Текст книги "Вован-дурак (СИ)"

Автор книги: Bobruin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Англичане и американцы разбирались с Японией до сорок восьмого года, а с Китаем они имеют геморрой и по сей день, ибо единой страны там нет, вместо нее несколько десятков мелкосамостийных правителей, относительный порядок лишь на севере, где коммунисты, и на юге, где Гоминьдан и «советники» от Великобритании и США. Между ними же прослойка из удельных князьков, каждый из которых с упоением воюет со всеми соседями.

Наши на Дальнем Востоке не ограничились освобождением Сахалина, Курил и Кореи. До кучи, пока шла война, успели высадиться на Хоккайдо и организовать там свой протекторат под названием «Республика Эдзо», каковой существует и поныне. Зато, пока американцы занимались Японией, им было не до Кореи, в итоге не было никакого разделения по 38-й параллели, а Ким Ир Сен сделал своей резиденцией Сеул.

Не было здесь и Хиросимы, поскольку в лаборатории Лос-Аламоса накануне передачи в войска первой бомбы «случайно» произошел взрыв, уничтоживший оба готовых боеприпаса. Вторично сделать собственное атомное оружие американцам удалось только в пятидесятом, но тогда они уже были не первыми. Когда же они, уже при Трумэне, сделали свою Бомбу, в тот же день ликовавшим американским генералам как снег на головы свалилось известие, что русские имеют свое «изделие РДС» уже три года как. Сенатор Маккарти скончался там же на месте от инфаркта.

Не удалось Штатам и заставить ракету летать. Сумрачный арийский гений Вернер фон Браун вполне предсказуемо попал в плен к нашим, после чего до самой смерти сидел в «шарашке» у товарища Берия, помогая нашему Сергею Палычу Королёву делать ракеты вплоть до баллистических. Спутник наши запустили в пятьдесят шестом, Гагарин полетел в шестьдесят первом, а в шестьдесят восьмом первая группа советских космонавтов успешно высадилась на Луну и вернулась обратно. У американцев же что-то относительно летающее появилось только в восемьдесят восьмом, но, к огорчению генералов, достать соцлагерь этой ракетой упорно не получается. Только Куба, так что толку с той Кубы, если ответ-то все равно прилетит из России? Фидель-то не преминет сообщить в Москву, что его обстреливают…

Американский космонавт на орбите до сих пор еще не побывал. У нас же давно и успешно крутится станция «Мир», а недавно стартовала и вторая, по проекту должная быть втрое больших размеров.

Товарищ Сталин руководил страной до пятьдесят шестого года, когда ушел в отставку по состоянию здоровья. Преемником на посту главы Советского правительства стал Косыгин, назначенный первым замом после смерти в пятьдесят пятом Берия. Верховный Совет в те годы возглавлял Киров, позже смененный Ждановым. Косыгин управлял страной до ухода в отставку в семьдесят шестом, передав пост Шелепину. После Шелепина правительство возглавлял Григорий Романов, в девяносто втором передавший пост Нурдовлату Назарбекову. Верховный Совет после Жданова с семьдесят шестого и до самой смерти возглавлял маршал Устинов. После смерти Устинова Советское государство возглавил Петр Миронович Машеров, находящийся у власти до сих пор.

Учебник был богато украшен фотографиями, и перед моими глазами вставали такие кадры, каких в прошлый раз быть не могло в принципе. Вот, к примеру, Буденный и Деникин – вместе, над картой польского фронта, Брест двадцатого. Или вот, Николай II, его дочь Анастасия и ее супруг товарищ Сталин, снято в Ливадии в двадцать пятом. Американские пролетарии, прибывшие во Владивосток и помогающие разгружать пароход, который привез станки с их бывшего завода, год тридцать первый. Маршал Рокоссовский, который во главе советской делегации подписывает Акт о капитуляции Германии, Кёльн сорок четвертого. Товарищ Сталин, жмущий руку Юрию Гагарину после возвращения того из космоса, апрель шестьдесят первого.

Короче, вывод я сделал такой. Родимой стороне в этом мире повезло намного больше. И, избежав многих ошибок, совершенных в моей истории, к завершению двадцатого столетия от Рождества Христова Советский Союз подходит намного более сильным и жизнеспособным, чем в прошлый раз. Искренне надеюсь, что у наших все получится.

[80] Аналог генеральских званий для сотрудников органов государственной безопасности, существовавший в реальной истории с 1935 по 1943 годы. В описываемом варианте развития событий специальные звания для сотрудников ГБ упразднены не были, и к 1994 году существуют в таком варианте: до полковника ГБ включительно соответствуют общевойсковым, званию «генерал-майор» соответствует «комиссар ГБ III ранга», званию «генерал-лейтенант» – «комиссар ГБ II ранга, званию «генерал-полковник» – «комиссар ГБ I ранга», званию «Маршал Советского Союза» – «Генеральный комиссар государственной безопасности Советского Союза».

====== Глава двадцатая. Так на какой Алькоголь теперь править? ======

Отпусти мне, батюшка, грехи,

Знаю, у меня их очень много.

Выслушай, прошу, и помоги,

Я хочу покаяться пред Богом.

Не тая, всю правду расскажу,

Исповедь мою, прошу, послушай,

На алтарь тебе я положу

Свою искалеченную душу…

Михаил Круг «Исповедь»

Неделя прошла в учебе и визитах на «Ленин» на тренировки. Показал Никонову и Кирюхину свой арсенал из пяти стволов, включая один пулемет, после чего и пострелять довелось, пока что по бутылкам. Советские студиозусы взялись целью как следует меня поднатаскать, особенно усердствовал Леха Удальцов, которого натаскивали огневой подготовке в Рязани и по методикам ВДВ.

Во вторник написали Сириусу, где я рассказал об открытии турнира, визите советской делегации и как меня самого, не разу не подходившего к кубку, неожиданно избрали представителем этой самой делегации. Спросил совета, как и что теперь делать, раз уж не получилось отвертеться.

Письмо от Сириуса прилетело вечером в среду. Бродяга прислал пространный текст, где, в числе прочего, говорилось:

«…Если не получилось отвертеться и ты теперь чемпион от русских, так попробуй войти к ним в доверие, чтобы летом провести у них каникулы. С Энди и Тедом я поговорю, возможно, ближе к концу турнира приедем к вам и сами. Говоришь, большой пароход? Это хорошо, места в случае чего нам всем хватит.

По поводу участия в турнире. Крауч действительно слепой как крот, если не увидел подвоха в твоей просьбе. От этого и отталкивайся, одобряю. Найди у русских чего-то посерьезнее, чем твой пулемет, может понадобиться…»

В четверг на причал прямо возле трапа сел вертолет серо-голубого цвета и с красной звездой на боку, по виду узнал военно-морской Ка-27. С трапа на трап перепрыгнул некий персонаж в штатском, но кто это был, мои советские товарищи не знали. Вертолет, конечно же, тут же снялся с места и улетел куда-то на восток.

В пятницу было не до выяснений тайн, ибо как раз тогда меня сорвали с последнего урока на так называемую «проверку волшебных палочек». Третьекурсник по имени Колин Криви с Гриффиндора приперся прямо к нам на урок, коим в тот день была трансфигурация, и передал, что моего присутствия сильно ждут. Печально вздохнув, мадам МакГонагалл была вынуждена меня отпустить, сказав, что домашнее задание я узнаю потом от Сьюзен.

Поднимаемся в кабинет, там уже остальные чемпионы сидят, оскалившийся петух Монтегю и вейлочка Флёр, при моем появлении пробормотавшая что-то наподобие «рюс мюжик». Да-да, мадмуазель, ватники мы, и пора бы это уже кое-кому понять.

Там же присутствовал и знакомый по церемонии открытия мистер Бэгман, беседовавший с незнакомой дамой в лиловом наряде. Хотя почему «незнакомой», судя по книжкам, это та самая скандальная журналистка Рита Скитер, умеющая превращаться в жука и посредством этого здорово попортить кровь любому, кто окажется у нее на прицеле. Будем надеяться, что на борту «Ленина» окажется достаточно дихлофоса, чтобы свести энтомологическую угрозу к нулю.

– А вот и чемпион от русских! – заметил меня Бэгман. – Что ж, теперь все в сборе. Не нужно беспокоиться, это всего лишь церемония проверки волшебных палочек. Остальные судьи вот-вот прибудут.

– Простите, мистер Бэгман, а для чего нужно их проверять?

– Нам нужно убедиться, что ваши палочки находятся в полном рабочем порядке, чтобы никаких проблем, понимаешь, ведь они – ваши самые важные инструменты при исполнении ожидающих вас заданий, – ответил мистер Бэгман, словно сам прошел не одну такую проверку. – Эксперт сейчас наверху, с Дамблдором. А потом будет небольшая фотосъёмка. Позвольте Вам представить мисс Риту Скитер, – он показал на эту самую мадам в лиловом балахоне. – Она готовит небольшой материал о турнире для «Ежедневного пророка»…

– Ну, может быть, и не совсем небольшой, – улыбнулась мадам Скитер. Н-да, а улыбочка-то как у засиженного зэка, во все тридцать два золотых зуба. Не удивлюсь, если на пальцах под надетыми перстнями татуированные скрываются.

– Не могла бы я поговорить с Гарри, пока не начали? – сказала она. – Самый юный из чемпионов, знаешь ли, чтобы подбавить красок?

– Конечно! – воскликнул Бэгман. – Если только Гарри не возражает.

– А он, представьте себе, очень даже возражает, – отвечаю я, улучив момент, пока не схватили да не уволокли против воли.

– Но почему? – удивляется мгновенно проснувшаяся Скитер. – Ты не хочешь, чтобы я о тебе написала? Но это же большая честь, попасть на страницы газеты! Люди дерутся за право дать мне интервью!

– Пусть они делают, что им будет угодно, а вот лично мне ваша публичность и внимание читателей газет нужна примерно так же, как лягушке зонтик. Вы меня не трогаете, я вас никогда не видел.

– Впервые вижу таких людей! – широко распахнула глаза мадам Скитер. – Впервые слышу, чтобы людей вообще не интересовала возможность показаться на публике! Гарри, ты не болен? Ты подумай еще раз…

– Футуц кизда мэти, думнэ дзоу мэти, мамиллорэ йоши дутэ-н пуло! Ынкиде-ць ботул, рэпчигэ рэпэноасэ! Ту ши пе чел морт ыл скоць дин рэбдэрь! Ыць дэжгьок рытул, хыркэ бэтрынэ! Ыць скот балкыжий, вакэ ынкэлцатэ! Сэ те футэ кыний, момицэ крэкэнатэ! Футэ-о дин гарэ! [81] – прервал я тираду журналистки. Эффект от моей отповеди оказался ошеломляющим, мадам Скитер сдуло с места, прокатило по полу и изорвало в клочья все ее бумаги.

– Не х…хочешь – не н…надо, так бы с…сразу и с…сказал… – кряхтя и отплевываясь, поднялась с пола мадам Скитер. – С т…тобой оп…пасно св…вязываться, – простонала она, убедившись, что ее рабочий инструмент, то бишь перо ядовито-зеленого цвета, сломано в трех местах и завязано в узел. Не говоря больше ни слова, мадам Скитер покинула помещение.

– Что ж, – печально вздохнул Бэгман. – С репортажем вышла досадная неудача… О! Кажется, у нас гости! – вдруг воскликнул он, моментально повеселев. Видимо, было с чего, в комнату один за другим вошли Дамблдор, мадам Максим и товарищ Никонов, а за ними – непонятный старикан с бесцветными глазами.

– Разрешите представить Вам мистера Олливандера, – объявил Дамблдор, занимая место за судейским столом. – Он проверит ваши волшебные палочки, чтобы убедиться, что они в рабочем состоянии.

Так-так-так, вот и палочных дел мастер, встречи с которым я благополучно избежал три года назад. ВП у меня трофейная, и в тех редких случаях, когда я ее применял, не подводила.

– Мадмуазель Делакур, не могли бы Вы подойти первой, пожалуйста? – попросил Олливандер.

Красотка Флёр скользнула к палочных дел мастеру, протягивая свою палочку.

– Хм, хм, – сказал он, повертев рабочий инструмент француженки в длинных пальцах. – Такого я давно не видел. Розовое дерево, девять дюймов, а сердцевина…

– Волос с головы вейлы, ma grand-mère [82] – прощебетала вейлочка. Так-так, голосок у нее вполне себе приятен, когда не злится на неких присутствующих здесь ватников. Остальные, физические, достоинства упоминать лишний раз не буду, и так французская школьная форма их более чем подчеркивает. Хотя… на мой предвзятый вкус, у Доры ничуть не хуже…

– Да, – прошептал Олливандер. – Я никогда не пользовался волосами вейл, из них получаются слишком норовистые палочки. Хотя… кому как нравится… Орхидеус! – вдруг сказал мистер Олливандер.

Из палочки Флёр вырвался букет цветов. Вот оно как, а я по старинке тогда колдовал, по-русски с грузынским акцентом. Впрочем, и так ведь сработало…

– Очень хорошо, Ваша палочка в полном рабочем состоянии, – сказал Олливандер, подавая француженке цветы и палочку. – Благодарю Вас, мадмуазель Делакур. Теперь Вы, мистер Поттер, прошу Вас… и при всем уважении, я упорно не могу припомнить встречи с Вами лично… кажется, Вы так и не пришли в мой магазин…

Подхожу, протягиваю ВП. Взяв ее из моих рук, палочных дел мастер несказанно удивился.

– Где же Вы взяли эту палочку? Двенадцать дюймов, очень древнее дерево бузины, сердцевину не могу определить даже я… Что ж, это еще одна загадка, на которую не найти ответа…

Выстрелив из палочки фонтаном вина, Олливандер вернул ее мне.

– Теперь Вы, мистер Монтегю.

Слизеринский петушок, не обращавший на Флёр практически никакого внимания, вразвалочку прошел к мастеру.

– Ага, мистер Монтегю, это одна из моих, – палочных дел мастер повертел в руках петушиную ВП. – Одиннадцать дюймов, осина, внутри толченые зубы валлийского зеленого дракона. В прекрасном состоянии. Авис! – по взмаху ВП из палочки вырвалась стайка птичек размером меньше воробья, вылетели из комнаты и исчезли.

– Благодарю Вас, мистер Монтегю, – Олливандер вернул палочку слизеринцу, после чего распрощался с нами. Отпустил нас и Дамблдор.

– Где ты так ругаться научился? – спросил меня товарищ Никонов. – Не Михай ли подучил? У нас на пароходе только Михай Романеску так умеет, потому что из-под Кишинёва. А то я как услышал из-за двери, как кто-то кого-то по-молдавски поливает, так и подумал…

– Нет, Степан Григорьич, это меня еще отец мой научил. Он в Молдавии был когда-то. Поливал же я местную журналистку, которая всё меня на беседу разговорить хотела. Только беда для нее была в том, что этого не хотел я сам.

– И правильно, нечего ей лезть, где ей не рады.

– Не знаете Вы капиталистических журналистов, Степан Григорьич. Если ей чего занадобится, так пролезет куда угодно. Дихлофосом травить надо будет.

– Не вопрос, и потравим еще, – улыбнулся товарищ Никонов. – Ладно, Гарик, иди ужинать, завтра за тобой зайдут, вроде еще Николай Палыч с тобой побеседовать хотел.

– Ну как? – с ходу спросила меня Сьюзен, как только я уселся за стол.

– Проверили, чё. Не нашли ничего, и на том спасибо. У вас-то что было?

– Ох, Гарри, МакГонагалл в своем стиле. Задала очередное сочинение на полтора свитка.

– Вот моралистка чертова, – нахмурился я. – На хрена ей эти сочинения, все равно эту белиберду никто не читает.

– Это еще не все, – поддержала Дафна. – Когда ты ушел, она опять закатила очередную лекцию о важности грядущих экзаменов.

– Ага, а до них еще больше года.

– Вот именно, Гарри, так только Грейнджер учиться может.

– Успокойтесь, девчата. С Гермионы мы брать пример не будем. Если так учиться, то крыша поедет. Даст Бог, и без этих мудрых советов сдадим как-нибудь.

После ужина, однако, мне опять сказали, что слоны идут на север. Что ж, снова идем в гости к товарищу майору.

В каюте особиста присутствовал тот самый персонаж в штатском. Представляюсь.

– Слышали мы про тебя, Гарик Вованыч, – отвечает тот. – Комиссар государственной безопасности третьего ранга Гаврилов Андрей Геннадьевич. Твоим делом, попадалец, Москва заинтересовалась. Вот по твою душу и прислали. Присаживайся, беседовать мы долго будем.

– Про что, тащ комиссар?

– Про все. Я тут уже имею некоторое представление из протокола, что товарищ майор предоставил, откуда ты такой красивый к нам нагрянул. Теперь хочу услышать лично и в подробностях.

Ничего не попишешь, пришлось рассказывать свою историю по второму разу. А в конце добавил:

– В мое время, тащ комиссар, в литературе был весьма популярен жанр так называемой «альтернативной истории», то есть авторы книг пытались представить, как бы пошло развитие событий, если бы на определенном этапе что-то пошло не так. Ну вот, к примеру, Колумб попал в шторм, из которого не вышел, и самое бесполезное открытие эпохи совершил другой человек. Или, например, конфедератам удалось отстоять свою свободу в американской гражданской. Но чаще всего переигрывали четыре события: русско-японскую войну, революцию семнадцатого года, Великую Отечественную и события восьмидесятых-девяностых. Причем, хотел бы заметить, такой жанр был популярен в основном у нас, на Западе переигровкой истории не занимались.

– Хоть и говорят, что «история не терпит сослагательного наклонения», но у нас в конторе с ними не согласны, – ответил товарищ Гаврилов. – И теперь я только еще больше в этом убедился. Насколько я понял, у вас после революции все пошло куда-то не туда. Для начала Троцкий и его однопартийцы выжили все, вместо того, чтоб сгинуть под Тверью в крушении. Потом у вас, естественно, с ними цацкались, а потом вылавливали их, аж до тридцать седьмого, в то время как у нас с ними разобрались окончательно десятью годами ранее. Да-да, кстати, у нас Троцкого большевиком не считают, ибо по факту он им и не был.

– Удивительно слышать, тащ комиссар. В мое время его считали еще большим коммунистом, чем товарища Сталина. А последнего кто только не шельмовал.

– Потому и шельмовали, что слишком у вас троцкизм успел укорениться. А в результате что? Коминтерн? Подготовка мировой революции за русский счет? И из-за этого капиталистический кризис у вас тоже практически провалили, ибо не купили и половины заводов, что достались нам. Куда золото дели, на мировую революцию, что ль, профукали? В Гражданскую откуда-то Тухачевский возник, которого у нас еще в восемнадцатом рассчитали за разложение подчиненных частей и неспособность к командованию, а в итоге дело под Варшавой завалено и вместо Мазовецкой республики у вас откатились назад почти до Минска. А потом чем дальше в лес, тем больше дров. Мало того, что у вас товарища Сталина не стало на восемь лет раньше, чем у нас, так еще потом Хрущев объявился, у нас пропавший без вести осенью сорок первого при обороне Киева. Киев мы, кстати, так и не сдали, маршал Буденный все население города под ружье поставил, но немца на улицы не пропустил.

– Отрадно слышать. В моей истории накануне попадания моего Киев стал оплотом фашистов-бандеровцев, причем даже не скажешь, где их больше было, в Киеве или во Львове. Про фашистский переворот весны четырнадцатого вы тоже уже знаете. Сейчас в Лондоне так скачут, как там скакали.

– Знаю, и удивляюсь, что за предатели у вас там водились во власти. По нашему закону там бы каждого второго по высшей мере оформили. Если не каждого первого.

– Потому и водились, что как товарища Сталина не стало, так чиновная сволота тут же принялась под себя законы переписывать. Поначалу с опаской, но как Хрущ на двадцатом съезде принялся «развенчивать культ личности», как это тогда именовалось, так и пошло, и поехало. Довели до того, что КГБ не имел права вести разработку партийных чинуш уровнем выше секретаря горкома. Соответственно, все то, что гражданин творил противозаконного, оставалось без наказания…

– Так это же прямая государственная измена! – взвился товарищ комиссар. – Чем они у вас там думали?

– Думали, видимо, что все равно, мол, к коммунизму идем, а социализм развитой уже построили, так надзор можно и ослабить.

– Му… их имя, – подытожил чекист. – Самое жирное ворье, и фактически безнаказанно воровало. Я бы понял, если бы мелкую сошку из-под надзора вывели, на низком уровне все равно особого вреда нет, а вот всех этих председателей, депутатов да министров – за этими же глаз да глаз нужен! Или урок царской поры ничему их не научил? Тогда ж тоже жандармов за руки хватали, великих князей разрабатывать не давали. На том и погорели в семнадцатом году. А здесь-то что в итоге было? Подозреваю, что нечто похожее.

– Так и было, тащ комиссар, Вы совершенно правы. В итоге Советская власть кончилась в девяносто первом на Горбачеве и Ельцине, а последующие «слуги народа», мать их, за редким исключением больше о собственном кошельке думали да о счете в заграничном банке, чем о благе народном. Фамилии их всех, кто навскидку вспомнился, кто на слуху был, я в протоколе перечислил, да у вас и так тут с ними, как я по газетам помню, обошлись как с предателями и врагами народа, кем они, в сущности, и были. А вот куда Ельцин делся, я так и не понял, среди повешенных его не было.

– Потому что он в восемьдесят третьем, уже в Москве работая, в аварию попал, в его «Волгу» трамвай въехал на перекрестке, и – всмятку.

– Легко отделался. Иначе по соседству с Горбачевым висел бы, у нас его в народе после девяносто первого, а особенно после девяносто третьего, хорошо запомнили. «Борис-козел» – это еще одно из самых цензурных прозвищ, а иные прочие и вовсе на заборе писать надо…

– Что есть, то есть, – усмехнулся комиссар. – Что хоть про нас тут говорят?

– Всякое говорят, тащ комиссар. В основном, что «злые русские пришли, будут всех в свое КГБ на допрос таскать». Про меня тоже говорят, что-де «попался Поттер в лапы КГБ, теперь его сдадут в ГУЛАГ, где научат пить водку». Боятся вас англичане, тащ комиссар, хуже гнева Господня.

– Правильно боятся, – ответил комиссар. – Пусть знают, что неприкосновенных у них на острове для нас нет, любого прикоснем, если понадобится. Где-то здесь еще Шимпанадзе прячется от правосудия.

– Ага, ага, он в нашем мире как добрался до министерского поста, так янкесам Берингово море сдал почти сразу. А потом возглавил самостийную Грузию, вполне демократически свергнув предшественника, но потом сам был столь же демократично свергнут преемником.

– У нас и без этого он столько нагрешил, что на виселицу хватит…

Речь товарища комиссара была прервана стуком в дверь.

– Войдите! – сказал чекист.

В каюту вошла молодая девушка, в которой я с превеликим удивлением узнал… собственную учительницу нумерологии мадмуазель Вектор!

– У вас продается славянский шкаф? – на очень хорошем русском сказала она. А ведь не видит меня пока, хоть и недалеко я сижу.

– Шкафа нет, осталась только никелированная кровать, – ответил товарищ комиссар.

– С тумбочкой?

– С тумбочкой.

– Товарищ комиссар, разрешите доложить… Гарри, это ты? – только теперь она меня заметила. – Что ты тут делаешь? – все так же по-русски спросила она.

– Советуюсь с шефом, – по-русски же ответил я, на что товарищ комиссар, слегка усмехнувшись, согласно кивнул головой. – А вот Вы что тут делаете, мадмуазель Вектор… или ТОВАРИЩ Вектор?

– Позволь, Гарик Вованыч, представить тебе нашего агента в твоей школе, лейтенанта госбезопасности Светлану Грищенко, действующую под псевдонимом «Септима Вектор», – объявил товарищ комиссар.

– Очень приятно… но КАК?

– Взаимно, и для своих, пока не на учебе, на «ты» и просто Света, – улыбается Септима… то бишь Светлана. – А попала я сюда после института, сразу сюда и отправили. Пять лет уже здесь, только на каникулах дома и бываю. Я же из Ленинграда…

– Дело все в том, Гарик Вованыч, – перебил товарищ комиссар. – Что ты, сам не зная того, вляпался еще в одну историю. Твой этот директор, Альбус Дамблдор, у нас тоже в подследственных ходит, пусть и заочно пока. Больше ничего сказать не могу, но дело было на контроле еще у самого товарища Берия.

– Ого, ничего себе, – удивился я. – Это для меня новость.

– А вот для нас – нет. Кстати, то, что ты его три года назад в дурку оформлял, мы от Светы же и узнали.

– Как только ты мне свою палочку показал, то есть, как ты ее называешь, ВП, я сразу поняла, что что-то не так, – подтвердила Света. – А потом еще оказалось, что Дамблдор в психушке успел побывать. Лично для меня сложить два и два труда не составило. Это ты Дамблдора или МакГонагалл можешь за нос водить, они про наш мир ничего не знают, а я-то ЛГУ [82] заканчивала, причем с красным дипломом.

– Света мне тут уже рассказала, что ты, Гарик Вованыч, по вечерам песни русские под гитару поешь, причем такие, какие здесь никто не знает. Откуда взял? – поинтересовался комиссар.

– Оттуда.

– Ясно. Чтоб завтра мне предоставил тексты всего того, что знаешь или уже тут спел, плюс к тому укажи, кто пел все это там. А мы тут почитаем.

– Есть, тащ комиссар!

– Коли есть, так слава и честь. Иди, поэт-песенник, Света тебя проведет. Завтра вызовем. Только учти, даже своим подругам про то, кто есть ты и кто есть Света до моего личного разрешения – ни слова. Свободен!

– Как же тебя угораздило сюда попасть? – спросила меня Света, пока шли с парохода в замок.

– Как обычно на Руси, по пьянке. Выпил, отключился, просыпаюсь уже здесь.

– Что ж ты раньше-то молчал?

– Так никто и не спрашивал.

– Значит, ты, когда я тебя встретила…

– Уже был тут. А теперь представь. Мне на момент попадания под тридцатник был, и так вот попасть, с перепою в тушке одиннадцатилетнего шкета оказаться, да еще и за две тыщи с гаком верст от родного дома. Вот три года уже так и маюсь.

– Да уж, опыт тот еще, – улыбнулась Света. – Но у тебя неплохо получается.

– Жить захочешь – не так раскорячишься…

За вечер попытался вспомнить все те песни, что я знал наизусть и какие пел для своих друзей. Записал, после чего натурально отваливалась рука, а на следующий день отнес товарищу Гаврилову.

– Ага, принес, поэт? – оживился комиссар, когда увидел пачку листов с текстами. – Ну-ка, ну-ка, что тут… Ого! И «ДДТ», и «Любэ», и Розенбаум, всех упомянул! Даже предполагаемый год выхода поставил.

– Так я ж все эти песни наизусть тогда же и выучивал, как они выходили. Что-то в записи слушал, что-то на концертах. Если можно, так предложил бы дать тому же Расторгуеву тексты его же песен, он их в прошлый раз хорошо исполнял, не вижу смысла менять. А если кто чего еще из них не спел – так не хлебом единым… еще песен напишут.

– Это в Москве будут решать. Твои записи перешлю туда, как ответят – позову.

– Спасибо, тащ комиссар. Если есть возможность, можно у меня из головы примерный мотив скачать, чтобы было хоть какое-то понятие, как эти песни звучали.

– Конечно, можно. Вот, держи, – чекист протянул мне некое устройство, больше всего похожее на кассетный магнитофон. – Это наподобие используемых здесь так называемых «омутов памяти», только более современная модель нашего производства. Я сейчас включу запись, а тебе надо будет четко подумать, какую песню ты хочешь туда записать, и она запишется. Кассеты перешлю в Москву вместе с текстами, а там уже разберутся.

Записывали мы целый день, и, когда все кассеты кончились, товарищ комиссар был весьма доволен.

– За столь весомый вклад в развитие советской культуры тебе могли бы и Ленинскую премию выписать, будь ты собственно автором всего этого.

– Оно мне надо, тащ комиссар? Нужна мне вся эта публичность, как ежу футболка.

– Правильно, наш человек. Кстати, думай пока над деталями своей биографии, как ты у нас в Союзе будешь себя называть. Сам понимаешь, если про настоящее свое имя и происхождение скажешь, кому не положено, так у нас же и окажешься, только в ином качестве. Кстати, с Днем Октябрьской Революции тебя, наверное, и забыл уже, что за день такой.

– Почему забыл? Просто у нас не то чтобы сильно этот праздник праздновали последнее время, помните, что я Вам говорил. Где-то после девяносто первого отменили сразу, тем же прибалтам любое упоминание о коммунизме было как серпом по яйцам, где-то, как в Белоруссии, продолжали отмечать, как и было, в России вместо седьмого праздник сделали четвертого, под что подвели годовщину изгнания поляков из Москвы.

– Вот как, значит, завернули.

– Так народ все равно седьмого числа праздновал. Как и День Победы девятого мая. У нас, в отличие от загнивающей Европы, хорошо помнили, кто и как немца остановил. И парады каждый год проводили, даже несмотря на перемену власти. Впрочем, под конец до российского руководства дошло, что на западе друзей нет, есть только враги.

– А у них что? Вместо парадов Победы, то есть?

– А у них вместо парадов Победы проводились парады петухов. И воинствующая петушня там считалась главным достоинством так называемого «дэмократического» общества.

– Так им же под нарами место, петухам этим! – не выдержал товарищ комиссар.

– Ясен пень, что под нарами, и есть им полагается дырявой ложкой… я тут этот обычай тоже с успехом внедряю, вон, Света подтвердит.

– Она и подтвердила. Когда всем студиозусам одного из факультетов, где по странному совпадению учится большинство отпрысков родовитой аристократии, неизвестные перед завтраком просверлили дырки во всех ложках и всех тарелках. Ничего не напоминает?

– Все справедливо, тащ комиссар, ежели кто много кукарекает не по делу, так пусть и сидит под нарами. И аристократическое происхождение тут роли не играет, читал я во времена оны, что как раз среди британских лордов петушня была скорее нормой, чем исключением.

– Они и здесь ничуть не лучше, – буркнул комиссар. – Насилуют, унижают, избивают сплошь и рядом, беспредельщики, мать их… По нашему закону они бы лет так по двадцать каждый получил железно, а кто-то и на вышак бы нарвался.

– Кое-кто и нарывается, о печальной участи неких Северуса Снейпа, Гилдероя Локхарта и Питера Петтигрю должны были Вам сообщить.

– Знаем про таких. Молодец, Гарик Вованыч, не трусишь! Наш человек! Только вот троих ты убрал, а остальные?

– А остальные, если не оторвут рабочий орган от стула, то через год, максимум два, получат на свои головы очередную резню. Причем аристократы будут в большинстве своем среди тех, кто придет резать.

– Ясно. Мразь везде одинакова.

– О чем и речь, тащ комиссар. Только у нас в России родовитых дворян, бояр и прочих дармоедов в основной массе своей свели под ноль в семнадцатом году, а товарищ Сталин оказался абсолютно прав, что так называемую «элиту» нужно периодически чистить. В моей прежней истории чистки прекратились после пятьдесят третьего, как Вождя не стало, и в итоге этих «элитариев», мать их, расплодилось столько, что страна их не выдержала. А на ее обломках «элиты» развелось еще больше. Потому и сидели вечно в заднице. Анекдот в свое время у нас ходил, рассказать?

– Ну, давай.

– Спрашивают у армянского радио: «Почему из продажи исчезли пыжиковые шапки?» Ответ: «Потому что олени размножаются в арифметической прогрессии, а партийная номенклатура – в геометрической. Отстрел же последней не производился с пятьдесят третьего года».

– Зрели в корень, – отсмеявшись, сказал товарищ Гаврилов. – Так что ты предлагаешь применительно к текущему моменту?

– Если быть честным, то судьба БРИТАНСКОЙ аристократии меня не волнует совершенно. Всех этих благородных лордов и сэров можно с чистой совестью пускать в расход. Количество дворянских семей, которые будут за наших, можно сосчитать по пальцам, сапог не снимая, и всех их со чады и домочадцы, как говорится, можно вывезти из страны, вон, на борту «Ленина». Оставшиеся места раздать выходцам из простого народа, кто не побоится ехать в Россию и жить честным трудом, не кормя при этом благородных мерзавцев.