Текст книги "Оно: Нерасказанные истории (СИ)"
Автор книги: Eirik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Объяснять Бену придётся многое, но она больше не боялась ни того, что он узнает её бывшую гадкую тайну, ни того, что Бен её не поймёт и станет презирать.
Беверли убила всех своих демонов.
***
Пеннивайз был очень доволен собой.
Беверли избавилась, наконец, от эмоций, которые делали её такой невкусной, и сияла чистым светом.
Как оказалось, Петь воплощённым телом любовный танец было и трудно и очень интересно, и юное Оно решило для себя попробовать ещё раз так станцевать – для кого – нибудь из Неудачников…или для Старшего.
А главное, у Пеннивайза теперь был свой маленький секретик – очень милый секретик, и юное Оно не сомневалось, что когда настанет его цикл Сна, абсолютно все Неудачники оценят и восхитятся тем, что он придумал.
***
Деннис Залевски был готов ко всему.
Но не к тому, что “Создатель” его Малыша явится прямо к нему в дом и окажется не пойми на что похожим чучелом с острозубой улыбкой и косыми глазами, периодически уезжающими куда – то к затылку. Правда, глаза у чучела были огромные и голубые, как у Малыша, и этот факт сдержал Денниса от того, чтобы не встать и не дать от всей души в морду этому дебильному малолетке с божественной сущностью.
Пока юное Оно и Деннис рассматривали друг – друга, Грей с растущим изумлением пытался понять, почему он больше не чувствует волн ненависти и отвращения, обычно исходящих от его Создателя.
Но ещё больше юный томминокер удивился, когда юное Оно спокойно отстранило Денниса (Залевски опешил от такой наглости), втиснулось между человеком и Греем и погладило своего детёныша по голове, просто лучась добродушием и восхищением самим собой.
– Это называется “мама”, – пояснил Пеннивайз Грею, вспомнив то, что сказала ему Самка.
Это называлось иначе, но юный томминокер мудро промолчал, с такой болезненной силой надеясь на чудо, что его тоска даже стёрла улыбку с губ юного Оно.
Деннис хотел было предложить наглому “Создателю” выйти и поговорить (правда, этот пункт Залевски смущал – ну не бить же здоровому мужику мелкого пацана, пусть и инопланетного), но передумал, заметив, как его Малыш смотрит на это косоглазое чучело.
Вздохнув, Деннис встал и пошел к холодильнику за очередной упаковкой пива, разумно предположив, что оно скоро понадобится.
Им всем – и богам, и людям.
Комментарий к Секретики Неудачников и Оно: Беверли.
Пасхалка: Стивен Кинг, 11/22/63, гл.6, ч.7.
На траве танцевали неуклюжий подросток в очках с обмотанной изолентой дужкой и совершенно фантастическая рыжеволосая девочка. В ЛСШ мы называли таких «междулетки». Но танцевали они по-взрослому. Причем не просто дергались под быструю музыку – танцевали свинг. Они зачаровали меня, но при этом… что? Испугали? Скорее да, чем нет. Практически все время, проведенное в Дерри, меня не покидал страх. Однако тут я столкнулся с чем-то еще, чем-то значимым. Словно оказался на пороге какого-то открытия. Или всматривался (сквозь тусклое стекло, вы понимаете) в механизм мироздания.
(О Ричи и Беверли.)
========== О танцах в темноте: Эдди. ==========
Ричи учил Эдди танцевать “линди”.
Мальчик уже в стотысячный раз проклял себя за то, что не попросил Бев научить его более медленному и спокойному танцу.
Каспбрак смущался, задыхался, сердился, – и, в конце – концов, весь мокрый и измученный, уходил домой.
Не мог он расслабиться, не мог окончательно довериться партнёру, не мог упасть назад, на руки Ричи, не сжимаясь – плечи его каменели, ноги подгибались и Эдди падал и падал на траву, едва не плача.
Он понимал, что Ричи огорчает его неумение забываться в танце, его недоверие, но ничего не мог с этим поделать.
Дома, уже засыпая, Эдди думал о том, что в следующий раз сможет. Вот точно сможет, чтобы обрадовать Ричи.
Но наступало завтра, а Эдди всё равно двигался, как плохо настроенный робот.
После недели безрезультатных репетиций Эдди признался себе в том, что всё он смог бы – будь на месте Ричи тот томминокер Грей, его Билл.
Это открытие Эдди потрясло.
Тозиера он любил – той чистой мальчишеской любовью, которая выражается в постоянном желании быть рядом, дотрагиваться, держаться за руки, изучать и смотреть, буквально обмениваться мыслями вместо слов.
Эдди знал, что Ричи любит его так же.
Но что – то в его любви Каспбрака смущало.
Ричи смотрел на него с любовью, но в его глазах был вопрос, постоянный вопрос, который Эдди не понимал, на который он не мог ответить.
И вопрос этот словно возводил между ними стену, которую чувствовали оба мальчика.
***
Томминокер Роберт Грей не знал, верить ему своему счастью, или нет. Его Создатель больше не ненавидел его – и, кажется, даже был не против того, чтобы детёныш находился рядом с ним.
Грей так долго терпеливо ждал этого, так долго этого хотел, что это желание превратилось в несбыточную мечту – прекрасную, желанную, но невозможную.
И вот чудо свершилось – а юный томминокер не мог заставить себя поверить в очевидное.
Его смущала мысль, что у Пеннивайза пока преобладали капризы, а не продуманные решения.
Что, если его симпатия к своему ненавистному детёнышу сменится такой же сильной неприязнью или даже отвращением?
Когда юное Оно появилось в доме Денниса Залевски, Грей приготовился к худшему.
К его изумлению, Деннис смог сдержать свой гнев.
Отчасти из -за того, что считал Пеннивайза детёнышем, отчасти из-за своей доброй натуры, ненавидящей насилие.
Они все даже выпили по банке пива – правда, Пеннивайз только отпил из своей и сунул её Грею с комментарием о том, что среди редкостной гадости, которую употребляют люди это – самая редкостная гадость.
Деннис мудро не обиделся на такую характеристику любимого пива и принёс юному Оно молоко – справедливо полагая, что детёнышам следует пить именно его.
И получил очередной шок от того, что, как оказалось, Пеннивайз и понятия не имел, что такое молоко и что это вообще можно пить.
Остаток вечера Грей с удовольствием наблюдал за юным Оно, поглощающем молоко в невероятном количестве, за Деннисом, в котором включился отцовский инстинкт и который привычно подогревал молоко, прежде чем сунуть стакан Пеннивайзу.
Правда, в какой – то момент Деннис решился прочитать юному Оно лекцию о том, что дети не должны страдать из – за ошибок их родителей, и даже довольно горячо начал – но быстро остыл и замолчал, смущённый невинными взглядами двух пар почти одинаковых голубых глаз.
Одно – ненавидеть кого – то на расстоянии. И совсем другое – когда объект твоей ненависти сидит рядом, пьёт молоко твоего сына, да ещё сам оказывается детёнышем.
Все мечты юного томминокера сбывались.
У него осталась только одна боль – Эдди Каспбрак, мальчик, отчаянно зовущий его во сне, ищущий его наяву и постоянно думающий о нём, о своём Билле.
Грей понимал, что Эдди нуждается вовсе не в чудовище из Логова и даже не в самом Билле Денбро, лидере Клуба Неудачников.
Эдди тосковал по своей мечте – по тому Биллу, которым на несколько счастливых минут стала Тварь из канализации. По Биллу, который жизнь отдаст за Эдди, спасёт его из любого кошмара.
Который…только его, Эдди, и больше ничей.
Юномый томминокер мучился от того, что не мог разорваться на всех сразу – следить за тем, чтобы его маленький Создатель не причинил себе ещё большего вреда, быть Малышом для Денниса (только его Малышом), и быть волшебным, сказочным Биллом для Эдди Каспбрака.
Грей понимал, что желание Эдди быть с ним перекрывает для этого мальчика возможность жить свободно, жить в радости с настоящим человеком, другом, который по – настоящему любил его, и был тем самым Биллом, которого Эдди упорно видел в юном томминокере Грее.
Вот только как объяснить это мальчику, который жил им, дышал им и любил только его, Роберт Грей не знал.
***
Юному Оно всё больше и больше нравилось происходящее.
Старший упивался своим положением, мурлыкал в предвкушении и плёл Коконы – задача сама по себе сложная, требующая предельного внимания, и не дающая отвлекаться на такую мелочь, как дефектный детёныш.
Пеннивайза это устраивало как никогда.
Он впервые оказался в счастливом положении ребёнка, давно мечтающего остаться дома в одиночестве, и иметь возможность творить, что угодно, пока родители в счастливом неведении думали, что их малыш находится под присмотром.
В данном случае положение юного Оно было идеальным – древний сородич был занят, считая, что Неудачники справятся с его детёнышем, Билл Денбро метался между друзьями, пытаясь понять, что с ними происходит, сходил с ума по Одре и отходил от шока, вызванного новым видом Джорджи, а сами Неудачники, снова став детьми, наивно верили в то, что Оно для них больше не опасно, и что они переиграли его игру так, что остались победителями.
Такой шанс нельзя было упускать, и Пеннивайз, конечно же, его не упустил.
После своего эпичного появления среди деррийской молодёжи, после того скандала, который потряс Новый Дерри (ушедшие на танцы парни и девушки явились домой только под утро, и термин “подростковая беременность” стал как никогда актуальным), Пеннивайз стал своего рода городской легендой.
Имя Беверли тоже стало звучать чаще – ведь именно она танцевала со странным рыжим парнем, загипнотизировавшим всех своим танцем, который причинил столько бед.
Беверли ещё не знала о том, что люди возмущаются, злятся на неё, и что быть рыжим в Дерри стало вызовом – рыжих (особенно высоких худых парней) стали преследовать и оскорблять.
Пеннивайз всё это знал, но интересовало его не будущее Беверли (её будущее уже принадлежало ему), а её настоящее. Самка Неудачников была благодарна ему, сияла чистым светом, и юное Оно радовалось такому успешному началу своей игры.
Следующим, на кого обратило свой взор Оно, был Эдди Каспбрак. Не потому, что этот мальчик был чем – то интереснее любого из Неудачников. Эдди имел глупость привязаться к его, Пеннивайза, детёнышу, да ещё называл его Биллом – и это юное Оно раздражало необыкновенно.
Билл был его собственностью, как и детёныш. А думать Эдди должен был только об Оно.
***
Эдди думал об Оно и о Грее, о том странном мальчишке – томминокере, так похожем на Билла Денбро. На его Билла.
Мальчик прекрасно понимал, что гонится за призрачным счастьем.
Этот Грей снился ему едва ли не каждую ночь – точнее, не он сам, а его руки. Билл обнимал его, Эдди, успокаивал, и Каспбрак чувствовал себя так уверенно в этих объятиях, так…спокойно и защищённо, что не хотел просыпаться.
Билл его мечты был сильным, он мог всё и он был таким же могущественным, как Оно.
И в то же время Эдди понимал – не Билл это, а Тварь из Логова Оно, возможно, ещё более опасная, чем Клоун.
Каждое новое утро возвращало Эдди слабость – его физическую слабость, его страх перед жизнью, перед Оно и перед смертью.
Тозиер на какое – то время глушил эту тоску своими шуточками, вниманием, постоянными прикосновениями. Но ночь возвращала Эдди в его ужасный мир, в котором был только один луч света – его Билл, и, наконец, устав мучиться, Эдди с ужасом понял, что он просто сходит с ума.
***
В ту ночь, когда Эдди проснулся от звука выстрела и несколько минут сидел, обмирая, на своей кровати, боясь поднять с пола сползшее во сне одеяло, луна светила особенно ярко. Через пару минут звук повторился – и мальчик с облегчением понял, что это был всего лишь камушек, которым кинули в стекло его комнаты на втором этаже.
Удивляясь, почему его мать до сих пор не проснулась, Эдди распахнул окно и посмотрел вниз.
Ну конечно это был Ричи – в своей яркой попугайской рубашке, весело улыбающийся другу. Его лицо словно светилось в темноте, глаза казались бездонными, просто двумя чёрными дырами на лице – и на миг Эдди почувствовал укол тревоги, приступ леденящего страха, словно вместо лучшего друга внизу стояла и звала его сама Смерть.
Удивляясь такому позднему визиту Тозиера, Эдди быстро сошёл вниз, проверил, спит ли мать, и выскользнул за дверь, к Ричи.
– Ты похож на мертвеца, Эдс, – хихикнул Тозиер, и Эдди с облегчением улыбнулся ему.
Никаких чёрных дыр вместо глаз, никакого свечения. Ричи выглядел бледным, но мертвенный свет луны всё вокруг делал страшным и чужим.
Эдди представил, как выглядит он сам и рассмеялся, тут же с испугом зажав себе рот и обернувшись на полуоткрытую дверь дома.
– Она не проснётся, – беспечным голосом уверил его Ричи, – взрослые спят, как убитые.
Ричи изобразил пальцами пистолет и “выстрелил” из него в себя. На миг Эдди показалось, что лицо Тозиера исказилось при этом жесте, стало грустным и полным боли, но Ричи улыбнулся, и наваждение прошло.
– Что ты здесь де… – начал было Эдди, но Ричи, словно ждал этот вопрос, прижал палец к губам и сделал несколько танцевальных движений.
– Буду учить тебя танцевать, Эдс. – Ричи протянул мальчику обе руки. – Держись. И ни за что не отпускай одну руку, словно ты висишь над пропастью, а я тебя держу.
– Танцевать ночью “линди”?! – изумился Каспбрак. – Но Ричи, тут стекло на траве, у крыльца валялась ржавая крышка от консервной банки, и если я упаду, я…
– Ты мне веришь? – звенящим голосом спросил Тозиер, и Эдди взял его за руки, кивнув – этот ночной Ричи странным образом действительно внушал ему доверие.
– Тогда танцуй, Эдс. Танцуй, и верь мне. Я не дам тебе упасть.
– Но музыка… – начал было Эдди, но тут же замолчал – какая ещё музыка? Они стояли во дворе под лунным светом, было далеко за полночь, и музыкой мог быть только ночной шум Дерри.
Руки Ричи были холодными и сильными.
Эдди мельком подумал, что оставил свой ингалятор на столике возле кровати, что на земле полно острых предметов, о которые можно сильно пораниться и подхватить столбняк, что он вышел к Ричи босиком и что всё это безумие.
Подумал – и стал танцевать.
Ричи улыбался ему, но Эдди странным образом видел только его руки, изящные и залитые лунным сиянием. И, держась за них, танцевать было так легко и свободно, словно за спиной мальчика выросли крылья, и у него появилось второе дыхание. Ничего больше не давило в груди, астма стала воспоминанием, с каждым движением в Эдди словно вливались новые силы.
А напротив него танцевал Ричи – попугайская рубашка вилась вокруг его худенького тела, белая майка словно светилась от лунного света, и он был таким невозможно прекрасным, что Эдди впервые почувствовал в груди тот самый удар сердца, который ни с чем невозможно спутать.
Верь мне.
Эдди отпустил одну руку Ричи, веря, что Тозиер скорее умрёт, чем даст ему упасть. И уже не Ричи, а он вёл в танце, он кружил Ричи вокруг себя, вокруг всего мира да и вокруг всей Вселенной.
Его Ричи.
Эдди не упал. Он остановился, тяжело дыша, посмотрел на Ричи, у которого даже не сбился ритм дыхания, а потом повернулся к нему спиной и сделал то, на что никак не мог решиться – упал назад, раскинув руки.
Конечно же, Ричи не дал ему упасть, и Эдди лежал на его руках, улыбаясь, и соединив наконец его Билла и его Ричи в единое целое.
Ричи сел на траву, положил голову так и не открывшего глаза Эдди себе на колени, и на Каспбрака нахлынуло такое счастье, что он впервые едва не задохнулся не от своей придуманной астмы, а от настоящей радости и уверенности в том, что впереди его ждут миллионы дней, наполненных смыслом и сиянием.
Миллионы дней с его Ричи.
Мальчика на миг смутило воспоминание о какой – то неправильности в облике Тозиера – но измученный Эдди уже засыпал с улыбкой на лице и верил Ричи так отчаянно, словно от этого зависела его жизнь.
Когда он заснул, Ричи поднял его с лёгкостью ребёнка, берущего игрушку, отнёс в постель и долго сидел, всматриваясь в счастливое лицо мальчика.
Потом наклонился над его лицом и прижался губами к губам Эдди.
***
Эдди Каспбрак изменился за одну ночь.
Ричи не знал, что произошло, но глаза Эдди горели, когда он смотрел на него. В них было восхищение и вопрос, была тайна, они были ночными, тёмными, звёздными и прекрасными.
Тозиер несколько раз сбивался, начиная рассказывать новый анекдот и натыкаясь на взгляд Эдди. Остальные ребята подшучивали над ними, смеялись, но было заметно, что и они в весёлом недоумении, что же такое творится с их тихоней Каспбраком.
***
В эту ночь Ричи едва смог заставить себя заснуть – а заснув, тут же проснулся от того, что кто – то с силой спихнул его с кровати на холодный пол.
– Не спи, человечек. Он тебя ждёт.
Ричи лихорадочно встал, нашарил на столе очки и в шоке уставился на Пеннивайза, сидевшего на его кровати и со скучающим видом качающего ногой.
– Что ты здесь де…
– Или ты, или я. – Пеннивайз улыбнулся мальчику, и улыбка эта была исключительно нехорошей. – Беги, Ричи. Беги, пока светит луна, не то твой гаденький секретик станет моим.
– К..какой секретик? – Ричи нашарил рукой рубашку и шорты, не понимая, что хочет от него Оно.
– Гаденький. То, чего ты стыдишься. Твой вкуусный страах. – с губ Пеннивайза потекла струйка слюны и он облизнулся. – Твой Эдди.
– О чём ты говоришь?! – заорал Тозиер, тут же перестав бояться за себя и почувствовав ужас за Каспбрака. – Что ты сделал с Эдди, сволочь?!
Пеннивайз ленивым, и одновременно хищным движением схватил Ричи за горло и поместил его в Мёртвые Огни – ровно настолько, чтобы мальчик увидел всё, что произошло прошлой ночью. И так же лениво отпустил его.
Ричи соображал быстро.
Из дома он вылетел пулей, не думая ни о семье, ни о чудовище, которое он оставил в своей комнате.
“Или ты, или я.”
Никогда, думал Ричи, буквально обгоняя ветер. Никогда. Эдди мой. Только мой.
Пеннивайз выпил страх Тозиера и растянулся на его детской кровати, мурлыкая от удовольствия.
С детишками было весело играть – так весело, что юное Оно всеми силами сдерживало начало цикла Сна.
Осталось совсем немного – и он откроет Неудачникам свою тайну, свой сюрприз для них, сделает то, что не делало ни одно Оно за всё время своего существования.
Пеннивайз был уверен, что в восторге будут все, даже его Старший.
***
Эдди ждал его.
Ричи даже не пришлось кидать камешки в его окно – оно и так было распахнуто настежь, а сам Эдди стоял на траве босиком и улыбался, протягивая руку.
И Ричи, едва сдерживая злые слёзы, стал танцевать – зачаровывая Эдди по – своему, вытанцовывая из него очарование Твари, влюбившей Каспбрака в себя.
Когда они оба, задыхаясь, остановились, Ричи привлёк к себе Эдди и поцеловал его.
Эдди не оттолкнул его, и даже не засмеялся.
– Я люблю тебя, Эдс, – выдохнул Ричи, почувствовав, как в его груди тяжело и мучительно приятно сжалось и стукнуло сердце.
– Я тоже тебя люблю, Ричи. – серьёзно сказал Каспбрак и улыбнулся своей новой счастливой улыбкой. – И я тебе верю.
Вот как.
– Вчера был не я, Эдс. – обречённо сказал Ричи, мучительно краснея и задыхаясь от ужаса того, что произносили его губы. – Я не знал, что ты ждёшь меня сегодня. Оно сказало мне.
– Знаю. – просто ответил Эдди. – Я весь день думал, что было не так. Пеннивайз не моргает. Совсем. Но было здорово. Я поверил ему…я поверил тебе, Ричи.
– Я тебя люблю. – твёрдо повторил Ричи. – Мне плевать, что скажут все. Я за тебя умру, Эдс.
– Идём в дом, переночуешь у меня. – тихо сказал Эдди, и сжал руку Тозиера с такой силой, что мальчик чуть не вскрикнул.
– Я тоже больше не отдам тебя никому без боя…Ричи.
***
Деннис Залевски смирился с мыслью, что ему теперь придётся время от времени терпеть капризы “Создателя” его Малыша.
Правда, “Создатель” этот выглядел довольно жутенько, но Деннис уже научился разбираться в иномирных существах, и какой – то мальчишка непонятной расы, представляющий из себя Мёртвые Огоньки, не мог его напугать.
И всё же, когда в дверь его дома позвонил другой мальчишка – худенький, бледный и болезненный, Деннис насторожился, прекрасно помня, что жалкий вид его найдёныша Малыша не отменял того, что это был полубог.
Но мальчик оказался обыкновенным. Вежливо поздоровался, представился Эдвардом Каспбраком, и так же вежливо попросил позвать Роберта Грея.
Недоумевая, что общего может быть у его полубога и этого вежливого мальчика с тёмными ночными глазами, Деннис позвал Малыша.
Через секунду вежливый мальчик уже обнимал за шею Грея, а Малыш прижимал к себе его худенькое трясущееся от плача тельце и уговаривал его успокоиться, обещал никогда никуда не исчезать, всегда быть рядом и уверял, что ни капельки не сердится на то, что Эдди называл его Биллом.
Деннис оставил их наедине, пошёл к холодильнику, достал из него две банки пива, газировку и сосиски.
Беседа обещала быть очень долгой.
Комментарий к О танцах в темноте: Эдди.
“Линди” очень весёлый танец, и танцевать его не обязательно в паре ж/м, можно танцевать как угодно. Человеку, физически слабому, танцевать будет сложно – танец очень активный и быстрый. (Без партнёра тоже можно танцевать, и получается так же весело – я проверял.)
========== The mystery of the great los(v)er Ben Hanscom. ==========
Беверли танцевала с Пеннивайзом, и сердце Бена разрывалось от любви и ревности.
Почему Бев перестала обращать внимание даже на Большого Билла – единственного человека на Земле, которому Бен уступил бы Беверли, разбив себе сердце?
Бен знал, что юное Оно вроде бы тут не при чём – ну не понимали эти неземные Мёртвые Огоньки того, что танец Оно не для слабой человеческой психики.
Глядя на их завораживающий танец, Бен видел даже не силуэты и не белые руки Бев – он видел птиц, мечущихся вокруг гибкой серебристо – красной змеи, видел пантеру, играющую с тропическими бабочками и невозможно красивую девочку, которая плясала под Мёртвыми Огнями, заливающими её едва ли не осязаемыми лучами.
И Бен мучился – понимая, что Беверли всё дальше и дальше уходит от него.
Сказать ей о своей великой любви?
Бен попытался сделать это. И только чудом не налетел на Пеннивайза и Бев, прогуливающихся по берегу Кендаскиг. Юное Оно, звякая дурацкими цепочками на не менее дурацкой одежде, которая больше открывала, чем скрывала, читал ей его, Бена, хокку, причём перевирал слова так, что девочка невольно смеялась, хотя видно было, что она смущена.
Бен тогда ушёл, пряча злые слёзы.
Мальчик знал, что Пеннивайз просто использовал его же страх, и кормился им со своей наивной детской жестокостью. Знал, что Беверли не нужна Оно как девочка, как любимая подруга, будущая спутница жизни.
Но к чему было это знание, если Бев открыла ему, Бену, свою душу, рассказала то, что не доверила больше никому – и почти сразу же превратилась в тень Пеннивайза, бегающую за ним как послушная собачонка?
Бен наблюдал, сравнивал, ревновал…и ничего не делал.
Самым его большим ужасом стал страх быть отвергнутым – и отвергнутым с презрительным смехом, с равнодушием и язвительной насмешкой.
Она смеялась над его стихами.
Что могло быть хуже?
Как показали дальнейшие события, всё, что случилось с Беном “до”, было жалкой пародией на настоящие страдания “после”.
***
Неделя началась чудесно.
Никто из Неудачников не понял, почему такой хмурый в последнее время Бен вдруг стал сиять от счастья, и Хэнском думал о друзьях с ноткой превосходства; у него появилась тайна, и тайну эту Бен не выдал бы даже под пытками.
Никому – ни другу, ни врагу.
На Пеннивайза, по – прежнему мурлыкающего о чём – то с Беверли, Бен стал смотреть со взрослым, чуть презрительным снисхождением.
Единственная тень омрачала его счастье.
Мальчик чувствовал странную вину перед Биллом. Хэнскома мучила мысль, что он вор – он крал счастье и любовь, скрывая её даже от дневного света.
Ему хотелось кричать о своей любви на весь мир.
Но Беверли пришла к нему поздно вечером и сама – сама! попросила Бена молчать обо всём, что между ними произойдёт.
В тот вечер Бен узнал, что такое настоящий страстный поцелуй.
Узнал, какие нежные стоны могут слетать с губ его любимой. И это были не те стоны полуболи – полустрасти, которые он слышал в туннеле, когда Беверли спасла их всех, отдав себя и связав Неудачников воедино.
Беверли льнула к нему так, будто тепло его тела давало ей жизнь; целовала его так, будто пила жизнь с его губ, а её дивное, гибкое тело под платьем было горячим и послушным – и Бен, сцеловывая с её губ нежные просьбы, на всё отвечал “да”.
Как и когда она ускользнула из его объятий, Бен не помнил.
Измученный и счастливый, он заснул на крыльце собственного дома, и еле дождался следующего вечера – мальчик решился сделать то, о чём вчера даже не смел думать.
Когда белое платьице мелькнуло за кустами живой изгороди, сердце Бена едва не выскочило из груди. Выбежав навстречу Беверли, мальчик выпалил всё, что боялся произнести – то, что любит её, что жизнь за неё отдаст, и что его сердце принадлежит только ей с той самой минуты, как он увидел её в школе.
Беверли не засмеялась. Её дивные блестящие глаза удивлённо расширились, девочка улыбнулась и Бен услышал слова, прозвучавшие победной музыкой в его сердце:
– Я тоже люблю тебя, Бен.
И она обняла его и поцеловала с такой силой, что Бен едва не закричал от боли. На миг ему стало нечем дышать. Хэнском в ужасе понял, что сейчас умрёт и забился в объятиях Бев. Но девочка уже сама отпустила его – и, глядя в её испуганные глаза, Бен с трудом проглотил что – то, застрявшее в его горле, и болезненно улыбнулся ей, пытаясь показать, что с ним всё в порядке.
Она пришла и на следующий вечер. И на следующий.
Все мечты Бена Хэнскома сбылись. Он открыл Беверли своё сердце, и она не оттолкнула его.
***
Кошмар начался тогда, когда пелена этого безумного любовного тумана начала рассеиваться.
Бен всё больше и больше наблюдал за Беверли, сравнивал Бев “вечернюю” и “дневную” и поражался контрасту. Девочка словно не знала, что творила поздними вечерами. Лицо её было таким по – детски наивным, что Бен терялся и начинал сомневаться в реальности происходящего. Зачем Беверли нужна эта игра, почему она ведёт себя так двулично?
Как – то он не выдержал и спросил её об этом.
Беверли сказала, что после скандала с уже легендарным танцем Пеннивайза, она старается быть осторожной.
Мальчика это успокоило, хотя неприятный осадок от разговора остался. Снова ложь? Снова прятаться от всех?
Тайная победа быстро перестала пьянить – и Бен впервые в своей жизни задумался, а любит ли он вот такую Беверли – лживую актрису, играющую роль невинной девочки.
***
В тот день, когда счастье Бена Хэнскома исчезло без остатка, шёл дождь.
Позже мальчик поразился тому, как его душа в тот момент была похожа на его же хокку – он смотрел на проклятые огненные волосы, смотрел на издевательски улыбающиеся губы (со свежей ранкой на них – Бен прикусил этой дряни губу до крови во время страстного поцелуя) и сердце его горело и сгорало.
Ничего страшного не произошло – Неудачники собрались в Клубе, болтали какие – то глупости, играли – в общем, вели себя как обычно, а дождь приятно и глухо барабанил по крыше их “штаба”, вызывая сонливость.
Пеннивайз сидел рядом с Большим Биллом, периодически выпускал из конца пальца белую нить, обрывал игру, как только красный воздушный шарик начинал формироваться, и лениво урчал, как сытый кот.
Бен даже не понял, в какой момент ему всё стало предельно ясно.
Эта игра пальцев, предназначенная для него, этот ленивый покой существа, уверенного в своей полной безнаказанности.
Бен словно прозрел. Он не узнал бы Бев – его любимую, его лживую двуличную Беверли – но его тело помнило эти движения пальцев, помнило эту льнущую гибкость, помнило сияние глаз. И, словно подтверждая правоту его ужасной догадки, Пеннивайз обернулся, сфокусировал свои косые глаза на мальчике и довольно улыбнулся.
Вскочить и размазать эту наглую улыбку по морде Твари? Пеннивайз улыбнулся ему ещё шире, и мальчик понял, что Оно читает его мысли, и более того – что Пеннивайз прекрасно знал, что Бен не бросится на него при их лидере, Большом Билле.
Не потому, что он трус.
А потому, что тогда придётся всё рассказать. Всё – начиная от того, какие у Беверли нежные руки и губы, и заканчивая своей жалкой и подлой гордыней перед глупыми маленькими Неудачниками.
Бен знал, что будет ещё один вечер, и что жестокая игра Пеннивайза с ним закончится именно после этой встречи.
Так ужасно Бен себя никогда не чувствовал.
***
Пеннивайз явился к нему в своём обычном виде – сердитый, грустный, и, как показалось Бену, едва сдерживающий слёзы.
Это мальчика удивило. Навряд ли юное Оно боялось его, Бена – униженного, раздавленного морально и чувствующего себя последней дрянью и негодяем.
Драться с Пеннивайзом Бен уже не хотел.
Как бы ужасно ни поступило юное Оно, Бен знал, что поступил ещё хуже.
Оно даже не стало забираться на детскую кровать мальчика, как обычно это делало.
Пеннивайз просто стоял и смотрел на Бена, и его пальцы нервно подрагивали – Хэнском подумал даже, что Оно еле сдерживается, чтобы не отрастить когти и не вцепиться в него.
– Не бойся, глупая Еда, – Пеннивайз протянул к мальчику когтистую руку и Бен почувствовал в груди такую боль, что едва не потерял сознание. – Я только заберу то, что дал тебе.
Голова Хэнскома едва не взрывалась от боли – мальчику казалось, что Оно вытягивает из него саму душу. Что – то вырвалось из его рта, опалив ледяным холодом все зубы, и Бен с изумлением уставился на Мёртвый Огонёк, парящий над его головой.
– Я больше не хочу брать тебя с собой, – Пеннивайз поманил Огонёк когтистым пальцем, проглотил его и презрительно улыбнулся ошарашенному Бену. – Можешь стать большим, если хочешь, человечек.
Юное Оно несколько секунд смотрело на мальчика, а потом медленно и тщательно вытерло губы рукавом, словно стирая следы его, Бена, поцелуев, и у Хэнскома покраснели даже уши.
– Джорджи целуется лучше, – добил его Пеннивайз, исчезая.
***
Бен несколько дней сидел дома, пытаясь разобраться во всём, что с ним произошло. И ему становилось всё хуже и хуже по мере того, как истина доходила до его прежде ослеплённого своей эгоистичной любовью мозга.
Беверли он любил, или свою любовь к ней? Почему девочка, не похожая на идеальный образ в его голове, стала ему неприятна?
Почему он так обиделся на Пеннивайза, смешащего Бев переделанным хокку? Юное Оно поступило нехорошо, смеясь над чужими чувствами, но Бен прекрасно знал, что дети не осознают своей жестокости – для них такая любовь ещё запретна, неприятна и смешна, и любые её проявления обычно подвергаются вот таким вот издевательствам. Так почему он, Бен, умный и начитанный мальчик, смертельно обиделся на существо, даже не являющееся его ровесником?
Бен едва не стонал от отвращения к себе, думая о том, каким дураком он был. Герой – любовник, Великий Бен. Глупость какая. Трусливый маленький мальчик, краснеющий от одной мысли о том, что он давно должен был сказать Беверли.
И он считал себя лучше своих друзей?
Жалкая марионетка, которую подёргали за нужные ниточки и ткнули в них же носом.
У Бена было два выхода – замкнуться в себе и своих страданиях, забыть про друзей, вырасти и уехать из Дерри, начав новую жизнь.
