Текст книги "Ветрогон (СИ)"

Автор книги: Gusarova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Настя запустила Нателу в дом родителей и засобиралась, было, к себе, но та удержала её буквально за руку.

– Хочешь, останься. Приготовим родителям оджахури. Ты умеешь готовить оджахури¹?

Настя не умела готовить оджахури и домой, честно говоря, не рвалась. Зорина была очень интересна Столетовой. Несмотря на злость в отношении Валеры, она была не прочь послушать его удивительную маму. Настя подумала, что в последнее время общение с сильными женщинами во время кулинарных волшебств стало для неё полезным хобби. Потому она осталась помогать Нателе с готовкой национального дзергинского блюда. Они сходили на цветковский рынок и купили всё необходимое: Натела намётанным глазом отбирала подходящие свинину и зелень, с кем-то из продавцов поторговалась, кого-то похвалила и получила скидку. Настя ходила за ней и чувствовала себя как на восточном базаре. Потом они вернулись домой и принялись за готовку.

– Оджахури – лучший вариант, когда домой вот-вот налетит орава голодных мужиков всех возрастов, – поделилась Натела. – Мои братья до сих пор любят то, как его готовлю я.

– Тяжело, наверное, справиться с тремя мелкими бандитами, – заметила Настя, нарезая зелень.

– И не говори. Но что поделать, раз они уже есть? Не умирать же им с голоду. Ты не была в Цухрави?

– Нет.

– Эх. Зря. Многое теряешь. Приезжай летом. Бери Валико, папу, маму, и приезжайте все. И мы с бабушкой приедем. Соберёмся под одной крышей. Будет хорошо. А то там только Дато с братьями и остались. Уж не знаю, во что превратился дом! Мама от них устала, уехала ко мне в Невик! – Натела заулыбалась. – Думаю, они всё разнесли.

– А разве из них никто не женат? – удивилась Настя.

– Пока нет. Тормоза. Но сдается мне им и друг с другом неплохо! Не подумай неправильно. Мы четверо всегда были очень близки. А пятым считали Валико. Он всего на год младше Кахи.

– Здорово как. Огромная, дружная семья, – мечтательно сказала Настя.

– Благодаря отцу.

Натела помешала мясо на одной сковороде, добавила в него лук, а затем перевернула нарезанный картофель на другой.

– Вы скучаете по Цухрави? – спросила Настя.

– «Скучает тот, кто ничего не делает», так говорил мой отец, а он был мудрым, – неторопливо заявила Натела.

Потом вздохнула, глянула за окно на начавшую темнеть пасмурную улицу и вдруг запела. Негромко, но очень мелодично, чисто и приятно. Настя никак не ожидала сегодня услышать акапеллу. Натела пела на дзергинском, но Настя внимала ей и вспоминала, что Зорин тоже часто мурлыкал что-нибудь, особенно, когда садился рисовать или варил кофе.

– Месмис иэбис чурчули, цкнари, мас хквэба чеми гули, кхнари. Гедзахи гамигхэ кари, санамдэ меквареби. Моманатэ севдиани шени твалеби. Дро микхрис дро, микхрис кхари, мэ шэнтан копна мсурс. Гэдзахи, гамигхэ кари санам уквархар гулс, сулс.²

Настя слушала нежное пение Валериной мамы, и солёные капли катились у неё по щекам. Но впервые за день это не были слёзы горести. Так плакала уставшая от треволнений, давно жаждавшая покоя душа грибовской ведуньи, заслышав силу иного женского голоса. Будто изнутри сердца текли слова песни, и Столетова понимала её чуждый, но такой красивый язык:

– Слышу фиалок шёпот – зов грустный, вторят ему на сердце гусли. Двери открой, ты мне нужен. Я люблю как прежде, освети мне дорогу глазами нежными. Время летит, летит как ветер, а я к тебе спешу. Двери открой же, ну где ты? В сердце впусти и в душу...

Натела допела последний куплет, загадочно улыбнулась, будто сама себе, и глянула на Настю блестящими чёрными бусинами.

– У тебя глаза, как фиалки, Настя, – сказала она.

– Это от бабушки, – шепнула впечатлённая Столетова.

Экран её телефона завибрировал вызовом из мессенждера «Всети». Звонил Игорь.

Комментарий к 25. Натела ¹ – «оджахури» – груз. «семейное» – традиционное грузинское блюдо из мяса с картофелем.

² – песня Нано Катамазде «Фиалки» в переводе с грузинского Светланы Анджапаридзе.

====== 26. Отцовская любовь ======

Зорин кое-как добрёл до бетонного забора, нашёл в нём дыру и пробрался к железнодорожным путям. Кажется, эта линия вела аккурат в Реево. Как символично-то...

Валера потянулся в карман за «айкосом» и, не обнаружив искомого, напрягся. Потерял? А, нет, точно же. Сам выбросил. Зорин огляделся. И попросить закурить больше не у кого. Вот так решишься на последний шаг, даже с комфортом его сделать не дадут. Ну и ладно. Ну и не надо. Идея встать под поезд Валере показалась отличной. Быстро, наверняка, самому ничего делать не придётся. Главное не сойти с рельсов. Лучше даже жопой повернуться... Хотя, нет. Дед не обрадуется такому малодушию.

«Смерть надо встречать лицом к лицу! – полностью проигнорировав контекст мудости, Зорин, хоть и не произнёс эту фразу вслух, но всё же поднял палец вверх, как сделал бы Вахтанг. – Ну не к лицу... Лицом к локомотиву. Локомотивом об лицо». – Ни та, ни другая формулировка Валере не понравились. Он залез на рельсы и задумался.

«Лицом к поезду? Лицом на состав? Лицом по... Как же эта хрень называется, которая у поезда спереди, как раз для того, чтобы на неё намотаться?»

Валера покачивался, задумчиво глядя в сумрачную даль между рядов зданий, куда уходили мерцающие полосы рельсов.

«Хотел, чтобы было, как будет, получилось, как стало потом. Ты не успел на свой поезд, опоздал и упал на перрон. Понял, где прячется правда, её не найти без огня. Кто-то оставит цветы на могиле твоих...¹»

Да, хорошая песня. Жаль, не послушать, мобильника-то тоже нет. Зато есть поезд, на который не опоздаешь. Зорин болезненно прищурился от брызнувшего в глаза света фар. Поезд издал сердитый гудок, мол, иди отсюда, утырок. Дай проехать.

«А вот хрен тебе, – упрямо топнул ногой Валера. – Без меня не уедешь в Реево. К Даше...»

Поезд вновь неистово загудел. На память пришла задачка из школьного учебника: «из пункта А в пункт Бэ вышел поезд. Какой длины будет его тормозной путь, если машинист увидит стоящего на путях бухого в хламину утырка с расстояния один километр? И какой протяженности будет получившийся из утырка блин... Яхонтову понравится, сотка. Берзарин развеян поездом. Ха-ха! – Валера усмехнулся. – Надо попробовать сказать вслух, чтобы понять, как сильно я напился», – он зашевелил губами:

– Берзр... брез.. безра...

Раздался истошный лязг тормозов, махина поезда надвигалась стремительно, подобно несущемуся в атаку чудищу.

– Ю шэл нот пасс!!!² – разом собравшись, выдохнул Валера и раскинул руки. Мгновение, и его отбросило вбок, протащило по гальке и мусору, закрутило, завертело, придавило к тверди. Валера слабо дернулся, пытаясь освободиться, но неведомый спаситель только крепче спутал его. Зорин морщился от боли и подступившей дурноты, провожая затуманенным взором вагон за вагоном.

– По ходу, в Реево мне сегодня не уехать, – догадался Валера. Обратил внимание на негодяя, продлившего его дни, и мигом протрезвел. – ## твою мать!

На нём сидел монстр. Самый настоящий! С синей, покрытой пупырьями кожей, чёрными склерами глаз с вертикальными жёлтыми зрачками и копной ярко-красных патл.

«Красный с синим, сочетание вопиющее», – сразу решил Валера. Пожалуй, несуразный раскрас монстра был даже ужаснее его вида. По фигуре и строению глаз тот чем-то напомнил духа-водителя Леля Чернобокова.

– Ты кто? – хрипло поинтересовался Зорин.

– Ермолай, – услышал он голос Афанасия. – Слезай с молодого барина и сгинь обратно в перстень.

– Как прикажете-с, – пробасил зверюга и, оставив Валеру лежать среди мусора, сгинул.

Зорин перевернулся на спину. Над ним навис предок.

– Как самочувствие, Валерушка?

Зорин застонал и махнул рукой через графа.

– Отойдите. Вы... Загораживаете мне звёзды.

Берзарин с любопытством посмотрел на покрытое тучами небо и смиренно отстранился. Валера сел, повесив голову. Его вороные кудри мягкой ширмой заслонили лицо.

– Я... Ужасно пьян, извините, – глухо пробормотал он. – Даже не помню, где купил коньяка.

– В лавке купца Алиева, что близ Красноспоркинского моста. В иных тебе продавать отказались, время было позднее.

– Господи, почему в этом городе такие долбанутые названия... – посетовал Зорин.

– Балясна – старый город, – принялся объяснять Афанасий. – Не то, что Невгород...

– Да пёс с ним! – осадил его Валера. – Я не спрашивал... Не это хотел спросить. – Он показал предку один, более трезвый глаз из под волос. – Что это, или кто это был?

– Ерёма? – уточнил Берзарин. – Наш фамильный дух. Хранитель перстня. И разных неразумных мальчишек, желающих обойти волю рода.

Он достал свою тонкую трубку и деловито раскурил её, собираясь прочесть Зорину новую нотацию о ценности его бытия. Валера увидел курево и облизнулся:

– Афанасий Фёдорович... А у вас трубка тоже голографическая?

Берзарин замер с открытым ртом и вместо желаемого, крикнул:

– Ермолай! Барин люльку³ потерял, доставь сюда, будь другом!

Синий страхолюд вывернулся из ниоткуда и обеими руками с поклоном протянул Валере похеренный часом назад «айкос».

– Вот блин... – Зорин принял уже заправленную сигаретой машинку. – Сп...

– Ч-ч-ч, – упредил сию минуту Афанасий. – Хоть раз «спасибо» ему скажешь, он на свободу вырвется. Такие у духов порядки.

– А, простите, – Валера удивился тому, что и заряжен его «айкос» оказался по полной. Первая же затяжка сделала его никчёмную жизнь чуть светлее. – А мобильник он не принесёт?

– А мобильник твой у ведуньи грибовской, – сообщил Афанасий, и Ермолай от его слов жалостно закивал. – Аграфена Столетова нашего духа полтора века в перстне томила, выйти не давала. Уж не обессудь, Ерёма теперь и Настасью боится. А она меня видит, представь себе! Побеседовали тут... Давеча. – по тому, как изменился тон графа, Зорин понял, что Стоеросова не уважила его обходительностью.

– В ней кровь Безр... Брзариных, – подсказал Валера.

– И кровь эта всё ещё говорит в ней, – заметил Афанасий. – Что ж, быть может, так и к добру? Вдруг и ей я пригожусь? Ермолай, дружок, сгинь в перстень.

– Слушаю-с, – подобострастно поклонился дух и сгинул. Берзарин сопроводил его исчезновение пристальным взглядом.

– Ерёму ещё Яков закабалил, – объяснил он Валере. – Хорошо бы тебе научиться обращению с духами, но это позднее. Духи строптивы и коварны, сродни иным скакунам. Тут есть свои нюансы. А встань-ка ты с земли, Валерушка, ночи студёные нынче идут, – позаботился о потомке граф. – Встань, встань. – Валера не с первой попытки, но поднялся на ноги. – Так-то лучше. Ну-с, милый друг? – Берзарин оглядел потомка, выдохнув с ним одновременно струйку дыма, – как же дальше поступим? Следующего паровоза дождёмся, или домой отправимся?

– Это электровоз, – поправил графа Валера. – Они не на пару, а на элекр... элетричестве ездят.

– Благодарю за справку, – совершил лёгкий поклон Берзарин и выжидающе уставился на Зорина.

Валера же, потупившись, курил. А ведь ещё час назад желал собственноручно урыть Афанасия и весь род их (пёсий). Но присутствие графа действовало отрезвляюще. Или это начинался отходняк.

– Афанасий... Ик! Фёдорович. – выдохнул, наконец, Зорин. – Я так не могу. Это же просто жесть. Я же... Любил её, – он содрогнулся и едва сдержался от стенаний. – Любил, понимаете? А она... А её...

Он закрыл глаза сгибом локтя, представляя, каким нелепым щенком сейчас выглядит перед Берзариным.

– Нет, тут, уволь, не дано мне понять тебя, Валерушка, – грустно признался Афанасий. – Я так и не полюбил никого. Воздержался от глубоких чувств и выбирал женщин по уму, не по сердцу. – Он вдруг осёкся и почесал корешком трубки седой висок. – Хотя, лгу. Любил. И, признаться, дьявольски сильно.

– Как её звали?

– Григорий.

Зорин оторвал лицо от рукава пальто. Старик-граф с лютой тоской оглядел рассветное серое небо. Прежде, чем догадки увели Валеру не в ту сторону, он вспомнил: так звали проклятого Аграфеной Берзарина.

– Я любил его, как только отец способен любить сына, – признался Афанасий. – Я отдавал ему себя всего и понимал, ради чего жил все предыдущие годы, ради чего копил умения. И кому передам силу, когда придёт мой час уйти к Стрибогу. Я любил его, это страсть что, Валерушка! Не думал, когда летел забирать во Фретцию, какая неподвластная разуму привязанность ожидает моё бедное сердце. Стоило только взглянуть на него... Только в руки взять сына, как я перестал принадлежать себе, и все мои помыслы стали о Гришке, о его счастье и благополучии. Он часто перечил мне. Как сейчас помню: ворвётся, бесёнок, в кабинет, перепутает все бумаги на столе, графин с питьём опрокинет, в камине громыхнёт и хохочет от проделки. А с ним и я хохочу, видя его радость. Марфутка Столетова, бывало, зайдёт, понаблюдает такие дела и журит меня, дурака. Афоня, мол, не давай ему спуску! Где там! Если ветер не спускать, как ему вольным вырасти? Где мощь набрать, коли не от своенравия?

Афанасий заулыбался, и Валера понял, что тот всё еще гордится сыном, но потом улыбка графа превратилась в болезненную и горькую усмешку.

– Я не отказывал ему ни в любви, ни в отцовском плече. Я хотел, чтобы Гришка знал, как сильно любит его отец. Что тут скажешь. Он знал, баловень. Потому и вызвал меня, Вия, на битву ветров. Смекнул, что на него у меня рука не подымется.

Берзарин нахмурил брови и замолчал, вспоминая страшное. Потом сказал тише, пожимая плечами:

– Я и не понял толком, что случилось. Смотрю – вроде в воздухе остался, Валерушка, а по земле кровь бежит. Моя кровь. Гришка ею вымазан с головы до пят, хохочет, победно так, бахвалится. И перстень Соломонов у него в руке. А тела моего нету. Ну тут уж я и сам догадался, что обвёл меня вокруг пальца мой супостат. И всё равно было радостно за него. Наконец он получил то, чего так желал. Вийство. Власть.

Валера слушал Афанасия, округлив глаза и открыв рот.

– Жесть, – буркнул он.

– Вот что такое отцовская любовь, – сделал заключение Берзарин. И, хмурясь, добавил: – В толк не возьму, зачем я тебе это рассказал? Другое ведь хотел!

– Вы офигенным отцом были, Афанасий Фёдорович, – решил поддержать духа Валера.

– Как теперь знаешь – нет, – повел рукой Берзарин. – Может, тебе удастся стать лучшим? Нико зависит от тебя. Он тебя ждёт. Вы теперь связаны навсегда, и связь эта крепче булата, мертвого сна и уговора колдуньего. Запомни. А лучше – загляни Николаюшке в глаза. И сразу меня поймёшь. Я видел. Наш он. Небом данный.

Валера сжал кулаки, и Афанасий понял его упрямый, враждебный жест.

– Валерушка. Отринь думы об роде, как о недруге. Род – не враг твой – это тыл твой, твоя твердыня, твоя звезда путевая, которая не померкнет во веки вечные. Род – это подлинная суть твоя, и она не бывает ни доброй, ни худой. Последуешь за ней – счастливым станешь, даже будучи развеян. Изволишь противиться – тебя волоком потащат. Прими свою долю... И ступай домой. Ты нужен сыну.

Комментарий к 26. Отцовская любовь ¹ – песня «Некрещённая луна», группы «7Б».

² – эпичная фраза Гэндальфа из фильма «Властелин колец».

³ – «люлька» – по старому «курительная трубка».

====== 27. Ермолай ======

Купить билет до Реево. Сесть на следующую электричку после той, под колесами которой чуть не оборвалась его жизнь, благо ранним утром интервал между ними приличный. Ехать, фактически, в никуда. Зорин обхватил голову руками. Никто не встретит дома, не рассмеётся, не пригладит волосы нежными руками. Не расспросит, как прошла смена. Не расскажет, как себя сегодня вёл Нико, тихо или буйно.

Нико.

«Нужно держаться за мысли о сыне, – велел себе Валера. – Думать о сыне. Тогда ты сможешь войти в квартиру».

При воспоминании о прошедшем вечере и том, что творилось дома, Зорин крупно задрожал. Ему хотелось бы прямо сейчас отправиться к Игорю, но он был ещё слишком пьян, и к тому же ужасно грязен. Нужно было привести в порядок себя и дом. Обязательно привести в порядок себя и дом. Валера впервые за ночь обратил внимание на свои руки и принялся выковыривать из под ногтей крошево спёкшейся крови. Он хотел подумать – «чужой крови», но какой же, к чёрту, чужой, если это была Дашина кровь? Валеру снова обуяла скорбь, и он было зарыдал, закрыв лицо грязными руками.

«Нико, – незамедлительно маякнул голос разума, так похожий на голос Афанасия. – Думай о Нико. Ты обещал ему, что будешь рядом».

Повернув ключ в замке, Зорин на секунду задержался у порога и решительно толкнул дверь. Даже в прихожей ощущался слабый запах крови. Валера прошёл внутрь квартиры, где ещё вчера днём было так много уюта и радости. Дорожка из высохших тёмных капель начиналась на половике и через короткий коридор тянулась в комнату... Стараясь не смотреть в сторону комнаты и ванной, Зорин завалился в кухню. Недоваренная Дариной картошка стояла, остывшая, на плите. Пасмурный Реевский лес оскалился из окна пиками ёлок. Валера открыл кухонный кран, умылся холодной водой. Замер с руками на лице. Всё же, сперва стоило явиться к Игорю. Так было бы намного легче.

«Нужно включить свет. Везде включить свет», – пришло решение.

Валера щёлкнул всеми светильниками, какие были под рукой. Внутренне собравшись, он вошёл в комнату и тут же вышел, спешно прикрыв за собой дверь. В бессилии опустился на сидушку в прихожей.

– Нет, это просто невозможно... – сообщил сам себе, дрожа и вспоминая, что в ванной его ждёт примерно то же зрелище. – Я не смогу.

– Валерушка, – деликатно позвал Афанасий откуда-то совсем рядом. – Мой тебе совет. Попроси Ермолая убрать дом. А сам попей кофею на кухне.

Берзарин примостился рядом с ним на сидушке. Валера захлопал на него глазами.

– А... Это удобно?

– Конечно. Он дух в подчинении, и прекрасно справится с работой. Куда лучше тебя. Сними перстень с правой руки и надень на левую. Ерёма явится. Потом твердо скажи ему: «Джермаль, будь другом, убери хату!» да и всё. Главное, смелее. Ты его барин.

– Джермаль? – не понял Валера.

– Это его истинное, дахрийское имя. Кто знает истинное имя духа, того он и слушаться будет. Никому не говори, как зовут Ерёму, чтоб не увели, запомнил?

– Хорошо.

Зорин боязливо исполнил манипуляцию с перстнем, и красно-синий монстр услужливо вырос перед ним.

– Чего изволите-с?

– Это... Джермаль, будь другом, убери тут всё, – Зорин неопределённо помахал руками.

– Будет сделано, барин! – радостно взревел Ермолай и принялся отдирать гардероб от стенки.

– Нет, нет!!! Стой! – тормознул его Валера, поражаясь собственной глупости и думая о том, как оказалась бы недовольна хозяйка квартиры выносом всей мебели. – Я имел в виду, приберись!

– А-а-а! – пробасил Ерёма. – Ясно, барин, так бы сразу и сказали-с! – он метнулся в ванную, включил воду и запел: – Эх, дубинушка, ухнем...

Валера снова присел в кухне, решив не мешать духу. Достал «айкос», повертел в руках. В обычное время ради здоровья Дарины он ходил курить на балкон, но путь туда лежал через комнату, да и действие это больше не имело смысла. Валера открыл форточку, задымил на кухне. Полил водой из фильтра кофейное дерево на окне. Включил огонь на плите под кастрюлей с картошкой.

«Поесть всё равно нужно. Потом вымыться и ехать в роддом, узнать, как там Нико».

– О Нико не тревожься, он благополучен, – тут же дал ему отчёт Афанасий. – Я виделся с ним. Ты бы поспал, сокол. Колдуну должно наперво о себе заботиться.

– Кто бы говорил, – иронично хмыкнул Зорин и предложил слегка уязвленному графу: – Давайте лучше кофе выпьем? Вы же будете кофе с безоаром?

Берзарин примирительно почесал корешком трубки висок.

– Почту за честь, если угостишь.

Валера приготовил им с графом по чашке кофе, только в разных посудинах – сам он боялся снова перекинуться лошадью. Берзарин отпил из чашки, или сделал вид, что пьёт, и поинтересовался:

– А ты что же? Накрошил бы и себе стружки. Силушка тебе пригодится.

– Нет, я... – смутился Зорин, – как-нибудь потом.

– Неправильно ты, любезный друг, ценные снадобья используешь, – начал разглагольствования Афанасий. – Как у Парацельса, знаешь? «Любая субстанция в неумеренных дозах будет являться ядом». Умеренность! Вот чего крайне не достает молодежи. Половина ваших бед проистекает от неумеренности. Ваш главный постулат: «хочу! Подай мне это немедля!» А к чему так? Кто бы из вас думал о последствиях собственных изволений? О том, что от неумеренности можно конём сделаться, или от невоздержанности – остаться без отца, или, – на сей раз уже Берзарин смерил Валеру ироничным взглядом, – без головы под колесами поезда? Необдуманные действия легко совершить, а как быть с последствиями, бесценный мальчик? Скромная жизнь – удел стариков, так в вашей, молодой среде, считается. Но если бы мой сын хоть изредка думал, прежде, чем желать и делать, балясненские ветрогоны не пришли бы в такой упадок.

– Яхонтов, вроде, вполне себе в шоколаде, Афанасий Фёдорович, – возразил Валера.

– Помилуй Небо, – отмахнулся Берзарин. – Чем дольше тут с вами нахожусь, тем страшнее делается за всю колдовскую Балясну.

– А что такое? – напрягся Валера.

– Наперво должен тебе сказать, ход с презентованием силы Вию с твоей стороны был...

– Дуростью, знаю, но я хотел защитить Настю, – прервал предка Валера.

– Нет. Это был разумный ход, – неожиданно похвалил его Афанасий. – Я сначала опечалился твоим решением, но после даже обрадовался. Ты дал себе и ведунье грибовской дополнительные гарантии сохранности. Что немаловажно во взаимодействии с Малютой. Тебе будет интересно узнать, что при моем Вийстве в Балясне насчитывалось аж шесть родов ветрогонов. Четверо, помимо нас и Яхонтовых. Лазурины, Алатыревы, Златоискровы, Бабогуровы¹... И где они теперь?

Валера пожал плечами.

– Есть у меня догадка, да она тебе не понравится, милый друг. О том, что после обретения второй силы, нашей, берзаринской, Яхонтовы на том не остановились.

– Что вы имеете в виду?

– Яхонтову служат четверо отличных духов. Я их прежде не помню. Стало быть – новые. И силы в самом Вие – не на двух стрибогов. Ох, Валерушка, сдается мне, извели Яхонтовы другие рода. А силу себе прибрали.

Афансий совершенно ровно говорил о таких вещах, от которых у Валеры полезли глаза на лоб. Старый граф чем-то напоминал Зорину маму – наверное, своим эпическим спокойствием. Не колдун, а благодушный аллигатор.

Тем временем, в кухню заглянул, скаля крупные зубы, Ермолай.

– Барин, всё!

– Сп... Ой! То есть, ступай в перстень, Джермаль! – велел Зорин, вспомнив, что духов хвалить нельзя. Тот сгинул, а Валера шёпотом спросил у Афанасия:

– А духи, они – кто вообще? И почему нам служат?

– Духи-то? Они и есть духи, – поведал тот. – Колдуны безродные.

– Как это?

– Не имевшие рода, либо не передавшие силу преемнику. Дахрийцы издавна этим славились. У них считалось, что колдовские умения необходимо уносить с собой в могилу, тогда после смерти станешь ещё сильнее, чем был при жизни. Они и становились свободными и сильными духами, пока кто-либо хитрый из числа колдунов не прознавал их имена. Наш Яков за Ерёмой двое суток следил, пока тот с другим духом не обмолвился. Сперва дух его покликал, а потом и Яков. Так Ермолай к нам в услужение и попал. Яков Викентиевич преуспел в повелевании духами, Валерушка, – похвалил предка Афанасий. – Чего стоит один Хорэйн, который сторожит сокровища под Сухарной башней.

– Хорэйн! – вспомнил Валера. – Страж, которого вы сами приручить пытались.

Берзарин усмехнулся.

– Пытался добраться до дедовых богатств. Да безуспешно. Чтобы повелевать духами, нельзя выказывать перед ними слабости, а перед Хорэйном колени в пляс идут сами собой. Яков привёз его с тьмирьской войны, где деда завалило в обрушившемся здании. Там он и встретил этого духа, лишившегося логова. Отец рассказывал мне, что дед отдал ногу голодному Хорэйну, чтобы тот вынес его и впредь служил нам. Яков остался хромым на всю жизнь, но собрал великое богатство, которое и охраняет этот страж. И, скажу, положа руку на сердце, Валерий Николаевич, ты бы его видел! Не чета ни Ерёме, ни кому другому. Страшное дело. Я так и не смог с ним договориться. Жалко стало членов тела. Отец не зря сказывал, что Хорэйн готов служить одному только Якову.

– Вау, – шепнул Зорин. – Как думаете, а те четверо духов у Яхонтова – бывшие ветрогоны?

– Не буду удивлен, если так окажется, – уклончиво ответил Афанасий. – Есть у меня мысль, что от них попросту избавились. Потому, ради себя и сына – ты поступил разумно. Берегись Яхонтова. А силушки, как я уже говорил, и потихоньку набраться можно.

К концу беседы Зорин почувствовал себя окончательно протрезвевшим, но смертельно уставшим. Он принял душ, съел тарелку пюре, после чего Берзарин уговорил его поспать. Хоть комната и сияла непривычной чистотой, Валера наотрез отказался спать там, забрал припасённую для гостей раскладушку с матрасом и устроился в кухне. Она казалась Зорину теперь самым спокойным местом в квартире. Валера не был уверен, что после пережитого сможет уснуть, но отрубился на несколько часов, едва приняв горизонтальное положение.

Комментарий к 27. Ермолай ¹ – стародавние названия драгоценных и полудрагоценных камней.

Всё, что касается Якова Берзарина и Хорэйна – плод воображения и личное пожелание моего супруга♥️

====== 28. Нико ======

Сон принёс нужные силы и помог перелистнуть страницу страшного дня. Пробудившись, Валера понял, что ещё успеет в роддом. Его одолевали смешанные чувства. Он боялся увидеть сына и боялся за то, что Нико в роддоме находится один. Боялся, что кто-нибудь из врачей на него наорёт из-за бегства, что там окажутся Светлые или Настя. Но ехать было нужно.

Разумеется, в больнице Валера выслушал ровно то же, что и, часом раньше, Настя с Нателой. Что сына увидеть нельзя, что он сможет получить его, только если сумеет доказать отцовство через суд. Что его мобильный телефон забрала сестра ещё ночью. Валера слушал врача и мрачно кивал. Выйдя на улицу, впервые сам призвал Афанасия.

– Хочу увидеть Нико, – заявил он графу. – Это можно как-то устроить?

– Попроси Ермолая принести его, – подсказал Берзарин. – Только и всего.

Валере сразу стало жарко. Руки вспотели, к щекам прилила кровь. Он сглотнул, перекинул перстень с пальца на палец и сказал тихо:

– Ермолай, принеси мне моего сына.

– Слушаюсь, барин! – дух синим облаком устремился к корпусу, прекрасно зная и этаж, и окошко. Он скользнул в щель рамы. Зорин нервно провёл руками по ещё влажным волосам.

– Боязно? – улыбнулся граф. – Сейчас сути своей в глаза посмотришь.

– Это просто ребёнок, – дрогнувшим голосом возразил Валера.

– Как же. И я себя убеждал.

Ермолай вернулся из ниоткуда, держа в лапах свёрток из одеяла, который очень громко заявлял о неудобстве сердитым криком. Из под края одеяла виднелась покрытая чёрными-пречёрными волосами голова младенца. Резкий звук его голоса привел Валеру в полное смятение. Зорин вновь задрожал и почувствовал невероятную слабость, но нашёл в себе силы протянуть Ерёме руки и принял свёрток. Со страхом откинул одеяльце. Сморщенное, красное личико Нико почти сразу после этого разгладилось, он издал пару хныков и прекратил плакать.

«Это просто ребёнок», – успел сказать себе Валера, прежде, чем сын открыл светлые, оперённые пушистыми чёрными ресницами глаза и взглянул на него. Внимательно, изучающе, так, как новорождённый ребёнок смотреть не должен. Зорин забыл сделать вдох. А потом Нико улыбнулся беззубым ртом. И сердце Валеры пропустило удар. Внутри сердечных камер мигом стало очень тепло, словно туда залили крепкий горячий эспрессо.

– Привет, Нико, я твой папа, – прошептал Валера, переложил сына на одну руку и выставил ладонь другой над ним в желании дотронуться до маленького лица. Моментально в середину ладони Валеры вошёл крохотный кулачок.

«Значит, и тогда был кулачок», – подумал Зорин. Нико помнил его обещание. Валера прижал к себе свёрток и блаженно зажмурился, чувствуя, что, кроме сына, ему больше ничего не надо от жизни.

«Это род в тебе говорит, сила рода. Не противься ей», – звучали в памяти слова Афанасия, который стоял рядом с ними и понимающе посмеивался. Потом сказал:

– Валерий Николаевич. Николаюшку вернуть надобно, пока переполох не поднялся.

– Давай украдём его, Афонь, – не в силах отпустить сына, предложил Валера.

– Мил друг. Не будь дураком, – посетовал граф. – Только что же втолковывал про необдуманность. Отдай ребёнка Ерёме. Отдай, отдай. Его хватятся, решат, что выкрали, жандармы приедут, сыск подключат, тебя в острог – кому надо? Лучше по уму сделай, как они хотят.

– Ты прав, – встрепенулся Валера. – Я хрень какую-то несу. Ермолай, отнеси Нико назад и проследи, чтобы он не плакал.

Он поцеловал сына в лоб и нехотя отдал, как от сердца оторвал, дух взвился с ним к больничному корпусу. Зорин сунул руки в карманы.

– Мда, – пробормотал он. – Скажи мне кто ещё год назад, что я буду целовать младенца, я бы его послал на три буквы. Я вообще по детям не очень. Никогда их особо не хотел, да и держать боялся. Знаю, что ты скажешь, Афоня. «Род в тебе говорит»!

– Так и скажу, – засмеялся старик Берзарин. – А ещё, наконец-то, прими поздравления.

– Спасибо, – тяжко вздохнул Зорин.

Но спокойно выйти с территории роддома ему не дали. Валера только успел заметить две приближающиеся фигуры в чёрном, как его схватили за шиворот и поволокли прочь. Валера попытался отбиться, но дюжий парень заломил ему руку за спину отточенным движением, и Зорин проследовал через КПП уже в глубоком поклоне. Видел только, как плечистый рыжий мужик суёт охраннику ксиву и машет рукой, мол, всё в порядке, так надо. Зорина запихали в блестящий белый «БМВ» на заднее сиденье, заблокировали двери, на переднее пассажирское прыгнул его обидчик: на вид такой же, как мужчина с ксивой, только моложе.

– Женя...? – похолодел Валера.

Евгений Светлый приложил палец к губам, его отец занял место водителя и вдарил по газам. Валера сидел, ни жив, ни мертв, и лупился на даждей, боясь предположить, что они хотят с ним сделать. Алексей Олегович смерил Валеру через зеркало заднего вида суровым и решительным взглядом, выехал на кольцевую магистраль и пошуровал по ней.

– Куда тебя везти? – спросил он. Зорин несколько не ожидал услышать такой вопрос, скорее «где тебя закопать?»

– Э-э-э...

– Ясно. Слушай меня внимательно. Для всего нашего круга – Дарина неудачно упала с велосипеда. О её беременности знают только наша семья, ты и Настя Приблудова. У тебя хватило глупости показать её на празднике колдунов, но, хвала Небу, они все перепились и не просекли, что Дарина беременна от тебя. Про твоего сына Яхонтову неизвестно, и хорошо бы, чтоб он не узнал. Поэтому – не вздумай появиться на похоронах. Он точно будет там, уже приглашён. Приблудовой тоже чтобы духа не было. Дальше. Оформляй ребёнка и умытывай с ним из города. А лучше – из региона. Какая-нибудь Свирь подойдёт. На крайний случай – Невик. Там свои ветрогоны, как-нибудь договоришься. Здесь – я тебе помогу через нужные связи обойти судебную огласку. Сделаешь тест ДНК и всё. Результаты – мне на стол.