Текст книги "Вован-дурак (СИ)"

Автор книги: Bobruin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

– Ой, тоже нет, – зарделась Сьюзен. – Мне тетя сказала, что забирает меня с собой на море. Как каникулы начнутся, так и уедем. Сириус нас отпустил, а сам будет какие-то вопросы решать.

– Ясно, понятно… – озадаченно почесал башку я. – Хорошего отдыха, девчата, буду тогда что-то думать, кого бы позвать…

Что ж, делать нечего, пришлось на следующий день Дору ловить.

– Дора, привет! – крикнул я ей.

– О, Гарри, приветик! – обрадовалась она. – Чего такой грустный?

– Да вот, вопрос один мучает, – и я изложил ей ситуацию.

– Так ты говоришь, никто из девчонок не пойдет? – удивилась Дора. – Хм, это уже что-то новое.

– А ты сама не хотела бы сходить? Если ты так не любишь официоз, то даю вводную: есть мнение, что можно во время Бала провернуть еще одну грандиозную пакость.

– Какую? – учуявшую запах смачных розыгрышей Дору было не остановить. – Ну-ка, колись, что удумал?

– А вот что… – я прошептал ей на ухо, как именно я вознамерился превратить Рождественский Бал Хогвартса в подобие дискотек или рок-концертов, которые были хорошо известны мне.

– Ну, Гарри, ты определенно знаешь, что мне предложить! От такого приглашения я отказаться просто не могу! – засияла Дора, прическа которой блеснула синевой. – Тогда я в деле, и вместе мы поставим эту школу на уши! Короче, составляй список музыки, а там посмотрим!

Вот так, неожиданно легко, решилась проблема с балом и моим в нем участием.

По мере приближения Бала, разговоры о нем ходили по школе все чаще и чаще. Среди девчачьей части обитателей Хогвартса участились разговоры и пересуды по поводу того, с кем пойти и что надеть на танцы. Хлопцы думали, кого пригласить.

Меня, кстати, позвать на бал пытались вполне активно. Наиболее настойчивой были небезызвестная уже Джинни Уизли, которую в итоге пришлось посылать по-русски матерно, чтобы отстала с гарантией, да еще и пригрозить лично отволочь за шиворот в КГБ. Упоминание о грозной Конторе подействовало, и больше о мелкой Уизли я не слышал до самого окончания каникул. Второй из желающих оказалась Гермиона Грейнджер, правозащитный задор которой с течением времени только прогрессировал. Так что никто в школе не удивился, когда и Гермионе пришлось пойти туда же, куда и Джинни. Советские приятели были мной предупреждены все до единого, и поэтому я мог быть точно уверен, что этих двух не попытается пригласить никто.

По поводу двух отказов подряд начали злорадствовать, вот, мол, Поттер чудит, лучшую ученицу послал куда подалее, какая ж ему нужна. Особенно злорадствовали, конечно же, слизеринцы, тут же начавшие распространять обо мне всякую гадость. Что ж, никакое добро не останется безнаказанным… и самый крикливый из них, а именно Монтегю, по «неизвестным» причинам прямо посреди очередного завтрака превратился в огромную пятнистую жабу величиной с порося. А у многих остальных его однокурсников, к их ужасу, также проступили такие же симптомы вроде вылезания на коже пятен и бородавок.

Для отвлечения внимания пришлось прибегнуть к знакомому по прошлой жизни методу под названием «вбросить срач». Через Фреда и Джорджа запустил по школе слух, что случившееся – симптомы нового заболевания, называющегося «ожабление» и поражающего только чистокровных, причем исключительно тех, кто выставляет свою древность и благородство напоказ.

Вброс удался. Срач поднялся по-настоящему крупный, сплетникам и сплетницам со всех факультетов хватило пищи до самого того Бала. Нейтральные факультеты принялись усиленно открещиваться от своей чистокровности. От слизеринцев начали шарахаться, словно от чумы. А от меня наконец-то отстали.

Под конец, в последние дни семестра, никто в школе ни о чем другом, кроме Бала и танцев, и не думал. Даже преподаватели в конце концов смирились и оставили нас в покое. Среди таких был, к примеру, Флитвик, преподаватель заклинаний, переставший задавать нам что-то на дом сразу после объявления о танцах, или Света в обличье мадмуазель Вектор, которая быстро приняла у всех зачет за семестр, после чего объявила все оставшиеся до Нового года занятия факультативными. Однако, такими сговорчивыми были не все, суровую мадам МакГонагалл можно было пронять только таранным ударом того же «Ленина», ибо домашние задания по трансфигурации сыпались как зерно из дырявого мешка до самых каникул. Не отставал и ложный Грюм, разоблачить которого упорно не получалось, а своей «ПОСТОЯННОЙ БДИТЕЛЬНОСТЬЮ» он еще не раз выносил всем нам мозг.

По поводу вспыхнувшей в школе эпидемии ожабления поднялась нешуточная паника. Спрос на косметические чары вырос в несколько десятков раз, Флитвик устал объяснять, что бесконечно жабью морду скрывать не получится. Но озабоченных своим внешним видом слизеринцев сие не волновало, и аристократические отпрыски уже за три дня до каникул стали бронировать места в поезде домой – лечиться. О каких-либо планах на Бал применительно к ним после этого можно было даже и не говорить.

Само мероприятие, впрочем, отменять не стали. Ожабилось всего десятка так полтора студиозусов, остальные остались нормальными. Так что, как заявил Дамблдор, «даже несмотря на столь прискорбные события, это не повлияет на то, что Рождественский Бал состоится». Что ж, ждем, ждем…

[88] Александр Розенбаум «Размышления на прогулке» (сл.и муз. А.Я.Розенбаум)

[89] Взято из фильма «Кин-дза-дза!»

====== Глава двадцать третья. А любовь, она там... ======

Расскажи, Снегурочка, где была,

Расскажи-ка, милая, как дела?

За тобою бегала, Дед Мороз,

Пролила немало я горьких слез!

А ну-ка, давай-ка,

Плясать выходи!

Нет, Дед Мороз, нет, Дед Мороз,

Нет, Дед Мороз, погоди!

Песенка из мультфильма «Ну, погоди!»

Девятнадцатого числа начались каникулы, и Дафна с Асторией покинули замок, отправившись с родителями на отдых. Сьюзен тоже уехала, и я проводил их всех на вокзал. Они из всех обитателей нашего факультета оказались единственными, кто о проблеме Бала не беспокоился вообще, отказавшись приходить сразу и наотрез. Что ж, хоть кому-то повезло. Мне же пришлось оповещать Андромеду и Теда о том, что я вынужденно остаюсь в замке на все каникулы. Сделал я это вскоре после того, как мадам Спраут объявила о танцах и моем принудительном в них участии, и старшие Тонксы все поняли, на всякий случай сказав Доре не спускать с меня глаз. В курсе проблемы был и Сириус, который, встретив на вокзале Сьюзен, сдал ее на руки Амелии, после чего проводил в отпуск, а сам остался дома стоять на шухере.

Когда же мы освободились от уроков, на меня с удвоенной энергией насела Света, взявшаяся целью за оставшуюся до Рождества неделю научить меня более-менее сносно танцевать так, как здесь принято. Заодно, как я подозревал, еще и с тем, чтобы ближе со мной познакомиться. Жила она дома, как выяснилось, на Петроградской стороне, и мы часто после занятий беседовали о далекой Родине. Ей тоже было, о чем рассказать, а мне – интересно узнать, как же выглядел и чем жил Питер, не знавший в этом мире ужасов войны, бомбежек и блокады.

Двадцать четвертое декабря приходилось в этот год на субботу. Накануне, в пятницу вечером, Света завершила наш курс по танцам со словами «Ну что, сойдет, я надеюсь», после чего стала собираться на Бал сама.

За ночь выпал снег, намело внушительные сугробы. Шармбатонская карета теперь сама напоминала громадный сугроб с жиденькой ниточкой протоптанной тропинки. Зато пароход «Ленин», хоть тоже покрылся снегом, наоборот, сверкал чисто надраенной палубой, и по причалу сновали матросы, расчищавшие снег широкими лопатами. На верхней палубе установили срубленную накануне елку и завесили весь пароход гирляндами, так что теперь корабль по ночам сверкал огнями иллюминации.

Вооружился лопатой и я, до обеда прочистив тропинку к замку и, докуда успел, к пароходу. Умаялся так, что, как говорится, после такой работы только танцевать. Как назло, отбывание отработок сегодня не проводили, и раздавать наряды на песчаный карьер и цементный завод было некому. Пришлось самому дорогу раскапывать. Что не успел, то потом доделали наши.

После обеда привел себя в порядок и стал коротать часы до общего сбора на балу. Дора целый день куда-то пропадала, видимо, тоже готовилась к танцам.

Но вот часы прозвонили половину восьмого, пришла пора выходить. Спустился в гостиную, подбросил дров в печку, чтоб подольше горели, и пошел к выходу, ждать Дору. Хотя ждать пришлось недолго, вскоре подошла и она.

По случаю торжественного выхода моя подруга нарядилась в растрепанные джинсы и «косуху» с заклепками, как будто бы срисовав наряд с фотографий какого-нибудь рокерского клуба. Под расстегнутой курткой виднелась футболка с портретом Юрия Шевчука и надписью DDT, сам же ей когда-то такую и подарил. Свою буйную шевелюру Дора в этот раз заплела в длинный хвост насыщенного вишневого цвета с редкими прядями светло-русого.

– Ух ты! Сногсшибательно выглядишь, Дора! – только и вырвалось у меня.

– Спасибо, Гарри, – улыбнулась покрасневшая девушка. – Ну что, пойдем?

– А пошли!

И мы направились в Большой Зал.

По пути повстречали многих друзей-товарищей. Фред и Джордж выбрали в партнерши своих подруг с Гриффиндора, назвавшихся Алисией Спиннет и Анджелиной Джонсон. Были там равенкловцы и другие хаффлпаффцы, как пример, Седрик Диггори, как оказалось, позвал на танец свою конкурентку из Равенкло по имени Чоу Чанг, ту самую, на которую в книжках канона западал собственно Гарик. Советские товарищи, кто решил на бал все-таки пойти, пока суд да дело, разобрали на танец всех более-менее симпатичных студенток.

Товарищ Никонов, возглавлявший делегацию СССР, вел мадам Максим. Пришла на бал и Света, как и грозилась, но одна. Чекисты на танцы решили не приходить, видимо, дабы не палить Контору.

Флёр Делакур, одетая в светло-голубое с серебром платье, шла под руку с капитаном равенкловской команды по квиддичу Роджером Дэвисом. Спутник вейлочки глядел на все вокруг затуманенным взглядом, кажется, пресловутое Очарование уже начало работать.

Ну, а третий чемпион в зале отсутствовал, причем, судя по всему, не поучаствует больше нигде и ни в чём, а всё в связи с тем, что превратился в самую обыкновенную зеленую жабу, по-научному Bufo viridis, только большую, с порося размером. Остальные, кто ожабился вслед за Монтегю, сразу же после начала каникул в полном составе направились в больницу Святого Мунго – сводить симптомы ожабления.

В итоге в зал вошли только мы с Дорой и Флёр с Дэвисом. Все остальные студенты и учителя уже были там, на своих местах.

Картина зала, конечно, впечатляла. Исчезли четыре стола факультетов, вместо них появились несколько сотен столиков поменьше, человек так на десять. Весь зал был увит серебряными и золотыми гирляндами, ветками плюща и омелы, по стенам струились нити серебряного инея. Посреди зала стояла большая елка, увешанная золотыми шарами.

Нас подвели к столу для судей, где полагалось сидеть нам. Помогаю усесться Доре, после чего сажусь сам. Вся судейская бригада уже там, Дамблдор в новом балахоне, мадам Максим, сменившая наряд на платье цвета лаванды, товарищ Никонов в шерстяном вязаном свитере, мистер Бэгман в балахоне желтого и фиолетового цветов. А вот мистера Крауча нету, вместо него сидит долговязый рыжий субъект, мордой лица определенно смахивающий на Рона или близнецов. Ах, да, точно, это же их старший братец Персиваль, что три года назад был пятикурсником и старостой факультета. Теперь, значит, он предстал перед нами как «уполномоченный министерский представитель и помощник мистера Крауча». Ясно, ясно, то бишь чемпион всея министерства по вылизыванию начальственных задниц. Был таковым в школе, и теперь на работе занимается тем же самым. На счастье, я и в предыдущие-то годы совершенно не общался с напыщенным идиотом «Уизли №3», а потому попросту пропускал мимо ушей все то, что он болтал.

Столовые приборы были девственно пусты, лишь рядом лежали меню. Причем никаких официантов поблизости не наблюдалось, так что «почки один раз царице» добыть не удалось бы.

– Гарик, ты мне только объясни, за чей счет этот банкет, кто оплачивать будет? – с хитринкой спросил меня товарищ Никонов.

– Во всяком случае, не мы, – ответил я, вызвав улыбку на бородатом лице советского мага. Старый добрый фильм про Ивана Васильевича смотрели все.

Пока я пытался разобраться, как, собственно, работает система заказа еды, Дамблдор наклонился к своей тарелке и сказал: «Свиную отбивную!». На тарелке тут же появилось требуемое. Ясно, вот оно как. Что ж, тогда и мы закажем.

Правда, когда заказывал я, то немного сжульничал и призвал щучье веление, так что мы с Дорой наслаждались ароматным шашлыком прямо на шампуре. Вина пока не заказывали, обходились соком, все же даже мне (ну, то есть моей тушке) шестнадцать есть только на той бумаге, что лежала в чемодане у товарища комиссара, а Доре пускай и есть, но она местную кислятину не любит. Надо будет, если случится нам побывать в Крыму, подсадить ее на массандровские вина, тамошний портвейн – самое то.

Краем уха слышал трескотню Флёр, сидевшей в опасной близости от меня. Она распиналась перед своим кавалером о том, что ей в замке не так, что не эдак, «и вообще мне ВСЁ не нравится», точно тот капитан из «Острова Сокровищ». Мсье Дэвис, правда, на речи спутницы не реагировал совсем, глядя на нее затуманенным взглядом. Видать, мадмуазель Делакур включила свое Очарование, но почему оно тогда не действует на меня?

Когда же мы все наелись и напились, Дамблдор поднялся со своего места и призвал всех остальных последовать его примеру. По взмаху его ВП опустевшие столики выстроились вдоль стен, образовав великолепный танцпол. У дальней стены возникла сцена, уставленная разнообразными инструментами, и на эту сцену поднялись семеро хмурых мужиков самого рокерского вида, с длинными хаерами, в джинсах и драных балахонах.

Дора тут же шепнула мне на ухо, что это местные музыкальные знаменитости, ансамбль под названием «Вещие Сестры». При чем тут сестры, я так и не понял, но приготовился немного поправить им репертуар.

Зазвучала музыка, но, судя по растерянному виду музыкантов, совершенно не такая, как они собирались играть. Пара аккордов – и вместо ожидаемого вальса ошеломленная аудитория услышала нечто совсем на вальс не похожее:

Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна. Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери, Грустим мы о Земле, она одна. А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее, Чуть ближе, но все так же холодны. И как в часы затмения, и как в часы затмения, Ждем света и земные видим сны. И снится нам не рокот космодрома, Не эта ледяная синева, А снится нам трава, трава у дома, Зеленая, зеленая трава… [90]

Но даже нестандартный, неизвестный абсолютному большинству присутствующих (за исключением тридцати с чем-то человек) мотив не помешал нам с Дорой запрыгать в быстром танце, а вслед за нами подхватились и остальные.

– Что, прикол начинается? – шепнула мне Дора.

– Вот именно, – улыбнулся я ей. – Гулять так гулять.

Едва кончилась одна запись, и музыканты немного оправились от шока, как зазвучала следующая, на этот раз я «зарядил» им другую, уже медленную.

Заповедный напев, заповедная даль, Свет хрустальной зари, свет, над миром встающий,

Мне понятна твоя вековая печаль,

Беловежская Пуща, Беловежская Пуща, Мне понятна твоя вековая печаль, Беловежская Пуща, Беловежская Пуща… [91]

– Откуда песня на этот раз? – спросила Дора. – Про ту я знала, откуда она, а эту еще и не слышала.

– Это в оригинале спел народный ансамбль под названием «Песняры» из советского Минска, знаменитость всесоюзного уровня. А что не так?

– Да ничего, красивая песня, – улыбнулась мне смущенная Дора.

За репертуар «Песняров» и иных тому подобных ансамблей я мог быть спокоен. Вся эта музыка имела в здешнем Советском Союзе бешеную популярность и без моего в этом участия, что «Песняры» из Минска, что «Ялла» из Ташкента. Во всяком случае, по радио и телевизору записи в исполнении того же Мулявина крутили достаточно часто, и на новогоднем «Голубом Огоньке» за предыдущие годы я его видел лично. Поговаривали, что «Песнярам» здесь благоволил лично Машеров, сам выходец из Белоруссии.

После «Беловежской Пущи» последовала еще россыпь советских песен восьмидесятых годов. Я специально заряжал именно то, что знал наизусть сам, и под ритмы «ДДТ», «Наутилуса» или «Алисы» наши с Дорой рокерские прикиды смотрелись очень естественно. Советские гости не отставали, уж кто-кто, а они точно с этой музыкой были знакомы. А вот коренное население поначалу смотрело на наши танцы глазами крупнее тарелок и слушало незнакомые мотивы, развесив уши.

«Девчонка-девчоночка» в исполнении группы «Любэ» сменялась добрынинским «Синим туманом», «Надежды и мечты» Юрия Антонова – «Алесей» еще одной белорусской группы «Сябры», а за «Зеленоглазым такси» Боярского следовала «Что такое осень» Шевчука. А мы наслаждались, как музыкой, так и просто компанией друг дружки.

Пару песен и танцев спустя Дора даже немного подустала с непривычки, отойдя за первый попавшийся столик. Тем временем распорядитель бала объявил:

– Белый танец, дамы и господа! Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

К нам откуда-то подскочила Света, спросившая голосом мадмуазель Вектор:

– Не возражаешь, Ни… Тонкс, если я ненадолго похищу твоего кавалера?

– Что ты, что ты, Септима, я пока пас.

Сказано – сделано, и Света оттащила меня на танцпол. Как раз музыканты собрались играть следующую песню, ну, щучье веление и мое хотение им и тут «помогли»:

Я прошу, хоть ненадолго, Боль моя, ты покинь меня. Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому.

Берег мой, покажись вдали,

Краешком, тонкой линией,

Берег мой, берег ласковый,

Ах, до тебя, родной, доплыть бы,

Доплыть бы хотя б когда-нибудь…

Где-то далеко, очень далеко

Идут грибные дожди,

Прямо у реки, в маленьком саду

Созрели вишни, наклонясь до земли.

Где-то далеко в памяти моей

Сейчас, как в детстве, тепло,

Хоть память укрыта такими большими снегами… [92]

– Снова шутишь? – спросила меня Света, пока мы кружились в танце.

– А то, – отвечаю. – Ну вот не знаю я, что за песни у этих непонятных «сестер» и братьев, вот и решил поставить нечто знакомое мне. Пусть учатся. Чем плохо?

– В общем-то, ничем, – смутилась девушка. – Но все же, наверное, не стоило так сразу.

– Обойдутся. Дамблдор орал весь год про «сотрудничество между школами» и «культурный обмен», вот и получил его по всей роже. «Песняры» – это часть нашей культуры, и ему от этого факта не отвертеться. Был бы тут тащ комиссар, тоже так бы и сказал.

– И я бы сказала о том же самом. Только давай пока оставим гостей и музыкантов в покое, а то кое-кто начнет что-то подозревать.

– «Кажется, пчелы что-то подозревают?»

– Вроде того, – хихикнула Света.

– Ладно, сам пока все равно напрыгался, но если еще какой медляк объявят, ну, или Дора на танцпол вытащит, заряжу что-то свое. Годится?

– Вполне. Дору ты все равно не переспоришь. Ну что, пошли, танец заканчивается… спасибо за музыку, кстати, меня даже слеза прошибла.

– Меня тоже. Что уж говорить, Свет, мы с тобой тут в похожей ситуации, что ты, что я далеко от Родины. Тебе спасибо, что хоть научила немного, как тут пляшут, в грязь лицом не ударил.

– Не за что, – улыбнулась она. – Обращайся, если что.

– Само собой.

Я проводил Свету к ее столику, после чего вернулся к Доре.

Дора успела отдохнуть и была готова танцевать снова. Что ж, заряжаем новую песню… и спустя пару минут мы на два голоса орали:

…Только на допросе я спросил: «Кто же тот пилот, что меня сбил?» И сказал мне тот раскосый, Что командовал допросом: «Сбил тебя наш летчик Ли Си Цин». Врешь ты все, раскосая свинья! В шлемофоне четко слышал я: «Коль, прикрой, а я накрою!» «Ваня, бей, а я прикрою!» Русский ас Иван подбил меня… [93]

Мы станцевали еще пару танцев, и каждый раз мне приходилось поправлять артистам репертуар. Но вот наступила полночь, «сестры» с братьями закончили выступление, так и не сыграв ничего своего, и мы побрели к себе.

– Спасибо за чудесный вечер, – шепнула мне Дора, когда мы уже пришли в свое общежитие.

– Тебе спасибо, давно я так не танцевал.

– Кстати, а я все-таки догадалась, что ты не только на самом Балу прикол устроил, но и до него тоже.

– Ты о чем?

– Ну вот, о внезапном возникновении неких симптомов, по причине которых половина нашего с тобой особо нелюбимого факультета сразу после каникул отправились в больницу – сводить бородавки…

– А что? Пусть помучаются… в конце концов, нечего было своей чистокровностью светить на всех углах. Только об этом – никому.

– Обижаешь! – картинно нахмурилась Дора. – А если серьезно, то и я бы сама еще во время своей учебы с радостью бы устроила то же самое, только не знала, как. Так что ты, Гарри, меня в этом вопросе обскакал, и не только меня.

– Да ладно тебе, Дора! Сделал и сделал, что уж тут… Кстати, пока не забыл, нам тут в ближайшее время постараются сделать публичные замечания.

– Кто и почему?

– Я подозреваю Гермиону и МакКошку.

– А от них-то за что?

– От первой – за то, что мы русскую музыку с тобой заряжали на танец, ведь догадается же, кто тут у нас русский, а вторая не преминет вставить нам пилюлю за то, что появились на Бал, явно перепутав его с концертом какой-нибудь рок-группы.

– И?

– Забей, Дора. Пускай эти моралисты за свои традиции сами держатся. Мы с тобой в их мечты не лезем – пусть и они в наши не лезут.

– Вот нравится мне это! – сияет Дора. – Нарушать все правила, до каких дотягиваешься, упорно не следовать традициям… Это по-нашему, не зря я тебя учила!

– Не забудь, нам еще тридцать первого предстоит то же самое, только не здесь, а на русском пароходе.

– Ты еще спрашиваешь? Приду обязательно!

Конечно же, я оказался прав, и неделя между Рождеством и Новым годом не обошлась без ругани с Гермионой. Как выяснилось, печально известную «гриффиндорскую всезнайку» так никто и не пригласил, в итоге она просидела все торжество в гордом одиночестве, несмотря на все усилия, затраченные на подготовку.

Мадмуазель Грейнджер, как и ожидалось, попыталась вставить мне пилюлей за испорченный, по ее мнению, концерт, раз вместо магической культуры посетители Бала были вынуждены знакомиться с произведениями мало того что маггловской насквозь, так еще и СОВЕТСКОЙ. Хорошо, как раз мимо проходила Света, пригрозившая за оскорбление иностранных гостей снять с Гриффиндора полста баллов, так что Гермиона была вынуждена заткнуться и ретироваться.

МакГонагалл, как мы и подозревали, даже начала было распинаться по поводу насквозь нестандартного стиля одежды, но, видя, что поет глухим, махнула рукой и удалилась, даже не сняв с Хаффлпаффа ни одного балла.

Тридцать первое число пришло быстрее, чем кто-то мог бы себе вообразить. Впрочем, подарки начали поступать еще раньше, так, еще тридцатого меня позвали в кинозал «Ленина» посмотреть премьеру нового фильма, недавно снятого режиссером Александром Рогожкиным, под названием «Особенности национальной охоты».

Отличий от того фильма, что я помнил по прошлой жизни, практически не было. Тот же Кузьмич, жизнерадостный бородатый егерь, у которого на огороде имелся сад камней, а в траве спокойно росли ананасы. Те же Лёва, Михалыч и Сергей Олегович, собравшиеся на 13-м кордоне у Кузьмича попить водки и поболтать за жизнь. Тот же финн Райво, которого веселая компания закадычных друзей напоила до такой степени, что ему вместо Луны померещилась Земля. Та же корова, которую сначала пытались вывезти с военного аэродрома в люке бомбардировщика, а потом случайно подстрелили в лесу, приняв за лося.

Все собравшиеся в зале хохотали до упаду. Вот сказать кому, что буду так реагировать на, казалось бы, давно выученные наизусть с любого места эпизоды, так никто бы не поверил. Но фильм определенно удался, теперь жду с нетерпением, когда вторую часть про рыбалку снимут.

Новогодняя вечеринка по-русски начиналась даже раньше, чем бал в Хогвартсе, поскольку Новый год наступал в Москве за три часа до Лондона. Так что уже в пять часов вечера, едва стемнело, мы все уже были на борту «Ленина», где на ресторанной палубе силами команды и пассажиров тоже был обустроен танцпол.

В отличие от достаточно прохладного замка, каюты и коридоры советского парохода были жарко натоплены, повсюду горел яркий электрический свет, а на ресторанной палубе весело перемигивались разноцветными огоньками висевшие там и сям гирлянды.

Из обитателей Хогвартса на советский пароход явилась только Дора, и явилась она туда со мной в обнимку. Для встречи Нового года по-русски она выбрала тот же самый наряд, в котором была на Балу, и своим появлением вызвала фурор у советских гостей, явно не ожидавших, что среди заморских девчат тоже окажутся поклонницы русского рока.

Света пришла тоже, но появлялась на публике редко, больше о чем-то беседовала с чекистами. Тайна ее происхождения была тайной только для иностранцев, со всех наших товарищ комиссар взял подписку о неразглашении, подкрепленную магией, расколешься до срока – помрешь, слова сказать не успеешь. Сами наши товарищи привели с собой своих подруг, с которыми танцевали на Балу, там, естественно, было больше всего француженок. Мадмуазель Делакур, как ни странно, на борту «Ленина» в тот вечер не появилась, видимо, слишком уж высоко нос задрала. Впрочем, как мне поведал все тот же десантник Лёха, наслушавшийся на Балу своей партнерши по танцам Мари Жермен, вейлочку у французов не любили именно за надменное поведение.

С живой музыкой не подвели, среди советских друзей-товарищей оказались и гармонисты, и барабанщики, мне же с ходу вручили гитару, и пару песен я все-таки спел. А аккомпанировали нам неизменные медведи с балалайками и гармошками, и в такой «народной» обработке кое-какие вещи обретали новое звучание.

А потом начались танцы, как раз на большом экране, что висел в торце ресторана, начали показывать новогодний концерт из Москвы. Дора при виде этого концерта сразу же поняла, откуда я брал вдохновение для бала недельной давности. Но оценила, и весьма охотно со мной потанцевала.

Перекинулся парой слов с советскими приятелями. Ваня сообщал, что его подшефный Михайло Топтыгин на днях отличился. Забрался в лес, сцепился с диковинным человеконём и весьма качественно надрал тому задницу, только шерсть клочьями летела по всему лесу. Как потом орал возмущенный местный лесничий Хагрид, потерпевший оказался вожаком местной стаи кентавров по имени Бейн. Ну, а что, с медведя взятки гладки, он местных обитателей раньше в глаза не видел, и английского языка не понимает. Впрочем, кентавру, которому Топтыгин выдрал с корнем хвост и пообрывал почти всю гриву, от этого было не легче.

За десять минут до девяти вечера концерт вдруг прервался, и на экране появился Председатель Верховного Совета СССР товарищ Жигулёвский, стоявший на фоне заснеженного Кремля. Все собравшиеся в зале заняли места у стола с бокалами шампанского или сока в руках и приготовились слушать.

Верховный выступал долго и увлеченно, обещал всем в наступающем году безусловный и однозначный рывок вперед, достижение всех поставленных целей, ну, а если кто-то встанет на пути у миролюбивого Советского государства, то оно, это самое государство, таки вымоет сапоги в Ирландском море. Толстый намек в сторону Англии с ее майданом и продолжающимся беспределом был понятен каждому.

Но вот закончилось выступление, и раздался бой курантов Спасской башни. Один… Два… Три… Десять… Одиннадцать… Двенадцать! С Новым годом, товарищи!

Новый 1995 год вступил в свои права. По телевизору заиграл советский гимн, ну, а затем продолжился праздничный концерт. На сцену вышли несколько по-восточному цветасто одетых джигитов, и полилась музыка песни:

Горячее солнце, горячий песок, Горячие губы – воды бы глоток. В горячей пустыне не видно следа, Скажи, караванщик, когда же вода? Учкудук – три колодца, Защити, защити нас от солнца, Ты в пустыне – спасительный круг, Учкудук… [94]

– Давно я так Новый год не встречала, – поведала мне по секрету Света, когда мы с ней кружились в танце. – Всё их английское Рождество приходится праздновать. Знал бы ты, как надоело видеть вокруг себя эти нарисованные улыбочки, такое чувство, что не с людьми живыми, а с масками разговариваешь, а за маской той – не пойми что.

– Есть такое, нагличане этим славятся. Сам за эти три года хлебнул. Так что кто-кто, а я тебя точно пойму.

– Я это знаю, – загадочно улыбается Света. – Ой, кстати, вон, смотри, опять что-то из тех песен, что ты привез, показывают.

Те песни, что я притащил с собой из будущего, которого уже не будет, здесь уже начинали приживаться. Очевидно, тексты и мотивы товарищ комиссар передал куда следует, а там решили помаленьку выпускать. Насколько помаленьку – я так никогда и не узнал, но я точно слышал, как Расторгуев в конце ноября ушедшего девяносто четвертого вдруг спел песню «Верка», в иной истории выпущенную в свет пятнадцать лет тому вперед. Ну, а новый альбом группы, названный «Песни о людях», который я купил и послушал уже потом, полгода спустя, был по размерам вдвое больше предыдущего и включал в себя, в том числе, россыпью записи из нескольких последующих. Так что многие их хорошие вещи станут известны миру намного раньше. А поэты потом еще что-нибудь новое напишут.

Теперь, значит, на Новый год решили выпустить еще парочку новинок. Вот, наприпер, «Звездочка моя ясная» вышла как раз сейчас, в исполнении еще малоизвестного здесь Валерия Меладзе. И под эту песню мы как-то сами собой составили пары и закружились в медленном танце.

Ближе к полуночи по местному времени компания начала редеть. Натанцевавшийся народ в основной массе своей разбрелся по каютам, оставались только самые стойкие, и среди них мы с Дорой. Так, уже небольшой компанией, мы отметили приход Нового года по английскому времени.

Но вот последний танец, и снова зазвучала музыка. Мотив, кстати, опять знакомый, из привезенных…

Я когда-нибудь, может, брошу всё, И пойду себе, просто так пойду, По бескрайнему полю вольному, Про себя один тихо помолюсь, А любовь, она там, где плывут облака, Где рождается свет, и от света строка, Где рождается музыка, А любовь, она там, где всегда и сейчас Всё зависит от Бога и немного от нас, Всё зависит от Бога и немного от нас… [95]

Пару в этом танце мне составила Дора, откуда она взяла силы – непонятно. Но медляк мы с ней таки прошли.

Весь танец Дора, не отрываясь, смотрела мне прямо в глаза. Волосы ее начали менять цвет, заискрившись золотом в свете фонарей. Какие-то слова, если и хотели сорваться с наших губ, так и остались несказанными. Да и не нужно тут было слов.