Текст книги "Оно: Нерасказанные истории (СИ)"
Автор книги: Eirik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Билл закрыл глаза.
Холст исчез.
Сначала Билл ничего не почувствовал – только порыв ветра из другого измерения взъерошил его волосы.
А потом его рука перестала чувствовать шероховатость холста и засохших мазков краски. Кончики пальцев замёрзли, будто он дотронулся до льда, Билл шагнул вперед и наступил на траву.
Оборачиваться Билл не стал.
Его не интересовало, что было за его спиной. Ветер шевелил складки розмариновой тоги девушки на холме, и Билл пошел к ней – от всей души надеясь, что этот прекрасный сон не прервется никогда.
Она не обернулась даже тогда, когда Билл забрался на холм и встал за Её спиной.
– Ни о чем не пожалеешь?
– Не пожалею. – Билл дотронулся до Её золотой косы, и девушка обернулась.
Денбро написал множество книг, и умел описывать женскую красоту. Но когда девушка подняла длинные ресницы, и серебряные звезды стали пить его душу, Билл не смог даже назвать Её прекрасной – все земные слова были жалкой тенью того, что творилось в его сердце. Он хотел только одного, и она, нежно улыбнувшись острозубой улыбкой, дала ему это.
Её губы прижались к его губам, в сердце вошла сталь – и в последние секунды угасающего сознания Билл понял, кем была его прекрасная Смерть…и пожалел только о том, что этот миг нельзя растянуть навечно.
***
Билл Денбро вскрикнул, просыпаясь, и обнаружил себя лежащим на полу.
Сон. Всего лишь сон.
Он криво усмехнулся – Джорджи оборжётся над братом, грохнувшимся во сне с кровати, и с неприязнью подумал о том, что его простуда, кажется, наградила его кошмарными снами и выпадениями из реальности – мальчик не помнил, как он умудрился заснуть днём, и не помнил ничего, что было до этого.
– Д-джорджи!
Билл, кашляя, приготовился к топоту ног брата и его заливистому смеху, но Джорджи не появился. Зато появилась мама – перестав играть, она заглянула в комнату.
– Билл, милый, что случилось? Почему ты кричишь?
– Я звал Д-джорджи, мама. – Билл, наконец, выпутался из упавшего одеяла, поднял его и сел на кровать.
– Джордж пошёл запускать твой кораблик.
– Какой…к-кораблик?! – Билл побледнел так, что мама встревоженно вошла в комнату и присела рядом с ним. – Г-где Д-джорджи?!
– Бумажный кораблик, милый. Почему ты так разволновался?
– Я н-не делал ему н-никакой кораблик! – заорал Билл и мучительно закашлялся.
– Я пришёл!
Внизу хлопнула входная дверь и раздался смех Джорджи. Билл оттолкнул мать, сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, и со стоном сжал грудь, задыхаясь от пережитого ужаса и разрывающей его легкие боли.
– Билли! А я набрал полные сапоги воды и чуть не утопил кораблик!
Джорджи, живой и невредимый, стоял на пороге в своем жёлтом дождевичке и смеялся. В одной руке он держал совершенно размокший кораблик, а в другой – красный воздушный шарик.
– Д-джорджи, тебе этот шарик дал К-клоун, да? – холодея от ужаса, спросил Билл. – К-клоун из водостока?!
Его младший брат приоткрыл рот от изумления.
– Я купил его для тебя, Билли. Если бы ко мне подошёл незнакомый человек, я бы удрал. Я помню, что ты мне говорил: “Ничего не брать у незнакомых и никого к себе не подпускать.”
Джорджи радостно улыбнулся брату и протянул ему мокрый воздушный шарик. Мать, начиная сердиться, положила руку Биллу на плечо, а второй потрогала его лоб.
– Господи, да ты весь горишь, Билл. Немедленно в постель!
– П-подожди, мама. Джорджи, ты видел К-клоуна? В-видел?!
– Билл, или ты немедленно ляжешь в постель, или я зову отца!
– Я не видел Клоуна, Билли. Видел только дяденьку, он смешно двигался. Наверное, пьяный. Но он не подходил близко, а то я бы удрал.
Билл вздохнул с облегчением и стал подниматься по лестнице в свою комнату.
– У него глаза светились.
– Ч…что? – Билл схватился за перила лестницы, чтобы не упасть.
– У пьяного дяденьки светились глаза. – Джорджи пожал плечами и стал стаскивать с ноги сапог. – Здорово. Я тоже хочу уметь так делать.
Сара Денбро едва успела подхватить потерявшего сознание Билла, едва не разбившего голову о лестничные ступени.
***
Дети продолжали пропадать.
Неудачники угорали над Генри Бауэрсом и его недалекими дружками, устраивая им ловушки, решали сообща свои проблемы, купались, бесились и просто бездельничали – в общем, спешили жить и радовались лету, как все обыкновенные американские дети.
Джорджи играл, заводил новых друзей, так же солнечно хохотал над всем, что казалось ему смешным и больше не вспоминал ни тот день, когда он в дождь запускал кораблик, ни случайного прохожего, которого видел.
Билл был с ними – и в то же время словно наблюдал со стороны и за собой, и за друзьями. Никому не снился Клоун…или хотя бы парень с дурацкой походкой и со светящимися глазами.
Этот кретинский алкаш стал для Билла наваждением.
Вместо того, чтобы пялиться на красивых девчонок (или на Беверли, которая улыбалась ему чаще, чем другим Неудачникам), Билл высматривал парней со странной походкой.
Ни паскудные шуточки Ричи о нетрадиционной сексуальной ориентации, ни интерес парней, замечающих, что на них во все глаза пялится бледный мальчишка – ничто не могло заставить Билла бросить это занятие и зажить, наконец, нормальной жизнью.
Билл не понимал, спит он или бодрствует.
Что было сном, а что явью?
Он помнил смерть своего брата, который вернулся потом с серебряными глазами и ртом, полным острых зубов. Помнил Клоуна с косыми глазами и это ужасное: – “Хочешь шаарик, Биилли?”. Помнил смерти и кровь, помнил путешествия во времени.
И беззвучно плакал, заперев дверь своей комнаты, потому что боялся сойти с ума.
Или того, что уже сошёл с ума.
Почему – то Билл больше всего переживал из – за того, что не помнит имени Клоуна, который в том болезненном кошмаре убил Джорджи.
Ему казалось – еще одно усилие, и дурацкое имя вспомнится, плотина забвения прорвётся, и всё станет понятным.
Но имя не вспоминалось, и Билл все глубже и глубже уходил в себя – в кошмар, в котором кровь лилась рекой, и однорукий Джорджи с серебряными глазами улыбался жестокой улыбкой, скаля острые зубы.
***
Билл Денбро увидел этого человека в городском парке.
Сначала он не обратил внимания на парня, сидящего на обшарпанной скамейке. Парень был обыкновенным. Никаких светящихся глаз, никаких кроличьих зубов. Правда, приостановившийся завязать шнурок на ботинке Билл отметил, что парень был красивым – даже болезненно красивым; но был вечер, и шлюхи обоего пола, сидящие в ожидании клиентов на грязных скамейках, были такой же привычной частью пейзажа парка, как нелепые статуи, исписанные похабщиной, или валяющиеся в кустах алкоголики.
Завязав шнурок и разогнувшись, мальчик спокойно прошел мимо бледного парня и свернул на боковую аллею, намереваясь пойти домой.
Все решил случай. Билл обернулся только затем, чтобы убедиться, что тощий извращенец не идёт за ним. Извращенец не шёл.
Но он не успел отвернуться, и мальчик успел заметить кое – что, заставившее его повернуть назад.
Билл знал, что рисковал – стемнело, на аллее не было видно ни одного человека, а парень, при всей своей худобе, был высоким и взрослым. Но Билл сознательно задушил в себе панику и подошел к нему – надежда была сильнее чувства самосохранения и ужаса.
Никаких светящихся глаз.
Глаза молодого человека были даже не жёлтыми. Они были голубыми и ясными, как летнее небо.
– П-привет. Можешь б-больше не п-притворяться.
Голубые, значит. Билл с горечью подумал, что фонарь слишком далеко от скамьи, чтобы можно было свалить на его свет необычную яркость цвета глаз убийцы детей.
– Привеет, Билли.
Глаза стали серебряными и засветились, и главный кошмар Билла Денбро печально улыбнулся странно знакомой острозубой улыбкой.
– Хочешь шаарик? – одновременно с чудовищем сказал мальчик и взял белую нить с чем – то кровавым наверху раньше, чем договорил последнее слово.
– Я т-так не могу.
Шарик взорвался, забрызгав Билла кровью, но мальчик даже не вздрогнул.
– Я т-так не могу б-больше. Это не жизнь. – Билл взял за плечи самую ужасную Тварь на Земле и во всех мирах, встряхнул, и слезы хлынули из его глаз, прорывая плотину памяти. – Я тебя ненавижу, Р-роберт Грей!
– Я не убил твоего брата. – Пеннивайз дотронулся рукой в перчатке до лица Билла и с удивлением посмотрел на ставшие мокрыми пальцы. – Почему ты плачешь?
– К-какого хрена! – заорал мальчик, задыхаясь от слез. – К-какого хрена я всё помню, если т-ты не убивал Д-джорджи?! Т-ты стер мне память, или С-старший?
– Джорджи не успел тебя спасти. – Пеннивайз приставил ко лбу мальчика палец и “выстрелил”. – Ты себя убил, Билли.
– У-убил? И вы сунули меня в прошлое? Д-дерьмовая работа. Н-надо было память стирать как с-следует. П-пластина помешала?
– Билли, – Младший даже улыбаться перестал. – Будущего еще не было. Ты не живешь больше нигде, только здесь и сейчас.
– М-мне плевать. – Билл снова встряхнул Оно. – В-верни меня! Немедленно!
– Ты снова себя убьешь?
Билл прекратил кричать и внимательно посмотрел на Оно, только сейчас сообразив, что Пеннивайз давно уже не улыбается. Выражение его лица до странности было похоже на выражение лица Джорджи – младший брат вот так же кривил губы перед тем, как разреветься.
Как он мог стать таким слабохарактерным дерьмом в будущем?! Пусть это было обещание, данное детёнышу инопланетной хищной Твари – Билл так сильно презирал себя будущего, взрослого и слабого, что весь содрогнулся от отвращения.
– Нет. Я н-никогда себя не убью. Обещаю.
Исчезать в Мёртвых Огнях было так же сладко, как чувствовать сталь в сердце и поцелуй воительницы с золотой косой, но Билл больше не звал к себе Смерть. Он возвращался, чтобы жить.
***
Двадцать семь лет прошло?
Билл вздрогнул и выронил кисть и палитру с красками. Он словно проснулся от долгого кошмарного сна, вынырнул из вязкой черноты и мёртвого света – девушка на холме теперь казалась ему зловещей и опасной, а сама картина вызывала только одно желание – сжечь её.
Ну и зачем он все это нарисовал?!
Безумия больше не было.
Биллу стало тошно, когда он вспомнил всё. В одну секунду прошлое, настоящее и будущее слились в нечто невыносимое и мучительное, но Билл расправил плечи, принимая эту ношу – ведь жить так гораздо сложнее, чем искать героической смерти. Он не собирался больше перекладывать даже часть своего груза на кого – то ещё.
Билл мысленно простился с Одрой и сыном, оттолкнул мольберт так, что картина сорвалась с подставки и упала, и пошел к Джорджи, с каждым шагом ступая все тверже и решительнее.
В конце – концов, он старший брат человека и неземного чудовища. Был, есть и будет им.
Пеннивайз уже проснулся, успел залить слюной Джорджи, напугать своего детёныша и уставиться на Билла с непередаваемым выражением на морде.
Билл отметил его болезненный вид, не сумевший поменять цвет жёлтый глаз, а так же растерянное выражение лица Джорджи и сделал вывод, что инопланетные и земные дети почти одинаково ведут себя в определенные моменты существования.
И у тех, и у других начало подросткового возраста было катастрофой, Концом Света и началом проверки терпения родителей…и старших братьев.
– Привеет, Билли. – трескучим и напряженным голосом сказал Пеннивайз, и снова зло зашипел на своего детёныша, который попытался отмереть и отползти подальше от исходящего неконтролируемой яростью создателя.
– П-привет, Младший. – Билл оценил ситуацию, дал юному Оно такую затрещину, что чуть не сломал себе пальцы о его огромную башку, и как ни в чем не бывало тут же обнял его, с трудом приподнимая двухметровую ошарашенную тушку.
Джорджи сдавленно пискнул, круглыми от изумления глазами уставившись на брата.
Это был не тот Билл, которого он видел несколько минут назад.
В глазах этого Билла не было безумия, они смотрели спокойно и понимающе. Джордж неуверенно улыбнулся, поймал взрослый и немного печальный взгляд брата и наконец улыбнулся своей прежней солнечной улыбкой.
С его плеч словно огромный груз свалился.
Мальчик не понимал, что произошло в эти несколько минут, но был счастлив видеть Билла самим собой, а не сдавшимся и потерявшим волю к жизни безумцем.
– Я рад, что т-ты проснулся. – Билл ещё крепче обнял явно не ожидавшего от него такой реакции Пеннивайза, и кивнул на маленького Роберта Грея, который уже успел переместиться поближе к Джорджи. – Н-не надо шипеть на него. П-парень не виноват, что у тебя плохое н-настроение.
Пеннивайз мрачно посмотрел на него, но откусить голову не попытался, ко всеобщему удивлению.
– Джорджи, уведи Роберта, пожалуйста.
Джорджи с сочувствием посмотрел на юное Оно, и быстро увёл маленького Роберта Грея на улицу – чтобы не травмировать его хрупкую, как он считал, детскую психику воспитательными методами Билла.
Билл сел на пол напротив Младшего, ничего не понимая. Там, в прошлом, Оно действовало и вело себя не как малолетка, а как всё понимающее и даже в чём – то мудрое существо. Так почему у него сейчас было ощущение, что Пеннивайз даже и не подозревает о случившемся?
– А с-сейчас мы поговорим о том, что т-тебя беспокоит.
Не подозревает – и не надо. Билл решил разбираться с тайнами и проблемами по мере их появления. Сейчас важнее всего было не выяснять, кто же разговаривал с ним в темноте аллеи, а разобраться со странным состоянием Младшего, чем Билл и занялся.
***
Билл поднял картину и закрепил её обратно на мольберте.
Девушка на холме снова изменила свое положение – теперь одну руку она держала на уровне глаз, словно закрывала глаза от солнечного света, а другая рука её была опущена, и в ней что – то блестело.
Билл знал, что это блестит рукоять меча. Но повинуясь внезапному импульсу, он снова развел краски, взял кисть и закрасил рукоять – вместо этого нарисовав на правом предплечье девушки широкий золотой браслет.
Картина была закончена.
Билл поместил ее в раму со стеклом (чтобы никто не мог провалиться в другой мир, к прекрасной воительнице на холме, ждущей свою добровольную жертву), отнес на чердак и убрал в самый дальний угол.
По – хорошему, надо было сжечь картину, но Билл решил, что это будет слабостью – избавляться таким трусливым способом от вещи, которую сам же и создал. И ещё ему было жаль убивать прекрасную Смерть на холме.
Билл пожелал девушке в розмариновой тоге счастья в её маленьком спокойном мирке, и забыл про картину, поглощенный проблемами юного Оно.
***
Древнее Оно внимательно рассмотрело картину Билла Денбро, не признаваясь себе, что это все же приятно – быть главным действующим лицом в таком вот мирке из другого измерения. Со стороны ненавистного Денбро это был почти комплимент Оно.
Старший довольно улыбнулся, отправляя картину в мир людей, в прошлое, и заодно даря Нику Хопуэллу, Главному Лангольеру и его безумному человечку Крейгу Туми небольшой сюрприз в виде возможности изредка посещать будущее.
Одно в происходящих событиях не понравилось древнему Оно – Билл нашел в себе силы избавиться от безумия, и Оно никак не могло понять, как он смог так быстро это сделать.
Впрочем, наблюдать за человечками все равно было интересно, а успевшего взять себя в руки Денбро ждало еще много проблем в виде линяющего первый раз в жизни Младшего.
***
Маленький томминокер Роберт Грей, послушно шёл за Джорджи, внимательно слушал его и думал о том, что почти всегда и все можно исправить, если связать воедино события и выделить в них саму суть, то самое зернышко истины, без которого невозможна вообще никакая жизнь – ни на Земле, ни в других Вселенных.
Он очень любил своего Старшего, любил и понимал своего Создателя, и любил весь мир – и Оно, и людей, и тварей земных, морских и небесных.
Роберт Грей знал, что можно сделать очень многое для тех, кого любишь. И невозможное тоже можно сделать…если немного потерпеть, приложить усилия и никому ничего не сказать.
Пусть Билл считает, что его вернуло Оно.
Маленький томминокер посмотрел на Джорджи, с нежностью подумал о Младшем и решил для себя и дальше незаметно все исправлять, чтобы всем было спокойно, и чтобы Джорджи больше никогда так не страдал, в одиночку спасая весь мир.
Он был готов на все ради своих сородичей – Оно и людей.
Комментарий к Роза Марена
* Пасхалка от Стивена Кинга:
“….Это было лицо чудовищной паучихи, в глазах которой светился голодный и сумасшедший разум. Рот открылся, и оттуда пролилась чернота, оплетенная белыми нитями паутины с прилипшими к ним жуками и мотыльками, мертвыми и умирающими. Ее глаза, красные под цвет платья, плескались в глазницах, словно ожившая грязь.
– Подойди поближе, Норман, – прошептала ему паучиха в лунном сиянии, и за миг до того, как его разум сорвался в пропасть безумия, Норман увидел, как этот кошмарный рот, полный мертвых жуков и шелковой слизи, пытается сложиться в улыбку.
Из рукавов красной тоги потянулись еще руки, и из-под подола тоже. Только это были не руки, совсем не руки. Норман кричал и кричал, он молил о забвении, он ждал забвения, чтобы ничего не видеть и ничего не чувствовать. Но ему было отказано даже в забвении.
– Подойди ближе, – пропело чудовище. Его кошмарные не-руки уже тянулись к Норману, и черный провал рта зиял бездонной дырой. – Нам надо поговорить. – На концах ее черных не-рук были когти, отвратительные, покрытые щетиной. Один коготь нежно залез ему в рот, щетинистые выросты терлись о его зубы и о щеки. Паучиха схватила его за язык, и вырвала его изо рта, и торжествующе помахала им у него перед глазами. – Нам надо поговорить, и очень СЕРЬЕЗНО поговорить…
Он предпринял последнюю отчаянную попытку вырваться, но все было напрасно. Роза Марена уже заключила его в свои голодные тесные объятия.”
“Роза Марена. IX. Я отплачу.”
========== Castle Rock ==========
” – Ты можешь вести себя по – человечески?! “
Пеннивайз нехорошо улыбнулся.
Конечно, Билл. Как скажешь.
В Дерри было слишком много…сочувствующих. Нужен был какой – нибудь давно и уверенно умирающий городок – маленький, пропитанный кровью и ужасом, в котором сосуществовали поколения маньяков, психов и уголовников.
Именно в таком городке юное Оно и решило воплотить самый страшный сон Старшего Оно и неосторожно брошенную фразу Билла – стать человеком.
Пеннивайз и сам не понимал, зачем ему это было нужно. Становиться человеком, с жалкими чувствами, нелепыми потребностями и совершенно непонятным мышлением было очень страшно. А страшнее всего было то, что юное Оно знало – никто не придёт на помощь.
Полное одиночество.
Это была только ЕГО охота. Настоящая. Без няньки и учителей, человеческих и инопланетных.
Конечно, юное Оно не могло стать человеком по – настоящему.
Но можно было поиграть в человека. Поиграть в смертельно опасную для Оно игру.
Это было восхитительное предвкушение.
Пеннивайз возлюбил выбранный городок, взлелеял его в Мёртвых Огоньках и проник в него, неся смерть и страдания. Городок назывался Касл – Рок, он был обречён и сиял своей мертвой аурой так, что восторг Пеннивайза достиг эйфории, когда его нога впервые ступила на заснеженную лесную тропу.
Вести себя по – человечески?
Убивать, лгать, сходить с ума, любить, страдать, стать святым или убийцей?
Стать человеком.
Юное Оно с трудом ограничило свою силу – через несколько минут на лесной тропе стоял уже обычный с виду парень – высокий, худой, и абсолютно обнажённый.
В этот момент до Пеннивайза дошло, что назад в Дерри пути нет, и что слабое человеческое тело, стоя на очень холодной поверхности, начинает выдавать так сильно ожидаемые Оно сюрпризы.
Конечности изменили цвет и стали дрожать. Появилось неприятное и болезненное чувство. Пеннивайз попытался распушить жалкое волосяное покрытие человеческого тела, но эта мера не помогла – боль становилась всё сильнее и сильнее.
Оно не знакомо чувство холода или жары. Пеннивайз – “человек” замерз на зимнем ветру, стоя обнажённым на ледяной дороге в лесу, но понять, что с ним происходит, так и не смог.
Самое время было сдаться и освободить свою силу, но юное Оно разозлилось на себя и свою недальновидность – (стоило хотя бы раз потренироваться быть человеком) и, упрямо сжав посиневшие от холода губы, твердым шагом направилось в центр города.
***
….Когда все пошло не так?
Все начиналось так чудесно – от быстрого передвижения конечностями боль почти ушла, Оно видело, слышало и обоняло тысячи новых, прежде неведомых образов, звуков и запахов. Даже холод имел свой запах и свой звук. Реальность оказалась настолько прекраснее ожидаемого, что Пеннивайз с восторгом представил себе будущее – сколько ему еще предстояло узнать, увидеть и почувствовать!
И тут же что – то вторглось в ЕГО новый мир – умирающий, готовый к уничтожению и такой манящий своей необычностью и новизной.
Что – то до отвращения неприятное, ненужное, нечто, вызывающее содрогание от воспоминаний.
Пеннивайз повернулся, чтобы посмотреть в глаза собственной идеальной копии.
Роберт Грей, маленький томминокер, принял облик своего Создателя инстинктивно. Что – то подсказывало ему, что в этом враждебном и чужом мире малейшая неточность, малейшее подозрение со стороны людей причинит огромный вред существу, которое создало его…пусть и не по своей воле. Но они всё равно отличались внешне – детёныш и юное Оно. Все силы у маленького томминокера ушли на то, чтобы создать точную человекообразную копию Пеннивайза – поэтому тело его получилось неестественно худым и костлявым, скулы заострились, а глаза выглядели буквально огромными на лице, которое напоминало череп, обтянутый кожей.
– Я помогу, – начал говорить Грей, протягивая руку к своему Создателю. Он хотел сотворить на человеческом теле одежду, хотел согреть Оно – замерзающее, и даже не подозревающее об этом.
Пеннивайза захлестнула ярость, и он не стал ей противиться.
Мало того, что он пощадил ненавистное отродье томминокера, мало того, что выслушивал от Билла нравоучения по поводу воспитания детей и терпел рядом эту маленькую дрянь – так эта низшая тварь ещё и таскается за ним, как будто не понимает, что от смерти её отделяет один укус?
Пеннивайз с рычанием шагнул к своей копии, рывком притянул её к себе и выпил всю силу, которая оставалась в худеньком человекообразном тельце. На снег упало почти бездыханное скрюченное тело – ни кровинки в лице, да и сердце, отчаянно бившееся, больше не было слышно.
Боль сразу исчезла. Конечности перестали синеть и буквально горели – Грей все же успел согреть своего Создателя, отдав ему всю свою силу.
Пеннивайз снова направился в город – и больше ни разу не обернулся. Маленькая тварь больше не помешает ему. А если умрет…что же, Билл будет доволен. Ведь он, Пеннивайз, поступил так…по – человечески.
***
Маленький томминокер не задавал себе глупые вопросы.
За что, почему – он не ждал ответов ни от кого и ни на что.
Умирать было страшно – страшнее, чем он думал. Бродить по заснеженному лесу в тонком пальто, промерзшем насквозь, глотать слезы отчаяния и боли тоже было страшно и мучительно, но Грей всё же пытался найти Оно – и увести за собой в Дерри. Силы его таяли, как и надежды, и маленький томминокер слишком поздно понял, что он не только не найдет и не спасёт своего Создателя, но что он потерялся сам.
Грей не знал, как вернуться в Дерри. Проход между мирами, который томминокер, как и Оно, легко чуял всем своим существом, был недоступен обыкновенным человеческим чувствам, и Грей впервые испугался. Не за себя – за Пеннивайза, которого поглотил мёртвый город, и который был как никогда на грани полного самоуничтожения.
***
Старший с восторгом следил за юным Оно.
Это было захватывающе – наблюдать, как Мёртвые Огоньки набирают силу, множатся, и как Оно становится ЯРЧЕ и…опаснее. Древнее Оно даже не стало наблюдать за семейкой любимых игрушек Младшего – братьями Денбро, хотя было чему порадоваться.
Ненавистный Билл, выслушав спокойное и грустное объяснение Роберта Грея, маленького томминокера, решил, что в его исчезновении виноват именно он и снова стал разрушать себя, виня во всех бедах, и не зная, то предпринять. А Джорджи страдал от невозможности вернуть себе свою прежнюю силу нежити, воскрешенной Мёртвым Огоньком – и это тоже было чрезвычайно приятно наблюдать.
Но Старший выбрал самое интересное – следить за детёнышем было волнующе, необычность ситуации интриговала, а больше всего Оно радовала ярость детёныша – неприкрытая ледяная ярость, обладать которой могли только истинные Охотники расы Оно.
Поступок Грея, маленького томминокера, Старшего удивил – как такая слабенькая Тварь может противостоять ужасам другого мира? Но его возможная смерть Оно не огорчила бы. Будь Грей полноценным Оно…а он был всего лишь немного улучшенной версией своей вымершей презренной расы, и древнее Оно сосредоточило Свои наблюдения на Своем единственном детёныше, который сумел превзойти даже свою неправильно Спетую сущность.
Конечно, Он не даст погибнуть детёнышу.
Но смотреть, как тот из вредности, противореча сам себе, совершает всё новые и новые нелепые поступки, было слишком потрясающим видением, чтобы вернуть детёныша в Дерри, объяснить ему его место и продолжить спокойно кормиться далее.
***
Что пошло не так?
Роберт Грей забыл свое имя. Забыл себя. Всё забыл.
Ему было слишком плохо – он помнил только, что отчаянно искал путь в своё время, путь в Дерри…а вот зачем искал, и что ему нужно было в этом Дерри, он не помнил.
Ничего он уже не помнил – двадцать семь мучительных лет в клетке сделали из маленького томминокера непонятное существо, вздрагивающее от любого шороха, отравленное человеческой едой, и почти потерявшее разум от постоянного напряжения – терпеть прикосновения человека, пленившего его, было мерзко до тошноты.
Эти ласковые поглаживания по лицу, эти осторожные переплетения пальцев – человек был странно нежен, но Грей чувствовал, что человек болен.
Болен им – и что сопротивляться ему нельзя, чтобы события шли так, как они шли, и что своей несвободой спасается свобода какого – то другого существа – тоже делавшего больно, но…которое никогда не должно быть поймано.
Человеческое тело пленника (Дьявола) не старело.
Это было плохо, потому что Дейл Лэйси становился совсем больным, когда думал про это, начинал нести бред про демонов и чертей и в миллион – какой – то – раз возвещал, что Господь не ошибается, что именно Господь указал ему на Зло, проникшее в Касл – Рок, и что Зло должно быть наказано должным образом.
Грей с ним не спорил. Он верил в то, что Лейси слышал Глас Господа. Зло так Зло – лишь бы Лейси не отвлекался, и тот, второй, который тоже сделал очень больно, оставался в безопасности.
Память постепенно возвращалась, как и сила. Когда Дейл Лэйси гладил его по щеке и с горечью спрашивал: ” – Что ты такое? “, Грей мог бы ответить правду…но правда это мало отличалась от истории, которую он, по словам самого Лесли, ему рассказал в первый и последний раз при встрече.
Он из другого мира, и он потерялся. Ищет возможность вернуться к себе. Возможно, Грей говорил еще что – то, а Лэйси предпочел это “забыть” или понял по – своему, но разумеется, ему не поверили.
Глас Господа не может ошибаться.
Он не обычный мальчишка, и его нестареющее тело выдает его дьявольскую суть – и сидеть ему в заточении вечно.
Но люди слабы, и пороки их разрушают даже разум тех, кто слышал Глас Божий. Когда Лэйси пришел в последний раз, маленький томминокер сразу понял, что человек отравлен им до предела – большего вынести не смог бы никто.
И он не отшатнулся ни от ласковых поглаживаний, ни от направленного на него дула пистолета – все же этот человек (Еда?) в свое время не расчленил его, беспомощного и умирающего, не убил, а в меру своих сил старался быть истинным слугой Бога.
– Что ты такое?
Грей ответил.
Одними губами, но привыкший улавливать любые эмоции на лице своего странного и страшного пленника Лэйси понял, что тот хотел сказать. И чаша терпения и смирения этого человека переполнилась. Когда он поднимался в мир, в людям, Грей знал, что больше не увидит его.
Потом оказалось, что свобода близка, потому что силы и память стали стремительно восстанавливаться. Грей очень сожалел о том, что его нашёл именно этот человек – Деннис Залевски. Это был очень хороший и добрый человек, очень ранимый душевно и с первых же минут испытавший к нему, Дьяволу из клетки, почти материнские (или отцовские?) чувства.
В какой – то момент Грею даже понравилась мысль о том, что они окажутся на свободе и будут жить вместе. Когда Залевски до него дотрагивался, Грею не хотелось кричать от отвращения, “считывая” грязные мысли – нет, мысли этого человека были чисты, и прикосновения его не мучили.
Грей даже слабо улыбался, когда Деннис называл его “Малыш”.
И смерть Залевски потрясла маленького томминокера так, что он снова едва не забылся, едва не вернулся в свое прежнее состояние.
Он действительно был Зло. Он был Смертью для людей.
Было плохо, когда вокруг умирали люди. Пусть все они были грешны и несли в себе эту смерть, как включенную бомбу, чей отсчет назад уже пошёл.
Было так плохо, что Роберт Грей, маленький томминокер, стал задумываться о собственной смерти – о прекращении своего существования во всех мирах…
Но он не мог себе позволить такую роскошь. Грей вспомнил всё – и желание увести своего Создателя обратно в Дерри пересилило личное “хочу”.
***
Пеннивайз вспомнил о своем Спетом детёныше, Грее, только тогда, когда весь город пропитался его присутствием. Человеческие чувства мешали – и когда новые впечатления стали привычными, юное Оно решило, что этот город достаточно развлёк его, и подлежит уничтожению.
Быть человеком оказалось настолько мучительно и неудобно, что Пеннивайз уснул даже раньше срока очередного Цикла Сна – и двадцать семь лет “пил” проклятый Касл – Рок и страдания Грея.
Проснулось юное Оно совершенно в раздраженном состоянии – мало того, что побывав человеком, он проникся страданиями глупой Еды, бессмысленными и ничтожными, так эти людишки еще и его детёныша испортили?!
Больше всего Пеннивайза бесила привязанность Грея к этому Залевски и страдания детеныша по поводу смерти глупого человечка. Как можно ТАК любить Еду?!
Поохотившись и уменьшив число детей в Касл – Роке на шесть единиц, Пеннивайз вдруг почувствовал нечто, мучающее его изнутри.
Причем от этого было некуда деться – вдруг собственные мысли и поведение показались юному Оно такими отвратительными и похожими на мысли древнего сородича, что он сам себя возненавидел.
ТАК любить Еду было можно. Любил же он Билла и Джорджи.
Любил?..
Так любил, что бросил их сразу же, как приспичило погулять одному на свободе? Двадцать семь лет не вспоминал о них даже во Сне?
А эта маленькая Тварь, Грей – разве он виноват, что у его Создателя хватило (а точнее, не хватило) ума по собственной воле взойти на корабль злейшего врага Оно?
