Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Дверь была не заперта и легко подалась под рукой Кадоша. Мужчины один за другим вошли в полутемный холл, и, рассредоточившись, двинулись в сторону сквозной галереи, соединявшей оба крыла шале. Как объяснял Дельмас, от этой галереи два или три прохода вели в помещения первого этажа и к подвалу, а упиралась она в закрытую террасу и главную внутреннюю лестницу.

Изнутри дом казался еще более необитаемым, чем снаружи, давным-давно покинутым, пустым и холодным. В темных закоулках пряжей забытых воспоминаний висела паутина… повсюду царила мертвая тишина, не слышно было ни скрипа полов, ни гудения трансформатора, ни потрескивания поленьев в печи. Молчание дома не успокаивало и не внушало надежд – наоборот, в нем чудилось что-то зловещее и одновременно злорадное, как будто вещи знали больше, чем люди, и ждали скорой развязки…

Дойдя до лестничного холла, отделенного от террасы непрозрачными раздвижными панелями, мужчины остановились на короткий военный совет.

– Нужно сейчас же обследовать подвал, – сказал Соломон. – Этот Scheißkerl (говнюк) сказал, что они в бункере… едва ли бункер в десяти километрах отсюда или где-нибудь в горах. Они не стали бы лишний раз рисковать с перевозкой заложников. Значит, бункер устроен или прямо под домом, или туда ведет подземный ход.

Ему хотелось добавить: «Я чувствую, что Эрнеста прячут внизу», – но сдержался: незачем было лишний раз обнаруживать свою ахиллесову пяту перед человеком, который имел прямое отношение к «Опус Деи» и был только временным союзником.

– Согласен, осталось найти вход в пещеру чудес и попросить сезам открыться, – флегматично заметил Дирк и в очередной раз прислушался, чтобы определить, не началось ли в доме движение: – Но в таком случае кто-то должен прикрывать нас. Спуститься в подземелье и не оставить наверху дозорного – значит сделать царский подарок Густаву…

Соломон кивнул, признавая правоту Мертенса, и озвучил еще одно соображение:

– Дельмаса мы тоже не можем оставить без прикрытия… если тот, кто обещал его встретить, еще в доме, он или вот-вот спустится по этой лестнице, или уже стоит на террасе.

– Давайте-ка сделаем вот что, – предложил Кампана, которому очень не нравилось, что все у них идет гладко и разыгрывается как по нотам: обычно такое благостное начало полицейской операции сулило лютое месилово, а то и кровавую баню в самом ближайшем будущем. – Вы двое спуститесь в подвал – один пусть ищет, второй смотрит по сторонам… Ничего не пропускайте, проверяйте каждый сантиметр! Знаю я эти «загородные дома». Я останусь здесь и тоже буду смотреть в оба. Если кто станет слезать сверху, я его не пропущу, если зайдет из боковой комнаты на террасу – услышу. Франсуа либо выманит этого типа на улицу, либо, если птичка упорхнула, не дожидаясь птицелова, присоединится ко мне, ну, а дальше посмотрим по обстоятельствам.

На том они и порешили. Любое их действие, любое перемещение по вражеской территории могло столкнуть их как с явной опасностью, так и с множеством скрытых угроз, но хуже всего было промедление и бездействие…

***

Кровь стучала в висках у Соломона, тупая боль обручем сдавливала затылок, и каждый шаг в душную глубину подвального этажа давался все с большим трудом. Холодный ум врача отстраненно и привычно фиксировал признаки синдрома артериальной гипертензии – скорее всего, стрессовой природы; тренированное тело пока что справлялось с нагрузкой на сосуды, но на душе было невыносимо тяжело.

Воздух замаскированной тюрьмы ощущался вязким, клейким, его с большим трудом удавалось проталкивать в горло и легкие, как ядовитое вещество, инстинктивно отторгаемое организмом. И все здесь до того воняло физическим страданием, лишениями, отчаянием, предсмертным страхом, что Соломону невольно вспомнился полевой госпиталь в Африке, где довелось поработать в молодости. Хуже всего было осознавать, что в этой гнусной конуре уже столько дней терзали его Эрнеста.

«Как же ты настрадался здесь, Торнадо… И сейчас ты где-то рядом, моя любовь, я слышу тебя, я чувствую, как бьется твое сердце. Держись, пожалуйста, держись. Я иду к тебе».

Дирк шел за ним след в след, очень тихо, смотрел в затылок, и Кадош постоянно чувствовал кожей этот странный, немигающий взгляд гипнотизера или знахаря, способного вызнавать прошлое, видеть будущее и читать мысли.

Опасный человек… и вместе с тем полезный союзник, не раз и не два доказавший свою надежность и честность.

Охотник, заинтересованный не столько в спасении заложников – они были всего лишь приманкой – сколько в поимке и уничтожении зверя, которого сочли вредным для стаи и обрекли на выбраковку. Здесь угадывался некий конфликт интересов: «Опус Деи» хотела гарантий, что Райх будет молчать, в то время как Соломон, наоборот, хотел заставить его говорить, подробно и красноречиво, признаться во всех злодеяниях, начиная с убийства Ксавье Дельмаса и Анн-Мари Руссель, и заканчивая убийством несчастной Ирмы Шеннон и покушением на убийство Эрнеста Вернея и Мирей Бокаж. А самое главное, признания Райха должны были подтвердить полную невиновность Исаака и обеспечить отмену приговора, вынесенного брату десять лет назад…

Они вроде бы договорились с Дирком, что «пожертвование» в размере миллиона франков поможет достичь баланса, однако Соломон не мог избавиться от мысли, что эта договоренность – временная мера, тактическая уступка, и в любой момент может быть отменена Мертенсом без каких-либо согласований. Пойманный Райх замолчит, но вместе с ним замолчат и трое ненужных свидетелей…

Приступ паранойи, скорее всего, тоже был следствием повышенного давления, но не успел Кадош отругать себя за несвоевременное построение «теории заговора», как Дирк усмехнулся за его спиной:

– Не стоит подозревать меня бог знает в чем, доктор, это пустая трата времени и сил – нам сейчас понадобится и то, и другое. Наши конечные цели имеют куда больше сходства, чем вы предполагаете…

Соломону ничего не оставалось, как усмехнуться в ответ:

– Дерзкое чтение мыслей – не самый лучший способ убедить меня в чистоте намерений, герр Мертенс, но я готов вам поверить, если вы прямо ответите на один вопрос.

– Спрашивайте.

– Если оставить в стороне ваш служебный долг – за что вы ненавидите Густава Райха? Какое зло он причинил лично вам?

Повисшая пауза была короткой, но очень заметной в зловещей тишине подземного этажа, потом Дирк проговорил тихо и почти что кротко:

– Не мне. Он причинил зло дорогому мне человеку… точнее сказать – единственному человеку, который по-настоящему дорог мне в этом бренном мире, погрязшем в суете и погоне за деньгами и ничтожными удовольствиями. Я хорошо знаю, доктор, как тяжелы бывают обвинения, когда они несправедливы, и как дорого обходится невинным слепота Фемиды. Мне понятны оба ваших стремления – вернуть себе виконта де Сен-Бриза, а вашему брату, Исааку – его доброе имя…

Короткое полупризнание Дирка сказало об этом странном человеке больше, чем Соломон смог бы узнать за целый месяц тесного общения, но порадоваться успокоительному открытию он не успел.

Коридор закончился и привел их в довольно просторную комнату, застеленную аляповатым ковром и заставленную псевдоантикварной мебелью и книжными шкафами: то ли подобие библиотеки, то ли склад ненужного хлама. Здесь царил немыслимый беспорядок, словно обитатели в спешке готовились к эвакуации, и как попало бросали вещи и книги…

Среди книг и каких-то тряпок, кучей наваленных в углу, Соломон заметил смятый предмет одежды, поспешно вытащил его наружу и развернул. Сердце болезненно содрогнулось и застучало громко и рвано, когда он узнал персиковую безрукавку Торнадо.

Да, это была она, та самая летняя жилетка, что была на художнике памятным утром, после первой ночи, проведенной втроем, в экстазе неистовой любви… но теперь она куда больше напоминала линялую тряпку, чем элегантную деталь мужского костюма. Бурые пятна на ней, вне всякого сомнения, были пятнами крови, и скорее всего – крови Эрнеста.

– Scheiße… was zum Teufel ist hier Los? (Дерьмо… что, черт возьми, здесь происходит?) – выдохнул он сквозь стиснутые зубы, и не сразу выпустил безрукавку, когда Дирк потянул ее на себя, чтобы рассмотреть получше.

– Вещь принадлежит виконту. – это был не вопрос, а констатация, от Соломона не требовалось даже подтверждающего кивка. – Думаю, что вон те сандалии – тоже из его гардероба, верно?

– Да.

На лице Дирка было написано, что он не слишком шокирован, но считает ситуацию столь же дерьмовой.

Соломон медленно поднял с пола кожаную сандалию с порванным ремешком. Она была перепачкана пылью и чем-то похожим на сажу, и на ремешке тоже остались следы крови.

В голове против воли замелькали образы, похожие на разрозненные кадры из фильма ужасов: Эрнеста хватают, валят на грязный пол, срывают одежду… пальцы палачей похотливо шарят по голому, беззащитно открывшемуся телу… он сопротивляется, но силы катастрофически не равны, его бьют, растягивают за ноги и за руки, как на пытке, нещадно дергают за волосы, а когда он от боли теряет сознание – связывают, заковывают в наручники, заворачивают в подобие грубого савана и куда-то уносят.

– Доктор! Доктор Кадош, что с вами? – Мертенс, заметив, что с его компаньоном творится неладное, дотронулся до плеча Кадоша и, когда тот не отреагировал, нажал посильнее:

– Эй, дружище, так дело не пойдет! Отдайте-ка мне сандалию, бросьте ее! Транс – это прекрасное состояние, но только для мессы в Страстную пятницу, а не для рысканья в поисках пропажи.

– Я убью их всех… – помертвевшими губами выговорил Соломон. – Убью каждого, кто причинил ему боль. Обещаю.

– Что ж, они это заслужили, – согласился Дирк. – Но сперва, доктор, нам нужно до них добраться – и лучше бы не терять времени.

– Вы тысячу раз правы, герр Мертенс. Спасибо.

Заново овладев собой, Кадош бережно положил сандалию на видное место, чтобы Кампана, если ему вздумается (или придется) пойти по их следам, непременно обнаружил эту улику, прямое свидетельство, что заложников держали именно здесь.

– Проверим остальные комнаты и санузел. Вход в бункер наверняка в одном из этих помещений, а не снаружи.

– Я тоже так думаю, доктор… и вот что предлагаю… – но прежде чем Дирк успел высказаться, мужчины услышали шум: звук выстрела, приглушенный вопль, еще один выстрел, тяжелые шаги и менее отчетливые звуки борьбы.

– Черт побери! К Юберу все-таки пожаловали гости! – зло прошептал Соломон, и тут же раздался громовой голос Кампаны – комиссар надсаживал глотку, чтобы его наверняка услышали в подвале:

– Все в порядке! Я справляюсь! Не лезьте сюда, продолжайте поиски!

Люк лестницы, ведущей в подвал, с грохотом захлопнулся.

– Не нравится мне это… – пробормотал Дирк, подразумевая совсем не люк (было очевидно, что захлопнул его сам комиссар, полностью контролировавший ситуацию наверху, что бы там ни происходило), а неясное ощущение угрозы. Оно приближалось тихо, как хитрое чудовище, сгущалось над головами, как ядовитое облако, и готовилось вот-вот пролиться черным дождем… или рассеяться белым дымом…

Мертенс потряс головой, желая прогнать болезненное видение, и теперь уже Кадошу пришлось дотронуться до напарника, чтобы вернуть ему контакт с реальностью.

– Ничего, я тоже в порядке… Предлагаю быстро проверить оставшиеся комнаты и пока закончить на этом.

Брови Соломона сдвинулись:

– Как – «закончить»! Пару минут назад вы были согласны, что…

– Да, да, был. – невежливо перебил Дирк. – А сейчас думаю, что лучше бы нам убраться отсюда прямо сейчас, немедленно, и лучше бы вы, доктор, послушались.

– Отлично, герр Мертенс! Можете возвращаться к Юберу, я вас не держу, да и ваша помощь наверху не помешает. А я продолжу осматривать подвал, я чувствую, что Эрнест… что этот чертов вход в чертов бункер совсем рядом, и не так уж хорошо замаскирован.

Считая дальнейший спор пустой потерей времени, Соломон отвернулся и быстро пошел в сторону комнат, отделенных от «библиотеки» маленьким коридорчиком и закутком, где располагался санузел.

– Ну уж нет, я вас одного здесь не брошу, – возразил Мертенс и, по-бычьи наклонив голову, последовал за Кадошем; сейчас он и в самом деле чувствовал себя корридным быком, в чью шкуру уже впились бандерильи, но матадор только готовится нанести смертельный удар, и сложнее всего – угадать, откуда и в какой момент сверкнет лезвие…

… Едва Соломон попал в смежное помещение, должно быть, одновременно служившее узникам «спальней» и «гостиной», из его груди вырвалось хриплое проклятие: по всему дощатому полу были разбросаны человеческие волосы, как будто срезанные рукой безумного парикмахера. Длинные пряди волос, грязные и спутанные, усеивали комнату от самого входа и до противоположной стены, и невозможно было сразу угадать, что за насилие или сатанинский ритуал совершался под этим низким потолком, и осталась ли в живых жертва насилия…

Знакомые бурые пятна, темнеющие тут и там, давали достаточный повод для сомнений, но ужас, охвативший Кадоша, ощущался не так остро, как стыд и облегчение – волосы на полу были вьющимися и рыжими. Медово-рыжими мягкими локонами, ни капельки не похожими на непослушную Эрнестову гриву цвета печеного каштана.

«Боже милосердный… эти гнусные негодяи остригли Мирей Бокаж – ну как же, она ведь блудница, достойная позорного наказания… но мой Эрнест!.. Они не тронули его волос, но что же они сделали с ним самим?! Какой я бесполезный идиот! Целый час кручусь на одном месте, и не могу решить элементарную логическую задачу!»

Соломон наклонился, чтобы получше рассмотреть волосы и постараться разгадать замысел дьявольского отродья, устроившего в мирном загородном поместье филиал концлагеря… В воображении упорно возникала картинка из детской книжки, с дорожкой из хлебных крошек, ведущей прямиком к домику колдуньи.

– Да где же этот блядский домик?! Где ты, чертов колдун, прячешь их? – пробормотал он, оглядываясь, пристально изучая каждый угол, в надежде найти еще одну метку, которая даст точный ответ и направит к цели.

Меблировка в комнате была скудной – кресло, маленький столик, жесткая неудобная кровать со столбиками и ситцевым пологом… Ей бы стоять в стенной нише, но ее зачем-то передвинули, об этом явственно свидетельствовали следы на полу и пыльный прямоугольник, оставшийся в алькове.

Кадош подошел к кровати, ощупал столбики, матрас, потом встал на колени и заглянул под нее. Сначала он не заметил ничего особенного, кроме все той же грязи и пыли, но по наитию протянул руку, пошарил по полу справа и слева – и пальцы наткнулись на зазор между досками, слишком глубокий, длинный и ровный, чтобы счесть это просто дефектом древесины.

«Люк! Наверное, угольный подвал, но раз они его спрятали – это неспроста…» – не спеша делиться своим открытием, он проверил снова, более тщательно, и наконец убедился, что действительно нашел еще один вход в подземелье…

Сердце радостно забилось в предчувствии удачи, но участившийся пульс резко усилил симптомы недомогания, которые Соломон старательно игнорировал с тех пор, как они спустились в подвал.

Головокружение нарастало, тупая боль в затылке становилась все сильнее – до тошноты… Соломон начал бояться, что несвоевременный скачок давления если и не доведет до обморока, то станет серьезной помехой в поисках. У него была при себе портативная аптечка первой помощи, но даже в спокойных обстоятельствах колоть в собственную задницу магнезию или папаверин не очень-то удобно…

«Будет еще неудобнее, если я рухну без чувств, как пьяная выпускница», – решил он и, плюнув на мужскую гордость, позвал Дирка:

– Герр Мертенс! Мне нужна ваша помощь.

Ответом был хриплый возглас:

– А мне – ваша… – и характерный звук, знакомый любому врачу: Дирка стошнило.

Парадоксальным образом это сразу придало Кадошу сил; он поднялся настолько быстро, насколько сумел, и поспешил в коридор:

– Что с вами?

– Вероятно, то же, что и с вами, доктор. – Мертенс, тяжело дыша, привалился к стене. – Головная боль, ватные ноги, а теперь еще и тошнота.

– И зрачок расширен… – прошептал Соломон. Все косвенные признаки, все симптомы сошлись в единую картину, и он выбранил себя за то, что не догадался сразу:

«Печь в коридоре! Ну конечно!»

– Угарный газ!.. Здесь и, вероятно, по всему дому – но прежде всего здесь…

Дирк через силу улыбнулся и состроил гримасу:

– Вот дьявол… Превратить милый домик в горах в газовую камеру, ну кто еще, кроме Райха, сумел бы такое придумать? Обязательно выражу ему свое восхищение, как только встречу.

– Выразите! Но сейчас – быстро к лестнице! Нам надо выбираться отсюда, пока мы в состоянии ходить!

________________________________________________________________________

Примечания:

1) подразумевается пьеса бельгийского писателя, философа и мистика Метерлинка «Синяя птица»

2) аммиачное дыхание – симптом повреждения почек

3) мериносы -порода овец с очень длинной и мягкой шерстью

4)Аякс Теламонид, один из величайших мифологических героев Древней Греции, двоюродный брат Ахилла, образец мужества и чести.

5) арьергард -тыловая часть войска, прикрытие основных частей

6) бандерилья -короткое копье с крючками на конце, уколами которого раздражают быка на корриде.

7) угарный газ не имеет вкуса, цвета и запаха, поэтому его присутствие в воздухе нельзя обнаружить без специальных приборов – или до появления признаков отравления… Тем он и опасен. Первые симптомы напоминают гипертонический или сосудистый криз (головная боль, одышка, тошнота, нарушение координации). Легкая и средняя степень отравления вполне излечимы, тяжелая чаще всего приводит к смерти.

Комментарий к Глава 8. Ядовитое дыхание

Визуализации:

1. Дирк Мертенс:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=7f9b89ff903630cc3e69c8b72e06413a

(не помню, было или нет, но не помешает))

2. Исаак Кадош, нашедший Эрнеста:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=417886adb56ff1689731b9c56a10b0f3

3. Соломон в подвале:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=e20fe0e3847a7568fc28735f1745ae61

4. Кампана держит оборону:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=6f10aa9a86e9ce654b258199c14c61ab

========== Глава 9. Свободное падение ==========

Клубится в нас гиблый туман, до костей бередя,

А дождь этой ночью – как нежное тихое море.

Оглохший скрипач, я играю на струнах дождя,

Я песни любви вспоминаю, и памяти вторя,

Стеклянные струны привычно баюкают горе,

На землю сырую далекое небо сводя

Гийом Аполлинер

Выпьем до последней капли чашу страданий в этой убогой земной жизни.

Что могут значить десять, двадцать, пятьдесят лет страданий, если потом рай навеки?

Хосе Эскрива де Балагер, основатель «Опус Деи»

Исаак и Эрнест сидели на берегу подземного озера, сблизив головы и прижавшись друг к другу плечами, и смотрели, как по водному зеркалу в свете фонаря разбегаются золотые и серебряные всполохи. Казалось, в глубине ворочается доисторическое чудовище, потревоженное людьми, и готовое вот-вот всплыть и пожрать дерзких нарушителей вековой тишины.

Они не планировали задерживаться в пути – время было слишком дорого, опасность снова попасть в руки Райха и его палачей не миновала – но Лис ошибся с поворотом, его сбила с толку собственная метка. В результате беглецы слишком сильно отклонились влево и сделали приличный крюк, прежде чем снова взяли нужное направление.

Как назло, тоннель, по которому они пошли назад, вывел их к подземному озерцу. Оно было нешироким и, скорее всего, мелким; но, чтобы обойти препятствие с женщиной на руках, и пересечь питающий его подземный ручей, опять пришлось тратить драгоценные минуты и убывающие силы…

От воды тянуло не холодом, а сладкой свежестью, да и сам грот с озером выглядел спокойным и уютным, он как будто соблазнял присесть на пологий берег и сделать короткий привал. Мирей первая поддалась магии места, застонала, завозилась, попросила дать ей напиться, а потом начала умолять о передышке.

– Мы не можем останавливаться… Мы должны выбраться как можно скорее! – мягко увещевал ее Эрнест, стараясь не думать о том, что у него дрожат руки и ноги, разламывается спина, и что Исаак, в одиночку сделавший работу целого отряда спасателей, рискует потерять сознание от усталости.

– Я больше не могу… я хочу пить… и помыться… я вся грязная!

– Понимаю, но постарайся перетерпеть. Мы скоро будем в безопасности, и тогда уж сможем отдыхать сколько душе угодно…

Лис был того же мнения, хотя и не высказывался вслух, да это и не требовалось: Эрнест прекрасно понимал его и без слов. Зато Мирей не то не понимала, не то не слушала и продолжала умолять:

– Всего минутку. Только одну минутку, дайте мне посидеть спокойно!.. А потом я пойду сама, обещаю, вы ведь наверняка устали меня нести!

Мужчины украдкой переглянулись… Губы Эрнеста слегка шевельнулись, Исаак чуть заметно кивнул, и вынес вердикт строгим голосом Соломона:

– Хорошо. Мы присядем на несколько минут, но потом пойдем вдвое быстрее, и не остановимся, пока не увидим колодец.

Беглецы устроились подальше от воды, в природном укрытии, образованном большими белыми камнями, так, чтобы видеть оба коридора – тот, из которого вышли, и тот, куда собирались войти – и заодно иметь свободу для маневра, в случае неожиданного появления преследователей. Эта тревожная тема тоже не обсуждалась вслух, но все трое понимали, что, если их догонят, они, скорее всего, умрут здесь…

Лис и Торнадо готовы были драться до последней капли крови, подобно спартанцам, а Мирей лучше бы утопилась в озере, чем позволила вернуть себя в подземелье, однако их решимость сама по себе не могла превратить троих усталых, израненных и почти безоружных людей в настоящий боевой отряд. Оставалось молиться и полагаться на удачу, поскольку в испытаниях сегодняшнего дня высшие силы определенно были на стороне пленников, а не тюремщиков.

– Только не засыпай! – предупредил Исаак, когда Мирей прилегла к нему на колени; она слабо кивнула, закрыла глаза и сейчас же уплыла в дрему, несмотря на все предостережения. Любовники же молча взялись за руки и тесно прижались друг к другу. Разлучить их теперь в самом деле могла только смерть, но эта перспектива вовсе не радовала обоих. Эрнест боялся умереть в темноте и холоде, под толщей каменных глыб, так и не увидев Соломона, не дав прощального поцелуя и не сказав последнего «люблю», а Исаака наполняла темным ужасом мысль, что ему придется еще раз увидеть, как в муках умирает тот, кому он отдал сердце и душу, но не сумел спасти.

…Время замедлилось, стало вязким, как горячий воск, и готово было вовсе остановиться. Веки тяжелели, ресницы против воли смыкались, шум крови в ушах баюкал, успокаивал, и сердце нашептывало каждому:

«Сдавайтесь. Прекратите борьбу. Останьтесь здесь навсегда… Умирать не страшно, смерть -это сладкий сон, а вы так устали!..»

– Нет, нет, нет! – вскинулся Эрнест, резко толкнул Исаака и разбудил Мирей. – Хватит! Вставайте! Надо идти!..

– Тшшшш, Торнадо, тише!.. – Лис приложил палец к его губам. – Нас могут услышать!

– Кажется, уже услышали… – дрожа, как осиновый лист, прошептала женщина, и указала в сторону коридора, куда они собирались войти: – Там… там кто-то есть!..

В следующее мгновение до них донесся глухой удар, как будто где-то в пещере случился обвал, и сразу следом – отчаянный крик, возня и собачий лай…

Беглецы вскочили, не зная, что им предстоит, готовые дорого продать свою жизнь, что бы ни случилось. Исаак схватил альпеншток, Эрнест – первый подвернувшийся под руку острый камень. Мирей пригнулась за их спинами, как раненая кошка, слабая, но все еще способная прокусить горло или выцарапать глаза.

Послышался дробный цокот, и из коридорного мрака вдруг выскочила маленькая коротконогая собачка и запрыгала вокруг людей, оглашая стены подземелья таким заливистым наглым лаем, что не было никакой возможности принять это существо за галлюцинацию. В отдалении мелькнул свет фонаря и стал быстро приближаться; не прошло и минуты, как под каменной аркой выросла громадная мужская фигура в черной полувоенной форме.

При виде этого гиганта Мирей пронзительно вскрикнула, а Эрнест инстинктивно вцепился в плечо Лиса – ему показалось, что у человека, нежданно явившегося по их души, нет головы… на ее месте зияла черная дыра. Но то была лишь оптическая иллюзия, порожденная фонарным лучом, бившим в глаза, и Лис, первым сообразив, в чем дело, едва не рассмеялся. Голова сидела на шее, как и положено, просто ее обладатель имел чернильно-черную кожу, из-за чего в темноте наполовину превратился в невидимку.

– Тубо, Туфи, тубо! – скомандовал чернокожий, отзывая собаку, и, когда терьерчик послушно подбежал к нему, обернулся и бросил куда-то за спину:

– Все в порядке, он жив!.. Я нашел его… и еще двоих!

***

Победа была близка, но в самый последний момент все пошло прахом. Блестящий, идеально продуманный и подготовленный план рушился на глазах, как карточный домик, и Густав Райх ничего не мог с этим поделать. Только наблюдать со стороны, с безопасного расстояния, не чувствуя ни облегчения, ни удовлетворения оттого, что спасся – и задыхаться от неутолимой жажды…

Эрнесту Вернею, точнее, демону, поселившемуся в его телесной оболочке на правах хозяина, должно быть, помогал сам Самаэль, владыка Ада и повелитель смерти, и вместе с ним трудились рыжая демоница и грязный иудейский колдун, содомит и осквернитель христианской плоти. Густав же был святым воином, охотником на нечисть, благословленным дважды: и Господом-вседержителем, и донной Исаис, лунной богиней, посланной в мир для сохранения равновесия. Он бился изо всех сил, чтобы исполнить высшую волю, привести в исполнение приговор нераскаянному грешнику, убить тело и отправить демона в заточение, но и на сей раз потерпел неудачу.

Нечисть ускользнула, лишив ее победителя заслуженного пира; демон как будто издевался – вот он, только что был совсем рядом, поверженный, беспомощный, полный жизни и крови, и чарующей порочной красоты – бери его, мучай, терзай и наслаждайся, но стоило жаждуще протянуть руки – и Густав опять поймал лишь пустоту…

Господь гневался за промедление, и донна Исаис гневалась на своего слугу за нерасторопность, и вожделение росло, сводило с ума, подталкивало, принуждало действовать, изобретать новые ловушки, раз старые оказались никуда не годными. Но напрасно Густав возгордился своим искусством расставлять капканы и плести сети…

«А все эти гнусные жиды, Кадоши, будь они прокляты, ведьминские отродья! Какому из адовых чудищ они поклонились, чьи смрадные когти и гнойный анус облобызали, чтобы так ловко избегать казни, уползать из самой могилы и спокойно дышать газом?! » – он мучился и казнился, как еретик на раскаленном вертеле, и во рту и в горле так жгло, словно туда уже накапала ядовитая желчь с зазубренного ножа Самаэля.(1)

Это было недалеко от истины: от поимки врагами веры и неизбежной смерти Густава теперь отделяли лишь несколько километров тайной подземной дороги, спешно пройденных по тоннелю в сторону Италии… Путь контрабандистов, служивший алчности и корысти, теперь служил праведному воину и Делу божьему. Воистину, велик Творец, хоть и непостижимы замыслы Его.

Оковы демона пали, ибо Господь попустил жидам действовать дерзко и своевольно, и не оставил одного из них в тюрьме, а другого – во власти безумия, и не обрушил на головы кощунников ни громы и молнии, ни своды тайного тоннеля… Нет, Соломон Кадош собрал собственную армию чертей и злых духов в человеческом облике, и напустил ее на воинов света, и пали иные воины, и были сломлены другие под ударами адских сил, и прочие рассеялись, как дым.

Исаак же Кадош, видевший Смерть вблизи, прелюбодействовал с нею, и дала она ему временное могущество: способность видеть сквозь стены и ходить в темноте, как среди белого дня, а еще разожгла в нем такую похоть, такую страсть к воплощенному демону, что он сделался одержимым, неуязвимым для ножа или пули, нечувствительным к боли.

Сильны, сильны были слуги Сатаны, а люди, служащие богу и свету, оказались слабыми душою и телом, вот и прогнулись под бременем собственных грехов, нераскаянных и неисповеданных.

Райха терзала и другая боль: он больше не мог рассчитывать на Мать и своих братьев.

«Дело Божье» отвергло Густава, как парию, как недостойного сына; он знал об этом, когда бежал из Ниццы, и смиренно принимал епитимью, зная, что все равно не отступит, исполнит до конца свою миссию, прежде чем стать мучеником, сакральной жертвой, принесенной во имя Истины и добродетелей католической веры. Душа пылала и наполнялась гордостью, как у первохристианина, идущего на арену Колизея к голодным львам – но лишь до тех пор, пока он не узнал, что Мать не просто отвергла его ради великой цели, а предала, по-настоящему предала, обратила в мусор, в посмешище…

Мало того, что по его следам отправили палача, Дирка Мертенса – этот прирожденный убийца, с неподвижным и сонным взглядом, не знавший ни жалости, ни страсти, открыл на него собственную охоту, и в качестве гончих призвал тех самых слуг Сатаны, кого Густав собирался низвергнуть! Неслыханное оскорбление, неслыханная обида…

По всему выходило так, что Ватикан надменно отвернулся, притворяясь, что все это совершенно не касается римских прелатов, а «Дело Божье» отказывало Густаву Райху в священной защите, даже и в сохранении тайны исповеди, передавало мирскому суду, и отвечать ему предстояло и за нынешние, и за прошлые грехи. И судить его будут жиды, гнусные жиды, грязные педерасты и дьяволопоклонники, как в далеком прошлом осудили и довели до самоубийства отца, великого воина, истинного солдата Рейха!..

Густав не сдался, не опустил руки. Проявление слабости в час испытаний было не в его характере. Он до последнего надеялся, что план сработает, и после того, как демоническая свора соберется вместе под одной крышей, осовеет и ослабнет под действием угарного газа, останется только привести в действие детонаторы, и сельский дом, когда-то с любовью обустроенный Бернаром Дельмасом для дел покаяния и благочестия, в мгновение ока превратится в пылающую братскую могилу. Сам же Густав спрячется в подземелье, и крики, вопли, запах горелого мяса, станут райской симфонией, идеальным аккомпанементом к его личному поединку с демоном, в земной жизни носящим имя Эрнест Верней…

С рыжей демоницей все прошло просто прекрасно: он насладился сполна, истязая ее плоть, проник членом глубоко, до самой матки, возможно, таившей в себе новую злую сущность, обмазал ее мирром своего семени, и заставил прикованного демона созерцать акт священного наказания, заставил бояться – и кричать и молить, и слабеть, слабеть, слабеть…

О, зачем он только вздумал отложить главное наказание! Зачем поддался искушению восторжествовать еще больше, зачем пожелал сперва расправиться с Соломоном Кадошем – ведь для этого ему пришлось покинуть бункер, и увести подручных, и оставить демона без присмотра… Господь молчал, донна Исаис молчала, ему не было даровано ни знамения, ни малейшего знака, наоборот, пришло ложное известие, что один из Кадошей уже мертв, и гнусный жидовский труп покоится на дне водопада. Он и успокоился, слишком расслабился, и вовсе не подумал о том, что Сатана хитер и коварен, и сделает все, чтобы вызволить из оков своего верного слугу, с помощью другого слуги, однажды уже прошедшего сквозь роковую завесу смерти.