Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Дальше в ход шли бесконечные рассуждения, как она лично рискует, принимая участие в подобной авантюре, как рискует профессор Шаффхаузен, как рискует доктор Кадош, и даже братья Дельмасы, пообещавшие за вызволение племянника любую помощь – от финансовой до юридической – тоже рискуют… И что всего этого могло бы и не случиться, если бы некие молодые люди проявили побольше терпения, нашли лояльного психоаналитика и спокойно разрешили бы кризис отношений… без бурных ссор, побегов из дома и привлечения в третейские судьи фанатиков из сомнительных католических организаций, и таких персонажей, как Густав Райх.

Как только Анну-Марию заносило, Соломон мягко вмешивался и брал доктора Руссель на себя; они начинали обсуждать медицинскую проблематику, темы докторских диссертаций, новые препараты для лечения депрессии, и бог знает еще какую ерунду… но Исаака ничего не интересовало, кроме плана клиники «Розовые сосны». Он часами разглядывал его, изучал старательно, точно карту поиска сокровищ, закрывал глаза и воспроизводил по памяти, и снова и снова представлял – в разных вариантах – как проникает на территорию, и, на сей раз благополучно избежав встречи с охраной, находит нужный путь и спасает Ксавье.

Судьба сыграла на его стороне, приведя туда, куда он так стремился, но не окажутся ли карты краплеными, не лишится ли он своего выигрыша?..

Ранний утренний час был в помощь. Клиника – огромная вилла – казалась вымершей, или беспробудно спящей, как заколдованный замок, так что Исаак без всяких помех преодолел сад, оставил позади цветники, беседки, декоративные кустарники, и теперь, чтобы оказаться точно под окном Ксавье, ему нужно было всего лишь зайти за угол здания… Он смутно представлял себе, что станет делать дальше – позовет любимого, или взберется наверх, по лестнице или по водосточной трубе, или придумает что-то еще, это казалось не таким уж важным. Важнее всего, что он здесь, и от Ксавье его отделяют считанные шаги, считанные метры садовой дорожки, влажной от росы…

И вдруг Лис услышал стоны. Протяжные, хриплые, надрывно-булькающие стоны, похожие на звуки, которые издает в агонии раздавленное животное.

У него затряслись колени, что-то сжалось в животе, а голову стиснуло огненным обручем боли, такой сильной, что он испугался потерять сознание…

– Нет. Это не Ксавье. Это не Ксавье!.. Это не может быть он!.. – крикнул он в пространство и ринулся бежать, уже предчувствуя, зная, что увидит через несколько секунд, но не желая верить…

***

Ксавье больно. Так больно, что он не хочет уже ничего, кроме прекращения страданий. Каждое движение усиливает боль, каждый вздох дается все с большим трудом, раздирает грудь, но не приносит облегчения, и ничего нельзя поделать с судорогами, сотрясающими тело… Ксавье холодно, так холодно, что у него стучат зубы, выбивая подобие похоронного марша – и, кажется, он насквозь прокусил язык… или это случилось раньше, в момент падения.

– Я… умираю… – шепчет он, сам не зная, к кому обращается, к Богу, к своему убийце, или к так и не пришедшему спасителю – и начинает молиться:

– О Боже, для которого все живет, и тело наше не погибает, но продолжает жить в совершенном преображении, молю и прошу Тебя: в сострадании и милосердии прости то, что взяла на себя душа раба Твоего, через обман сатанинский и через собственную злобность и слабость, согрешив против воли Твоей, – прости и очисти ее…

Он путается в словах, дрожит, плачет, задыхается, теряя кровь и последние силы, и из самой глубины отчаяния и страха, из бездны своей скорби, неистово взывает:

– Господи Иисусе!.. Добрый и милосердный! Пресвятая Дева!.. Сжальтесь!.. Позвольте мне увидеть Исаака, последний раз… Боже, позволь мне умереть рядом с ним!..

Господь милосерден… Он склоняет слух к мольбам страдальца, и воля Его свершается тут же. Яркий свет вспыхивает перед глазами, волна тепла окутывает тело, и боль растворяется в ней – во всяком случае, Ксавье о ней забывает, потому что над ним склоняется любимое лицо. Лицо Исаака. Любимые руки, руки Лиса, обхватывают стынущее тело, и любимый голос зовет, зовет, повторяет на разные лады его имя и ласковые прозвища…

Ксавье улыбается. Ксавье шепчет:

– Прости меня, Лис… прости… я люблю… тебя… и… умираю… – свет меркнет, тьма надвигается снова, но Ксавье больше не страшно. Лис рядом, он видит его, он ощущает его: теплые руки, теплые губы, горячие слезы – и точно знает, что будет чувствовать любимого до самого последнего мига.

***

Женева, 4 августа 1986 года

– Значит, вот как это произошло… – пробормотал Жорж, протер опухшие от слез глаза и положил руку на руку Исаака. – Ты ведь ничего не рассказывал мне, никаких подробностей, а из газет мало что можно было понять… писали кто про несчастный случай, кто про самоубийство… Бедный Ксавье!.. И ты, бедный мой друг… как ты сумел все это пережить!..

– Не особенно успешно… – тихо проговорил Лис и покрутил в пальцах пустой стакан. – Честно говоря, я это так и не пережил. Порой мне кажется, что я никуда не уходил с того проклятого места… стою на коленях в черной грязи, держу Ксавье в объятиях и вижу, как мой бедный Олененок умирает у меня на руках… а сверху за нами наблюдает «дядюшка Густав», этот проклятый… сектант… злобный сатир… нет, сам сатана!..

– Тихо, Лис!..

– Что?..

– Ты раздавишь стакан! Дай-ка его сюда, дай сюда! – поспешно воскликнул Жорж, инстинктивно переключая внимание Исаака на такую приземленную и мелочную вещь, как нежелательная порча посуды.

– Ну хорошо, будь по-твоему, возьми мой стакан, хотя у тебя есть свой… но тогда уж потрудись наполнить оба.

Они давным-давно сидели в каком-то баре на улице Тамплиеров, наливались джином поверх вина, и не заметили, как вечер окончательно потемнел и превратился в ночь.

Беспечная дружеская болтовня, общие воспоминания, которым они предавались поначалу, старательно делая вид, что им весело, были всего лишь честной, но тщетной попыткой не касаться главного – причины долгой разлуки. Разрозненные события, приключившиеся с каждым из них в параллельных пространствах, не хотели складываться в гармоничный рисунок. Гармония была ложью, а правда заключала в себе безумную боль.

И все-таки Исаак и Жорж решились. Бережно, осторожно, шаг за шагом они ушли в темный лабиринт прошлого, туда, где одна жизнь оборвалась, а другая – разбилась, и где множество сердец получили раны, не исцеленные до сих пор.

Лис рассказывал, а Жорж слушал, и, как хороший исповедник, не терял внимания, не отвлекался на посторонние мысли, и ни разу не задал ни одного лишнего вопроса. Сострадательная душа обняла душу друга, и вместе с ней бродила по асфоделям в сумрачном царстве мертвых, зная и помня, что они должны не просто заплатить дань требовательной тени, но и благополучно вернуться обратно, в мир живых.

Им это удалось, хотя Жоржа не оставляла тревога за Лиса, и он покрепче сжимал его руки, гладил их, теребил, слегка пощипывал, чтобы напомнить: мы здесь, мы на земле, мы оба живы. Алкогольные пары, вопреки их обычному действию на сознание, не искажали и не затуманивали реальность, напротив, раскрашивали ее яркими красками, придавали четкость и объем. Человеческий голос, живой человеческий голос тоже был важным свидетелем со стороны земного бытия.

Жорж только теперь до конца понял, почему родственники Исаака так часто – и с таким восхищением – упоминали покойного доктора Шаффхаузена. Этот психиатр принял Лиса с кровоточащей раной, которая выглядела (да, по сути, и была…) несовместимой с жизнью, и сумел собрать по частям разорванную душу, сшить ее (пусть и грубым швом), и, самое главное, спасти разум, помраченный горем, не позволить ему навсегда соскользнуть в бездну полного безумия.

– Значит, ты поэтому хотел убить Райха?.. Поэтому преследовал его, как писали в газетах во время твоего процесса?

– Да.

– Но у тебя ведь не было никаких доказательств… никаких улик… кроме предсмертных слов бедного мальчика…

– Да, не было… но мне и не нужно улик и доказательств… я знаю, поверь. Ксавье не покончил с собой, и его смерть не была несчастным случаем. Густав Райх убил Ксавье.

Исаак залпом допил стакан, обернулся и рявкнул на весь зал:

– Вы слышите?! Густав Райх убил Ксавье Дельмаса!.. И я заставлю… заставлю его ответить!

– Тихо, тихо! – испуганно шикнул Жорж, но беспокоился он напрасно: громкая музыка, бьющая басами из динамиков, заглушила слова Исаака, и никто из подвыпивших гостей заведения, ни за столиками, ни у бара, не обратил особого внимания на гневную эскападу такого же позднего гуляки.

– Прошу тебя, Лис, не начинай снова… оставь мысли о вендетте… Пусть Райха арестует полиция, ведь им теперь на самом деле есть, что предъявить ему… Ну, а что до бедного Ксавье… ты не можешь знать точно. Ты сам говорил, что расследование установило полную непричастность Райха.

– Ты прав, установило… а потом оно еще установило мою виновность в нескольких убийствах… которых я не совершал!

Жорж не нашелся, что возразить на этот поистине убийственный аргумент, а Исаак продолжил с еще большей горячностью:

– Говорю тебе – он был там, наблюдал за нами! Та женщина… Сесиль… она притворялась, что заботится о Ксавье и желает ему добра, а сама выдала Райху наши планы… Другого объяснения нет и быть не может. Он приехал с Ривьеры, тайно, под покровом ночи, приехал, чтобы уговорить Ксавье остаться в клинике и не возвращаться ко мне… и когда Олененок отказался, в ход пошел нож… Я не знаю, что там было, в той комнате, но мне до сих пор это снится в кошмарах… Анна-Мария – упокой бог ее душу – считала, что Ксавье выпрыгнул из окна, спасаясь от Райха, но я думаю, что все было подстроено!.. Что он сам сбросил его, уже раненого, истекающего кровью… – а потом… в суматохе, которая поднялась, мерзавцу легко было ускользнуть, ведь его и не искали…понимаешь, Жоржи? Не искали, никто не знал о его приезде, и он успел вернуться на Ривьеру раньше, чем «дошли известия»! И Шаффхаузен, сам того не ведая, подтвердил его алиби…

– Это… это просто какой-то невероятный детектив, Лис… фильм ужасов… – пробормотал Жорж, чувствуя, что у него сейчас треснет голова – и от количества выпитого, и от все новых и новых кошмарных подробностей давней трагедии, что поминутно обрушивал на него Исаак. Это напоминало безумие, да, скорее всего, безумием и было: хотя Лис излечился от душевного недуга, но, может быть, не до конца?.. Может быть, как раз сейчас подул тот противный северо-западный ветер, при котором принц датский переставал отличать сокола от цапли? (3)

Или все еще проще: они оба слишком устали, слишком много выпили, и лучше всего им поскорее пойти домой…

Жорж осторожно высказал свое мнение Исааку и предложил вызвать такси. Он ожидал бурных возражений и насмешек, и воззваний к беззаботным временам молодости, когда они кутили всю ночь и ставили на уши злачные места на Монмартре, а после, поспав от силы час, еще не до конца протрезвевшие, бежали на утреннюю репетицию… К его удивлению, друг не стал спорить и сам пошел к барной стойке, чтобы оплатить счет и заодно воспользоваться телефоном.

Жорж смотрел Лису вслед, любуясь гордой посадкой головы, широкими плечами, узкой, как у юноши, талией, длинными ногами, и думал, что, несмотря на долгие годы разлуки и кровавые тени из прошлого, любит его по-прежнему… И на многое ради него готов…

Но в голове, несмотря на опьянение, мелькали и вполне прагматичные мысли.

«Он все еще в отличной форме… Эх, если бы получилось привлечь его к нашему с Лолой новому проекту с канадцами… Вот это было бы шоу!»

***

Время приближалось к трем пополуночи, когда такси доставило Исаака и Жоржа по нужному адресу. Вопреки ожиданиям, в окнах квартиры горел свет: Лола не спала.

– Должно быть, уже успела отдохнуть, и теперь ждет нас у телевизора, чтобы устроить хорошую взбучку… – опасливо предположил Жорж, пока они поднимались на лифте. Исаак похлопал его по плечу и усмехнулся:

– Не трусь. Тому, кто гуляет по ночам, не стоит бояться женских упреков. Ночью в Женеве куда страшнее побеспокоить мирно спящих соседей…

Следуя правилам дома, Лис с большой осторожностью прикрыл дверь лифта, не стал нажимать на кнопку звонка и воспользовался ключом, чтобы открыть квартиру. Жорж вслед за ним перешагнул порог и облегченно вздохнул: теперь они наконец-то были в убежище, где их ждала теплая ванна и удобная кровать.

Лис, стоя посреди ярко освещенной прихожей, огляделся по сторонам, глубоко вдохнул – и вдруг побледнел и затрясся как осиновый лист… Он сжал руки в кулаки и напрягся всем телом, как будто хотел броситься наутек, но остался на месте и, уставившись в пространство как безумный, пробормотал:

– Не может быть!.. Не может быть!.. Они… они не могут быть здесь!..

– Что с тобой?.. Ну что еще такое? Боже, да ты точно привидение увидел! – заохал Жорж, уверенный, что случилось худшее, и совместный загул вот-вот закончится приступом «белой горячки».

– Привидение? Черта с два! – раздался из коридора мужской голос, определенно не принадлежавший Лоле. – Это вас обоих следовало бы превратить в привидения, за то, что исчезаете неизвестно куда, и возвращаетесь глубоко за полночь, в стельку пьяные…

– Позволь им все-таки зайти в дом, – послышался второй голос, тоже мужской, как две капли воды похожий на голос Исаака.

Из глубины квартиры донеслось звучное меццо-сопрано Лолы:

– Мальчики, я, конечно, знала, что вечеринка затянется… но ты, Лис, просто негодяй, что даже не предупредил меня о визите хозяина дома! Было большим сюрпризом проснуться в постели Соломона от того, что он же меня и разбудил… Я прямо почувствовала себя наглой старушкой из сказки про медведей. (4)

– Прости… Я… я не подумал даже, что он сюда приедет… Я не знаю, не знаю, как вы поняли… что нужны мне сейчас больше всего на свете, нужны оба!.. – пробормотал совершенно потерянный Исаак, в то время как его в четыре руки обнимали Сид и Торнадо.

Жорж решил, что он тут лишний, и предпочел по-тихому улизнуть в сторону кухни, где возилась Лола и откуда тянуло аппетитными запахами домашней еды – лукового супа и лазаньи.

Комментарий к Глава 15. У каждого своя Химера

Примечания:

1 цверги – недружелюбные гномы в германской и скандинавской мифологии

2 Соломон, большой любитель поэзии Лорки, процитировал Ксавье пьесу «Чудесная башмачница»

3 в трагедии Шекспира Гамлет говорит: «Я безумен только при норд-норд-весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли».

4 Английская сказка про трех медведей. В оригинале там старушка)

Визуализации:

1.Исаак в Женеве 10 лет назад:

https://b.radikal.ru/b39/1903/8a/e67a40972b7a.jpg

2. Исаак в Женеве в “реал-тайм”:

https://c.radikal.ru/c01/1903/81/1b1d57ac138b.jpg

3. Умирающий Ксавье:

https://a.radikal.ru/a10/1903/c9/e9c6eabd6c4e.jpg

4.Рю дез Альп, 33 – женевский адрес Кадошей:

https://b.radikal.ru/b18/1903/43/0b0e19afc270.jpg

5. Соломон встречает брата:

https://b.radikal.ru/b12/1903/ee/9f4987ba625e.jpg

6. Тюльпаны из сна Исаака:

https://a.radikal.ru/a15/1903/a5/abc262fb53ae.jpg

========== Глава 16. Колокольчики с оттенком лазури ==========

Тебя я славлю песнею высокой,

Чтоб был ты -прежним бурям вопреки,

Иначе снова станет жизнь жестокой

Без ласки твоей любящей руки.

Пусть от счастья заходится сердце,

Позабыты мораль и закон,

Под глазами блаженных страдальцев

Бледно-синий цветет анемон.

Жан Кокто

Три месяца спустя. Начало ноября 1986 года.

– Ты делаешь большие успехи, – одобрительно сказал сереброволосый гончар, наблюдая, как Эрнест заканчивает дневную работу над скульптурой, точнее, над ее глиняным прообразом, что в недалеком будущем предстояло отлить в бронзе. – Этот вариант не просто лучше твоих первых проб – он почти идеален…

Художник отложил в сторону стек, критическим взглядом окинул модель и отмахнулся от незаслуженной похвалы:

– Ах, оставьте, маэстро… до идеала тут – как до Пекина ползком… Ученическая работа. Я уже жалею, что позволил себя уговорить. Ничего не получится.

Гончар мягко улыбнулся и положил руку на плечо Эрнеста с почти отеческой нежностью:

– Ты слишком строг к себе.

– Нет, это ты ко мне слишком снисходителен… как и всегда.

– Я просто знаю тебя не первый год. Чем больше значит для тебя произведение, тем сильнее ты мучаешься и тревожишься в процессе его создания.

– Как будто ты устроен иначе! – усмехнулся Эрнест, встряхнул головой и потер усталую шею, не заметив, что черная лента с его волос развязалась и соскользнула на каменный пол.

Хозяин мастерской тоже этого не заметил, а может быть, не обратил внимания – его больше занимали скульптура и разговор.

– Да, ты прав. Мы похожи: строги к себе, снисходительны к другим… но поверь мне как художник художнику – твой портрет Шаффхаузена превосходен уже сейчас; и станет еще лучше, когда ты его закончишь. Городской совет Антиба будет в восторге.

– Ты думаешь?..

– Уверен. А теперь, надеюсь, ты разделишь со мной скромную вечернюю трапезу?..

Эрнест хотел ответить согласием, но бросил взгляд на свои новые часы и тихо чертыхнулся: маленькая стрелка вплотную подобралась к шести, а большая – к двенадцати…

– Прости, не могу… Мы опять увлеклись и совсем позабыли о времени…

– Обычная история для нас с тобой… – промолвил гончар с оттенком легкой грусти, но художник предпочел сделать вид, что не уловил никакого намека на общее прошлое, и принялся спешно собираться:

– Да… теперь мне придется разогнать машину до ста, чтобы опередить Соломона хотя бы на полчаса.

– Тебя оштрафуют, если будешь так гонять.

– Ну и пусть.

– Он никогда не опаздывает?

– Пунктуален до тошноты. Особенно когда это касается меня. И он очень-очень огорчается, когда я позволяю себе опаздывать к ужину. – Эрнест не думал рисоваться перед старым другом, но в его голосе невольно проскользнула тень самодовольства.

– Он устраивает тебе сцены?..

– Никогда. Устраивать сцены -это моя прерогатива. Разве ты не помнишь?

Двое мужчин – молодой и старый – переглянулись над незаконченной глиняной головой третьего и, преодолев секундную неловкость, рассмеялись от души, после чего обменялись рукопожатием и простились.

– Когда ты заберешь свои чашки? – спросил гончар, пока стоял на крыльце и наблюдал как Эрнест садится в машину. – Им наверняка будет намного уютней в шкафу на вашей кухне, чем на полке в моей мастерской…

– Скоро, но их время еще не пришло… пусть поскучают у тебя, так надежнее. Заберу накануне «дня икс», вместе с кольцами. Ты ведь не против понянчить их еще пару недель? – художник обезоруживающе улыбнулся, и получил в ответ масонский жест, показывающий, что «граф Калиостро» в деле и сохранит тайну подарка на день рождения Соломона Кадоша и его чудесно воскресшего брата-близнеца.

***

Соломон вернулся домой на два часа раньше обычного. Выезжая из клиники, он не стал звонить, рассчитывая сделать Эрнесту сюрприз – и заняться любовью, как это обычно случалось с ними в любой неурочный промежуток свободного времени.

Сюрприза не вышло, поскольку сам художник куда-то сбежал, и, конечно, не оставил записки, в какие пределы Лазурного берега его повлек очередной творческий импульс или обыкновенная скука… Этюдник был на месте, ящик с красками тоже, значит, Эрнест не отправился на вершину холма, чтобы рисовать акварелью виды Старого города в закатном свете, и не пошел на Английскую набережную изображать уличного художника (это была его любимая игра).

Отсутствие машины в гараже прозрачно намекало, что Торнадо вообще уехал из Ниццы, скорее всего в сторону Валлориса, несмотря на клятвенное обещание не делать этого в одиночку… но как удержать ветер, вечно рыщущий в поисках приключений и вдохновения?.. Невозможно, не стоит и пытаться.

Последствия заточения в подвале шале все еще давали себя знать, прорываясь то кошмарными снами, то мигренями, то внезапным подъемом температуры, и Райх все еще был на свободе, где-то скрывался, полиции так и не удалось напасть на его след – но Эрнест упорно не желал подчинять свою жизнь химерическим угрозам. Он боялся не опасности как таковой, а страха перед нею, отвратительного и унизительного чувства, не достойного потомка крестоносцев.

Соломон крайне удивился, когда во время очередного спора на тему безопасности его возлюбленный вдруг вспомнил свое аристократическое происхождение и заявил, что «в роду Сен-Бризов никогда не было трусов, и я не собираюсь становиться первым!» Робкие возражения Кадоша, что осторожность и превентивные меры защиты отнюдь не синоним трусости, но признаки рационального поведения, были с негодованием отвергнуты.

– Пойми, Соломон: если Райх заставит меня запереться в комнате и вздрагивать от каждой тени или громкого звука, значит, он добился, чего хотел… Если ты из-за него, при одном его имени, превращаешься в параноика – он добился, чего хотел… Если у Лиса будет случаться паническая атака каждый раз, как ты или я не отвечаем на телефонный звонок – он добился, чего хотел… Но я ему такого не позволю, слышишь? Этот паук может ползать где угодно и строить любые планы, но помешать нам с тобой жить нормальной жизнью… вот уж дудки!

При всей своей природной несобранности и склонности за считанные минуты обращать в хаос любой строгий порядок, Эрнест умел проявлять последовательность в решениях. Сегодняшняя отлучка в неопределенном направлении и на неопределенное время была, вероятно, очередным пунктом программы «Райх не будет контролировать мои прогулки и поездки».

«Что ж, я сам виноват: надо было все-таки позвонить ему в обед и сказать, что я освобожусь очень рано… с другой стороны, он ведь мог уехать и с самого утра, сразу за мной… »

Соломон вздохнул, аккуратно поставил в шкаф рабочий портфель, повесил на вешалку пальто и с грустью огляделся по сторонам. Новая квартира (они сняли ее два месяца назад, когда решили переехать с тихой и узкой рю Пэрольер на оживленную рю де ла Бюффа) без Эрнеста сразу показалась пустой и чересчур просторной. От белых стен веяло ноябрьским холодом, и даже яркие цветовые пятна картин, развешанных тут и там, не спасали ситуацию.

«Поздравляю вас, доктор Кадош… Ваша любовная зависимость прогрессирует, и организм, привыкший к наркотику «Торнадо», закономерно требует повышения дозы… Ну что ж, в таком случае, вам остается только засучить рукава и прилежно взяться за приготовление ужина».

Он быстро принял душ, побрился и переоделся в домашнюю одежду -длинную вишневую рубаху-кимоно и свободные штаны из черного шелка, напоминавшие хакаму. Этот живописный наряд был скроен и сшит на заказ, в модном ателье, по собственноручным эскизам Эрнеста.

Кадош поначалу с иронией воспринял идею возлюбленного превратить его в подобие персонажа «Семи самураев», но костюм, идеально севший на фигуру, оказался настолько удобным, что тело с первой примерки застонало от восторга… Теперь Соломон сам не променял бы этот особенный комплект, исполненный строгого изящества, на более простые и скучные вещи.

Помимо всех прочих достоинств, подарок Торнадо был несомненным проявлением любви и нежной заботы, и усталый Сид, облачаясь по вечерам в теплый и легкий шелк, в цвета вишни и ночного неба, неизменно чувствовал негу и успокоение – как будто его обнимали ласковые руки любимого.

Войдя на кухню, Соломон прежде всего изучил запасы продуктов в шкафу и холодильнике, и задумался, что бы такое приготовить для своего цыгана, никак не желающего сидеть дома (и уж тем более, стоять у плиты…). Колебания были недолгими. Луковый суп, полента с креветками, овощной киш – все три блюда пользовались большой любовью Эрнеста, и Соломон не видел причин, почему бы не пригласить эту компанию составить гастрономический ансамбль на обеденном столе. В кордебалете могли отлично выступить эльзасское пино гри (для начала), итальянское каберне совиньон (к поленте и кишу), ну и, пожалуй, мускат…

Требовалось время, чтобы должным образом подготовить овощи, запечь поленту и сделать масляную крошку для основы пирога, но по расчетам Кадоша, он как раз успеет закончить с готовкой до возвращения Эрнеста, если только тот не опоздает. Или не позвонит, чтобы смущенным тоном поведать, что встретил на Кур Салейя Жана и Карло, и они пригласили его поесть спагетти и пиццы в «Фаволе», и поэтому «прости, пожалуйста, ужинай без меня, не сиди голодным, но к десерту я непременно буду…»

Соломон нахмурился: размышлять на эту щекотливую тему совершенно не хотелось, и он предпочел сосредоточиться на варке бульона и шинковке лука вместе с прочими дарами Помоны и Цереры. Бокал монтепульчано, налитый им себе в качестве аперитива, и вечерняя новостная программа, начавшаяся по телевизору, неплохо скрашивали ожидание.

Вполуха слушая бормотание телевизора, Соломон привычно фильтровал поток информации – полезное и бесполезное, важное и неважное. Новости внешней политики, репортажи из «горячих точек», сводки о состоянии фондового рынка (падение цен на нефть понемногу принимало катастрофический характер), экономические прогнозы (как всегда, неблагоприятные…), планы приватизации, очередные трения между Шираком и Миттераном, очередной драконовский законопроект, направленный против иммигрантов, и другой – о расширении полномочий полиции и спецслужб, очередные восхитительные инициативы консерваторов, направленные на восстановление семейных ценностей и морального порядка…

«Мда, хорошо, что Торнадо этого не слышит…» – подумал Соломон, и тут же в ярких красках представил, какой негодующей речью разразился бы Эрнест, тяжело переживавший недавнее поражение социалистов на выборах и смену социал-демократического курса на консервативно-либеральный, под аккомпанемент разговоров о патриотизме, семейных традициях и религиозной вере… Он почти услышал, как Торнадо восклицает:

– Консервативная революция, ну надо же!.. Да тут не успеешь оглянуться, как проснешься в полицейском государстве!.. Лицемеры, проклятые лицемеры… Вот они, Соломон, вот они – люди, которые голосуют за Ширака, за Паскуа и за им подобных типов, они же и поддерживают «Опус Деи», или сами принадлежат к ним… Наш дорогой друг Райх, если не свалился в пропасть на Симплонском перевале, наверняка скрывается у кого-то из этих радетелей о морали и порядке…

Да, именно так Эрнест бы и сказал. Соломон в глубине души не мог не признать, что в предположениях возлюбленного насчет судьбы Райха есть логика. Густав не мог исчезнуть бесследно, и если он в самом деле не погиб в швейцарских горах, не сгинул в пещере и не утонул в подземном озере, то, стало быть, его кто-то прячет прямо сейчас. Прячет, покрывает и помогает собрать силы для нового нападения или покушения.

…Зазвонил телефон. Соломон помешал луковый суп, проверил поленту и, приглушив звук телевизора, снял трубку. Он не сомневался, что услышит голос брата, и оказался прав.

– Привет, Сид, я соскучился по вам…

– Привет, Лис. Мы тоже по тебе скучаем.

Улыбка сама собой прыгнула на губы Соломона, и конечно, он знал, что на расстоянии в сто пятьдесят лье близнец улыбается точно так же, и родное братское сердце бьется сильнее от радостного волнения. На пару минут оба расслабились и попросту купали друг другах в потоке любви, как в солнечном свете, шутили и болтали на своем особом языке; потом Исаак принялся выкладывать парижские новости. Рассказал, что канадцы были на генеральном прогоне «Кровавой свадьбы» и пришли в невероятный восторг – и ничуть не смутились из-за того, что все роли в спектакле, включая Мать и Невесту, играют мужчины…

– Так вот, Сид, если премьера пройдет успешно и недельные кассовые сборы окажутся на уровне ожидаемых, а сборы за месяц покроют основные расходы на постановку, спектакль поедет на гастроли в Квебек! Только представь себе: наша с Жоржем постановка в Канаде… мое имя снова на афишах… Это просто безумие, настоящее безумие!..

– Согласен. Но тем не менее я тебя поздравляю, братец. От всей души. Ты столько об этом мечтал и столько работал.

– Погоди, с чем ты «согласен», и что значит – «тем не менее»? – подозрительно переспросил Лис, чей радар, как обычно, улавливал мельчайшие оттенки настроения брата. – Ты хочешь сказать, что мы с Жоржем на самом деле психи, да?.. И вся затея с Канадой – полный бред?

– Вовсе я не хочу ничего такого сказать, – голос Соломона был мягким, тон – искренним:

– Жорж прекрасно поступил, когда предложил тебе участвовать в постановке, и ты совершил настоящее чудо, превратив заурядный музыкальный спектакль в авангардное шоу… которое наверняка сведет с ума весь Париж.

– Да, да, сведет. Но…

– Что «но»?

– Это в твоих рассуждениях, Сид, отчетливо слышится большое «но». Договаривай. Что у нас с Жоржем не так?

Если Исаак хотел что-то узнать, его невозможно было отвлечь и сбить с толку. Соломон сдался:

– Ничего нового ты не услышишь, Лис. Я чертовски радуюсь твоим театральным успехам, но у меня есть поводы для тревоги, и немало.

– Мгм. Как обычно. Поездка в Канаду – один из них?

– Да. Думаю, что Эрнесту это тоже не понравится.

В трубке послышался короткий вздох, повисла пауза… Сид не торопил брата, догадываясь, что он скажет дальше, и снова не ошибся:

– Я хочу поговорить с ним. Пожалуйста, позови его…

– Он вышел за сигаретами. Позвонит тебе, когда вернется.

– Точно позвонит?

– Ну конечно, – Соломон скорее ощутил, чем на самом деле услышал тень сомнения, промелькнувшую, как летучая мышь, и осторожно поинтересовался:

– Вы что, успели поссориться?

Исаак хмыкнул:

– Вроде бы нет… но что-то странное с ним происходит… Эрнест сам почти не звонит мне, и я уже неделю не могу застать его дома ни с утра, ни днем… вот и сейчас набирал наудачу, но ты дома, хотя по времени еще должен быть в клинике, а его опять нет. У вас-то там все в порядке? Сид! Может, это вы поссорились, никак не помиритесь, и он дуется и на меня тоже?

– Не выдумывай. У нас все в порядке. Я дома, потому что сегодня пораньше освободился. Он же просто вышел в табачную лавку, потому что у него закончились сигареты, а ты выбрал неудачное время для звонка.

– «Неудачное»! Такое впечатление, что оно теперь круглые сутки неудачное для меня… Вот скажи, куда Торнадо носится каждое утро? Он ведь тот еще любитель поспать… ты же не забираешь его с собой на работу и не записал в детский сад? А, братец?.. Мне вот даже странно, что ты, с твоей-то любовью к контролю, распорядку дня и дисциплине, так надолго оставляешь его без присмотра…

– Извини, не догадался нанять дневную няню, – не оценив шутку, сухо ответил Соломон. Ему вдруг пришло в голову, что если Эрнест в самом деле втайне исчезает каждое утро и возвращается только под вечер, то он все-таки хотел бы – очень хотел бы! – узнать его ежедневный маршрут… И цели загадочных прогулок и поездок…