Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

СВАДЬБА

Фотографии скульптур Эйхгольца вместе с письмом Буслаева об изыскании возможности организовать выставку его произведений в Москве или Ленинграде ушли в Министерство культуры СССР. Антон обращал внимание устроителей на то, что в этом заинтересованы также культурные круги ФРГ, что она будет способствовать улучшению отношений между двумя державами.

Спустя месяц поступил отказ положительно решить этот вопрос по «идеологическим мотивам». И лишь вмешательство посла, лично позвонившего министру иностранных дел и в Министерство культуры, изменило это чье-то перестраховочное решение.

Эйхгольц приступил к подготовке выставки.

В те же дни посол пригласил Буслаева к себе в кабинет, похвалил за инициативу и настойчивость в достижении цели, за вклад в дело дружбы между народами. Вручил поступившее на имя Антона любезное приглашение господина Эйхгольца и его супруги на свадьбу их дочери. Расценил это, как добрый знак с их стороны, свидетельствующий об особом расположении к нему. Рекомендовал пойти с женой.

Свадьба проходила в ресторане в центре города. Была скромной и вместе с тем веселой и жизнерадостной, корзину цветов, которую преподнесли Елена и Антон Буслаевы молодым, фрау Шарлотта поставила на видном месте и всем и каждому объясняла от кого она, указывая при этом глазами, где Буслаевы сидят, гордясь знакомством с ними.

Буслаевых посадили на почетное место. Гости пили за счастье молодоженов, распевали свадебные песни. Потом были танцы по-немецки. Они оказались непривычными для Антона и Елены, поскольку были как бы строенными: три танца подряд, небольшая пауза и снова три. Отдыхали чаще других.

В перерыве между танцами к Антону подошел мистер Кейлеб. Предложил тост за него и его очаровательную супругу, за процветание России, за могущество русского народа. Как бы мимоходом сказал: «Выпил бы с вами что-нибудь покрепче, да не могу. Завтра должен быть как стеклышко. Как другу нашего дома могу сказать, работаю на режимном объекте, а там строгости на этот счет». Хотел было развить тему режимности, чтобы узнать его реакцию, не заинтересуется ли этим, но обстановка не позволяла. Сказал лишь: «Пусть это останется между нами». Пригласил его к себе на дачу познакомиться с коллекцией картин, которые он собирает.

Они обменялись визитными карточками.

Буслаев долго и много размышлял над словами Кейлеба и его приглашением и пришел к выводу: не так уж и прост этот господин, каким старается себя подать. А встреча на даче… Приблизит ли она его к цели или отдалит от нее? Тогда придется искать новую кандидатуру. Время не ждет. Уж не намерен ли этот опытный, видно, разведчик превратить его в игрушку в своих руках? Но, может быть, что-то другое стоит за его желанием поддерживать отношения с советским атташе? И он вовсе не разведчик? А что, если это агент, которого ему подставили? И все-таки игра стоит свеч! Нет худа без добра. Когда требуется провести «активное мероприятие», «двойника» днем с огнем не сыщешь. И тут же возникло сомнение: одно дело, когда сам агент обнаруживает свои двойниковые качества, и совсем другое дело вербовать «двойника», уже заведомую подставу.

Под дачу Кейлеб арендовал небольшой участок земли. Сама она представляла собой симпатичный двухэтажный коттедж. Нижний этаж его был жилым. Стены верхнего были увешаны картинами авангардистов. Среди них встречались и замысловатые по композиции, по цветовому решению. Несколько полотен принадлежало русским художникам-авангардистам из числа диссидентов.

– Я вижу, вам эти произведения не по душе, – сказал Кейлеб, заметив, как быстро он переходит от одной картины к другой, лишь ненадолго останавливаясь.

– Да как вам сказать… Гиппократ полагал, что жизнь коротка, искусство вечно. Искусство! Но в его пору не существовало авангарда, – неопределенно ответил Буслаев.

– Вы не принимаете авангард?

– Почему? Встречаются и талантливые вещи. Просто любая картина имеет своего зрителя. Реалистическая живопись встречает большее понимание. Авангард. Он бездушен. В нем нет музыки, энергии жизни. Зато много пустоты. Как и любая живопись, он требует от зрителя такого же видения и восприятия окружающего мира, как и у художника, создавшего данное полотно. – Шутя добавил: – Так что не гневайтесь на меня, пожалуйста. Наверное, я иначе вижу то, что происходит вокруг, – и по форме, и по цвету. Но в общем-то, все это имеет право на существование.

– Занятно. У меня лично упрощенный подход – «нравится», «не нравится», – сказал Кейлеб, разливая по чашкам кофе. – Прошу к столу, господин Буслаев.

– Спасибо. Вы бывали в моей стране? – спросил он.

– О да! Дважды приезжал в качество туриста, был и в европейской ее части, и в азиатской, и знаете, я далеко не разделяю мнение тех, кто побывал у вас и все хает, чернит. Это модным стало. Лично я тоже сталкивался с негативными явлениями, но встречал и светлое, хорошее. Особенно замечательны люди. Терпеливые, непритязательные, одухотворенные.

– Приятно слышать. Не боитесь попасть в немилость?

– Не думаю. Мои слушатели должны знать правду о великом народе, его истории и дне сегодняшнем. Для того и путешествовал. Впрочем, встречаются у нас и скептики. С ними я осторожен в оценках происходящего у вас. А симпатии у меня к вам от матери. Она происходит из семьи русских эмигрантов времени революции. Отец ее – генерал царской, а затем белой армии. Большевики вынудили его взяться за оружие. Служил у Деникина. Был патриотом.

– Интересно.

– Я так и подумал, что вы заинтересуетесь мной.

– Это почему же? – удивился Антон.

– Как же. Служебное положение, славянские корни, доброжелательное отношение к русским. Это, знаете ли, может импонировать любому россиянину, оказавшемуся на Западе.

– А в остальном?

– Вы правы. Разделяют нас куда более значительные вещи – идеология, вероисповедание, человеческие привязанности, отношение к собственности. Впрочем, и в моем мире меня не все устраивает, не со всем я согласен.

Буслаев решил углубить затронутую им тему.

– Вы – противник западной системы?

– Нет, конечно, но не принимаю существующего у нас неравенства. Человек не виноват, что родился белым или цветным, в бедной семье, откуда не так просто выбиться в люди.

– Мне нравится ход ваших рассуждений.

– Благодарю. – Помолчав, Кейлеб спросил: – Это правда, господин Буслаев, что русские используют дипломатическое прикрытие для ведения разведки? Так говорят.

– У вас зародилось подозрение?

– Ради Бога, не думайте так! – почувствовал себя неловко Кейлеб за прямо поставленный вопрос.

– Впрочем, отвечу: не исключаю этого. Как и в любом другом государстве. Но если желаете знать точно, обратитесь к моему послу. Быть может, он в курсе этого.

– Я – дилетант, конечно, – потерял интерес к разговору на эту тему Кейлеб. – Поинтересовался из чистого любопытства.

– Я тоже профан в этих делах. – Буслаев рассмеялся. – Мы оба – профаны! И я, и вы!

– И все же будем откровенны, господин Буслаев. Вас интересует мой институт? Так ведь? Или мне показалось?

– Но это же не объект культуры! – ушел от ответа Антон.

– Да, конечно, я не подумал об этом.

– Скажите, мистер Кейлеб, вы, случайно, не знаете, что представляет собой «Корпус мира», о котором пишут газеты? Это что, организация культурно-просветительского толка или чисто пацифистская?

– Я знаю только «Отряд Россия». О «Корпусе мире» ничего сказать не могу.

– «Отряд Россия»?

– Это кодовое наименование заведения, в котором я работаю. Но условимся: я вам этого не говорил, и вы от меня не слышали.

– Можете быть уверены и спокойны, – заверил его Антон.

Кажется теперь, после словесной «разминки», Буслаев и Кейлеб друг друга поняли окончательно. Однако дальше этого разговор не пошел, и тому, и другому требовалось время, чтобы осмыслить все и решиться приступить к делу, осуществить задуманное. Единственное, что у Антона все еще вызывало сомнение, – смысл контакта с ним, которого американец, по всему видно, добивается. «Сам или действует по заданию руководителей своей спецслужбы „Отряда-P“? Но зачем же так, настырно?»

Вспомнились и слова генерала Дорофеева – «интерес – хорошо, но и вовремя остановиться – тоже важно». Они возникали у него в памяти всякий раз, когда он рассчитывал все «за» и «против», идя на риск. И не за шкуру свою он дрожал при этом. Не хотел, чтобы раньше времени обнаружился его замысел. Тогда – крах, скандал на весь мир, новая волна враждебности к его стране. Словом, «доверяй, но проверяй», «действуй спокойно и вдумчиво», «не спеши, но и не медли», – приходили на память заповеди разведчика.

Как-то резидент высказал опасение: не ведет ли спецслужба «Отряд-Р» с нами игру. Цель? Подстава агента, через которого можно было бы решать свои оперативные задачи, прежде всего в плане дезинформации нашей разведки, ну и выведывания ее планов, намерений, выявления негласных помощников. В конечном счете, компрометация, провокация…

Чтобы подтвердить или опровергнуть эти подозрения, Буслаев имел намерение прибегнуть к простейшей проверке Кейлеба на честность. Покидая дачу, спохватиться и попросить разрешения оставить у него на денек «кое-какие личные бумаги», объяснив, что едет в центр города, где его ждет жена с билетами в театр. А с портфелем в театр-де идти как-то неудобно, да и не принято. На следующий день заехать за портфелем. В пакете с «документами» будет заложена особо чувствительная фотобумага. Если она останется незасвеченной и отпечатков пальцев в папке также не останется, это будет означать, что Кейлеб не вскрывал пакет.

И вдруг отказался от затеи. Встав на место агента спецслужбы, он понял, что тот не станет рисковать собою, как бы соблазн ни был велик. И, безусловно, все сохранит нетронутым. Следовательно, таким примитивным способом не проверишь. Главное – проверка на конкретном деле, постепенное втягивание его в выполнение наших заданий с одновременной проверкой результатов.

ГРЕШНИК ИЗ «ЗАКРЫТОГО СЕКТОРА»

Антон летел во Франфуркт-на-Майне. Монотонность полета наводила на разные думы. С чем встретится там? Да и застанет ли Брунова на месте? О чем и как говорить с ним, давно созрело в голове и в общих чертах обговорено с резидентом. Сейчас мысленно отрабатывал лишь отдельные детали.

Нарастала и тревога: уж не нахожусь ли я под «колпаком» контрразведки? Он не раз и не два замечал за собой слежку и выходя из дома, и в пути. Уже привык к этому, знает, как обнаружить филеров и как от них уйти, а когда уходить не следует. В Бонне его могли «сопроводить» до самолета, и тогда сработает оперативная цепочка, во Франкфурте встретят другие.

Но отчего так неспокойно на душе?…

Антон Буслаев любил посещать книжные магазины города, в особенности букинистические. Некоторые из их владельцев знали его в лицо и даже улавливали литературные пристрастия. В одном из них его встретил пожилой, с задумчивым лицом хозяин.

– Для вас, майн герр, я сделал небольшую, но, как мне представляется, интересную подборку книг. Желаете ознакомиться с ней?

– Благодарю вас. С удовольствием.

Антон с интересом просматривал книги. На иных останавливал свое внимание, перелистывал. То были произведения немецких поэтов разных эпох, но заинтересовался он письмами Гёте и Шиллера к современникам.

– Эти два тома я покупаю, – сказал он.

– Vielen Dank! – поблагодарил его хозяин. – А стоить это вам будет на двадцать процентов дешевле, нежели я продаю другим клиентам.

– Себе в убыток? – поднял на него глаза Антон, подумал, уж не подвох ли это со стороны контрразведки. – В чем же для вас выгода? Привлечь русского покупателя?

– Я в неоплатном долгу перед русскими, – ответил хозяин. – Непривычно слышать? Был в плену и помню, как они отказывали себе в еде, отдавая ее тем, кто причинил им столько страданий. Благодаря этому и остался жив. Так что не убыток, а элементарная человеческая благодарность.

Когда хозяин заворачивал книги в бумагу и аккуратно перевязывал их цветной ленточкой, к Антону подошла следом за ним вошедшая в магазин и тоже рывшаяся в книгах симпатичная молодая немка и приятно улыбнулась.

– Простите, пожалуйста, – сказала она по-русски с немецким акцентом, волнуясь. – Вы, как я поняла из разговора с хозяином лавки, из Советского Союза. Я – студентка гуманитарного университета. Изучаю советологию. А скоро должна представить на кафедру реферат по русской литературе XIX века. Не знаю, смею ли я просить вас об одолжении. Не могли бы вы посодействовать в приобретении так необходимого мне собрания сочинений великого русского писателя Федора Достоевского?

– Вас как зовут? – посмотрел ей в лицо Антон.

– Эрика Альтшуль, – улыбнулась немка.

– Очень приятно.

– Деньги на книги у меня имеются. Не беспокойтесь.

Антону Эрика показалась застенчивой, в меру кокетливой.

– Меня радует, что вы изучаете мою страну, мой родной русский язык. И я готов вам помочь. Но мне потребуется время, чтобы связаться с «Межкнигой». Давайте поступим так: оставьте мне свои координаты. Свяжусь с вами, как только получу ответ.

– Превосходно! Я буду с нетерпением ждать звонка. – Вырвав листок из блокнота, Эрика сделала запись и вручила его Антону.

Проверка через доверенное лицо резидентуры показала, что Эрика Альтшуль действительно учится в Боннском университете на IV курсе. Происходит из состоятельной семьи. Спортсменка. Увлекается бадминтоном. Дружна с помощником министра одного из министерств правительства Германии, бывает у него дома и на даче.

– Любопытно, – заключил резидент, внимательно выслушав доклад Антона Буслаева. – Не знаю, представляет ли интерес Эрика. А вот друг ее… – Подумав, сказал: – С литературой помоги, разберись, не подстава ли это, а дальше видно будет, стоит ли ею заниматься.

Связавшись с Эрикой по телефону, Антон проинформировал ее:

– Я звонил в Москву, к сожалению, не обещают полного собрания сочинений Достоевского. Отдельные его произведения, возможно, удастся раздобыть.

– Жаль… – вздохнула Эрика. – А я так хотела иметь всего Достоевского. Но тогда хотя бы основные его работы, если можно.

Она рассказала, что она тяготеет ко всему старорусскому, хотя интересуется и современной русской литературой. А закончит университет, обязательно побывает в Москве, Ленинграде и Киеве. Это ее мечта, которую она непременно осуществит. И поехать туда желала бы со своим другом.

Спустя неделю Антон снова позвонил Эрике, сообщил, что кое-что из книг Достоевского может вручить. Эрика обрадовалась. Попросила, если не трудно, привезти их к ней домой, поскольку недомогает и врачи не разрешают ей выходить на улицу.

Войдя к Эрике, Антон вручил ей «Братьев Карамазовых». Эрика даже подпрыгнула от восторга. Спросила, сколько должна заплатить.

– Это подарок от меня за ваше усердие в русском языке, – сказал он.

– Danke sehr! Презент от русского друга для меня большая честь! Правда, я не думала, что русский дипломат будет столь отзывчив к немецкой студентке… – Преподнесла ему сувенирный карандаш. – Пусть он будет напоминать вам о нашем знакомстве.

Когда Антон собрался уходить, Эрика его остановила.

– Знаете, вы кто? – В глазах его прочитала недоумение. – Вы… Вы – идеал мужчины, о котором женщина может только мечтать. Да, да! Не удивляйтесь! И простите за откровенность и прямодушие.

– Тогда вы – несчастный человек, – усмехнулся Антон.

– Несчастный? Почему же?

– Жить придется сразу с двумя: с мужем, который достанется, и с идеалом мужчины, созданным вашим воображением.

– Вот как… Вы сказали нечто такое, над чем нельзя не задуматься. Вы – философ!

Посетил Антон Эрику и тогда, когда вручал роман Достоевского «Идиот». Однако реакция на этот раз была менее восторженной. Полюбовалась и поставила на книжную полку. Зато угостила Антона фруктовым чаем с бисквитом.

Подсев к нему, сказала:

– А вы правы. Раздваиваться в семейной жизни, значит, не испытать человеческого счастья.

– И какой же выбор вы сделали?

– Сойдусь только с мужчиной, точной копией того, которого себе придумала и которому не смею изменить.

– А если такого не встретите на своем пути?

– Останусь вековухой. Они тоже по-своему счастливы. Есть вообще женщины, которые не стремятся к замужеству.

– Ваш друг отвечает вашим требованиям?

– Н-не совсем. Вот если бы на его качества наложить ваши достоинства, было бы то, что мне надо! – И она звонко рассмеялась.

– Но так в жизни не бывает.

– А в моей жизни может быть! Я умею добиваться цели, – кокетливо произнесла Эрика. – Я не как все! Меня к вам влечет, Антон, а о Клаусе я как-то не думаю. Вижу – хорошо. Не вижу – тоже неплохо.

– Это все иллюзорно, Эрика, – взглянул на нее Антон, стараясь понять ее женскую логику. – Откровенно, мне жаль вас. Я лично не верю в любовь с первого взгляда, как и в чудеса.

Немка взяла со стола конфеты. Одну себе, другую сунула ему в рот. Оба рассмеялись этому.

Поведение Эрики Буслаев обсудил с резидентом. Оно вызывало много вопросов. По-прежнему, однако, не ослабевал и даже возрастал интерес к ее высокопоставленному другу, по последним данным, помощнику министра обороны.

– Такого друга и нам неплохо было бы иметь в этих сферах германского общества, – сказал резидент. – Он, безусловно, в курсе планов в отношении нашего государства и не только своего ведомства, но и стран, входящих в военный блок НАТО. – Спросил с подвохом: – А вдруг Эрика в качестве «предоплаты» за него потребует твоей близости?

– Пошлю к черту! – не задумываясь, ответил Антон.

– Но ведь наша цель – ее друг Клаус. В этом случае потеряем и его, «живой сейф», набитый секретами!

– Как-то не приходило мне в голову такое, Ованес Акопович.

Резидент закурил.

– Я первый медицинский заканчивал. Как сейчас помню, профессор говорил на лекции, что мужчина по своей природе не склонен к моногамии; в мужской сексуальности самой природой заложена смена партнерш – за этим стоит весь биологический путь человечества.

– Это что, теоретическое обоснование того, чтобы не посылать Эрику к черту? – не без ехидства спросил Антон.

– Скорее, информация к размышлению.

– Профессор не сказал, что все это относится к доисторическим временам промискуитетных отношений [17]17
  Беспорядочные половые связи на ранних стадиях развития человечества.


[Закрыть]в становлении человечества, а сейчас на этом держатся гаремы, многоженство, бардаки?

– Я смотрю, ты задумался, Антон. Но ведь и целомудрия в чистом виде не существовало никогда. Все в мире относительно.

– Даже если отбросить нравственность, любые мои действия могут контролироваться техникой.

– Да, опасность эта существует. И схема у контрразведчиков давно отработана убедиться «чистый» ли ты дипломат или разведчик. Ну и перетянуть на свою сторону либо скомпрометировать и объявить «персоной нон-грата».

Самолет, будто птица, парил в облаках, оставляя под крылом поля и леса, города и поселки, а Антона не покидали мысли об Эрике. Кто она? Почему оказалась у букиниста именно в тот момент, когда он посетил магазин? Что это – случайность или его подвела интуиция, наблюдательность? Почему она бесцеремонна с ним? Как узнать, стоит ли за ней кто-нибудь и каковы их намерения в отношении него? Одним словом, вопросы, вопросы. И все без ответов. А надо дознаться! Необходимо!

Во Франкфурт-на-Майне Антон летел будто на встречу со своим прошлым, с тем, что пережил в последние месяцы Великой Отечественной. В аэропорту тщательно проверился. «Наружка» его не встречала. Позвонил по телефону, номер которого был сообщен Бруновым советскому гражданину Миронову. Его расспросили, где он находится, в чем одет, обещали встретить.

Повесив трубку таксофона, Антон в ожидании встречающего стал прохаживаться по тротуару. Мимо с шумом проносились легковушки, автобусы, рефрижераторы. Чопорная фрау выгуливала рыжую таксу. Уборщики в оранжевых жилетах вытряхивали мусор из урн в автоконтейнеры и куда-то увозили. Он же ничего этого не замечал. Занимало другое: какой Кривоносый из себя, узнает ли его. Тогда на исходе последнего года войны в Белоруссии он дважды его видел, да и то какое-то мгновение, в условиях плохой освещенности или из-за деревьев, когда кругом стреляли.

Однажды это было в городе Поставы. Антон застал Кривоносого в его рабочем кабинете, когда тот, озираясь, поспешно набивал мешок секретными бумагами, которые Служба безопасности и СД не успела вывезти в Германию. Услышав окрик «Стоять, руки вверх!» – бросил все. На лице его, слабо освещенном керосиновым фонарем, был испуг, озлобление. Загасив фонарь, открыл беспорядочную стрельбу из автомата и мгновенно исчез за окном. Темнота ночи приняла его в свои объятия. Открывать огонь по нему было бесполезно, важнее было сохранить гестаповские документы для оперативных нужд.

Или вот другой эпизод. Февральским утром того же года в районе Постав Буслаев завершал разгром банды Краковского. Все шло успешно, несмотря на то что валил снег, ограничивая видимость, занося лесные тропы и овраги. И все же нескольким бандитам удалось прорвать цепочку наступавших солдат и осодмильцев и бежать. Среди них промелькнуло знакомое лицо со свернутым набок носом. Бежавший впереди Краковский прокричал: «Кривоносый, Баронесса, поторапливайтесь!» Погоня ничего не дала, бандиты благополучно скрылись.

«Ну, а сейчас как он выглядит? Узнаю ли его?» – подумал Антон, всматриваясь в лица прохожих мужчин.

Встретить же его пришла женщина средних лет, крашенная под блондинку. Убедившись, что он один и фамилия его Миронов, предложила следовать за ней.

Антон спросил:

– Может быть, проедем автобусом?

– Нам недалеко, – сухо ответила блондинка.

– А куда вы меня ведете?

– К кому надо, к тому и идем.

Охота к разговору, таким образом, была отбита. Буслаев молча шел, куда его вели, и вспоминал все, что знал об НТС. История послевоенной эмиграции, размышлял он, это многочисленные и столь же бесплодные попытки выходцев из Советского Союза объединиться в «блоки», «комитеты», «союзы»; это – размежевания и расколы в создававшихся объединениях; это – поиск себя на чужбине, стремление как можно больше и достовернее знать о Родине, воздействовать на происходящие там процессы.

Среди тех, кто выжил, оказался Народно-трудовой союз, НТС. Он был однороднее и сплоченнее других эмигрантских организаций, располагал своим уставом и даже создал собственную программу действий, получил под нее солидную поддержку определенных кругов Запада, в том числе финансовую.

НТС активно пропагандировал свои «солидаристские идеи» через собственные издания «Посев», «Грани», с помощью листовок. Его представители с той же целью сотрудничали с «Радио Свобода». Публикации их носили критическую антисоветскую направленность и должны были формировать в том же духе общественное мнение в эмиграции и на Родине. Отравленные ядом стрелы метались против тех, кто «узурпировал» в Советском Союзе власть. При этом игнорировались бесспорные достижения, совершенные трудом миллионов граждан. Пропаганда эта в какой-то мере отражала реальное положение дел у нас в стране. Но встречались и слишком «вольные» комментарии, происходящие от недостаточной осведомленности людей, оторвавшихся от Отечества.

Однако, сколько Буслаев помнил, политические изыски и умствования деятелей НТС никогда не интересовали органы безопасности. Объектом пристального их внимания было другое – такая структура НТС, как Сектор закрытой работы, своего рода спецслужба. Его сотрудниками являлись те, кто изменил присяге и повернул оружие против своего народа в годы последней войны. Находились они на содержании иностранных разведок, соответственно, хлеб свой отрабатывали под их контролем, ревниво следуя курсу агрессивных кругов Запада.

На протяжении десятилетий наша пресса публиковала факты, свидетельствующие об их «тайной подрывной деятельности» – вербовка и заброска на территорию России агентуры со шпионскими заданиями, провокации в отношении соотечественников, выезжающих за рубеж, попытки склонить их к измене Отечеству, к невозвращению на Родину. Подвергались враждебной обработке и наши моряки, и солдаты.

В Советском Союзе прошло несколько открытых судебных процессов над теми, кто был схвачен с поличным в Москве и других городах.

«Идеи» НТС на российской земле не прижились, поскольку осуществление их возвратило бы нас во вчерашний день, сделало бы Россию зависимым государством. В НТС этого не могли не понимать. Значит, не проповедь этих «идей» была главным делом его руководителей. Кормила Народно-трудовой союз «тайная» деятельность. Издательская, пропагандистская сфера служила ее прикрытием.

Привела женщина Буслаева, как она объяснила, открывая дверь, на конспиративную квартиру «Сектора закрытой работы» НТС. Размещалась она в центре города. Там и состоялась его встреча с Бруновым.

Блондинка поставила перед ними «Смирновскую», закуску.

Брунов сказал, разглядывая гостя:

– А я представлял вас человеком атлетического сложения, этаким нашим русским медведем-увальнем. Как много значит все-таки личное впечатление!

– Нам давно следовало повидаться, – сказал Антон. Вглядываясь в лицо Брунова, подумал: время сказалось и на нем. Но кое-что осталось прежним: кривой нос, выражение глаз. Как и в ту пору, они полны ненависти. И тот же спесивый, надменный вид. Но, может быть, смягчится его сердце, когда услышит зов родной матери?

– Вы правы, – обрадовался Брунов словам гостя. – Одно дело – заочное знакомство. И совсем другое – сидеть так, как мы сейчас с вами, друг против друга. – Он наполнил рюмки. – За наше с вами знакомство, мой друг! За полное взаимопонимание и дальнейшие совместные успехи!

– Прекрасный тост! – Антон пригубил и постарался перевести разговор в нужное ему русло. – Должно быть, достается вам здесь? Все-таки не у себя дома.

Брунов рассмеялся.

– А я как-то не переживаю. Платят неплохо. На харч, выпивку и на жизнь хватает, и ладно! Что же касается таких понятий, как Родина, Отчизна – так это же чистая случайность, что я родился в России, а не в Германии, не во Франции. Пустой звук. Что называется, плюнуть и растереть! Зато здесь – свобода! Что хочу, то и делаю!

– А что, отдачу хозяева разве не требуют? Кто же станет деньги на ветер бросать. Или я что-то не так понимаю?

– Вкалывать, разумеется, приходится. Как говорится, волка ноги кормят. Сегодня здесь, а завтра – там. – Энтеэсовец перевел дух, видно, мерзко было у него на душе от такого разговора. Но он тут же перестроился. – Вы знаете, как я рад нашей с вами встрече! Долгожданной встрече! Дайте я вас обниму.

– Я – тоже. Теперь буду знать, с кем имею дело. Соотечественник! – освобождаясь из объятий, сказал Антон. – Правда, язык ваш несколько отличается от современного русского. Да и акцент иностранный выдает. И это понятно: печать пережитого, расплата за грехи молодости. Извините, конечно.

– А куда деваться? – Брунов допил водку. – Все мы – грешники на этой земле. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Одно плохо, варимся, что называется, в собственном соку. Наш народ – там, в России-матушке, а мы здесь прозябаем. – Взглянул лукаво: – Значит, за дело!

– Ну что ж…

– Итак, как я и писал вам, я буду давать задания, вы их, следовательно, выполнять. Размер гонорара зависит от ценности представленной информации.

– А вдруг не осилю, не сумею, что тогда – расторжение брака?

– Так ведь в основе нашего брака не сделка, а взаимная симпатия. Начнем с простых заданий. По мере приобретения опыта будем усложнять их.

– А если я не согласен? – бросил Антон пробный камень.

Брунов поднял глаза, полные недоумения.

Антон продолжал:

– В этом случае я могу отказаться от вашего предложения?

– Вот как. – В глазах Брунова можно было прочитать тревогу. – Но ведь мы вроде бы договорились. Вы писали мне, что заочно предложение мое принять не в состоянии. Вот оно, ваше письмо, передо мною. Теперь мы встретились. Не устраивает добывание информации по отдельным заданиях, можете создать в Москве одну из молекул Народно-Трудового Союза, и, естественно, возглавить ее. В будущем это вам зачтется.

– Молекул? – Буслаев переспросил, будто не зная, о чем идет речь.

– К химии это отношение не имеет. Так мы называем ячейки НТС, которыми намерены густо покрыть все пространство России от западных до восточных границ.

– И зачем это надо? Что-то вроде мышиной возни.

– Как зачем? Необходимо разбудить русского медведя от спячки. Заставить его шевелиться.

– Предположим, разбудили. Что дальше?

– А дальше… Дальше – покончить с тоталитаризмом, установить Новый порядок!

– Так ведь это уже пытался сделать Гитлер и сломал себе голову.

– Мы пойдем другим путем. Создадим солидаристское государство россиян! Главенство русской нации над всеми другими – вот ключ к возрождению России!

– Крайне националистическое, шовинистическое государство. Все долой, лишь бы дорваться до власти! А тогда… своя рука владыка. Всю жизнь мечтал об этом!

– Я так и знал, что мы с вами найдем общий язык, – не понял Брунов иронии.

– И все-таки вы ошиблись во мне, – сказал Буслаев.

– Да вы шутник, кажется, – не мог взять в толк Брунов.

Буслаев протянул записку Миронова, в которой тот требовал от Брунова оставить его в покое. В противном случае он передаст присланные ему вербовочные письма прессе для широкой огласки перед всем миром. Пусть люди знают, что он провокатор, а вовсе не радетель за народ, каким пытается себя представить.

– Вы что же – не Миронов, – забеспокоился энтеэсовец. – Хитро!

– Я здесь в командировке и заехал по просьбе Миронова.

– Вот как, он на самом деле отказывается?

– У него имеются сомнения…

– Тогда Миронов для меня – загадка.

– Зато вас он неплохо знает.

– Откуда? – удивился энтеэсовец.

– Он знаком с Баронессой…

Брунов с трудом вспомнил ее, а вспомнив, испуганно спросил:

– Баронесса жива?

– Отбыла наказание и осталась в Союзе. Миронов берет у нее уроки разговорной практики немецкого языка.

– Удивительно! А может быть, вы из КГБ? – усомнился Брунов. – Если так, я могу на вас неплохо заработать.

– Теперь понятно, почему Миронов просил меня убедиться в вашей надежности.

– Он что же, подозревает во мне агента КГБ? Или даже ЦРУ? Смешно! Конечно, если Баронесса – эта хитрая немка – на меня наплела Бог весть что, у него могут быть сомнения… Что же его интересует?

– Многое. Пока вы не заложили меня властям, давайте поговорим, как люди. Согласны?

– Ну, – нехотя ответил Брунов.

– Скажите, у вас есть мечта?

– Мечта… – усмехнулся тот. – Если откровенно? Разве что искупаться в речке, на берегу которой прошло мое детство. Старушку-мать повидать.

– За чем же дело стало?

– Хм… Все зависит от того, как пойдут дела в России. Тогда и осуществлю свою мечту.

– Это не про вас сказал Александр Блок? «Господа, вы никогда не знали России и никогда ее не любили!»

– Не скажите, мы – патриоты.