих дружков-педрил, и на легавых… и на этого вонючего жидка, который на меня со спины напал и трахнуть пытался… кабы он не сбежал, я б его в водопад скинул – охолонуть!

Он помотал головой и ощерился обломками зубов в лицо Соломону, видимо, воображая себя героем-жидоборцем:

– Что, съел, жидяра? Мне тоже есть что легавым рассказать… и про тебя, и про твоего ебанутого братца! Все равно вы сдохнете оба, вонючие твари! Мои братья вас достанут! И твоего пидорка-французика они тоже порежут на куски…

– «Твои братья»? Интересно. Я хочу про них послушать прямо сейчас. – тихо проговорил Кадош, и в следующее мгновение молниеносно схватил «героя» за горло – так, точно в самом деле собирался вытрясти из него душу вместе с правдой, и выдавить по капле никчемную жизнь…

Дельмасу же впору было благодарить бога, что присутствие Кампаны и рыжего Дирка, которые быстро сориентировались, что к чему, избавило его от необходимости принимать участие в жуткой сцене. Но ему хватило впечатлений и как пассивному наблюдателю…

Парня сперва допрашивали прямо на площадке около часовни, благо, постройка надежно скрывала мужчин от взоров тех, кто мог проехать по дороге, потом перетащили в дельмасовский внедорожник, способный, по словам Кампаны, «вместить первый парашютно-десантный полк в полном составе» – и продолжили там.

Беседа получилась долгой и трудной, зато они узнали главное: Исаак сумел спастись из рук незадачливого убийцы и, вероятно, пошел дальше по тропе, берущей начало в подлеске за часовней, а Эрнест и Мирей еще утром находились в шале, в подвале, и если их сейчас там нет – скорее всего, они «в бункере». Вот только что это за «бункер», и где находится вход в него, убийца действительно не знал, только слышал разговоры старших товарищей…

Поняв, насколько серьезно влип, парень стал напоминать плохо взбитый опавший омлет; он плакал, ныл, каялся, умолял не убивать, и снова и снова повторял, что больше ничего не знает, и конечно, конечно покажет все известные ему тайники на территории шале. В конце концов ему поверил даже Соломон – после того, как в процессе допроса заставил пленника пару раз обмочить штаны и униженно попросить прощения за первоначальную грубость по отношению к незнакомым людям.

– Ну, что будем делать, господин Кадош? – спросил Кампана, закуривая и предлагая по сигарете остальным мужчинам, не исключая «задержанного», который жадно схватил угощение скрюченными пальцами. – Поедем сразу туда, в это чудесное местечко с шале, или переиграем весь план и для начала отправимся искать в горах этого непоседу, твоего братца? До заката еще есть время…

– До заката есть, а вот у Эрнеста и мадемуазель Бокаж его может и не быть. – глухо отозвался Соломон. – Райх больше не связан условиями нашей сделки, и может следовать своему безумному плану, как только пожелает.

Он чувствовал себя так, словно его пилят пополам: очень хотел встретиться братом, убедиться, что Лис жив и здоров, а если ранен, то легко, успокоить его и успокоиться самому – и с равной силой хотел как можно скорее вызволить любимого из плена… но прямо сейчас нужно было выбрать что-то одно.

В памяти сразу всплыло бледное лицо Райха, его улыбка, полная мнимого сочувствия, и вкрадчивый голос:

«Трудный выбор – между братом и любовником, не правда ли, Кадош? Что перевесит – священный голос крови или неуемная похоть?.. Я бы поставил на похоть, но ведь вы еще и гордец, каких мало, так что да, выбор труден, и я не берусь предсказать исход… просто помните, что одного из них вам все равно придется отдать. Жертва богу… ценная жертва… как учит ваша религия, разумеется ложная, но очень древняя, и, надо признать, весьма прагматичная».

Отделаться от этой галлюцинации было не так-то просто, но Соломон по привычке держал лицо и со стороны выглядел совершенно спокойным. Неприлично спокойным, как не преминул бы отметить Райх…

– Мы поедем в шале, а в горы за братом пусть идут твои «коммандос», Юбер, как и собирались. Поиски могут занять много времени, а темнота не сыграет нам на руку. Лучше действовать одновременно в двух направлениях.

– Я тоже голосую за шале, и чем скорее мы туда доберемся, тем лучше, – спокойно промолвил Дирк. – Я согласен с месье Кадошем: положение более чем серьезное… и оно весьма осложняется тем, что мы понятия не имеем, где сейчас драгоценный отец Густав, впереди нас или позади.

– Тогда чего мы время теряем, стоя на дороге, и нюхаем дерьмо этого поганца, уделавшего мне весь салон? – буркнул Дельмас и завел мотор. – Поехали, хватит ему прохлаждаться… пусть пользу приносит!

Дирк ухмыльнулся своим фирменным способом, так, что его лицо превратилось жутковатую маску смерти, и заботливо склонился над пленником (тот скурил сигарету до фильтра, но не желал выпустить остаток из разбитых губ):

– Ты очень спешил увидеться со своими братьями, да, малыш? Не переживай: скоро мы тебя им передадим с рук на руки, они тебя отмоют, полечат и уложат в постельку. Ведь так и должны поступать добрые братья с теми, кто оступился и предал их, да?

– Н-нет… – проныл парень и еще сильнее вжался спиной в кожаное сиденье, чтобы оказаться как можно дальше от Дирка: – Н-нет!.. Не отдавайте меня им… я же обещал, что помогу… помогу вам искать бункер… и покажу тайники… только не надо меня там оставлять, я лучше в тюрьму сяду!..

– Перестаньте, герр Мертенс, – поморщился Соломон. – Не пугайте его больше, чем это необходимо, еще не хватало, чтобы он помешался от страха.

– Как угодно, месье Кадош, – легко согласился «советник». – Ну так что, мы едем?

– Да, да, едем, но нам в любом случае надо дождаться моих ребят, чтобы нормально обо всем договоримся, с учетом новых обстоятельств, – заявил Кампана. – Они и без подсказок отыщут твоего брата, Соломон, благо, знают перевал и каждый камешек на нем как свои пять пальцев, вот только они заслуживают знать, что произошло здесь, около часовни. И лишние свидетели нам очень даже не помешают, когда придется объясняться с властями… Ты согласен, надеюсь?

Трое «коммандос» из Церматта, бывшие сослуживцы Кампаны, уже лет десять как осевшие в Швейцарии, и работавшие на горнолыжном курорте на относительно мирных должностях инструкторов и спасателей, должны были стать их прикрытием и подстраховкой на случай большой заварухи в шале – но по всему выходило так, что отряду снова придется разделиться, и выполнять разные миссии…

Соломон посмотрел на часы:

– Ладно. Они наверняка уже успели проверить снаряжение и покормить пса, и выехали следом за нами, как и обещали, через полчаса, стало быть, должны вот-вот появиться. Подождем.

Новая потеря времени, хотя и была вынужденной, казалась непростительной и опасной. Соломона немного утешало чувство гордости за брата, в одиночку сладившего с матерым убийцей, даже после удара электрошокером, и упоительное сознание их вечной синхронности, гармоничного согласия в поступках и устремлениях. Они оба не уступали ни дюйма на сложном маршруте, и, хотя и разными дорогами, но шли к одной цели, по горячим следам одного и того же человека.

***

Косуля шла за ним от самой часовни, не приближаясь, но и не удаляясь настолько, чтобы Исаак перестал видеть или хотя бы слышать ее. Она то перебегала тропу, то шуршала листьями где-то сбоку, а порою ее длинное пятнистое тело мелькало на повороте, как дорожный указатель, чтобы он точно не сбился с правильного пути… В другое время он бы поумилялся и поудивлялся повадкам умного животного, которое без всякого преувеличения спасло ему жизнь, но сейчас все силы и помыслы Лиса были сосредоточены только на одном: поскорее найти прогалину, окруженную соснами, развалины хижины и замшелый колодец…

Ноги у него еще слегка дрожали после удара током, но тошнота прошла, и координация движений полностью восстановилась – то ли организм оказался настолько крепким, то ли стоило благодарить долгие годы гимнастических тренировок, закалившие тело, так что оно сделалось на порядок выносливее. Зато рана на спине, под левой лопаткой, оставленная острием альпенштока при падении, сильно саднила, а Исаак был лишен возможности осмотреть ее и что-то предпринять. Порой по телу пробегала остаточная болезненная волна – тогда он весь покрывался мурашками и вынужден был останавливаться, чтобы выровнять дыхание и заново сфокусировать взгляд.

Эти невольные задержки приводили Лиса в бешенство. Каждый раз он обзывал себя слабаком, трусом, паршивым неженкой, и, разрядив вслух целую обойму ругательств, странным образом ощущал прилив сил и смягчение боли, вместе с готовностью двигаться вперед.

Он вызывал в воображении образ Эрнеста – прекрасное лицо с тонкими чертами и неожиданно сильным, упрямым подбородком, и глаза – по-кошачьи загадочные, глубже лесного озера, зеленее майской листвы, и взгляд, что так легко вспыхивал от гнева или страсти, и гриву волос, цвета печеного каштана, пахнущую утренним дождем, терпким табаком и весенним садом, в которую так сладко было зарываться губами… Лис тянулся за этой фантазией, как мореплаватель за спасительным светом маяка, и шептал:

– Я иду, Торнадо, иду…

Он раздвигал ветви, нависавшие над тропой, перешагивал через валуны, обходил деревянные лотки для дождевых ручьев, тут и там перерезавшие прямой путь – и не забывал всматриваться в каждую тень на обочине, чтобы не пропустить статую Мадонны… ту самую, после встречи с которой, по словам Ксавье, нужно было только повернуть налево.