Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Третья. Сгущающиеся тучи (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
========== Пролог ==========
Обычное утро самого обычного летнего дня в нашей деревушке, имевшей все шансы когда-нибудь разрастись до маленького города – именно здесь когда-то была школа, куда стекались дети из окрестностей, здесь был лекарский дом, большая управа… Расположенная на берегу полноводной реки, деревня была большей частью заселена земледельцами – трудившимися и на небольших наделах, и на полях Императора. Но, поскольку река была крупной и рыбы в ней было много, здесь, на самом юге и на юго-западе Оринэи существовали и рыбаки. Одним из рыбаков был мой отец… Матушка, как и было заведено в Великом Рокканде, ухаживала за курами и парой козочек, за небольшим участком, где у нас было нечто вроде огорода, за домом и за нами – пятью детьми.
Я оказался в семье вторым ребенком, был брат старше, Сталх, брат младше на два года, Бэрсэн, и две сестры, младшая совсем малышка, еще не исполнилось и четырех, Капи. Последней сестре, Матони, минуло восемь…
А мне было четырнадцать с небольшим – родился я в начале весны, а сейчас было начало лета. И мы все дружной командой, кроме игравшей с куклой под большой яблоней – чтобы была на глазах – Капи, под надзором матери, готовившей ужин, работали на огороде – прополоть, полить, кое-что собрать, половить жуков, стремившихся пожрать наш нехитрый урожай, старшему брату еще вычистить, коли отец его с собой не взял на работу, стойла коз и курятник…
Обычно он уходил с отцом рыбачить и обязанность эта, кроме редких дней, когда я или был с ними, или матушка отправляла куда-нибудь с поручениями, ложилась на мои плечи. Впрочем, случалось всякое, мать варила мыло или вышивала рубахи и полотенца, на продажу, отец мастерил что-то навроде деревянных игрушек и свистулек, иногда мы с братьями подряжались по вечерам и когда старший был дома, помогать соседям – кто строил новый сарай, кто заготавливал сено, а рук не хватало. Оплата была разной – от небольших денег до чего-нибудь съестного, что мы потом тащили домой и угощали родителей и сестер, ибо жили, как легко понять, не слишком богато. Впрочем, не голодали, а добродушный старичок-сосед, одинокий и болтливый, к которому мы частенько хаживали пособить, обучил нас грамоте, письму, счету, охотно рассказывал про историю и народы Оринэи – он-то ее застал, еще когда она была именно Оринэей, и подарил книжки – по которым мы учились читать и которые, ибо их было полдюжины, зачитаны были, поистине, до дыр… Я выучил больше всех – отец даже шутил, что я умный, как какой принц, и мне бы в школу, будь они доступны простым детям, и родители, подкопив денег, подарили мне не только новые выходные сапоги, чтобы ходить в храм и на праздники, но и первую купленную именно нами книгу, про Круг Тьмы – она, как потом шепнул Сталх, была самой недорогой, а сапоги обошлись больше, чем мама и папа хотели. Вот только и такому немудренному подарку я был рад безмерно.
Теперь я по вечерам собирал вокруг себя соседей и родных, и вслух читал книгу, рассказывавшую, какими ужасными людьми заселен Круг Тьмы, какие там жуткие звери, и что там всегда темно и холодно… Соседи постарше, слушая, что писали «именитые путешественники», плевались и шипели, и потом, когда я заканчивал чтение, рассказывали другое – как все было на самом деле, тихонько, украдкой, чтобы не слышали Жрец Алого Тигра, новомодного Творца, потеснившего Отца Трингула, и роккандские солдаты, дюжина, обитавшие с недавних пор в нашей деревне – по приказу Императора Карлона, в каждом поселении, хоть немного большом, были свои солдаты…
– Ладно, хватит на сегодня, шагайте ужинать! – позвала матушка, помахав полотенцем в окно и кивая нам, когда я и Сталх подняли головы. – Завтра отец дома, завтра все пойдем, с утра. – Сестренке еще предстояло помочь матери убрать посуду, постирать, прибраться в большой комнате, где мы готовили, ели, куда приходили гости и где спали девочки, нам – помочь отцу, когда он вернется, к ночи, с работы. Подхватив Капи на руки, мы всей гурьбой ввалились в дом, сполоснув в специальном ведерке руки, и расселись за столом, где ждали картошка, капуста и рыба. Всегда одна сплошная рыба и овощи, и по праздникам – мясо, понемножку, которое я отдавал сестричкам…
– Ма, пускай Сахо курятник почистит, а? – старший брат, откусив хлеба, вопросительно взглянул на маму, убравшую прядку седеющих волос под чепец и упиравшую руку в бок. – Я у коз уберусь, и пойду… Мы с ребятами гулять хотели, сейчас же это, праздник лета…
– А может вместе уберете и Сахо с тобой пойдет? Ему ведь тоже не хочется убираться там, а он часто делает и не валит на других! – матушка покачала головой. – Ты вон посмотри на парня, он у нас не лодырничает, все делает…
– Ему б в школу, – Сталх похлопал меня по плечу. – Он же умный, ма, правда умный. Как будто знатные, и все запоминает быстро, мы когда в городе были, он на лету все понимал, и вывески все прочел. И газету мы нашли потерянную… Мы вот тоже грамоту учили, да все одно, трудно она дается…
– Нету школ для таких, как мы, – мама горько махнула рукой. – Ты еще в Оринэе родился, и Сахо у нас успел народиться до того, как все поменялось. А младшие уж и родились, когда ни тебе школ, и в лекарском доме одни болваны, травы заваривать и то лучше… Только и знают, налоги драть, веру менять, да солдатня эта… – до нас и вовсе доходили слухи, что посевернее оринэйцы бунтовали, и эти бунты кроваво подавлялись, и что солдаты и маги там себя вели отвратительным образом. У нас, правда, такого не наблюдалось, да и из Ракверима, единственного крупного города здесь, у самых границ южной части Великого Рокканда, такие слухи сейчас не приходили, разве что были сразу после войны.
– И вы с папой не учились, – вздохнул Сталх, на что мама снова повела плечами.
– Та мы простые сельчане, тут всю жизнь прожили. Нам и не надобно было, но папка-то ваш учился, была тут школа, на три года, в нее ходил. Король Аланд был великий человек, он много для людей делал. Говаривают, дочь его сейчас борется за правду… Да разве же женщина одна что сделает?! – про принцессу Алеандру, единственную надежду, свет в сердцах тысяч оринэйцев, я слышал с самого рождения. Ее имя произносили шепотом, из уст в уста, украдкой, строились предположения, где она, звучали мечты, что однажды она придет и восстановит мир. Говорили и другое, что она помолвлена и собирается замуж за принца Алкира, а потом – что она сбежала, и покушалась на него. И про самого кронпринца говорили много разного, и хорошего, и плохого, но я всегда знал, что все это все равно от нас далеко, это большие дела и большие люди, а мы, семья Мэлри, самые простые рыбаки из простой рыбацкой деревни.
– Одна, может, и нет, – заметил в дверях вернувшийся усталый отец, разувшийся и шлепавший большими мокрыми ногами по деревянному полу. – А вот если выйдет замуж за большого человека, могучего и влиятельного, и наши надежды больше станут. Я вот верю, придут темные, обязательно придут, как тогда пришли. Они не предадут, они не такие, в спину не бьют…
– А в книге Сахо другое написано, – пискнула Матони. – Что они плохие.
– Книга плохая, дочка. Ну да все одно, по ней читать можно учиться, а это главное. А что там написано, вы, малышня, не верьте. Мы все сами видели в войну, мы взрослые уже были. Ряженых тогда было много… Только темные за нас кровь проливали, на нашей родной земле. Никого не обидели, кроме дурных людей, лишнего не брали. И обещали, что будет день, когда они вернутся. И вернутся, они сдержат слово, – с уверенностью, тряхнув кулаком, тихо произнес отец. – Никтоварилианцы, значит. И дуконцы были, раньше даже. Ихний принц собирался на сестре короля жениться. Говорили, и дите у них народиться должно было, или уже народилось…
– Ребята хотят на праздник лета сходить, через костер прыгать, – мама заискивающе глянула на засевшего за ужин голодного отца. – Хороводы там, песни, молодое дело, сам же знаешь…
– Девок потискать, – подмигнул отец старшему, покрасневшему брату. – Эх, ребята, главное, глупостей не надо. У нас нынче, конечно, про нового творца рассказывают и про благости, когда себя не сдерживаешь, но это все грязное дело, нельзя так. Это все недоброе. А потискать девчонок всегда успеете. Когда свою найдете, и мысли другие будут, – мама улыбнулась, подавая ему свежий, белый хлеб, любимый отцом. Матушка копила скудные монетки, чтобы покупать хорошую муку и иногда радовать отца и нас, пусть и просто вкусным хлебом, испеченным ее руками. – Мы вон с мамкой вашей женились, ей пятнадцать, мне семнадцать, тогда так у нас было, в Оринэе еще. И душа в душу жили всегда, вас пятеро. Три года жили, когда старшой родился. Сахо, ты тоже пойдешь, али опять с книжкой заляжешь?
– Я схожу ненадолго и домой, – отозвался я, проглотив свой ужин и отрезая для Капи и Бэрка хлеб. – Почитать охота, коли отдыхаем.
– Тогда Капи уложишь, а мы с мамкой погуляем, как придешь, – кивнул отец. Брат, явно собиравшийся, судя по бегающим глазам, погулять с девчонкой, дочкой нашего местного старосты, вздохнул, но все-таки промолчал. А я, показавшись на празднике, поводив хороводы и поев лепешек, которыми меня угостила подружка-соседка, вернулся домой, уложить Капи, запер дверь и забрался на нашу с братьями кровать, в маленькой боковой комнате, поближе к лучине. Новая глава была про Императора Никтоварильи, Арэна Второго, и его семью… Я помнил, что рассказывали соседи и папка, и мама, иногда становившаяся болтливой, и не верил тому, что читал, хотя даже и такая неправдивая книга казалась жутко интересной, и была моей собственной…
И почему-то промелькнула тогда, когда я, проговаривая особенно трудные слова про себя, читал про ужасного, по книге, человека, мысль, что вот бы увидать, хоть одним глазом, настоящего воина или настоящего правителя. Не такого воина, как грубая, ленивая роккандская солдатня, а гордого и статного рыцаря, как на книжке с картинками, которую подарил дедушка-сосед. Книжка рассказывала легенды и разные истории, которые случились давным-давно в Бартиандре. Про воителей и могущественных магов, про великую историю любви Алеандры и Санджая, который ради своей избранницы отрекся от трона и воевал с дурными людьми, и они погибли, борясь за мир плечо к плечу…
Впрочем, восхищайся я, не восхищайся такими людьми, и мечтай, не мечтай тоже однажды совершить великое дело, простым деревенским парнем я от этого быть не переставал. И никто и не представлял, что совсем скоро на нашу деревню обрушится нападение варварского племени, что многие погибнут – в том числе мои родители, пытавшиеся защитить нас, детей, и погибшие практически на моих глазах, как и старший брат, а роккандские солдаты, которые, вообще-то, должны были первыми выступить против врага, не покажут и носа, оставив деревню, пожженную и разоренную, разбираться без чьей-то помощи. Меня, поймав вместе с другими ребятами из поселения, долго и придирчиво вертели, рассматривали, пихали в живот и тыкали в грудь, и, наконец, приняли решение, видимо, что можно попытаться меня продать. Несколько часов спустя, уже с тяжелыми железными браслетами, соединенными цепью, на руках, я плелся среди таких же, как я, новоявленных пленников работорговцев, покидая Оринэю. Варвары покрикивали, изредка для острастки охаживая нас плетьми, но в целом относились сносно, и пережить пленение было возможно…
Что произошло с сестрами и младшим братом, я не знал: детей хотели спрятать, в лесных «погребах», вырытых когда-то еще в войну, вместе с кое-кем из женщин и стариков. Успели ли девочки и Бэркен добраться до спасительных пещер, или оказались среди перебитых людей, мне не было известно, и оставалось только надеяться, что они или спаслись, или хотя бы погибли, и в рабство предстояло попасть (впрочем, это если бы еще повезло) только мне…
***
Счет дням, проведенным в «заботливых» руках харнов, я уже потерял, ибо они сливались в одну сплошную череду нудного пути, невыносимо тяжелого, так, что болело все тело и ноги то и дело подкашивались, скудных, но поддерживающих кое-какие силы похлебок и выдаваемых раз в день черствых кусков хлеба, и привалов. Впрочем, когда стало холодно, разрешили сидеть у костров и дали шкуры, отдаленно напоминавшие плащи – укрываться на ночь и набрасывать на плечи днем. Как пояснили, сквозь зубы, конвоиры, рабы – ценный товар, и они не хотели, чтобы половина умерла в дороге – достать новых было бы не слишком просто, в мире, где почти все страны достигли высокого, достаточно, уровня, где границы чаще всего охраняли профессиональные, хорошо обученные войска, включая изучивших боевую магию Волшебников, каждый попавшийся в руки работорговцев несчастный ценился на вес золота. Впрочем, я не мог не заметить, что младше меня почти никого не было, и даже моих ровесников нашлось мало – а я, как-никак, почти достиг зрелости.
Не очень много было и мужчин, основную часть нашего каравана составляли женщины, большинство довольно молодые и некогда миловидные – круги под глазами и все большая худоба красоту убавляли с каждым днем. Когда мы прошли уже довольно много, углубившись на юг, нас присоединили к еще одному, небольшому, каравану, и гнали всех вместе. К тому моменту я уже узнал, что харны запрещали собираться больше, чем по три человека, и жестоко наказывали за попытку побега. За третью попытку подвергали четвертованию, или привязывали ноги к лошадям, и гнали их в разные стороны… За первую, в виде предупреждения, выжигали на лбу клеймо, говорившее, как шепнул старик – сосед по «шествию», что человек склонен к побегам – метка для будущего покупателя. За вторую попытку сбежать кастрировали мужчин, а женщинам отрезали правую грудь или отрубали пальцы, два-три, на левой руке.
На третий день после соединения с другими рабами мое внимание привлекла шагавшая в соседней шеренге, почти наравне со мной, девчонка примерно моего возраста. Она отличалась от своих соседей и одеждой – вместо потрепанных, домотканных, но привычных юбки и кофты или платья на ней была короткая, чуть ниже колена, кожаная юбка, такая же куртка, без рукавов, из-под которой виднелась полотняная кофточка, и кожаные же башмачки, больше похожие на сандалии. Грязные, покрытые пылью и пеплом, волосы рабыни представляли собой переплетение множества тонких косичек, украшенных цветными бусинами, перьями, шерстяными нитями… Смуглая, коричневатая кожа и немного узкие, с длинными ресницами, глаза выдавали в ней южанку, или, скорее, обитательницу Ретена либо Диких Земель, мелькнула даже мысль, что девочка, с такими же железными браслетами на руках, бросавшая гневные и горделивые взоры на конвоиров, чем-то смахивала на полуодетых, со шкурами на плечах и самодельными топорами и кинжалами в руках харнов.
Приказ остановиться, незадолго до темноты, и разводимые харнами костры – для себя и более скудные, но немного гревшие, для рабов. Во время привалов даже разрешали ходить в пределах отведенной хозяевами территории, благо скованы были только руки, а конвоиры размещались кругом, лишая возможности, практически, выбраться со стоянки. Набросить шкуру на спину и снять ее самому не было возможности, и я каждый вечер высматривал того, кто поможет это сделать. Но на этот раз, повинуясь неясному желанию, направился прямиком к сидевшей чуть поодаль от костра девчушке, метавшей яростные взоры на харнов и слегка враждебные на соседей.
– Привет! – окликнул я, поравнявшись с предполагаемой варваршей. – Ты меня понимаешь? – ответом послужил недружелюбный угрюмый взгляд и слегка искривленные губы. – Меня зовут Сахо. Ты поможешь со шкурой? А я тебе… Ты знаешь фаргар? – ответа не последовало, и я, пожав плечами, собрался отойти, когда послышалось на очень даже чистом языке Альянса.
– Не глупее тебя. Помогу, поворачивайся спиной, – я послушался и вскоре уже держал в руках свой «подарок», оглянувшись на девчонку.
– Спасибо. Тебе помочь?
– Если не трудно, – усмехнулась та, терпеливо дождалась, пока я справлюсь с тяжестью кандалов и с ее накидкой, и тут же отошла, расстилая подстилку.
– Ты хорошо говоришь на фаргаре, – не оставлял, сам не понимая, откуда такое желание, попыток познакомиться с ней и поболтать я. – Ты откуда?
– Тебе нечего делать? Тогда ешь и ложись спать, – бросила девчонка, не отрываясь от своего занятия.
– Просто… Я думаю, лучше держаться вместе, раз уж у нас общая беда…
– Тут больше чем по трое нельзя, накажут. Если много соберутся, десять ударов кнутом каждому. – Темно-карие глаза остановились наконец на моем лице. – Харны хорошо знают оба общих языка. Они разрешают собираться парами и тройками, потому что понимают, о чем мы говорим. Сам видел, постоянно обходят, и не по одному пути. – Это было так, и я, тревожно спавший первые недели плена, часто замечал, что харны словно бы бесцельно слоняются, по очереди, всю ночь. Видимо, слушали и приглядывали.
– Нас двое, – отозвался я, впервые за разговор отметив, что в темных глазах сверкнуло что-то вроде веселой искорки.
– Меня зовут Сатия, можешь Сат. Я сугдха, но по-вашему мы все дикари.
– Мы вас не считаем дикарями, я из деревни. Мой отец был рыбаком. Я оринэец, – я примостился рядом с девушкой, оглянувшись на соседок-старушек, получивших ужин. – Мы такие же, если подумать, у нас никогда племенные народы отставшими не называли.
– Мы оседлые, несколько деревень, одна даже уже крепость. Конечно, не как Дал-Амарос, – очередь дошла до нас и Сатия запустила свой кусочек хлеба в серое густое варево, напоминавшее кашу. Я последовал ее примеру. – Но, в целом, как обычная деревенька в развитых странах.
– А чем вы занимаетесь? – проклиная свое любопытство, осведомился я.
– Мы разводили овец, коз, коров, есть свои поля, нам для себя хватает. Добываем кое-какие камни и руду, мы умеем. Посуда глиняная, плотничаем… Для себя хватает, кое-что продаем и обмениваем, шерсть, например, выделываем, красим и в Оринэю. Когда она стала Роккандом – стало сложнее, конечно. – Я описал деревушку, что мой отец рыбак, старший брат уже учился промыслу, да и я помогал, разделывать рыбу там, торговал понемножку…
– У нас вообще было трое братьев и две сестренки, я второй, – закончил я.
– А где твоя семья сейчас? – чуть заметно прищурилась Сатия, отрываясь от наполовину опустевшей миски. – Когда вас разграбили, они… тоже тут?
– Маму и папу убили, и старшего брата, а младшие не знаю. А твоя семья?
– Харны не нападают на стойбища и деревни других племен, они обычно ходят не очень большими группами. Одна из их стоянок, там живут дети и женщины, была поблизости от нас. Мне не повезло. Мы ездили торговать в Дал-Амарос, это далеко в Диких Землях, ты слышал, наверно.
– Да, он на востоке, почти у Стены Науров, – кивнул я.
– Ну вот. Поехали обратно и столкнулись с харнами. Я единственная, кто выжил, – в темных глазах, даже в сгущавшихся сумерках и слабом блеске от костра, мелькнула грусть. – Со мной были воины, торговцы и две женщины. Даже маг… Харны не упустили шанс насолить племени, но меня не тронули…
– Почему?
– Если бы они меня убили, племя бы взъелось еще сильнее, чем сейчас, – горько усмехнулась девушка. – Сугдхи довольно сильный народ и нас много, у нас большие деревни. Так у папы и братьев будет надежда, что я выживу и, если повезет, вернусь. Харны побоялись убивать дочь вождя другого племени, я слышала разговоры, узнали, твари.
– Твой отец вождь?! – я невольно отодвинулся от принцессы варваров. – Вот ведь…
– Тут все равны, – усмехнулась девушка. – Наш вождь это как ваш… не знаю, главный в городе. Не помню, как он называется, так что я не такая уж важная. Да и… Забыл, где мы?
– Да нет… – вздохнул я. – Сочувствую… Они сносно относятся, но, я слышал, если что, наказывают жестоко.
– Они делают большой круг, подгребают рабов и потихоньку продают. Думаю, наши решат, что хватит, нас тут много. Сначала чуть на юго-запад, Рантия, Минаур, Сархар, потом Дикие Земли и Круг Тьмы. В этот раз, говорили, пойдут до Амаша. Если кого не покупают, убьют прям рядом с последним местом торговли и пойдут назад.
– Невесело, – вздохнул я, – это ведь или купят… Или убьют…
– Харны обычно не берут в плен детей, – Сат облизнулась, закончив с ужином. Есть это можно было с трудом, но голод вынуждал.
– Я и не ребенок, мне уже четырнадцать!
– А мне пятнадцать. По нашим меркам я взрослая, а ты по Роккандским маленький. Да оно и видно. – Повела плечами дикарка, укладываясь на шкуре. – Если твои брат и сестры не спаслись, лучше, чтобы их сразу убили.
– А почему не берут детей? – спросил я.
– Развитые народы не одобрят, и они потеряют покупателей. Детей редко скупают, это еще дождись, пока он вырастет.
– Я слышал, они ворчали, товар плохо идет, – мрачные картины будущего рисовались к голове все красочнее.
– Есть неплохие надежды. Говорят, к рабам хорошо относятся в Никтоварилье, и даже отпускают на свободу через десять лет. Харны ловили у нас, еще до моего рождения, несколько мужчин. Через одиннадцать лет они вернулись, с небольшим отрядом самиров и людей. Рассказали, что там кормят хорошо, дают отдыхать, жилье, даже лечат и выделяют сносную одежду, что там не бьют, если, конечно, не делать что-то совсем плохое, если честно трудишься, примерно через десять лет дают свободу. Наших спросили, откуда они и хотят ли вернуться, и привели назад.
– Как-то слишком хорошо, – вспомнились прочитанные о Никтоварилье ужасы, и я невольно усмехнулся. – А в других странах?
– Неплохо относятся к рабам в Амаше и Дуконе, в Найтрене. В Сархаре тоже можно жить. Хуже всего в Басскарде, Рокканде и Рантии. – Рассказывала девушка. – Иногда даже бывает такое, это делают самиры, рабов покупают и отпускают сразу, но так везет единицам. В Саммирсе тоже есть люди и чарваны, там, но они… В общем, они там что-то вроде дешевых работников, которые живут обособленными общинами, с ограничениями и всякое такое. В общем-то харны еще ничего так, погибнуть не дадут, стараются прогнать по кругу весь товар, есть кумаджары, вот… Хорошо, что мы не там, – округлила глаза новая знакомая. – Они относятся к товару как к скоту, с половину только доходит, и продают через пролив, в Кальру, на юго-запад. У тебя были бы все шансы угодить в евнухи или стать покупкой одного из многочисленных принцев.
– А чем это плохо? Что бы он со мной делал? – не понял я.
– Нежно и пламенно любил. Серьезно. Покои, шелковые подушечки, фрукты, все красиво. И, главное, хозяин очень крепко тебя любит… – и без того ехидноватый тон дикарки стал еще ехиднее.
– Кажется, догадываюсь, что ты имела в виду, – сама картинка нарисованного ей будущего приводила в глубокий ужас. – Слышал о такой… кхм… любви от некоторых стариков.
– Вот-вот. Или евнух, присматриваешь за женами принца или купца, чтоб им всего хватало, услаждаешь их, духовно, чтобы не скучали.
– Но я уже… Мне уже четырнадцать, – я когда-то слышал, что в евнухи забирали детей.
– Возраст подходит, женской ласки, главное, вкусить еще не успел. Они, в общем-то, отрезают не все, только детей не будет, – снисходительно рассказывала об ужасах возможного будущего Сатия. Совершенно спокойная с виду. – Но харны с Кальрой не торгуют, не бойся, и сами таким брезгуют. Они товар не портят ни в каком отношении, все зависит от хозяина, даже девушек не трогают, пока не закончат круг. Меня так и так не убьют, или рабыня, или жена кого из них.
– Можно же сбежать или с собой покончить… – предположил я.
– Лучше смерть, чем это.
– Хорошо бы попасть в Никтоварилью… Если ты правду говоришь.
– А что ты умеешь?
– Плотничал по мелочи, варил мыло, смотрел за скотом, на стройках подрабатывал. Рыбачил, разделывал рыбу, я грамотный, умею читать и писать, – вспоминал я свои навыки. – Отцу помогал туши разделывать, вот, и научусь, если надо будет, всему.
– Наанак знаешь?
– Нет. У нас раньше его все знали, отец рассказывал, а при Империи запретили, я только так, совсем мало. А в Оринэе когда-то почти все два или три языка знали, мы хотели в Круг вступать.
– Мы тоже знаем наанак и фаргар, и наш родной, в Дал-Амаросе торгуем же, и иногда у нас бывают гости из Круга. Я научу тебя, хоть изъяснишься. Это будет плюс, по ту сторону Стены. Я даже умею писать, правда, только на фаргаре. У нас нет своего письма, а наанак как-то не успела, – похвасталась девушка. Выяснилось, что новая подруга умеет готовить, прясть, охотилась, разделывала туши, лепила горшки, вязала, не говоря уже о женских, вроде стирки, премудростях. Обсуждая навыки, мы понемногу пришли к выводу, что, хотя будущее рисовалось мрачное, все же были шансы хотя бы выжить (быть купленными)…
– Тебе в Никтоварилье, может быть, даже сильнее повезет, – заметила Сатия, когда рядом уже дремали такие же несчастные и мы понизили голоса, устроившись рядышком. – Ты оринэец, они там хорошо относятся к оринэйцам. Темный Император, я слышала в Дал-Амаросе, женился недавно на оринэйке.
– На ком? – поначалу натянутый разговор стал теплым, дружелюбным, немного отвлекающим от настоящего.
– На принцессе Алеандре, теперь она Алеандра Фамэ. Говорят, очень красивая и скромная женщина.
– Я о ней слышал… Оринэйцы считают, что после исчезновения короля она наша единственная надежда. Мы ведь там, у себя, почти как рабы, – рука невольно сжалась в кулак. – О ней много разного говорили, что должна была выйти за принца Алкира, и что она на него покушалась и сбежала из Великого Рокканда, и что за Стеной Науров. И что в Ополчении.
– Я это слышала от никтоварилианских купцов, – отозвалась девчонка. – Говорят, ее очень любят люди Империи, и брак заключили по любви. Может быть, теперь Никтоварилья поможет королевству, я слышала, что Император Арэн Второй – очень хороший человек. Что он заботится о своих людях и помогает союзникам…
– Мы же не знаем, вдруг ее заставили стать его женой. Чтобы сделать Оринэю частью Империи.
– Она учила его сына магии и так они стали сближаться, – возразила сугдха. – Я думаю, там была любовь, по правде. Она, наверно, очень красивая… Наши воины ее видели, но мы тогда не поняли, что это она. Они шли через Ретен, шестеро, один – вар. Вот там была темноволосая девушка, с зелеными глазами, как ты, высокая. Волшебница. Наши люди присматривали, за этими людьми, чтобы ничего не случилось… Потом на них напали харны, наши не знали, как поступить – их было пятеро, а харнов очень много, и наши думали, что надо помочь, но пришел большой отряд солдат в доспехах и выручил маленькую группу, и те ушли с ними. А мы уже потом узнали, что это была принцесса Алеандра. Папа говорил еще, что, если бы знали раньше, пригласили бы передохнуть у нас, и дали бы еды и теплых вещей. Мы дружили с Оринэей, король Аланд не гнушался и племенными народами, он говорил, отец даже лично слышал, когда они встречались, что главное – чтобы у людей были хорошие качества, и тогда не важно, Империя это или племя… Мы слышали, она борется с Карлоном, чтобы вернуть свободу Оринэе и другим странам, и против недоброй веры.
– Я бы тоже хотел оказаться волшебником, – поделился я с новой подружкой, – и следовать примеру великих героев и магов, бороться за хорошее.
– Вот, так что, может быть, тебя купят в Никтоварилье и отпустят, когда поймут, кто ты. Они союзники Оринэи.
– Они сражались за нас в последнюю войну, хотя и пришли с запозданием, – кивнул я. – Говорят, не смогли пересечь Рокканд раньше, папа и старики рассказывали, что на самом деле на нас нападал Рокканд, а вовсе не варвары. Я не знаю, был в войну совсем маленьким, только слышал рассказы.
– Рокканд не позволял Никтоварилье пересекать свои границы, хотя те собирались прийти еще даже до войны. К нам в племя, знаешь, приезжали люди из Рокканда, тогдашней столицы, Бургабы, предлагали деньги и всякие сокровища за то, что наши люди нападут вместе с ними на Оринэю, чтобы все выглядело, как будто война с варварами. Прямо в конце лета, месяц, и война началась, мне родители и братья рассказывали. Очень много всего предложили, но отец отказался, мы были в союзе с Оринэей. Они предложили всем племенам, мы потом узнали, кумаджары долго колебались, и хотели согласиться, но испугались, что Оринэя, мол, может оказаться сильнее, и тогда ничего не получится. Согласились только харны, они воинственные, живут только грабежами и работорговлей, вот они туда и снарядились – пришло много их людей.
– Но варваров было много, больше, чем армия самого Королевства, говорят, – припоминал я бродившие в окрестностях слухи. – Харнов не может быть так много…
– Ну да. Харны потом, когда пришла Никтоварилья и стала всех бить, они же были слабее, убежали, кто выжил. Там на самом деле были люди, харны сами рассказывали, которые одевались как они, у них и роккандская форма была, и как у харнов. Они переодевались в харнов и так казалось, что варваров больше. Пачкали волосы и лица – роккандцы рыжие или светлые, видел, а у племен волосы темные. Харны говорили, – Сатия посильнее укуталась из-за холодного ветра в шкуру, устраиваясь удобнее. – Им много заплатили, и предлагали доплату, чтобы остались. Но они сказали, что жизнь нужнее, к концу варваров-то и не было вообще.
– Никтоварилианцы освободили много людей и защитили, и потом уже роккандские власти побоялись истреблять местных, – я проникся уважением к Темной Империи еще в мирную жизнь, ибо папа и мама говорили, что наше спасение – только в них, что они однажды вернутся и выгонят захватчиков. И что однажды молодая королева взойдет на престол и освободит народ. И мы верили в это и молили Диаду, чтобы ее дело и борьба увенчались успехом.
И вот сегодня новая подруга, сестра по беде, свалившейся на меня в виде грядущего рабства, рассказала слухи, но даже они радовали и как-то облегчали тяжелые мысли о судьбе младших и о том, что мамы и папы, и старшего брата больше нет. Слухи о том, что наша молодая королева стала женой одного из самых могущественных и справедливых властителей Бартиандры. Я с детства слышал о его огромной силе, о его участии в судьбе простых людей, справедливости… В моем воображении рисовался могучий мужчина, настоящий великан, в черных доспехах, с огромным мечом в мускулистых руках, и теперь рядом с ним я увидел высокую красивую даму, в черном с зеленью платье – цвета нашей королевы, с такими же глазами, что на портрете Последнего Короля, который я видел мельком в соседнем городке, когда мы продавали матушкино мыло и заглянули в лекарский дом. Портрет был покрыт пылью и висел в уголке, брат сказал, что это, должно быть, Король Аланд, и мне запомнились изумрудные глаза и густая бородка…
– Я еще слышала, что на первом Совете Всех Земель после падения Оринэи никтоварилианцы, в ответ на вопрос Рокканда, кто дал им право пересекать границу, задали свой. Откуда у харнов, дикарей, такое качественное, из лучшей стали, изготовляемой в Альянсе, большей частью в Рокканде, оружие, но Рокканд ответил, что, дескать, награбили. А на вопрос, как им удалось в таких количествах, промолчали.
