Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

– Все-таки решили, что «лесными братьями» командую я…

– Я располагаю экземпляром приказа Хейфица на этот счет.

– Странно… Решили взять на выдумку?

– Вы не ответили на мой вопрос, Краковский.

– Я могу ошибиться и оговорить людей.

– Допустим. Мы еще вернемся и к этим вопросам. Но хотел бы предупредить: ложь, сокрытие фактов лишь усугубляют ваше положение и усиливают ответственность перед законом.

Буслаев хорошо помнил приказ генерала Петрова – быть беспощадным к бандитам и никому не доверять, не верить.

Вызвав Сергея, рослого и сильного осодмильца, Буслаев поручил ему охранять задержанного.

– Малейшая попытка к бегству – стреляй по ногам, – предупредил его.

– У меня не забалует, – ответил Сергей и скомандовал: – А ну, сядь, как положено арестованному! Ишь, развалился.

Первые минуты они сидели друг против друга, приглядываясь и оценивая один другого.

– За сколько продался? – нарушил тишину Краковский.

– Продаются врагу, – ответил Сергей. Всмотревшись, удивился: – Никак сам господин Йозеф Краковский?!

– Что, чернявый и ухо рваное?

– Наконец-то мы встретились…

– Так если бы за чаркой водки или кружкой пива…

– Выпить ты мастак. Я помню и другое: как ты расстреливал за водокачкой рабочих железнодорожных мастерских. И только за то, что люди отказывались работать на оккупантов.

– Люди… – зло усмехнулся Краковский.

– А брата моего повесил за то, что он боролся против оккупантов на своей земле.

– Жаль, что и тебя, щенка, не прикончил…

Попробовав рукой печь и обнаружив, что она горячая, Сергей придвинулся к ней, чтобы согреться. Краковский внимательно разглядывал интерьер комнаты. Изучающе поглядывал на окно. Извлек из кармана кисет с табаком и курительную бумагу, повертел в руках и убрал.

– Кто же тебе, палачу, ухо рассек? – поинтересовался Сергей. – Не иначе, как партизаны, когда ты устраивал на них засады.

– Лейтенант приказал охранять меня, вот и неси службу! А право допрашивать оставь за ним, – ушел от ответа Краковский.

– Знаешь что. Садись-ка лучше спиной к окну! Мне так удобнее тебя караулить.

– А не боишься, что выпрыгну? – хитро взглянул на Сергея бандит.

– Пуля настигнет, так что не пытайся. Не промахнусь. – Сергей указал на винтовку. – «Динозавр двадцатого столетия»!

Краковский сел на подоконник и ослабил шпингалет. Сергей щелкнул затвором винтовки, дослав патрон в канал ствола.

– Не балуй!

– Послушай-ка, уж не племянник ли ты моему адъютанту Федору Рябинину будешь? – спросил Краковский, принимая прежнее положение. – Помнится, еще при немцах встречал тебя с ним и Мартой.

– Федор погиб на фронте. Марта говорила, что у нее похоронка имеется.

– Не стану же я тебе врать. – И перекрестился. – Крест святой – жив и служит у меня!

Сергей сосредоточился. «Кому же верить? – размышлял он. – Но если Федор жив и находится в банде, это может плохо отразиться на мне. Подумают, утаил, что родственник мой у Краковского, а еще хуже, что я лично связан с ним. Не поможет и то, что я был подпольщиком и даже имею правительственную награду».

Волнение Сергея не прошло мимо Краковского.

– Интересно получается: один родственник господу Богу служит, другой – дьяволу, – травил он душу осодмильца. – Буслаеву и Лиханову сам не признаешься, я тебя не продам. Не в моих правилах это. Так что будь спокоен на этот счет. Краковский умеет держать слово. Сам не продается и других не закладывает.

– А сапоги у тебя добротные, – разглядывая их, сказал Сергей. – Из кожи. На каблуках подковы. На подошве 33 гвоздя для прочности.

– Завидуешь?

– Иуда продался Понтию Пилату за 30 сребреников. Ты же Адольфу Гитлеру – за 33 железных гвоздя. Эх ты, дешевка!

Антон Буслаев в это время разговаривал с Москвой по полевому военному телефону. Едва доложил генералу Петрову о задержании Краковского, как вдруг прозвучали выстрелы. Он прервал разговор, выбежал из кабинета. Одолевало предчувствие беды. На лестнице к нему присоединился Лиханов, и они побежали вдвоем.

Поднявшись на второй этаж, Буслаев увидел картину, которая потрясла и его, и Лиханова: растерявшийся Сергей стоял у распахнутого окна и стрелял в темноту, что называется, наобум. В левой руке он держал лоскут материи.

– Прекратить огонь! – приказал он Сергею. Схватился за кобуру пистолета, но туг же опомнился. Пришло осознание того, что застрелить подчиненного на месте совершенного им преступления – не такая уж доблесть и означает лишь одно: слепо последовать разыгравшимся эмоциям.

– Это тебе не звезды с неба хватать, мечтатель! – строго выговорил Лиханов Сергею. – Тут, брат, котелком варить надо! Ух, так бы и двинул…

– Младший лейтенант Лиханов, организуйте поиск, преследование и задержание бандита! – приказал Буслаев теперь уже Ивану.

– Есть организовать поиск, преследование и задержание! – повторил тот и громко подал команду, которая разнеслась по всему небольшому зданию: «В ружье! За мной!»

Из дежурного помещения хлынули на улицу за Лихановым и растворились в темноте ночи с десяток осодмильцев. В считанные минуты они оцепили прилегающую к милиции территорию и начали ее прочесывать, просвечивать огнями фонарей, вплоть до костела.

Но, видно, проворонили…

– Как произошло, что ты упустил государственного преступника? – обратился Буслаев к Сергею, едва сдерживая себя, чтобы не опуститься до брани.

– Сам не знаю, товарищ лейтенант, – стушевался Сергей. – Все произошло в какие-то мгновения. Лишь чуть окно скрипнуло, я к нему. Он – от меня. Как сиганет на крышу сарая. Ну и силища у этого бандюги! Я ухватил его за порточину, но он вырвался и… вот, у меня остался лишь лоскут его штанины…

– Жаль, что не целиком штаны, – сдерживая возмущение, сказал Буслаев. – Доложи младшему лейтенанту Лиханову, что ты арестован на десять суток строгой гауптвахты за сон на посту. Условно. Отсидишь потом, когда позволит обстановка.

Сергей застыл в недоумении: за такое ЧП строевой командир отдал бы солдата под трибунал.

– Есть доложить начальнику отделения милиции! – повторил он приказ.

– Я слышал, ты рисуешь. Сделай несколько экземпляров портрета Краковского, чтобы можно было вывесить на видных местах в городе, в поселках. Напиши под ним крупными буквами: «За выдачу особо опасного преступника вознаграждение». Какое именно, укажем потом. Надо обдумать.

– Будет сделано, товарищ лейтенант! – с готовностью искупить свою вину произнес Сергей. – Краковский повесил моего старшего брата-подпольщика.

– В таком случае, выступишь в трибунале свидетелем по его делу.

Когда Буслаев ушел, Сергей подумал: надо было бы сказать ему о Федоре Рябинине. Но ведь под горячую руку решит еще, что скрывал это. И тогда – прощай отряд осодмильцев…

В побеге Краковского Буслаев винил и себя: следовало установить охрану и снаружи здания, под окном, но он этого не сделал.

Освещенный луной вдоль металлической ограды костела крадучись передвигался человек, сопровождаемый собственной тенью. В какой-то момент он ловко подтянулся и мгновенно перелез через нее. Осмотревшись, пополз к обители ксендза. Сердце готово было вырваться из груди. Прислушавшись и убедившись, что кругом спокойно и опасности для него нет, приподнялся и постучал в окно.

Через некоторое время отворилась дверь. Тусклое пламя свечи в руках ксендза осветило лицо мужчины, которого он сразу узнал. Появление ночного гостя встревожило его. На моложавом лице появилось недовольство.

– Святой отец… – начал было Краковский, тяжело дыша, скороговоркой, вполголоса.

– Тихо, – предостерегающе, и в то же время раздраженно произнес ксендз. – Ты можешь поставить под удар меня, а что еще ужаснее – скомпрометировать святую церковь. Сам знаешь, в какое время живем.

– Но, святой отец… Я был схвачен людьми Буслаева. Вы не представляете, что было со мной! Укройте меня, или я… – В руке бандита блеснул вороненый ствол «парабеллума».

– Проходи, сын мой, – примирительно сказал патер и закрыл за ним дверь.

– Мне удалось ввести Буслаева в заблуждение, усыпить бдительность осодмильцев. По мне стреляли…

С улицы послышались голоса. Ксендз и Краковский насторожились, вслушиваясь и стараясь понять, что происходит там. Донеслись же до них две фразы:

– Вот отпечатки его сапог. Он где-то здесь.

– Ему некуда деваться…

Прикрывая рукой пламя свечки, ксендз повел нежданного и нежеланного гостя по темному помещению. Провел в Сакристия [1]1
  Помещение, где хранятся предметы культа.


[Закрыть]– святая святых костела.

– Придется пересидеть здесь, сын мой. Любвеобильно сердце Господне. – Налив вина, провозгласил: – Да хранит Господь нас обоих.

– Да хранит Господь, – повторил его слова Краковский.

– Пытали? – поинтересовался ксендз, все еще вслушиваясь в то, что происходит за стенами храма. Зная недавнее прошлое Краковского, то, чем он занимался при немцах, ксендз не симпатизировал ему и даже мог бы пожертвовать им ради того, чтобы не оказаться заподозренным в нечистых делах. Но это в случае, если войдут в костел и застигнут его здесь.

– Все было, – глубоко вобрав в себя и выпустив воздух, произнес атаман. – Натерпелся такого, что врагу не пожелаю. Приговорили к публичному повешению. Казнь назначена на утро – он врал, как мог. В сознании его навязчиво возникал то Красавин-старший, лежащий на полу с простреленной головой, то укоризненно смотревший на него Красавин-младший. Испуганные глаза дочурки и крик жены.

Ксендз перекрестился.

– Майн готт! – Требовательно спросил: – А перед нашим Господом Иисусом Христом ты не согрешил, сын мой? В Библии сказано: перед Богом все наши грехи открыты. Отвечай.

– Никак нет, святой отец. – Бандит перекрестился.

– Перед церковью? Сказано: если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи и очистит нас от всякой неправды. Отвечай.

Чист, святой отец. – Снова совершил крестное знамение.

– Передо мной, как патером твоим? Если видишь себя грешником, то воззови к Богу, и Он спасет тебя. Отвечай.

– Чист, святой отец. – Краковский поцеловал крест на его груди.

– Майн готт! За что же тогда тебя преследуют? – удивился ксендз.

– За что? Наверное, за то, что вместе со святой церковью, завещанные нам отцами и освященные Господом Богом порядки пытаюсь утверждать на своей земле. Свято чту учение Христово и честно, по-христиански выполняю его заповеди.

– Все дело в том, что у большевиков привлекательная для простого люда программа. Вам, Краковский, ему нечего предложить. А в результате голытьба снова становится хозяйкой в стране.

– Полагаете, надолго? – решил узнать его мнение Краковский.

– Все зависит от благословения Господнего.

– Ваши молитвы, патер, видимо, до Господа не доходят. Вот в чем беда наша общая! А тем временем в лесу мы блокированы. Доставка в лагерь боеприпасов и продовольствия требует от нас все большего риска и изощренности ума. Этот лейтенант Буслаев…

– Господь знает. Но в гневе своем, сын мой, ты хватаешься за оружие, убиваешь тех, кто рожден по его милости. Ты предал отца с матерью, изменил Отечеству. Этим всем ты взял на себя смертный грех. Его невозможно искупить ни молитвой, ни покаянием. Ты сам обрек себя на вечные муки в загробной жизни.

Краковский не выдержал обличительных слов патера, упал на колени.

– Но ведь я боролся против большевиков! – взмолился он. – Неужели и за это господняя кара? Тогда зачем нужен такой Бог?

– Твои сомнения в Господе нашем, сын мой, ересь! Впрочем, «несть человека яко без греха».

Донесся сильный стук в наружную дверь.

– Оставайтесь здесь, господин Краковский! – приказал ксендз. – Я пойду встречу эту нечистую силу и постараюсь ее от вас отвести.

– Может быть, найдется более безопасное укрытие?

– Да не робей же ты, сын мой! Подумай прежде о Святой Церкви, а потом уж о себе! Обнаружат тебя, потянут и меня. Не прикроет никакой священный сан.

Краковский вскочил с колен, нервно перекрестился.

– Теперь зависит все только от вас, от вашей дипломатии и преданности не только Богу, но и нашей идее уничтожения этого режима и утверждения господства на этой земле Сверхчеловека над Недочеловеками! – угрожающе произнес он вслед.

ВНЕДРЕНИЕ В БАНДУ АГЕНТА

Анна сняла со стола шитье и сложила его на табуретку. Накрыла все для ужина. Положила в миску мятую картошку, вместо масла полила ее соусом.

Егор прошелся вдоль занавешанных окон избы. Вид у него был загнанный, он постоянно прислушивался, не идут ли по его душу. Сев за стол, он нахмурился, сморщился.

– Опять эта грибная подлива! Неужели нет ничего другого?

Женщина посмотрела на мужа с обидой, приложила уголок косынки к увлажнившимся глазам. Когда-то миловидная, она выглядела преждевременно состарившейся, лицо ее, давно не излучавшее улыбки, было печальным.

– Навязался ты на мою голову! То не буду, другое не нравится, третье надоело. Ну ладно, был бы больной какой. Желудок там али печенка не принимала пищу. Жрать горазд, хотя и не заработал. Даже на двор высунуться боишься. Чтоб тебя черти унесли, дьявола!

– Унесут, подожди… Аль забыла, как жила при немцах? Отберу бывало у кого из селян поросенка ли, курицу – все в дом тащу! Как же женушка небось сидит голодная.

– Да мне твои поросяты-цыпляты поперек горла стояли, если хочешь знать! Ворованное и есть ворованное. Чего глаза-то вылупил? Разве не так? Вот Витька Звонарев, сам пошел в милицию и сдался. А у него вина поболе твоей будет. Эсэсовцев возил на машине, когда они во главе с Краковским на партизан облавы устраивали. Да и в полицаях состоял опять же.

– Не дождешься ты от меня, Анна, чтобы я сам себе петлю на шею набросил, – резким движением Егор отодвинул от себя миску. – Может быть, я тебе не люб стал, и ты и в самом деле решила избавиться от меня? Так и скажи: убирайся, мол, Егор, к чертям собачьим! А я туг незапачканного мужичка себе найду, да сильного. И чтобы брился каженный день.

– Поехали с орехами… Да я тебе, идолу, лучшего хочу. Не молодой ведь уж. Высохнешь на чердаке сидючи между печными трубами. В мощи превратишься, а святого из тебя все одно не сделают. Да и без солнышка сколько времени. Прежде был любо посмотреть – кровь с молоком. А нынче? Ишь, весь белый как лунь стал. Жить-то по-людски когда станем? Виноват, иди и поклонись власти советской в ножки. Искупи вину и живи, радуйся. А заодно и мне облегчение будет. – Анна посмотрела на мужа с печалью в глазах. – Иди, Егор, в милицию. Иди! Хочешь, я провожу тебя? Крови людской на твоих руках нет, а остальное… Ну, даже если какой срок присудят. Выйдешь из заключения, Егорушка, человеком станешь. А я подожду твоего возвращения. Буду слать посылки тебе с гостинцами.

– Хватит! – ударил Егор кулаком по столу. – Сегодня же уйду из дома, чтобы не связывать тебя собой. Дай только стемнеет на дворе. Но не сдаваться пойду, не радуйся. Проберусь в Сибирь к сестре. Она не обидит братца. Да и концы в воду.

– А кормить сестрица тебя на какие шиши станет, ты подумал? Да и жива ли она? Столько лет ни слуху ни духу.

Под крыльцом вдруг зарычала собака. Егор выскочил из-за стола, панически засуетился, забегал по комнате.

– Уж не по мою ли душу, а?

– Да мало ли чего кобель рычит. Такое собачье дело: рычать да брехать, – успокаивала мужа Анна.

– Еще пуще рычит. Не иначе, как чужой кто идет. К своим в округе собачина давно принюхалась.

Не рискуя быть замеченной с улицы, Анна подошла к окну и поверх занавески разглядела входящих в калитку двух мужчин. Одного из них она узнала.

– Так это же убиенного Митрича Красавина сын – Григорий… А вот другой, что с ним идет… Что-то не встречала такого в наших краях.

– Я и говорю, чужие, – еще больше забеспокоился Егор.

– Нужон ты им как козе третий рог, – успокаивающе произнесла Анна.

В момент, когда мужчины подходили к дому, Егора будто сдуло и подняло сильной струей воздуха. В мгновение он оказался на чердаке и тут же залег в норе, вырытой в сене. Сердце его билось так часто и, как ему казалось, громко, что его могли услышать даже на улице. И как ни пытался он усмирить его, ничего из этого не получалось.

Лейтенант Буслаев все еще не мог простить себе, что доверил тогда охрану Краковского Сергею. Следовало бы приставить к нему для надежности двух осодмильцев. Теперь в голову лезли мысли о возможном сговоре между ними. Но, с другой стороны, подумал он, Сергей сам из подпольщиков, Краковский его родного брата казнил, и это не может не вызывать чувства неприязни и ненависти к нему.

Не сработало что-то и у Лиханова, когда Краковский укрылся от преследования в костеле. Конечно, надо было бы организовать засаду, заблокировать входы и выходы из него, и ему тогда некуда деваться. Но Иван до этого не додумался.

Словом, один промах за другим. Однако не подозревать же всех в неверности! Человек имеет право на ошибку, в конце концов. Впрочем, ошибка ошибке – рознь. Ему, Буслаеву, как оперативному работнику ошибаться нельзя, как и хирургу, совершающему операцию. И в том, и в другом случае страдают люди. Теперь вот надо срочно исправлять положение. И чем скорее Краковский будет обнаружен и изолирован, а банда его обезврежена, тем меньше прольется крови жителей. Но как напасть на след этого матерого волка? Нужен надежный, преданный человек из его окружения. Надежный для нас, которому можно было бы верить, но сам такой же, как и он, в котором Краковский не сомневался бы и мог ему доверять. Но где взять такого?

Изучая ближайшее окружение Краковского в период его сотрудничества с немцами, Буслаев убедился, что большинство бежало с гитлеровцами на Запад. Из числа оставшихся его привлекла кандидатура Егора Богачева. Но как к нему подобраться, если он прячется?

Подходя к дому Богачевых, Буслаев и Гриша замедлили шаг, чтобы через штакетник лучше разглядеть его. Окна дома с обратной стороны, как оказалось, смотрели в лес. Двор как двор – покосившиеся сараюшки из горбыля, поленница березовых дров, одиноко бродит коза, квочка вывела цыплят на прогулку.

Но как бы не напороться на бандитов в этом доме. У Гриши автомат спрятан под пальто. Буслаев пистолет «вальтер» держал наготове в рукавице. Лишь подошли к калитке, из-под крыльца с лаем выскочила мохнатая черная дворняжка. На ее лай из дома вышла хозяйка.

– Разрешите к вам? – спросил Буслаев, поздоровавшись.

– А вы не землемеры, случаем, будете? – ответила вопросом на вопрос женщина. – Говорят, они по домам шастают, землицу переделяют.

– Да вы не опасайтесь нас. Плохого не сделаем.

– А я и не боюсь. Чего бояться?.. – Волнуясь, Анна пропустила мужчин вперед себя, закрыла калитку, отогнала собаку.

– Как вас зовут? – спросил Буслаев, когда вошли в дом.

– Анна Богачева. А что такое?

– А моя фамилия Буслаев, – представился он и предъявил удостоверение личности. – Я из НКГБ. У меня важное дело.

Услышав эти слова, Анна представила, что пришли к ней с обыском и непременно найдут мужа, отнимут его у нее навсегда. Перед глазами залетали черные мушки. Замутилось в голове. Чтобы не упасть, села на табуретку.

– Какое же такое дело у вас ко мне? – дрогнувшим голосом спросила она. – У меня все исправно. Власть на меня тоже вроде бы не в обиде. И налоги плачу, и трудовую повинность справляю.

– Мне необходимо поговорить с вашим мужем.

– С мужем? А где же я его возьму, родимый? – еще пуще заволновалась Анна. – Он с войны не вернулся, чтоб она была проклята! – И пустила для убедительности слезу. – Вдовая я. Одинокая беззащитная женщина, которую можно и обидеть, и унизить, и обмануть.

– А если по правде? – раскусил ее тактику лейтенант.

– Я и говорю, как есть. Какой расчет мне хитрить с вами?

Буслаев снял с плеча и положил на стол полевую армейскую сумку. Заглянул в нее зачем-то и снова закрыл.

– Нехорошо отказываться от живого супруга.

– О Господи! Как же можно не верить женщине? В мои-то годы остаться без мужика, – артистически произнесла Анна.

Буслаев приказал Григорию:

– Стащи-ка Егора с чердака!

Анне стало плохо. Буслаев дал ей воды. Она пришла в себя. Григорий извлек из-за сундука лестницу, приставил к люку в потолке. И уже хотел подняться по ней, как баба подскочила к нему, оттолкнула.

– Только через мой труп!

– От вас сейчас зависит, быть вашему семейному счастью или не быть, – охладил ее Буслаев.

– Счастливы мы с ним будем только на том свете.

– Но вы же видите, мы все знаем. И без вас можем извлечь его из схрона. Но тогда может произойти ненужное кровопролитие. Зачем вам это? У вас дочурка растет… Да и муж ведь он вам.

Анна подбоченилась.

– Знаете… Донесли… Можете… Конечно, у вас – сила. Сладили со слабой женщиной! Ну, хорошо. Допустим, он здесь. Вы что же, бумажку какую дадите с печатью, что вам можно верить?

– Гарантия – слово чекиста.

– Слово без печати – пустой звук!

– Вот лестница. Полезайте на чердак сами и уговорите мужа спуститься.

– Вы что? Али я не жена ему? Да чтобы своими руками подставить родного мужика под вашу пулю, ни за что! Хоть убейте!

– Да возьмите, наконец, в толк! Ему будет сохранена жизнь. Поговорим с ним в вашем присутствии и отдадим его вам под личный надзор.

– Это как же понимать: под личный мой надзор? – удивилась услышанному Анна. – Мужа буду охранять, чтобы не сбежал? Вроде полицая?

– Решайтесь, Анна Митрофановна!

– Он предательницей меня сочтет и, чего доброго, пристрелит. – Анна подошла к лестнице. – Значит, лезть…

– Полезайте и скажите супругу: пришел-де лейтенант Буслаев и желает говорить с ним по делу государственной важности. От того, как он поведет себя, будет зависеть дальнейшая его судьба. А значит, и ваша совместная – тоже.

Анна повернулась к иконе Богоматери, висевшей в углу комнаты. Пошептала молитву. Перекрестилась. Поднялась по лестнице, откинула крышку потолочного люка и скрылась на чердаке.

Егор слышал разговор, происходивший у него в доме, только не мог разобрать слова и понять, кто пришел и о чем идет речь. Жену встретил с опаской. Выслушав ее, расспросил подробно обо всем. Потом схватил Анну за руку, притянул к себе, зло зашипел:

– Предала меня, ангидрит твою в доску! Это ты дьявола накликала, вот и явился, только в облике Буслаева.

– Да что ты, Егорушка. Разве я могла… – запричитала она. – Лейтенант сам указал, где ты скрываешься. Должно, донес кто-нибудь. Молва, она такая – и сохранит, и предаст.

Оттолкнув жену, Егор вынырнул из норы. Дополз до люка, но тут же отпрянул от него. По лицу его поползли капельки холодного пота. Забился весь, будто в лихорадке.

– Не могу, Анна. Что хочешь, не могу. Я ведь виноват, виноват! Так что не обессудь. Лучше пулю себе в лоб пущу, либо через слуховое окно сигану и в лес подамся. Залягу в берлогу, чтобы ни одна душа не нашла меня. А там время покажет…

– Успокойся, Егорушка, возьми себя в руки. Лейтенант, хоть и чекист, а человек, видать, порядочный, и обманывать не станет. Я верю ему. У него сурьезный разговор к тебе. Государственной важности! Так и велел тебе передать.

Егор снова приблизился к люку.

– Будь что будет. Только смотри: забирать станет, и себя, и тебя порешу! А заодно и его прикончу! Ты Егора знаешь.

В комнату Егор спускался, будто в котел с кипящим маслом. Дрожь по всему телу пошла. Зуб на зуб не попадал. Стряхнул с себя сено. Исподлобья взглянул на чекиста и вроде бы на душе отлегло. Никакой лейтенант не страшный. Но испуг на его немолодом бледном лице, заросшем щетиной, не исчезал. Как спустился, так и остался стоять у лестницы, готовый снова взметнуться наверх, в свою конуру. В какой-то момент лейтенант заметил заткнутый за пояс немецкий «парабеллум». Из голенищ яловых сапог выглядывала рукоятка финского ножа, воткнутого в ножны.

– Вам не обидно будет, Егор Степанович, если народ восстановит разрушенное войной хозяйство без вашего участия? – спросил Буслаев. – Тогда чем и как будете оправдываться? Отсиживался в лесу, в домашнем схроне?

– По живым струнам решили вдарить. Бейте!

– Но тогда не лучше ли уже сейчас включиться в дело?

– Искупить вину? Легко сказать. Вы в шкуре моей побыли бы. Ну, сажайте в тюрьму. Я готов. А то вот и бабе своей уже стал в тягость. Только если б не война… – Егор махнул рукой.

– Зачем же так?

– Хитрите чего-то, лейтенант, – криво усмехнулся Егор. – Давайте ближе к делу. Зачем пожаловали?

– Вы знаете Краковского?

– Ну, знавал. Кто же его не знает. При немцах он отрядом карателей командовал. Облавы на партизан устраивал. Чуть что, расстреливал на месте, и мирных граждан не щадил, ни здоровых, ни калек. Только я с ним из одной миски щи не хлебал, гражданин начальник. Мы с ним на этот счет – не ровня.

– Если хотите, это Егор мой предупредил «Батю», что Краковский облаву готовит на его отряд, – сказала Анна.

– Тогда чего же вы опасаетесь? – обратился Буслаев к Егору.

– Так кто же сейчас это подтвердит…

– А слову вашему я могу поверить? Такое дело сделали!

– Я поверил бы, лейтенант. Врать мне тебе ни к чему.

– Я тоже так думаю. Сейчас где Краковский находится, чем занимается, вам известно?

– Люди сказывают, в лес подался. Шайку-лейку организовал. Атаманом ее стал, – теперь уже спокойно ответил Егор. – Но места его нахождения я не знаю.

– А узнать могли бы? Подумайте. Это очень важно.

– Понимаю: поймать хотите. – Егор почесал за ухом. – Разве что по старым связям своим пройтись. Авось наведут на банду.

– Вам виднее, как поступить, что предпринять. Надо найти Краковского, Егор Степанович.

– Это и есть дело, за которым вы ко мне пожаловали?

– Да. И не такое уж и маленькое оно. Ответственное дело! Мы дадим населению спокойно зажить.

– И тогда с меня снимут вину, которую я имею перед властью? Али все равно будут судить?

– Это будет принято во внимание. Можете не сомневаться.

– Соглашайся, Егорушка. Все в зачет пойдет, – вставила Анна.

Егор задумался. Свернул козелок из газеты, наполнил его махоркой, закурил с помощью кресала и фитиля.

– Ну, а встретится Краковский… Примет ли он меня к себе? А может быть, заподозрит, как подосланного. Вы все просчитали?

– Убедите его в том, что желаете мстить Советам под началом опытного предводителя. Человек он тщеславный и самолюбивый. Думаю, не откажется от вас. Люди ему нужны. Возможны и другие варианты, конечно.

– А ежели потребует доказательств моей преданности ему и ненависти к Советской власти? Мне что, снова идти на преступные дела?

– Н-не думаю, что потребует, Егор Степанович. Вы ведь не новичок для него. Краковский знает вас по службе у немцев. Известны ему, безусловно, и ваши тогдашние настроения далеко не в пользу большевиков.

Егора осенило, он оживился, появился блеск в глазах.

– Знаете что?! Постреляйте ночью вокруг моего дома. До банды это наверняка дойдет, людская молва разнесет. И тогда я объясню, что за мной приходили из милиции забирать и я дал деру. Аж до самого леса преследовали ищейки лихановские. Как только жив остался, не знаю! Пули так и свистели вокруг. Чуть не подстрелили.

– Это уже другой разговор, – по достоинству оценил Буслаев сметливость Егора и подсказал: – И жену свою приспособьте. Она будет носить вам еду. А вы с ней – информацию для меня передавать.

– Донесения, стало быть… – перевел на свой язык Егор.

– Я надеюсь на вас, Егор Степанович, – пожал его руку лейтенант.

– Что вас будет интересовать перво-наперво?

– Решительно все: расположение банды, вооружение и наличие боеприпасов к нему; взаимоотношения главарей, настроение рядовых, особенно тех, на ком лежит малая вина перед Родиной или вовсе никакой. Ну и, естественно, ближайшие планы и намерения Краковского. – Антон обратился к супруге: – Как, Анна Митрофановна, согласны послужить Советской власти?

– Да мне все потребно, от чего мужу будет лучше.

На обратном пути Буслаев объяснил Грише:

– Без таких помощников, как Егор, нам не справиться с бандой. Это еще одна наша с тобой тайна.

– Могила! – поклялся Гриша и все же недоумевал: – Но он же каратель, товарищ лейтенант…

– Ты прав. И последнее слово за правосудием. Но сейчас нам необходимо покончить с террором в районе.

В бункере главарей дощатые нары были расположены вдоль стен в два яруса. На земляном полу стояла самодельная чугунная «буржуйка». В потолке прорублено отверстие для печной трубы и крохотное оконце, едва пропускающее дневной свет. В боковой амбразуре установлен ручной пулемет. В правом углу бункера лежала груда ручных гранат немецкого производства. Тут же находился люк, ведущий в подземелье. Из-под нар выглядывали ящики с патронами. Автомат, как и винтовку, каждый обитатель цитадели держал при себе либо на своем лежбище – на нарах. На опорном бревне, стоявшем в центре, держалась бревенчатая насыпная крыша землянки и красовался портрет Адольфа Гитлера, а над ним свисала керосиновая лампа-семилинейка.

Адъютант атамана – угрюмый и малоразговорчивый Федор Рябинин по кличке Профессор – топил «буржуйку». Напротив него, на нижних нарах, свесив ноги, сидела бледнолицая шатенка Баронесса, сушившая свои портянки у печки. На чурбаках понуро сидели ближайшие сподвижники Краковского. На одном из таких чурбачков восседал Сердцеед. Прозвища эти, как и другие, не случайны: носители их боялись быть разоблаченными.

В бункере было не только жарко натоплено, но и душно от скопления людей, от пропитавшейся влагой одежды. Люди, казалось, ушли в себя. Перед каждым всплывало пережитое, кто-то переоценивал его и искал выход, а кто-то пугался либо думал о мщении.

– Глянь в амбразуру, не возвратились ли наши с добычей, – приказал Философ. – Давно кабанятинки не пробовал.

– Не видать что-то, – ответил Адвокат.

– Кабанятинки не мешало бы, – прозвучал голос Скептика. – Да и стерлядку неплохо было бы откушать. Бывало в эту пору сидишь над лункой на озере… На одной удочке мормышка подвешена. На другой – мотыль трепыхается. Тюк-тюк, карасик. Тюк-тюк, плотвичка. Тюк-тюк, окунек. Принесешь домой целый садок живности. Уху жена такую наварит, пальчики оближешь! Да еще чекушку мы с ней раздавим.

– А свобода у тебя была? – спросил Кривоносый.

– Я и был на свободе, не по тюрьмам скитался, как некоторые, – ответил Скептик с намеком.

– Да что с тобой говорить, – плюнул Кривоносый, отсидевший срок за растление малолетних.

– Однажды вырубил я во льду лунку пешней, – продолжал Скептик. – Просторную лунку такую. Капюшон на голову натянул от ветра. Тюк-тюк, карасик. Тюк-тюк, плотвичка. Я – дерг! А щука ее – хвать! И потащила мою удочку за собой. Да!

Все дружно загоготали. Кто-то из бандитов спросил:

– Как же ты щуку подо льдом мог разглядеть? Может, то был судак или налим?

– А я и не разглядывал. Настоящий рыбак чувствует, какая рыбина насадку заглотнула! А иначе…

– Брось тоску наводить, старик! – в сердцах одернул его Прокурор. – У тебя одни воспоминания о доме. У других – другие, потому как все мы тут разные. Вот и будем наши души друг другу выворачивать наизнанку.

– Довоевались… – снова прозвучал голос с верхних нар. – Россию задумали поставить на колени перед германцем, а она твердым орешком оказалась. Какой же я дурак, что верил всему и пошел за ними!