Текст книги "Солнечный чародей (СИ)"

Автор книги: Flower Aire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

========== Глава 2 ==========

Разумеется, Гарри дрался. Все в Хогвартсе дрались, особенно на первых курсах, когда все дети еще серьезно воспринимают вражду факультетов, думают, что чистая кровь имеет значение, да и вообще, пока не перестали быть тупыми придурками, для которых смысл жизни – почесать кулаки. Гарри дрался с Сириусом, однажды. Разумеется, Сириус в наглую поддавался, но Гарри тогда было двенадцать, и это было мило с его стороны. Однажды Гарри дрался всерьез, когда наткнулся на Люпина под полной луной. Но, в целом, гриффиндорец никогда не дрался с противниками гораздо сильнее его. А если бы и дрался, то не использовал для этого кулаки.

Не похоже, чтобы Риддл тоже их использовал.

Лейстрендж и Гойл кулем валялись на полу, а мальчишка, тяжело дыша, привалился к стене. Даже если бы первогодка был мастером спорта, он не смог бы добиться такого результата привычными всем способами: Гойл действительно был одним из самых увесистых студентов, привыкших решать проблемы физической силой. С другой стороны, Том был магглорожденным, поэтому проверять его палочку на последние заклинания не было смысла, вряд ли там нашлось бы что-то помимо «окулус репаро», которое использовала Гермиона, готовясь к поступлению в Хогвартс.

Но результат был налицо, и Гарри не думал его отрицать. Зато думал разобраться во всем этом, не отправляя всех троих к директору.

– Итак, молодые люди… – Гарри замолчал, потому что мальчишка-магглорожденный панически взглянул на него, будто вообще не заметил, как в коридоре появились посторонние.

Он сейчас очень походил на Гермиону. Та сначала боялась ходить по Хогвартсу, постоянно поправляла форму и боялась, что ее выгонят из школы за малейшую провинность. Она едва не задохнулась в истерике, когда разбила вазу в холле – профессору МакГонагалл даже лично пришлось ее успокаивать. Вот и этот Том. Конечно, за драки полагается выговор, но…

– Сначала мы все успокоимся, а потом… мой дорогой слизеринский друг, лучше прямо сейчас отправь Лейстренджа и Гойла в Больничное крыло, а по дороге объясни, что они просто слегка ударились и этого не заметили. Иначе объясняться придется всем вам троим, и я позабочусь, чтобы профессор Снейп обеспечил вашим деятельным головам отработки до конца учебы.

Лейстрендж попытался что-то возразить, но как только Гарри услышал «круцио», то тут же перестал слушать. Он не был настолько убежден в превосходстве слизеринцев, чтобы поверить, что ребенок на первом курсе мог делать то, что он не умеет на шестом.

– А Риддл? – слизеринец сделал попытку призвать к ответу всех, но Гарри уверенно помотал головой.

– Сам разберусь. Поверь, я буду пострашнее недовольной мадам Помфри.

Наконец-то и эта проблема разрешилась, если не считать того, что Том Риддл молчал, и молчал очень агрессивно. Гарри не был уверен, что мальчишка правильно понял его жест доброй воли, не расценив его как поощрение внутрифакультетной вражды или как предоставление возможности уйти Лейстренджу с Гойлом безнаказанными.

– Том Риддл, да? Как обживаешься? – бодро начал Гарри, усаживаясь прямо на пол, чтобы не смущать ребенка своим ростом.

Ему не к чему было показывать превосходство таким способом, есть сотни методов куда более действенных и очевидных.

– О, чудесно, как видишь, – произносит ребенок, и Гарри едва сдерживается от того, чтобы присвистнуть; в голосе Тома слишком много яда для его возраста; хотя, Гарри нечасто приходилось общаться с детьми, он не мог сказать наверняка.

– Обижаешься? Аргументируй, – пожимает плечами Поттер.

– Что? – переспрашивает ребенок, если не удивленно, то непонимающе точно.

– Ты зол – я вижу. Аргументируй, почему зол на меня. Было бы неплохо, если бы я отвел их к директору, а тебе обеспечил теплое местечко на факультете? – предположил гриффиндорец, похлопав по полу рядом с собой рукой, приглашая Тома сесть.

Тот неуверенно оглядел Гарри, отошел от стены, принимая приглашение. Разумеется, первым, самым искренним и животным желанием было именно это. Ведь это было бы совершенно справедливо.

Точно так же, как и справедливо было раз и навсегда розгами отбить у задир из приюта желание набрасываться на младших. Справедливость и должна так проявляться, разве нет? Этот вопрос был основным, главным и… непроизносимым. Склочной миссис Коул ни разу не пришло в голову пресечь дурные наклонности тех, кто взрослее Тома, и ему пришлось найти способ наказать их самостоятельно.

Но Том верил, если еще умел это делать, в то, что в Хогвартсе все будет по-другому. Это же волшебная школа. Это лучшее, что произошло с ним за всю жизнь. Все просто не может повторяться.

Но все повторялось, и мальчик снова не мог ответить: «Да, это было бы честно».

– Я просто хочу, чтобы они оставили меня в покое.

Гарри согласно покачал головой. Да, это было нормальное желание для ребенка, оказавшегося в новой школе, в новом мире и на новом факультете. Но никто не говорил о том, что оно осуществимо.

– Теперь ты учишься в Хогвартсе, тут такие желания остаются наглухо замурованными в стены.

Гарри выждал еще пару наполненных грустным молчанием минут и, решив, что ситуация достигла пика напряженности, вскочил, задавая действительно волнующий его вопрос.

– А ты действительно круциатусом их?

Гарри предполагал, что у него нет никого опыта в общении с детьми.

Он часто проводил время с Беллой, но ее назвать ребенком не повернулся бы язык даже у Сириуса. Скорее, семилетняя Беллатриса была ураганом в зачаточной стадии, очень активным и иногда говорящим умные вещи, высмотренные в маггловских передачах – Сириус жил в нормальной квартире на окраине Лондона, где вся техника исправно работала. Гарри был уверен, что Белла любит его, и Белла действительно любила его слишком сильно, чтобы обращать внимание на то, что иногда гриффиндорец может быть надоедлив и бестактен. Она справедливо полагала, что это черта всех гриффиндорцев.

Том Риддл так не полагал.

Даже понятия не имея, что такое круциатус, но успев услышать это слово уже от всех, он сложил два и два и решил, что Гарри Поттер – не самый лучший персонаж для того, чтобы говорить с ним серьезно и искренне. Гарри Поттер в ответ решил, что лучшим ответом на упрямое молчание ребенка будет угроза отвести его к Снейпу.

Так, слово за слово, Гарри пришел на обед в Большой зал с искусанными губами и уверенностью, что «да, это был круциатус»; как мальчишка умудряется им пользоваться осталось не выясненным, потому что тот решил не ожидать продолжения разговора и убраться в неизвестном направлении.

Определенно, предположения о том, что Гарри не хватает опыта в общении с детьми, были совершенно обоснованы.

– Нашел себе кого-то в первый же день? – с сомнением протянул Рон, обращая внимания на потрепанный вид друга.

Рон был одним из тех, кто всегда выбирал тот вариант развития событий, над которым приходилось мало думать. Не то, чтобы Рон не любил думать, но он все-таки предпочитал заменять долгие размышления действиями. И он считал, что не все должны делать так же, как он. Поэтому и не мешал Поттеру временами строить гениальные планы по поводу причастности Снейпа к Ассоциации по защите гоблинов, а МакГонагалл – к изготовлению особой марки перьев – черных как ночь и плюющихся чернилами на все розовое в радиусе трех метров.

И «кто-то» у Поттера вполне подходит под описание: «Не очень вероятно, но почему бы и да?»

– Можно и так сказать, – поморщился Гарри, испытывая затруднения в произношении.

Он не в первый раз испытывал на себе круциатус – были неприятные случаи в детстве и на четвертом курсе – но этот был круциатус на уровень выше: быстрый, без контролируемого диапазона воздействия, да еще и от первогодки. Если бы Гарри закричал, последствий почти не было бы, но кричать, потому что ребенок тебе сделал больно? Ну, уж нет, Гарри закричит, только если наткнется на Снейпа в подземельях после отбоя. А искусанные в кровь губы – это дело пары капель заживляющего зелья.

– Гермиона, у нас еще есть пары сегодня?

– Прорицания и рунология, – тут же ответила девушка, уже выучившая расписание.

– Вот черт, и почему бы им в первый день не сделать поменьше уроков? Изверги.

Гермиона непонимающе посмотрела на Поттера, который не притронулся к еде, зато вытащил из сумки пергамент и начал на нем что-то строчить. Заглянув в него через плечо друга, девушка кашлянула. Не стоило такое Поттеру писать в Большом зале, не один Снейп любит подкрадываться со спины.

– Гарри, ты не думаешь…

– Я уже закончил, – Гарри свернул пергамент, передавая его Гермионе. – Вот, защитные чары – это важно, вспомните их на собрании ОД. Меня не будет, я попрактикую их в другом месте.

– Эй, я не позволю вляпаться тебе в приключение в первый же день! – тут же возмущенно вскочил Рон. – Без меня, по крайней мере.

– Давай округлим, и этот день будет вторым. Как только ситуация выйдет из-под контроля, я тебе тут же сообщу, дружище, – Гарри успокаивающе положил руку Рону на плечо, незаметно пытаясь заставить его обратно сесть. – Гермиона, просто держи его.

Опыта в общении с детьми у Гарри все еще не было, но он решил, что не со всеми детьми можно обращаться, как с детьми. Вот с Риддлом, например, теперь стоит поговорить как с взрослым человеком, который может убить всех в Хогвартсе. Гарри любил драматизировать, если это позволяла ситуация.

Карта папы и Ко часто помогала Поттеру-младшему. Вообще, ее должны были отдать ему только к шестнадцатилетию, но Гарри сам стащил ее из отцовского стола перед первым курсом, а забрать что-то у одиннадцатилетнего сложнее, чем уговорить Лили Поттер больше никогда не притаскивать Северуса Снейпа в дом в Годриковой лощине. Так что гриффиндорец начал осваиваться еще с первых дней, тщательно запоминая все имена важных шишек – старост, учителей и тех, кто просто обладает полномочиями нажаловаться на него директору – помечая потайные ходы и строя маршруты, помогающие преодолеть расстояние от Гриффиндорской башни до класса трансфигурации за семь минут.

И в этот раз Гарри тоже решил воспользоваться Картой, как самой надежной вещью в мире. Поттер не питал иллюзий насчет того, что магглорожденный, которого магический мир встретил хоть и враждебно, но встретил же, станет сидеть на одном месте и ходить по строго определенному для всех первокурсников маршруту. Тем более, что пары у них закончились еще до обеда. Так что использовать кусок пергамента, на котором присутствовал каждый обитатель школы, было умно.

А вот забираться в сердце подземелий было не слишком умно; Гарри решил, что обязательно скажет об этом Тому, когда доберется до него. Добираться пришлось через три говорливых портрета, одного Снейпа – весьма злого и испытывающего тягу к снятию баллов – и Кровавого Барона. У последнего даже удалось выяснить кратчайший путь до мальчишки.

Чем дальше Гарри шел, тем темнее становилось. Он даже не предполагал, что подземелья бывают действительно темными, несмотря на то, что успел побывать в каждом уголке Хогвартса за свои шесть лет обучения. И уж тем более Гарри не предполагал, что первогодка может делать в такой темноте.

Гарри в темноте прятался от Снейпа и варил оборотное зелье вместе с друзьями. Но Том не Гарри, верно?

Скоро впереди послышалось шуршание, совершенно безобидное и обнадеживающее: так шуршать мог только расправляющий мантию первокурсник, который точно не был таящимся во тьме чудовищем. Второе бы тоже не остановило Поттера, но потратить пришлось бы куда больше времени.

Карта показывала, что мальчишка был всего в шагах тридцати, и Гарри решил, что подкрадываться к ребенку, который действительно может в круциатус – не лучшая идея.

– Эй, я не знаю, кто там в темноте, но лучше Тому привести себя в надлежащий вид, потому что сейчас будет люмос.

Шуршание тут же прекратилась, а потом возобновилось с удвоенной силой. Гарри честно выждал пару секунд, а потом зажег огонек на конце палочки, который тут же осветил бледное лицо мальчишки. Мантия была накинута кое-как, галстук вообще что-то делал на полу, а еще мальчишка прижимал руки в груди. От напряженного мыслительного процесса Гарри даже прищурился, но потом решил, что лучше не думать о том, чем ребенок тут занимался. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Опять ты? – уже совсем недружелюбно выпалил Том, щурясь от яркого света, и Гарри немного приглушил огонек.

– Да, это опять я, и я очень надеюсь, что ты готов к воспитательной беседе на полтора часа.

– Со мной не нужно проводить воспитательные беседы, просто оставь меня в покое!

– Я разве уже не сказал? Теперь ты в Хогвартсе, мы тут один за всех, и все против одного. Лучше тебе не быть тем одним, понял? – Гарри поймал себя на том, что нежничать с мальчишкой больше не было никакого желания; примерно так же он относился к профессору Трелони – вроде безобидная и не вредит, но быть с ней милым? это уж увольте.

Риддл отступил назад, хмурясь, и Гарри почувствовал слабый отголосок той боли, которую испытал пару часов назад. Было похоже, что мальчишка не особо контролирует это, но чтобы сказать наверняка – стоило спросить у него самого. А последнее, чем сейчас хотел заниматься Гарри – быть наседкой при слишком гордых первогодках.

– Ты мне угрожаешь? – наконец спросил Риддл, и Гарри с готовностью кивнул.

– Конечно, это же именно так и выглядит. Так что будь хорошим мальчиком, и ничего с тобой не случится.

«Хороший мальчик» сжал кулаки, но Гарри уж точно не собирался драться с ребенком. Беседа вообще пошла не по тому руслу, которое определял для себя гриффиндорец. Он хотел просто поговорить с ним, может, припугнуть; сбить с Риддла спесь, другими словами. Но никак не получать волну ненависти от мальчишки, к которому вроде как неплохо относился еще вчера. Гарри не любил такие резкие изменения в отношениях с кем-то.

– Ты кажешься мне сообразительным, так что обдумай мои слова, а завтра поговорим по душам, – поставил точку в разговоре Гарри, не обращая внимания на то, что она больше похожа на кривоватую запятую. – И не ходи по темным коридорам, здесь и шею свернуть недолго.

Комментарий к Глава 2

Мне действительно будет интересно прочитать ваши отзывы по поводу всего этого~

========== Глава 3 ==========

Учиться с Гарри Поттером невозможно. Он шумный, надоедливый, ему вечно достается все внимание, причем обычно – незаслуженно. Весь Хогвартс помнит историю, когда Гарри сбежал с урока зельеварения, проследил за профессором, убил его и вышел сухим из воды. Конечно, профессор Квирелл почти разрушил школу, пытался украсть Философский камень и напал на ребенка первым, но это не отменяет того, что хотя бы за убийство Гарри Поттер должен был получить всеобщее порицание. А получил он двести баллов, которые отошли в копилку Гриффиндора, и крутую шляпу от профессора Дамблдора.

Вспоминая эту вопиющую несправедливость, Драко невольно покрывался злыми мурашками.

Определенно, Поттер был всеобщей катастрофой. Если у него что-то не получалось – а не получалось у Поттера очень многое, например, вежливость и помешивание зелий в правильную сторону – то это на себе ощущала вся школа; если Поттеру приходила в голову какая-то глупая идея – последствия расхлебывал совсем не он.

Каким-то образом Гарри Поттер умудрялся втягивать всех, кто вокруг, а так же тех, кто вообще, казалось бы, никаким боком его не касаются. Малфоя-старшего, Снейпа, даже Барти Крауча-младшего, который вообще два года назад считался мертвым!

А теперь, когда Гарри Поттер стал старостой, страдать будут ученики. И что-то Драко подсказывало, что первокурсники – особенно.

Гарри Поттер был известен еще тем, что был единственным ребенком в семье. Это по-разному влияет на людей, на него же повлияло так, что теперь все потенциально интересные дети уравнивались в правах с шестикурсником и пользовались всеми преимуществами дружбы с Поттером.

Беллатриса, которая была официальной племянницей Драко по его матери, была настолько ярким примером, что это ослепляло всех, кто интересовался этим вопросом. Поттер уделял ей часы своей жизни, в это же время игнорируя всех остальных детей семьи Лейстренджей. Его любовь и внимание были строго избирательны, и если кому-то не повезет заинтересовать Поттера, то ему придется с этим смириться и попытаться получить удовольствие. Потому что просто так Поттер не отстанет.

«А этим мальчишкой он заинтересовался», пришлось признать Драко. «Что за дурной вкус».

Закончив первый обход в этом году, Драко отправился в гостиную, чтобы поскорее оказаться в мягком кресле. Он действительно устал, потому что Снейп именно ему поручил приглядывать за тем, чтобы Лейстрендж и Риддл не покалечили друг друга. Правда, Гойл и Лейстрендж умудрились попасть в Больничное крыло, но пока фамилия Гойл не имела ничего общего с фамилией Риддл – все было в относительном порядке.

– Драко!

Малфой едва не отправился к Мерлину, когда из темноты коридора на него вылетела Гермиона, уверенно – свирепо – сверкающая глазами.

– Грейнджер! Ты с ума сошла?

– Я спросила у себя это же полчаса назад, когда убегала от Филча, совершенно забыв о том, что стала старостой. Силу привычки не стоит недооценивать, – отозвалась девушка. – У меня к тебе просьба. Важная.

– Что не так с этим учебным годом? – пробормотал Малфой. – Нет, даже не думай, я не откажусь от идеи убить Поттера.

– От этой идеи тебе тоже придется отказаться, но пока проблема в Томе, а не в Гарри.

Да, определенно, в первокурснике была проблема. Драко и без просьб Гермионы считал, что он тут виноват в меньшей степени, потому что еще как минимум три магглорожденных первокурсника – один попал на Гриффиндор, два на Пуффендуй – ударялись в слезы в поезде, а когда старосты – им приходилось – спрашивали, в чем дело, в красках рассказывали, что Лейстрендж расистское чудовище.

Но и отрицать то, что Риддл магглорожденный, было слишком глупо. Поэтому и чувство превосходства Лейстренджа понятно. Эта ситуация вообще была очень спорной, как и все ситуации, в которых пытаются конфликтовать социальные свободы и традиции.

Поэтому даже после слов Гермионы о том, что она будет очень благодарна, если Драко не даст мальчика в обиду, он не мог сделать это в полной мере. В конце концов, Драко тоже считал, что магглорожденные несколько… в разы хуже, чем чистокровные волшебники. Кроме некоторых исключений, но обычно на одно столетие рождается лишь одна Гермиона Грейнджер.

В гостиную он пришел в смешанных чувствах, но без иллюзий на тему того, что кинется помогать мальчишке, как только станет свидетелем притеснений. В Слизерине все старались чтить негласный девиз: «Будь сильным или сдохни смирись с тем, что с тобой никто не считается».

Но гостиная решила изменить его планы: творился слишком подозрительный ажиотаж, а еще Лейстрендж выглядел виноватым, стоя рядом с Панси Паркинсон – старостой – и Риддлом.

– Что тут происходит? – толкнул Драко Блейза, сидевшего на спинке кресла.

– Тот что первокурсник извинился перед тем, кто второкурсник, а потом это повторилось в обратном порядке, – на автомате отозвался Забини, видимо, сказав эту фразу уже не первый раз.

– Стоп, что? Блейз, подробности!

Итальянец недовольно обернулся к Драко, но понял, что с этим человеком ему еще за одной партой сидеть, так что лучше сделать так, как он хочет.

– Я сижу спокойно, читаю, Лейстрендж на диване сидит, все тоже спокойно занимаются своими делами, потом открывается дверь, мы заинтересованно наблюдаем, как заходит Риддл, как осматривается, а потом подходит к Лейстренджу и говорит, что они все погорячились и он осознал свою вину в конфликте и не хочет повторения, и много еще таких миротворческих слов. Сначала Лейстрендж поухмылялся, а потом стал серьезным, дослушал и решил, что тоже хочет извиниться. Потом к ним подошла обалдевшая Панси и тут заявился ты.

– Благодарю, мистер Забини, – раздался из-за спины еще один голос, на этот раз Снейпа. – Рад, что ваша психологическая работа над ними дала результаты. Они должны были понять, что жить мирно гораздо лучше, чем воевать. В случае чего, всегда можно воспользоваться ядами. Пять баллов каждому старосте Слизерина.

Драко обернулся к Снейпу, раздумывая над тем, стоит ли говорить ему, что он вообще ни слова не сказал им за день, но его опередил Риддл, который как будто бы смог услышать их через всю гостиную.

– Было бы справедливо добавить столько же Гарри Поттеру, сэр. Он заставил задуматься меня над моим поведением. Я очень сожалею, что не сделал этого раньше.

Драко почувствовал, что силы его ярости хватит на взрыв всей планеты.

«Завтра» – понятие растяжимое, успокаивал себя Гарри.

Весь вечер он потратил на помощь Хагриду со стаей гиппогрифов, которые должны были участвовать в завтрашнем уроке. После – на выяснение, что же удалось выучить на собрании ОД, все оставшееся время ушло на то, чтобы осознать факт, что в то время, пока он решал проблемы слизеринцев, те заявились в Выручай-комнату и объявили, что тоже хотят нормально сдать экзамены, так что будут учиться вместе со всеми.

В связи с насыщенностью первого школьного дня – второго, если действительно «округлять» – было неудивительно, что Гарри проспал. И то, что Рон не разбудил его, тоже было неудивительно, в конце концов, Поттеру все-таки выделили отдельную спальню в связи с тем, что он стал старостой.

Привилегий у старост было не так уж и много: нервные срывы, постоянные прогулки с первокурсниками, которые очень сильно стараются забыть дорогу до классов, и отдельная спальня в башне своего же факультета – чтобы всякие личности не мешали учебе, которая у старост должна была быть еще и идеальной.

И если Гермиона пользовалась своей новой спальней вовсю – убрала все лишние кровати, повесила на стену доску, на которую крепила всякие пометки, будто играла в следователя из детективного сериала, даже где-то нашла огромный цветок, который назвала Джоном – то Гарри пока успел только понять, что спальня у него есть. А в ней еще пять кроватей, с которыми было непонятно что делать, и много пространства, которое было непонятно куда деть. Хоть все вещи из дома перетаскивай и оставайся жить в Хогвартсе навечно.

В любом случае, он проспал. Всего лишь на минут тридцать, но решил не бежать сломя голову, а спокойно принять душ, сходить на кухню за завтраком, все равно же опоздал. Флитвик, который в это время и должен был вдалбливать в головы детей жизненно важные сведения, был бы весьма разочарован поведением своего ученика, если бы не считал, что урок без Поттера на нем – самый продуктивный урок в истории его преподавания.

Успел Гарри к началу первой пары у профессора МакГонагалл – удачное стечение обстоятельств, потому что она не собиралась потакать дикой занятости Поттера-младшего.

– Ты почти не опоздал, – шепнул Поттеру Рон.

– Ты почти не забыл разбудить меня, – ответил тот.

– Разговоры оставьте за дверью, молодые люди, – вставила свое слово МакГонагалл, подходя сзади и решая, стоит ли для профилактики стукнуть гриффиндорцев чем-нибудь тяжелым.

И Гарри пришлось замолчать. Чтобы развлечься – в начале года МакГонагалл постоянно напоминала правила трансфигурации, соблюдая которые, ты не превратишься в раскуроченный труп – он оглядел однокурсников и наткнулся на взгляд Малфоя.

Особенный взгляд Малфоя, который одновременно выражал крайнюю ненависть, незамутненное восхищение и даже немного снисхождения. Чем Гарри его заслужил, было непонятно, но жутко интересно.

– Неужели Люциус наконец-то прочитал то письмо, которое я отправил ему в июне? А я думал, что оно совершенно затерялось в пачке тех писем, которые он получает ежедневно! – Гарри толкнул Рона, показывая на Драко.

Малфой тут же изобразил совершенную незаинтересованность.

– Какое письмо? Зачем ты вообще писал Люциусу Малфою? – отозвался Рон.

– Ну, Драко уже поднадоел с «мой отец об этом узнает», и я решил, что ему действительно пора узнать.

Отношения между Гарри Поттером и Люциусом Малфоем были особые. Глава Попечительского совета просто обязан знать в лицо главного нарушителя спокойствия и главную жертву одновременно.

Когда Квирелл чуть не убил Гарри на первом курсе, именно Поттеру пришлось провести с Малфоем наедине долгие полчаса, старательно отрицая то, что все случилось по вине Дамблдора. Люциус под конец метал взглядом молнии, но одна молния уже была у Гарри на лбу, так что он не волновался по этому поводу. На втором курсе Гарри чуть не съел Арагог, и на этот раз Поттеру пришлось отрицать причастность Хагрида. А на третьем курсе именно Гарри устроил истерику и уговорил Люциуса не убивать «милого и очень умного» Клювокрыла. А на четвертом и семья Гарри и Люциус собрались в доме Поттеров в Годриковой лощине, чтобы поругать Фаджа, Дамблдора и директоров остальных школ. Малфой уже слишком привязался к Поттеру, поэтому его скорая смерть на Турнире Трех Волшебников весьма бы огорчила аристократа.

Определенно, Гарри любил Люциуса Малфоя сильнее, чем его сына. Люциус Малфой старался отвечать взаимностью, насколько это позволяла его слизеринская душа.

И Гарри иногда писал Люциусу письма, в которых в красках описывал, в чем он лучше Драко. В эти моменты слизеринская душа Малфоя хотела его медленно и со вкусом придушить.

– Когда-нибудь я задумаюсь над тем, что ты слишком много времени проводишь с теми, кто старше тебя на полвека, – пообещал Рон, который был чем-то очень занят; Гарри был слишком заинтересован происхождением взгляда Драко, чтобы обратить на это внимание.

– Только с пятью. И один из них мой отец, не нужно мне тут твоих ехидных комментариев.

Поттер и правда проводил достаточно много времени с Сириусом, Ремусом, Джеймсом, Северусом и Люциусом. Но это можно было объяснить любовью к рыбам*.

– И все-таки, что с Драко не…

– Минус пять баллов с Гриффиндора, Поттер! Еще слово – и отработка у мистера Филча. Вам понятно?

Гарри прикусил язык, виновато смотря на МакГонагалл снизу вверх. До конца пар он прилежно сохранял тишину, даже подзабыв про Малфоя. Но как только профессор МакГонагалл решила, что всем можно идти, Драко Малфой решил, что Гарри идти как раз никуда нельзя.

– Ты еще и умудряешься учить жизни студентов моего факультета, Поттер? Или стоит сказать: ты угрожаешь студентам моего факультета?

Малфой, игнорируя пораженно замершего Рона, прижал Поттера к стене, хорошенько встряхивая. Поттер в ответ – чисто рефлекторно – пнул его в колено, заставив согнуться.

– Ой, – многозначительно прокомментировал Уизли, уже отвлекшись на что-то другое.

– Ты иди, тут меня ругать собираются, – махнул рукой Гарри, и Рон согласно кивнул; все собрались на обед, и Уизли не хотел его пропустить.

– Мне очень жаль – на самом деле нет – что я тебя чисто случайно поранил, – обратился Поттер к готовому разразиться угрозами и обвинениями Малфою. – Но про кого конкретно из слизеринцев ты говоришь? Угрожать и Гарри Поттер – вещи глубоко совместимые; уверен, профессор Трелони сказала бы, что мы подходим друг другу по гороскопу.

– Он про Риддла. Тот начал творить странные вещи вчера в гостиной Слизерина, и я бы обязательно рассказала тебе, если бы ты решил встать вовремя.

Гарри едва не подпрыгнул от голоса тихо подошедшей Гермионы. На секунду ему показалось, что его сердце остановится, но оно бодро продолжила стучать, не считая Гермиону особым препятствием для нормального функционирования.

Еще секунду ушла на то, чтобы решить, что лучше сказать подруге: «С добрым утром» или «Что такое ты тут городишь?» Гарри решил остановиться на втором.

– Мне ничерта не понятно, как Риддл стал самой обсуждаемой фигурой школы, но расскажи мне сейчас.

Гарри старался не заводить себе любимчиков. Любимчики заводили себе Гарри. Гарри был хорош в некоторых вещах. Он классно играл в квиддич, знал защитные заклинания, немного мог в определении «какая тварь напала на тебя и пытается убить». Еще родители Гарри позволяли ему покупать мороженое в неограниченных количествах, плюшевых драконов и цветы.

Но Том Риддл совсем-совсем не хотел заводить Гарри. Ему хватило вынужденной игры на публику, чтобы не превращать чудо всей жизни в «приют Вула №2». Но когда Том нашел просто потрясающее уединенное место в северной части замка, он обнаружил, что через пару минут это же место нашел Гарри. Если бы он знал о Карте Мародеров, то не стал бы особо возвеличивать совпадения, но были вещи, о которых не может знать первокурсник, даже если он прочитал все учебники за лето и набрал в библиотеке Хогвартса еще уйму книг.

– Привет, – бодро начал Гарри.

Том решил ограничиться кивком и красноречивым взглядом в книгу. Гарри этот прием видел постоянно, потому что с ним в одной башне жила помешанная на знаниях волшебница, и не придал ему особого значения, усаживаясь рядом.

– Итак, кое-кто решил помириться с однокурсниками?

– Я не предавал личные убеждения, потому что вся эта ситуация была совершенно не важной в мировом масштабе. Я ответил на то, что ты хотел спросить, – нехотя отозвался Том.

– А я говорил, что ты сообразительный. Будешь моим другом?

Комментарий к Глава 3

* Игра слов, понятная только носителям русского языка.

========== Глава 4 ==========

Нет.

Это простое слово, давно не произносимое, но все же знакомое и готовое сорваться с языка, эхом повисло в гулких коридорах Хогвартса, но так и не было произнесено.

Том отсчитал змеиные зубы, ловя себя на мысли, что ему неприятно к ним притрагиваться. Том любил змей. Змеи любили Тома.

У Тома Риддла не было друзей, Тома Риддла не усыновляли и Тома Риддла не хвалили воспитательницы. Его старались обходить, его старались поймать на слабости, его старались оставить в темном и сыром подвале, хотели забыть, уничтожить, стереть из своей жизни, как отвратительную кляксу, непонятно как попавшую на чистый пергамент, исписанный ровными строчками.

Змеи были единственными, с кем Том мог поговорить. Это было странно – говорить со змеями. Наверное, потому, что змеи не отличались развитым мозгом, способным на членораздельную речь. Том быстро понял, что все сказки про то, что змеи – мудрейшие из животных, нагло преувеличены, снабжены кучей выдуманных подробностей и не имеют почти ничего общего с реальностью. Змеи были глупы. Они действовали инстинктивно, их заботили самые важные и вместе с тем самые глупые вопросы: что пожрать и как поймать то, что выбрано потенциальным ужином?

Том быстро понял, что они начинают мыслить, только если он направляет их. Змеи могли рассказать многие секреты, но так, как умеют только змеи: рассказать о запахах, об интонации разговоров, о том, как долго они будут переваривать конкретного человека, если Том решит убить его. Змеи были отвратительны во многих вещах, в дружбе тоже. Но Том любил змей.