Текст книги "Солнечный чародей (СИ)"

Автор книги: Flower Aire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Что ты себе позволяешь? – попытался возразить Том, но Гарри услышал в его голосе восхищение. – Мы настолько близкие друзья?

– Мы помолвлены, вообще-то, – пожал плечами Поттер, обходя Тома кругом и пытаясь найти что-то еще в нем, что не удовлетворяло поттеровские стандарты. – Но ты должен бы знать это. Ты пил зелье взросления на первом курсе? Какого года это воспоминание?

– Тысяча девятьсот сорок третьего, – отозвался Том, оглядывая Гарри слишком долгим взглядом. Настолько долгим, что до того не сразу дошел смысл сказанного.

– Какого? – переспросил Поттер, даже не стараясь скрыть восторг и удивление одновременно. – Я всегда знал, что ты старее динозавров. И тебе придется объяснить, где ты взял настолько мощный Маховик времени.

Когда Том вернулся в комнату, отведенную ему в доме Поттеров, он едва видел свои ноги из-за груды учебников, необходимых для седьмого курса. Их не было бы так много, если бы он не решил изучать все предметы и в этом году, но он все еще собирался стать великим магом, и пока что все шло к этому довольно успешно. Возможно, потому что после второго курса Поттер перестал путаться под ногами и дал ему возможность спокойно учиться, возможно, потому что Том был гениален. Сам слизеринец еще не решил, какой из этих вариантов ему больше нравится.

Он уже был готов положить учебники на стол, но ладони наткнулись на чьи-то волосы, и от неожиданности такого развития событий книги едва не полетели на пол. Том выругался и отошел от стола, чтобы иметь возможность посмотреть, какой идиот додумался положить на его стол голову.

«Гарри», вздохнул юноша, чувствуя, как злость тут же испаряется. Злиться на Гарри Поттера – почти как пинать инвалида.

Учебники нашли свое место на кровати, и Том подошел к спящему Поттеру, удобно устроившемуся щекой на страницах дневника. Не то, чтобы Том помнил, откуда у Поттера подобный дневник…

– И не нашел место получше? – тихо уточнил слизеринец за секунду до того, как нагнуться к Поттеру, целуя того сначала в макушку, а потом переходя на незащищенную шею. Мужчина сонно завозился, но так и не проснулся до того момента, как Том не хмыкнул и не пустил в ход зубы.

– Протего! – сонно воскликнул Гарри, резко, но вместе с тем и слишком медленно поднимая голову от дневника. – Во имя Мерлина, и здесь ты.

– Если тебе снился сон со мной, потрудись не ломать психику школьника и не рассказывать его сюжет, – усмехнувшись, посоветовал слизеринец. – И будет лучше, если я не узнаю, что ты делал в моей комнате, пока меня здесь не было.

– Ха-ха, получил комнату от мамы, так еще и права заявляет, – вяло отозвался Поттер, оглядываясь по сторонам, будто пытаясь понять, где находится. – Какой… год?

– Год, когда ты напился вдрызг, но умудрился скрыть запах алкоголя? – предположил Том, хмуря брови; не то, чтобы его совершенно не смущало состояние аврора.

– Год, – настойчиво произнес Гарри, и потянулся к календарю, стоящему рядом с рамкой для фото. Мельком он посмотрел и на фотографию. Та была совершенно обычной: он и Том, а на листве сваленные в кучу мантии, на которых лежала совершенно пустая сумка.

========== Глава 15 ==========

Гарри предполагал, что у Гермионы действительно были важные основания на то, чтобы уйти куда-то ночью с Драко Малфоем. Она могла надеяться его убить без свидетелей, в конце концов. Но как только девушка начала объяснять, что же ее сподвигло на это, Гарри сразу же понял, в чем дело. И так и застыл посреди гриффиндорской гостиной с укором в глазах и широко открытым от удивления ртом.

Отношения. В Хогвартсе с этим было слишком сложно, чтобы Гарри хорошо в них разбирался. Когда сотни школьников подросткового возраста собраны в одном месте, мелкими интрижками все не обойдется. Люциус и Нарцисса были помолвлены уже на шестом курсе, Молли и Артур подумывали о том, чтобы заключить брак сразу после совершеннолетия, когда до окончания школы оставался еще год, а родители Гарри каждый день встряхивали Хогвартс грандиозными ссорами, а после не менее грандиозными примирениями. Сам Гарри встречался с лучшим другом, этот лучший друг теперь в отношениях со слизеринцем, поэтому межфакультетной дружбой Гарри удивишь не больше, чем межфакультетной враждой, но…

– Ты же умная девушка, Гермиона, – наконец выпалил он после того, как Гермиона перестала изобретать звучащие правдоподобно отговорки. – Почему именно Малфой? Нет, почему именно Драко Малфой?

И даже если учитывать, что в отношениях Гарри не особо смыслил, то в тонких отношениях между мужчиной и женщиной он и вовсе оставался совершенным дубом, и умная Гермиона этим воспользовалась. Воспользовалась так успешно, что Гарри через несколько минут оказался выставленным из гриффиндорской башни, и уставился на Полную даму пылающим от стыда лицом.

– Нужны советы в любовных делах? – кокетливо поинтересовалась Полная дама, и Гарри максимально быстро нашел себе сотню важных дел, которыми ему сейчас надо заняться; общения с женщинами с него на сегодня было довольно.

Гермиона в это время нервно ходила посреди своей богато обставленной комнаты. Богато – значит книгами и важнейшими заметками, которых не найти в учебниках. Она разрывалась между желанием сейчас же объявить Драко, что между ними все кончено как минимум на пару дней, потому что вероятность того, что сейчас Малфою попадет от Поттера, была безумно высока. Гарри всегда трепетно относился к отношениям своих друзей, и с головой бросался в собственные, даже не проверив, до дна несколько сантиметров или под ним чертова Марианская впадина.

Девушка долго молчала о недавней увлеченности гриффиндорца, и сейчас ей казалось, что очень зря. Если бы Гарри был увлечен своими проблемами, то у него не хватало бы времени на то, чтобы пытаться устроить ее жизнь. А проблем у Гарри была куча. И всех их можно было объединить в одного человека – Тома Риддла.

Гермионе казалось, что отношения этих двоих странные, блеклые и слишком неправильные. Не дружеские, не братские, и не то, чтобы Гарри вел себя так, будто видит в мальчишке своего будущего – через три года ожидания как минимум – любовника. Да, он проводил с ним много времени, обнимал временами, но Гермиона прекрасно видела, что он ведет себя точно так же со своей племянницей Беллой, со своим крестным Сириусом, с Луной, с Панси, с Седриком. Это не было чем-то особенным, даже если сам Том воспринимал это так. Гарри вел себя так просто потому, что его линия поведения уже окончательно сложилась где-то в детстве, где у него была вечно занятая мама и вечно сражающийся с монстрами папа, и ребенок отчаянно нуждался в общении со всеми возможными собеседниками.

Когда Гермиона впервые познакомилась с забавным мальчишкой в очках, ее покоробило то, как быстро он заводит себе друзей и как халатно с ними обращается после: никаких делений на лучших друзей и просто знакомых, никаких особых знаков внимания и доверия. Но после она поняла, что Поттер просто так сильно не хочет быть один, что набирает вокруг себя кучу людей, а потом постепенно – потому что не справляется с этим сразу – отсеивает тех, кто ему меньше нравится или кому меньше нравится он.

Гермиона и сама не поняла, как стала лучшей подругой Гарри. Сначала она думала, о том, что Поттер просто не хочет учиться и пытается использовать ее для этого, но после осознала, что, несмотря на полное нежелание Гарри делать домашнюю работу, он прекрасно запоминает и впитывает все, что было на лекциях, а в некоторых областях разбирается гораздо лучше, чем она. Именно Гарри учил ее на первых порах, а не она его, и девушка запомнила это и внесла Гарри Поттера в список дорогих ей людей. Дорогих, но все-таки не идеальных.

Поэтому сейчас девушка была сильно недовольна его выбором окружения. Гарри не только неосознанно давал понять мальчишке, что тот будто бы значит для него больше, чем все остальные, но выбрал совершенно не того мальчишку! И дело было вовсе не в возрасте, дело было в самом Томе.

Их часто сравнивали. Сначала учителя, потом студенты, после и сам Гарри. Гермиона слышала от польщенной интересом к трансфигурации МакГонагалл, что Том делает поразительные успехи и старательно практикуется в создании только идеальных иголок, мозаичных плиток и всего остального, но едва ли девушку можно было этим восхитить. Точно так же она слышала, что он никогда не отвечает вслух, предпочитая идеально написанные эссе, а если и отвечает, то очень кратко – «лаконично, в отличие от вас, Поттер», как однажды повинил Гарри Снейп – и очень странными, книжно-старинными формулировками.

Весь миф о его сообразительности строился на феноменально больших и при этом не «хлюпающих» от количества ненужного материала эссе, идеальном поведении и упорстве, но само упорство было и у того же Рона, которого умным не обозвал бы даже добряк Хагрид. Уизли точно так же мог бы взять книгу в руки и, проявив немного внимания, написать эссе. И иногда Уизли удавалось отвечать на вопросы МакГонагалл, когда она попадала именно в те параграфы, которые он читал вчера вечером.

Все перечисленные достоинства Тома не делали его умным, и, вполне возможно, не делали его даже старательным. Чистое везение, нежелание вылететь из школы и склонность к лести в сторону учителей. Это было совершенно не похоже на Гермиону, и ее сравнения с мальчишкой коробили не меньше, чем самого Тома.

Он ничего не старался узнать сам, постоянно хвостом носился за Гарри, с открытым ртом поглощая уже переработанную информацию, а в библиотеке брал только те книги, которые нужны были для учебы. И едва ли мог осилить заклинание второго курса, которые Гермиона практиковала в середине первого.

Их схожесть подкрепляли еще и тем фактом, что Том тоже не пытался подружиться с однокурсниками, как и Гермиона в начале обучения. Это сравнение было так необоснованно, что Гермионе хотелось пойти и объяснить каждому студенту по отдельности, что она не общалась с однокурсниками, потому что считала их глупыми и скучными, а не потому, что мечтала расчленить их в темном коридоре. А мальчишка Риддл выглядел именно так: мрачный взгляд, гордо вздернутая голова, осанка, которая соответствовала идеально ровной спине Драко, и которая просто не могла быть у приютского мальчишки. Было понятно, что ему не нравится его нынешнее место в слизеринской иерархии, и он пытается стать кем-то более важным, выбирая для этого ту манеру поведения, которую настоящие аристократы впитывали с молоком матери. С нежеланием общаться с однокурсниками так резко контрастирует постоянное общение с Поттером, что сделать другие выводы просто невозможно.

Гермиона была бы гораздо спокойнее за Поттера, если бы тот как можно скорее понял, что если он будет держаться от мальчишки подальше, так будет лучше и для Тома, и для самого Гарри. Ну и размышления об этом отвлекут Гарри от истории с Малфоем, который как раз в ту хэллоуинскую ночь сделал девушке предложение. Отставать от своего отца он явно не собирался.

Падая куда-то вниз с дикой скоростью, Том не придумал ничего умнее, чем выставить руки перед собой. Всю глупость своего решения он осознал только в тот момент, когда труба резко вильнула, и он упал на каменистую грязную почву, разбивая в кровь ладони.

«Как же я буду рад, если волшебники не умирают от заражения крови», содрогнувшись, подумал Том, поспешно отирая руки о мантию. Ту жалеть уже не было никакого смысла, вряд ли можно будет исправить последствия встречи ткани с трубой.

Едва придя в себя, Том огляделся. Вокруг было темно, только из трубы, откуда он недавно вывалился, лился приглушенный свет.

«Вход все еще открыт», мрачно подумал Том, надеясь, что никому не придет в голову зайти на третий этаж в это время. То, что ему еще нужно будет как-то отсюда выбираться, Том еще не учитывал: он предпочитал решать проблемы по мере их актуальности.

– Нагини, – тихо позвал он, и змея отозвалась откуда-то сверху: ее путь был гораздо менее быстрый и в сотню раз более безопасный.

Это место было странным. Очень грязное подземелье, на полу которого громоздились мелкие камни, сухая – что очень странно, потому что это место Том был склонен считать канализацией – почва и что-то мелкое и белое, похожее на… кости? Том наклонился, поднимая одну из белых палочек. У него в руках была мышиная кость. Естественно созданная кость, которая осталась после полностью истлевшей тушки. И остальные мыши ее не пообгладали разве что потому, что в это время лежали рядом. А все остальные живые существа либо не знали, как проникнуть в это место – что опровергала Нагини – либо у них были причины, чтобы держаться подальше.

«Не такая уж эта школа и скучная. Был бы здесь газ в принципе, это можно было бы объяснить простой утечкой, но теперь остается только надеяться, что причина хоть и другая, но не более опасная. Но, похоже, все-таки придется объяснить Нагини, что самец не спящий, а мертвый. Расстроится…», подумал Том, осматриваясь и находя сотни других костей – больше или меньше.

– Детеныш в порядке? – заботливо поинтересовалась Нагини, высовывая голову из трубы, и Том протянул к ней руку, помогая выбраться; ему даже думать не хотелось, что в прошлый раз змея скатывалась с такой высоты прямо в бездну.

– Промою после, – отозвался Том. – Кого ты хотела мне показать?

– Вперед, – снова взяла управления в свое ведение Нагини, и Том послушно пошел вперед, прямо к большой круглой двери.

В том, чтобы пройти дальше, не было совершенно никакой сложности. «Сезам откройся» звучал откровенно по-дурацки, но раз сказка оказалась былью, приходилось забыть о том, что звучало это все глупо и по-детски. Ведь Тому хотелось узнать, что за этой дверью. И желание оказалось оправданно.

За круглой дверью, которую Том с трудом отодвинул в сторону, бегло подумав о том, что Поттер с его физической формой тут был бы очень кстати, оказался огромный зал, перед которым слизеринец замер в немом благоговении. Мало что могло восхитить его: только громада замка Хогвартс, темный и величественный Запретный лес и то, как правильные пассы волшебной палочкой усиливали заклинание в несколько раз. Этот же зал был… бесподобен.

Том невольно потянулся вперед, задирая голову, разглядывая каменные громады змей. Их длинная колоннада, поднимающаяся из воды, будто следила за Томом своими внимательными каменными глазами, скаля клыки и обнюхивая его с помощью длинных темных языков. Том шагнул прямо по залитым водой каменным плитам между ними, и не смог объяснить себе, что именно почувствовал при этом. Он еще никогда не был таким маленьким и… слабым.

– Быстрее, – нетерпеливо прошипела Нагини, радостно подрагивая у Тома на руке.

Том сжал губы в тонкую линию, чувствуя глухое раздражение. Он никогда не был для этой змеи повелителем, как и для других змей. Другим хищником – возможно, другом – сомнительно, но тоже возможно, но не хозяином. Том не был Салазаром Слизерином, и ему здесь было… не место.

И все-таки, Том подавил в себе предательское желание развернуться и попытаться выбраться из этого места. Сейчас не время для осторожности.

Колоннада из змей резко прервалась, и Том вышел на площадку, за которой стояла, будто грозный верховный наблюдатель, высокая статуя волшебника. Том ожидал восхищенный трепет, подобно трепету перед статуями змей, но совершенно ничего не почувствовал. Казалось, он уже видел эту статую, и она впечатляла его не так сильно, как тот, кто… в ней.

– Очнись ото сна, – медленно произнес Том, но его голос эхом отразился от стен этого места, становясь громче в несколько раз.

Он нервно отступил назад еще до того, как что-то успело случиться, просто потому что знал, что что-то должно случиться. Нагини беспокойно изогнулась у него на руке, и Том невольно стряхнул ее на каменные плиты. Но упрямая девчонка будто бы и не заметила этого – почувствовав твердую почву под телом, она стрелой скользнула к статуе.

Она не успела добраться даже до ног волшебника. Том не успел крепко обхватить палочку из тиса.

– Кто ты, посмевший разбудить великого змея?

Шелестящий голос гигантской – Том еще не видел ее, но уже чувствовал – змеи будто доносился со всех сторон, эхом отражался от мокрых стен. Шорох крепкой чешуи создавал ужасающий фон, и Том почувствовал, что у него дрожат руки. Он только что совершил что-то ужасное. Что-то непоправимое.

– Я чую грязную кровь, – продолжил змей, и его голос стал громче, ближе. – Дитя человека. Слабое, ничтожное дитя. Знаешь ли ты, кто перед тобой? Знаешь ли ты, кто станет твоей гибелью?

Том отступил еще на шаг, выискивая взглядом притихшую Нагини. Та прижалась к плитам, беспокойно высовывая язык. Кажется, она знала.

«Знаешь, почему символ твоего факультета – змея?»

«Ходит легенда о том, что именно Салазар Слизерин вывел василиска – самую ужасающую змею».

«Он мог говорить со змеями. И они понимали его. И они подчинялись ему».

«Ты уверен, что ручная змея – не дань фанатизму?»

Том закрыл глаза прежде, чем рот статуи с грохотом сдвинулся. Теперь он слышал шорох чешуи в разы громче, теперь он чувствовал колыхания воздуха под языком змея, теперь он не собирался бежать.

– Глупый говорящий, – довольно произнес змей, совсем близко; слишком близко. – Кто ты? Кто дал тебе глупость: отец или мать? Кто дал тебе уверенность в том, что ты достоин стоять на этом месте?

Том нервно покачнулся, когда крупное тело задело его, и шагнул в сторону, просто для того, чтобы не оказаться раздавленным. Змей издал раскатистые звуки, похожие на смех.

– Слабый, жалкий детеныш. Твой страх тлетворен. Кровь моего хозяина гниет в тебе. Я убью тебя медленно, не прикасаясь к плоти больше, чем требуется. Я не пролью твою грязную кровь, что осквернит это место. Мое тело сломает твои тонкие кости, и я поглощу тебя только после того, как ты начнешь молить о быстрой смерти. Открой глаза, глупое дитя, и ты увидишь свою погибель.

Змей был над ним. Громадный, голодный и величественный. И Том открыл глаза.

Том всегда считал, что сильного человека определяет выбор, а не поступки. Можно вечность потратить на попытки быть честным, справедливым и сильным, но забыться сразу после смерти, вовсе не такой героической, как хотелось бы. Можно ратовать за вечные истины, за верность: себе, другим, убеждениям, и стать мелкой песчинкой перед лицом кого-то более сильного. Том считал, что это… не то, ради чего стоит переживать.

«Это неважно в мировых масштабах, Поттер».

«Ничто не важно в мировых масштабах».

«Ни твои воспоминания: счастливые, несчастные. Ни твои добрые дела. Ни твоя верность, ни твое желание всем нравиться. Ни те места, которые ты видел, ни те вещи, которые ты создал. Нет, Гарри».

«Твоя преданность – всего-навсего трусость. Ты бы ни одной секунды здесь не остался, если бы тебе было куда пойти».

«Но если ты остаешься по своей воле, то ты делаешь выбор».

«Важен только выбор».

«И я буду делать свой, только когда это понадобится».

Синие глаза схлестнулись с янтарно-желтыми, и василиск отпрянул назад.

– Подчиняйся своему хозяину, – произнес Том тихо, но так, что тишина ответила ему осязаемым звоном. – Подчиняйся тому, чья кровь течет во мне. Подчиняйся тому, кому не страшен твой взгляд, тому, кто одним словом сделает тебя пылью. Подчиняйся мне, и сможешь дышать дальше, старый софист.

Змей совершил отчаянный бросок, клыки сверкнули в свете сотен появившихся языков пламени. Слизеринец отступил назад, к воде, резко вдыхая терпкий запах подпаленной змеиной кожи. Горящие воды облизали грязную мантию, но не тронули, и Том точно знал, что точно так же они не касаются маленькой Нагини.

– Подчиняйся наследнику Слизерина, – произнес он вновь, и старый змей конвульсивно прижался к плитам.

Том вздохнул рвано и опустился перед ним на колени, прижимая чудом не дрожащую руку к морде василиска.

– Будь моим другом, великий змей, и я стану твоим, – прошептал он, и василиск покорно прикрыл глаза.

Комментарий к Глава 15

я ждал этой главы вечность

серьезно, это глава едва ли не самое большее, что мне нравится в этом фанфике

просто напишите, что вы об этом думаете

========== Глава 16 ==========

Было совершенным безрассудством начинать идеализировать Поттера снова. Том ни секунды не верил в россказни пастора об ангелах-хранителях, тем более, что ему самому такой точно не полагался – слишком много дьявольских странностей происходило вокруг Тома и совершенно не зависело ни от количества выученных им молитв, ни от степени раскаяния, которое Том за одиннадцать лет научился изображать мастерски. В демонов Том тоже верил не особо, потому что если Сатана игнорирует все твои просьбы сжечь ненавистный приют к чертям, то его существование оказывается под большим вопросом. Но чем больше времени Том проводил рядом с Поттером, тем сильнее было ощущение, что гриффиндорец не просто случайно попавшийся мальчишка, наугад выделивший Риддла из кучи других первокурсников.

Начиная с того, что старшекурсники вообще стараются игнорировать первогодок, потому что они глуповаты, и кончая тем, что Поттер каким-то невообразимым образом умудрялся оказываться рядом в самое неподходящее – нужное – время.

Том не думал, что его накроет паника.

Когда Том наконец-то сделал шаг по твердому полу забытого туалета на третьем этаже, его ноги предательски подкосились. Нагини беспокойно зашипела рядом, но Том уже почти не слышал ее. В голове набатом били сотни мыслей, одна в сотни раз хуже другой.

Тебя исключат сегодня же.

Ты не справишься с ним. Ты не сможешь сдерживать его голод.

Он сожрет тебя. Он сожрет половину студентов.

Расскажи директору. Расскажи Поттеру. Расскажи кому-нибудь, один ты не сможешь контролировать ситуацию!

Том никогда не плакал. Это была защитная реакция, потому что любому приютскому мальчишке было известно, что слезы только распаляют преследователей и приводят в восторг воспитателей. Боль для Риддла никогда не была причиной для слез, и сейчас резь в разодранных руках совершенно его не беспокоила. Но, тем не менее, он чувствовал, как сжимается гортань и как влага собирается в глазах.

Он снова чувствовал себя ничтожным. Маленьким, испуганным мальчишкой. Мальчишкой, магия которого была бесполезна против громадного старого змея, которого удалось усмирить лишь потому, что адреналин подсказал единственно верное решение. В магическом мире все решалось силой, и сила Тома исчерпалась на полыхающих водах в этом жутком зале, где на него смотрели сотни змеиных глаз.

Том любил змей. Но теперь змеи были угрозой.

– Найди себе дело, – отрывисто велел он Нагини, а когда та попыталась проигнорировать его и заползти по ноге на плечи, нервно скинул змею с себя, дрожа даже от одного касания ее чешуйчатой кожи. – Тебе тоже придется мне подчиняться!

Том еще никогда не чувствовал себя так. Возможно, потому, что раньше на него не наваливалось ничего настолько серьезного. Учеба в магической школе была лишь признанием его способностей. Не проверкой. Том ни на секунду не задумался о том, была ли в приглашении Дамблдора какая-то ошибка, потому что он умел колдовать. Но Том не умел сдерживать бури. А василиск был не просто ураганом, кидающим домики на ведьм.

«Змеи опасны, когда голодны. Никакие угрозы не будут препятствием, если он сойдет с ума от голода. Я должен был держаться подальше от этого места. Я умею слишком мало. Я не смогу сдерживать его долго. Наследником становятся не в одиннадцать, никто не пытается распоряжаться наследством в одиннадцать, особенно таким!»

Паника билась где-то в груди, и даже покинув туалет – сначала убедившись в том, что фраза «Скрой свои тайны» сработала, и раковины вернулись на место – Том не почувствовал облегчения. Школа начала казаться ему маленькой и слишком тесной.

И покрытой сетью гигантских труб.

– Наследник должен быть достоин имени своего предка, – шелестел отовсюду тяжелый и маслянистый голос присмиревшего василиска. – Наследнику нужно позаботиться о великом змее.

Голос змея стихал временами, но обязательно возвращался, и когда Том оказался в подземельях, недалеко от кабинета Снейпа, резко оказался совсем рядом. Змей не мог его видеть, резко напомнил себе Том. Напомнил и судорожно прижал руки ко рту.

Том не плакал.

Том пытался не разучиться дышать.

Он не особо помнил, как ему пришла в голову мысль найти Поттера. Эта мысль была простой и самой логичной, потому что Поттер был единственным, кто не будет обращаться к директору сейчас же, а если и обратится, не скажет, кто именно выпустил чудовище. Едва ли этот парень был его ангелом-хранителем. Но если бы это все-таки оказалось правдой, Том бы совершенно не удивился.

Искать Поттера не нужно было долго. Когда Том подошел к продуваемому ветром квиддичному полю, он почти успокоился и уже начал думать о том, что зря все это затеял. Изорванную мантию пришлось снять и поджечь тут же, чтобы не засорять бесполезным тряпьем территорию Хогвартса, а без нее в ноябре уже было прохладно.

Гарри затесался в компанию пуффендуйцев. Фактически, не было закона, запрещающего присутствовать на тренировке квиддичных команд ученикам других факультетов. Но все-таки негласное правило предполагало, что посторонних на поле не будет. Именно поэтому пуффендуйцы не сразу смирились с тем, что с ними сегодня проведет тренировку Поттер, согласившись на некоторое время сыграть на позиции судьи, раз уж Седрик был официальным ловцом.

Судил Гарри из рук вон плохо, поэтому как только Седрик заметил знакомого первокурсника на поле, Поттер тут же был отправлен выяснять, почему тот заявился. Не то, чтобы Гарри был против.

– С ума сошел? – уточнил гриффиндорец, накидывая теплую мантию на Тома и прикидывая, сколько он может запрещать ему принимать бодроперцовое зелье; Тома хватило на четыре дня, пока Поттер не обосновался в своей спальне, демонстрируя всем градусник с высокой температурой. – Даже не говори, что практиковал согревающие чары, у тебя все губы синие.

Том не стал это комментировать, обхватывая опешившего Поттера за пояс и прижимаясь к нему в лучших традициях Нагини.

– У меня сейчас в голове пронеслись сотни сценариев, и самый безопасный из них – амортенция, так что не будешь ли ты так добр…?

– Я забыл пароль от слизеринской гостиной, – за секунду придумывает оправдание Том, а после смотрит на гриффиндорца сверху вниз. – А мне хотелось бы пойти в душ, не можешь ли ты использовать свои, в общем-то, бесполезные знания во благо?

Гарри на секунду задумался, смерив Тома внимательным взглядом, а потом закатил глаза.

– О Мерлин, еще никогда для того, чтобы провести побольше времени со мной, не придумывали таких глупых причин. Ты чертовски особенный, Том.

Чертовски особенный Том наконец спокойно выдыхает. На квиддичном поле не слышен голос змея, но зато чувствуется тепло тела Поттера. И если раньше Том думал, что может обойтись без этого, то теперь с неудовольствием признавал, что Поттеру все-таки придется выделить местечко рядом с собой.

Если он все-таки станет Мастером, то это будет весьма проблематично.

Как же Поттеру это льстило. И дело было не в том, что Риддл был гениальным мальчиком, и не в том, что он был потрясающе красивым, и уж точно не в том, что он умел то, чего не умел Гарри – пока это ограничивалось только разговорами со змеями и огоньками, но недооценивать этого слизеринца было бы преступлением. Дело было в том, что Гарри не хуже него умел видеть будущее. Или скорее видеть будущие перспективы в людях.

Том никак не мог быть полезен Гарри после того, как Амбридж покинула школу. Но если бы Гарри подбирал вокруг себя людей, которые были бы полезны ему, то вместо Гарри Поттера в Хогвартсе был бы второй Драко Малфой. Поэтому перспективный для самого себя Том Риддл вызывал в Гарри чувства тихого обожания.

Это было не как с Роном. Тома не хотелось видеть без одежды – и дело было ничерта не в возрасте, потому что Том взрослел поразительно быстро; если в начале года он был хилым и выглядел на десять, то теперь мальчишка уже сошел бы за умеренно стройного четырнадцатилетнего; Гарри примерно так же выглядел год назад, потому что растрепанные волосы и круглые очки сжирали его мужественность подобно гиенам – Тома не хотелось касаться слишком часто и на Тома не хотелось заявлять права.

Но в какой-то момент Гарри поймал себя на том, что сейчас они находятся в ванной старост, перед ним – весь в пене – обнаженный Том, а сам Поттер как раз сейчас отвоевал право отмыть его волосы от пепла, непонятно как там оказавшегося, и каменной крошки.

– Ты совершенно точно считаешь меня ребенком, – недовольно прокомментировал это Риддл.

– Разве это не потрясающе, что еще года три эти слова не могут восприниматься, как обвинение? – ответил гриффиндорец, решая для себя, что все в порядке.

Все и было в порядке. По крайней мере, еще пару дней.

Том как-то не успел смириться с тем, что флирт Поттера, на который он сам дважды дал добро, очень отличается от флирта влюбленных героев из книг. Когда Поттер покупает ему новую одежду, Том проглатывает вязкую обиду, потому что он не только не умеет принимать подарки, но и не умеет воспринимать их как подарки.

Том живет в мире, где за все – и хорошее, и плохое – нужно платить. И ему до скрежета зубов неприятно, что ему пока нечем платить Поттеру. И здесь ничем не поможет его внезапно обретенное наследство, о котором он зарекся никому не говорить, ни какие-то еще привилегии, которые полагаются наследнику основателя Хогвартса – Том еще уточнит, может ли он рассчитывать на часть замка или хотя бы на ту комнату с колоннадой змей – поэтому этот долг, такой мелкий, но при этом ощутимый, будет маячить у него за спиной еще как минимум несколько курсов. И что-то умное в голове Тома подсказывало ему, что долги будут только копиться. Потому что…

Это флирт, Том. Ты сам согласился, помнишь? Я люблю оказывать знаки внимания, пусть даже это просто мантия. Там еще теплая есть, кстати. Да, это целых две мантии. Если ты очень возмущен, то тебе лучше не возвращаться в спальню, потому что там лежит еще и рубашка. И брюки. Прости, я действительно нечасто выбираюсь в магазины, и теперь понимаю, почему. Под кроватью еще ботинки, кстати. Не уверен, что угадал с размером, но… О, Мерлин, Рон, спаси меня сейчас же, он же меня убьет и не увидит галстук в тумбочке!

Как же сильно Тома раздражала эта непосредственность Поттера. И он понятия не имел, что с ней делать. Именно поэтому сейчас Том находился в своей кровати в слизеринской спальне, без единого намека на Поттера рядом. Это не особо помогло выкинуть из головы все мысли о нем, потому что рядом с подушкой лежала забытая еще в хэллоуинскую ночь мантия-невидимка, а на стуле за пределами кровати лежали новенькие вещи. Проворочавшись около часа, Том наконец-то пообещал себе, что обязательно отплатит Поттеру, как только найдет легальный способ заработка. Не обязательно даже легальный, но с первых же денег подарит наглому гриффиндорцу что-то настолько потрясающее, что теперь уже ему будет стыдно.