Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

В одну из встреч Альбина получила от него информацию о том, что Отто Скорцени [8]8
  Отто Скорцени руководил спецоперациями гитлеровской Службы безопасности.


[Закрыть]по поручению Гитлера готовит группы боевиков для нападения на советское и американское посольство в Тегеране в то время, когда там будет проходить конференция «Большой тройки».

Кёнигу также принадлежит информация о подготовке вермахтом операции под кодовым названием «Цитадель» – наступление немецких армий под Курском.

Проверка Центром через другие источники подтвердила эти данные, и они были использованы Верховным Главнокомандованием в разработке упредительных контрмер и ударов.

А вскоре Альбина и сама получила радиовызов прибыть в Швейцарию для встречи со специально приехавшим туда для этого ответственным сотрудником Службы внешней разведки. Она понимала важность этого, но как туда поехать?.. Нужны убедительные причины.

Говорят, голь на выдумки хитра. Приближалась годовщина гибели матери и отца, и Альбина обратилась к Клаусу Штубберу с просьбой отпустить ее на пару дней в Швейцарию побывать на могиле родителей. Разрешение не заставило себя ждать.

Остановилась она в Цюрихе в частном отеле. Утром следующего дня посетила кладбище. Возложила цветы. Постояла в скорбном молчании. Отобедав в ресторане, направилась на конспиративную квартиру. Добиралась, пересаживаясь с такси на такси. На случай алиби зашла к ювелиру. И не хотела ничего покупать, да глаза разбежались. Приобрела симпатичный позолоченный медальон. Сама себе улыбнулась, представив, как будет рад ее возлюбленный, когда увидит свое фото на ее груди. Задумалась: «Где-то он сейчас? Он всегда рвался в бой. А ведь я помню его и робким юношей. Как же я перепугалась за него, когда, борясь с морской пучиной, он выбивался из сил, а его бросало с волны на волну. Хоть бы все у него было хорошо в жизни. Скорее бы кончалась война. Тогда мы будем вместе и я стану любящей женой и матерью наших детей. А вдруг?.. Лучше не загадывать. Если бы он только знал, где я и чем занимаюсь. И как сильно его люблю».

Альбина протянула хозяину лавки деньги.

– Заверните, пожалуйста.

– О, фрейлейн! Благодарю за покупку. Приходите, будем рады.

На конспиративной квартире встретил ее Александр Иванович. Тот самый майор из разведслужбы, который готовил, отрабатывал каждую деталь поведения за рубежом и перебрасывал ее за кордон, а затем переживал за нее. Встретил тепло, расспросил о жизни, высказал удовлетворение ее успехами.

– Но чего мне это стоило, знаю только я, – сказала Альбина. – Пришлось изменить в себе не только привычки, вкусы, но и образ жизни, мыслей. Превратилась в нацистку! Как говорится, с волками жить, по волчьи выть.

– Зато потом, когда победим и вы сбросите «звериное обличье», вам станет легко дышать, – сказал сквозь улыбку майор.

– Да, конечно, – подтвердила Альбина.

Александр Иванович информировал ее о положении на Родине. Оно было все еще тяжелым, но люди не унывают, делают все, чтобы приблизить день победы. Это вдохновляло Альбину, вливало в нее свежие силы.

– Центр благодарит вас за восстановление связи с ценным агентом Кёнигом, – сказал Александр Иванович. – Передайте нашему другу, что его информация напрямую докладывается в Ставку Верховного Главнокомандования и ею лично интересуется товарищ Сталин.

– Это вдохновит Кёнига в его дальнейшей работе, – заметила Альбина.

– Но и ваша информация тоже представляет большой интерес. Используется она и политиками, и дипломатами, и военными.

– Спасибо. Очень рада.

Александр Иванович приготовил кофе, поставил на стол печенье.

– Угощайтесь, пожалуйста. Поговорим о ваших перспективах. Как они вам представляются?

– Перспективы меня не радуют. Да и успехи – тоже.

– Что-то тревожит вас?

– Нет. К тревогам, к тому, что за мной могут следить, я привыкла, хотя странная эта привычка. Просто стараюсь не думать о страшном и каждый шаг свой контролирую. Но понимаете, как вам это объяснить, не знаю. Я в гестапо стала вроде бы своим человеком. Меня ценят. Даже Мюллер иногда вызывает, когда требуется сложный перевод. Приглашал и Шелленберг. Восхищался тем, что я не только блестяще, с его точки зрения, владею русским языком, но, что не менее важно, знаю душу русского человека.

– Это же прекрасно! А главное, расширяет ваши возможности.

– И все-таки, все это не то, что нам с вами требуется. Я имею возможность добывать информацию о положении дел в Берлине, о настроениях в различных кругах населения. Иногда принимаю участие в допросах антифашистов, перебежчиков. Это же – гестапо, и круг его возможностей специфичен.

– Понимаю вас. – Майор задумался. – Но в чем вы видите выход из такого положения? Чем вам может помочь Центр? Что предполагаете предпринять?

– Мне, видимо, следует перебраться на гестаповскую периферию. Туда, где надо мной не будет надсмотрщиков и где я могла бы сама себе быть хозяйкой и располагать большей свободой. Тем более что Служба безопасности и СД там объединены и ходят в одной упряжке.

– Но ведь это еще дальше от германской элиты…

– Разумеется, это – парадокс, – подтвердила Альбина. – Но я все продумала. На периферию из Берлина направляются все приказы и директивы. Приезжают люди от Розенберга, Гиммлера, Бормана, Шелленберга, Мюллера, Канариса. Они о многом осведомлены.

– Полагаете?

– Во всяком случае, это то, что касается тактики. А о стратегических замыслах нацистов, ведомства Гиммлера, вермахта вы будете иметь информацию от Кёнига.

– Разумно, – согласился майор. – Но придется перебазироваться и радистке Рае.

– Я располагаю бланками паспортов, других документов, образцами подписей, печатями. Переброску ее туда возьму на себя, Александр Иванович.

– Ну, а работу с Кёнигом продолжим мы… И тем не менее ваше предложение я должен согласовать с руководством.

Но у Альбины была еще и другая причина.

Все складывалось в общем-то неплохо, но группу переводчиков с недавнего времени возглавила фрау Берта, гауптшарфюрер СС, шатенка с неброской внешностью, сварливая старая дева, нацистка до мозга костей. К Альбине она явно придиралась. Даже к ее языку. Некоторые слова она действительно произносила не по-берлински, а так, как говорят в Швейцарии. Пришлось объяснять, что жила там с родителями и дедушкой. И тогда Берта стала иронично и даже с издевкой называть ее Баронессой. Это задевало за живое. Но пугало другое: переходя все границы разумного, особенно после поездки на могилу отца с матерью, расспросами своими та старалась буквально влезть в ее душу. Это настораживало. Но как избавиться от ее назойливости? Поставить однажды на место? И вдруг подумалось: уж не приставлена ли она за ней шпионить? Это сказывалось на настроении, держало девушку в напряжении.

Получив по рации добро от Центра, Альбина обратилась по команде к руководству гестапо с просьбой отправить ее в одну из горячих точек, где она могла бы принести больше пользы Третьему рейху.

Прочитав рапорт, Клаус Штуббер долго не мог взять в толк: фрейлейн из относительно спокойной столицы рвется туда, где опасно. Долго размышлял над этим и наконец изрек:

– Я подумаю. Иди, займись делом.

Альбина переживала: неужели не разрешат? Тогда она потребует, чтобы ее принял сам Мюллер, руководивший 4-м Управлением Имперского ведомства безопасности (гестапо). Но обергруппенфюрер СС Генрих Мюллер вызвал ее к себе сам.

– Штандартенфюрер мне доложил о твоем намерении. Но периферия – не его епархия, где бы он мог распоряжаться людьми. И он передал твой рапорт на мое решение. – Мюллер подошел к Альбине и долго и упорно разглядывал ее красивое лицо. – Сама надумала?

– Я женщина самостоятельная.

– Что же тебе здесь не работается?

– Да нет. Я всем довольна.

– А не стоит ли за твоим желанием что-то другое, совсем не то, о чем указываешь в рапорте?

– Другое…

– И все-таки? – Мюллер терпеливо ждал ответа.

– Я там не пишу, но возможно, виною всему моя излишняя чувствительность… С некоторых пор мне стало как-то не по себе в группе. Кому-то, видно, перешла дорогу.

– Женская зависть?

Альбина поняла, что Мюллер осведомлен обо всем. Не исключено, что Берта ему и доносила. Тем лучше.

– Я не виновата, что мой дед был бароном! – наконец ответила она.

– Значит, окончательно?

– Да! – твердо заявила Альбина. – Родителей я не помню, они погибли в автомобильной катастрофе. Мой дедушка, барон фон Тишауэр, не щадил жизни за новую Германию. Долг внучки – быть там, где всего нужнее, даже если это опасно для жизни, – отчеканила по-нацистски фанатично она. – И пусть это будет самая горячая точка!

– Лихо! Патриотический поступок арийки! Достойно подражания!

Мюллер в щегольской генеральской форме СС походил вокруг Альбины, стараясь понять ее. Сел за письменный стол. Снова встал и снова заходил кочетом.

– А если и другие захотят в пекло? С кем я останусь?

– Других держите, а меня отпустите, – улыбнулась девушка.

– Ну что же, неволить не стану. Смени обстановку. А начальнице твоей я хвоста накручу! – Мюллер подошел к висевшей на стене географической карте. – Есть такой городок Поставы. На территории Молодечненской области, подлежащей освоению рейхом. Тебя устроит?

– Согласна.

– Учти: там стреляют, кругом рвутся бомбы, взлетают на воздух дома. Не всякий мужчина выдерживает. Болезни придумывает разные, чтобы вырваться из тех мест и непременно в Германию!

– Я выдержу, – как-то просто сказала Альбина.

– В таком случае, я подпишу приказ о переводе тебя из Берлинского аппарата в Службу безопасности и СД [9]9
  Немецкая тайная политическая полиция – гестапо – существовала на территории Третьего рейха – Германии, а также во Франции и Польше. На временно оккупированной территории СССР контрразведывательные функции выполняла полиция Службы безопасности и СД (население называло ее гестапо, работавших там – гестаповцами), а в прифронтовой зоне и лагерях для военнопленных – военная контрразведка – абвер. Борьба с подпольем в городах и селах возлагалась так же на русскую, украинскую, белорусскую полицию, набиравшуюся из числа изменников и предателей советского народа.


[Закрыть]этого прифронтового города. Возглавляет ее штапффельфюрер Стефан Хейфиц. Фамилия смахивает на иудейскую. Но пусть тебя это не смущает. Проверяли до пятого колена – чистейший ариец, а по характеру и убеждениям – нордическая личность. Беспощаден к врагам рейха. Правда, он – большой либерал. Впрочем, сама разберешься в нем. Ну как, подписывать приказ или подумаешь?

– Подписывайте.

– Беда мне с тобой. – Мюллер еще раз посмотрел на Альбину, но та была по-прежнему спокойна, казалось, ее ничего не волновало. – Я позвоню Хейфицу о тебе. Скажу, чтобы не обижал сам и не позволял обижать другим.

– Я признательна вам, обергруппенфюрер. – Лицо гестаповки засветилось от радости.

– А это тебе за успешную работу в Берлине. – Мюллер вручил ей «Железный крест» второй степени. – Надеюсь, покажешь тамошним мужикам, как надо трудиться на благо нашего Отечества.

– Служу Германии фюрера! – ответила Альбина бойко.

– Gluckliche Reise! – пожелал ей счастливого пути Мюллер.

Она знала, что шеф гестапо Мюллер, этот тучный мужчина с лицом мясника, был требователен к подчиненным и даже суров с ними. Его боялись ослушаться и в центре, и на периферии. То, что он отныне становился ее покровителем, вселяло уверенность. Но Мюллер был еще и жесток к врагам наци. В гестаповской тюрьме на Принц-Альбертштрассе, в концлагерях, куда загонялись немецкие патриоты, им отрабатывались методы воздействия на них – изощренные пытки, утонченные убийства. Тех, кто использовал это не в полной мере, называл либералами и наказывал за нерадивость. «Видимо, и к Хейфицу он подходит с той же меркой», – подумала Альбина. Вернувшись к себе в кабинет, обратилась к материалам о городе Поставы, чтобы подготовиться к встрече с ним.

Альбина вылетела в Поставы поздней июльской ночью попутным санитарным самолетом, совершавшим рейс за ранеными воинами. Ожидание встречи с Родиной волновало. Она покинула ее, когда там война лишь начиналась. Сейчас она истекает кровью, но и захватчикам приходится не сладко.

Прибалтика. Беларусь.

На рассвете через иллюминатор в районе озера Нарочь наблюдала взрывы разной силы. Понимала: то партизаны ведут свою войну в тылу гитлеровской армии, создавая оккупантам невыносимые условия, вынуждая их отвлекать значительные силы с фронта. Понимала, что рискует больше, нежели в Берлине, но сердце подсказывало: в это тяжелое для Отечества время ее место здесь.

И вдруг летчик прокричал Альбине:

– Впереди город Поставы на реке Мяделька.

Альбина увидела вспышку огромной силы и следом за ней пламя.

И снова летчик объяснял:

– Горит водокачка. Должно быть, лесные бандиты взорвали. Озоруют, сволочи. Никакого житья от них. Я воевал во Франции и в Африке. Но только в этой стране Недочеловеков противник ведет войну, не придерживаясь правил.

– Вот как… – Слово «Недочеловеки» резануло слух Альбины, как и тогда, когда слышала его из уст Геббельса. Но представила себе, как земля горит под ногами оккупантов, и в душе радовалась этому.

– А в прошлый мой прилет сюда, – старался преодолеть шум моторов пилот, – бандиты и вовсе разгромили гарнизон наших войск в соседнем городе Побрады. Отсюда километров сорок.

– Там что, Службы безопасности нет, не могли заранее знать о налете?

– Службу безопасности тоже разгромили. Горотдел сожгли дотла, а его начальника в плен захватили и отправили в Москву.

Из груди Альбины чуть не вырвалось: «Молодцы наши!», но она прокричала в ухо летчику совсем другое:

– И что же, все это осталось безнаказанным?

– Не думаю. Во всяком случае, готовили карательную акцию возмездия.

Самолет коснулся земли. Альбина отчетливо представляла себе, какое пекло ее ожидало. Тем нужнее она в этом городе, расположенном между Берлином и Москвой. В Поставах дислоцируется штаб одной из группировок вермахта, находится ваффеншуле «Цеппелина», наведываются туда разного рода проверяющие и инспектирующие из Берлина. Имеются гарнизонный клуб и офицерская столовая, где можно выходить на немцев, обладающих секретной информацией, касающейся планов командования армии, настроений нацистской элиты…

Стефан Хейфиц встретил Альбину Тишауэр внешне радушно. Помог снять комнату у надежной хозяйки. Объяснил сложность положения в городе и окрест него. Предупредил о необходимости соблюдать осторожность в общении с русскими. Ввел в круг ее многочисленных служебных обязанностей. Из головы же его не выходило одно: о переводе фрейлейн из берлинского аппарата в Поставь звонил сам Мюллер. Честь, которой удостаивается далеко не каждый гестаповец. Кто она ему? Своячница? Любовница? А может быть… Может быть, она имеет поручение доносить обо мне?.. Ему не было, чего опасаться. Но если кому-либо захочется что-то откопать, всегда найдется. С первых же дней Хейфиц присматривался к Альбине. Доверял и в то же время относился с опаской.

В работу Альбина включилась сразу, как опытная гестаповка. К этому вынуждала оперативная обстановка в городе, в ближайших селениях. Да и в аппарате Службы безопасности и СД она была единственным переводчиком. Хейфица поражала в ней безотказность при выполнении его распоряжений и поручений, редкая способность все схватывать на лету. Он ценил ее способность синхронно переводить русскую речь, быстро делать письменные переводы любой сложности. Называл он ее уважительно – госпожа баронесса, иногда по имени, либо просто фрейлейн.

Присматривалась к нему и Альбина. Вскоре поняла, что имеет дело с человеком, преданным нацистской партии, фюреру, Великой Германии. Достаточно мудрого и решительного в своих действиях начальника. Правда, не все ей нравилось из того, что он предпринимал, но об этом она ему, разумеется, не говорила, чтобы не обострять с ним отношений.

В Берлине Альбине Тишауэр было легче, хотя риск тот же, но здесь ее родная земля, и больно видеть, как она взрывается, горит. В Поставах к тому же угнетало собственное бессилие, поскольку видела страдания соотечественников и не могла им помочь.

Первое, что ее поразило, это приказ военного коменданта города, который она прочла на одном из столбов. «За хранение оружия и радиоаппаратуры, за порчу телефонных проводов, за укрывательство красноармейцев – расстрел. За поддержку партизан и подпольщиков – виселица. С наступлением темноты и до рассвета покидать свои дома запрещается. Задержанные на дорогах или в лесу подлежат расстрелу на месте. Тем, кто донесет властям о вражеских радиопередатчиках и минных полях, – хорошее вознаграждение. Жители Постав! Помогайте немецкой армии строить Новый порядок, и вам будет лучше жить!»

Одним словом, не дышать, не сопротивляться! Разрешается только предавать, выдавать, фискалить! – гневно обобщила прочитанное Альбина. И подумала: избежала провала в Берлине, избегу и здесь. Однако не слишком ли я самонадеянна? Запеленговать рацию в провинциальном городке проще, нежели в крупном индустриальном центре. Но и работа через связника тоже не гарантирует от провала, к тому же не обеспечивает срочности.

Вскоре Альбина оказалась свидетельницей того, как этот приказ военного коменданта осуществляется, и это ее потрясло. Краковский сгонял на городскую площадь жителей городка – стариков, детей, женщин. Когда они собрались, на их глазах повесили пятерых девушек-патриоток. Это было страшное зрелище, и ей чуть было не стало дурно. Даже Хейфиц заметил, что она побледнела.

– Этот прием устрашения не для вас, Баронесса. Так что, можете быть спокойны. Не знаю, известно ли это вам, но мне рассказывали, что фюрер назвал как-то Черчилля шакалом, а Сталина – тигром, идеал которого – Чингисхан. Тогда же он пришел к твердому выводу, что на Восточных землях можно добиться осуществления своих целей, лишь действуя совершенно беспощадными методами «а ля Сталин». Мы так и поступаем.

Альбине удалось увидеть и жизнь подпольщиков изнутри. В душе она восхищалась и гордилась ими, их патриотическими делами. Как-то на конспиративной квартире Службы безопасности и СД она участвовала во встрече Хейфица с агентом, которого тот называл Игорем.

– Чем порадуешь? – спросил его шеф.

– Да вроде бы все неплохо идет, начальник, – ответил агент. – Был вот у них на сходке. Происходила она в овраге за мельницей. Аж десятка два подпольщиков в ней участвовали!

– Фамилии, адреса знаешь?

– Какие там адреса, фамилии, – махнул рукой агент. – Все они имеют прозвища. А до адресов дело не дошло. Спросить же нельзя, сразу заподозрят во мне вашего человека.

– Логично. А тебя каким же прозвищем нарекли?

– Кривоносый.

– Они-таки не лишены наблюдательности, – рассмеялся Хейфиц. – О чем же говорили на этом сборище?

– Обсуждали обстановку в городе и окрест него. Призывали активнее распространять сводки Совинформбюро о положении на фронте. Усилить работу среди населения по организации сопротивления захватчикам. А так, чтобы конкретно, – убить, взорвать, поджечь, этого не было и в помине.

– А поезда, тем временем, пускаются под откос, взрываются мосты, бензохранилища, – произнес Хейфиц, усомнившись в том, о чем докладывает агент.

– Вероятно, о своих «мокрых делах» они говорят в более узком кругу единомышленников и соучастников. Безопаснее. Да и я – новичок среди них. К тому же примазавшийся.

– Н-не густо, – покачал головой Хейфиц.

– Пока только в доверие вхожу. Они там – не дураки сошлись. Ребята мозговитые, смелые, но и осторожные тоже.

– А кто из них причастен к взрыву водокачки? Это же – вчерашний день. Могли и проговориться.

Агент пожал плечами.

– И об этом не удалось узнать? – укоризненно, возможно, недоверчиво взглянул на него шеф Службы безопасности.

– Быть может, еще удастся, начальник, – почувствовал себя виноватым Игорь.

– Откуда у них взрывчатка? – вдруг спросил Хейфиц.

– Ха! Откуда? Ваша армия снабжает ею.

– Не пори ерунду! – взорвался Хейфиц.

– Так получается, начальник! Подпольщики извлекают из земли мины, установленные охранными отрядами на подступах к железнодорожным путям и станциям, чтобы партизаны не могли пускать под откос воинские поезда. Разыскивают заброшенные артиллерийские склады и фронтовые аэродромы. Из найденных там снарядов и авиабомб выплавляют тол. Говорят, что у них его несметное количество.

– Но можно же подорваться.

– Как сказал мне один из их братвы, они знакомы с пиротехникой и саперным делом. И для них нет ничего опаснее оккупантов.

– Ты тоже так считаешь?

– Побойтесь Бога, гражданин начальник! Советская власть меня заточила в тюрягу за какую-то девку, с которой я переспал, а немцы освободили. Я молюсь на вас!

– Где они берут сводки Совинформбюро?

– Предполагаю, что их снабжают ими партизаны. Но может быть, имеют и свой радиоприемник. Об этом я обязательно дознаюсь.

– А тот парень, что привел тебя на сборище. Его хоть знаешь?

– Ну как же не знать! Его прозвище – Грач. А там кто-то, видно, позабыл о конспирации и назвал его по имени Фадей. Такой осторожный. Дом свой не показывает. Встречаемся на базаре. Два-три слова, и он сматывается, затерявшись в толпе.

– Следовательно, Грач, – он же Фадей?

– Выходит, так.

– На базаре, говоришь, бывает. Какой он из себя?

– Это пожалуйста. На вид лет восемнадцать. Рост – чуть ниже моего. Волосы блондинистые. Глаза что вишни, какие-то масляные. Ну что еще там… Да, слегка картавит.

– Ты же контактный человек, Игорь… Послушай, а может быть, ты на подпольщиков работаешь? – неожиданно в лоб спросил гестаповец. – Соотечественники. А своя рубашка всегда ближе к телу. Признайся. Ну! Посмотри мне в глаза и будь правдив, как с отцом родным.

– Не верите, начальник. Тогда нам не о чем говорить! – вспылил Кривоносый. – А они, между прочим, дали мне ответственное задание – поручили расклеить листовки по городу! Вот они, голубочки! – он выложил листовки из-за пазухи на стол. – За каждым подпольщиком закрепили район. На мою долю выпал административный центр. Самое ответственное и рискованное задание! Боевое задание! Так и сказали мне Фадей и его друзья. Их я должен расклеивать на стенах служебных зданий. И даже на входной двери Службы безопасности и СД.

– Задание на проверку преданности! – сформулировал замысел подпольщиков Хейфиц. – Хитрованцы они там, смотрю. – Нацепил на нос пенсне и взял в руки листовку. – Майн гот! Это же – карикатура на меня! Чертовски талантливо исполнено! Только вот лысина не слишком ли разлилась? – Передал листовку переводчице. – О чем здесь говорится? Меня что, хотят убить? Назначили вознаграждение за мою голову?

– Позвольте, я зачитаю?

– Да, пожалуйста, фрейлейн.

– «Товарищи и сограждане! – начала Баронесса. – Оккупанты намерены вывезти в фашистскую Германию наших девчат и ребят, чтобы превратить их в рабов своих. Не допустим этого преступления! Делайте все, чтобы земля горела под ногами врагов! Всмотритесь в этот портрет. Это – начальник Службы безопасности и СД Стефан Хейфиц, нацист и убийца. Это ему горожане обязаны тем, что средь бела дня исчезают наши люди, что происходят кровавые расправы над народными мстителями и их семьями. Запомните этого зверя в лицо. Придет время, он за все ответит! Подпольный райком комсомола».

Прочитав, Баронесса сказала не то с восхищением, не то с осуждением:

– Ну и люди, эти молодые большевики!

– Талантливо! – повторил Хейфиц, всматриваясь в рисунок. И разъярился: – Какая сволочь писала? – Брезгливо вытер руки носовым платком и бросил листок в корзину с мусором.

– Слыхал, будто Орлик писал вас. Под копирку. На других листовках роттенфюрер СС Краковский изображен, – уточнил Игорь. – А зовут этого мазилу Сергей, не то Сергун.

– Почему Орлик, а не Воробей, Сорока?

– На орла смахивает. Птичья морда и руки, будто крылья. Так и машет ими, когда идет по городу.

Что-то промычав себе под нос, Хейфиц взглянул на часы.

– Задание остается прежним, – сказал он. – Выявлять намерения этих бунтарей. Их преступные связи. Очень важно также выявить тех, кто причастен к взрыву водокачки. Надо же, все важнейшие службы города остались без воды и света! Да, вот еще что: прощупай, нет ли у них рации.

– Полагаете, она у них имеется?

– Кто-то балуется эфиром. Его необходимо во что бы то ни стало найти и обезвредить! Найдешь, большие деньги получишь. Пятьдесят тысяч рейхсмарок! Устрою тебе экскурсионную поездку в Германию.

– Понятно, – принял задание к исполнению Игорь.

Баронесса уронила носовой платок, нагнулась и подняла его.

– Вам дурно? – заметил ее рассеянность шеф.

– Сказывается переутомление, – как могла улыбнулась Альбина.

– Выпейте валерьянки. Война кончится, отдохнем.

– Да, разумеется.

– А Орликом займусь лично, – снова обратился Хейфиц к агенту. – Чтобы не пало на тебя подозрение, расклей листовки, как тебе поручено. И не в открытую, а с соблюдением предосторожностей, как это делают эти новоявленные революционеры.

– И на дверях Службы безопасности и СД наклеить?

– Разумеется. Всюду! Они будут проверять тебя в деле.

– А вы меня за это – цап-царап, хапензи и вздернете?

– Прикажу не трогать. Важно, чтобы подпольщики в тебя поверили. Выявим зачинщиков и исполнителей, станем спокойно спать.

Что испытывала Альбина, участвуя в этой тайной встрече? Мерзко было у нее на душе. С одной стороны, радовалась. Но чему? С другой – одолевало бессилие. В Берлине имела дело больше с бумагами. Здесь же являлась невольной свидетельницей того, как охотятся на людей. И она – соучастница этого.

На одной из последующих явок Игорь доносил Хейфицу, что эти мальчишки продолжают держать его на расстоянии. Докладывал, что заметил за собой слежку, полагает, что ведут ее подпольщики. Она и в самом деле велась, но только Службой безопасности и СД, поскольку шеф подозревал своего агента в неискренности и даже в двурушничестве, в работе одновременно на Службу безопасности и на подполье. Наряду с этим Хейфиц решил приобрести агента-внутренника из числа самих подпольщиков.

Когда Игорь ушел, Хейфиц подошел к окну, слегка раздвинул занавески, наблюдая, как тот переходит дорогу, сказал:

– Сколько ни бьюсь, все без толку… Вы не находите, фрейлейн, что в каждом русском сидит большевик?

– Но может быть, это инстинкт самосохранения толкает их на яростное сопротивление нам? – ответила Баронесса.

– Инстинкт слеп! – резко произнес Хейфиц. – Они же сознательно создают невыносимые условия для нашего пребывания на завоеванной нами земле. Соз-на-тель-но!

Он достал из шкафа бутылку рома.

– Вам нельзя нервничать, – пересев со стула на кушетку, – сказала Альбина.

– Прошу, – Хейфиц подал ей рюмку. – За нашу победу! За все хорошее, что ждет нас впереди!

– За победу! – повторила Альбина, вкладывая в эти слова свое толкование.

Выпив, Хейфиц подсел к ней почти вплотную.

– Почему я с вами становлюсь спокойнее?

– Не знаю, право, – невольно усмехнулась Баронесса.

– Наверное, потому, что вы – чародейка, волшебница. – Хейфиц провел ладонью по ее руке. – Такие пальчики бывают только у скрипачей, пианистов и магов.

– Это что, объяснение в любви, майн герр? Вот не подумала бы, что вы способны на такое.

– Не знаю, как это называется, но вы вызываете во мне трепетное чувство. И это, я уверен, ответная реакция на ваши чувства ко мне, хотя внешне вы их умело скрываете.

Альбину это еще больше рассмешило.

– Какое самомнение! У вас интересная жена.

– Я отправил ее в Германию. Но и с ней я одинок. Вдвоем, а каждый сам по себе.

– Сейчас никому ни до чего и ни до кого, – сказала Альбина. – Война завершится, и у вас семейная жизнь наладится. – Хохоча добавила: – Вот увидите. Вам говорит это сама волшебница! Только верьте. – Про себя же подумала: «К чему бы этот не мужской разговор?..»

– Послушайте, Баронесса, почему бы нам не встретиться у меня дома? Мне из Берлина прислали кое-что из сладостей… Я дорожу своей репутацией.

– Хотите, чтобы о нас с вами пошла дурная молва? И тогда осудят обоих. А жена ваша и вовсе мне глаза выцарапает.

– Ну почему же… Объясним, что я пригласил вас, чтобы помогли мне с переводом делового текста.

– Неубедительно.

– Тогда я приду к вам.

– Ни в коем случае, штапффельфюрер!

– Но могли же вы мне срочно потребоваться по службе?!

– Пришлите за мной нарочного, и я явлюсь в отдел.

Хейфиц резким движением обнял Альбину и пытался поцеловать. Она вырвалась и ударила его по физиономии.

– Охладите свой пыл, майн герр! Вы забыли, что устав СС осуждает аморальность и разрушение семьи.

– Простите, – виновато произнес начальник, не глядя на подчиненную. Поправил галстук. Одернул мундир. Взглянул на часы. – Пойдемте. На пятнадцать ноль-ноль я вызвал к себе бургомистра города. Вам предстоит переводить мой с ним разговор. Он тоже должен отвечать за распущенность городской молодежи и подростков, за их неповиновение властям.

А Краковский…

В часы, когда Альбина работала над переводом документов, изъятых у захваченного советского летчика, катапультировавшегося из горящего истребителя, ей позвонил Хейфиц и попросил зайти к нему. Войдя в кабинет, как всегда, она приветствовала его, выбросив вперед правую руку:

– Хайль Гитлер!

– Хайль! – ответил начальник. – Помогите нам, фрейлейн.

Перед ним сидел Краковский, которого она знала, как командира карательной роты. Разложив на столе карту местности, он что-то пытался объяснить, но Хейфиц не воспринимал его немецкий язык, обильно пересыпаемый русскими и польскими словами.

– Итак, господин Краковский, насколько я уловил из вашего доклада, вы наконец имеете столь долгожданный план проведения карательной операции против лесных бандитов?

– Так точно! – подтвердил роттенфюрер СС.

– Превосходно. А то я потерял всякую надежду и даже веру в ваши способности. И уже имел намерение поручись разработать мою идею другому офицеру СС.

Краковский виновато молчал. Хейфиц старался обосновать свою озабоченность положением дел в Поставском районе.

– Нами создавались лжепартизанские отряды, лжепарткомы. Их действия должны были скомпрометировать партизанское движение и большевистское подполье, дезорганизовать их и ослабить, отвратить от них население, – говорил он. – Однако ожидаемого эффекта это не принесло. Они по-прежнему совершают рейды по селам и городам, громят наши гарнизоны, уничтожают склады с боеприпасами, аэродромы, нефтебазы. Сколько можно терпеть это?! – Хейфиц, войдя в раж, стукнул кулаком по столу. – Промедление для нас смерти подобно! Мы должны, обязаны уничтожить их силы и очистить от них оккупированные нами территории и коммуникации или грош нам цена в базарный день. – Обратился к Краковскому: – Ну так что там у вас?

Краковский откашлялся.

– Как мне стало известно от надежного источника, Батя готовит «операцию» по уничтожению нашего гарнизона в Кривичах.

– Вам не кажется это «дезой», ловко подброшенной партизанами?

– «Дезой»? – задумался Краковский. – С какой же целью?

– Чтобы отвлечь наши силы на защиту Кривичей и тем самым развязать себе руки в Поставах.

– Батя не способен на такое, штапффельфюрер. Он всего лишь председатель сельпо, а это требует знания тактики ведения боя.

– Убедили. Ваши предложения в таком случае?

– Я нанесу Бате упреждающий удар.

– Ну что же…

– Значит, план такой. За сутки до «операции» все дороги и тропы, ведущие в партизанскую зону, я надежно блокирую. Это изолирует бандитов от внешнего мира, лишит возможности вести рельсовую войну против войск вермахта, осуществлять налеты на военные объекты.