Текст книги "Секс-символ (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)
– А что случилось, сеньорита? – консьерж ткнул Фернанду пальцем в плечо.
Она неотрывно следила, как отъезжают три машины с мигалками. Когда они свернули с улицы Айме Пайне, Фэр ощутила пустоту и заторможенную, какую-то ошалевшую боль.
– Поймали маньяка, – ответила она.
– Что? Мистер Джерри? Да вы издеваетесь! – сеньор Феликс расхохотался, лающе, по-звериному. – Отродясь не поверю!
– Придётся поверить. Но я давно это знаю. Вот и замутила с ним роман – хотела подобраться ближе, – сочинила Фернанда.
Ей было стыдно. Нет, не признается она, что втюрилась в маньяка! Всем расскажет легенду, будто закрутила с Джерри, потому что хотела его разоблачить – это лучшая версия.
В комиссариате Фэр связалась с экспертами-криминалистами, требуя от них дактилоскопию, чтобы сверить отпечатки из дела Маркоса Феррера с отпечатками Джерри. Результаты обещали через два дня, что Фернанду взбесило – она хотела убедиться в своей правоте немедленно. Однако комиссар, выслушав её аргументы, обозвал их надуманными: Джерри-Маркос сидел в колонии за убийство, менял имя, ненавидел свою семью, а две жертвы маньяка – его брат и сестра; и Фэр была уверена – кастрация Амадо в 2004 году – его рук дело; а ещё находка из тайного ящика – записи химических формул. Наверняка там есть и яд-убийца. Надо затребовать у судьи ордер на обыск квартиры Джерри. Но комиссар упёрся как баран, заявив, что подобных псевдо-улик можно найти вагон.
– С такими уликами, девочка, можно свалить убийства и на меня! – распёк он Фернанду. – Чтобы назвать кого-то маньяком, нужны веские доводы. И чистосердечное не помешало бы. Но у тебя одни гипотезы! Ты забываешь о презумпции невиновности. А дело это имеет огромный общественный резонанс. Ты на секунду представь что будет, если мы назовём маньяком невиновного человека, да ещё знаменитость! СМИ нас четвертуют!
– Это он маньяк! Он! Я абсолютно убеждена! – надрывалась Фэр. – Прошу вас, комиссар, не вставляйте мне гвозди в колёса!
Комиссар потребовал провести обыски, допросы, собрать доказательства, перепроверить алиби, но СМИ пока даже не заикаться. Фернанда знала – он прав, и это её бесило. Но оставить Джерри под арестом ей удалось – до распоряжения судьи. А обиду хотелось выплеснуть, и Фэр, позвонив Амадо, счастливо ему доложила: она нашла Фантома-убийцу. Это Маркос Феррер, его братец.
– Теперь он мне заплатит! – от новости Амадо пришёл в эйфорию. – Этот урод способен на всё! Его место в тюрьме, подальше от нормальных людей. А я скоро приеду в комиссариат, хочу полюбоваться на эту рожу за решёткой. Как он, тебе, Фернанда, очень уродливый? – злобствовал Амадо. Фэр была шокирована – больная ненависть искажала его голос.
– Приходи и сам увидишь, – она бросила трубку.
Вечером Фернанда на работе задержалась – Амадо явился в комиссариат, и она не смогла пропустить встречу двух заклятых братьев. Фэр укрылась в тёмной комнате, наблюдая за Амадо сквозь зеркало-шпион [1].
Комната свиданий, куда его проводили, – длинное помещение с бетонными стенами. По центру его расположились стол и два стула. На один из них ликующий Амадо и сел. Интересно, он в обморок не рухнет, увидев Джерри?
Наконец засов железной двери щёлкнул. Капрал Гонсалес привёл Джерри в комнату свиданий. Тот явно был зол, что на него (по распоряжению Фэр) надели наручники. Усадив арестанта напротив Амадо, капрал наручники не снял и отошёл угол. Негодование Джерри Фернанда приметила – он явно не хотел выглядеть беспомощным. А Амадо аж побагровел, ожидая встречи с братцем-уродом, но увидел красавца, что с юным Маркосом ни капли схожести не имел.
– ТЫ??? – стул под Амадо гневно скрипнул ножками – так на нём подпрыгнули.
– А тебе чего надо от меня? – спросил Джерри с вызовом. – Чего пришёл, безногий?
– Заткнись! – рявкнул Амадо. – Капрал, что за дела? Я пришёл к другому человеку, к Маркосу Ферреру, моему брату. А этого вы зачем привели?
– Это и ешть Маркош Феррер. Правда, режультаты дактилошкопии будут череж денька два, – объяснил капрал Гонсалес. – Но шеньор вроде и шам подтвердил, что он Маркош Феррер.
Амадо уставился на Джерри впритык. Тот ухмылялся, лелея коварных чертей в глазах.
– Но как… как это возможно? – недоумевал Амадо. – Ты же всем известный урод!
– А ты мечтал, чтобы я всю жизнь ходил в змеиной шкуре, не так ли? – Джерри встряхнул головой, давая врагу на себя полюбоваться. – Но твои ожидания тщетны, мой дорогой братик. Ты намеренно пытался избавиться от меня. Боялся, что я заговорю, всем открою глаза на твою настоящую физиономию. Провалы в памяти у него, как же! Я-то знаю, откуда ноги растут.
– Это всё брехня! Тебе никто не поверит. Ты – патологический лжец и преступник с детства! – крикнул Амадо, в запале давясь слюной.
– Кто из нас лжец и преступник, можно поспорить. И я не уверен, что этот спор ты выиграешь. Но недавно ты меня поразил. Я не знал, что ты педик, – Джерри явно нравилось унижать Амадо; триумф садиста отражался на его лице. – Но что тебе остаётся, бедняжке импотенту? За двенадцать лет ты ещё не усвоил, что лезть к чужим женщинам чревато? – Джерри цедил слова жёстко, с полуулыбкой на губах.
– Чтоб ты сдох! – надрывался Амадо. – Значит, рожу ты подлечил, но ублюдком как был, так и остался. Кокнуть столько народу не каждый способен!
– Не тебе называть меня ублюдком! У нас с тобой одни родители, и ты ублюдок не меньше, чем я. – Джерри разговаривал хамски. – А на что ты способен, я знаю прекрасно! О, гхош, я помню, как ты сдирал с меня кожу! Ты знал, что мне больно, знал, что останутся шрамы, и делал это специально. Ненавижу тебя! Да, я скрывал прошлое, но никогда не притворялся святошей, будучи гнусной мразью. Я бы мог поклясться, что маньяк – это ты. Но ты втёрся в доверие к мисс инспектору и её семейке. Твои злодеяния хотят инкриминировать мне, а ведь замашки у убийцы твои, безногий, – Джерри перевёл взгляд с Амадо на зеркало. Фэр стихийно отпрянула, хотя знала – Джерри не видит её.
Но поведение его добивало Фернанду – высокомерия и наглости Джерри не утратил. Новая маска или признак сумасшествия? А вдруг он психопат? Неужели его не пугает тюрьма? Или ему всё равно? Судья, конечно, настоит на психиатрической экспертизе, а Фэр не хотела, чтобы Маркоса Феррера признали невменяемым. Но Элио Алвес не лыком шит, он отмазал Джерри от истории с уколом, а нынче повторится эпизод многолетней давности: адвокат выбьет мягкий приговор или принудительное лечение в дурке. Тогда жизни восемнадцати человек окажутся обесценены.
Фернанда втемяшила себе в голову, что маньяк – Джерри, и иных версий не рассматривала. Мысль о его невиновности она отмела сразу. Но, пока возмущалась коварству судей и адвокатов, часть разборок Амадо и Джерри прослушала. А там уже шла дуэль! Если бы не капрал и наручники, эти двое сгрызли бы друг друга, как голодные волки.
Встав перед Джерри (тот эффектно развалился на стуле), Амадо протянул руки к его горлу. Но Джерри отпихнул его ногой, и он – шмяк – упал. Гонсалес начал их успокаивать, но Амадо уже себя не контролировал, валяясь на полу и истошно горланя:
– Ну-ка, повтори, урод, что ты сказал?!
– Во-первых, из нас двоих урод – это ты. Мои конечности при мне, я умею удовлетворять женщин, а с моим чудным лицом у меня проблем нет, – Джерри не успокаивался. Ненависть к брату превысила лимит его хладнокровия. Надменно задирал он нос, давая понять: он чертовски хорош собой. – Во-вторых, я не виноват, что твоя драгоценная Вирхиния оказалась шлюхой, готовой лечь под любого, кто её поманит. Унизительно, когда твоя дама сердца – подзаборная шалава, которую имеют все, а ты не можешь, не правда ли? – Джерри успел пригнуться – Амадо смачно в него плюнул. Но плевок не долетел. – Ну-ну, тише. Я понимаю, что гены наших глубоконеуважаемых предков неискоренимы, но не надо уподобляться быдлу. Ты и без этого опустился на самое дно. Но я добавлю ещё. Когда некоторые упьются своим тщеславием, – Джерри глянул в зеркало вновь – у Фэр мурашки побежали, столько злости было в этом, некогда влюблённом взгляде, – я выберусь отсюда и расскажу твоей дорогой Вирхините, что ты – не мужчина, – Джерри встал на ноги.
– Ты никогда не выберешься отсюда, – скрипя зубами, Амадо отряхивал пиджак. – Я жду-не дождусь суда. Хочу полюбоваться, как тебе впаяют срок. Тогда и увидим, кто из нас не мужчина. Сомневаюсь, что с этим личиком, какое ты себе искусственно соорудил, там мимо тебя пройдут. Инспектор сама сказала, что в тюрьме ты сдохнешь. Я буду этого ждать.
– Жди-жди, не утомись только. А инспектору передай – пусть идёт к дьяволу! Капрал, я хочу в камеру! Меня уже тошнит от этого микроба на одной ножке! – напоследок брызнул ядом Джерри.
Капрал Гонсалес молча отомкнул дверь, и их с Джерри заглотила пасть чёрного коридора. Амадо выглядел ошарашенно. Туда-сюда он похромал по комнате свиданий и после тоже вышел в раскрытую дверь.
Впервые за этот бесконечный день Фернанду посетила мысль: а не обвинила ли она Джерри напрасно? Он ведёт себя, как невиновный человек. И она любит его. Но того, другого Джерри, в чьих объятиях засыпала и просыпалась. А этого незнакомца, Маркоса Феррера, она боится. Он для неё чужой.
Всхлипнув, Фэр прислонилась лбом к зеркалу-шпиону. Мелкие брызги её слёз рисовали орнаменты на стекле, и оно оплакивало историю любви, что разлетелась по ветру прахом.
Когда Фэр вышла из комиссариата, часы пропикали 22:00. Но домой ей не хотелось. Узрев на трассе байкеров, она припарковалась у обочины, чтобы ими полюбоваться. Человек двадцать на роскошных мото, в чёрных косухах, они выглядели счастливыми в этом гоночном безумии. И Фэр им завидовала. Она любила скорость, а профессиональные байкеры привлекали её всегда, но жили вне реальности, затоптанные разумом. Хотя купить мотоцикл, как главное средство передвижения, Фернанда себе разрешила. Но байкеры и она – море и пустыня. Они свободны, как ветер, свистящий в их ушах; как искры адреналина, что горели пламенем в их глазах, а она спряталась в душном кабинете наедине с историями головорезов. Никто не толкал её на это, лишь жажда справедливости, которая у всех своя. Ей уже высказывали подобную мысль, но Фэр не помнила кто. А он был прав – нет справедливости истинной и глупо за ней бегать.
Стряхнув оцепенение, Фернанда завела мотор и вернулась домой. Там царили темнота и безмолвие. Но в спальне тёти Фели работал ноутбук – она писала книгу. Первой её идеей стал сборник кулинарных рецептов. Но однообразный текст её креативному нраву мигом наскучил – рецепте на десятом тётя свернула эту деятельность. Книги о садоводстве, макияже и маникюре постигла та же участь, и тётя Фели переключилась на литературу художественную. Детективы она не очень жаловала, а из возраста любовных романов уже вышла, поэтому решила написать сказку. Детскую сказку о розовой собачке. Так её и назвала – «Мой розовый пудель».
Маргарита над тётей хихикала, но обещала её творение почитать, когда оно будет закончено. А Вирхиния была против, называя мать «бесполезной старухой, погрязшей во грехах».
– Лучше бы ты пошла в церковь! – визжала она у тёти Фели под дверью. – И как тебе не стыдно, мамусик, заниматься глупостями? Пора уже отмаливать свои грешочки, вот-вот смертушка нагрянет!
Официально Вирхиния ещё находилась в декрете, но и через девяносто дней [2] работать не собиралась. Она так фанатично увлеклась религией, что мечтала о канонизации в святые и надувала простаков в интернете, собирая деньги на лечение Эдди, – хотела заплатить падре в церкви Сан Рафаэль Архангел. Но падре не стал её канонизировать и за миллион долларов, уверив, – процедура эта сложная и решение о присвоении кому-либо статуса Святого принимается консисторией Ватикана – Коллегией кардиналов с Папой Римским во главе. Вирхиния рассвирепела, выяснив: канонизировать можно лишь мёртвого человека.
– Чего ж мне теперь помирать что ли? – жалобно горланила она. – Этот падре вместе с Папой Римским – тупицы! А я ведь очистилась ото всех грешочков! Если приглядеться ко мне, можно увидеть сияющий нимб! У меня и имя соответствует. Святая Мария Вирхиния!
– Лучше бы ты за ребёнком смотрела, мать святая! – справедливо упрекала её Маргарита. – Он у тебя бесхозный и орёт сутками, а тебе наплевать.
– Но у меня нет ребёночка, – не моргнула глазом Вирхиния. – Я – мать-мученица, а ребёночек мой живёт рядом с Боженькой и смотрит на меня с небушка, моя лялечка, – и Вирхиния перекрестилась. – Но когда меня канонизируют, я рожу ещё. А вдруг получится Иисус?
Ночь Фернанда провела адскую из-за криков Эдди, лая обычно тихой Барби, но больше – из-за Джерри. Её терзали противоречивые чувства от любви до ненависти, от сомнений до обиды. И ещё жалость. К себе. Но Джерри она хотела отомстить, и даже мягенький голубой кролик не внушал ей оптимизма.
Утром, кое-как продрав глаза, Фэр поскакала на работу. У дверей её ждал сюрприз – толпа газетчиков, жаждущих выяснить: правда ли, что маньяк – певец Джерри Анселми. Фернанда, ещё вчера мечтавшая Джерри утопить, от комментариев отмахнулась и поставила прессу в тупик, задав встречный вопрос: откуда они выудили эту информацию.
Оказалось, журналистов собрал некий человек. Обзвонив самые крупные газеты Байреса, он назвался братом маньяка Джерри Анселми и пообещал сенсацию, если они явятся в комиссариат. Фэр сразу вкурила – это сделал Амадо, но воздержаться от громких заявлений ума ей хватило.
– Когда убийца будет пойман, комиссар Гальяно созовёт пресс-конференцию и вы первыми об этом узнаете, – Фернанда разговаривала с прессой уверенно, но холодно. – Пока мы не можем разглашать тайну следствия, поэтому прошу вас разойтись. Это комиссариат, а не цирк!
За неожиданно трезвый поступок комиссар девушку поблагодарил, хлопнув по спине, как мужчину. Но озарение это было мимолётным. Пока Фэр дожидалась ордера на обыск квартиры Джерри и результатов дактилоскопии, она решила выбить чистосердечное признание.
В полдень она явилась к Джерри – в отдельную клетку, где были установлены скрытые камеры и за арестованными велось наблюдение из аппаратной. Правда, только за изображением – звук на мониторы не выводился.
Джерри не среагировал на неё, даже не поднял головы. Сидя на койке, он изучал свои ладони.
– Надо поговорить, – сухо молвила Фэр.
Тишина в ответ.
– Ты меня игнорируешь?! – взъерепенилась она. – Но дело твоё. Я не буду выяснять отношения. Ты должен написать чистосердечное и сознаться в восемнадцати убийствах, чтобы я передала дело в суд. Я за этим и пришла.
– Нет.
– Хочешь своё положение усугубить и работы мне добавить? – открыто съехидничала Фернанда.
– Для начала не помешает добавить совести.
– Совести? – обойдя Джерри, Фэр встала перед ним. – Тебе ли, нелюдю, убившему кучу народа, кастрировавшему родного брата и соблазнившему меня, говорить о совести? Какая ты мразь! Но ты зря считаешь, что надул меня. Я всегда знала, что ты – Маркос Феррер, маньяк-убийца. Я закрутила с тобой, чтобы разоблачить. Не строй из себя плейбоя. Тебе до него, как до Антарктики пешком!
Джерри, наконец, поднял глаза – недобрый огонёк сверкнул в них.
– Всё сказала? Тогда можешь быть свободна.
– Я-то буду свободна, а ты сгниёшь в тюрьме. Не выйдешь даже девяностолетним стариком!
– Вау! Супер! Я изумляюсь твоей компетентности, мисс инспектор, – огрызнулся Джерри. Фэр засекла на его безымянном пальце перстень-змейку. Тот самый, обручальный. Не выбросил? Удивительно. – Но у меня презумпция невиновности. Без адвоката я не скажу ни слова и ничего подписывать не стану – это первое. И второе – мне нужны лекарства. Будь любезна, мисс инспектор, забери их из квартиры и привези сюда. Они лежат…
– Нет! – грубо оборвала Фернанда. – Перебьёшься. Ты не идёшь мне навстречу и не пишешь чистосердечное. И я ничего делать не стану. Здесь не курорт. Готовься, в тюрьме никто тебе лекарств не притащит. Учись жить без них. А то ты похож на наркомана – ни дня без дозы. Того и гляди ломка начнётся.
– Пошла вон! – вдруг рявкнул Джерри.
– ЧТО?
– Вон пошла из моей камеры! – повторил он. Сев с ногами на койку, закрыл глаза.
– Да ты… ты… как ты разговариваешь, убийца?! – у Фэр туман в мозгу заклубился.
Вот сволочь! Лживый психопат, замочивший массу народа, включая собственных брата и сестру. И ещё смеет говорить с ней, с инспектором полиции так, будто она – кучка мусора.
– Как жаль, что я не сообщила прессе, что маньяк – это ты, – выплюнула она злобно. – Пожалела твою репутацию!
На лице Джерри ни мускул не дрогнул – он не открывал глаз, а грудь его вздымалась. Фернанда ушла в ярости – мало того, что он убийца, ещё и бесчувственное бревно. Никогда он её не любил. Это тоже была ложь!
На следующий день Фэр получила результаты дактилоскопии. Они полностью совпали, подтвердив, что Джерри Анселми и Маркос Феррер – один человек.
Но Элио Алвес окунул её в лужу с кипятком, убедив судью не разрешать официальный обыск в квартире Джерри из-за недостаточности улик. Фэр была взбешена, поэтому провела обыск неофициальный. Открыв дверь своими ключами, а тайный ящик в ванной – отмычкой, она вытащила записи с химическими формулами, уверенная, одна из них – яд-убийца. Но эксперты её огорошили: десятки этих формул – ничто иное, как составляющие антидотов к различным ядам. Джерри-Маркос пытался найти противоядие? Фэр не поняла этого действа. Может, записи не его? Хотя изящный почерк с загогулинами и острыми буквами «A» и «R» точно его.
Так минула неделя. Улик не прибавлялось, а максимальный срок для ареста Джерри выходил на днях. Фэр принципиально не впускала к нему адвоката, требуя признаний. Но Джерри упорствовал. Комиссар же, подняв лапки кверху, самоустранился, дав Фернанде шанс расхлёбывать эту кашу самой.
Из аппаратной Фэр ежедневно наблюдала, как меняется настроение Джерри. Его злость, бравада и флегматичность чередовались друг с другом. Но на седьмой день он стал неадекватен. Ходил по камере, как тигр по клетке, и бил в стены кулаками. Но когда долбанулся об решётку головой, Фернанда испугалась. Он явный психопат, а от сидения взаперти совсем озверел. Продлилось это бешенство до ночи, а потом Джерри, рухнув в койку, повернулся к стене и замер.
На восьмой день заканчивался срок, разрешенный судьёй для ареста, – более держать Джерри в камере Фэр не могла, поэтому решила заставить его написать чистосердечное любым путём. Если откажется, она пристегнёт его наручником к койке – посидит, как собака на цепи, и запоёт иначе.
В семь утра, вооружившись диктофоном и кипой бумаги, Фернанда вломилась в камеру. Джерри так и лежал носом к стене. Фэр бесцеремонно его растолкала.
– Ну-ка хватит дрыхнуть! Здесь не курорт! Вставай и подписывай чистосердечное! Или я приму меры! – она протянула его за воротник – Джерри был бледнее смерти, а на губах выступила кровь.
Фернанда отколотила его по щекам – он не реагировал. Ни на шутку испугавшись, она разбудила охранников, велев им немедленно звонить в скорую.
Врачи явились быстро. Констатировали состояние субкомы – граничащее с коматозным – и, подключив Джерри к аппарату искусственного дыхания, увезли его.
Фэр держалась как могла. Даже сняла показания с воришек, промышляющих в городском транспорте. Но к концу дня позвонила в центральную городскую больницу и выяснила, что Джерри перевели в частную клинику доктора Гильермо Лосада.
Она добралась до клиники, превысив скорость раза в два. У входа позвонила домой, чтобы сообщить: на ужин не придёт. Там оказалась одна Агустина. Тос зазвал Маргариту на посиделки с его мамой, и она поволокла с собой тётю Фели и Барби. Агус же, вредничая, осталась дома. А Вирхиния бегала по церкви, моля падре повесить её фото над алтарём, и заодно скрывалась от Берни – тётя Фели сообщила ему, что он – отец её внука. И теперь бедняга требовал сделать анализ на ДНК.
Фэр посоветовала Агустине найти занятие поинтереснее, дабы убить скуку, – она вернётся поздно. И разговор окончила.
Джерри лежал в палате интенсивной терапии. Подключённый к аппаратам, весь в трубках, он казался милым и беззащитным. Как может этот человек быть серийным убийцей? Фэр любовалась на него через стекло – ближе врачи её не подпустили.
Она неотрывно следила за Джерри до полуночи. Состояние его не менялось. Кардиомонитор показывал, что сердце бьётся и пациент жив. А грудь Фернанды разрывалась от чувства вины. В начале их знакомства, когда она обвинила Джерри в наркоторговле, он впал в кому, не приняв таблетки. Неужели и сейчас также? А он же просил её привезти лекарства, но она посмеялась, не поверила…
Глядя на полумёртвого Джерри, Фэр не плакала. За неделю она не уронила ни слезинки – в душе что-то зачерствело. И вдруг закукарекал телефон – пришла смс-ка. А время – час ночи. «Агус», – высветилось на дисплее, и у Фернанды сердце замерло. Почему Агустина ещё не спит?
«Тётя! Без полиции домой не приходи! Он в маске. У него длинные волосы. Орудие – заколка и порошок. Читай мой дневник. Я вас всех очень люблю. Простите меня за всё».
Фэр чуть не уронила телефон. Перечитала смс ещё три раза. Глянула на бледного Джерри в катетерах. На смс. Снова на Джерри. И до неё, наконец, дошло.
За считанные секунды добежала она до парковки. Набрала номер комиссара – явно его разбудила.
– Ты с ума сошла, Фернанда Ривас! Ты знаешь сколько времени? – сонно пропыхтел тот.
– Ко мне домой! Срочно! С полицией! – кричала Фэр, пытаясь оседлать мотоцикл. Её всю колотило, и она не могла закинуть ногу. – Он у меня дома! Маньяк у меня дома! Это не Джерри Анселми, не Маркос Феррер! Мы ошиблись! Я ошиблась…
Молниеносно Фернанда домчалась до Сан-Тельмо, забив на дорожные знаки. Благо была ночь, скопления транспорта не наблюдалось, и она чудом никуда не врезалась. И парковаться не стала. Кинув «Дьявола» на асфальт, перезарядила пистолет и шмыгнула в чуть приоткрытую дверь…
Комментарий к Глава 41. То, что простить нельзя –
[1] Зеркало-шпион (Зеркало Гезелла) – стекло, выглядящее как обычное зеркало с одной стороны, и как затемнённое с другой. Сквозь него можно видеть происходящее в смежной комнате, оставаясь незаметным. Такие зеркала применяются для оборудования переговорных комнат, комнат допросов в полиции, службах безопасности и у психологов.
[2] Отпуск по уходу за ребёнком в Аргентине длится 90 дней с первого дня декретного отпуска. Можно взять отпуск без содержания от 3 до 6 месяцев с правом сохранения рабочего места.
====== Глава 42. Лети, невеста! ======
Онемевшей рукой толкнув дверь, Фэр проникла в дом. Свет не включила, чтобы не спугнуть убийцу, и зажгла фонарик. Обшарив холл, гостиную и кухню и не найдя ни души, она прокралась наверх. Осмотрела ванную у балюстрады – пусто. В спальне Агус ни девушки, ни маньяка не оказалось. С лихорадочно бьющимся сердцем Фернанда прошлась по второму этажу – всё чисто. Она залезла и на крышу, но обнаружила только кадки с погибшим цветником тёти Фели.
Привлёк её нечеловеческий вопль Эдди. Когда Фэр вломилась в детскую, в глаза ей ударил свет – взрослые ушли, оставив у младенца включенными люстру и две лампы. Подгузники, соски, обувь, игрушки были разбросаны по углам.
Держа наготове пистолет, Фернанда кинулась к ванной и у порога на что-то наступила. Белая роза хрустнула, раздавленная тракторной подошвой её ботинка.
Вода… Алая, она лилась на пол, заполняя пространство. И всюду лепестки. Лепестки белых роз, утонувшие в кровавом озере смерти.
Агустина лежала в ванне. Обнажённая, испещрённая уколами ядовитой иглы. Чёрные волосы, извиваясь, как щупальца осьминога, плавали в воде. Глаза были плотно закрыты. И Фэр вмиг поняла, что навсегда.
Она подошла ближе. Пощупала пульс – нет. Дыхание отсутствовало. Зрачки на свет не реагировали, но тело ещё не остыло.
Фернанда не могла плакать – в глаза будто песка насыпали. Автоматически вышла она из ванной, ещё поблуждала по дому – маньяка и след простыл. Наконец она услышала полицейские сирены, но вниз не спустилась. Дверь открыта, её коллеги сами войдут. Эдди орал, и у Фэр звенело в ушах. Бросив пистолет, она села на пол детской. Почему Агустина? Почему он убил её в комнате Эдди? И как она ухитрилась написать смс? А как три взрослых женщины могли уйти, оставив с больным младенцем неопытного подростка? И почему они не возвращаются? Столько вопросов, а ответов нет.
Слух Фернанды, хоть и был заторможен, уловил шаги и крики – это полицейские ворвались в дом.
– Гонсалес, Варгес, Исагирре, быстро за мной наверх! – чётко и отрывисто распоряжался комиссар. – А вы ищите здесь!
Фэр слышала его возгласы, как со дна бочки. Маньяк убил Агустину. Она не спасла её, хоть и приехала молниеносно. Ей это снится! Это не может быть правдой! Эдди опять заорал, и чаша терпения Фернанды оказалась переполнена.
– Заткнись, не до тебя сейчас, – пробормотала она, машинально сунув в колыбель руку.
Пошарила там. Нащупала что-то твёрдое, плоское, прямоугольное… Телефон! Телефон Агустины, где были открыты исходящие сообщения. Её последнее смс…
Фэр снова вчиталась в него: «Тётя! Без полиции домой не приходи! Он в маске. У него длинные волосы. Орудие – заколка и порошок. Читай мой дневник. Я вас всех очень люблю. Простите меня за всё».
Длинные волосы, дневник, заколка, порошок… Надо бы поискать дневник в комнате Агустины. И у этого типа длинные волосы. Настолько, что он пользуется заколкой. А у Амадо волосы короткие. Значит, он отпадает. У Джерри они отросли до плеч, но заколкой их не собрать. И у него алиби – в момент убийства он лежал в палате интенсивной терапии. А Иван-Конрад носит хвост, длинный, до лопаток. Неужели он?
Когда вернулись Маргарита и тётя Фели с Барби, комиссар отпаивал Фернанду чаем – она тяжело приходила в себя. Он разрешил ей не заниматься осмотром тела – в доме уже работали эксперты-криминалисты. Дневник Агустины нигде не обнаружился, и Фэр подумала, что девчонка его спрятала в каком-нибудь тайнике.
Тётя и Маргарита остолбенели, увидев полицейских. А когда комиссар с прискорбием сообщил о смерти Агустины, тётя Фели упала в настоящий обморок, а Марго завыла. Давясь слезами, она рвала на себе волосы и билась лбом о мягкую мебель. Фэр понимала реакцию женщин, но злилась – они обнажали её собственные чувства. И, пока комиссар кудахтал над тётей, Фернанда убежала из дома. Поймав такси, вернулась в клинику доктора Гильермо. Она действовала машинально. Так гадко было на душе, что Фэр изумилась, найдя себя у палаты интенсивной терапии.
Плюнув на запрет медиков, она вошла внутрь и села у кровати Джерри. Он был так бледен, что выглядел мёртвым, но пикающий кардиомонитор давал надежду на благополучный исход.
Фернанда схватила его за руку, прижалась к ней щекой. Эти красивые пальцы, гибкие и ласковые. Так она их любила! И всё сломала, не дав Джерри и шанса оправдаться.
– Прости меня, прости, я такая дура… Вернись ко мне, пожалуйста. Я знаю, что заслужила твою ненависть, но когда я говорила, что люблю тебя, это было правдой. А сейчас ты мне нужен, так нужен… – давно сдерживаемые слёзы покатились по щекам – злость, шок, непонимание, боль, которые Фэр копила неделю, хлынули водопадом.
Она плакала навзрыд, касаясь губами руки Джерри и умоляя его вернуться. Но он был глух – состояние не менялось ни на йоту. Фэр не верила ни в бога, ни в чёрта, ни в загробную жизнь, но сейчас подумала: душа Агустины где-то рядом.
– Агус, – шепнула она в воздух, – может, это глупо, но если ты слышишь, не забирай Джерри с собой. Я знаю, он тебе нравился, но оставь его мне. Я люблю его. Очень.
Дежурный врач и медсёстры не являлись, и Фернанду вырубило прям на стуле. Но утром пришёл доктор Гильермо.
– Вам кто позволил тут сидеть? – воскликнул он, гневно растолкав её. – Ну-ка выметайтесь! Здесь посторонним нечего делать!
– Я… я только хотела увидеть Джерри, – пролепетала Фэр, кое-как разлепив глаза.
– Вы отлично постарались, чтобы довести его до комы, – доктор был настроен агрессивно.
– Но я… я не знала… Он в коме, потому что не принимал лекарства?
– Кома случилась в результате болевого шока. Во время этих приступов пациент может бросаться на стены, кричать и даже умереть. Но у Хермана эта боль носит психосоматический характер. Она имела место раньше, когда болезнь находилась в запущенной стадии. Нынче боль возникает, словно по памяти, когда он не принимает лекарств. Хотя ретиноиды, анаболики и кортикостероиды лишь поддерживают регенерацию и количество тромбоцитов в крови. У Хермана очень плохая свёртываемость.
– Но он поправится?
– Если выйдет из комы, безусловно. Но кома может длиться два дня, а может двадцать лет, – окончив рассказ, доктор Фернанду выгнал.
Возвращаться домой Фэр не хотела, поэтому бродила по улицам, оплакивая Агустину, надеясь на выздоровление Джерри и ругая себя. А к восьми утра явилась в комиссариат – он только просыпался, и в коридорах было тихо и пусто.
В кабинете её обуяла ностальгия. Два года она провела здесь, разгребая тучу дел: серьёзных и дурацких, жутких и глупых, интересных и смешных. Но она упустила что-то важное. Главное в работе полицейской – быть честной перед законом, людьми и собой. А она обманывала себя и миллион раз превышала полномочия, лелея своё тщеславие и губя жизни. Она не справилась с должностью.
Фэр села в кресло. Взяла белый лист бумаги и долго в него пялилась. Затем вывела: «На имя комиссара федеральной полиции Буэнос-Айреса Сантоса Альберто Гальяно заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию…».
Когда всё было написано, она покинула кабинет, не оглядываясь, не прощаясь и не жалея. Заявление положила на стол комиссара, придавив карандашницей. Вынула из кармана жетон, сняла с пояса пистолет и знаки отличия с куртки и ушла прочь, закопав мечту о полиции навсегда.
Красивая и юная вечная невеста, как белый лебедь, утопая в волнах кружев и органзы, казалось, спала, пока её в открытом, обитом атласом гробу, несла толпа. На похороны Агустины пришла вся улица Дефенса и почти вся Школа изящных искусств. Более двухсот человек: соседи, друзья, экс-одноклассники Агус, экс-коллеги Фернанды. Многие плакали, включая сеньору Эрику и директрису Беатрис, что уволилась из школы и теперь открыла приют для животных. Сэси и Фред были чернее грозового неба, а у Фэр уже не оставалось сил плакать. Как и у Маргариты, которую ни слезинки не проронившая тётя Фели и астроном Эрнесто Лареа держали под руки.
Несмотря на претензии и грубости, Маргарита дочь любила, хоть и унижала её, подгоняя под свой идеал. И – потеряла. Но цинизм Вирхинии шокировал всех. Чужие люди не прошли мимо, почтив память девушки, а Вирхиния на похороны не явилась, объявив – ей надоели зарёванные физиономии.
