Текст книги "Ветрогон (СИ)"

Автор книги: Gusarova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Нет, – покачала головой Настя. – Нельзя ему в больницу! Его там Яхонтов убьет. В больнице вообще убить проще!

– Охти Господи, – граф принялся нервно дымить трубкой, и Настя решила не гнать его на балкон – всё равно квартира вовсю смердела полынью, а кроме того, табак Берзарина в воздухе живого мира не ощущался. – А у вас лекари знакомые есть?

– Да есть... – замялась в нерешительности Настя. – Вика. Но она не врач, а ветеринар-ипполог.

– А кто это? – не понял Афоня.

– Доктор по лошадям. По старому коновал.

– Ой, нам это подходит! – радостно сообщил Берзарин. – Ещё как подходит. Валерушка очень любит конём становиться... Не пойму, правда, почему такая страсть к конскому роду. Настенька, пригласите сюда вашу Вику!

– Она ещё и ведьма Цветково, – доложила Столетова.

– Не Хлебородова ли её фамилия? – сразу догадался Афанасий.

– Да! – Настя удивилась обширной осведомленности графа, а потом вспомнила, что он был в своё время Вием Балясны.

– Тем паче вызовите. Хороший род, достойные люди.

Настя набрала Викин номер, предполагая, что та опять с ранья на вызовах по конюшням. Так и оказалось. На фоне разговора постоянно кто-то ржал и фыркал.

– Привет, дорогая, времени мало, я на кастрации! – доложила Хлебородова. – Что, мальчик на шею совсем уселся и ножки свесил?

– Свесил, Вик, – кивнула Настя. – Заболел ещё. И его убить хотят.

– Да-а-а, он тебе скучать не даёт, – усмехнулась Виктория Владимировна. – Думаешь, хорошая идея лечить собаку лошадиным доктором?

– Что? – не поняла Настя.

– Ну он же не под безоаром? Стало быть – не жеребец. Так что, лучше обратись к Пете, насколько я помню, он у тебя кинолог.

– К папе? – удивилась Настя, но больше тому, как такая здравая мысль не пришла ей самой в голову.

– Ну конечно! Он ему поможет лучше меня. Всё-таки собаки – Петин профиль. Удачи!

– Спасибо, Вика! – пискнула Настя. И, повернувшись к Берзарину, озадаченно сказала:

– Она велела позвать папу. Он у меня ветеринарный кинолог. Это по собакам, – пояснила она Берзарину. – Вот же...

Насте моментально припомнился и страшный сон про щенка, и «пёсья кровь», и «псина сутулая». И слишком светлые для человеческих Берзаринские очи.

– Афанасий Фёдорович, а при чём тут собаки-то? – Настя потрясла перед носом Берзарина телефоном. Тот было потупился, а потом вывалил Столетовой, как на духу:

– Ну не убивал я ту девицу, Анну-Луизу! Не смог! У неё была фретцийская гончая, немолодая уже сука. Ну и... Словом, я уплатил за жизнь девицы «кругленькое», как вы изволили выразиться, и отпустил её в бегство. А Гришка получился от собаки. Наверное, в Берзариных много осталось собачьего, ведь меня тоже от севирьской лайки получил отец. Так-то, Настя. Признаться гадко, но уж лучше так, верно?

Настя выслушала эту дичь и покраснела от возмущения.

– Вы что, убили собачку?!

– Тьфу ты! – сплюнул в досаде граф. – Настасья Петровна, я сам давеча видел вас на проспекте с говяжьим бутербродом! И яишенку с беконом вы за милую душу кушаете. Ну не будьте вы ханжой, вам не к лицу! Звоните лучше тятеньке! Валерушку спасать надобно, а не обсуждать нюансы его происхождения!

Комментарий к 53. Татуировка ¹ – фраза из книги и фильма про Гарри Поттера, принадлежит признанию Северуса Снейпа в любви к Лили Поттер.

====== 54. Приблудов ======

– Папуль, приветик! – постаралась как можно ласковее пристать Настя. – Ты дома?

– Как раз с работы еду, буба, – ответил Пётр Владимирович.

Папа отболтался на сутках в ветеринарке и, конечно, очень устал, но Валера был важнее.

– Пап, слушай. Помоги по специальности? – Настя начала аккуратно примазываться к отцу.

– Ну чего, говори.

– Тут... В общем, нужна твоя профессиональная помощь. Можешь заехать ко мне домой?

– Буб, с Чижом что? – напрягся папа.

– Да не с Чижом, – Настя погладила пушистого друга. – С Валерой. Ему плохо, а в больницу нельзя.

– Почему нельзя? – прозвучал логичный вопрос, которого Настя так боялась.

– Ну нельзя в общем, приезжай! – Столетова вовремя вспомнила о даре ведуний убеждать и попыталась воздействовать на папу.

– Приеду, – буркнул тот. – Я вообще уже приехал, паркуюсь. Буб, но если с ним прям плохо, надо скорую вызывать. А то ветеринаров сажают за помощь людям! Как ты знаешь, между прочим. Сама же ветеринар!

– Знаю, – смутилась Настя. – Папуль, ты очень нужен.

– Ну раз нужен, то встречай, – услышала Настя одновременно со звонком домофона.

Афанасий вздохнул с облегчением и вытер лоб платком.

– Неужто поможет?

– А то. Он очень добрый, – Настя нажала кнопку открытия двери. – Хоть и своеобразный.

– Такс! – ввалился в квартиру, некогда принадлежавшую его матери, Пётр Владимирович. – Ну, показывайте, что там у вас. О, здравствуйте! – папа вдруг заметил прикинувшегося было ветошью Берзарина и полез к нему с протянутой рукой. – Петя.

Граф с видом крайнего офигения протянул Петру Владимировичу ладонь в обратку, и, конечно, Настин папа по ней промазал. Непонимающе оглядел свою руку, перевёл взгляд карих глаз на Берзарина.

– Не понял?

– Это Афанасий, отец Валеры, – поспешила познакомить их Настя. – Афанасий, это мой папа.

– А ты ж вроде говорила, у него отец-то того... – без стеснения напомнил Пётр.

– Не-не, это у другого Валеры, – Настя утолкала Приблудова в комнату, косясь на хлопающего глазами Афоню. Но и тут Петра ждал сюрприз.

– Ох ты ж ёпрст! – громко воскликнул он на Агиллу. – Буба, нихрена себе инсталляция. – Петр подошёл к духу, подёргал его за рога на подбородке. – Как живой прям.

Настя поразилась не столько железной выдержке Агиллы, сколько тому, что её отец увидел духа! Она тайком обернулась на Афоню. Тот развёл руками.

– Такс, Валерка, – узнал Пётр беднягу Зорина. Тот вяло глянул на Приблудова и шепнул:

– Привет, дядь Петь.

– Ну, рассказывай анамнез, буба, – начал допытываться папа. – Что он такой невесёлый у тебя тут делает.

– Да вот, – махнула на Валеру Настя. – Дорисовался в парке по холоду.

– Искусство – это хорошо, – определил папа. – А температуру мерили?

– Да.

– И как, понравилось?

Пётр был тем ещё хохмачом.

– Пап, тридцать девять и девять.

– Много. На скорой кататься не хочет?

– Не хочет.

– Мужик. Умрёт, не пикнет. Уважаю, – простебал на серьёзных щах Зорина Пётр. – Ну что с ним делать. Давай его послушаем. Афанасий, что встал, как неродной, садись, в ногах правды нету, – Пётр кивнул графу на кресло. Тот послушно уселся и стал молча наблюдать за Приблудовым.

– Ридли Скотт, наш человек, – оценил Пётр Валерину татуировку на животе. – Что ж он у тебя так иссох-то, буб. Наркоманит, чтоль.

– Дядь Петь, – обиженно просипел Валера.

– Ты вообще молчи, ты на правах собаки. А это что? Оберег. И ладанка, – Пётр покрутил в пальцах сперва безоаровый перстень, а потом мешочек с полынью.

– Да это так, полынь, пап, – сконфузилась Настя.

– А. Хорошо ещё подорожник прикладывать. Тоже, как рукой снимает. – Приблудов откинул мешочек и перстень Валере на спину. – Дыши. Глубже дыши. Не дыши, – он перешёл к прослушиванию области под лопатками, свесил сокровища Валере обратно на грудь. – Ага, слышу. Вдыхай, тут больно?

– Угу, – подал знак Валера.

– Молодец, хороший мальчик! – папа потрепал Зорина по макушке. – Я бы поставил уже бронхопневмонию по правому лёгкому. Открывай рот. Язык давай сюда. Буба, а что от него аммиаком попахивает? Он давно мочился?

Настя испуганно переглянулась с Афанасием.

– А он не мочился, пап.

– Валерка, так жму, больно?

– А-а-а... – выгнулся Зорин, когда Приблудов опытной рукой надавил ему на поясницу справа.

– Молодцы, что вовремя заметили! – задорно воскликнул Пётр. – Парню вдобавок почку замкнуло. У него ж одна почка, да?

– Д-да, – промямлила Настя.

– Хорошее дело этюды на природе, полезное, – одобрил папа. – Буб, я до машины. Придется ему помимо ношения полыни фуросемид прокапать, баралгин, ну и ещё кой-чего.

Он, не мешкая, отправился вниз. Афанасий увёл Столетову в кухню и там поинтересовался:

– Настасья Петровна, вы уж меня простите, но вам известно, что ваш отец – колдун?

– Ведун, – поправила Настя. – Он единственный бабушкин ребёнок. Это наш семейный прикол. Я стала ведуньей Грибово по бабушкиной линии, но через папу.

– Такого не может быть, – сразу определил Афоня. – Ведуньи первенцами рожают только дочерей, как колдуны – сыновей. Это непреложный закон нашей природы.

Настя пожала плечами.

– А у нас – так.

– Кто отец Петра? – прищурился Афанасий. – Ваш дед по отцу, кто он?

– Этого никто не знает, – сообщила Настя. – Бабушка так и не раскрыла секрет, от кого получился папа. Но сомневаюсь, что от собаки!

– И ваша бабушка после родов, вестимо, выжила. А вы, стало быть, отцова первенка. – Берзарин не обратил внимания на подкол.

– И папин единственный ребёнок тоже, – прибавила Настя.

– Что вы, что Валерушка меня изумляете, дети, – признался Афанасий. – У того мать жива, у тебя – отец-колдун со старшей дочерью-ведьмой. Черти что творится. Надо бы разобраться во всём этом, что-то мне подсказывает, что это крайне важно для всех нас, – пробормотал, потирая висок, граф. – Вы не приёмная? Хотя, – он перевёл взгляд на фотографию Настиной бабушки под стеклом серванта, – вижу, что нет. Настя, удивительно ведь, вы не находите?

– Ещё как нахожу! – шикнула Столетова графу, но тут опять явился Пётр. Развесил капельницы, ткнул Валере в вену.

– Ну вот, аккуратненько моем его и ждём. Буба, чаю, – он махнул дочери рукой, как собаке. – Ты торт доела?

– Нет, папуль, будешь?

Настя шмыгнула на кухню приготовить папе поесть. Афоня и там от неё не остал.

– Агиллу ладно. Но меня он почему видит? – зашипел Афанасий.

– Потому, что он – Берзарин по бабушке опять же! – объяснила, как можно тише, Настя.

– Хорошо. Допустим. И ты меня видишь, и он меня видит. Хотя это странно, он же не глава рода! Но... Кого он мне напоминает? Настя, я прикидываю по родам... Ты лучше скажи мне, у него колдовские способности есть? Ты подмечала что?

– Ну он стебун великий, – улыбнулась Настя. – А еще отличный доктор. Папа вечно хвалится, что у него ни одного мёртвого зверя нет на счету. Все, с кем он работал и кого спасал – выжили. Мне почему и за Валерку сейчас спокойно, папа его откачает.

– Да что ты говоришь... – призадумался Берзарин. – Среди всех пяти колдовских богов такой силой никого не награждают. На моей памяти так точно! Вот ведь Пётр: сам колдун. Мать – ведовского рода. Дочь – ведунья. Спасает жизни. Настя, ей богу. Вот хоть отсеки мне руки... Да, я понимаю, не получится, – поправился Афоня. – Но это ж Хорз, как он есть.

– Хорз?! – шикнула Настя.

– Буба, чаю!!! – заголосил из комнаты папа, напоминая о себе. Та принялась собирать Петру чай с десертом.

– Мой папа – Хорз? – повторила вопрос Настя.

– Твоя уважаемая бабушка изволила согрешить с колдуном, Настенька. Это ясно, как божий день. Причём, с колдуном не последнего пошиба, иначе зачем ей было унести его имя в могилу? Тебе же известно, что от браков колдунов и ведьм могут родиться...

– Хорз и Чернобог, знаю! – кивнула Настя. – Суперколдуны!

– Вот то-то и оно, милая, – опасливо водя глазами по кухне, сообщил Афанасий. – Разрази меня смерч... Второй раз.

Папа честно отсидел с Валерой обе капельницы и вкатил ему какой-то крутой собачий пролонгированный антибиотик. Потом замученно сказал:

– Такс, ты не против, если я во второй комнате посплю часок? Будут подвижки в состоянии, растолкаешь, – и умотал на кроватку.

Пётр Владимирович был человеком простым и без комплексов, что Насте всегда в нём нравилось. Он никогда и никого не стеснялся, мог открыть входную дверь в труселях, без обиняков спросить гостя о размере зарплаты, а уж коры лепил только в путь. Но притом – излучал, как солнышко, свет, доброту и надежду. Бабушка, Софья Михайловна очень гордилась сыном и часто приговаривала, что Петя ей лучший подарок. От кого, правда, так и не довелось узнать.

«Достойный мужчина», – всегда с особым уважением говорила она про неизвестного науке деда и тепло улыбалась при этом.

Настя сидела с Афоней на кухне, обдумывая всё это, пока Валера в одной комнате, и Пётр в другой мирно спали. И тут Настин телефон завибрировал звонком мессенджера «Всети». Столетова ещё с утра сообщила взволнованному Игорю, что пропавший в который раз Валера находится у неё. Но теперь звонила Натела.

– Здравствуй, дорогая, как вы? – поинтересовалась она.

– Ничего, Натела Вахтанговна, – уныло ответила Настя, не желая пугать Зорину болезнью сына.

Но та и сама решила напугать по полной.

– Нико заболел, – призналась она. – Пришлось даже врача вызвать. С чего непонятно. Настя, у моего дурака всё хорошо?

– Да он тоже заболел, – решила сказать правду Столетова. – Лежит вон, температурит.

– У тебя, что ли, лежит? – с еле уловимой радостью в голосе спросила Натела.

– Ага, у меня, – вслед ей улыбнулась Настя.

– Ну тогда понятно всё с мужиками. У них один мозг на двоих. Пусть позвонит, как будет в состоянии.

Настя положила мобильник на стол и виновато улыбнулась Афанасию. Тот мягко улыбнулся в ответ.

– Я всех вас попроклинала, псы сутулые, – заявила Столетова. – Нико тоже отхватил.

– Да уж, ведьма, дала ты маху, – беззлобно пожурил её Афоня.

– Нет, ну а что он? – Настя махнула рукой в комнату. – Вы вообще видели его червяка? Как можно не испугаться до усрачки такой крипоты?

– Понимаю тебя, – кивнул Афоня. – Но и ты, ведьма, должна понимать свою мощь. Любые слова имеют силу, а уж ведовские – особенно. Потому, Настенька, следи за тем, что вылетает у тебя изо рта. Как это у вас, у молодежи говорится? Фильтруй базар.

– Хорошо, Афанасий Фёдорович, – сконфузилась Столетова. – Извините, пожалуйста, за весь род.

– Поискрили и забыли, – великодушно простил её Берзарин. – Эх, Настенька, ваша с Валерушкой беда в том, что вы оба очень и очень молоды для своих венцов терновых. Но что тут поделать? Хвала Небу и Земле, что они к вам, как видно, благоволят. – Он ласково улыбнулся притихшей девушке. – Да и как не благоволить таким чудесным юнцам? Настя, Настя, – покачал граф седой головой. – Я ведь тоже грешен, дурень старый. Не поверишь. Когда мой сокол меня призвал в наставники, я поначалу отпирался. С какой стати меня? Отчего бы не Викентия, не деда? Ну кто я ему? Не желал я с ним дела иметь оттого, что он вылитый супостат мой, Григорий. Больно это, смотреть на него и помнить лиходейства сыновние. Еле согласился – всё ж таки быть проводником главе рода – честь для колдуна. Солгал Валере, что я мираж, сгусток знаний. Учебник, понимаете ли. Боялся прикипеть. Знал, что могу, мягкосердечный пёс. И вот ведь как, Настасья Петровна вышло. С Валерой и впрямь начал забывать, что он мне не сын взаправду. Всё норовлю его сынком назвать, и жду, что он тятькой меня покличет. А Гришин образ как ветром из ума выносит. Будто всегда у меня был Валера. Прикипел я к Валерушке моему, так, как к родному сыну не прикипал, Настасья Петровна! До чего же он парень славный и благочестивый! Берзарин в наилучшем исполнении! Широкая душа, открытый разум, смелое сердце. Как хочется, чтобы он сохранил род! И страшно за вас, и радостно, Настя, что хоть в посмертии я обрёл достойных потомков. Даже Гришке готов простить его деяния лишь за то, что он ваш прямой предок. А уж за вас-то с Валерием Николаевичем я готов стоять всем духом, что называется!

Тут они услышали шаркающие шаги в коридоре и обернулись на звук. Держась за стенку, к ним пришёл Валера. Прищурился болезненно от света, бьющего из кухни, усмехнулся посиделкам Насти с графом и буркнул:

– Если чо, я не уши греть. Я в сортир.

====== 55. Объятья ======

Ещё никогда в жизни Настя не радовалась звуку чужого мочеиспускания. С Зориным превратиться в такую же дебилку, как он сам, не составляло труда. Она переглянулась с Афоней, тот улыбался с не меньшим облегчением.

– Поднялся, – шепнул старый граф. – А ночью ещё голову не мог удержать.

– Это всё папа, – похвалила Петра Настя. – Я ж говорила, он поможет!

– Удивительная у вас семья, Настасьюшка! – благодарно сказал Берзарин.

– У вас... У нас, вообще-то, – напомнила Настя Афанасию о происхождении Приблудовых.

– Да, всё верно. У нас.

Валера, пошатываясь, выперся из туалета и завалился на табуретку в кухне. Настя коснулась ладонью его лба и поняла, что кожа стала заметно прохладнее. Жар спадал.

– Иди, ложись, – чтобы лучше прочувствовать Валерино состояние, она поцеловала его в лоб.

– Есть хочется, – пожаловался в ответ Зорин, и, заслышав такое, Афоня аж поднял брови. – У тебя же припасены те замечательные хлопья с молоком и мёдом? Которыми мы с тобой хрустели на завтрак... Когда я тут жил.

– Сейчас сделаю, пойдём в постель, – Настя помогла ему подняться и, придерживая, отвела обратно в комнату. Афоня отправился за потомком.

– Как ты, Валерий Николаевич? – когда Столетова умотала на кухню, граф деликатно присел на край дивана поближе к изголовью Валеры.

– Лучше, – вздохнул тот. – Дышать немного больно. Но хоть живот отпустило... И сил прибавилось. Капельницы – великая вещь.

– А я, Валерушка, повиниться пришёл. – Афанасий смиренно потупился. – В непослушании. Ты, как глава рода, имеешь полное право меня наказать.

– Ты о чем, старина? – нахмурился Валера.

– Давеча в парке я тебя ослушался, позвал Столетову, хоть ты и просил этого не делать. Теперь вот, Валера, готов ответ держать за своеволие.

– Афонь, да ты что, – Зорин потянулся к Берзарину рукой. – Тебе не за что извиняться! Это я должен тебя отблагодарить, ты мне жизнь спас в который раз. И если могу что-то сделать для тебя, ну, я не знаю, как благодарят предков, то я готов. Ты же лучший тятька на свете, Афанасий Фёдорович.

На такие тёплые слова граф прослезился и стыдливо промакнул глаза платком.

– Да будет тебе, сыночек, я счастлив помогать и быть у твоего крыла.

– Не, я серьёзно. Можт тебе машину для духов купить или ещё что? Что там у вас считается крутым?

– Есть кое-что, – смущённо почесал висок корешком трубки граф, – только тебе уже никак не удастся отблагодарить меня перед родом. Наследником твоим мне не бывать.

– А, ты о воплощении, – догадался Зорин. – Ну прости, тятенька, придётся дождаться, пока Нико вырастет. Кстати, мне мерещилось, что он плакал.

– Нико тоже захворал, – доложил Афоня. – Но, насколько я знаю, сейчас все благополучно.

– Ничего себе, как сильна наша с ним связь, – удивился Валера. – Мама звонила? А где мой мобильник, Насть?

Он обратился к вошедшей с подносом еды Столетовой. Тут была и миска с любимыми хлопьями, и бутер с сыром, и сухофрукты, и порезанное дольками яблочко.

– Ого. Спасибо тебе, картошка-синеглазка, – с признательностью сказал Валера.

– Держи свой телефон, – та бросила Зорину аппарат с битым экраном. – Игорь обещал заскочить в Цветково. Тебя проведать.

– Здорово, – Зорин созвонился с мамой, узнал, что Нико спит и с ним всё хорошо, а после принялся с аппетитом хлюпать молоком и хрустеть хлопьями.

– Серёга на смене?

Настя присела напротив в кресло.

– Серёга ушёл, Валер. Насовсем. Забрал вещи.

Тот перестал жевать, проглотил хлопья, отложил ложку.

– Насть, это опять из-за меня, да?

Столетова помотала головой.

– Из-за меня.

– Тьфу ты, блин, – Зорин на удивление хорошо помнил то, в чём признался Насте в недавнем лихорадочном бреду, но ради благополучия Столетовой решил замять это. – Насть, надо его вернуть. Давай я позвоню...

– Нет, Валер, – Столетова пересела к нему на диван, запустила пальцы в непослушные волосы. – Хватит, не надо. Я не хочу, чтобы на этом диване спал кто-то кроме тебя. Довольно чужих в моей жизни.

Зорин отложил поднос с едой и заметил, как Афоня, лукаво улыбаясь, растворяется в воздухе. Граф решил оставить их поговорить наедине. Настя смотрела на Валеру пронзительно-синими глазами, нежно поглаживала по затылку маленькими пальчиками. Он выдержал её долгий, манящий, непривычно тёплый взгляд и, сглотнув, сказал:

– Ты уверена, что делаешь правильный выбор? Я ведь уже пообещал всегда быть с тобой. Меня ты в любом случае не потеряешь. А Баяныч такой хороший парень, без проблем со здоровьем, без загонов, без вредных привычек и врагов...

– Слишком хороший, – прервала его Настя. – Валер, он слишком хороший. Для себя, для других. Хороший напоказ. И он хочет, чтобы я была такой же хорошей, идеальной, как он сам. А я не хочу быть идеальной. Я хочу оставаться собой. С тем, кто примет меня такой, какая я есть.

Валера насмешливо и понимающе ухмыльнулся, пожал худыми плечами:

– Что ж, ладно.Тогда, nasty, мы найдем тебе полного, отбитого говнюка. Все, как ты любишь, Придурова.

– У меня уже есть одна псина сутулая, – отрезала Настя, вглядываясь в точёные Валерины черты, пересчитывая пушистые чёрные ресницы, обрамляющие доверчивые светлые глаза. – И мне её ужасно не хватало!

Валера в ответ потянулся и робко провёл ладонью по гладкой Настиной спине. Сорочьи глаза Зорина залучились нежностью, хотя сам он оставался сдержан.

– Свод. И эту дуру я терплю уже три года. Жесть. Почему ты не обняла меня, когда я тебя попросил? – задал он терзавший его столько времени вопрос. – Я безумно в этом нуждался.

У Насти задрожали губы, васильковые озёра плеснули через край слезами.

– Я тоже. Ещё не поздно? – с надеждой спросила она.

– Для тебя – никогда не поздно, – был ответ, после которого колдун и ведьма вцепились друг в друга и сжали крепко-крепко, будто оба боялись того, что какая-то злая сила окажется способной разорвать их объятья и разлучить навеки.

– Я люблю тебя, Насть. Я так тебя люблю, – услышала Столетова у самого уха и сжала Валеру ещё сильнее, чувствуя, как его сотрясают рвущиеся наружу пополам с кашлем рыдания. Она и сама зарыдала, непонятно, то ли от счастья, то ли от боли.

– Я тоже тебя люблю сильнее всех на свете. Прости меня.

– Нет, ты прости, – оба понимали, что извиняются не друг перед другом, а перед той, которую любили оба, и не смогли спасти. Они плакали, не размыкая объятий, будто отпускали на волю чувства. Настя понимала – наконец-то она делает то, что велит её душа. Она была с тем, с кем должна быть.

– Мой колдун.

– Моя ведьма.

Вжимаясь в тощие рёбра Зорина, Настя невольно вспомнила, как год назад сравнивала между собой Серёгу и Валеру. Тогда ей казалось – проклятая Зоринская красота, холодная и тёмная, слишком чужда ей. Слишком далека от тёплого домашнего уюта и надежности, какие Настя углядела в Серёге. Только вот тепло Баянова чуть не заставило Настю прокиснуть, как позавчерашние щи на плите, а его надежность коснулась лишь лучших времен. Холод Зорина в самое чёрное время оказался родным и согревающим. Так светится новогодняя ёлка в полночь чудес. Так сияют во тьме путеводные звёзды.

====== 56. Мазь от кашля ======

Через пару часов восстал ото сна папа Петя. Удостоверился, что Валере лучше, но пообещал, что завтра опять придёт по его душу с капельницами. И отправился в соседний с Настиным дом досматривать сны.

Утром у Зорина начался сильный, сухой кашель, причём он заходился им и клянчил у Насти «айкос» – очень хотелось курить. Ведьма, естественно, послала бы Валеру куда подальше с его курением, если бы не боялась тем самым проклясть по новой. Афоня, видя мучения «дорогого мальчика», решил вместе с ним временно воздержаться от курения трубки. И принялся страдать не меньше. Словом, графья Берзарины к концу утра уже держали зуб на ведунью Грибова, но та была кремень, а не девка.

– Вот же, – понуро выхаживал по комнате Афанасий, то и дело поправляя галстук. – Вот ведь трупёрда¹!

– А ты думал... – помахал ему карандашом Зорин. Он решил занять воспалённый от нехватки никотина мозг рисованием. – Это крошка-тиран похлеще Тиронова. С Севой хоть договориться можно. А со Столетовой, – он снова сокрушённо махнул карандашом.

– Я всё думаю, Валерушка, – продолжил наматывать километры по комнате страдающий граф. – Неужели ты так сильно любишь её? Так сильно, что готов был отдать другому ради её счастья?

– Ну ты ж, Афонь, так сильно любил сына, что позволил ему убить тебя в битве ветров? – парировал с дивана Зорин. Потом, видя, что Афанасий стал ещё несчастнее, добавил: – Сдается мне, самопожертвование – это фамильная глупость Берзариных.

На это старый граф примостился к нему на диван и заглянул в рисунок. Зорин выводил карандашом фретцийскую гончую в беге, и прекрасно передал движение стремительной, гладкой, как ветер, собаки.

– Отчего же глупость, – подумав, рассудил Афоня. – Нет, Валерушка. Если совершать самопожертвование с целью отличиться или потешить самолюбие, то это, безусловно, глупость. Ведь ничего же не поиметь в обрат. Жертва есть жертва. – Валера остановил движение карандаша и воззрился на предка, ожидая услышать очередное наставление. – Но ежели платишь жизнью за то, что тебе дороже её самой, разве не становишься ты счастливее и богаче многих тех, кому не дано это испытать? Вот Вию. Не дано познать, что такое любовь превыше жизни. Потому что для него жизнь превыше совести и чести. Значит он беднее нас с тобою, хоть и присвоил богатства под Сухаркой! А Гришка? Стал он счастливым, убив меня? Сам ведь звал при смерти. Кликал: «тятенька, приди, тятенька спаси». А что мог сделать тятенька, коли он мёртвый? Не сумел Гришка распорядиться подаренной ему жизнью, чуть весь род не загубил.

– Или спас, – прокашлял Валера.

– Что говоришь, кутя? – не понял Афанасий.

– Спас, – повторил Зорин. – Все другие балясненские рода истреблены Яхонтовым. А Берзарины выжили благодаря Григорию. Хоть как, но выжили. Во всем плохом можно найти плюсы, Афонь. Согласись?

– Хм, – задумался тот. – А ведь я с такой стороны и не смотрел на это. Ты прав.

– Он не был лучшим Берзариным, – Валера принялся вновь за рисунок. – Но он был Берзариным. Он радел за процветание Берзариных. Как бы там ни случилось. И его решение перед смертью тогда действительно очень помогает нам сейчас. Не отдай он силу Яхонтовым, не соверши уговор, нас бы тоже истребили, Афонь. Этого нельзя отрицать. То, что сделал Григорий, можно считать жертвой ради сохранения потомков. То есть, нас с Настей.

– Спасибо тебе на добром слове, – с чувством сказал Афанасий.

– Я думаю, поэтому Свод и создал меня похожим на него, а Настю – на Аграфену. Чтобы дать нам с ней возможность исправить прошлые ошибки, и сделать так, как угодно Своду и Тверди. Ну, то есть, Небу и Земле.

В этот миг вошла Настя, Афанасий вздрогнул. Но Столетова не слышала их рассуждений. Она принесла Валере весьма знакомую баночку и заявила:

– Слушай, Зорин, я тут у тебя в кармане нашла. Без надписи. Пахнет ментолом и камфорой. Это растирка?

Валера по-быстрому переглянулся с предком и сказал:

– Да, лечебная. От головы, там, от жопы...

– Давай, я тебе намажу спину и грудь, пока папу дождёмся? А то слушать, как ты лёгкие выкашливаешь, невозможно.

– Давай! – охотно согласился Валера и стащил рубашку. – Мажь, да погуще, погуще можно.

Настя загребла мазь и принялась растирать Зорина. По комнате разлился резкий аромат масел.

– Фу, как пробивает! – поморщилась Столетова.

– Да, отличная мазька! – Зорин украдкой подмигнул притихшему с платком у лба Афанасию. – Можно её ещё на прыщики наносить, вон у тебя парочка на лбу, и на подбородке красненькое пятнышко тоже.

Настя послушно потыкала мазью себе в высыпания.

– Восточная какая-то?

– У-у, самая, что ни на есть, – похвалил Зорин. – С солями Сонного моря.

– Супер, – заулыбалась Настя и поцеловала Валеру в плечо. – Всё, одевайся. Я пошла суп готовить! Хочу по Викиному рецепту борщ, ты как?

– Люблю борщи! – Валера блаженно потянулся в постели.

Настя ускакала на кухню, а Берзарины тихо и очень злорадно рассмеялись.

– Валерий Николаевич, мил друг. Ну повеселил.

– Тише, тятенька родимый. Главное веселье ещё впереди, – Зорин заглянул под ворот застёгнутой рубашки. – О-хо-хо! Растут, бл#, Афонь, сотка, растут! Же-е-есть, какое годное зелье. Вот бы наша медицина так работала.

Берзарин вытер слёзы смеха и достал каталог магазина с Бобовой.

– Я, пожалуй, посмотрю противоядие, кутенька. А то нам с тобою худо придётся.

– Здравая мысль!

Тем временем в кухне раздались визги и испуганные причитания. Валера с Афоней услышали, как поварёшка упала в раковину, потом раздался гневный топот в коридоре, и к графьям вломилась покрытая бородавками Столетова.

– Вы два пса бешеных совесть нахрен потеряли?! Что это такое?! Что, я вас спрашиваю!!!

Берзарины грянули громогласным хохотом. Валера задрал рубашку и показал Насте пупырчатую грудь.

– Твою налево! – завизжала Настя. – Как вас не проклинать, скажите мне оба! Теперь что, в комплект к молодому мне ещё и этого хмыря терпеть? Вот старый пёс, молчал ведь! Афанасий!!!

Она выставила к трясущемуся в припадке графу руки, такие же бородавчатые, как и кожа Зорина. Тот почти подыхал от смеха и кашля, радуясь тому, что его прикол удался на славу.

– Убью, – решила Настя и метнулась на балкон.

– Она за посохом пошла? – вылупился на графа Валера. Тот повёл плечами. – Тятька, я ж не сбегу в таком состоянии.

– Хуже того, соколик, на средство для выведения бородавок тоже нужен предзаказ.

– Что?! – Зорин не успел выругаться, как «глазчатая картошечка» прилетела назад и принялась охаживать его бабкиным посохом. Надо отдать Насте должное, она работала не во всю силу, а лишь чтобы как следует припугнуть Зорина. Это были неболезненные тычки, но Валера кричал от безысходности, ржал и умолял Настю успокоиться.

– Я тебя спасала! Я тебя несла! А ты!

– Между прочим, это сейчас самый модный тренд у колдуний, спроси кого хошь! – пытался оправдаться Зорин.

– Я тебе дам тренд! – пищала в негодовании Столетова и ведь вправду давала, но не того, чего хотелось бы Валере.

– Nasty, соблазн поквитаться с тобой за проклятье оказался слишком велик! – отбивался Зорин. – Не кипяти, мы всё пофиксим! Исправим, то есть! Обещаю, – он сполз с дивана и забился в угол. – Не бей меня, пожалуйста! Я же тебя не бью! Ещё и улететь не могу. И потом, я тоже в бородавках! Это весело!

– Очень весело! – Столетова сдула назад выбившуюся из хвоста прядь. – Ух, Берзарины! – она погрозила жабьим кулаком согнувшемуся впополам от смеха Афанасию. – Что мы скажем папе, когда он придёт его лечить?

Тут колдунам резко стало невесело.

Папе пришлось соврать, что Зорин вкупе со всеми неприятностями подхватил ветрянку и заразил ею Настю.

– Какой интересный парень, наш Валерка, – философски заключил папа из прихожей. – Суметь повторно заразить человека ветрянкой, это талант. Вы ж с мамой переболели, когда тебе было два года.

Потом глянул на сыпь у ребят и поморщился.

– Не ветрянка. Папилломы какие-то. Буб, вообще, люди кондомы не просто так придумали. Я его, конечно, прокапаю, но сходите-ка вы на досуге к венерологу. К тёте Марине Рукодайной, например. Могу ей позвонить, если тебе самой ссыкотно.