Текст книги "Вован-дурак (СИ)"

Автор книги: Bobruin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

А любовь, она там, где плывут облака…

На последнем припеве мы потянулись навстречу, обнявшись теснее, и наши губы слились. Сравнить… да не с чем было сравнивать. И я навсегда сохранил потом в памяти тот аромат малины, которым пахли губы Доры.

Лишь потом, когда стало не хватать воздуха, мы смогли оторваться друг от дружки. Но мы все так же смотрели глаза в глаза, и все так же волосы моей девушки искрились золотом. И не важно было, что музыка давно уже отзвучала, и что последние пары давно уже ушли по столикам собираться ночевать, ничего не имело значения. Только Она и я. Только мы.

А ведь в этой жизни это у меня первый поцелуй. Дора, Дора, и куда я смотрел все эти четыре года… Значит, прав был Бродяга, надо было сразу последовать его советам.

Дора смотрела мне прямо в глаза, а ее губы неслышно шептали: «Спасибо». И я понял тогда, что она безмерно счастлива от того, что ее чувства не остались безответными. Теперь не подвести бы, не упустить, не потерять…

Лишь тогда, когда погас свет, а на танцполе совсем не осталось людей, мы вернулись в реальный мир и пошли до своих кают. Вслед за нами, кстати, дверь и закрыли, то бишь мы оказались самыми стойкими и протанцевали до самого конца.

– Ну, Гарри, я как знала, что надо соглашаться! – сказала мне Дора, когда музыка стихла, и мы шли с ней к нашим каютам.

– Что так?

– Я даже не думала, что будет так весело! Песни все знакомые, как ты мне когда-то на гитаре играл.

– Ну да, зря, что ли, приучаю к хорошей музыке четвертый год подряд?

– Конечно, нет! – хихикает Дора. – Кажется, я потихоньку начинаю понимать русских, как же они так умеют.

– Даст Бог, переберемся скоро жить в Россию, хоть что-то уже знать будем.

– Ты всерьез хочешь туда поехать?

– Когда я был насчет этого несерьезен? Мне вся эта аристократическая Англия в пень не сдалась. Если бы я с самого начала не игнорировал подчеркнуто все подряд здешние традиции, так меня давно бы уже загнали в Гриффиндор, объявили «верным сторонником Дамблдора» и натаскивали ради одной цели – чтобы я вышел защищать всю эту чистокровную мразь с одной лишь палочкой наперевес и героически при этом лег. А оно мне надо?

– В самом деле, и чем они думали…

– Вот и я тебе про что. Там, в России, всей этой дутой славе не придают никакого значения. Живешь, людям не мешаешь, антиобщественных действий не совершаешь, так и живи себе с Богом. А коли кто и чем мешает, так разбираются всем миром. Не, отсюда однозначно надо валить. Пойдет «Ленин» домой, так и я у них билет себе выбью. Хочешь, поехали со мной, я поговорю с кем надо.

– Я подумаю, – ответила Дора. – Секунд пять… Да, Гарри, конечно, поеду!

– Дора, милая, куда ж я без тебя!

– Это мне тут без тебя никуда… – захохотала девушка.

Я проводил ее до каюты, поцеловав в щеку на прощание, после чего отправился спать и сам. Той ночью мне опять приснился солнечный Крым, дом с видом на синеву Черного моря и гору Аю-Даг, и девушки, собравшиеся на террасе под разросшимся виноградом. И снова узнаю знакомые лица. Дора никуда не делась, а вот лицо второй подруги в этот раз таки прояснилось, чем-то на Свету похожа.

Что ж, будем надеяться, что в наступившем году я стану хоть на чуточку ближе к своей мечте…

[90] Земляне «Трава у дома» (сл. А.Поперечный, муз. В.Мигуля)

[91] Песняры «Беловежская Пуща» (сл.Н.Н.Добронравов, муз.А.Н.Пахмутова)

[92] Песня из телесериала «17 мгновений весны» под названием «Где-то далеко» (сл.Р.Рождественский, муз.М.Таривердиев). Вован зарядил вариант в исполнении Леонида Агутина, который он некогда слышал в передаче «Старые песни о главном».

[93] «Фантом» (сл. и муз. народные)

[94] Ялла «Учкудук – три колодца» (сл.Ю.С.Энтин, муз.Ф.К.Закиров)

[95] Любэ «Всё зависит от Бога» (сл.А.Шаганов, муз.И.Матвиенко)

====== Глава двадцать четвертая. Нет здесь никакой рыбы, совсем нет! ======

Дамы в Париже меняют свои туалеты,

Плащи на летние платья и шляпы от солнца,

В центре Парижа уже начинается лето,

На улицах запахи кофе и звуки шансона…

А у нас как всегда, всё не так, как в Париже,

Снегу в апреле выпало вам по колено,

Я готов доставать уже зачехлённые лыжи,

И что странно, я сегодня в Париж не хочу

Совершенно…

ЧайФ «А у нас как всегда»

Смысл второй задачи, по словам Бэгмана, скрывался внутри золотых яиц. Но, как ни пытался я открыть свой трофей, из-под сбитого дракона вытащенный, ничего упорно не проявлялось. И руками вскрывал, и отверткой поддевал, и даже зубилом пробовал – ни в какую. Как верещало из яйца, словно пожарная сирена, так и продолжало верещать. Значит, все же недобрый дедушка Дамблдор, чтоб ему на собственной бороде повеситься, решил следовать канону, и двадцать четвертого февраля мне предстоит вытащить из воды, точнее, из деревни русалок, что находится где-то на глубине озера, неизвестно кого, точнее, того (или ту), кого борода многогрешная сочтет наиболее ценным для моего внимания.

Причем список вероятных кандидатур на извлечение из озера не ограничивается только лишь моими подругами. Зная директора и его порой патологическую заинтересованность в моем времяпровождении, он вполне может подсунуть в качестве приманки для меня или Рона, или Гермиону, или Джинни.

Весь этот год Дамблдор, скрипя зубами, был вынужден наблюдать, как я бегаю туда-сюда на советский пароход. Но ничего изменить он не мог, ибо я был избран представителем сборной СССР и должен был периодически являться в лагерь своей команды.

Не радовало его, я так подозреваю, и то, что я совершенно не общаюсь с упомянутой ранее троицей, более того, даже вынужден применять «русский военно-морской командирский нефильтрованный язык» в случае особой прилипчивости со стороны кого-то из них. То, что я наотрез отказался влачить жалкое существование у Дурслей, предпочтя отправиться в дом к Тонксам, где был принят как свой, да еще и пришел на Бал с их дочерью, тоже подливало масла в огонь.

Но ничего поделать он не мог. Я избегал встречи с директором, как только получалось. Ну, а после Нового года вообще частенько ночевал в своей каюте на борту парохода «Ленин», дабы избежать ненужных мне вызовов.

Оба чекиста были в курсе дела, и они даже иногда появлялись в замке, накинув чужую личину. Что они там в процессе накопали, об этом я так никогда и не узнал, да и не особо стремился, если честно. Меньше знаешь – крепче спишь, а я и так тут как секретоноситель прохожу. Совершенно случайно узнал, кстати, во время одной из бесед с товарищем комиссаром в присутствии Светы.

– А знаешь ли ты, Гарик Вованыч, что ты у нас по разработке проходишь?

– Это как, тащ комиссар? В каком качестве?

– В качестве ценного для общества свидетеля под шифром «Пионер».

– Вот как?

– Это все Светланы идея была. Она тогда, как ты впервые в наше поле зрения попал, так и предложила. Так и назвали.

– Чем сие грозит лично мне, тащ комиссар?

– Пока ничем, если не будешь нарушать советских законов. Но в дальнейшем постараемся тебя вытащить к нам, дать гражданство и поселить, куда ты укажешь.

– Вот за это большое Вам спасибо. Могу, кстати, в знак признательности своей передать в дар Советскому государству библиотеку некоего мэтра Николя Фламеля.

– Чего? Фламель? Николя Фламель, тот самый знаменитый ученый-алхимик средневековья? – опешил товарищ комиссар.

– Тот самый, создатель философского камня. Совершенно случайно я был с ним знаком, уже в этой, разумеется, жизни.

– А самого его уговорить никак?

– Увы, тащ комиссар, поскольку прошлой весной он покинул сей бренный мир. А свои книги завещал нам с Дорой. Всё в доме семейства Тонкс, адрес я Вам давал, письмо, если нужно, напишу. Лично мне, если быть честным, алхимические фолианты будут без надобности, все равно я латынь не понимаю, а вот у вас или в Академии наук такому приобретению будут очень рады.

– Не то слово «рады»! – воскликнул товарищ комиссар. – Если бы ты знал, ЧТО ты нам только что подарил! Этим книгам цены нет! Никаких денег не хватит, чтобы законную четверть клада выплатить. Это уже не только гражданством, – чекист усмехнулся. – Это уже чем-то посущественнее пахнет. Так что пиши свое письмо, а мы уже разберемся. Как там твою подружку, кстати? Дора? Не та ли особа с сиреневыми волосами, что к нам приходила Новый год встречать?

– Она самая. Четвертый год уже ее агитирую в Союз перебираться. Судя по всему, она не против.

– Правильно делаешь, что агитируешь. Ей, кстати, в таком случае тоже повезет с гражданством. Русский язык хоть учит?

– Сам же ее и учу, песни, во всяком случае, понимает.

– Тогда поймет и остальное.

– Это ж они, тащ комиссар, тогда с Гариком познакомились, когда я его за книжками водила три года назад, – вставляет слово Света. – Да Вы помните, я в своем отчете сообщала.

– Помню, помню. Тонкс, Нимфадора Андромеда, семьдесят четвертого, не была, не имеет, двоюродная племянница некоего Блэка, Сириуса Ориона. Особые приметы – метаморф, имеет способность изменять собственное лицо и тело, как ей вздумается, хотя прибегать к этой своей способности очень не любит. В общем, для нашей конторы был бы ценный сотрудник, да только вряд ли она захочет. Ладно, в следующий раз появится здесь – дайте знать, я с ней поговорю сам. А ты, Гарик, сообщи своей подруге, что, пожелай она перебираться к нам, место на пароходе ей гарантировано. Капитана я предупрежу. Договорились?

– Договорились, тащ комиссар.

– Вот и отлично. Иди, Штирлиц, тебя, наверное, уже ищут. Света, проведи его…

Сестры Гринграсс после каникул так в школу и не вернулись. Числа так четвертого я получил от них пространное письмо, в котором Дафна и Астория очень извинялись, что не смогли прийти попрощаться по-людски, но приглашали к себе в гости. Как я уже знал, они поехали на Новый Год в Северную Италию, где неподалеку от Милана живут их двоюродные дедушка и бабушка по материнской линии. Выяснилось, что старики, прекрасно зная обстановку на туманном Альбионе, наотрез отказались отпускать внучатых племянниц обратно. Собственно говоря, и Альфред с Джулией, насколько я знал от Сириуса, давно искали пути отхода, а тут такая возможность подвернулась. В общем, с Нового года Дафна и Астория пошли учиться в чародейский лицей в городе Милане, куда и приглашали в гости. Позавидовал им белой завистью, они-то теперь точно в безопасности. Северная Италия в этом мире за наших, в Милане штаб Группы советских войск под командованием генерала армии Лебедя, на аэродромах базируются наши Ту-22, а у причалов Генуи стоят корабли советского флота. Так что за сестер Гринграсс я теперь был спокоен. Написал им ответ и пожелал обеим удачи. Даст Бог, приеду туристом, так и загляну в гости.

Середина января ознаменовалась крупным инцидентом, приведшим к серьезному ухудшению отношений между СССР и Данией. Дело все в том, что не в меру ретивые работники датской социальной службы по надзору за детьми забрали ребенка у семьи советских туристов с проходившего Копенгаген туристического теплохода, возвращавшегося с Кубы в Ленинград. Забрали, по сообщениям из газет, потому, что, когда ребенок в кафе начал кидаться мороженым в соседей, мать по привычке принялась воспитывать разоравшееся чадо в нашем советском стиле. Ребенка забрали на попечение социальных служб Датской короны, а безутешной матери назначили штраф. Разбор полетов показал, что это, оказывается, сработала так называемая «система ювенальной юстиции», действующая в королевстве Датском вот уже несколько лет и предписывающая отбирать детей из семьи на государственное попечительство в случае нарушения так называемых «прав ребенка». Ох, помню, в иной истории двадцать лет тому вперед горя эта чертова юстиция принесла – никакой мерой не измерить. И ведь были же процессы, были леденящие душу истории, как детей, изъятых этой самой юстицией, отдавали потом на усыновление любой иностранной швали вплоть до открытых петухов. А российское правосудие почти всегда оказывалось беззубым против открыто служащих Врагу рода человеческого западных воротил…

Здесь же всё вышло совсем по-другому. Видимо, датчане в процессе изъятия не догадывались, с кем связались. Потому что когда поняли, было уже поздно. Как только об этом датском инциденте стало известно Жигулёвскому, Верховный пришел в бешенство и приказал частям морской пехоты Балтийского флота исправить ситуацию. Доблестные морпехи не подкачали, и ребенка вернули матери. Вот только при этом все до единого работники датской социальной службы отправились в ад от острого свинцового отравления, несовместимого с жизнью. Здание этой самой службы сгорело дотла вместе со всеми бумагами, что в нем лежали. Пощадили только секретаршу, которая работала там «без году неделя» и по причине своей молодости сама еще ни о чем не знала, но ее какой-то бравый сержант утащил с собой в качестве трофея.

Сам же Жигулёвский, все еще под впечатлением от произошедшего, лично вписал в Уголовный кодекс СССР статью, в которой русским по белому говорилось, что, случись возникнуть в отношении советских детей и их родителей еще одному подобному инциденту, всем до единого виновным в качестве меры соцзащиты будет присужден расстрел вне зависимости от гражданства, места проживания и социального положения. При взятии с поличным разрешается исполнять не в меру ретивых соцработников на месте. В качестве профилактики аналогичную меру наказания прописали и для тех, кто посмеет даже заикнуться о каких-то «правах ребенка» в современном европейском понимании этого слова.

Шум поднялся страшный, Европа в буквальном смысле взвыла. Особо усердствовала председательствовавшая тогда в Европейском сообществе Голландия. Гаага [96] закидала Кремль нотами протеста, особо делая акцент на «нерушимости прав ребенка и человека». В ответ Жигулёвский, никогда за словом в карман не лезший и в выражениях привыкший не стесняться, в прямом эфире наорал на представителей «просвещенной» Европы. Если опустить множество непонятных европейскому уху русских народных выражений, то мы услышали в эфире примерно вот что:

…«европейцы совсем выжили из ума, везде и всюду ставя во главу угла так называемые «права человека» и с упрямством ишаков настаивая на их неукоснительном соблюдении, но при этом забывая упоминать, о КАКИХ именно правах и КАКОГО именно человека идет речь. У нас в Советском Союзе семейные ценности носят статус высших, священных, и охраняются государством на самом высоком уровне. Эти же выродки, прикрываясь бумажками социальной службы, попытались разрушить одну из наших советских семей, наглым образом забрав ребенка на попечение своего гнилого капиталистического государства. Запомните раз и навсегда, никакое государство не даст ребенку той защиты, того воспитания и того человеческого счастья, какое дают родители, свои, родные. Так что запомните, зарубите себе на своем длинном носу, мы никому не позволим посягать на наших детей, так и передайте своим социальным работникам! Кто сунет свой нос в наш семейный быт, тому мы башку отхватим! Наши дети – это наши дети, и не вам нас учить, как их воспитывать! Если какая-то демократическая гнида еще раз попробует наложить лапу на наших детей, злоупотребив их главным правом – правом жить в своей семье со своими родителями, она заплатит за это своей собственной шкурой!»…

Во избежание была приведена в полную боевую готовность группа советских войск в ГДР, подняты по тревоге Северный и Балтийский флоты. По тревоге поднялись также армии ГДР, Чехословакии и Венгрии. Датчанам заявили протест не только наши, но и гэдээровцы, непосредственно с Данией граничившие. Берлин ясно дал понять официальному Копенгагену, что из Шлезвига очень даже могут со всей соседской щедростью задвинуть раскаленное шило в одно неудобоваримое место. А потом и Москва намекнула, что если кое-кто не перестанет выпендриваться, то Датские проливы вполне могут стать гораздо шире.

Дело запахло серьезной войной, но Европа пошла на попятную. «Просвещенные» капстраны корчились в тисках очередного кризиса, и им теперь было не до войн, так что Брюссель из шкуры вон вылез, но все-таки спустил дело на тормозах. Под нажимом СССР Датское королевство заставили выплатить пострадавшей советской семье большую компенсацию из личных средств короля. Родственникам отоваренных морпехами-балтийцами датских соцработников не досталось ничего. Ну, а датские моряки еще долго ругались последними словами, вылавливая из своих прибрежных вод мины, которые под шумок набросали туда с наших кораблей. Зато озолотились гэдээровцы, так как в связи с блокировкой проливов многократно возрос транзит по Кильскому каналу.

Еще на всю Европу выли датские музейщики, как оказалось, «неизвестные» под тот же шумок благополучно утащили из гавани бронзовую «Русалочку» вместе с камнем, на котором она сидела. Куда дели – лично я потом еще долго не знал, пока не увидел сам, своими глазами. В Севастополе.

Начало февраля было отмечено первыми серьезными столкновениями с полицией набравшего силу Трафальгарского Майдана. Но если по поводу получивших по заслугам копенгагенских «детолюбцев» так называемая «дэмократическая общественность» орала на всех перекрестках, без устали понося Советский Союз и его чересчур радикальные методы решения проблем, то здесь безутешные матери, лишившиеся убитых в драках детей, взывали к глухим ушам. «Онижедетиеще» продолжали свои бесчинства, поджигали магазины, переворачивали автобусы и ходили с факелами вокруг колонны Нельсона. Причем полиция на все это как бы закрывала глаза, а тем «бобби», что пострадали от кулаков и палок майданных вояк, правительство велело молчать.

Числа пятнадцатого я таки открыл яйцо с сюрпризом, правда, для этого пришлось нырнуть в ванну. Все так и оказалось, как в книжках, все тот же стих.

На звуки наших голосов скорей иди,

Им не дано понятно в воздухе звучать,

И ты, покуда ищешь нас, учти,

Мы взяли то, что будет горько потерять.

На поиски тебе отпущен час.

Так что не мешкай, отправляйся в путь.

Но час пройдет – вини себя, не нас –

Ты опоздал. Потерю не вернуть.

Что сие означает? А означает сие именно то, чего я и опасался. Вечером двадцать третьего или на рассвете двадцать четвертого злой гений Дамблдора выкрадет некоего человека, знакомого лично мне и очень для меня дорогого. Выкрадет и отдаст русалкам, что живут на дне озера. После чего мне придется устраивать заплыв на глубину, дабы вытащить похищенного, и хорошо будет, если количество погружений совпадет с количеством всплытий.

Друзья-товарищи с парохода к моим опасениям отнеслись с пониманием.

– Так ты подлодку наколдуй, – посоветовал Вова из Ростова.

– Это как? Ты чё, серьезно?

– А то. А мы поможем. У тебя же как, «по щучьему велению»?

– Типа того.

– А раз типа того, то давай выдумывай. Щучье веление, оно на твое хотение полагается. Выдумывай, как и что, собственно, хочешь, а оно тебе сделается.

Собственно говоря, остальные тоже советовали по-разному. Самаркандец Файзулло посоветовал было обратить воду в пар, но потом вспомнил, что пароход, он ведь тоже в воде стоит. Архангелогородец Иван Беспалов, наоборот, предложил вымораживать воду, создавая своего рода ледяной коридор, по которому и двигаться. Говорил, они на Севере иногда так рыбу ловят.

Товарищ комиссар сдержал свое слово, ибо вызвал к себе двадцатого числа.

– Держи, Гарик, владей, – с этими словами он достал из чемодана и вручил мне красную книжицу с гербом Советского Союза. – Паспорт на твое имя. С сегодняшнего дня ты – полноправный гражданин Союза Советских Социалистических Республик, с чем тебя и поздравляю.

– Спасибо, тащ комиссар, оказанное мне доверие обязуюсь оправдать.

– Уже оправдываешь. Ты своей библиотекой сколько сил и средств нам сэкономил…

Сундуки с книжками, что мы с Дорой тогда вывезли из библиотеки покойного мэтра Фламеля, уже находились на борту парохода. За ними пришлось ездить мне лично, в компании Доры, товарища Никонова и обоих чекистов. Тед и Андромеда, увидев меня раньше срока и в странной компании, поначалу не поверили, но после содержательной беседы сменили гнев на милость и разрешение дали. Так что все наследство от старого алхимика перекочевало на борт «Ленина», и ту каюту, куда мы это сгрузили, товарищ комиссар сразу же и опечатал.

Итак, с двадцатого февраля сего года меня считают гражданином СССР. Паспорт гласит, что звать меня отныне полагается Черновым Игорем Владимировичем, год рождения поставили семьдесят седьмой, национальность – русский. Штампов о прописке пока что нет, так как на территории СССР я еще в этой истории не жил. Ну все, одна из главных целей достигнута, теперь еще подтвердить аттестат, и можно будет или в институт поступать, или в техникум, или еще куда.

Заодно, как тут же сообщил товарищ комиссар, мне задним числом присвоили сержанта госбезопасности, чтобы все по закону. Ни на что, сказали, особо это не повлияет, если решу жить мирной жизнью, то напишу бумагу «в запас».

Насчет системы высшего образования здесь мне, кстати, объяснили. Так, как это у нас было в прошлый раз, когда с университетской скамьи некоторые через год усаживались в кресло начальников, такого здесь не бывает. Тем же министром путей сообщения имеет право стать только тот, кто сам «на земле» поработал, то бишь с опытом машиниста, слесаря или диспетчера. Тот же, кто прямо с института да в правлении безвылазно просидел, «на землю», то бишь на пути, не выходя, тот выше начальника отдела не поднимется и реально чем-то командовать ему не дадут никогда. Образованием в стране Советов, соответственно, может управлять только тот, кто сам же хотя бы несколько лет отработал учителем, а здравоохранением – только тот, кто в своей карьере успел побывать лечащим врачом, участковым или специальным. А что, справедливо, меньше здесь будет таких руководителей, кто именно что только руками водить и умеет.

Двадцать третьего мы все собрались на борту «Ленина», чтобы отметить День Советской Армии и Флота. Хорошо погуляли, душевно, шашлык ели, вино пили, праздничный концерт посмотрели. Там же, на пароходе, и заночевали в итоге, чтобы бороде многогрешной меньше было соблазнов кого-то стырить.

На следующий день, продирая глаза и придерживая на шее гудящие головы, собрались-таки в Большом Зале. Так. Проверяем, все ли на месте. Сьюзен – здесь, слева от меня сидит. Дора – здесь, справа от меня. Света – тоже здесь, за учительским столом, меня увидела, опять подмигнула. Вчера тоже у нас была.

Вроде все из тех, кто тут еще остался. Сестрички-то Гринграсс обе на ридной Миланщине, до них теперь недобрый дедушка Дамблдор не дотянется. Сириус после Нового года сам куда-то сорвался, едва дождавшись возвращения из отпуска законной супруги и ее племянницы. Так что все точно на месте. Кого же выбрала борода многогрешная в качестве пленника?

За соседним столом, тем, где равенкловцы, неистовствовала Флёр.

– Габ’иэль! Вы не видели Габ’иэль?

– Дора, а кого она там так громко ищет? – спросил я.

– А, это к ней пару дней назад ее мелкая приехала погостить.

– Ясно, понятно. Чувствуется влияние бороды многогрешной, чтоб его…

– Ты о чем?

– Да о той задаче, что сегодня мне решать придется. Помнишь, я ж тебе говорил.

– Помню. Так ты хочешь сказать…

– Вот именно. Звони своему непосредственному начальству, что здесь похищение человека во всей красе.

Тем временем завтрак закончился, и мы все отправились на заплыв. По пути еще успел заскочить на борт, доложился товарищу комиссару. Вся наша честная компания собралась на палубе, откуда, с борта, было лучше видно, чем со старого причала.

Вся засада заключалась в том, что в прошлой жизни я никогда не увлекался дайвингом, даже нырять лишний раз и то не любил. Так в море поплескаться – еще куда ни шло, а нырять на глубину не нравилось. Здесь же, мало того что заплыв под воду, так еще и температура околонулевая, все ж не май месяц, а февраль. Прыгнешь в воду – через пятнадцать минут скрючишься, словно поросячье ухо, заиндевеешь, и никакие врачи не помогут. Читал я, что у фрицев в войну исследования проводили по этому поводу, так у них только тогда получалось отогревать летчика или моряка, если его укладывали в постель с двумя женщинами сразу. Но и то – если успевали вытащить из воды за пятнадцать минут, иначе все, не жилец. П…ц, как говорится, неизлечим.

Но делать что-то надо, вон, уже все на пирсе выстраиваются, одетые соответственно. Вейлочка Флёр в купальнике, хм, хм, посмотреть определенно есть на что, не был бы у нее так брезгливо вздернут носик. Третьего, ясное дело, нет, да и не будет больше.

Бэгман прочистил горло и сказал речь.

– Доброе утро, уважаемые слушатели! Сегодня мы с Вами присутствуем на выполнении Второй задачи Турнира Трех Волшебников!

Поднялись аплодисменты.

– К сожалению, – продолжал Бэгман. – В связи с тем, что представитель школы «Хогвартс», мистер Монтегю, не в состоянии принять участие из-за серьезной болезни, именуемой, по нашей информации, «ожабление», судейская коллегия приняла решение отстранить мистера Монтегю от участия в задаче и снять его с турнира!

Ну-ну, граждане, это только сейчас стало ясно? Слизеринец ведь стал жабой не только снаружи, но и внутри. Вся школа это поняла после того, как он за тем же завтраком, когда ожабился, почтовую сову языком схватил и проглотил тут же.

– Итак, все наши Чемпионы готовы ко Второй задаче, которая начнется по моему свистку. У них есть только час, чтобы найти то, что было у них отнято. Итак, раз, два… Три!

Свисток, и Флёр прыгнула в воду. Только я остался. Ну что ж, сымпровизируем, как всегда, по щучьему велению, по моему хотению…

Рядом плюхнулась на воду небольшая подводная лодка неизвестной конструкции, но маленьких размеров, как раз на одного или двоих. Залезаю внутрь, перед тем, как задраить люк, кинул взгляд на палубу «Ленина». Там среди прочих стоят Сьюзен, Дора и Света, машут руками.

Сел за пульт, оглядываюсь вокруг. Рубка наподобие пилотской кабины в самолете, переднее остекление, как на бомбардировщике, только стекло толстое. Штурвал, рычаги, приборы со стрелками… и пятнадцать коробок с надписью «Урожай» за креслом. Щука, щука, та еще приколистка.

Гляжу в смотровое окно, и перед тем, как погрузиться, замечаю, как Флёр выскакивает из воды, будто за ней гнался кто-то страшный. Так, один участник вне игры.

А как править-то на глубине, и не знаю! Как тот грузин из анекдота, «мащина купиль, права купиль, как ездит нэ купиль!» Что ж, придется прибегнуть к совету Ивана… Намораживаю коридор, достаточный, чтобы туда могла пролезть лодка. Лед толщиной метра так два, должен выдержать. Внутри коридора – воздух, это чтоб достать пропажу, не особо напрягаясь.

Двигаю лодку вперед. Сквозь стекло вижу, куда, собственно, меня несет. Стекло, похоже, зачарованное, ибо вижу все как своими глазами.

По гладкому ледяному коридору лодка заскользила, словно санки в бобслее. Хорошо, со всех сторон закрыта, и центр тяжести внизу, не перевернешься.

Так минут десять проскользил, пока, наконец, не выкатился в какой-то колхоз «Глубоководный олень», причем, судя по всему, на самый главный их майдан. В свете прожекторов все различалось очень четко. Большая статуя какого-то существа, напоминающего рыбу с руками вместо плавников. Сами местные обитатели, кстати, такие же, рыбы с руками, сходства с эротической картинкой из статьи «Русалки» в советской чародейской энциклопедии абсолютно никакого. Стало быть, такие красотки, как там нарисованы, только у нас на Руси и водятся.

К хвосту статуи оказались привязаны два человека. Одна из них, вижу по белокурым волосам, вейлочка, только значительно меньше Флёр, на вид ей годков так восемь, девять. А вот вторым оказался… Рон Уизли? С какого бы то перепугу? Э, там, наверху, мы так не договаривались!

Вылезаю, держа свой «калаш» наперевес, оглядываюсь по сторонам. Времени осталось двадцать минут. Что ж, если француженка не смогла вытащить свою сестру, придется за это дело браться мне, мелкая-то во всем этом деле действительно ни в чем не виновата. Почему именно ее? А кого прикажете вытаскивать – Рона, что ли? Я б еще понял, если бы какую-то из подруг моих припахали, но именно их я как раз старался уберечь.

Статуя с привязанными к ней заложниками стоит под толстым ледяным куполом. Охраны никакой, два патрульных рыбочеловека вмерзли в лед на периметре, а потому неопасны. Однако внутри камеры, у самого хвоста каменной статуи, расселся посреди большой лужи какой-то жирный субъект. Причем сидит с важной рожей, даже не думая нервничать.

– Однако, что тут делает бесхвостый сверху? Пришел взять пару уроков подводного плавания? – булькает мне он.

– Тут одного человечка вытащить надо. Родственники наверху будут сильно переживать.

– Мы их не любим, однако! Они называют меня скользкой болотной жабой, однако! Бесхвостые – нам не друзья, однако!

– Э, рыло! Ты, похоже, тут шаманом трудишься? А ну отдавай девчонку, и я пошел!

– Это не твоя бесхвостая, однако! Тебе приготовили кое-кого другого, однако!

– То не совсем человек. Видал на его шкуре бородавки и пятна?

– Какие бородавки, однако?

– Неужели у вас еще не знают? Наверху гуляет болезнь, превращающая людей в жаб. Вот этот вот кадр уже болеет.

– Так этот бесхвостый – он типа будет один из нас, однако?

– Вот именно. Так что давай договоримся, я тебе жабочеловека, ты мне девчонку. С ним делай, что хочешь, я с его начальством никаких дел не имею. Устраивает такой обмен?

– Устраивает, однако! Забирай вейлу, однако!

– Спасибо! – пока шаман не передумал, бегу и быстро отвязываю девчонку от статуи. Пять минут до срока. Лед тем временем стал предательски трещать, поэтому затаскиваю Габриэль, кажется, ее зовут так, внутрь, залезаю сам и задраиваю люк. Вовремя! Купол схлопнулся, вода захлестнула лодку. Рычаги на всплытие, воздух продуть до максимума!

Начинаем всплывать. Замигала лампочка топливных баков. Вот, щ…щука, даже в мелочах себе верна, горючки ровно на полдороги! Хорошо, топливо есть при себе!

Вскрываю первую подвернувшуюся коробку с надписью «Урожай», переключаю кран топливопровода, и начинаю выливать содержимое бутылок в горловину бака. Так, раз за разом, все пятнадцать коробок и вылил.

Тем временем глубиномер застыл на нуле, значит, всплыли успешно. Открываю люк, вылезаю. Не так уж и далеко от замка, однако, колхоз с подводными оленями находится. Вон он, замок, вон старый пирс, на котором столпились люди, а вон и пароход наш пришвартованный.

Малым ходом двигаю лодку к пароходу. Там уже шлюпку спустили, стрелу крана подают, зацепили трос, подняли на палубу.

– Ну ты молодчина, Гарик! – меня обступили друзья-товарищи. – Как ты только додумался?