Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

========== Часть 3. Глава 1. Партия переходит в эндшпиль ==========

Ворона грязью перемажет крылья —

Никто и не заметит всё равно,

А лебедь, несмотря на все усилья,

Отмыть не сможет с белизны пятно…

В.Шекспир

Помоги усилью

Того, который из любви к тебе

Возвысился над повседневной былью…

Данте Алигьери

– Странный он человек, этот Соломон Кадош, – задумчиво сказала мадам Кашуа, потягивая холодный коктейль с мартини и с аппетитом закусывая спиртное крохотным канапе с листиком салата. – На его месте я бы постыдилась показываться людям на глаза – после такого-то позора – а он, смотрите-ка, разгуливает по набережной как ни в чем не бывало. Будь я судьей, ни за что бы не выпустила такого негодяя из-за решетки до самого суда, даже за миллион залога! Но всем известно, как такие дела решаются между евреями…

– А вы что, с ним знакомы, мадам? – поинтересовался ее кавалер, и, поправив на носу темные очки в модной дорогой оправе, принялся увлеченно рассматривать стройного широкоплечего мужчину, в джинсах и серой футболке, недавно присевшего за соседний столик в пляжном кафе.

Женщина фыркнула:

– Знакома? Вот еще! Просто я читаю газеты и смотрю новости каждый день. Я не вожу знакомств с такими, как он… никогда не водила, – ярко накрашенные губы презрительно искривились. – Мало того, что этот еврей – выскочка, неизвестно откуда взявшийся, так еще и… faggot.

– Кто-кто? Как вы сказали?

– Ах, дружок! Во французском языке для этого мерзкого явления просто нет приличного слова… Он гомосексуалист.

– А-а, culatone! Так мы называем эту публику в Италии, – захохотал молодой человек, и дама, кокетливо улыбаясь, шикнула на него, не упустив предлога, чтобы сжать, а потом погладить мускулистое плечо и бугрящийся бицепс, туго обтянутый рукавом шелковой летней рубашки:

– Тише, Карлито! Я не хочу, чтобы он нас услышал… Он же психопат, неизвестно, что может выкинуть.

– Нуууу, дорогуша, не набросится же он на нас с опасной бритвой! – тот, кого назвали Карлито, снова громко хохотнул. – Ему и спрятать-то ее негде. Не думаю, что у него есть еще какой-то ствол, кроме того, что в штанах.

– Фу, какой ты нехороший, Карло!.. – мадам Кашуа допила коктейль, и по ее порозовевшим щекам и блестящим глазам было видно, что она все меньше думает о «психопате Кадоше», и все больше о молодом жиголо, скрашивавшем ее досуг.

Соломон слышал все, что они говорили, слышал каждое слово, но продолжал спокойно ждать свой заказ и просматривать банковские счета и документы. Он не собирался пересаживаться подальше или каким-то иным образом демонстрировать, что ему есть дело до грязных сплетен относительно собственной персоны. За последние несколько дней перешептывания, косые взгляды и повышенный интерес со стороны незнакомых людей сопровождали каждое его появление на публике и успели стать чем-то вроде привычного фона, как плеск воды или крики чаек.

Он только один раз с горькой иронией признался Кампане:

– А это непросто -быть знаменитостью… Хорошо еще, что у меня только местная слава, с мировой я бы не совладал.

На этом тема злых языков и бульварной прессы, не прекращающей смаковать сальные подробности дела «медиков-педиков», была закрыта. И у Соломона, и у Кампаны, и у Матье Кана хватало других дел и острых вопросов, связанных с главной задачей – тянуть время и создавать дымовую завесу для Исаака и Франсуа, отправившихся в Швейцарию на поиски пропавших заложников.

…После телефонного разговора с Эрнестом он получил от Райха два дня на поиск денег (первый транш в пользу фонда «Возрождение» должен был составить не менее миллиона франков) и подготовку договора о передаче клиники «Сан-Вивиан» под патронат фонда, с немедленным включением в перечень услуг лечебного заведения программы репаративной терапии. Руководителем программы следовало объявить мадам Сесиль Дюваль, а куратором от имени фонда – самого Райха.

Условия были не просто кабальными – неисполнимыми, и Соломон, держась с неизменной твердостью, вопреки паническому вою внутренних демонов, сумел удвоить райховский срок. Ему помог календарь: Густав нехотя, но согласился, что празднование 14 июля (1) существенно осложнит рутинные деловые процессы, поскольку ни одна уважающая себя контора попросту не будет работать.

На прощание Райх не обошелся без предостерегающего напутствия.

– Не вздумайте хитрить со мной, Кадош: сделаете хуже не только себе, но и прекрасному виконту де Сен-Бризу… Настало время признать проигрыш и честно-ну, насколько это возможно для человека вашей крови – заплатить по счетам.

Он довольно улыбнулся и, по-змеиному качая головой, добавил:

– Я пошел вам навстречу, как добрый христианин, понимая, что вы в отчаянном положении… Мне вовсе не нужно, чтобы вы наделали новых глупостей, наоборот, я призываю вас вести себя разумно. Не тратьте времени на поиск помощи там, где вы ее все равно не получите… вся Франция будет пребывать в праздности, отмечая изгнание короля и начало своего пути в погибель, но в Швейцарии продолжат бодрствовать.

Напряженный слух Соломона сразу же уловил странный проговор – при чем тут Швейцария, мог бы спросить он, но упоминание его родины из уст Райха на удивление логично сочеталось с намеками Эрнеста, пытавшегося секретно сообщить, где его прячут похитители.

«Итак, Швейцария, это совершенно ясно, и не Женева, это тоже ясно. Они увезли его в горы, и держат где-то вблизи лыжного курорта, либо Вербье, либо Виллара, потому что Эрнест упоминал о Ксавье…»

Четыре дня на поиски – это было, конечно, лучше, чем два, но, учитывая расстояния, скудость информации, беспощадное давление Райха и судебное ограничение в виде подписки о невыезде, времени оставалось чертовски, чертовски мало…

У Соломона кровь стыла в жилах от перспективы остаться ни с чем, и он, как утопающий за соломинку, цеплялся за веру в сверхъестественную интуицию брата и его фантастическую везучесть. Ну кто еще, кроме Исаака, сумел бы увидеть вещий сон, поверить в него и на основе своих ночных галлюцинаций придумать целый план поисково-спасательной операции вблизи Маттерхорна?..

И кто, кроме Франсуа Дельмаса, авантюриста и смельчака, не считавшегося ни с какими тратами, когда речь шла о приключении – и о друзьях, дорогих его сердцу – мог бы этот план поддержать личным участием?

И кто, кроме Кампаны, согласился бы с приведенными доводами, и, несмотря на шаткую фактологическую основу, веско проронил:

«Шансов на успех немного, но мы рискнем» – и сразу же начать переговоры с агентами, способными обеспечить прикрытие двоим солдатам удачи, рыщущим по Швейцарии на свой страх и риск?

И кто, кроме Матье Кана, понимая все риски задуманного, включая собственные репутационные и финансовые потери в случае неудачи, взялся бы сражаться с ветряными мельницами, да так рьяно, чтобы зрелище адвокатского поединка с судебной системой отвлекало общественное мнение и лазутчиков «Опусов Деи», и тем самым сгущало дымовую завесу для заговорщиков?..

И кто, кроме Витца и матушки, категорически отказавшейся уезжать домой, когда оба ее сына сражаются на передовой за освобождение нежданно обретенного третьего, в лице Эрнеста – кто, кроме них, взвалил бы на себя обеспечение тыла на территории клиники и в Валлорисе, держа круговую оборону от шпионов и вездесущих журналистов?

Соломон невольно улыбнулся, подумав, что в глазах Райха его друзья и добровольные помощники наверняка предстали бы этакой армией тьмы, бесами, имя которым – легион… И что этот «добрый человек» крайне сожалеет, что общественный прогресс отменил такую меру воздействия на содомитов, еретиков и прочих слуг сатаны, как сожжение на костре.

На фоне огромного количества задач, которые требовалось решать практически одновременно, при том, что каждая была сложна по-своему, неприязненный шепоток за спиной беспокоил Кадоша не сильнее звона посуды. Но слух и зрение, обостренные до предела, все же не позволили ему упустить из виду повышенный интерес, с каким его рассматривал кудрявый и загорелый молодой человек за соседним столиком.

Модно одетый, ухоженный, спортивный, он был настолько же привлекателен, насколько и грубоват: подувядшая, но элегантная дама, потягивающая коктейль в его обществе, вероятно, находила в некуртуазных манерах особую прелесть. Она жеманилась, хихикала и закатывала глаза, как влюбленная школьница, хотя на вид ей было за пятьдесят. Глядя на эту парочку, сложить два и два было нетрудно: местный жиголо, очень опытный, и постоянная клиентка, питающая некие иллюзии относительно природы их отношений.

«Какого дьявола ему от меня нужно?» – спрашивал себя Соломон, поскольку красавчик не прекращал сверлить его глазами, а один раз даже приподнялся на стуле, чтобы получше рассмотреть не то салат на тарелке, не то лежащую рядом папку с документами. – «Если это не очередной шпион Райха, который не оставляет меня своими заботами, то остается два варианта: агент полиции, следящий, чтобы я не нарушал условий освобождения из-под стражи, или… у него ко мне интерес иного рода. Вот уж не вовремя, дружок, честное слово».

Справедливость последнего предположения Соломона подтверждали некие особые черточки в облике парня, ничего не говорящие профанам, но совершенно прозрачные для адепта того же мужского сообщества: небольшая круглая сережка в левом ухе, проколотом чуть выше мочки, несколько необычных колец – тонкое серебряное на мизинце, и довольно массивное, даже брутальное, из трех видов золота, на указательном пальце. Картину дополняла татуировка с меркурианским символом мужественности на сгибе локтя.

Когда они случайно встретились взглядом, парень нимало не смутился, спокойно выдержал прямой зрительный контакт, ухмыльнулся, открыв крепкие белые зубы, и слегка кивнул головой, явно намекая, что не против углубить знакомство… Выходило, что словечком «culatone»(2), залихватски брошенным на воздух, жиголо хотел не столько задеть Соломона, сколько представить самого себя.

Кадош вздохнул и погрузился в дальнейшее изучение условий банковского договора на открытие аккредитивного счета. Возни с ним предстояло немало, но именно поэтому вариант расчета с Райхом через аккредитив казался наиболее предпочтительным. В этом случае, для получения денег, переведенных на счет, доброму дядюшке Густаву придется выполнить некое обязательное условие…

«Мальчик мой… Где ты?..»

Соломон прикрыл глаза, с трудом проглотил комок в горле и потер напряженную шею. След от удавки почти прошел, но чувство удушья никуда не делось… Соломон понимал, что не сможет свободно дышать, пока его любимый находится в руках безжалостного фанатика, имеющего в сердце не больше доброты и сочувствия, чем ядовитая рептилия.

«Ты вернешь мне моего Эрнеста, гнусная тварь… Я не позволю тебе убить его так же, как ты убил Ксавье».

***

Карло понемногу терял терпение: он полдня потратил на выслеживание пресловутого доктора Кадоша, и времени для исполнения задуманного у него оставалось в обрез. Мадам Кашуа, прикончив вторую порцию закусок и третий коктейль, уже вовсю ерзала на стуле и бросала на своего спутника такие зовущие взгляды, что было ясно – ей не терпится, как течной кошке. Значит, от силы через пятнадцать минут дамочку нужно отвести в номер отеля и оприходовать в лучшем виде – работа есть работа, халтурить Карло не привык, несмотря ни на какие уважительные причины.

Но у Кадоша, который уже успел выпить большую бутылку минеральной воды и бог знает сколько кофе, должно быть, сердце было как у быка, а мочевой пузырь из железа. Он все сидел и сидел за столиком, что-то читая, делая пометки в документах, и не проявлял намерения прогуляться в сторону мужской уборной. Карло же мог незаметно поговорить с ним только там, поговорить и передать секретное послание от Жана…

«Ну, встанешь ты или нет, черт тебя побери?!» – мысленно взывал он к упорному доктору. – «Мне ведь еще работать допоздна. Где, твою мать, тебя разыскивать в ночи, я же понятия не имею, куда ты ходишь развлекаться, и сколько лишнего народу за тобой таскается! А домой к тебе сразу соваться – нет уж уволь, я не такой дурак».

Наконец, внушение сработало. Кадош поднялся и пошел в нужном направлении. Карло тоже вскочил, почти что отмахнулся от своей дамы дежурным: «Я сейчас вернусь», – обогнал объект своего внимания у лестницы, ведущей на технический этаж, и, когда Соломон вошел в туалет, жиголо поджидал его там.

– Чао, синьор. Долгонько ж вы испытывали мое терпение…

Мужчина раздраженно нахмурился и сделал движение головой, понятное каждому профессионалу уличного съема и означавшее полное отсутствие заинтересованности в контакте.

Карло даже стало немного обидно – пусть он и не собирался взаправду предлагать секс, но не привык, чтобы его так явно отшивали… Тем более, этот «царь Соломон», о котором Жан прожжужал все уши, оказался действительно шикарным мужиком, ухоженным, фигуристым, с такой подтянутой задницей и с таким здоровенным концом, что у Карло почти что встал только от одного взгляда на подобное богатство.

«Ничего, красавец, готов поспорить на сто франков, что ты мне сам начнешь глазки строить, как только поймешь, в чем дело…»

Жиголо мстительно усмехнулся, дождался, пока Кадош отольет, застегнется и подойдет к умывальнику. Тогда он снова приблизился и, положив руки на края раковины, не поворачивая головы в сторону объекта и делая вид, что разглядывает себя в зеркале, тихо проговорил:

– Привет, доктор. По-итальянски шаришь?

– Parlo un po’. Cosa vuoi? (Немного говорю. Что ты хочешь?)

– Ho un messaggio da Jean Duval per te. (У меня для тебя послание от Жана Дюваля).

– Quale messaggio? (Какое послание?) – голос Кадоша был сухим и бесстрастным, как у автомата, но губы невольно дрогнули, и в глазах вспыхнул жадный интерес.

– Molto importante. A proposito di chi ha creato tutto il casino per cui ti ha richiamato… vuole dirmi come e’stato… te e il tuo avvocato. (Очень важное. Насчет того, кто с ним сотворил все дерьмо, за которое притянули тебя… он хочет рассказать, как все было… тебе и твоему адвокату).

Соломон резко обернулся, прислушался, гадая, может ли кто-то прятаться в закрытых кабинках, и заявил:

– Non possiamo parlare qui. (Мы не можем говорить здесь).

– Pensi che io sia un idiota e ho dormito da orinatoio per vedere un cazzo di cazzo? So di essere seguita. (Думаешь, я кретин, и караулил тебя у писсуара, чтобы на твой охуенный хуй посмотреть? Я знаю, что за тобой следят).

– Dove e quando? (Где и когда)?

– Di sera. Assegna un luogo e un orario. (Вечером. Назначай место и время).

***

Когда Матье позвонил ему и сообщил место проведения «военного совета», выбранное Соломоном «по объективным причинам», Кампана от злости готов был задницей колоть орехи. Ну надо же – назначить важную встречу, которая бог знает на сколько затянется, в клубе для голубых! Мало того, что ему в связи с расследованием «дела о Нотр-Дамской химере» и поисками виконта де Сен-Бриза приходится вникать в такие подробности частной жизни любителей сильного пола, что с души воротит, так еще и весь вечер придется торчать в притоне, где педики кишмя кишат, и будут на него пялиться, как на своего… А то и приставать…

Юбер, конечно, сумеет постоять за себя, и не поскупится на зуботычины особенно рьяным поклонникам брутальной красоты, но едва ли драка в увеселительном заведении пойдет на пользу всей команде. Остается только одно – засунуть свое чистоплюйство в портмоне и терпеть, повторяя заклинание: «Это нужно для дела».

Как опытный полицейский, не раз и не два работавший под прикрытием, он понимал резоны Кадоша и Кана, и соглашался, что приватная комната в чилл-ауте – самый надежный бункер, куда не просунуть нос райховским прихвостням, и откуда наружу не просочится ни одно лишнее слово, но… но… черт побери! Черт побери!

Все время, пока он готовился выдвигаться по указанному адресу, Кампана в красках припоминал рейды по злачным местечкам парижских районов Клиши, Марэ и Сен-Жермен (3). Все эти дискотеки, где мужики танцевали, прижимаясь друг к другу, некоторые – размалеванные, на каблуках, в женских шмотках, другие – в черной коже, с татуировками… Затемненные бары в полуподвалах, где под потолком висел сладковатый кумар марихуаны, перемешанный с парами алкоголя и острым запахом пота и семени, а вдоль стен скользили тени, одновременно похожие на персонажей из порно и фильмов ужасов… Грязные подворотни, заплеванные закутки, где «легавые» регулярно отлавливали «голубков» со спущенными штанами, в процессе отсоса или самой что ни на есть откровенной гомоебли… Потом, при свете дня, в полицейском участке, некоторые из задержанных оказывались вполне приличными с виду людьми – отцами семейства, сотрудниками крупных фирм, знаменитостями из мира богемы и даже священниками.

У Кампаны не укладывалось в голове, что его друг Соломон, отличный доктор, крепкий и сильный мужик не робкого десятка, способный в хорошей компании перешутить и перепить кого угодно, и вообще – всегда ведущий себя нормально, тоже посещает подобные места (и в поисках того же самого). Само собой, он не держал над ним свечку, и не собирался начинать, наоборот, старался игнорировать все, что напоминало о нетрадиционных любовных пристрастиях Кадоша – и ему была крайне неприятна необходимость полного погружения в атмосферу «голубой планеты», пусть и весьма краткого. Едва ли дискомфорт от клубной обстановки окажется достаточно силен, чтобы не в лучшую сторону сказаться на профессиональных качествах, но комиссар, будь у него выбор, предпочел бы не рисковать.

Немного утешало осознание, что он, строго говоря, не при исполнении. Согласно договоренности с месье Претром, (4) его командировка на Ривьеру была оформлена и обставлена как отпуск, и никакие действия Кампаны, даже самые экстравагантные, не могли нанести урона чести мундира. При этом поездка складывалась удачно, и политика инкогнито приносила свои плоды; комиссар надеялся в недалеком будущем записать себе на счет раскрытие не только похищения Эрнеста Вернея, но и как минимум одного убийства, совершенного лично Густавом Райхом…

Чем больше Юбер узнавал об этом милом и благодушном мужчине средних лет, интеллигентном преподавателе католического колледжа, чем глубже влезал в его тайные дела, тем больше убеждался, что интриги вокруг наследства Шаффхаузена и вымогательство денег в пользу некоего фонда, были только верхушкой айсберга. Вот только успеть бы остановить «преподавателя», связать ему руки – лучше всего в прямом смысле! – и взять, что называется, на горячем, на месте преступления, при условии, что это не повлечет новые жертвы и неприемлемый ущерб… Ведь Райх и его покровители из «Опус Деи» определенно не церемонились с выбором средств, когда им здорово припекало задницу, и при этом находились под защитой авторитета католической церкви и презумпции невиновности.

Кампана еще не видел, как соединить концы с концами, выстроить из разрозненных фактов целостную картину преступления. Он чувствовал себя охотником, который выследил зверя, загнал его в нужную часть леса, но пока только расставляет ловушки и подбирает подходящую приманку…

Ну что ж, насколько можно было судить по краткому объяснению Матье и сухому комментарию Соломона, которому Кампана позвонил сам перед выездом из отеля, чтобы справиться о маршруте, у них неожиданно появился шанс если не выиграть сходу всю партию, то объявить противнику шах… А если Исаак и Франсуа Дельмас добьются успеха в своей затее и сумеют отыскать заложников в Швейцарии, где-то между Монбланом и Маттерхорном, задача сойдется с ответом. В игре с такими ставками можно было и перетерпеть вечерок в гей-клубе.

– Надеюсь, у них там по крайней мере есть хорошая выпивка… – пробурчал комиссар и, несмотря на жару, застегнул все пуговицы летней рубахи, а сверху накинул еще и куртку.

***

– Он придет, – сказал Соломон с непререкаемой уверенностью. – Я знаю точно.

Матье слегка поджал губы – дескать, ваши бы слова да богу в уши, месье Кадош, но стоит ли так полагаться на обещания проститута? – и заметил вскользь:

– В любом случае нам есть, что обсудить, и это место самое подходящее. Месье Кампана, вы ведь принесли фотографии и выписки, о которых мы говорили по телефону? Если не возражаете, я хотел бы их сразу просмотреть и отобрать подходящие, чтобы приобщить к аргументам защиты.

– Не возражаю, – кивнул Юбер и, вытащив из кармана конверт с нужными материалами, передвинул его по столу в сторону Матье:

– Очень надеюсь услышать, что я не зря сбивал ноги и наживал себе язву, и это поможет вам превратить Соломона из обвиняемого в свидетеля обвинения…

Адвокат коротко поблагодарил, с жадностью завзятого трудоголика вцепился в бумаги и на какое-то время выпал из окружающей реальности.

Настала очередь Кадоша вздохнуть и скептически приподнять брови:

– Едва ли Райх всерьез рассчитывал упрятать меня в тюрьму, он убедительно доказал, что у него совсем иной интерес к моей персоне; однако эта хитрая змея всегда знает, когда ужалить, а когда проскользнуть между пальцами… Ты сумел найти компромат на Рафаэля, который на самом деле Гаспар, как выяснилось, но на Райха у нас до сих пор ничего нет, кроме его ночных откровений у меня дома и днем в церкви.

– Ты забыл про показания Жюльена, так удачно раздобытые твоим… ээээ… твоим другом, – хмыкнул Кампана. – Поверь моему опыту: каждое доказательство, каждая улика в отдельности могут казаться шаткими и слабыми, но представленные скопом, и грамотно представленные – а для этого у нас есть мэтр Кан – всегда производят впечатление и на прокурора, и на судью.

Матье, не отрываясь от фотографий, кивнул, соглашаясь с доводами полицейского, и назидательно поднял палец:

– Вы отлично поработали, месье Кампана. Не считая самого доктора Дюваля, этот «поденный рабочий» – основной свидетель «преступления», и то, что он, оказывается, имеет столь бурное прошлое, привлекался к суду за вымогательство и нанесение телесных повреждений, да еще подозревался в убийстве, просто подарок судьбы. Настолько роскошный, что я невольно начинаю сомневаться в его реальности…

– То есть как это? – в один голос спросили Соломон и Кампана, причем голос доктора прозвучал удивленно, а комиссара – возмущенно.

Матье цинично улыбнулся и пояснил:

– Множество очевидных улик и доказательств, рассыпанных щедрой рукой прямо под носом, на поверку часто оказываются дорожкой из хлебных крошек, ведущей прямехонько к домику ведьмы… И мне сдается, что герр Райх заранее просчитал наш ход с проверкой свидетеля. Это все дымовая завеса. Такая же, как та, что сейчас создаем мы. Ты прав, Соломон: Райх не собирается засаживать тебя в тюрьму, это слишком просто, и, если разобраться, совсем не в интересах «Опус Деи». У него на уме что-то совсем другое… помимо денег… и даже помимо твоего брата, которого он требует принести в жертву. Меня очень тревожит, какие козыри прячет в рукаве этот сладкоречивый шулер.

Кадош ничего не ответил, но помрачнел и побледнел, замкнулся в своих мыслях: опасения Матье Кана отзывались болью в душе, поскольку очень походили на правду, и совпадали с его личными страхами.

– Знаете, господа, для меня все это очень мудрено, – заявил Кампана и потянулся за начатой, но недопитой бутылкой пива. – Что до меня, мне совершенно плевать, что там себе думает и воображает этот религиозный маньяк-извращенец… Меня интересуют только факты, факты и еще раз факты. Состав преступления. Кто он такой, этот Густав Райх, что натворил? Пытался убить месье Вернея – раз; убил миссис Шеннон – два; подстроил похищение двоих людей с целью вымогательства и шантажа – три; и, наконец, если я правильно понимаю ситуацию, телесные повреждения, полученные доктором Дювалем, тоже появились не сами по себе, а нанесены подручными Райха… Вот факты, друзья мои! Если даже оставить в стороне ту историю десятилетней давности… что имела такие печальные последствия… – и ныне содеянного вполне хватит, чтобы упечь герра Райха на пожизненное. Чем скорее, тем лучше.

– Аминь, – усмехнулся Соломон и чокнулся с Юбером своей бутылкой. – Мы все с этим согласны. И ключ к достижению цели – освобождение Эрнеста и Мирей, которые пока что не найдены. Круг замкнулся, как и десять лет назад, когда мы почти вот так же искали Ксавье Дельмаса.

«Искали и нашли… но увы, слишком поздно.»

– Ничего он не замкнулся! – горячо возразил Кампана и стукнул кулаком по столу, так что хлипкая конструкция трусливо затряслась, а пиво из только что открытой бутылки выплеснулось на скатерть.

Соломон придержал стаканы, Матье – документы, а Юбер, не обращая внимания на учиненный им беспорядок, продолжал взволнованный монолог:

– Пусть каждый из нас делает свое дело, то, что может, и то, что должен. Я буду дальше вести расследование по своим каналам, проверять всех, кто так или иначе связан с делом, а заодно искать выход на этого прогрессивного кардинала, который уже пару раз давал по шапке опусдеистам; ты, Соломон, продолжай заправлять Райху мозги, держи его на денежном крючке, пусть думает, что ты испугался и лезешь вон из кожи, чтобы выкупить свою свободу и свободу виконта, и держи связь сам знаешь с кем – я, как и ты, верю, что им повезет! Ну, а вы, месье Кан…

– Знаю, знаю, месье Кампана. – тон адвоката был несколько надменным: Кан терпеть не мог, когда ему указывали, что делать, даже в шутку. – Мое дело – снять с месье Кадоша все обвинения и подать встречный иск, о злонамеренной клевете и лжесвидетельстве. Ваши сведения очень пригодятся. Но… где же главный фигурант сегодняшнего вечера? Карло… или как там его. Вы, Кадош, еще полчаса назад анонсировали его скорое появление, однако этот субъект явно не торопится.

– Могу только повторить – он придет. Я готов поспорить на тысячу франков, что информация, которой он готов поделиться, важнее всего, что у нас сейчас есть по делу.

– Побереги свою тысячу… – кисло усмехнулся Матье. – Если ты окажешься прав, то за свои ценные сведения этот представитель древнейшей профессии запросит кругленькую сумму.

Кампана неожиданно для себя засмеялся. Вопреки его первоначальным опасениям, находиться в гей-клубе оказалось не так уж противно – это вообще был скорее танцевальный бар, хотя здесь имелась обширная приватная зона, поделенная на несколько секторов с комнатами отдыха и… кабинками для секса. К счастью, комнаты и кабинки находились по разные стороны от танцпола, выполнявшего роль разделительной полосы, и Юберу не пришлось даже мельком увидеть спущенные штаны, голые задницы и стояки, и прочее непотребство. В той части, где они расположились, скрывшись за плотными малиновыми занавесями, стояли удобные диваны, горел уютный свет, и заводная музыка, долетавшая с дискотеки, не оглушала и не раздражала, а веселила.

– А здесь довольно-таки неплохо! Теперь я понимаю, Соломон, почему ты выбрал это местечко… Приятное с полезным. Интересно, кухня у них работает? Я бы с удовольствием съел сэндвич, у меня с утра маковой росинки во рту не было.

Увы, Кампане не суждено было спокойно поужинать. Едва он успел высказать свое желание, приватность обстановки нахально нарушила чья-то уверенная рука, отодвинувшая занавеску. Жеманный голос спросил:

– Тук-тук… кто в домике живет? Вечера вам доброго, синьоры. Не угостите ли бокалом вина?

Соломон, с трудом, но все-таки узнавший утреннего знакомого, пришедшего к тому же в сопровождении компаньона, вежливо ответил на приветствие и пригласил гостей присоединиться к компании:

– Прошу вас, господа. Располагайтесь.

В убежище заговорщиков сейчас же проскользнули две фигуры: мужская и… тоже мужская?.. Под слоем яркой косметики и шелковым «гаремным» бурнусом было сложно разобрать, какой биологический пол имеет разнаряженная «одалиска», в полосатых полупрозрачных шальварах и тунике нежного персикового цвета.

При одном взгляде на колоритную парочку, сердце Кампаны упало, на лбу выступил пот, а во рту пересохло:

«Вот оно, началось!.. Педики… Услышали нас, видно, и пришли предлагать себя. Размалеваны-то как, ну чисто клоуны на ярмарке!.. Так, спокойно, Юбер, спокойно, главное, не надо их сразу бить!»

Должно быть, эти мысли явственно отразились на лице комиссара, потому что Кадош усмехнулся, успокаивающе погладил его по плечу и шепнул:

– Они не по твою душу.

– Сам знаю! – огрызнулся Кампана, отдернул плечо и отсел как можно дальше от пидора с пидовкой. Прикрытие прикрытием, но к тесному соседству с чудиками, накрашенными и одетыми черт-те во что, он оказался не готов…

У Матье нервы были как стальные канаты, да и гомофобией он отнюдь не страдал, так что адвокат выдвинулся из тени и с интересом ждал развития событий. Роль первой скрипки он пока что благоразумно уступал Соломону.

– Чао, синьоры. Вот и мы, простите за опоздание, – проговорил Карло, бесцеремонно усаживаясь на диван и ослепляя всех присутствующих сиянием голого торса и обтягивающими кожаными штанами; глаза и губы у него были слегка подкрашены, соски натерты гелем с блестками, в ушах покачивались массивные золотые серьги – цыганский вариант – а ранее кудрявые волосы были заплетены в подобие дредов и так искусно уложены в замысловатую прическу, что Матье Кан, знавший толк в подобных вещах, судорожно сглотнул. От жиголо пахло дорогим одеколоном и еще чем-то необыкновенно вкусным, фруктово-табачным и возбуждающим… настолько возбуждающим, что даже Соломон, полностью безразличный с сексуальным искушениям с тех пор, как у него похитили Эрнеста, ощутил волнение крови.

Карло, заметив произведенное впечатление и безошибочно считав признаки возбуждения у того, кого особенно хотел впечатлить, самодовольно ухмыльнулся и слегка огладил себя в области паха – как опытный конюх мог бы оглаживать породистого жеребца, готового к скачкам…

Спутник жиголо, по-прежнему по уши закутанный в покрывало, старательно прячущий лицо, издал какой-то странный звук, похожий на ревнивый всхлип, и схватил Карло за руку, словно хотел напомнить об истинной цели их совместного визита. Этот маневр не ускользнул от Соломона и заставил его получше всмотреться в «одалиску» – у него было предположение, кто скрывается под личиной манерного турецкого невольника, но оно казалось настолько невероятным, что Кадош не решался поверить интуиции.

Он скрестил руки на груди и сдержанно проговорил:

– Да, час довольно поздний, а день был трудный. Давайте перейдем к делу, ради которого вы нас здесь собрали.

Карло поморщился: опять этот холодный, сухой тон! – но возражать не стал, молча кивнул, показывая готовность к допросу.

– Говорите покороче, – подал голос хмурый Кампана, которому с каждой минутой все меньше и меньше нравилась ситуация -как будто его силой заставили участвовать в ярмарочном представлении с уродцами. – Не рассусоливая, быстро и четко! А то знаю я вашу породу: наплетете с три короба, набрешете, как сукины дети, и все-то вы знаете, и все видели слышали, и доказательства-то имеются, вот только на поверку все оказывается пуком в лужу.