Текст книги "Ветрогон (СИ)"

Автор книги: Gusarova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Да, всё верно, – сощурил Афанасий серые глаза. – Он стал первым кофейным магнатом Балясны, открыл магазин и кофейню, а во время тьмирьской войны ухитрялся ввозить лучшую арабику, минуя пограничные службы. На духах!

– Предприимчивый был человек! – похвалил предка Валера.

– Отважный авантюрист, неординарный мыслитель, – добавил Афанасий. – И величайший колдун своего времени.

Они сели в метро и доехали до Сухарной площади. Валера без труда нашёл нужный лаз в подземелье и, спустившись в трубу, тут же был сметён с ног стосковавшимся червём. Хорэйн ждал его прямо у люка и от радости залил потоком слизи.

– На, жри, только не плюйся! – Валера метнул ему пакет. Червь довольно заворчал, вымазывая в кофейной гуще все три рыла. Потом ими же опять обслюнил хозяина.

– Фу, кошмар, – Валера смахнул тяжи слизи с лица. – Хорь, домой!

Червь нырнул на нижние этажи и помотал к башне, следом спикировал Валера уже в обличье ветра. Он нагнал Хорэйна, задиристо взъерошил ему хеты и ускорился. Гул в ушах и хохот Афанасия, умопомрачительная скорость, несколько крутых виражей по кирпичным кладкам старых коммуникаций, и вот – ветрогон уже нарезал круги над подземным озером.

– Ерёма, джакузи! Да поживее, друг!

– Слушаюсь, барин, – синий дух заботливо вскипятил воду в озере. Зорин, не опустившись толком на камни, прямо в полёте скидывал с себя одежду, а Ермолай услужливо ловил её.

– Постирать, посушить, отгладить к завтрему!

– Будет сделано-с! Барин, а кофею изволите-с?

– Ерёмушка, – Валера, наконец, снизился над бурлящим чистым озером и опасливо чиркнул ногой по воде, проверяя температуру, – пора бы тебе запомнить, что кофе в нашей семье варю только я.

– Друг сердечный, сообрази лучше барину поесть, – направил Ерёму в нужное русло Афанасий. – Валерушка, что бы ты предпочёл на ужин?

– Хм! Если можно выбрать, господа, то что-нибудь рыбное. Суши там, том ям...

– Барин, что ж вы всё задачки задаёте-с, – дух почесал патлатую красную голову. – А что если щец? Ухи?

– Давай ухи, легко! – захлопал Зорин в ладоши, включая софиты по всему периметру подземного жилища.

Он не успел прыгнуть в мега-джакузи, как туда устремился, взметнув брызги и пар, Хорёк. Стоя на берегу, Афанасий созерцал картину «Купание Палевого Червя», безмятежно любуясь потомком. Зорин, хохоча, катался на духе, как на дельфине, и хлопал его ногами по бокам. Хорэйн плевался в хозяина водой и незлобно рычал.

– Уф, хорошо! – приплыл к старику-графу Валера и сел рядом на камни. – Что ли стереосистему сюда поставить?

– Городские службы придут в восторг, – оценил его идею Афанасий, – от музыки, идущей из-под земли. Твоё счастье, Валерушка, что до этих руин девяносто лет никому нет дела. А то бы так и скитался по гаражам, диванам и съёмным лачугам.

– Ты прав, старина, я как-то не подумал, – Валера озадаченно потёр нос и снова заулыбался. – Жду не дождусь, когда Светка освободится и забьёт мне шрам! Я уже придумал эскиз, показать?

– Изволь, – немного напряжённо ответил Берзарин. Очевидно, он не фанател от идеи потомка украсить тело татуировкой. Валера полез в пальто и вытащил мятый рисунок.

– Во, нравится?

– Нестать какая, – граф и так, и эдак рассмотрел изображение и передернулся. – Страхолюдие. Нет, чтобы барса наколол или пса красивого, ну или скарабея на худой конец...

– Ну Афонь, – обиделся Валера. – Барс это сейчас – моветон.

– Дело твоё и тело твоё, Валерий Николаевич, малюй образину. – Берзарин скрестил руки на груди и перевел разговор на другую тему. – А скажи мне, мил друг, что это ты удумал делать с усадьбой? Зачем грядущей неделей записался на прием к Малюте?

– Выкуплю парк, и дело с концом, – болтая ногами в бурлящей воде и сладко дымя «айкосом», признался Зорин.

– Зачем ты Вию глаза мусолишь, – Афанасий достал трубку и тоже закурил. – Чёрт бы с ней, с усадьбой! Только ведь маковку из нищеты высунул, и на тебе, особняк, усадьба, графство! Пошли замашки на знать. Оставил бы ты эту дурь, не лез на рожон...

– Ну нет, – Зорин повёл бровями и покрутил курительную машинку. – Там могила твоего деда, Афоня. И отца, и сына.

– И что с того? Камни да кости.

– Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе. Она умрёт, если будет ничьей, пора вернуть эту землю себе¹, – пропел Валера графу, помолчал и потом добавил: – И Насте.

– Опять Столетова! – заворчал Афанасий. – Что за связь у вас сквозь века такая? Что у Гришки наваждение было, что у тебя!

– Ты ж, судя по дневниковым записям, сам изволил сватать Григория к Аграфене? – ехидно напомнил старику Валера.

– Дак я – в шутку! Окстись, сокол! Стал бы я Чернобога стряпать! – вспыхнул граф. – С Марфуткой мы часто трунили друг над другом! Да и Гришка с Груняшей считай, что вместе росли. Почём я знал, куда приведёт эта дружба родов колдовского и ведовского!

– Дружба, как же... «Любить нельзя помиловать», – задумчиво хмыкнул Зорин. – И где ставить запятую – неясно. И нужна ли она вообще, – он снова соскользнул в воду и растёкся у ног предка, прислонившись плечами к камню. – Как считаешь, Афанасий Фёдорович? Нужна запятая после слова «любить»? Если любишь вопреки всему?

Тот вздохнул и покачал седой головой.

– Ты, мил друг, любвеобилен дюже, – заявил он. – А любовь есть страдание и слабость. Не любил бы ты мать Николаюшки, не исстрадался бы по ней. Не любил бы я Григория пуще живота своего, глядишь, и рода стрибожьи в сохранности бы остались. Все беды от любви. Даже если то любовь к своей личине да к славе, как у Лёньки Велесова. Или Малютина любовь к безграничному могуществу. Каждый своей любовью поражён. Не правда ли, мил друг?

Валера смотрел на Берзарина во все глаза, но молчал. И старый граф продолжил:

– Что любовь? Блажь, безрассудство. Гришка, помнится, тоже кричал мне, что жить не может без Аграфены. А потом сам же её в могилу свёл. Или же ты, душа моя, то плачешь о колдунье, то за ведьму готов голову сложить с мечом наголо. Ведь и к Яхонтовой супружнице ты страстью пылал, разве нет?

– Нашёл, что припомнить, – Валера закатил глаза и ушёл с головой под воду. Вынырнул – Афанасий в излюбленной манере всё сидел рядом и выжидал от него признания.

– Ну было, было, Афонь, отрицать не буду! – замахал руками Зорин.

– То-то же, – Берзарин выдохнул дым. – Вот и поди пойми, где блажь, где истина. Каждый топчется, шишки набивает.

– А как не любить-то тогда, Афанасий Фёдорович? – Зорин приласкал боднувшего его рылом Хорэйна. – Если любовь такое злище злое?

– У-у-у, нашёл, что спросить, да у кого, – грустно протянул граф. – Что ты поделаешь с любовью, сокол? Или же ты величайший колдун, если можешь заставить себя не любить. Такая это зараза, пострашнее истландского гриппа будет. Ну да ладно, – Афанасий ласково поставил точку в беседе. – Нам с тобою пора отужинать и баиньки. Завтра дорожка дальняя предстоит. Ерёма там ухи навертел, с осетринкой, как ты любишь. Старался. Уважь его, отведай.

– Ага, иду, – улыбнулся Валера. – Пять минут, окей?

– Окей, окей, – махнул ему Берзарин, поняв, что глава рода хочет остаться наедине с собой. И Хорэйном. Ну, от Хорэйна попросту деться было некуда.

Валера щёлкнул пальцами, и бурление в озере остановилось, вода разгладилась. На него взглянул Берзарин. Молодой, спесивый, испытавший многое, многого ещё не ведающий. Обожжённый потерями, освещённый глазами тех, кто помогал, кто стоял за плечом и держал над ним Свод, кто зримо и незримо находился рядом. Мертвых и живых. Берзарин, за которым смерть приходила в двенадцать, потом в шестнадцать, в двадцать два – и все разы обломала зубы об его упорство и желание жить. Берзарин, которого лишили титула и силы, отобрали крылья, богатство, имя, родовое гнездо. Город. А он упорно возвращает всё себе и роду, крупица за крупицей. Ради тех, кого любит и кому должен. Ради тех, кто в него верил и продолжает верить. Ради тех, кто зависит от него и ждёт его победы. Ради рода. И ради сына.

Валера вздохнул и положил кусочек безоара за щеку. Шепнул заклинание и сжался от боли. С глади воды на него смотрела, как живая, прекрасная рыжеволосая колдунья. Обнажённая Дарина печально улыбнулась Валере, тот потянулся девичьей рукой к отражению, очертил пальцем полукружья грудей, коснулся руками кожи лица, гладких ярких волос. Две слезы упали в воду, разошлись кругами. Зорин, не в силах быть Светлой, перекатил безоар за другую щеку, снова шепнул «мутабор». И вот на него грозно засверкала ультрамариновыми очами ведунья грибовская. Миг – и Настя улыбнулась с Валериной подачи: нежно, радостно, её глаза наполнились светом взаимности. Пухлые губы прошептали: «я тебя люблю, я в тебя верю», пусть так, понарошку, не всерьёз.

«Как же ты хороша, когда не злишься, – подумал Валера, созерцая Настино отражение. – Как ясны твои глаза. И как ты нужна мне. С того дня, как я знаю тебя, с того сна на операционном столе, с первой встречи в Гиблово – ты нужна мне. Нет! Ты была нужна и много раньше. С рождения, с первого вдоха. Я летел в Балясну к тебе – шахидским мотыльком на твой спасительный и гибельный свет. Мой любимый, желанный друг, моя сестрёнка-ведьмочка, моя кровь, мой маленький свирепый судья. Частица моего сердца, которая никогда, никогда не будет отдана никому другому. Которая никогда не будет возвращена мне, потому что я этого не захочу! Ты не слышишь моих клятв, но я клянусь, Настя, Nasty, моя Стоеросова, ненаглядная дура...»

– Душа моя, дозволь спросить, – как можно деликатнее влез в его переживания Афанасий. – Ты все ж-таки ушицу будешь, или тебе опять овса с отрубями запарить?

Голая Настя Столетова растерянно проморгалась, потёрла нос и пробормотала:

– Не-не, Афонь, я всё! Сегодня вы лошади не увидите.

– Ну и славно. – Берзарин стыдливо прикрыл руками лицо, чтоб не созерцать девичьи прелести. – Жду тебя в башенке.

Комментарий к 39. Величайший колдун ¹ – строчка из песни Бориса Гребенщикова «Поезд в огне».

====== 40. Тиронов ======

Пёстрый лес мелькал с двух сторон от трассы. Золото и багрянец лиственных участков сменялись лохматой чернотой хвойных. Потом вдруг начинались жухлые пустоши и убранные на зиму поля.

Даринина рыжина, Валерина чернота, а потом – голая, беспросветная, туманная даль...

Зорин проморгался и заставил себя не тонуть в негативных переживаниях. Сейчас не время. Чтобы отвлечься от тоски, он обернулся и протянул руку маме. Та с мягкой улыбкой обвила его пальцы одной ладонью, на второй покачивая спящего Нико. Малыш отлично переносил дорогу. Зорин зря беспокоился за сына. Тот только и делал, что спал, а ненадолго просыпаясь – звонко покрикивал, требуя смеси из термоса и улыбался. Игорь, наблюдая за Нико в зеркало заднего вида, приговаривал:

– Варька бы уже всё зарыгала и оборалась. Где таких улыбчивых детей раздают, гамарджоба?

Валера в ответ кисло смотрел на друга, и тот замолкал. Да, расставаться с родными не хотелось, но что поделать. Время, когда в восемнадцать Зорин покинул родной город потому, что ему всё осточертело, в том числе и мягкая, сочувственная забота матери, сейчас воспринималось полнейшей глупостью и блажью. Скоро он вернётся обратно в Балясну и, возможно, больше никогда уже их не увидит. Ни Нателы, ни бабушки Циалы, ни сына. Зорин понимал, что от встречи с Тироновым зависит очень многое, и прежде всего – сохранность жизней самых близких для него людей. Нужно было подготовиться, продумать диалог со Стрыем, суть просьбы, аргументы и доводы. Как наказывал Афанасий, подойти к визиту осмотрительно.

Но оказавшись на следующий день после приезда перед новым ледовым дворцом Невгорода, Валера пришёл в замешательство и распереживался.

«Зачем вообще Стрыю Невгорода помогать какому-то балясненскому хмырю? Только, дескать, по старой дружбе? Не совестно ли этим прикрываться? Не стыдно ли просить защиты у человека, от которого ушёл в отрочестве, хлопнув дверью? Хорошо, гадостей не наговорил. Просто перестал появляться на тренировках и отвечать на звонки, – думал, вдыхая курево, Валера. – И вот, спустя десять лет здрастье-Насте, принесла нелёгкая утырка с полным чемоданом трабблов!»

Он помотал головой, понимая, что Тиронов имеет полное право выдуть его нахер и забыть, как страшный сон. И даже правильнее с его стороны будет так поступить. Стрый Невгорода не имеет отношения к делам Вия Балясны! Но разворачивать коньки было поздно. Зорин выбросил сигаретку в пепельницу и потянул на себя ручку тяжелой входной двери. Ледовый дворец был новым и современным, Валера тут не тренировался, и к лучшему. Его хотя бы не слишком мучало чувство щемящей ностальгии по коридорам, раздевалкам и шкафчикам, по скамейкам, запаху пота и шампуня, полотну белого льда и окрикам строгого тренера, которого они с мальчишками в шутку называли «Тираном». Валера, как ученик, близко сошедшийся с Всеволодом Глебовичем, успешно высмеивал его перед друзьями. Он засовывал левую руку в карман, как это постоянно делал Тиронов, и расхаживал взад и вперёд, бойко отчитывая всех подряд и активно жестикулируя правой. Потом становился у скамейки и деловито барабанил по спинке пальцами, что вызывало неизменный хохот у зрителей. Так Тиронов обычно выказывал нервозность. Фирменная манера «Тирана» и теперь была при нём.

– Саша! Саша, поди сюда! – слышился разъярённый клёкот со льда. – Ну в какую сторону ты крутишься? А в какую надо? Сколько можно путать сено с соломой, ёшкин кот? Давай с самого начала! Да, я хочу с начала! Будешь повторять, пока не запомнишь.

Саша, мальчик на вид лет восьми, недовольно сопя, принялся кружиться и прыгать перед тренером, а тот в один из моментов хлопнул себя рукой по лысому лбу: ученик снова исполнил вращение не туда, куда требовалось. Зорин засмеялся, вспоминая собственные тренировки, и Тиронов заметил его. Круглые голубые глаза Всеволода Глебовича по-детски распахнулись, он моментально забыл про непутёвого Сашу и чуть ли не вприпрыжку побежал здороваться с Валерой. На лбу тренера виднелся красный отпечаток его же ладони – Тиронов приложил себя, не жалеючи.

– Здравствуй, Валера, здравствуй! – Всеволод Глебович смотрел теперь на него снизу вверх. – Так и думал, что ты меня перерастёшь! А я оборачиваюсь, смотрю – Николай стоит, как живой! А это, оказывается, ты так вымахал. Ну как ты? Рассказывай!

– Да так, – Зорин мельком кинул взгляд на крепкую руку тренера – характерного для родовитого колдуна перстня на ней не было. А вот у Валеры он был, и Зорин решил при помощи этой малозначительной детали выяснить – шарит ли Тиронов в «теме» или нет. Итак, Валера провёл ладонью с перстнем по волосам, якобы смущённо, и при этом наблюдал за реакцией Всеволода Глебовича. Тот почти молниеносно скользнул глазами по берзаринскому перстню, но этот жест ни о чём не говорил. Не каждый же день увидишь огромный рубин на пальце у бывшего ученика!

– Я сейчас в Балясне живу, – закинул следующий крючок Валера.

– В столицу подался! – поднял редкие брови Тиронов.

– Да, открыли с другом кафе в центре.

– Хорошее дело! – оценил Всеволод Глебович. – Женился?

– Нет... – замялся Зорин. – Сыну вот... Месяц исполнился.

Тут уже Тиронов не смог сохранить самообладание. Он посерьёзнел и странно побледнел, даже краснота с отпечатка на лбу ушла. Огляделся воровато на учеников, сжал запястье Валеры.

– У тебя много времени? Дождешься, пока я отведу час? Зайдём ко мне в кабинет, поговорим по душам, – это прозвучало тихо и внушительно. Валера кивнул и сел на скамейки за бортиком катка. Тиронов продолжил занятие, то и дело косясь на Валеру и... барабаня пальцами правой руки по всему, до чего мог дотронуться. Тиронов ощутимо занервничал, и Зорин понял, что «Сева в теме».

– Ветрогон, не сомневайся, – определил Афанасий. – Перстень у сердца носит на цепочке. Хороший мужик Стрый. Дельный, сразу видно! Жаль, что покалеченный.

– Покалеченный? – нахмурился Валера.

– Взгляни, как руку бережёт, держит в кармане. Старая рана болит, не иначе. Недоразвеенный твой Стрый, вот что я думаю. В битве ветров часто ранения по плечам приходятся. Вот кто-то спорый ему и срезал. И сдается мне, как следует срезал! Ну это пустяки, спасибо, что в живых остался.

– Ой. – Валера всё детство думал, что у Тиронова просто такая привычка: держать левую кисть в кармане. – Ой-ой-ой. Не знал. А я его дразнил, Афонь, представляешь?

– Ты был дитё неразумное, – повёл бровями граф.

– Валера! – Всеволод Глебович отпустил учеников и вцепился в Зорина. – Идём ко мне, потолкуем, чаю попьём.

Он чуть не волоком потащил его на второй этаж здания, запихал в кабинет. Прокрутил замок на несколько оборотов, опустил все жалюзи на окнах, с которых прекрасно просматривался каток. Включил свет. Прислонился к столу и замер, в раздумье барабаня пальцами по лакированной поверхности мебели. Потом сурово зыркнул на Валеру.

– Ты откуда эту цацку взял? Только не говори, что фамильная.

– Она самая, Всеволод Глебович, – Зорин понял, что Тиронов имеет в виду перстень.

На это тренер зарядил себе по лбу ещё раз. Посмотрел на Валеру сквозь пальцы, покачал головой и сказал:

– Хороший ведь ты парень, Зорин! Что ж с тобой всё херня какая-то творится по жизни! Ну нахера тебе всё это!

Валере стало смешно. Тренер вёл себя точно как в его детстве, только речь сейчас шла не о фигурном катании, а о колдовстве.

– Всеволод Глебович, ну Берзарин я...

– Тихо! – шикнул на него Тиронов. – Валера, вот что. Выброси перстень. Выброси его нахрен! В залив иди выброси. И забудь то, что ты сказал! Вообще забудь эту проклятую фамилию на букву «Б»! Ты не Берзарин, ты – Зорин.

Он совершенно не изменился. Валера улыбнулся ещё шире, хотя Тиронов выглядел очень грозным.

– Не могу. Я... Я уже летаю, Всеволод Глебович.

– Ёшкин кот! Ёж тебя дери! – рассыпался тренер в любезностях. – Летает он! И Яхонтов в курсе, что ты летаешь?

– Скорее нет, чем да, – рассудил Зорин. – Но это не точно.

– Дурдом. Везёт с учениками, нечего сказать, – забухтел Тиронов. – Один лево-право путает, второй вообще ветрогон балясненский. С ума сойти! И Колька, выходит, из этих! – он снова забарабанил пальцами по столу. Валера молча ждал. Сева косился на него, явно придумывая, что делать.

– Давно перстень носишь?

– Год.

– По всем приметам он случайно к тебе попал, да?

– Да.

– А сын твой? Родной?

– Да.

– Про мать узнавать стоит? – он увидел, как Валера потупился и поспешил добавить: – Извини. Не будем об этом. Так. Валера. Ты родился в Невгороде. В паспорте у тебя написано – место рождения: город Невгород. Правильно?

– Да, – опять кивнул Зорин.

– Ну и всё! Ты под моим крылом! Переезжаешь обратно, я тебя со всеми перезнакомлю, летай, пожалуйста, будешь у меня учиться, что непонятно, всё подскажу! И с сыном помогу по старой дружбе. – Тиронов подошёл и с силой хлопнул Валеру по плечу. – Договорились, ученик?

Зорин глянул на него: как и прежде, участливого, властного, пекущегося обо всех и каждом в отдельности. Да, дома с Севой было бы здорово остаться. Как у Христа за пазухой. Но в Балясне жила «маленькая девочка со взглядом волчицы», которую ну никак нельзя было бросить.

– Нет, Всеволод Глебович, – выдавил из себя Валера. – Не договорились.

– Да ты в себе?! Валера! Ты самоубийца? – разорался Тиронов. – Ты в курсе, что...

– Я в курсе! – перебил его Зорин. – Малюта спит и видит, чтоб меня прикончить!

– Так я не понимаю, в чём проблема?! – Тиронов замахал на него правой рукой. – Ты хочешь вызвать Яхонтова на поединок?! Ты дурак? А, ну да, я и забыл, что ты дурак, – он отвернулся, покрутился и вдруг хлопнул в ладоши: – Мохад! Мохад, зайка, принеси зеркало!

Зорин не успел вскрикнуть, как явился Мохад: фигуристая, золотистого окраса девица с бюстом восьмого размера, ногами от ушей, подтянутой задницей и огромными глазами-фасетками, как у стрекозы.

– Приятного просмотра, любимый, – прощебетал Мохад, выставив перед Тироновым зеркало. Тот подошёл к Зорину и прикрыл ему рот рукой.

– Апгрейд духа. Не видал раньше? – объяснил он.

Зорин, забыв, как разговаривать, помотал головой и услышал, как рядом чертыхнулся от смущения Афанасий. Мохад действительно впечатлял, и Валера вспомнил, что Сева Тиронов по молодости слыл тем ещё юбкодралом. Видимо, предпочтениям он не изменял и теперь.

– Я тебе потом дам адресок в Невике, зайдешь, там магазин по всяким нашим полезностям и апгрейду духов. У тебя ж есть духи?

Валера закивал, пялясь на достоинства Мохада и заодно прикинув, что можно бы, наконец, и Ерёму перекрасить.

– А пока хочу тебе показать один видосик выступления Яхонтова, – продолжил Всеволод Глебович и махнул на красотку. – Мохад, сгинь. Двадцать пять лет назад я, помимо фигурного катания активно занимался спортивным виндбендингом, и мы с Малютой оба участвовали во всемирных колдовских играх. Не знаешь? Это навроде чемпионата мира, там два направления: шутинг и виндбендинг, или джетинг. Джетинг, как ты сам понимаешь, наш профиль. Так вот, Малюта десять лет, с начала выступлений, оставался непобедимым чемпионом ВКИ в дисциплине стормикраш. То есть, в битве ветров. И ушёл фактически непобежденным. Его спортивная карьера закончилась дисквалификацией. За повторное причинение тяжкого ущерба здоровью противника. – Тиронов снова издал нервную дробь по столешнице. – Хочу тебе показать, как это было. И с чем ты решил шутить.

– Ух ты, – шепнул Валере Афанасий. – Любопытно, потомок! Игры... битва, как состязание! В наше время такого не было. В организованных масштабах. Так, потешки между собой.

Тиронов тем временем развернул зеркало к Валере, на нём замелькала картинка голубых небес. Судя по пальмам внизу, международные колдовские игры проходили где-то на юге.

– Это у нас, в Пошново, кстати, было, – ткнул рукой Сева. – Заброшенный дендрарий в горах. Смотри, вот Малюта.

Яхонтов и четверть века назад выглядел внушительно и солидно. На нём был плотно облегающий мощную фигуру ребристый костюм, Зорин сразу понял, что это специальная экипировка для лёта. Костюм закрывал Малюту почти целиком, виднелись только прорези для глаз, носа и рта. Остальное было зажато в косые рёбра. На груди Яхонтова виднелся национальный герб, на спине – вышитое имя. Он висел в воздухе. Его противник был заметно меньше, хоть и тоже крепкого телосложения. И также – в сплошном костюме с национальным гербом.

– Это форма для состязаний, – подсказал Тиронов. – Специально обработанное волокно крапивы плюс набивка из прикрыша. И жёсткий корпус брони из алатырного сплава.

– Защита от развеивания, да? – вспомнил про крапиву Валера. Всеволод Глебович усмехнулся.

– Ты смотри, что сейчас будет. Тебе полезно, раз ты у нас соперника себе выискал. Вот, разлёт. Тут оба спортсмена наши, поединок за первое и второе места чемпионата.

Ветрогоны пожали руки в воздухе и разбежались потоками в разные стороны. Обе фигуры замерли в лазурном небе на значительном расстоянии друг от друга и от деревьев. Скрутились вихрями, причём, так быстро, что и Валера, и Афоня ахнули. Погнали друг навстречу другу, сошлись, будто соприкоснулись спинами¹, разлетелись людьми и снова завертелись воронками смерчей.

– В стормикраше есть понятие недопустимо близкого расстояния, – пояснял видео Тиронов. – То есть, задача спортивного стормера не задуть противника насмерть, а придавить силой вихря к земле. После схождения на недопустимо близкое расстояние начинается месилово. Но у Яхонтова слишком велик импульс силы и, соответственно, скорость верчения – это уникально, ни у кого из джетов больше такого нет. И для него недопустимо близкое расстояние – три нормы обычного ветрогона. Он знает об этом. И смотри, Валер, что он делает.

Яхонтов огромным, поистине гиганстким смерчем навалился на противника. Того завращало вокруг оси Малюты, послышались крики судей, Зорин разглядел брызги самой настоящей крови.

– Брейк! Брейк! – заорали в один голос несколько человек, попавших в кадр. – Брейк, мистер Яхонтов!

Малюта успокоился не сразу. На него даже набросили какие-то полотна, очевидно, страховку, тоже из крапивы. С десяток полотен. Малюту закрутило в них, и он повис в руках ветрогонов-страхующих, тогда, как его противник болтался бесчувственным телом внизу на дереве. К нему мчались с небес люди, кто-то подхватил его на руки, другой спешно надел на лицо кислородную маску, зажав баллон между ног. Третий пытался остановить хлещущую из левого бока кровь. Её струи стекали с изувеченной руки спортсмена, орошая листья пальм под колдунами.

Зорин сцепил пальцы и задрожал. Его бросило в холод и сразу – в жар, во рту стало липко от страха. Он перевёл взгляд на Афоню, тот прижал ладонь к губам, и в глазах его стояли слёзы. Без сомнения, он вспомнил и свою погибель тоже.

– Какая мощь... – только и лепетал Берзарин. – Какая чудовищная мощь.

– Ну что? Еще есть желание разобраться с Малютой? – поинтересовался Тиронов. – Я не стал показывать тебе первое убийство Яхонтова, там был откровенный фарш. Ветальянский мальчик умер ещё в полёте. Малюта сумел тогда откупиться, представив всё, как несчастный случай. Второй раз всё завершилось дисквалификацией. К счастью для других спортсменов.

– А... Тот парень с видео, он... Выжил? – с болью в сердце спросил Валера, уже предполагая ответ тренера.

– Выжил, – гордо улыбнулся Всеволод Глебович. – Забрал в итоге чемпионский титул. И даже сумел продолжить летать. Стрыем его потом признали единогласно, всем Невгородом за ум и силу. Но о карьере фигуриста пришлось забыть. Зато парень нашёл себя в тренерстве, как ты знаешь!

– Всеволод Глебович, – с чувством сказал Зорин. – Это просто жесть. Я вам очень сочувствую.

– Где наша не пропадала, – Стрый похлопал его по спине. – И с одной почкой люди живут. Тебе ведь тоже досталось от жизни, да, Валер?

– Да, – Зорину вдруг стало очень стыдно за то, как по-сволочному он бросил Тиронова.

Он то думал, что его болезнь и слабость были самой большой проблемой в мире, куда больше, чем у других людей! И не предполагал, что Всеволод Глебович, так тяжело раненный Вием, сумел выкарабкаться из собственной немощности, чтобы возглавить колдовские рода Невгорода! Этот человек моментально удесятерил восхищение Валеры. Он встал и протянул Стрыю ладонь.

– Простите, что я в детстве сбежал. Я не должен был. Всеволод Глебович, вы вложили в меня очень много труда, я ценю это. И вы не заслужили того, чтобы я вас вот так игнорировал. Простите.

– Я очень переживал за тебя, Валера, – просто признался тренер. – Ты мог бы хоть на звонки иногда отвечать.

Зорин отвёл взгляд и заметил, как Афанасий рассматривает фотографии на стене у Тиронова. Конечно, из них ни одной не было сделано в небе. Всё – дети-фигуристы, любимые ученики Всеволода Глебовича. Центральное место, как раз напротив глаз, занимала фотография худого, как тростинка, мальчика в чёрном одеянии джигита. Он ехал на одной ноге, подняв другую в подготовке к прыжку. Смоляные волосы, сосредоточенный взор смелых сорочьих глаз. Уже проступающие в детском облике демонические черты рода Берзариных. Граф задумчиво провёл ладонью по бумажному изображению мальчика. Весь вид его выражал крайнюю озабоченность.

Тиронов заметил, что Валера смотрит в стену и положил ему руку на плечо.

– Ну что? Отговорил я тебя от безрассудства?

Валера обернулся к нему. Сдвинул брови, раздул ноздри. Сева, чуя неладное, обескураженно наморщил лоб.

– Что? Не проникся, что ли?!

– Я не стал бы никого вызывать на битву ветров, Всеволод Глебович. Я и драться-то не умею и не хочу. Но я не могу покинуть Балясну. Просто поймите – никак не могу.

Этот шлепок ладонью по лбу оказался громче всех предыдущих, и вообще, может быть, занял бы призовое место на чемпионате фейспалмов.

Комментарий к 40. Тиронов ¹ – здесь в смысле «spin» – «верчение», понятие из теории строения атомов.

====== 41. С роду на род ======

Повисла такая гнетущая тишина, что Валера понял: сейчас случатся грома и молнии. Всеволод Глебович вперился в него голубыми глазами и даже больную руку из кармана вытащил, чтобы схватить бывшего ученика за грудки. Но орать, на удивление, не стал. Сказал очень негромко и серьёзно:

– У тебя есть представитель от рода?

– Е-есть, – протянул Зорин.

– Как имя?

Валера переглянулся с Берзариным. Тот держал платок у лба и казался напряжённым.

– Афанасий...

– Фёдорович, да? – договорил за него Стрый. – Который сам был задут! Отличный выбор, Валера, узнаю тебя. Нет, чтобы Якова... Что ж тебе род-то подсовывает всяких допотопных неудачников?!

– А где, блин, я новых возьму?! Думаете, полтораста лет проклятья даром прошли? Афоня классный, знающий! – попытался вступиться за предка Зорин.

Тот же, в свою очередь, онемев от оскорбления, вытаращился на Стрыя и заметно побагровел.

– А давай-ка сюда палец. – Тиронов вдруг схватил Валеру за руку и кольнул мякиш его безымянного пальца, того, на котором был перстень, непонятно откуда взявшейся иглой. Зорин вскрикнул, капля его крови шлёпнулась на зеркало. Потом Тиронов проделал ту же манипуляцию со своим пальцем, и когда две капли крови на стекле смешались, толкнул Валеру прочь из кабинета. – Теперь дуй отсюда. Нам с твоим представителем необходимо переговорить с роду на род.

При этих словах Афоня схватился за голову руками и вжался в сюртук, видимо, зная, какая разборка ему предстоит. Потом, решив что-то про себя, резко выпрямился, одёрнул платье и, сказав: «ну, раз так...», достал трубку. Валера запреживал за предка, но тот дозволительно махнул ему рукой, мол, выйди, раз так хочет Стрый. Потолкуем. Тиронов заглянул в окровавленное зеркало и провозгласил:

– Стрибог-батюшка, призываем милостию твоею род Безоариных ступить до нас во всея колена! Слова просим молвить! – потом увидел застывшего на пороге кабинета любопытным столбом Валеру и прикрикнул на него: – да ты выйди, ёшкин кот, чтоб духу твоего тут не было, пока не позову! И дверь закрой!

Валеру выдуло наружу, он плюхнулся в кресло у кабинета и услышал, как Тиронов запирает замок. А дальше за дверью начался дикий гвалт из десятка мужских голосов самых разных тембров и интонаций. Они оживлённо и горячо спорили. Зорину сделалось очень неуютно, будто эти голоса бурлили и выясняли отношения прямо внутри его собственной души. Обсасывая палец, Валера то и дело слышал тренера, причём Сева орал громче всех, а вот Афанасий, наоборот, старался держать себя в руках.

– Что он себе надумал?! Куда ему драться с Вием! Вы все рехнулись, пёсье племя! Я пестовал этого ребёнка с трёх лет, я дружил с его отцом, кстати, где он, я отдал ему половину родовой силы, чтоб он не подох от рака! А вы хотите его погибели! Да заговор колик наложить бы на вас всех! Преступники против собственного рода!