Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

– Помоги же мне снова, мой ангел… – прошептал Лис, думая о Ксавье, и, сам не зная почему, неловко осенил себя крестом, как положено доброму католику вблизи святыни.

– Ага, месье, точно, здесь оно все произошло… Слышите, как вода шумит? Туда она и упала. – внезапно послышался за его левым плечом незнакомый голос.

Исаак обернулся и увидел рядом с собой высокого белобрысого парня, в берцах и камуфляжных штанах, и в черной спортивной майке с эмблемой в виде розы и ключа, и с еще какой-то странной нашивкой, напоминающей череп. Он опирался на руль велосипеда, с которого только что слез.

Лис вспомнил, что совершенно точно уже видел этого персонажа – когда только вышел из отеля и заглянул в магазинчик напротив, чтобы купить сигареты и воду. Парень топтался со своим велосипедом у входа, поправлял цепь, копался в бардачке, но стоило Исааку показаться из дверей, моментально вскочил в седло и уехал куда-то по боковой улочке. Потом он еще раз попался на глаза, уже на дороге, ведущей к мосту, некоторое время ехал следом, на достаточном расстоянии, но исчез прежде, чем у Лиса сформировалось отчетливое желание подпустить его поближе и поинтересоваться, какого черта этот тип увязался за ним…

И вот, пожалуйста: третья встреча за сегодня, разумеется, «совершенно случайная». Оставалось только догадываться, какими козьими тропами этот солдат удачи пробирался, чтобы Лис не заметил его раньше времени, и откуда вырулил, чтобы подкрасться сзади и начать как ни в чем не бывало разыгрывать гида по местным достопримечательностям.

– Вон оттуда, говорю, она и прыгнула – сумасшедшая Женевьева. Прямо в водопад.

– Спасибо, приятель, но мне экскурсия не нужна.

Парень осклабился, обнажив крупные лошадиные зубы, с такими промежутками между ними, точно у него была цинга, и заговорщически понизил голос:

– Да ладно вам, месье. Места здесь сложные, вон, водопадов сколько, обрывов, и оползни случаются… Как же без проводника? Всего сто франков.

По-французски он говорил бегло, но с таким выраженным немецким акцентом, что сразу обнаруживал, какой язык для него по-настоящему родной.

– Нет.

Исаак покачал головой и, давая понять, что и разговор, и торг окончены, стал подниматься к часовне по неровным широким ступеням, вырубленным в скале по меньшей мере сто лет назад.

Настырный чичероне не отставал и не желал расставаться с надеждой урвать хоть небольшую выгоду с заезжего туриста. Он живо пристроил велосипед на обочину, под защиту большого валуна, и побежал следом за Лисом, бубня ему в спину:

– Семьдесят пять!

– Отвяжись. Нет.

– Ладно, пятьдесят… слушай, ну двадцать пять – это уже грабеж, но у тебя такая задница, что я тебе и за двадцать отсосу. Пойдем, а? Тут недалеко, под мостом, и сортир чистый есть.

Исаак понял, что дорожный приставала станет проблемой, если он сейчас же не придумает, как от него избавиться. Резко грубить незнакомцу не хотелось, да и было тактически неправильно; Лис решил, что самый лучший способ разойтись миром – просто расставить точки над «и».

Он обернулся и, подняв ладонь вверх, остановил немца, как дорожный полицейский:

– Мне неинтересно. Все, ступай. Поищи другого клиента, с ним больше повезет.

Парень усмехнулся, вновь показав жуткие зубы, и мотнул головой:

– Ты что, монах, что ли? Ну давай я тебе хотя бы часовню покажу и все расскажу про сумасшедшую Женевьеву. За те же двадцать франков.

Исаак глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– У меня другое предложение: я тебе даю двадцать франков, и ты моментально исчезаешь. Идет?

«Если не сработает, придется все-таки засветить ему промеж глаз… пока очухается, я успею уйти».

Должно быть, немец неплохо умел читать по лицам, потому что отступил на шаг и торопливо закивал головой:

– Идет! Только давай, ко входу поднимемся, здесь на ступеньках стоять – того и гляди башку свернешь. Я тебе тогда еще покажу, где табличка с легендой прибита.

В предложении был резон, узкая и крутая лестница действительно была не самым удобным местом для общения, но целью Исаака было не длить их беседу, а как можно скорее ее закончить:

– Спасибо, не надо. Я умею читать.

Он полез в карман штанов за мелочью, вытащил наугад несколько монет, опустил глаза, чтобы найти нужную… мельком заметил нетерпеливый жест немца, протянувшего руку к деньгам… и в следующий миг ощутил резкую, парализующую боль в солнечном сплетении, прошившую его насквозь и швырнувшую наземь, словно в нокаут.

Это был удар электрошокера.

…Сквозь противный звон в ушах, тошноту и мышечную судорогу, скрутившую тело от шеи до ступней, Исаак услышал голос Ксавье – такой громкий и явственный, словно звучал из приемника, включенного на полную мощность:

– Лис! Лис! Тебе нельзя терять сознание! Держись, не отключайся! Надо встать!..

Он и сам чувствовал, что отключаться нельзя, даже находясь во власти галлюцинации, и что если он не начнет бороться, то жизнь его закончится здесь -или на придорожных камнях, или на дне водопада… Но руки и ноги не повиновались голове, а тело было неподатливым и тяжелым, как сырой гипс или ком глины.

Немец, на поверку оказавшийся подготовленным бойцом и настоящим силачом, схватил его подмышки, вздернул, как тряпичную куклу, и без особого труда затащил по лестнице наверх, за угол часовни, на край каменной площадки, где уходил вниз глубокий обрыв и шумел водопад.

Намерения этого человека, кем бы он ни был и кто бы его ни подослал, угадывались очень легко – обездвижив жертву с помощью электрошокера, он собирался имитировать несчастный случай и столкнуть Исаака вниз, в бурный поток. По стопам той самой самоубийцы-Женевьевы, чью судьбу так рвался живописать этот самозванный «чичероне»…

Расчет выглядел точным: после свободного падения на мокрые скользкие камни с двадцатиметровой высоты, шансы Лиса на выживание становились настолько призрачными, что ими можно было спокойно пренебречь… Если он каким-то чудом не разобьет себе череп или не сломает шею, ледяная вода, несущаяся стремительным потоком вниз, спеша влиться в круглую горловину электростанции, довершит дело и наверняка утопит его.

Но погибнуть таким глупым образом, после того, как судьба подарила ему второй шанс на счастье, и допустить, чтобы его несвоевременная смерть заодно зачеркнула жизни Эрнеста и Соломона, он не мог, не хотел, не имел права…

Руки и ноги по-прежнему едва слушались Исаака, каждый вздох отзывался резкой болью в животе и груди, но говорить он мог, и жалобно взмолился, всем собой демонстрируя страх и отчаяние:

– Пощади!.. Не убивай меня, пожалуйста! Я все отдам, сделаю все, что ты хочешь… только не убивай!

Лис не ожидал ни жалости, ни пощады, но ему нужно было любой ценой выиграть время – каждая лишняя минута ослабляла последствия удара током, и прибавляла немного сил.

– А-а, смотрите-ка, жидовская гомосятина разговаривает! – хищно осклабился парень, но захвата не ослабил и продолжил волочь свою добычу к опасному краю площадки, где достаточно будет лишь небольшого толчка, чтобы все было кончено. – Ну, давай, птичка, спой еще… Только в штаны не насри раньше времени, а то я тебя твое же говно жрать и заставлю, пидорская мразь!

«Он один из тех, кто держит Эрнеста в плену! Ох, какой же я дурак…» – Исаак содрогнулся от смеси страха, досады и отвращения, но трезвое и злое понимание, кто перед ним, неожиданно придало ему еще немного сил.

Уже уверенный в победе, этот немец с железными ручищами и тренированным телом, считал, что ослабевшая жертва никуда не денется. Он не скрывая радовался отлично выполненному – почти выполненному – заданию «убей и сделай так, чтобы тело долго не нашли», и не мог отказать себе в удовольствии покуражиться, упиваясь своей властью и предсмертным страхом пидораса. То, что он делал, было угодно Богу, угодно истинной католической церкви, угодно Отцу и братьям. И было негоже отправлять грешника на тот свет без подходящей проповеди:

– Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них! Ты слышишь? Бог требует смертной казни для таких, как ты! Твоя душа готова для ада, и демоны заберут тебя в адский огонь!

– Будь милосерден, дай мне хотя бы помолиться!.. Ты же католик… христианин…

– А ты нет, ты грязный содомит и проклятый иудей! Раньше надо было каяться! Все, хватит болтовни, пора кончать с тобой!

Парень, пыхтя, наклонился, развернул его лицом к себе, чтобы перехватить поудобнее, и снова дернул – захват немного ослаб, но расстояние до края площадки стремительно сокращалось…

У Исаака был всего один шанс, и он воспользовался им на полную: вскинув руки, он вцепился в футболку парня, сделал отчаянный рывок всем телом и обхватил его, сжал в объятиях, насколько было сил, обвился вокруг немца ногами, как плющ, и зубами намертво вцепился в незащищенное ухо. Тот взревел от неожиданности и боли, но было поздно – Лис прилепился к нему плотно, как клещ, словно хотел проникнуть под кожу.

Внезапная атака едва живой жертвы заставила парня потерять равновесие и упасть на спину, и теперь они либо должны были вместе рухнуть с обрыва либо откатиться в другую сторону…

– Ах ты мразь! Гадина! – завывал немец, дергаясь в объятиях, как висельник в петле, однако все его попытки освободить руки, дотянуться до ножа, спрятанного в ножнах на лодыжке, или стряхнуть с себя проклятого еврея, только ухудшали положение – он напрасно тратил силы и начал панически задыхаться… Он даже подмять не мог под себя этого ловкого жида – перевернуть того на спину мешал рюкзак.

Так они и катались туда-сюда по земле, пачкая ее пятнами крови, сплетясь в какой-то чудовищный клубок хрипящей и стонущей плоти, и это не могло продолжаться долго, но развязка для обоих противников оставалась неясной.

…Исаак понятия не имел, откуда взялась та косуля. Вынырнула из подлеска, привлеченная звуками борьбы? Но подобные животные пугливы, они сами бегут от шума. Пряталась за часовней, мирно щипала травку и решила сбежать от греха подальше, когда они устроили возню, только выбрала для этого странный маршрут?.. Или призраком соткалась из красок и теней летнего дня, пропахшего лесом, сырыми камнями и разогретой травой?.. Главное – она не была галлюцинацией, а существовала на самом деле.

Изящное большеухое создание прянуло к дерущимся, перелетело через них, и, завершая длинный прыжок, ударило задними копытами немцу по голове – прямо в центр темени. Парень придушенно охнул, обмяк, разжал руки и повалился на спину, не то мертвым, не то без сознания.

Исаак по-змеиному отполз в сторону, сплевывая и утирая чужую кровь, потом поднялся на четвереньки и зашептал самому себе:

– Вставай, вставай… Надо встать!.. Жди меня, Эрнест. Я иду!

Комментарий к Глава 5. Долина смертной тени

1 Роберто Кальви (итал. Roberto Calvi; Милан, 13 апреля 1920 – Лондон, 17 июня 1982) – итальянский банкир, близкий к Ватикану (за что его называли «банкиром Господа Бога»). Как председатель крупнейшего частного банка Италии Banco Ambrosiano, оказался в центре скандала в связи с банкротством последнего в 1982 году и вскоре был найден мёртвым.

2 ”черные монахи» – члены незаконной масонской ложи Propaganda Due, одной из целей которой было установление ультраправого правительства. Они называли себя «фрати нери», что в переводе означает «чёрные монахи» и были вовлечены в очень зловещие дела.

3 официальное название банка Ватикана

4 имя Эль Сида Кампеадора – дон Родриго Диас де Вивар

Визуализации:

1. Самолет Бомбардье

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=48dd1d78f76a1410b012144b0b4026d3

2. Соломон в самолете:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=7d8e241903efec5acb6439f3f189e208

3. Часовня в горах:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=c86ba509cc63f80cf0d7317c83b4ec70

4. Исаак после драки:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=545fdff7104264fda7b3a767299524f9

5. Немец:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=2314f4d34231f6cdf152c079c71f734e

6. Место действия:

Гондо и Симплонская дорога. На 1.05 виден отель “Штокальпер” (серая башня).

https://www.youtube.com/watch?v=KNtxqy5KMK4

========== Глава 6. Когда тайна скрывает тайну ==========

«Как упал ты с неба, денница, сын зари!

Разбился о землю, попиравший народы».

Книга пророка Исайи, 14.12

Распалась дней связующая нить.

Как мне обрывки их соединить!

В.Шекспир, «Гамлет»

Заточение в подземелье без окон давило на психику и могло бы привести к полной потере чувства времени, но Эрнест не сдавался апатии. Вопреки своей обычной неорганизованности и наплевательскому отношению к суточным ритмам, он отслеживал наступление дня и ночи, и не столько по часам, сколько по сменам охранников.

Мысленно художник разделил всех церберов на три стражи: первая – с полуночи до раннего завтрака, то есть примерно до восьми утра, вторая – от завтрака до послеобеденной «прогулки», представлявшей собой либо бесцельное блуждание по темному коридору, между жилыми комнатами и туалетом, где их с Мирей гоняли, точно декоративных собачек, либо посещение крохотной сауны, где они по очереди принимали душ. Третья стража принимала их после «прогулки», провожала в «библиотеку», то есть комнату с диваном, бильярдным столом и книжными шкафами, и развлекала своим обществом до полуночи, когда узников перегоняли в смежные спальные помещения, гасили свет и тщательно запирали снаружи.

После безумного кошачьего концерта, устроенного Мирей, когда она голой носилась по спальне, вопя так, что лопались барабанные перепонки, и яростной перепалки Эрнеста с охранниками, едва не переросшей в нешуточную драку, ночной режим стал более либеральным. Несмотря на грозный вид и подчеркнутую бесчувственность, церберы все же были простыми смертными, и, как большинство простых смертных, побаивались агрессивных психов…

Дело тут было не столько в реальном вреде (ну что могли сделать некрупная женщина и небогатырского сложения тонкокостный мужчина, к тому же ослабевшие без свежего воздуха и нормальной еды, против тренированных бойцов?), сколько в суеверном представлении о дьявольской природе безумия и возможности им заразиться, как холерой или чумой.

Так или иначе, весь состав «третьей стражи» манкировал обязанностями и предпочитал лишний раз не соваться с проверками, закрывая глаза на ночевки Эрнеста и Мирей в одной комнате и в одной кровати, что вообще-то было запрещено распорядком.

Эльзасец, приходивший с утра, чтобы занять место старшего надсмотрщика, наносил узникам личный визит, но по какой-то причине тоже делал вид, что ничего предосудительного не замечает. Наоборот, проявлял повышенную заботливость, интересовался, не холодно ли месье, и не страдает ли мадам от сырости и затхлого запаха – «о, эти подвалы!» – благодушно, хоть и немногословно отвечал на жадные вопросы – «нет, месье, нет, фройлен, новостей для вас пока что нет, за вами не приезжали, но не тревожьтесь, ваши близкие договорятся с моим боссом – в таких случаях всегда договариваются, я-то знаю», потом бегло осматривал комнату – «только не дурите, месье, не делайте себе хуже, фройлен, отсюда все равно не сбежать» – и в качестве царского жеста отправлял одного из младших стражников на кухню, варить для узников кофе или размешивать растворимый какао…

Эрнест принимал эти знаки внимания весьма охотно, с милой улыбкой, и намекал, что сумеет отблагодарить за поблажки. Он считал полезным поддерживать слабый огонек симпатии, тлеющий в душе Эльзасца, и заставлял Мирей делать то же самое, хотя и чувствовал, что еще несколько таких «мирных денёчков» в тихом швейцарском шале, в бездействии и неизвестности – и голова у него взорвется, как перегретая бутылка шампанского…

После обнаружения страшного подвала с орудиями пыток, он с трудом успокоил свою подругу по несчастью, кое-как убедил, что их не собираются убивать, во всяком случае в ближайшее время, и, как подобало достойному представителю семьи де Сен-Бриз, держал лицо перед дамой. Но подавленные напряжение и страх дожидались ночи и прорывались в его сны, превращая их в нескончаемую череду кошмаров.

Вот почему Эрнест даже обрадовался, когда Мирей непререкаемо заявила, что до тех пор, пока они не выберутся – или пока не умрут – то будут спать вместе, и той же ночью безропотно пустил ее под свое одеяло. Женщина льнула к нему всем телом, обнимала с настойчивостью голодного ребенка, гладила и трогала, как ей хотелось, и Эрнест молча выносил эти судорожные ласки, бывшие всего лишь поисками тепла, лекарством от тоски.

Они не занимались сексом: его член оставался возмутительно безразличным к нагой женской плоти, отвечал механической эрекцией на попытки возбудить, но не поддавался на призывы к настоящей любовной атаке… Мирей возилась у него под боком, выкручивалась, как недовольная кошка, шлепала по животу и царапала плечи, в досаде обзывала «конченым гомиком», и тут же просила прощения. Приникала губами к уху и принималась нашептывать соблазняющие фантазии – не забывая снова и снова упоминать, как хорошо ей было с Соломоном, как сладко и глубоко еврейский царь поимел ее… Пусть всего один раз, и под парами абсента, но поимел же, и довел до сумасшедшего оргазма!..

– Ну, признавайся, Эрни, откровенность за откровенность: ты кончаешь с ним так же сильно?.. Каждый раз?.. Как ты вообще умудряешься принять его, он же такой огромный! Он ведь всегда сверху, да?

Эти словесные игры на сон грядущий были для Мирей чем-то вроде валиума, возбуждение отвлекало ее от страха насильственной смерти, от угрюмой темноты подавала, пахнущей деревом и сырой землей, и мужчина, которого она дразнила, казался единственным источником надежды и света.

Эрнест же мог только до крови кусать губы, не поддаваясь искушению выдать Мирей тайну абсентовой ночи – с кем она в действительности ее провела – и мучительно вспоминать, как хорошо ему самому было с Соломоном, и с Исааком, и с ними обоими, еще совсем недавно… Он не делился своими переживаниями с женщиной, но для себя решил, что если ему суждено погибнуть, то единственным сокровищем, которое уйдет вместе с ним за таинственную завесу смерти, станут воспоминания о близнецах и о краткой невероятной любви, не оскверненные отступничеством и не замутненные бесполезным раскаянием.

Художник не понимал одного: почему пессимизм и дурные предчувствия раз за разом одерживают верх над привычной жизнерадостностью и надеждой на лучшее? Ведь Соломон во время телефонного разговора клялся, что скоро придет на помощь… и не мог обмануть. Да и Эльзасец выглядел искренним, обещая им свободу, как только «боссы договорятся».

Вот только старший брат Оле Лукойе, призрачный всадник в шитом серебром кафтане, все чаще мелькал черным плащом-крыльями в пылком воображении художника, и предупреждающе грозил рукой, призывая не медлить и приготовиться к смерти… Бороться с этим видением было куда сложнее, чем со слезами и капризами Мирей.

…День роковых перемен начался с дурных знаков. Тогда, ранним утром, Эрнест вывалился из очередного кошмара в ознобе и холодном поту – и снова не сам по себе, его лба как будто коснулась чья-то рука, но, конечно же, в комнате не оказалось никого из посторонних. Во всяком случае, никого из тех существ, что можно увидеть обычным телесным зрением.

Мирей повезло: вопреки обыкновению, на рассвете ее сморило таким крепким сном, что она даже не пошевелилась, когда Эрнест выбрался из кровати и стал одеваться.

Наверху, над их темницей, слышались торопливые шаги и приглушенные голоса. Из коридора тянуло запахами свежесваренного кофе, подгоревших тостов, жареной колбасы и почему-то еще бензина и машинного (или оружейного?) масла: неприятное добавление к привычному утреннему шлейфу. Охранники готовили себе завтрак, и, судя по всему, начищали оружие и принимали только что приехавших гостей.

«Наконец-то новости!.. Ну хоть что-то! Вот только к добру или к худу?»

Сердце подпрыгнуло и сорвалось в стремительный бег, кровь бросилась в голову, а руки и ноги похолодели, когда Эрнест начал строить предположения, кто это к ним пожаловал, и с какой целью.

Точно не Соломон – приближение любимого он почуял бы, несмотря ни на какие физические преграды, узнал шестым чувством, да и Соломон не промедлил бы ни одной лишней секунды, если бы сумел добраться до этого проклятого места… Но, скорее всего, приезжий не был и Густавом Райхом, поскольку он тоже не стал бы откладывать встречу с тем, кого уже пытался убить. В Париже Эрнест ускользнул из его рук по чистой случайности, за которую заплатила жизнью бедная Ирма, и художник чувствовал, что Райх ни о чем не забыл, за все предъявит счет и не допустит повторной оплошности…

Можно было только догадываться, каковы планы престарелого католического безумца в отношении Мирей, но, думая о них, Эрнест неизменно приходил к грустному выводу, что ее шансы уцелеть столь же невелики, как и его собственные. Их обоих назначили на роль жертвенных агнцев, тельцов на заклание, и сокрушаться по этому поводу, ждать пощады или просветления в воспаленном мозгу фанатика и садиста не имело смысла.

Что ж, если Соломон опоздает, и развязка наступит в ближайшие часы, Эрнест не станет пассивно наблюдать за убийцами, и продаст свою жизнь как можно дороже – надеясь, что его пример вдохновит и Мирей, окончательно павшую духом, хотя бы немного побороться. А прямо сейчас он не мог решить, стоит ли будить несчастную женщину, чтобы привлечь ее внимание к шуму и нездоровому оживлению над головой, или, наоборот, укрыть потеплее и не тревожить подольше?..

Она сама вывела его из затруднения, начав шевелиться и постанывать, потом капризно позвала:

– Эрни!.. – как будто искала сбежавшего плюшевого мишку.

Эрнест, успевший привыкнуть к инфантильным играм в маленькую девочку, как и ко многому другому, молча подсел поближе к Мирей и протянул ей платье. Она приподняла голову, огляделась и застонала, увидев все ту же темницу, надоевшую до зубовного скрежета… а вместе с осознанием реальности вернулась и тревога.

– Что такое?.. Который час?.. Тебе не кажется, что обычно нас будят намного раньше?..

– Возможно.

– А почему же… и почему до сих пор нет завтрака? – Мирей потянула носом и сморщилась, тоже распознав подгоревший хлеб и бензиновые пары.

– Кажется, прибыли гости, и охране пока что не до нас.

– Гости?.. Какие еще гости, боже мой! Что вообще происходит?!

– Не знаю, но пытаюсь понять. Тише…

– Опять тише!.. Почему я должна быть тише, скажи на милость?.. Почему обязана терпеть все это?! Сколько можно?! Нас ведь должны спасти, ты говорил, ты обещал!.. – она трясущимися руками принялась натягивать платье, приглаживать рыжие волосы, слегка потускневшие в заточении, и, вместо зарядки, осыпала Эрнеста жалобами и упреками, давая уверенную фору всем любовницам, с кем художник когда-либо делил комнату и постель.

Устав от мизансцены, он обнял ее за шею, привлек к себе и мягко закрыл рот ладонью. Она возмущенно промычала что-то, но быстро сдалась и затихла у него под боком – как раз вовремя, чтобы услышать тяжелые шаги в коридоре и звук ключа, поворачивающегося в замке.

В комнату вошло несколько охранников. Эльзасца среди них не оказалось, двое были совершенно незнакомыми и внушали трепет одним своим видом. Эрнест подумал, что никогда в жизни не встречал людей, настолько похожих на инквизиторов Гойи – и одновременно на участников ведьминского шабаша и черной мессы, с полотен того же художника… Он встал и загородил собой Мирей.

– Доброе утро. Хорошо, что вы решили к нам заглянуть, господа. Мы с моей дамой хотели бы позавтракать.

Охранники – среди них были представители и второй, и третьей стражи – только угрюмо переглянулись, зато охотно отозвался один из «инквизиторов»:

– Сегодня постный день, месье. По монастырскому уставу полагаются только хлеб, вода и сырые овощи.

– Благодарю за напоминание, но я не католик, а дама нездорова, и мы не в монастыре. И я прошу принести нам горячий завтрак, как обычно… или объяснить, чем вызваны подобные ограничения. Нас будут морить голодом?

Мирей тихо ахнула и вцепилась ногтями в руку Эрнеста, не то призывая его замолчать и не провоцировать этих людей, не то наоборот побуждая к дальнейшему спору.

Первый инквизитор сухо улыбнулся и покачал головой, в беседу вступил его напарник:

– Ограничения в пище имеют смысл… но на вашем месте, месье, я бы тревожился отнюдь не о еде.

– Да-да, – подтвердил первый назидательным тоном. – Легкий телесный голод – наименьшее из испытаний, которое должны пройти грешные души на пути к свету. Это путь болезненный и тернистый, избежать его нельзя – но можно укоротить. Вы очень скоро в этом убедитесь, месье Верней, и вы, и ваша дама.

Эрнест понял, что дальнейшая беседа будет развиваться в том же духе, и попытался вновь обратиться к охранникам – пусть и бесчувственным, но понятным парням, по крайней мере, не толкающим вместо ответа на простой вопрос околорелигиозную муть:

– Вам поступили новые распоряжения насчет нас? Где ваш начальник? Я хочу поговорить с ним.

Никакой реакции не последовало. Охранники по-прежнему мрачно молчали и все, как один, смотрели в пол… Это напугало художника до тошноты, у него буквально затряслись поджилки, и он подозревал, что бледность, разлившаяся по лицу, бессовестно выдает наблюдателям его истинное состояние. Мирей у него за спиной задышала чаще и начала тихо всхлипывать.

– Начальник этих солдат вам ничем не поможет, месье, и ничего нового не скажет, – снова вступил первый инквизитор. – Не стоит понапрасну терять время… снимайте вашу одежду. Всю, полностью.

– Что?.. – глаза Эрнеста распахнулись в изумлении; надеясь, что ослышался, он стоял неподвижно и не спешил подчиняться приказу нового мучителя.

– Раздевайтесь догола, – нетерпеливо повторил тот, вытащил из холщовой сумки, висевшей на боку, комок черной ткани и швырнул им в художника, едва не попав в лицо:

– И наденьте вот это! Вы и женщина.

Комок распался на два грубых балахона, с длинными рукавами, расшитых вдоль подола какими-то странными символами. Запах у ткани был неприятный, затхлый, словно ее долгое время хранили в подвале или сыром сарае.

– Зачем? – испуганно спросила Мирей. – Что вы намерены с нами делать?

– Узнаете позже. Сейчас снимайте свою одежду и надевайте нашу, – настаивал первый инквизитор.

– Побыстрее… – голос второго был тихим, но звучал не менее требовательно и непреклонно. – Не заставляйте переодевать вас силой. Нам – поверьте – этого не хотелось бы…

– Да пошли вы на хуй оба, ёбаные пидорасы! – последняя струна благоразумия лопнула, и буйный нрав Эрнеста, с детства не терпевшего насилия «по праву старшинства», дал знать о себе вспышкой агрессии:

– Можете забрать свои вонючие тряпки и засунуть их друг другу в задницу! Я не собираюсь участвовать в маскараде олигофренов! И с места не сдвинусь, пока не поговорю с Гаспаром… или как там его зовут на самом деле?! Пусть, блядь, сперва объяснит, что происходит!

Он пинком отшвырнул балахоны и, сжав кулаки, сам пошел на инквизиторов, явно собираясь отлупить обоих по жестким правилам уличной драки. Те невольно подались за спины охранников, и стражи, быстро перестроившись, образовали живой редут. Один из них резко выкрикнул:

– Назад! – и, когда Эрнест не внял предупреждению, нанес ему сильный удар в грудную клетку.

Вероятно, парень профессионально занимался боксом – джеб едва не сбил с художника с ног и заставил потерять дыхание… Но, вместо того, чтобы сдаться, Эрнест только сильнее разозлился и, превозмогая боль, схватил обеими руками тяжелый стул:

– Ах, так… ну погодите, твари!

Мирей пронзительно завизжала, вскочила и бросилась между ним и охраной, чтобы остановить драку, которая в любом случае не могла закончиться в пользу пленников:

– Не надо! Не надо!.. Эрнест, стой, они тебя покалечат!..

– Отойди! В сторону! – прорычал он, но момент был упущен: на него с разных сторон набросились сразу несколько человек, вырвали стул, швырнули на пол и насели сверху, скрутив и полностью лишив возможности двигаться. При падении он ударился лицом о дощатый пол, рассек губы и скулу, и жарко-сладкий запах крови растекся по душному пространству подвала.

– Прекратите!.. Не смейте!.. – надрывалась Мирей и тщетно пыталась оттащить от Эрнеста хотя бы одного сторожевого пса. Ее не били, только отмахивались, как от назойливой мухи, и грозили, если она немедленно не заткнется, засунуть ей в пасть собственные трусы.

Инквизиторы наблюдали за потасовкой с одинаковыми довольными улыбками, потирали руки и многозначительно переглядывались, словно бы говоря друг другу:

«Да-да, все проходит именно так, как мы и ждали… Тем лучше! Меньше придется церемониться…»

В коридоре опять послышались шаги, в комнату вошел Гаспар. Охранники, не занятые контролем рук и ног непокорного узника, расступились перед своим старшим. Инквизиторы, на правах высоких гостей, остались стоять, где стояли.

– Что случилось? – осведомился Гаспар.

Эрнест хрипло рассмеялся и сплюнул кровь: он был рад увидеть этого мужика, настолько же опасного, насколько разумного и хладнокровного, и собственная радость казалась ему чертовски забавной.

– У нас тут небольшая заминка. Месье и мадам не желают переодеваться сами. И им требуется помощь.

Гаспар еще раз окинул взглядом всю картину, оценил обстановку и сделал знак своим подручным отпустить художника; затем обернулся к инквизиторам и предложил:

– Дайте мне пару минут наедине с ними. Потом они сами переоденутся, я ручаюсь.

– Вы уверены? – в голосе первого прозвучало сомнение, но второй благосклонно кивнул, и это убедило первого: – Хорошо. Только побыстрее, мы не можем дольше откладывать перемещение.

– Я понимаю.

Гаспар выпроводил всех, кого посчитал лишними, закрыл дверь и обернулся к узникам.

– Ну и что это вы здесь устроили, месье Верней? – в голосе его прозвучал мягкий укор. – Вы же знаете, как хорошо подготовлены мои люди. Всерьез сражаться против них сумеет разве что Рэмбо, а вы, месье, отнюдь не супергерой. Вот видите, что получилось в итоге: только сами пострадали и напугали мадам. Надо здраво оценивать свои возможности…

Эрнест, кое-как поднявшись с пола и сев на кровать, где Мирей сразу же припала к нему, отер кровь с лица и зло поинтересовался:

– А что, проповеди и маскарадные переодевания – теперь часть ежедневной программы? Я по-прежнему хочу узнать, почему нам с утра не дали ни еды, ни возможности привести себя в порядок, откуда взялись двое психов в рясах – и с какой стати мы должны напяливать чужие лохмотья?.. Насколько я в курсе, условия сделки между месье Кадошем и… вашим боссом не предполагают подобных испытаний.

Гаспар улыбнулся: