Текст книги "Змея Давида (СИ)"

Автор книги: g.allena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 52 страниц)

Матч длился довольно долго, почти час, с переменным успехом. «Загонщик» Слизерина, рослый и широкоплечий Маркус Флинт умудрился получить три предупреждения за «нечаянные» толчки гриффиндорских «охотников», отчего один из них все-таки сверзился с метлы и его вынесли с поля на носилках. Даже Лакосту досталось, правда, по его же собственной вине – неудачно поймав мяч, он врезался в кольцо своих ворот и свалился на землю, впрочем, довольно удачно, так что смог сразу вернуться в игру. Где-то сверху «ловцы» обеих команд, отпихивая друг друга и закладывая замысловатые виражи, гонялись за снитчем. Диане удалось забить семь голов, третьему «охотнику» Слизерина, Юджину Паркинсону – девять. Когда же счет достиг 180 : 180, над полем, наконец, раздался вопль комментатора: «Ловец» Слизерина поймал снитч, Слизерин становится чемпионом Хогвартса в пятый раз подряд!», и серебристо-зеленые трибуны взорвались ликованием, в воздух взвились фейерверки, ленты и воздушные шарики цветов факультета, а болельщики принялись отплясывать какой-то немыслимый танец прямо на своих местах – нечто среднее между «макареной» и ритуальными прыжками племени масаев.

Диана вместе со всеми плавно спланировала на траву квиддичного поля. К ним уже бросились с поздравлениями, особенно «досталось» Лакосту, которого окружила толпа девушек, буквально виснущих у него на шее. Теперь уже бывший капитан слизеринцев принимал поздравления внешне сдержано, но видно было, что он всеми силами старается не расплакаться от переполняющего его счастья. Бурное веселье по случаю очередной победы продолжилось в гостиной Слизерина.

Пятый год учебы оказался для нее более тяжелым, чем все предыдущие вместе взятые. Поэтому, сидя в Большом зале на торжественном ужине по случаю окончания очередного учебного года, Диана думала только о том, что наконец-то отоспится на каникулах и отдохнет от многочасового сидения над книгами и изнуряющих тренировок в Дуэльном зале.

На перроне вокзала Кингс-Кросс она заметила сухопарую фигуру тети Сары, увенчанную короной пышных седых волос и облаченную в неизменное демисезонное твидовое пальто, которое она не снимала большую часть года, мотивируя это тем, что сырость здесь и летом пробирает до костей, а английские зимы – просто «курям на смех» по сравнению с русскими.

Забрав из рук Дианы клетку с Миртой, миссис Майер критически оглядела внучатую племянницу с головы до ног и протянула:

– Ой-вэй, а тощая стала как вяленый бычок! Что, таки в школе не кормят?

Дома у них говорили только по-русски. Мать и сама Диана говорили уже с заметным акцентом, а вот Сара сохранила не только страсть к использованию непереводимых ни на один язык мира идиом «великого и могучего», но и характерный одесский выговор.

– Кормят, – буркнула в ответ Диана.

– Так в чем дело? Талию бережешь?

– Ты не намного толще меня, между прочим! – Мне простительно. Я после лагеря до самой смерти не отъемся. – Мне тоже простительно, у меня наследственность. Почему мама не пришла? – Мирка-то? А она опять на гастролях со своим балаганом.

«Балаганом» Сара непочтительно называла Лондонский филармонический оркестр, в котором играла на скрипке мать Дианы.

Значит, они не останутся в Лондоне, а отправятся в Шеффилд, к тетке. И ей там предстоит провести энное число дней, вдали от лондонских подруг и развлечений, а главное – выслушивать воспоминания Сары. Причем выслушивать молча, так как прервать ее Диана не решилась еще ни разу в жизни.

Сара Беркович-Майер обладала феноменальной памятью на события, людей и лица. Способность, о которой мечтают многие, играла с Сарой дурную шутку – она помнила каждый свой день, проведенный ею и ее, тогда еще четырнадцатилетней, племянницей Мирой в Равенсбрюке. Каждый и в подробностях. Она помнила, кто в какой день умер, кого расстреляли, кто умер от голода или в результате псевдомедицинских экспериментов, кого отправили в газовую камеру после того, как стал непригоден к работе, помнила в лица и по именам всех соседок по бараку и всех надзирательниц. Ладно бы она просто помнила. Некоторые люди, прошедшие через то же, что и она, стараются вообще не говорить и не вспоминать об этом, отправляя свое прошлое на самые дальние задворки памяти, чтобы не переживать все снова. У Сары была другая потребность – она избавлялась от терзавших ее воспоминаний, рассказывая, проговаривая все вновь и вновь. Такие приступы накатывали на нее время от времени, и тогда она сидела в своем любимом кресле и просто рассказывала, тихим голосом, полуприкрыв глаза, словно самой себе, кажется, даже не нуждаясь в слушателях. Диана выслушивала ее рассказы неоднократно, каждый раз давая себе слово встать и уйти, но каждый раз не находя в себе сил сделать это, словно пригвожденная к месту картинами, возникавшими в ее мозгу от этих рассказов. Иногда Сара рассказывала о том, как пряталась с Мирой в семье белорусов, как потом, опасаясь стукачей, они вместе с этой семьей ушли в лес. Как партизанский отряд, к которому они прибились, был разбит, а женщины, в том числе Сара с Мирой, были отправлены к Германию как советские военнопленные. Как она догадалась изменить их имена и фамилию на белорусские, чем избежала их отправки в Освенцим как евреек.

Вся магия, которая еще была в них до войны, видимо, ушла на то, чтобы выжить в этом аду, и лагерь превратил их фактически в сквибов. Впрочем, это их не расстроило нисколько, обе они имели довольно смутное представление о том, чего лишились – советское атеистическо-материалистическое воспитание не позволяло сильно задумываться о природе дара швырять о стену тяжелые предметы без помощи рук и насылать странные хвори на обидчиков, а тем более афишировать это. И лишь в Диане их магическое наследие, не задавленное ничем, смогло проявиться в полной мере и даже больше, словно компенсируя утраченное более старшими членами их семьи.

Кроме жутких рассказов о прошлом Диане предстояло еще одно испытание – кормёжка «на убой», которую Сара практиковала каждый раз, когда Диана гостила у нее. Как и большинство людей, переживших голод, Сара буквально закармливала своих членов семьи, считая, что едва ли не самое главное в этой жизни – быть сытым и в тепле. Сделать из Дианы пухленького ангелочка, впрочем, так и не удалось, ее спасала наследственность отца, бывшего, по словам Миры, довольно худощавым, да еще то, что она всячески изощрялась в способах избавиться от излишков в своей тарелке, то втихаря скармливая их собаке, то банально выкидывая в окно.

А еще она твердо решила проститься с квиддичем. Тренировки стали отнимать у нее слишком много сил, а главное времени, которое она намеревалась потратить на более тщательную подготовку к ТРИТОНам и поступлению в Аврорат. Да и с ее вестибулярным аппаратом тоже начало твориться что-то странное. Непонятно, виновата ли в этом обычная подростковая гормональная перестройка организма или что-то еще, но на особо крутых виражах у нее в последнее время начало закладывать уши, а потом появлялось легкое головокружение, мешавшее как следует сосредоточиться на игре. Да и незаменимой она себя не чувствовала, на факультете полно быстрых и сильных парней, которые могли бы справиться с ролью «охотника» ничуть не хуже, чем она.

Перед отъездом она хотела поговорить со Снейпом, чтобы выяснить, будут ли продолжаться их индивидуальные занятия на шестом курсе, но тот, казалось, после экзамена СОВ по зельям, который она сдала все-таки на «отлично», избегал ее всеми силами. С одной стороны ее слегка нервировала перспектива и далее проводить три вечера в неделю в его компании, с другой – если на место преподавателя Защиты от Темных искусств снова придет некто похожий на мистера Хейгета, вся надежда будет только на Снейпа и лучше будет, если ее «внеклассные мучения» продолжатся.

Время от времени она возвращалась мыслями к странной фразе Дамблдора о том, что Волдеморт не мертв, но лишился тела. Значит, он призрак? Но призрак – тот же мертвец, а значит пути назад, в мир живых для него нет. Это должна быть какая-то особенно темная магия, если позволяет не умереть окончательно даже с утратой тела и обеспечивает возможность возвращения к земной жизни. Но что это за магия, какие используются обряды или, может быть, зелья, и где можно о них узнать, Диана не имела ни малейшего представления. Вряд ли в школьной библиотеке, даже в самой запретной зоне, куда нет доступа даже семикурсникам, можно найти литературу на эту тему – Дамблдор, конечно, демократ, но не до такой степени. А вот в его личной библиотеке наверняка есть книги, которые, возможно, и содержат информацию такого рода, но идею проникнуть в директорскую библиотеку она отринула сразу же как полностью бредовую и в принципе невозможную. В глубине души она надеялась, что в один прекрасный день Дамблдор сам приоткроет завесу этой «тайны за семью печатями» перед ней, не зря же тогда он за каким-то троллем давал ей книгу о воскрешении из мертвых.

В середине лета в распахнутое по случаю духоты окно ее комнаты, тихо шурша мягкими крыльями, влетела белая полярная сова с прикрученным к лапке свитком. Диана сперва не сообразила от кого может быть письмо – ни у кого в Хогвартсе не было белой совы, но вспомнив, едва не взвизгнула от радости.

Насыпав белоснежной гостье солидную горсть крекеров, Диана торопливо развернула небольшой свиток и принялась с трудом разбирать корявые мелкие буковки послания. «Диана, – удалось ей прочесть, – надеюсь, у тебя все хорошо. Ходили слухи, что в вашей школе поймали беглого Упивающегося, это правда? У нас все по-прежнему, ходим строем, паримся в сауне в перерывах между занятиями, а сейчас меня понесло в экспедицию в заполярные районы Норвегии в надежде отыскать там следы пребывания Сэмунда Мудрого1 (если ты в курсе, что это за чувак).

В этом году чемпионат мира по квиддичу будет проходить в Румынии, я там обязательно буду, приезжай, оторвемся как в прошлый раз и даже круче! Юхан».

С Юханом, студентом тогда еще пятого курса Дурмстранга, она познакомилась прошлым летом во Франции, где тогда проходил Кубок мира по квиддичу. Юхан обладал внешностью типичного «горячего финского парня» – худой и долговязый рыжеватый блондин с бесцветными бровями и ресницами, удивительно светлыми, как у кота, глазами и бледной, моментально обгорающей на солнце кожей. Диану он привлек тем, что неизменно пребывал в спокойно-благодушном состоянии, вывести из которого его было так же трудно, как заставить слизеринского призрака Кровавого Барона ржать в голос.

Пока сова с хрустом уничтожала предложенное угощение, Диана торопливо строчила ответ. Дойдя до места, где она описывала свои приключения в минувшем учебном году, она вдруг остановилась на половине слова и пробормотала:

– А что, если…

Торопливо зачеркнув последнее предложение, она продолжила с красной строки:

«Юхан, я знаю, что у вас там к Темным искусствам относятся с большей терпимостью, чем в Хогвартсе. Знаю также, что ты – специалист по рунам и древней магической истории, но все же наберусь наглости и попрошу тебя осторожно поразведать насчет одной вещи. Сразу предупреждаю – это очень темная сфера, в которую не рискуют соваться многие опытные маги. Меня интересует вот что: можно ли лишиться тела, но при этом не умереть и сохранить возможность вновь возродиться в чужом теле или же восстановив свое собственное. Мне не нужно подробное описание способа воскрешения, просто хочу знать, возможно ли такое вообще. Только будь осторожен, добывая информацию, в конце концов, это не вопрос жизни и смерти, чтобы рисковать».

Приписав еще пару абзацев о себе и своих планах на следующий учебный год, Диана свернула пергамент в аккуратную трубочку и привязала его к совиной лапке. Когда птица склевала все крекеры, она погладила сову и сказала:

– А теперь марш обратно!

Диана со смешанным чувством гордости и неуверенности в себе разглядывала значок старосты Слизерина на своей новенькой мантии с серебряными пряжками вместо пуговиц. Хотя стать старостой она никогда не мечтала, ей льстило доверие, которое было ей оказано, как лучшей студентке факультета. Больше всего ей грело душу то, что теперь у нее будет отдельная комната и она сможет пользоваться ванной старост, а не торчать в вечной очереди, ожидая, когда первая красавица Хогвартса, помешанная на собственной внешности Лорелла Фэйрфакс соизволит освободить общую ванную комнату. И теперь без зазрения совести можно будет шляться по коридорам после отбоя в поисках нарушителей распорядка, а на самом деле это означало возможность обследовать те закоулки замка, которые ей прежде были недоступны. Был, правда, один минус в ее нынешнем положении – изображать из себя сурового старосту, грозу нарушителей дисциплины не было ни малейшего желания. Но чего не стерпишь за возможность насладиться, наконец, гордым одиночеством!

Когда она в первый учебный день вышла к завтраку в Большой зал, неожиданно прямо напротив нее за столом оказался Джулиус Руквуд. Едва кивнув ей, он небрежно уселся на скамью и, поддернув рукава мантии, насмешливо произнес:

– Ну что, Беркович, к тебе теперь только на «вы» и шепотом? – Нет, что ты, – в тон ему ответила Диана, – достаточно просто не шипеть мне в спину «грязнокровка»! – Я никогда тебя так не называл, – Руквуд мрачно зыркнул на нее из-под белесой челки. – Не называл, – согласилась Диана, – но я отлично знаю, как относятся к таким, как я в таких семьях, как твоя. Если бы не известные обстоятельства, вы бы со мной точно не церемонились. – Ну, что уставился, скажешь нет? – спросила она после непродолжительного молчания, насладившись злостью парня. Ее покоробило то, что Руквуд, прежде едва отвечавший сквозь зубы на ее приветствия, теперь, после того, как ее сделали старостой, сам подходит к той, которую прежде не считал достойной внимания, и первым пытается завязать разговор. Знаменитая слизеринская хитрость, правда, в довольно топорном исполнении. – Достаточно, если ты и твои чистокровные приятели просто не будете саботировать мою работу в качестве старосты и пытаться подставить мне «ножку», – добавила она уже более мирным тоном и, залпом допив кофе, решительно встала из-за стола.

На шесть вечера было запланировано собрание квиддичной команды факультета. С уходом Лакоста и Паркинсона предстояло выбрать нового капитана, вратаря и третьего «охотника». С тяжелым чувством Диана вышла из ворот замка и направилась к стадиону. Разговор предстоял не из легких, тем более она уже знала – в новые капитаны команды прочат именно ее.

Засунув руки в карманы мантии, она неторопливо шагала по зеленой траве стадиона. В центре поля уже дожидались оставшиеся игроки – Милагрос, Маркус Флинт, «ловец» Марвин Оуэн, еще один «загонщик» Рудольф Каннингем и еще несколько человек – кандидаты в новые игроки. Все были в спортивной форме, с метлами. И все как один недоуменно уставились на Диану, одетую в школьную форму.

– Почему ты не в форме? – спросил Флинт. – Надо поговорить, – смущенно сказала Диана. На несколько секунд воцарилось молчание, а потом тот же Флинт произнес: – Значит, это правда? Ну, что ты собралась уходить из команды? – Правда, – потупилась Диана. – Мне очень жаль, но иначе никак. – Ты действительно собралась поступать в Школу Авроров? – подала голос Милагрос.

Диана кивнула и добавила:

– Мне надо будет больше заниматься, к тому же я теперь староста, а эти обязанности тоже отнимают время. Думаю, на факультете полно народу, способного к игре. Только не берите Лори, от него никакого толку.

Флинт озабоченно засопел и, набычившись, спросил:

– Хорошо подумала? – Все лето думала. Это будет самым правильным. Зачем вам игрок, по уши занятый другими делами? – Ладно, – Флинт, как самый опытный среди них после Дианы, казалось, уже негласно принял на себя обязанности главы команды. – Останься хотя бы сейчас – поможешь нам вы брать новых игроков. – Это с удовольствием! – Диана даже не могла поверить в то, что проблема так легко разрешилась и команда не линчевала ее на месте за отступничество.

Отбор длился два часа, в результате чего Маркус Флинт переквалифицировался из «загонщиков» в «охотники» и капитаны команды. На место Дианы в команду попал Пьюси, место Лакоста в воротах теперь занимал Блетчли, а вторым загонщиком стал Дерек.

Что ж, по крайне мере, теперь команда была полностью укомплектована, и Диана с чистой совестью могла забыть о тренировках и не думать о том, что своим уходом подставляет свой собственный факультет.

1 Сэмунд Мудрый – исландский священник, писатель и историк 11-12 века. Согласно исландскому фольклору был колдуном.

====== Глава 13 ======

Если бы Диана вела дневник, день одиннадцатого ноября значился бы в нем под заголовком «Как я отметила совершеннолетие и впервые напилась».

Раскрутили ее на тайную вечеринку Хильда и Милагрос. Парни идею поддержали, тем более, что в начале учебного года каким-то чудом протащили в школу несколько бутылок первоклассного эльфийского вина.

Попойка началась в субботний вечер сразу после отбоя. Разогнав младшекурсников по их спальням и пригрозив всевозможными неприятностями, если те посмеют высунуть носы в общую гостиную, шестой и седьмой курс в полном составе расположился в креслах и на диване у камина перед накрытым столом, на котором в живописном порядке красовались припасенные пыльные бутылки с рубиново-красным содержимым и нехитрая закуска, принесенная эльфом с кухни – ветчина, сыр, фрукты и орехи.

Диана, как могла, отнекивалась от предложения отметить свое совершеннолетие «по полной программе», ссылаясь на то, что она – староста и должна быть примером для других и согласилась только после того, как все дружно поклялись вести себя тихо и никому не болтать.

Хильда подарила ей толстый фолиант в переплете из кожи питона под названием «История и теория создания заклинаний», а Милагрос – набор по уходу за волосами. Подарки от парней были – коробка конфет с начинкой из огневиски, карманный вредноскоп, букет «вечных» тюльпанов, зачарованных таким образом, что когда их опрыскиваешь, они вновь приобретают вид только что сорванных, и «драчливый» будильник, который, если спящий не просыпался в течение пяти минут сам после звонка, несильно стукал того по голове «кулачком», обтянутым мехом. Над будильником Диана хохотала особенно долго – вино уже слегка ударило ей в голову, к тому же всем была известна ее слабость – поднять ее по утрам было делом весьма и весьма нелегким.

Кто-то включил радио, и вечеринка стала более шумной. Вино было великолепным, и Диана, хоть и поклялась себе, что выпьет «самую малость», не удержалась и опустошила целых три бокала (половину последнего она, впрочем, вылила на собственную мантию, украсив ее огромным бурым пятном). Ею овладело странное, бездумное веселье – краешком сознания она еще улавливала, что смеется как дурочка над каждой, даже не смешной, шуткой, но остановиться и придать себе более серьёзный, присущий старосте вид, уже не могла. Это ощущение беззаботности, куража и непреодолимой симпатии ко всем окружающим было настолько ново для нее, что последние остатки здравого смысла были посланы к черту и она ни с того, ни с сего приняла предложение второго старосты Слизерина, семикурсника Эверетта Блэквуда прогуляться по коридорам, чтобы «половить нарушителей».

Обнявшись по-приятельски и глупо хихикая, они вышли из подземелья и направились непонятно зачем в сторону башни Гриффиндора. Так, слегка пошатываясь и прыская от собственной неловкости, они дошли до портрета Полной Дамы. Та спала, и Диана пощекотала ее живот. Изображение сонно хрюкнуло, приоткрыло глаза и, пробурчав «Приснится же такое…», снова закрыло их. И вот тут Диана внезапно почувствовала себя плохо – закружилась голова, грудь словно перехватило тугим корсетом, перекрыв доступ воздуху. Ноги подкосились, и она бессильно сползла по стене на каменный пол, пробормотав:

– Черт, похоже, я напилась! – Ди, ты чего? – Блэквуд слегка потряс ее за плечо и попытался поднять, но Диана отмахнулась от него со словами: – Меня сейчас стошнит, уйди!

Ей удалось подавить рвотный спазм и она простонала:

– Дай воды…

Блэквуд принялся шарить по карманам своей мантии в поисках палочки, чтобы наколдовать стакан и воду. И тут выяснилась одна крайне неприятная вещь – оба они спьяна забыли в гостиной свои палочки. Положение было то еще – одни ночью, в чужом корпусе, пьяные едва ли не в стельку и без палочек. Для полного «счастья» осталось только попасться на глаза Мак-Гонагалл или Снейпу.

Первым способность принимать решения обрел Эверетт. Он подтащил Диану к противоположной стене, усадил ее поудобнее и сказал:

– Я пойду обратно и принесу наши палочки… – Воды лучше принеси, – икая, пробормотала Диана, – и лимончик… Ох, и черт же меня дернул пить с вами!

Блэквуд ушел, а Диана погрузилась в некое подобие полусна – полубреда, наполненного вертящимися стенами, звуками музыки и странными голосами. Ее кто-то звал, тихо, но настойчиво. Один из голосов, шелестящих в ночи, был каким-то особенно располагающим и вызывающим доверие, она словно давно знала его обладателя, но просто забыла. Голос был ни женским, ни мужским, словно потустороннее бесполое существо приглашало ее туда, где непременно станет легче, где можно будет отдохнуть, где будет тепло и спокойно, где ее ждут… Она уже не понимала что делает, подсознание полностью управляло ее телом и остатками разума, способного лишь на то, чтобы дать команду подняться и, держась за стену одной рукой, отправиться куда-то, вслед за этим волшебным, зовущим и таким знакомым голосом…

Новая партия лечебных зелий для Больничного крыла школы была готова, и профессор Снейп, разлив их по склянкам и расставив на столе, обессилено рухнул в кресло. Ныла спина, глаза резало от испарений, а в левом виске словно застряла горячая спица, которую кто-то проворачивал невидимой рукой, вызывая пульсирующую боль. Несмотря на усталость (а, скорее всего именно из-за нее), желания спать не было абсолютно. Призвав к себе одну из книг, он попытался отвлечься чтением, но понял, что смысл читаемого ускользает от сознания и, отложив книгу, решил пройтись по замку, чтобы холодным воздухом коридоров остудить пылающую от боли голову.

Во втором часу ночи было весьма мало надежды застукать кого-нибудь, даже отчаянные гриффиндорцы, похоже, мирно досматривали десятый сон, поэтому с мечтой снять с них пару десятков баллов Снейпу пришлось проститься. Обследовав подземелья собственного факультета, он прошелся по корпусу Гриффиндора, встретив по дороге только Почти Безголового Ника, который молча, но церемонно раскланялся с ним. Скорее по привычке доводить все начатое до конца, чем действительно надеясь поймать кого-то, он решил проследовать в башню Рейвенкло.

Едва поднявшись на самый верх, он заметил у одной из стен странное темное пятно, смутно напоминающее очертания человеческой фигуры, скорчившейся на полу. Сунув руки в карманы сюртука, он бесшумно подошел к неподвижной фигуре и только собрался сказать что-нибудь особо грозное и язвительное, как к собственному огромному изумлению узнал в лежавшем лучшую студентку и старосту факультета Диану Беркович.

– Беркович, – прошипел он, – как это понимать!

Но девушка даже не пошевелилась в ответ и Снейп, склонившись над ней, принялся пристально вглядываться в ее лицо. Глаза ее были закрыты, запрокинутой головой она облокотилась на каменную стену. Она сидела, подтянув колени к груди, закутавшись в школьную мантию и обхватив себя руками, совершенно неподвижно.

Снейп нахмурился. То, что от девчонки пахло спиртным, было само по себе плохо, но его смутило другое. Слегка тряхнув ее за плечо, он попытался разбудить ее, но она тут же стала заваливаться на бок, не приходя в себя. Он снова усадил ее, прислонив к стене, и принялся слегка похлопывать по щекам. Никакой реакции не последовало, более того, Снейп заметил, что дыхание девушки настолько слабо, что она кажется мертвой или под действием Напитка живой смерти. Он взял ее за запястье и попытался нащупать пульс, впрочем, безуспешно. Затем прижал пальцы к ее горлу и, наконец, ощутил под тонкой кожей едва заметное биение. Пульс был очень редким и едва уловимым, и он убедился, что ее состояние напоминает больше наркоз, чем пьяный сон.

Подхватив безвольное и такое легкое тело студентки на руки и сдержано ругаясь, Снейп направился к себе в подземелья. Уложив ее на диване в комнате, выполнявшей функции одновременно гостиной и библиотеки, он первым делом стащил с нее мантию, после чего снова попытался привести ее в чувство. Невольно усмехнулся, заметив, что она где-то потеряла свою обувь. Теперь надо понять с чего девчонку так развезло – то ли у нее просто организм так реагирует на спиртное, то ли эти горе-экспериментаторы с чем-то его смешивали.

Снейп поднял валявшуюся на полу мантию и уже собрался, было, повесить ее на спинку стула, как заметил на ней большое темное пятно. Сейчас узнаем, чем же она так накачалась… Ну точно, отчетливый запах вина и чего-то еще, такого знакомого и такого… приятного… Сочетание хвои, озона и крепкого, только что сваренного кофе. Когда до Снейпа дошло значение этого «букета», он чуть не задохнулся от злости. Какой кретин на его собственном факультете (а в том, что напоили Беркович именно слизеринцы, сомневаться не приходилось) догадался подмешать Амортенцию в вино! Да любой шестикурсник должен знать, что в сочетании с эльфийским вином приворотное зелье полностью меняет свои свойства и превращается в мощное снотворное, способное погрузить в глубокий наркотический сон! Но теперь, по крайней мере, понятно, почему девчонка ни жива ни мертва, хотя и выпила, похоже, не так уж много.

Теперь уже громко ругаясь и обещая своим студентам «веселую жизнь», Снейп направился в лабораторию. Найдя нужный пузырек, вернулся в комнату. Приподнял голову Беркович и, разжав ей зубы, влил содержимое пузырька в рот, проследив, чтобы она проглотила зелье. Его разозлило не только то, что его студенты устроили попойку в стенах школы и напоили старосту. Действие вина, приправленного Амортенцией, могло вызвать более серьезные последствия, чем просто глубокий сон – в том числе и остановку дыхания, и судороги, и даже летаргию. Хорошо, что эта дурочка, кажется, расплескала половину вина на себя, значит, есть надежда, что в организм попало не очень много.

В течение получаса он следил за состоянием студентки, проверяя ее пульс и дыхание. К счастью, зелье начало действовать довольно быстро – через некоторое время она пошевельнулась и задышала глубже, а потом до него донеслось невнятное бормотание, что-то вроде «Больше не наливать…» Что же, завтра он вытрясет из этих раздолбаев всю информацию о том, что же произошло, а сейчас, пожалуй, лучше будет отправиться спать. Тем более, что Беркович, скорее всего, пробудет в «отключке» до обеда. Он подложил ей под голову подушку, справедливо предположив, что наутро ее голове придется несладко, прикрыл пледом и вышел из комнаты.

Это утро было самым отвратительным из всех за теперь уже семнадцать лет ее жизни. Диана очнулась, лежа на какой-то мягкой поверхности, уткнувшись лицом в подушку. Едва открыв глаза, она застонала от тяжелой, распирающей боли в голове. Слегка изменила позу, повернув голову. Боль утихла, но сменилась совершенно диким головокружением – стены комнаты завертелись, словно гигантская центрифуга, а к горлу подступил тошнотворный комок. Она снова зажмурилась. Полежав еще немного неподвижно, Диана вновь открыла глаза. Пылающая голова напоминала наковальню, по которой ритмично долбал тяжёлый кузнечный молот и от каждого его удара перед глазами вспыхивали зеленоватые звёздочки. Но теперь, по крайней мере, она смогла разглядеть, что находится в совершенно незнакомой комнате без окон, лежит на незнакомом диване, под головой у нее небольшая подушка, а укрыта она пледом в шотландскую клетку. Первая ее мысль была, естественно, «Где я и как тут оказалась?». Попыталась вспомнить, но в голове образовался натуральный вакуум, в котором одиноко перекатывалось единственное воспоминание – она куда-то идет и ей холодно.

Диана с трудом села на своем ложе и бессильно откинулась на спинку дивана. Оглядев комнату, она попробовала угадать, кому же она принадлежит. Одну стену полностью занимали книжные полки, справа от дивана – небольшой журнальный столик, на котором лежит несколько газет и журналов. Она напрягла зрение, чтобы прочесть название одного из них, и без того тусклый свет померк у нее в глазах – это был «Вестник зельевара». Во всей школе был только один человек, которого заинтересовал бы такой журнал…

Открытие вызвало такой приступ головной боли, что она снова застонала. «Господи, заавадьте меня кто-нибудь! – мысленно взмолилась она. – А еще лучше – пристрелите, чтобы мозги по стеночке, чтобы не мучиться!»

Слегка придя в себя от потрясения, она откинула плед, спустила ноги на пол и принялась оглядывать себя. Первым делом (чем черт не шутит!) проверила на месте ли нижнее белье. Убедившись, что все в порядке, облегченно выдохнула. Из одежды на ней была школьная юбка в складку и белая рубашка без галстука, на левой ноге красовался один гольф, правая была и вовсе босая. Обуви рядом с диваном не было, правда, мантия висела рядом на стуле. Она подтянула сползший гольф, дотянулась до мантии и, завернувшись в нее, словно в тогу, села в покорном ожидании своей участи.

Карающая рука судьбы вскоре появилась в виде возникшей на пороге комнаты фигуры Снейпа. Храбриться или изображать из себя пострадавшую невинность не имело смысла, и Диана опустила глаза под его мрачно-насмешливым взглядом. Подойдя к ней, он протянул ей стакан с мутноватой жидкостью и приказал:

– Пейте!

Диана слегка дрожащей рукой взяла стакан и почти залпом выпила горьковатую, пахнущую полынью жидкость, после чего, стараясь не встречаться с ним взглядом, молча протянула Снейпу пустой стакан.

Воцарилось тягостное молчание. Ее подмывало спросить, как она оказалась здесь, но благоразумие подсказывало, что лучше всего будет молча сидеть и ждать, когда ее спросят.

– Рассказывайте, – раздался, наконец, голос Снейпа. – Что рассказывать? – хрипло произнесла она. – Например, по какому поводу лучшая студентка школы и староста вчера напилась в стельку и потащилась посреди ночи в башню Рейвенкло, – шелковым голосом пояснил Снейп.

«Рейвенкло? Как меня туда занесло?!»

– У меня был день рождения, – торопливо пояснила Диана. – Мы пили вино… Потом мы вышли из подземелий и пошли куда-то. Дальше не помню… – С кем вы вышли из подземелий? – Не помню – совершенно искренне ответила она. Она действительно не могла вспомнить того, кто ее сопровождал – события минувшей ночи начинали возвращаться, но кусками, из которых отчетливой картины не склеить. – Сколько вы выпили? – Три неполных бокала. Точнее два с половиной.