Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Густава бросили, Густава предали – люди всего лишь люди, они всегда стараются подчиниться тому, в ком видят силу и власть, и тот, кто не предаст из страха, может предать ради выгоды… Уж что-что, а сулить выгоды, предлагать сделки евреи умеют лучше всех, ну, а с тем, чтобы напугать, бросить на колени, отлично справляются заряженные пистолеты и ружья, и стальные наручники.

Кто мог знать, что Соломон Кадош, казавшийся сломленным и покорным силе обстоятельств, сам едва выбравшись из тюрьмы, сумеет так быстро и тихо собрать целую армию, мобилизовав в нее даже Дельмаса, старого врага, и приведет ее прямо в тыл?.. Кто мог знать, что Дирк Мертенс стакнется с ним, словно с милым дружком, будет помогать во всем, и раскроет жиду такие секреты, какие и не каждому нумерарию положено знать?.. Кто мог знать, что Исаак Кадош, дважды мертвый, на самом деле обретет магическую силу и ясновидение, и проникнет в подземелье, и украдет, нагло украдет демона и демоницу, не боясь, что эти злобные кровожадные твари, получив свободу, пожрут его самого…

Обнаружив потерю и осознав случившееся, Густав вопил, задыхался от ярости, колотил кулаками по стенам, разбивая костяшки в кровь, но крики и судороги не могли помочь ему ни вернуть пленников, ни спастись самому… Донна Исаис, полная презрительного гнева, отвернулась, не отвечала на исступленные мольбы. Может быть, он и голову размозжил бы о равнодушные камни, но его остановили «черные братья».

«Черные братья», из тайной ложи(2), формально распущенной, вот уже пять лет как объявленной вне закона – а на деле продолжавшей жить и действовать; они, прибывшие на подмогу Густаву из бенедиктинского монастыря, затерянного в горах Италии, не предали его, показав себя истинными воинами, исполненными духа Великого Рейха… Они и увели союзника с собой, почти что уволокли силой, убеждая, что он должен спасти себя, сохранить свободу, и спрятаться, скрыться в надежном месте, пока все не уляжется, и торжествующие – временно, лишь временно! – враги не утратят бдительность.

– Бог не оставит тебя, брат Густав… Испытания посланы нам для укрепления духа, неудачи – для смирения гордыни. Твоих слабых человеческих сил не хватило, чтобы обуздать демона, но это лишь значит, что Господь отвел тебя от битвы, и даст тебе, как Иову, всемеро! Ты выполнишь свою миссию, брат, ты вобьешь осиновый кол в сердце вампира, вырвешь зубы у дракона и растопчешь львов – но не сейчас, не сейчас…

***

– Мы упустили его! Упустили! – прорычал Соломон и в страшной досаде ударил ногой по крышке люка, ведущего в угольный подвал; теперь, когда опасность для заложников миновала, но стало ясно, что главному виновнику и организатору похищения удалось сбежать, Кадош больше не мог и не хотел сдерживать свои чувства. Ярость и гнев вырвались на свободу, как разозленные фурии, и грозили обратить в пепел любого, кто невовремя окажется на пути.

Кампана уж на что был не из пугливых, и то, подходя к другу, замедлил шаг, понизил голос и поднял руки вверх, ладонями наружу:

– Эй… тихо, тихо… поосторожнее тут с мебелью и остальным барахлом, это же все вещественные доказательства! Успокойся, приятель. Мерзавец сбежал, но мы его поймаем.

– Обязательно поймаем, доктор, – поддержал комиссара Дирк Мертенс. – И очень скоро. Густав сбежал, оставив счета неоплаченными, а это очень расстроит кредиторов, так что поиски будут самыми тщательными, а сети прочными.

Соломон скептически покачал головой:

– Вы говорили то же самое, когда мы ехали сюда, и вот взгляните, что стало с сетями! Они едва не удушили нас всех, а этому чудовищу Райху все нипочем – исчез, как невидимка!

– Исчез-то исчез, но сколько подарков оставил! – Кампана повел вокруг себя широким жестом. – Сплошное раздолье… Экспертам на неделю хватит работы, и, главное, теперь у нас есть новый подозреваемый – он же обвиняемый – не только в похищении и вымогательстве, но и по старому делу «Черного танцора». Ты хоть понимаешь, Кадош, что это означает?..

– Да, да, я все понимаю… и очень рад, что нам так повезло. Это стоит твоего вывихнутого плеча, пули в ноге Франсуа и сеанса в газовой камере, полученного мною и герром Мертенсом. Но ущерб, понесенный заложниками, я не могу считать приемлемым…

– Ладно-ладно. По крайней мере, все живы!

– Этим и утешаюсь… – мрачно пробормотал Соломон и полез за сигаретами, стараясь не представлять раньше времени, в каком виде и состоянии он найдет Эрнеста, Мирей и брата.

По словам Жильбера из команды церматских спасателей, что прошли по следам Лиса и обнаружили секретный колодец и проход в подземелье, где прятали похищенных, все трое были «в порядке, но пострадали в разной степени, особенно женщина». Напарники сразу же повезли их в местную больницу, в то время как Жильбер поспешил присоединиться к Кампане, чтобы сообщить радостную весть о спасении заложников.

– Не забудь еще про целую кучу мерзавцев рангом пониже, которых так удачно переловил полицейский наряд из Гондо! – самодовольно усмехнулся Кампана. – Ну и прав же я был, что заранее позаботился о подкреплении, а?

– Да, месье Кампана, – согласился Дирк и, чтобы сделать комиссару приятное, прикинулся слегка смущенным. – Признаю, вмешательство швейцарцев было очень полезным и своевременным, хотя поначалу я и возражал против участия полиции в нашем «семейном деле».

– Ну то-то же – признаю… Не будете впредь спорить с человеком, собаку съевшим на спасательных операциях! – комиссар выхватил сигарету из пальцев Соломона, считая, что заслуживает поощрительного приза, и предоставил другу раскуривать новую, пока сам с удовольствием дымил дорогим сортом.

Кадош воспринял нахальство друга с привычным равнодушием, но сам словно забыл о намерении покурить и огляделся по сторонам с вниманием фотографа, выбирающим натуру для съемки. Здесь не было незначащих мелочей, каждый предмет, каждая тень, каждый запах могли стать разгадкой или уликой, или еще одной замаскированной ловушкой…

Криминалисты сделают свою работу, в этом можно было не сомневаться. Дальше начнется новое расследование, суд отменит несправедливый приговор, газеты станут взахлеб писать о невероятном происшествии вблизи тихой и мирной швейцарской деревни… А католическая церковь, в лице почтенных и уважаемых прелатов, даст весомые и достойные пояснения, как и почему под ее крылом столько лет скрывался маньяк и серийный убийца… И отречется, трижды отречется от неудачника, вольно или невольно поставившего под удар репутацию тайного ордена.

Все это будет имитацией, пляской теней под лучами софитов, ведь преступнику удалось уйти безнаказанным, кануть в пустоту, надежда поймать его снова – по крайней мере, скоро, как в один голос хвалились Дирк и Кампана – выглядела эфемерной. Доктор Фауст был совершенно прав, когда советовал: «Кто черта держит, тот его держи…».

Они не смогли удержать этого черта, зато жизни, реальные жизни живых людей, столкнувшихся с ним, неузнаваемо изменились, подобно плоти, обезображенной кислотой.

Кислота плескалась в горле, жгла внутренности, разъедала сердце. Соломону было больно дышать. Хотелось добрести до ближайшего дивана, упасть на него, закрыть лицо руками и… дать волю слезам досады, благодарности и облегчения. Но расслабляться было рано, и уж тем более непозволительно – показывать огромную усталость теперь, когда от него требовались и поддержка, и сила, и ясность ума.

Кадош посмотрел на руки, удивленный, что они не дрожат, и сжал пальцы в кулаки.

«Криминалисты сделают свою работу… вот пусть и делают. А я должен ехать к Эрнесту. Я больше не выдержу без него ни одной лишней минуты».

К счастью, все было готово к отъезду. Полицейские, зная, где в случае необходимости смогут найти каждого из участников сегодняшних драматических событий, не собирались чинить препятствия. Кампана и Мертенс тоже сходились во мнении, что следующим пунктом назначения, который они посетят до того, как лягут спать, станет небольшая больница в Гондо.

Как пошутил раненый Франсуа, когда его грузили в машину «скорой помощи»:

«Эх, если бы знать заранее, как все обернется, я бы сразу забронировал пару больничных палат, а не номер люкс в «Штокальпере»!”

***

Хорошенькая медсестра, сидевшая за стойкой, тихонько ойкнула и уставилась на Соломона как на привидение. Она не сразу ответила на заданный ей вопрос, и Кадош, понимая, почему его отнюдь не прекрасный облик так поразил девушку, повторил:

– В какой палате месье Верней? Он поступил к вам примерно два часа назад, вместе с женщиной… и мужчиной.

Голос его звучал вежливо, но строго и требовательно; Соломон не собирался терять время на обсуждение, не участвует ли он в конкурсе двойников. Медсестра могла строить любые предположения на сей счет. Все объяснения, если потребуется, он даст потом.

– В пятой. Но месье…

– Благодарю. – он кивнул и быстро пошел по коридору в указанном направлении. Девушка растерянно смотрела ему вслед.

Дверь в пятую палату была приоткрыта, изнутри пробивалась широкая полоса теплого света. Соломон хотел сразу войти, но что-то удержало его на пороге; он осторожно заглянул в проем… и узрел прямо-таки идиллическую картину, достойную кисти Блонделя или Жана Брока(3).

Эрнест, бледный, с перевязанными руками и ногами, с растрепанными волосами, еще не просохшими после мытья, полулежал на кровати в объятиях Исаака, склонив голову ему на плечо. Глаза раненого были закрыты, скорее всего, он крепко спал после перенесенных испытаний, но Исаак бодрствовал и, нависая над любовником, как лев над добычей, ревниво оберегал его покой.

Соломон всего несколько раз в жизни видел на лице брата столь странное выражение, когда счастье от обретенной потери и глубокая нежность затуманивались тревожной печалью… У него перехватило горло и повлажнели глаза. Эмпатия ударила по струнам души, как сумасшедший скрипач, и в то же время он испытал острое одиночество, отчужденность от интимной сцены, которую лишь наблюдал.

Не зная, что ему делать, Соломон прислонился к стене. Он страстно желал оказаться рядом с Эрнестом, обнять, прижать к сердцу, заново заявить свои права, уверить, что все позади, и ничего подобного больше не случится… Но для этого нужно было взломать мирную вечернюю тишину, нарушить целительный сон – и отстранить брата. Может быть, даже оттолкнуть, но следовало ли так вести себя с Лисом, нашедшим Эрнеста первым, и спасавшим его столь умело и самоотверженно, что это поразило видавших виды полицейских?..

Он сам тоже настойчиво шел по следу, готовый ради любимого разобрать по камню и перевернуть вверх дном все дома, хижины и подвалы вблизи Симплонской дороги, и в конце концов достиг цели. Вот только Лис все-таки успел первым, и, хотя у них с братом не было состязания, этот факт оставался непреложным, как и другой факт, еще менее приятный: что Сид упустил Райха. Опоздал, позволил негодяю сбежать… а значит, опасность только отдалилась, залегла на дно, но не исчезла.

Тут его слуха коснулся голос Эрнеста, вовсе не сонный, а радостный и взволнованный, жадно-нетерпеливый:

– Соломон?.. Соломон, наконец-то! Иди сюда, иди скорее! – чуя близость любимого, взывал Торнадо во всю мощь своих легких, и вдруг гневно зарычал: – Да отпусти же, черт тебя побери!

Возмущение явно предназначалось Исааку, который в свою очередь крикнул:

– Сид! Какого дьявола ты торчишь в коридоре? Хочешь, чтобы он бежал к тебе на израненных ступнях, как Русалочка?!

Ошеломленный неожиданным взрывом, задыхаясь от волнения, Соломон распахнул дверь и ворвался в палату, где сразу же попал в объятия Эрнеста, все-таки спрыгнувшего с кровати, и принял всем собой целый дождь поцелуев… перемежаемый градом упреков:

– Ты!.. Ты… живой!.. Где же ты был?! Почему… почему так долго?.. Я чуть не умер без тебя… мммм… я так боялся, что никогда -никогда больше! – тебя не увижу!..

– Ну… я же здесь… прости… прости, meine liebe… – шептал Соломон между поцелуями – отвечая на каждый, он вскоре почувствовал, как мир перед глазами начинает плыть, и зарылся лицом во влажные волосы возлюбленного, с упоением вдыхая знакомый запах.

Лис стоял чуть поодаль, напряженно хмурясь и заложив руки за спину, как будто силой удерживал себя от вмешательства в происходящее – то ли опасался, что избыточная пылкость встречи может повредить Эрнесту, то ли мучительно ревновал. Ревновал обоих: брата к любовнику, а любовника – к брату.

«Этого еще не хватало…» – отстраненно подумал Соломон, и тотчас же ощутил стыд, что, полностью поглощенный Эрнестом, не уделил близнецу ни капли внимания, даже не спросил, как Лис себя чувствует. Означало ли это, что он, Сид, тоже ревнует? Очень похоже, что так оно и есть… Отравленный воздух проклятого дома пробрался в кровь братьев и начал свою разрушительную работу, раньше, чем они успели подготовиться и отыскать противоядие.

«Сейчас я не буду раздумывать, не время… сейчас важен только Эрнест. Мы все обсудим с Лисом потом, когда мой мальчик уснет».

Лис, по своему обыкновению, подслушал эфир брата, и ворчливо заметил:

– Врач, принявший нас, велел лежать и строго-настрого запретил волнения… пожалуйста, Сид, отпусти Торнадо и верни его в кровать. Ему нужно как следует отдохнуть после этого кошмара.

– Я сам врач и знаю, что и когда нужно делать! – резко возразил Соломон и, хотя правота Лиса была очевидна, бросил на него укоризненный взгляд поверх головы Эрнеста. – Хватит тут распоряжаться!

– О боже мой, вы еще подеритесь из-за медицинской фигни и расписания постановки клизмы… Давайте, возьмите каждый по подушке, и начинайте! – фыркнул Торнадо, и его вызывающая несерьезность чудесным образом ослабила напряжение между братьями. – Вы оба правы, дорогие Диоскуры. Нечего распоряжаться мною, это касается вас обоих; я давным-давно уже взрослый мальчик… но сейчас мне действительно лучше лечь.

Получив отповедь, Сид улыбнулся и, глядя на него, Лис тоже не сдержал улыбки: сегодня был черед Эрнеста проявлять пресловутую соломонову мудрость, это позабавило близнецов и вызвало в груди у обоих приятное теплое чувство… Они бережно, в четыре руки, уложили своего подопечного и устроили на подушках со всем возможным удобством, ну, а потом жадно потянулись друг к другу и наконец-то по-настоящему обнялись – к огромному удовольствию Эрнеста, не сводившего с них глаз. Боль, случайная, непреднамеренная, но все же причиненная взаимно, не успев укорениться и прорасти ядовитым семенем, стала утихать.

…Спустя четверть часа все снова стало – или начало казаться – правильным. Домашним и мирным, почти безмятежным. Эрнест, уверившись, что оба Кадоша никуда не денутся, пока он отдыхает, и для надежности завладев ладонью каждого, уплыл в сладкую дрему и предоставил братьям сколько угодно шептаться над его головой.

– Чертовски рад видеть тебя живым и почти невредимым, братишка, – тихо сказал Соломон и дотронулся до фиксирующей повязки на плече Исаака – она захватывала верхнюю часть спины и лопатку. – Нож?..

– Нет. Альпеншток и моя собственная дурость, – выдохнул Лис и прижался лбом ко лбу близнеца. – Я попался на удочку, как пескарь, вот и получил двойную порцию – электрошокер в грудь и стальной клюв в спину. Хорошо еще, что у райховского прихвостня, напавшего на меня, нервы и череп оказались не такими крепкими, как мускулы – он не смог отправить меня в водопад… хотя я едва не попрощался там с жизнью. Если бы не… а, впрочем, ты не поверишь, что тогда спасло меня… точнее, кто…

С уст Соломона сорвалось хриплое проклятие: слушая о злоключениях брата и в красках представляя все, о чем тот рассказывал, он кровожадно пожалел, что внял увещеваниям Мертенса и Кампаны, и не сломал гортань тому белобрысому мерзавцу.

– Да ладно, Сид. Все уже позади.

– Ты не мог умереть, Лис. Просто не мог, и все.

– Конечно, не мог… и не мог опоздать во второй раз. Я должен был спасти моего Ксавье… ооо… спасти Торнадо.

От нового напоминания, что это не он вызволил Эрнеста из западни, и еще больше – от неловкой оговорки Исаака, бессознательно соединившего своего погибшего любовника с живым, у Соломона засосало под ложечкой, а в горло опять плеснула желчь. С трудом проглотив едкий комок, он решился задать вслух мучивший его вопрос:

– Как ты сумел найти колодец?.. Откуда узнал, что там проход в подземелье?..

Глаза Исаака потемнели, губы плотно сжались. Несколько долгих секунд он молчал, как будто не желая делиться сокровенной тайной со скептиком, а когда заговорил, тщательно выбирал каждое слово:

– Я могу рассказать, Сид, только ты все равно не поверишь. Ты ведь из тех, кто и воскресшим мертвым не поверит. (4)

–…Сказал мой брат Лазарь… – хмыкнул Соломон и покачал головой. – Знаешь, за последнее время на моих глазах случилось столько необъяснимого, что я готов поверить во что угодно. Хоть в небесное воинство, хоть в маленьких зеленых человечков.

– Вот ты опять смеешься, а я ведь еще и не начинал истории…

– Прости. Не хотел тебя задеть. После ингаляции угарным газом в райховском домике я сам не свой.

– Чтооо? Газ?.. – Исаак вздрогнул, схватил брата за плечо и приблизил лицо вплотную к его лицу. – Ты надышался газом там, в шале?

– Слегка. Там, видимо, печь была неисправна. Все уже в порядке, отпусти… – поняв, что проговорился, Сид попытался освободиться и отстранить Лиса – ему совершенно не хотелось прямо сейчас говорить о пережитом в подвале, по очень многим причинам, но было поздно.

– Значит, газ!.. Ты… он действительно хотел отравить нас всех газом?! Ах, сраная нацистская свинья!.. Вы поэтому так задержались там?.. Сид, Сид, скажи мне, где он? В какую тюрьму вы его упрятали?! Нет, не говори… иначе я сразу же пойду с ним повидаться, и эта тварь не доживет до суда! Нет, скажи… я должен знать, где сейчас Густав Райх!

Соломон опустил глаза. Уши его горели, щеки пылали, а грудь стеснило так, словно он все еще был в душном подвале с отравленным воздухом.

– Я не знаю, Лис…

– Что? Что ты не знаешь, Сид?!

– Не знаю, где Райх. Мы не смогли ни найти, ни задержать его. Он сбежал. И это только моя вина…

продолжение следует.

В следующей главе – горячая энца) и новая сюжетная арка; но приключения Райха не закончены, он появится, и не один раз, и примет в событиях самое активное участие!

Комментарий к Глава 9. Свободное падение

Примечания:

1 согласно иудейской мифологии и некоторым эзотерическим доктринам, ангел Самаэль приходит за душами в виде чудовища с зазубренным ножом в руках, а когда жертва в страхе открывает рот, в него с ножа капает ядовитая желчь.

2 тайная ложа «Пропаганда дуэ», т.наз. «черная ложа Ватикана», в противовес «Опус Деи», считающейся «белой ложей», но имеющая с ней во многом общие интересы и общие цели. Вела антикоммунистическую и террористическую деятельность, поддерживала нацистские группировки, занималась финансовыми махинациями, в частности, отмыванием денег мафии. Объявлена вне закона в 1981 году, однако существует до сих пор.

3 французские художники начала 19 века. Подразумеваются картины на сюжет «Смерть Гиацинта».

4 отсылка к цитате из Евангелия от Луки, притча о злом богаче: «Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».

Визуализации:

1. Клиника в Гондо:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=6fd4cbf48c50f2c10665d9e0c58fe4dc

2. Исаак после освобождения Эрнеста:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=f63822a5d5adcfc90478752bec592804

3. Соломон в клинике:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=8e10e8b1ecf6c928bca9433756f9480f

4. Эрнест и Соломон: встреча…

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=20bd3aaee3d0e00105354275ba137979

========== Глава 10. Виноградное рондо ==========

Понюхал рубаху он, от него принесенную,

и был он слепым, и от того исцелился.

Посетило видение юношу, чья любовь продлилась,

хоть охраняли его сторожившие и оберегавшие.

И провел я ночь веселый и радостный

– услада видения сонного заставляет забыть сладость яви.

Увидел я во сне, что ты отъезжаешь,

и поднялись мы, чтобы проститься, и слезы льются, как дождь.

Но покинул меня сон, и ты меня обнимаешь,

и когда вижу я это, забота моя проходит.

И снова я обнял тебя и сжал,

как будто к тебе возвращаюсь я после разлуки и отдаления.

Ибн Хазм, «Ожерелье Голубки»

– Мой сын возвращается со мной в Париж! Это не обсуждается, месье Кадош!

– Ошибаетесь, месье граф. Обсуждается. И решать будете не вы.

– Хмммм… возможно, я плохо объяснил, или вы плохо меня поняли. Повторяю еще раз, последний: я забираю Эрнеста домой! Проследите, чтобы все медицинские документы были оформлены к пяти часам вечера.

Голос графа Эжена де Сен-Бриза был холоден, как арктический мороз, а взгляд, устремленный на Соломона – полон раздражения и неприязни. Фамильная надменность проступила сквозь маску обычной светской любезности и явила себя во всем блеске…

Сен-Бриз говорил с Кадошем, как родовитый дворянин с евреем-выскочкой, словно на дворе все еще был семнадцатый век, и народ пока не отменил аристократические привилегии и деление на сословия. Граф искренне не понимал – и не хотел понимать – почему этот нахальный докторишка с извращенными наклонностями не опускает перед ним глаза и что-то там смеет возражать, после всего, что по его милости произошло с Эрнестом!

Соломон с невозмутимым спокойствием принял и отбил очередной удар в словесном поединке:

– Ему лучше остаться здесь, по крайней мере до полного выздоровления. Поверьте, месье граф, ни в одной парижской клинике Эрнест не получит столь качественного лечения и ухода, как здесь.

– Да я уж вижу!.. – саркастически воскликнул Сен-Бриз и взмахнул руками, как бы от потрясения тупостью собеседника. – Мы с вами встречаемся второй раз в жизни, месье Кадош, и снова в больнице, где мой сын опять оказался по вашей вине! Да-да, именно так! Сперва вы соблазнили моего мальчика, потом втянули в какие-то темные дела, натравили на него этого религиозного маньяка… настоящего серийного убийцу! Это все из-за вас, даже не думайте отрицать!

– Да, конечно, – вздохнул Соломон и украдкой посмотрел в окно, за которым синело яркое летнее небо и безмятежно плескалось столь же синее озеро Леман. – Я воплощенное зло.

– Зло или не зло, но вы магнит для несчастий! – граф горячился все больше, выплескивая на голову врача свою отцовскую тревогу и вину. – За три месяца вашего «романа» он дважды побывал на пороге смерти, и я не хочу, чтобы наша следующая встреча состоялась на его похоронах!

– Ваше намерение во что бы то ни стало забрать Эрнеста в Париж значительно повышает эту печальную вероятность, – холодно отчеканил Кадош. – Если я не смогу вести его как лечащий врач, то не отвечаю за его жизнь.

На несколько секунд Сен-Бриз замер на месте и проглотил язык, а затем взорвался с яростью проснувшегося вулкана:

– Вы в своем уме?! Что вы такое несете, проклятый черный ворон?!

– Я говорю правду.

– Нет, вы шантажируете меня!.. Шантажируете здоровьем сына!.. Это немыслимо!

Подскочив к Соломону с резвостью, неожиданной для его почтенного возраста, граф попытался схватить доктора за воротник, чтобы вытрясти из него настоящую причину – или заставить отказаться от своих слов… но Кадош искусно уклонился, и рука Сен-Бриза поймала пустоту.

– Перестаньте задираться, как школьник, месье граф. Вам не к лицу подобное поведение. Успокойтесь и выслушайте меня.

Гнев Сен-Бриза разбился о самообладание противника, как волна об утес, и, погаснув, оставил после себя горькое послевкусие… Граф как будто разом обессилел, обхватил себя руками и сдавленно спросил:

– На какой еще новый ужас вы намекаете, месье Кадош? Что с Эрнестом?

Соломон повернулся к столу, открыл лежащую на нем медицинскую папку и жестом пригласил расстроенного отца подойти поближе.

– Вот результаты его позавчерашней энцефалограммы. Вот результаты ЭКГ и нагрузочного кардио-теста.

– Я ничего в этом не понимаю. Они… они плохие?..

– Нерадужные. Нарушения в работе сердца, скорее всего, имеют стрессовую природу, и если обеспечить Эрнесту полный покой и реабилитацию в течение по крайней мере двух недель, сердечные показатели должны придти в норму. Но меня гораздо больше беспокоит энцефалограмма.

– Почему?

– Есть признаки нарушения кровотока в одном из магистральных сосудов… причиной, скорее всего, стала закрытая черепно-мозговая травма. И признаки повышенной судорожной готовности мозга, порог существенно снизился по сравнению с предыдущим исследованием. Говоря проще, месье де Сен-Бриз, Эрнесту необходимо остаться здесь, в клинике Вальмонт, под моим личным наблюдением и контролем. Тогда я отвечаю за его выздоровление.

– Вы всерьез полагаете, что в парижских клиниках, вот хотя бы в госпитале Ротшильда, нет равных вам специалистов?..

Соломон горделиво поднял голову:

– Да, полагаю, но дело не только в моей квалификации. Сам переезд мог бы привести к роковым последствиям, так что я не позволю трогать Эрнеста.

– Вы… не позволите?.. – снова вскинулся граф, уязвленный в самое сердце. – Да что вы за персона такая, месье Кадош, что вы о себе возомнили?.. Признаю, вы, без сомнения, очень хороший врач, и знаете свое дело, но моему сыну вы по сути никто!.. Я – его родной отец, единственный близкий человек, оставшийся у него после смерти Элен, а вы – никто!

Кадош промолчал, не желая вступать в бессмысленный спор с человеком, в равной степени терзаемым ревностью и горем, но слова Сен-Бриза, брошенные в лицо, как перчатка, глубоко задели его.

Это было больнее, чем похожие упреки, которые он не так давно выслушивал из уст Ирмы Шеннон, считавшей себя женой Эрнеста. Уж она-то, по мнению графа де Сен-Бриза, наверняка была «кем-то» для его сына, на том простом основании, что принадлежала к женскому полу, и при известном везении могла бы родить наследника и внука…

Сен-Бриз, не получив от Соломона ожидаемой гневной реакции, смешался и даже несколько устыдился своей выходки. В самом деле, оскорблять врача, занятого спасением жизни Эрнеста, было очень дурной идеей. В глубине души граф чувствовал, что Кадош пойдет на все ради своего особенного пациента, сделает невозможное, и не отступит там, где любой другой специалист оставит надежду.

– Простите меня за резкость, месье Кадош. Но вы должны понять сердце отца…

– Да, разумеется. – это прозвучало немного иронически, но Сен-Бриз сделал вид, что не заметил иронии:

– Хорошо, вы меня убедили. Пусть Эрнест остается здесь до выздоровления, но… но я тоже никуда не уеду, и буду навещать его каждый день! Этого права вы меня не лишите!

– Конечно, не лишу. Помешать вам видеть Эрнеста может только он сам.

Сен-Бриз бросил на Соломона подозрительный взгляд – не скрывается ли за этой смиренной репликой какое-то коварство? – но если у врача и были тайные мысли, граф не смог прочесть их на его бесстрастном лице.

***

Соломон зашел в палату Эрнеста около десяти вечера, когда уже почти стемнело, и над лилово-серебристым зеркалом озера догорали последние отблески яркого заката. Шторы на окнах были раздвинуты, жалюзи подняты, электрический свет не горел.

Художник сидел на кровати и, держа на коленях альбом, работал над пейзажем в своей манере: вписывал в безмятежную картину природы сюрреалистические образы, рожденные его воображением романтика, мрачным и пылким…

На Эрнесте была черная шелковая пижама, заботливо привезенная отцом – несмотря на свою беспечность, граф де Сен-Бриз помнил, какие ткани любит его сын, и в каких цветах лучше всего смотрится при любом освещении; длинные волосы перехватывала лента из того же черного шелка. В рассеянном вечернем свете тонкий профиль и высокий лоб Торнадо казались выточенными из белого мрамора, а чувственный абрис губ – особенно мягким и манящим…

Как всегда, от красоты возлюбленного у Соломона перехватило дыхание и закружилась голова, и приступ острого желания, родившись в груди, лихорадочным пламенем разлился по всему телу. Член предсказуемо отреагировал страстной эрекцией, и Соломон ничего не мог поделать с фантазией, тут же нарисовавшей ему сцену бурной и жаркой близости, прямо здесь, на больничной кровати, и на диване для посетителей, и в шезлонге возле окна, и на полу…

Как же ему хотелось сжать Эрнеста в объятиях!.. Повалить, прижать покрепче, закинуть его ноги себе на плечи и наконец-то войти в желанную тесноту, войти глубоко и сильно, и каждым толчком заставлять любовника стонать от удовольствия, и жадными движениями навстречу торопить обоюдный оргазм…

Увы, судьба была не на их стороне. Соломон ни в одном слове не солгал Сен-Бризу: состояние здоровья Эрнеста внушало серьезные опасения. Он был уверен в себе как во враче, но не хотел рисковать с преждевременными плотскими утехами, чтобы не спровоцировать у больного сердечный приступ или, того хуже, эпилептический припадок.

«Мы еще успеем порадовать друг друга, любовь моя… когда ты поправишься, я увезу тебя в свой дом на озере и воздам стократно за каждую минуту, проведенную в разлуке».

Кадош несколько раз вдохнул и выдохнул, чтобы выровнять сердцебиение, и, считая про себя, чтобы не спешить, приблизился к Торнадо. Тот слышал, как он вошел, и наверняка видел боковым зрением, но даже не повернул головы. Это встревожило Соломона: после встречи с отцом Эрнест выглядел еще более подавленным, чем в последние два дня, когда у него окончательно расстроились аппетит и сон, и возобновились ночные кошмары.

Устраивать сходу медицинский допрос было в корне неправильно, и Соломон начал с осторожного прикосновения к плечу художника:

– Ну, вот и я, meine liebe… В твоем полном распоряжении. До семи утра нас никто не потревожит.

Он ожидал улыбки и приветственного поцелуя, но Эрнест только кивнул, еще ниже опустил голову и продолжил рисовать в альбоме. Кадош бросил быстрый внимательный взгляд на рисунок: уголь, сангина, сепия, резкие, рваные линии, широкие мазки, «злая”штриховка… и вот уже вечернее озеро Леман куда больше похоже на мрачный Аверн

(1), и человеческие фигурки, бестолково толпящиеся на берегу, вблизи утлой лодчонки, выглядят жертвами, обреченными на закланье. А в неподвижном, мертвом воздухе над озером, в бледно-серой пустоте, повисло лицо – страшная безглазая маска, чертами похожая на Густава Райха.

«Ммммм, вот как… неврологическая симптоматика и признаки депрессии… а наши дела еще паршивей, чем я предполагал.»

– Необычный сюжет. Можно я посмотрю поближе?

– Можно. – бесцветным голосом ответил Эрнест и безвольно выпустил альбом, когда Соломон потянул его к себе.

Еще раз изучив рисунок и убедившись, что сходство «маски» с Райхом ему не привиделось, Кадош пролистал страницы – остальные сюжеты тоже не радовали оптимизмом. Кроваво-красный, черный, снова красный, фиолетовый, ярко-желтый, красный, красный, угольно-черный… и снова багряно-красный, исчерна-алый – цвета менструальной крови и сырого мяса: настоящее буйство инферно.