Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

В погребе было грязно и пыльно, отовсюду свисала паутина, стены покрывали жирные черные разводы и копоть, словно здесь, внизу, жгли факелы, жаровню или пользовались чадящей лампой – несмотря на то, что было предусмотрено и электрическое освещение. Орудия пыток выглядели очень старыми, и, на первый взгляд, не похоже было, чтобы их использовали по прямому назначению…

Но кто и зачем собрал и держал в тайнике чудовищные экспонаты, напоминающие о невероятной изобретательности людей в искусстве истязания ближнего? В какие игры играл этот сумасшедший – или целая армия безумцев?

Страницы дневника Ксавье, где несчастный юноша упоминал об ужасных глухих криках, от которых просыпался по ночам, когда гостил в этом «милом домике» на каникулах, и о не менее ужасных шрамах и синяках, появлявшихся на теле его отца после таинственных «уроков смирения и укрощения плоти», которые проводил дядя Густав, приобретали совершенно жуткий смысл…

Пока Эрнест обследовал подвал, двигаясь ощупью вдоль стен, Мирей стояла на страже возле открытого люка, готовая в любой момент помочь своему товарищу выбраться наружу; но оба понимали, что если охранники услышат подозрительный шум, вломятся и застанут их за «поиском сокровищ» в чужом тайнике, последствия не заставят себя ждать – и будут очень неприятными.

Нет, никто не вломился к ним, и единственной серьезной опасностью, с которой пришлось столкнуться узникам, стал приступ клаустрофобии, внезапно накрывший Эрнеста, когда он добрался до дальней стены и, оглянувшись, увидел за спиной нагромождение чудовищных приспособлений – и еле-еле маячивший над лесенкой «собачий лаз»…

Он бросился к лестнице, не помня себя, задыхаясь, обливаясь холодным потом, выкарабкался наверх, обдирая колени и руки, и первыми словами, обращенными к Мирей, была мольба о прощении:

– Прости, что не поверил тебе сразу… Теперь я понял, почему ты так кричала… Это наихудший из кошмаров, который я видел.

Призраки навещают живых, чтобы сказать им нечто важное; но может, смысл послания Ксавье для Эрнеста и Мирей заключался в том, что скоро они станут призраками сами?..

***

Родившись в Швейцарии и прожив в этой сказочной стране хрустальных гор и альпийских лугов много счастливых лет, Исаак Кадош не раз бывал и на Симплонском перевале, где гремящая вода ручьев и водопадов лилась из каждой расселины, так что Альпы в этих местах казались плачущими, и в Церматте – волшебном курортном городке на северном склоне Маттерхорна. В юности они с Соломоном часто сбегали сюда во время студенческих каникул, чтобы покататься на лыжах и побродить в горах, живописными и путаными тропами контрабандистов, по пути делясь сокровенными мыслями и мечтами, и строя наполеоновские планы по завоеванию мира…

И тем не менее, деревушка Гондо, лежащая в стороне от Церматта, на самой границе с Италией, спрятанная на дне глубокого и тесного ущелья, была Исааку совершенно незнакома. Должно быть, в прежние времена, пролетая по трассе, он промахивал ее, не глядя, а теперь с интересом рассматривал висячий «танцующий» мостик через бурную узкую реку, высокую колокольню с острым шпилем и массивным крестом, сияющим на солнце так, что слепило глаза, незнакомые памятники основателям и первопроходцам, монахам и загадочным красавицам, и массивную серую башню в семь или восемь этажей, похожую на сторожевой замок, но бывшую всего-навсего отелем «Штокальпер». В этом тихом патриархальном местечке не ездили машины, не бродили толпы туристов, здесь и местных жителей не наблюдалось – в полуденный час улицы были совершенно пусты, деревушка казалась вымершей.

Дельмас, наблюдая за выражением лица Кадоша, довольно усмехнулся:

– Понимаешь теперь, почему я назвал Гондо глушью?

– Потому что оно такое и есть, даже по швейцарским меркам…

– Именно, друг мой, именно! Мой братец, упокой Господь его душу, знал, что делает, когда обустраивал здесь свою зимнюю берлогу. Никто не найдет, без карты и компаса, и сбежать не получится… заблудишься в лесу или потонешь в водопаде. Так Бернар воплощал свою мечту о личном траппистском (4) монастыре со строгим уставом, затерянном в снегах на перевале. Таская сюда Ксавье несколько раз в году, он был уверен, что заранее покупает парнишке теплое местечко в раю… и боюсь, бедняга очень быстро занял бы это местечко, надорвавшись от работы в саду или померев с голоду, если бы мы с Жозефом не были начеку.

– Твой братец – забери его Сатана – был абсолютно чокнутый, так же, как и его дружок Густав Райх, – резко проговорил Исаак, менее всего настроенный шутить на эту тему. – Почему вы не отобрали у него Ксавье, если видели, что он настолько не в себе?..

Дельмас присвистнул:

– Шутишь? Что мы могли сделать-то против отцовской воли – «какие-то там» дядья, да еще неполнородные? Ты, может, забыл французские семейные законы… хотя откуда тебе их знать! Но поверь, мы с Жозефом только тем и занимались, что пасли племянника, как пастушеские овчарки. И надо сказать, когда речь шла о бизнесе и о деньгах, Бернар сразу приходил в себя. Такого здравомыслящего скрягу было еще поискать…

Исаак не ответил, только упрямо мотнул головой, показывая, что остается при своем мнении; он понимал, что этот разговор запоздал лет на пятнадцать, и ничего уже не исправить, но думать о том, как страдал Ксавье от тирании сбрендившего папаши, находясь вблизи того самого места, было совершенно невыносимо.

Франсуа положил руку ему на локоть:

– Не разгоняйся, давай-ка, заруливай к отелю… Нужно передохнуть, выпить кофе и позвонить в Церматт, я бы все-таки предпочел узнать заранее, сдержал ли комиссар свое обещание и ждать ли подкрепления, или нам придется рассчитывать только на собственные силы.

Исааку очень не хотелось терять время в деревне – он не делился тревогой со спутником, но остро чувствовал, что помощь нужна Эрнесту и Мирей как воздух, и счет для них обоих идет уже не на дни, а на часы… – однако Дельмас был прав. Соваться в укрепленный дом, наверняка охраняемый вооруженными людьми, без четкого плана действий, без подмоги, имея на двоих только легкое охотничье ружье и пистолет, будет непростительной глупостью. Так они не только не спасут пленников, но и сами станут превосходной мишенью. Позвонить же следовало и в Церматт, куда должны были прибыть агенты Кампаны, и в Ниццу – узнать новости о брате… Лис почему-то был уверен, что они есть, и скорее всего, хорошие.

Послушно свернув в указанном направлении, он взял курс на величественную громаду «Штокальпера», и собрался было пошутить насчет невместности столь пафосной постройки в центре почти безлюдной деревушки, как вдруг чей-то легкий силуэт мелькнул впереди, прямо перед машиной, и рука, вытянутая вперед, едва не коснулась лобового стекла…

Одинаково перепугавшись, мужчины одновременно вскрикнули, Исаак, чтобы избежать столкновения, которое казалось неизбежным, резко вывернул руль – и врезался в каменный бордюр. К счастью, препятствие было небольшим, скорость – невысокой, автомобиль – надежным, и ни шофер, ни пассажир не пострадали… Безумный пешеход, столь неосторожно выскочивший перед ними, судя по всему, тоже остался невредимым… по крайней мере, Кадош, тут же открывший дверь и выглянувший наружу, не обнаружил ни убегающего дурня, ни лежащего под колесами тела: улица, ведущая к отелю, по-прежнему была пуста.

– Что за чертовщина!.. – пробормотал он, повернулся к Дельмасу и увидел, что тот сидит весь бледный и прижимает ладонь к левому лацкану пиджака. – Эй, с тобой все в порядке?

– Фффуххх… Со мной-то да… А с тобой? – поинтересовался Франсуа и взглянул на Исаака с нехорошим любопытством. – Ты вообще часто так… засыпаешь за рулем, а?

– Я засыпаю?..

– Ну не я же! Я в бордюры на ходу не врезаюсь! Ведь говорил же, говорил, еще после Монтрё: давай поменяемся!

– Погоди, ты в своем уме? Я не заснул, я просто не хотел его сбить!

– Кого сбить? Улица пустая, как твоя голова, Кадош! – тон Франсуа становился все более сварливым: натерпевшись страху, он стыдился этого, и спешил разрядить всю обойму гнева в виновника происшествия. – Или… о боже мой… у тебя что-галлюцинации?

– Нет у меня никаких галлюцинаций! – возмутился Исаак и ударил ладонями по рулю. – Говорю же тебе, я видел…

– Что? Что, блядь, ты видел на пустой улице?..

Неожиданно Лис понял, что не знает ответа на этот простейший вопрос. У него резко заболели виски и лоб, и он закрыл глаза, чтобы еще раз представить себе произошедшее.

«А в самом деле, что же я видел?.. И видел ли?»

Легкий силуэт – такой легкий, что казался прозрачным – выросший как из-под земли, прямо перед капотом, и вытянутая тонкая рука, ладонью вперед, как будто человек (скорее, мальчишка…) пытался остановить мчащийся на него автомобиль…

Сколько раз он видел подобные сцены в кино, и всегда, всегда они заканчивались столкновением. Да, он отвернул в сторону, успел, но все равно мог зацепить пешехода крылом. Но… при любом исходе пострадавший не должен был бесследно исчезнуть! – если только он действительно существовал, если только Дельмас не был прав, утверждая, что Исаак заснул за рулем, отключился, и ему все привиделось за те несколько секунд, что прошли до удара о бордюр.

Исаак открыл глаза и медленно проговорил:

– Ты прав. Это все из-за бессонницы. Давай поменяемся местами.

– Вот только попробуй еще раз сойти с ума! Я тебя собственноручно свяжу и дальше повезу в багажнике!.. – пригрозил Дельмас, отстегивая ремень, благодаря которому не влетел лбом в стекло, но зато получил приличный синяк на шее. Он сознавал, что бьет Исаака ниже пояса, но сейчас было не до нежностей, чувство такта начисто испарилось. Застрять в глухом ущелье или в лесу в компании напарника, слетевшего с катушек, и неизвестно на что способного в таком состоянии, было явно не тем сценарием, на который рассчитывал Франсуа, затевая опасную игру в ковбоев…

– Я в порядке, – Исаак успокаивающе улыбнулся. – В порядке, мне просто нужно поспать хотя бы полчаса.

«Тогда мне перестанет казаться, что я только что видел Ксавье…»

***

Два часа спустя в квартире Дювалей в Жуан-ле-Пен, где нашел временное пристанище Густав Райх, раздался телефонный звонок.

Густав, занятый спешными приготовлениями к отъезду, и одновременно слушавший новости по местному телеканалу, недовольно поморщился, когда Сесиль робко заглянула в гостиную и дрожащим голосом попросила взять трубку:

– Это вас, отец Густав… Я сказала, что вы заняты, но месье очень настаивает… говорит, что у него важные новости от Гаспара.

– Хорошо, – сухо сказал Райх, глядя сквозь Сесиль, словно женщина была пустым место. – Я сейчас подойду. А ты, милочка, будь любезна, приготовь мне еду. Бульон и картофель дофинуа.

Она покорно кивнула, и, опустив голову и плечи, побрела в сторону кухни.

Вторичное бегство Жана из-под домашней опеки, и неслыханная дерзость поступка, на который он решился, пойдя не только против жены, против благоразумия и норм благопристойности, но и против «Дела Божьего» в лице Густава Райха, полностью сломили Сесиль, раздавили, уничтожили, лишив последней надежды спасти брак и вернуть прежнее благополучие.

После того, как Дюваль отказался от всех обвинений против Соломона Кадоша, и заявил публично, под фотокамеры, что они оба стали жертвами католических сектантов-фанатиков, зарящихся на чужую собственность; после того, как поведал о похищении и перенесенных издевательствах, и потребовал тщательного полицейского расследования; после того, как к делу подключился парижский адвокат, ранее защищавший Соломона – стало понятно, что скандалом в прессе дело не ограничится, и прокуратура не останется в стороне, и заявлению Жана дадут ход.

Сесиль понимала, что над ней самой нависла угроза быть привлеченной к суду за лжесвидетельство, а в худшем случае, ее могут выставить и пособницей похитителей. Она заклинала Райха помочь ей, воспользоваться защитой церкви, высоким покровительством приората «Дела Божьего», всеми имеющимися связями в католических кругах – ведь это был далеко не первый скандал подобного рода, и обвинители могли обломать зубы о твердыню веры – но отцу Густаву не было до Сесиль никакого дела. Он не скрывал, что она разочаровала и подвела его, что моральное падение и бунт Жана против священных истин целиком лежат на ее совести. А раз так, ей в одиночку придется отвечать за свои проступки, это будет епитимьей и справедливым искуплением.

Сам же Райх не планировал дожидаться ни вызова в полицию, ни иных действий судебных властей, ни решений собственных кураторов из Парижа и Рима – он готовился к отъезду… Чем больше сгущались тучи над его головой, тем тверже и яснее становилось понимание, что он должен завершить начатое. Что такова воля Господа. Если ради исполнения этой воли ему придется пуститься в бега, стать светским преступником и ренегатом в глазах братьев из «Дела Божьего», что ж, он пойдет и на это… Разве он еще много лет назад не предвидел подобный поворот событий, разве не приготовился к нему?..

Вот и настал момент истины. Вот и пришел час освобождения, час истинного служения Богу, когда он, подобно архангелу Михаилу, схватится с дьяволом один на один…

Густав взял трубку. Звонили из Гондо, как и следовало ожидать. Гаспар хорошо справлялся со своей работой столикого Аргуса: у него было не так уж много подручных, однако часовые были расставлены так искусно, а шпионы направлены так умело, что появление в деревушке неких настырных мужчин на «внедорожнике» с парижскими номерами не осталось незамеченным.

Те двое попали в небольшую аварию, повредили бампер и остановились в «Штокальпере», выпить пива и перекусить в гостиничном баре, а заодно поболтать с местными, пока их машину осматривали и приводили в порядок. Это было большой удачей, поскольку Гаспар, получив донесение, сразу же отправился взглянуть на незваных гостей.

– Это один из братьев Кадошей… – доносился из трубки глухой шепот, и в мозгу Райха точно проворачивался раскаленный бурав. – Не знаю, кто из них, но поставил бы на Исаака. А второй – лет сорока пяти, плотный, высокий, с темными волосами. Он звонил в Церматт, разговаривал со службой размещения в отеле, и звонил в Париж некоему Жозефу. Вы знаете его, отец?..

– О, да, – проронил Райх с сухим смешком. – Я его знаю, знаю очень хорошо.

«Неисповедимы пути Господни… Вот мы и встретились, дорогой Франсуа, богоотступник, распутник и тайный содомит».

– Они собираются ехать дальше, как только им исправят машину, и я уверен, отец – они едут к нам. Они знают.

– Да. Они знают. Их цель – освободить дьявола и дьяволицу. Они привлекли на свою сторону немало слуг сатаны… Мы должны противостоять им всеми средствами. Скажи мне, сын, насколько вы преданы?

– Мы преданы вам душой и телом, и готовы служить Делу Божьему до последнего вздоха. Так какие будут распоряжения, отец?..

Райх прикрыл глаза, немного помедлил, в последний раз взвешивая все «за» и «против», и наконец, смакуя каждое слово, проговорил отчетливо и твердо:

– Убейте приспешников дьявола. Не устыдитесь и не устрашитесь – грех этот уже искуплен в глазах Господних, и вы получите не кару, а награду. Убейте обоих. Позаботьтесь, чтобы никто и никогда не нашел тела. И ждите меня, я скоро прибуду к вам, братья, чтобы свершить суд праведный над нечестивцем и блудницей.

___________________________________________________________________________

Примечания:

1 учение о всеобщем спасении

2 намек на близнецов Диоскуров

3 гаротта (ошейник) – орудие казни путем удушения, принятой в Испании

4 трапписты – официально Орден цистерцианцев строгого соблюдения – католический монашеский орден, ответвление цистерцианского ордена, основанный в 1664 году в монастыре Ле-Траппе во Франции, как реформистское движение, в ответ на послабление правил и высокий уровень коррупции в других цистерцианских монастырях. Изгнанные из Франции в годы революции, трапписты перебрались в Швейцарию, Россию и Пруссию.

Во второй половине XX века трапписты резко выросли в численности за счёт миссий в Америке и Африке. В 1960 году ордену принадлежало более 170 монастырей. В 1990 году была одобрена обновлённая конституция ордена.

Трапписты соблюдают устав святого Бенедикта более строго, чем в остальных орденах. Они обязаны молиться 11 часов в сутки, трудиться (первоначально в поле), соблюдать молчание, прерываемое только для молитв, песнопений и по другим уважительным причинам, и строгий пост (полный запрет на мясо, рыбу и яйца), облегчаемый только для больных. Трапписты одеваются в хабит с капюшоном и поясом.

Комментарий к Глава 2. Призраки Маттерхорна

1. Пара слов о призраках. Автор не настаивает, что персонажи действительно видели привидение Ксавье – все это могло быть играми бессознательного, влияниям стресса и напряженных раздумий, снами наяву. Но кто знает?

Читатели могут выбирать либо эзотерическое, либо научное объяснение, на свой вкус.

Визуализации:

1. Маттерхорн:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=35c477ba2ce67ab61212c38bf1b4cdd2

2. Симплонский перевал:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=3366cd97f966c8dc57b08752b2ebcf42

3. Деревушка Гондо:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=f705a881bbe635fd9ca70a71b75135ef

4. Фото Ксавье, найденное Эрнестом:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=a2cb80b29ac4efe37ee73631ad15ec8d

5. Исаак:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=377e1e0c452b664b29e2e7adb8b0a96a

6. Эрнест в плену:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=93e76e7e3947fb81038f273e9065c9d8

========== Глава 3. Химера расправляет крылья ==========

Я смею все, что можно человеку,

Кто смеет больше – тот не человек!

Моя мечта, где встал убийства призрак,

Покой души нарушила, все силы

В бездействии, и грезы заслонили

Весь мир вокруг.

В. Шекспир, «Макбет»

Он летел, как гневная звезда.

Лицо у него было пепельно -серое.

Ф.Гарсиа Лорка

…Когда рано утром Соломон Кадош вошел в клинику «Сан-Вивиан» – как всегда, спокойный, подтянутый и безупречно одетый – старший и младший медицинский персонал, выстроившись по периметру холла первого этажа, встретил его аплодисментами и громкими приветствиями. Этот объединяющий порыв был в своем роде оммажем: искренним выражением поддержки и радости, что справедливость восторжествовала, а доброе имя Кадоша очищено от грязи.

– Благодарю вас, друзья мои, – проговорил Соломон со своей обычной сдержанностью, но все же голос его слегка дрогнул и глаза повлажнели: он не ожидал, что сотрудники успели настолько к нему привязаться, и воспримут его возвращение к обязанностям директора с таким энтузиазмом.

Без сомнения, то была не личная заслуга Кадоша, по совокупности проводившего в клинике не так уж много времени, а результат сдвоенных усилий доктора Витца и доктора Мелмана, поделивших между собой административную рутину и контроль за исполнением распоряжений. Все отделения работали как часы, больные получали должный уход и лечение, персонал – четкие указания и своевременную оплату, так что никакая турбулентность во внешнем мире не оказывала существенного воздействия на умиротворенную обстановку внутри «Сан-Вивиан».

Покойный Шаффхаузен наверняка одобрил бы такую организацию рабочего процесса, вот только едва ли у него нашлись бы столь же добрые слова для преемника, сумевшего за пару месяцев настолько запутать свою частную жизнь и влипнуть в такое количество неприятностей, что это было просто неприлично для формального главы солидного учреждения.

…Сотрудники, понятия не имевшие о сомнениях и самобичевании, которому Кадош подвергал себя, обступили патрона, желая обратить внимание на свою персону, задать наболевший вопрос, записаться на аудиенцию, и он провел с ними по меньшей мере полчаса, прежде чем смог подняться наверх, в заждавшийся его кабинет.

Но увы, возвращение Соломона на директорскую стезю было только видимостью, все той же «дымовой завесой», необходимость в которой отнюдь не отпала, неизбежной данью социальным условностям. Матье Кан настаивал – и выставлял как условие sine qua non для успеха всей затеи с выдвижением против фонда «Возрождение» обвинения в вымогательстве и шантаже – чтобы Кадош, став полностью свободным, как можно больше бывал на людях, проехался по всем важным присутственным местам, и, конечно, показался в клинике.

«Посидев на троне всего один час, король показывает, что именно он правит государством, и подданных это устраивает, даже если все остальное время делами ведают министры», – вещал Матье с присущим ему адвокатским красноречием, – «Но лишите подданных этого жалкого часа, когда они могут лицезреть властелина и подавать ему прошения – и получите скорый бунт. Твое будущее отречение от трона в пользу Витца, если ты решишь на это пойти, нужно надлежащим образом подготовить и объяснить…»

Юбер был полностью солидарен с Матье, и требовал, чтобы Соломон вплотную занялся «медицинскими и денежными делами», одновременно «собирая рюкзак для поездки в горы», в то время как он, Кампана, займется делами полицейскими, и тщательно подготовит все для охоты на Райха, поскольку «этого мерзавца нужно взять с поличным, и только с поличным!»

Соломон был невероятно зол, что ему со всех сторон навязывали роль пассивного наблюдателя, карточного «болвана»(1), но скрывал свои переживания глубоко в душе, зная, что в критический момент все равно будет действовать сообразно обстоятельствам, а не по чьему-то чужому плану.

Прямо сейчас требовалось спешно разобраться с кучей бумаг, требовавших директорских резолюций, письмами, счетами и накопившейся медицинской текучкой. В какую бы сторону не повернули события, и каким бы не оказался финал личной драмы, дела клиники, доверенной Шаффхаузеном его попечению, следовало содержать в полном порядке; это было тем более важно, что фактическое управление временно переходило к Витцу, но пока что никто посторонний не должен был знать о подобных переменах.

Исаак и Франсуа покинули Лозанну на рассвете, и следующий звонок брат обещал сделать из Гондо, маленькой деревушки на границе с Италией, расположенной совсем недалеко от злополучного шале, где люди Райха предположительно скрывали заложников.

По расчетам Соломона выходило, что «поисковый отряд» прибыл в указанный пункт около восьми утра, но Лис что-то не торопился перезванивать, хотя стрелки на часах вплотную подобрались к десяти. Начинать тревожиться было рано: во-первых, долгий путь через горы предполагал задержки и остановки, во-вторых, в самом Гондо наверняка понадобилась длительная разведка на местности…

Только один раз его по-настоящему дёрнуло за нервы. Он вздрогнул всем телом, как от внезапного сильного удара, ощутил головокружение и боль в висках, но адреналиновая вспышка быстро угасла.

«Ничего страшного… Должно быть, машину мотнуло на повороте, и Лису пришлось резко затормозить, вот и все. С ними обоими все хорошо».

Близнец совершенно точно был в порядке, и Кадош, оставаясь относительно спокойным, дисциплинированно погрузился в работу: он с детства усвоил, что любое задание исчерпывает себя быстрее, если выполнять его шаг за шагом, не отвлекаясь ни на какие посторонние предметы или мысли.

…Телефон резко зазвонил в половине одиннадцатого. Увы, по характеру звукового сигнала было понятно, что звонят не из Швейцарии и даже не из города, а из приемной, где дежурил назначенный Мелманом ординатор. Оказалось, что к месье Кадошу прибыл некий посетитель, и, хотя встреча не была оговорена заранее, настойчиво просил принять…

– Как его имя? – спросил Соломон.

– Дирк Мертенс.

Это сочетание букв и слогов выдавало бельгийца или голландца, но ровным счетом ничего не говорило Кадошу и не проясняло цели визита; но прежде чем доктор успел задать уточняющий вопрос, в трубке послышалось отдаленное глухое бормотание, и ординатор сообщил испуганным тоном:

– Месье просит сказать вам, что он приехал от имени и по поручению отца Мануэля, председателя парижского католического общества, в связи с делом фонда «Возрождение». И у него для вас какие-то важные известия.

– Хорошо, я приму его. Пусть месье Мертенса проводят в кабинет, и попросите мадемуазель Медельчи принести кофе.

Матье Кан издал бы крик подстреленного сурка, если бы узнал, что вчерашний подзащитный собирается без присутствия адвоката и с глазу на глаз беседовать с сомнительным типом из той самой организации, что уже почти что выставила Кадоша на миллион франков, и едва не упрятала в тюрьму! Но в ряде ситуаций Соломон всегда предпочитал действие бездействию, а связанный с этим риск считал оправданным. К тому же известия, привезенные Мертенсом, наверняка были не только важными, но и спешными, и могли – Соломон чувствовал, что могли – касаться судьбы Эрнеста.

…Человек, перешагнувший через пару минут порог бывшего кабинета Шаффхаузена, коренастый и рыжеватый, с очень широкими плечами и костистыми руками, одетый в легкую клетчатую рубаху, серые саржевые штаны и сандалии, напоминал скорее мастерового или рыбака, чем доверенное лицо персоны, облеченной высоким духовным саном. Выражение лица у него было туповатым, взгляд – сонным, как у сытого удава, но крупный подбородок и толстые губы имели неожиданно твердый абрис, и, хотя кривились в подобии приветственной улыбки, могли скрывать под собою острые клыки…

Пожалуй, это было главной чертой в его облике, позволившей Соломону составить беглый портрет визитера. Дирк Мертен казался безобидным, но опасность, исходящая от него, была осязаемой, как от гуляющего на свободе хищника.

Не дожидаясь, пока хозяин кабинета пригласит его присесть, Дирк развалился в кресле для посетителей, положил одну руку на стол, а другой достал из кармана сложенный конверт.

– Изложите ваше дело, месье Мертенс, – сухо проговорил Соломон: бесцеремонность гостя не вызвала у него досады, поскольку позволяла обойтись без прелюдий.

– Охотно, месье Кадош. Я не намерен затягивать нашу встречу сверх необходимого, – голос у Дирка был глуховатый и хриплый, словно он не до конца проспался, но речь грамотная и дикция четкая:

– У нас обоих мало времени, поэтому – к сути… Человек по имени Густав Райх доставил вам много неприятностей и хлопот, и по роковому стечению обстоятельств, к этим неприятностям оказалось примешано имя некоего католического общества.

– Под католическим обществом вы подразумеваете «Опус Деи»? – уточнил Кадош, решивший сразу расставить точки над «и».

Дирк усмехнулся:

– Вы же образованный человек, месье Кадош, и наверняка знаете, что я не отвечу на этот вопрос, и знаете, почему.

– Ваш ответ мне полностью ясен. Что же дальше?

– Густав Райх доставляет неприятности и хлопоты не только вам.

– Меня это нисколько не удивляет. Но должен заметить, что месье Райх, общаясь со мной и моими близкими, всегда ссылался на некие особые полномочия, которыми его сполна наделило неназываемое общество. И представлял убедительные доказательства, что эти полномочия у него действительно есть.

Мертенс понимающе кивнул:

– Дело в первую очередь касалось денег, месье Кадош, денег и собственности. Райху было бы затруднительно вести переговоры о деньгах с нотариусом, адвокатами и прочей судейской братией, если бы заинтересованные лица не облекли его определенным статусом… но на этом все, месье Кадош. Переговоры и только переговоры, ни о чем другом мои доверители не помышляли, и никаких иных действий Райху предпринимать не следовало, ни против вас, ни против… ваших друзей. Вы… понимаете?

– О да, месье. Понимаю. Все, что Райх предпринял за рамками своих полномочий – разумных и цивилизованных – было исключительным его своеволием и проявлением гордыни, – голос Соломона был полон такого сарказма и сдержанной ярости, что Дирк, несмотря на свою подчеркнутую бесстрастность, немного смешался и опустил глаза, не выдержав прямого и обвиняющего взгляда собеседника:

– Заверяю вас, месье Кадош, мы действительно не ожидали, что в своем болезненном рвении он зайдет настолько далеко.

Губы Соломона плотно сжались, превратившись в резкую линию.

– Тем не менее это случилось, и теперь приходится разбираться с последствиями. Что же вы предлагаете, месье Мертенс, от имени ваших доверителей – и чего хотите от меня?

– Того же, чего и ранее: досудебного урегулирования спорной ситуации.

– Если вы о завещании Шаффхаузена, спорить уже не о чем, после того, как месье Дюваль заявил об отказе от наследственных притязаний, и юридически оформил свой отказ. Если вы подразумеваете обвинения в похищении, насилии и шантаже, выдвинутые месье Дювалем, как жертвой преступления, этот вопрос не в моей компетенции, я в его деле теперь выступаю, как свидетель. Что же касается благотворительного взноса в пользу фонда «Возрождения», он станет доступен выгодоприобретателям не ранее, чем Густав Райх – или кто-то иной – выполнит условие, указанное мною в аккредитивном договоре…

Мертенс по-бычьи наклонил голову, поводил ею из стороны в сторону, точно принюхивался и, понизив голос, проговорил:

– Как раз с обсуждения этого вашего условия я хотел бы начать… Денежный транш в размере миллиона франков вчера поступил на аккредитивный счет, но условие, которое необходимо исполнить для доступа к средствам… оно весьма и весьма удивило моих доверителей. Удивило и огорчило. Вы можете отнестись к моим словам с законным недоверием, однако это не отменяет факта: никто из представителей фонда не знал, что Густав Райх, желая повлиять на ваше решение о взносе, организовал похищение человека.

– Двоих людей, – холодно уточнил Кадош. – Не считая месье Дюваля…

– Да, прискорбно. Но не будем отвлекаться от сути.

Дирк положил на стол запечатанный конверт и подтолкнул его к Соломону.

– Что это? – осведомился тот, не торопясь дотрагиваться до послания, хотя пульс его колотился как бешеный: неожиданное появление посланника «Опус Деи» произвело на него не меньшее впечатление, чем на Моисея – голос Яхве, донесшийся из пылающего куста.

– Встречное предложение. И гарантии для обеих сторон. Вы получите молодого человека и женщину, вместе с компенсацией морального и физического ущерба, если выяснится, что таковой ущерб был причинен Густавом Райхом, мои доверители – доступ к деньгам, за вычетом компенсации. Переведенный вами транш, как и оговаривалось ранее, будет считаться благотворительным пожертвованием, и возврату не подлежит…

– Как ловко придумано…

– Еще бы… – охотно согласился Мертенс и продолжил: – Все прочие претензии, морального, имущественного и денежного характера, будут сняты, поскольку печальное происшествие с доктором Дювалем, и последствия этого происшествия, заставили моих доверителей полностью утратить интерес к первоначальному предмету спора.