Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Встретил Заринь Буслаева, как давнего знакомого. Все думал поблагодарить за подаренное ружье, а тут представился случай. Накормил его тем, что было, уложил на натопленную русскую печь. Сам же лег у дверей, приставив рядом ружье, разложил гранаты на случай, ежели бандиты пронюхают и нагрянут по душу лейтенанта. Спал чутко, просыпаясь от шороха в сенях, от скрипа крыльца и лая дворняжки.

Утром, пока старуха Зариня возилась с завтраком, предложил Антону баньку по-черному.

Баня отстояла от дома шагах в двухстах, на высоком берегу небольшого озерца. Бревенчатая, она как бы висела над водой. Тут же во льду зияла синевой прорубь, из которой черпают воду, в которой хозяйки полощут белье.

Разделся Антон в предбаннике, сколоченном из горбыля и оттого холодном. Когда вошел в парилку, на него пахнуло жаром. Заринь брызнул из ковшика горячей водой на раскаленную каменку. Крохотное помещение тотчас заполнилось паром. Заринь взял из шайки, стоящей на полу, устланном сосновыми ветками, дубовый веник и принялся обмахивать им гостя. Раскаленный воздух, пропитанный ароматом сосны и дуба, пронизывал все поры, очищая и заставляя их дышать, разгонял кровь по организму, способствуя поправке.

Когда Антон окончательно прогрелся, старик «загнал» его на отмытый добела полок, где было еще жарче. Извлек из другой шайки с распущенным там мылом огромную лыковую мочалку и стал разгонять ею по телу мыльную пену, приговаривая:

– Банька, сынок, почище всякой микстуры и порошков. Жар, пар да дубовый веник любую хворь изгоняют из организма. Так что, считай, все, что было с тобой, – позади.

– Я, кажется, начинаю чувствовать это, – подтвердил Антон.

– У меня на квартире прошлой осенью стоял гитлеровский оберст, по нашему, значит, полковник, – продолжал старик. – Так я его шкуру так намочаливал, так веником опахивал, что он только кряхтел от удовольствия и все говорил: «Хорош русише банька! Большевиков уничтожим, непременно построю у себя на усадьбе такую же. А тебя, старче, хоть ты и русише швайн, возьму банщиком. Будешь спину мою тереть!» И заливался смехом.

– Это же оскорбительно: швайн по-русски – свинья. Да и сам он, видно, был лютым зверем.

– А как же. Столько людей наших погубил, десятки деревень уничтожил, божьи храмы сжигал.

Антону стало неприятно оттого, что Заринь, этот добродушный, хлебосольный старик мыл гитлеровского офицера, да еще с таким же усердием, как и его, чекиста.

Старик тем временем схватил ведро с водой, в котором плавали льдышки, поднял над ним, Буслаев понял, что он намерен его окатить и даже напрягся весь в ожидании страшного ледяного душа. Опасения, однако, были напрасными. Ощущение такое, будто вылили на него ушат теплой воды да еще прошлись по телу ласковыми женскими пальчиками. Блаженное состояние!

Но вот вода кончилась. Антон спросил:

– А что, того оберста так и отпустили с Богом и он теперь где-нибудь убивает наших детей, женщин, стариков?

Заринь не слышал вопроса. Схватил пустое ведро, выставил его на улицу и голый побежал по снегу к себе домой за вторым ведром, только пятки сверкали. Жена заметила его, неугомонного, и вынесла ему ведро из сеней. Вернувшись, теперь уже с двумя ведрами, он опустился к проруби, зачерпнул воды со льдом.

Антон решил испытать на себе прелести деревенской жизни. Вышел из парной, постоял с минуту на половике в предбаннике, набравшись решимости, шагнул босой на снег и даже попробовал походить по нему. Испытав и это ощущение, позволил себе покататься по пушистому, слепящему глаза снегу. Это было ни с чем не сравнимо. Казалось, не снег, а горячий морской песок под ним.

Заринь похвалил его за смелость.

И снова – полок. Старик на этот раз вылил оба ведра ледяной воды с плавающими льдинками ему на спину. Антону же показалось, будто пахнуло на него теплым южным ветерком.

Когда одевались в предбаннике, Буслаев повторил вопрос о гитлеровском полковнике.

– Конечно, я не упустил такую птицу, лейтенант, – сказал Заринь. – Оберста мы с бабкой моей накормили досыта русскими щами из квашеной капусты. Подлили в тарелку снотворного. Когда он заснул, по моему сигналу подъехали партизаны. Тихо сняли часовых, которые были приставлены к моей избе для охраны офицера. А его положили в сани, прикрыли сеном и в лес! А оттуда – самолетом в Москву. Ценный «язык» оказался. Важные сведения дал. – С гордостью добавил: – Мне за него орден Красной Звезды Батя вручил в своем штабе.

Буслаев быстро шел на поправку. И строил замысловатые планы, каким образом изловить наконец Краковского, покончить с другими бандформированиями. И о своей жизни с Лидой не раз думал: как сложится она? Временами его почему-то охватывало беспокойство.

ПРЕДАТЕЛЬ

Антон не знал, что в этот день, 20 апреля 1945 года, Гитлер в своем подземном бункере напротив рейхстага, у самых Бранденбургских ворот в последний раз в жизни отмечал с Евой Браун свой день рождения, но и без того все говорило о том, что война идет к завершению, а с нею близится и конец рейха. Завершал и он свой Берлин – работу по ликвидации бандформирований в Поставских лесах.

Теперь дошли руки, наконец, и до Зиновия Аверкина. Разбирая день за днем трофейные бумаги почившего в бозе поставского горотдела Службы безопасности, он вдруг обнаружил, что Аверкин был ее агентом. Это подтолкнуло Антона к необходимости разобраться с его преступной деятельностью, и в поисках свидетельских показаний он отправился к Егору Богачеву.

В дом Богачевых возвратилась жизнь. Егор много пережил в лесу, зато теперь, впервые за годы войны, почувствовал себя человеком. Не представлял себе, насколько полно и навсегда, но все же искупил свою вину перед народом. Но и осторожность, естественно, приходилось соблюдать, поскольку иногда к нему наведывались те, кто уцелел после разгрома банды. И тогда Анна давала Егору знать об их появлении. Егор уходил в прежний свой схрон на чердаке дома. Им же она объясняла, что с того дня, как Буслаев побывал в лагере, ничего о нем не знает, предполагает, что если не погиб, то подался куда-либо в другие места. Так и не дознавшись ничего, они уходили.

Первый свой визит после выздоровления Буслаев сделал именно к нему, и Егор справедливо расценил это, как гарантию того, что никто и никогда не упрекнет, не напомнит ему о прошлом, о котором он и сам вспоминать не хотел.

Лейтенант ничуть не сомневался, что Зиновий – предатель. Конечно же, это он доносил Краковскому о его передвижениях по району, о планах ликвидации банды. Однако подозрения – не основание для привлечения человека к ответственности, тем более к уголовной. Требовались улики, свидетельские показания, без этого ни один уважающий себя судья не примет дело к производству и не осудит его. Позвонили из следственного изолятора. Следователь, которому поручено вести предварительное следствие, уже торопит с доказательствами вины Зиновия. Буслаев решил поговорить о нем с Егором.

Почему выбор Краковского пал именно на этого человека? – спросил он.

– Да как вам сказать… – задумался Егор. – Я ведь тоже не могу всего знать. Завербован-то он был еще до того, как я объявился в банде. Возможно, еще Службой безопасности и СД.

– И все-таки?

– Лично мне Зиновий высказывал сожаление по поводу того, что кончились-де гитлеровские порядки, что снова жить придется при Советах. Падок он и на деньги. Любит, чтобы они всегда позванивали в его кармане. Да и выпить не дурак, но только чтобы на халяву.

– О чем конкретно Зиновий доносил Краковскому – вам известно?

– Он ли, другой ли кто доносил атаману – не знаю. Однако Зиновий был в курсе любых ваших затей. Это уж точно! Чуть что, он уже в лагере. А не он, так Варька-Шалашовка. Когда Краковский спрашивал: «Откуда знаешь?», она отвечала: «Зиновий сообщил».

– А еще каким образом Краковскому становилось об этом известно?

– Какими путями… – перевел на свой язык Егор. – Не знаю других людей, чтобы связаны были с внешним миром и ему доносили. Зиновий и Варвара – дело очевидное. Она – любовница Краковского. Он в ее доме – свой человек.

– Спасибо, Егор Степанович.

– Может быть, потом вспомню чего еще, так скажу.

– Буду надеяться… А вам известен некто Михей Брагин?

– Как же, знаю и его. Во время оккупации он с гестаповцами был на короткой ноге. Встречал я его и с начальником Службы безопасности и с его заместителем. Дружил с Краковским. Слыхал, что и сейчас тот бывает у него.

– Это верно, что его сыновья служили в роте СС, которой командовал Краковский?

– Сущая правда! – с гневом произнес Егор. – И не только облавы они устраивали на партизан, прочесывали леса. Но и в поселках, в деревнях, да и на железной дороге Бог весть что вытворяли. Жизни от них никому не было. Угоняли жителей в Германию, особенно тех, кто помоложе, и даже детей. Гитлеровцы давали им волю творить все, что хотят. Они пьянствовали и насильничали, зверствовали заодно с ними. Думаю, что Брагин Михей и сейчас поддерживает связь с сыновьями. Конечно, тайным образом. Мне Рябинин Федор говорил об этом. Он был в курсе всех их шашней. Знал и о том, что Краковский надеялся с их помощью подготовить для себя теплое местечко на Западе. Хитер мужик! Ничего не скажешь…

В тот же вечер Зиновий Аверкин был арестован с санкции прокурора по подозрению в преступной связи с гитлеровской Службой безопасности, убийстве Федора Рябинина, в бандпособничестве. На следствии Зиновий признал, что был завербован Хейфицем и по его заданию внедрялся в партизанский отряд Бати «Заря». Войдя в доверие к начальнику штаба отряда, выведывал и доносил Хейфицу обо всем, что удавалось узнать – о людях и вооружении, о намерениях, с которыми выходят группы партизан на боевые задания…

Незадолго до своего бегства на запад, Хейфиц передал его Краковскому. Зиновий получил задание осесть в Белоруссии и устроиться на работу в органы НКГБ или милиции.

ЗАСАДА В ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ

Дощато-бревенчатое двухэтажное с мезонином здание средней школы расположилось на поляне среди смешанного леса. Несмотря на весну, оно было все еще в зимнем убранстве. Вокруг него стояло множество разнообразных повозок, от выездных бричек до крестьянских телег, на которых съехались сюда учителя со всего подрайона. Просторный зал школы был заполнен до отказа. Большинство – женщины. У всех праздничное весеннее настроение. Не было только Варвары Веселовской, которая находилась под следствием.

Буслаев заканчивал доклад, с которым выступил по просьбе секретаря Поставского райкома партии. Слушали его с большим вниманием. В заключение Антон сказал:

– День Восьмое марта в этом году советский народ отмечает в предверии окончания войны против фашистской Германии. Миллионы его сыновей и дочерей отдали жизни, отстаивая с оружием в руках завоевания наших дедов и отцов. Дорогие товарищи женщины! Разрешите поздравить вас с замечательным весенним праздником, пожелать вам, горячо любимым матерям, женам и сестрам, большого счастья в жизни и любви!

Под аплодисменты Буслаев возвратился на свое место за столом президиума. В зале стоял гул, люди обсуждали то, о чем он говорил, к чему призывал. Особенно горячо восприняли то место, где он назвал матерей, жен и сестер любимыми и пожелал им любви.

Не присаживаясь, Антон провозгласил тост:

– Мне как-то рассказывали, как Бог сотворил женщину.

– Знаем, из Адамова ребра, – послышалось в зале.

– Это по Ветхому завету. А вот как было на самом деле.

В зале воцарилась тишина.

– И знаете, оказывается, совсем просто.

– Как же?.. – снова донеслось из зала.

– Бог взял немного солнечного тепла, задумчивую грусть Луны, ласковый взгляд серны, трепет лани, кротость голубки, грациозность белого лебедя, нежность запаха фиалки, легкость пуха одуванчика, свежесть утренней росы. Перемешал все это. А когда увидел, что получилось нечто слащавое до приторности, хотел избавиться от него, но передумал. Прибавил к этому непостоянство ветра, болтливость сороки, непоседливость трясогузки, слезливость летнего облака, немного ужасных раскатов грома и огненных стрел молнии. Быстренько все перемешал. И увидел Бог: в его руках чудесная женщина. Обрадовался, вдохнул в нее жизнь и отдал мужчине:

– «Бери и мучайся!» Так выпьем же, друзья, за эту превосходную гремучую смесь!

По залу прошел веселый смех. Поднимали стаканы, чокались. Заиграл гармонист. Полились песни. Их сменяли задорные народные танцы. Среди танцующих был и Буслаев. Он легко вел партнершу – учительницу по имени Инга. Проплыли в танце Иван и Людмила. Она – с медицинской сумкой и пистолетом на ремне. Он – с гранатами, заткнутыми за пояс, и автоматом, свисавшим с плеча. Оба были приятно возбуждены. Их лица озаряла улыбка. И кажется, что нет для них ни войны, ни опасности.

Неожиданно появилась Вера. Увидев Ивана с Людмилой, она не выдержала, выбежала в коридор, зарыдала. Очнулась от выстрелов, от звона оконного стекла.

Среди взбудораженных учителей пронеслось: убит директор школы. Просвистели пули и над головой Буслаева. Среди гостей возникла растерянность, паника. Теперь уже было не до танцев.

В зал ворвались бандиты. Скомандовав: «Ни с места, руки вверх!», двое проталкивались к Буслаеву. И тогда Буслаев выхватил пистолет. Иван Лиханов вскочил на подоконник и взял на изготовку автомат. Но школа – не лучшее место для пальбы, даже самой прицельной. И Буслаев, и Лиханов это понимали и не спешили применять оружие.

Кончилось тем, что бандиты трусливо покинули учебное заведение. Тело директора бережно перенесли в учительскую. Когда шоковое состояние прошло, Инга подошла к Буслаеву и Лиханову, отвела их в сторону. Ее лицо выражало крайнее беспокойство.

– Эти людоеды жаждут вашей крови, – сказала она о бандитах. – Они намерены устроить засаду, когда вы будете возвращаться в город, – трясясь от страха, едва выговаривала учительница. – Краковский уверен в успехе и назначил даже время и место вашей публичной казни. Будьте осмотрительны, товарищи. Я боюсь за вас.

– Откуда вам известно, Инга, об этом? – спокойно спросил лейтенант, размышляя о том, что следует предпринять.

– Я была невольной свидетельницей их сговора. Пошла к своей лошади, чтобы дать овса, и услышала, как бородатые мужчины переговаривались между собой. Они меня не заметили.

– Спасибо вам, Инга.

– Будем пробиваться! – решительно сказал Иван, когда она отошла от них.

– На их стороне инициатива и явный перевес в людях, – сказал Буслаев. – Да и о Людмиле, о Вере следует подумать. Не оставлять же их бандитам на поругание.

– Что ты предлагаешь?

– Может быть, поедем в противоположном направлении? Так разумнее.

Неожиданный обстрел во время поездки в Кривичи научил Буслаева постоянно прибегать к дезинформации и даже обманным трюкам, обставлять себя надежными людьми. Инга и была одним из его доверенных лиц.

ЗАХВАТ МАТЕРОГО

Уже вечерело, когда отряд патрульных осодмильцев привел задержанного. Могли бы не обратить внимания, но слишком трусливым им показалось его поведение. Подходя к усадьбе Михея Брагина, он без конца вовсю озирался по сторонам. В этот момент ему и преградили дорогу. Он был молод, чисто выбрит, в солдатской ватной куртке цвета хаки и новеньких кирзовых сапогах. За спиной свисал армейский вещевой мешок.

На вопрос Буслаева, кто он такой, куда следовал, мужчина объяснил, что комиссован после контузии на фронте и направляется в родные края. У него были изъяты пистолет системы «вальтер», армейская книжка на имя Анисима Дворецкого с его фотокарточкой, справка из госпиталя. Этому всему можно было бы поверить, не окажись за подкладкой куртки бланков других документов, в том числе немецких, польских, печатей и туши для их заполнения. Лишь ночью, поняв безвыходность своего положения и желая смягчить свою участь, Дворецкий дал подробные показания. Суть того, о чем он сообщил: направлен через линию фронта, чтобы с помощью Михея Брагина установить связь с Краковским, выяснить его возможности по усилению террора против большевиков, передать приказ закордонного центра организовать налет на обком партии и разгромить его. Показания эти не вызывали сомнения в своей достоверности.

Задержан был, таким образом, эмиссар, и это счастливое обстоятельство необходимо было использовать – не только предотвратить трагические события, но и заполучить самого Краковского. Лучшего «подарка» и быть не могло!

В ту же ночь Буслаев связался с Молодечненским УНКГБ. Очень обрадовался, когда в трубке услышал голос Евгения Стародубцева, временно прикомандированного из Москвы в Управление. Они вместе заканчивали спецшколу, симпатизировали друг другу. Попросил его приехать по очень и очень важному делу.

Встретившись в Поставах на конспиративной квартире, объяснил ситуацию, показал ему документы Дворецкого. Увидев фотографию, Стародубцев не удержался:

– Это что же, мой двойник?

– Как видишь. Сходство поразительное.

– Ты решил познакомить меня с ним? Но зачем?

– Я пригласил тебя, чтобы предложить исполнить роль связного вместо него, – ответил Антон. – Сам же Дворецкий на это время будет надежно изолирован.

– Хм… Идея… А ты уверен, что они не встречались до этого? Не обязательно в эти дни. Прежде.

– Дворецкий показал, что Краковский знаком ему лишь по фотографии, которой его снабдил бывший начальник Службы безопасности и СД Постав Хейфиц.

Стародубцев задумался. В своей практике ему не приходилось решать оперативные уравнения с подобным множеством неизвестных. Поэтому он хотел знать все в подробностях.

– Краковскому известно, что к нему должны прийти?

– Когда-то, и опять-таки Хейфицем, он был предупрежден о возможности подобного рода связи с ним, если он останется на территории Советского Союза. На этот случай был даже обговорен пароль. Так, по крайней мере, объяснили Дворецкому.

– Заманчиво… Перевоплотиться и влезть в шкуру врага… Ну, а смысл подключения меня к этому делу?

– Смысл – великий! Краковский трижды мог быть арестован, но каждый раз по нашей оплошности либо по другим обстоятельствам ускользал или избегал этой участи. Сейчас следует действовать решительно и наверняка.

– Я что же, должен его арестовать, застрелить? – старался понять и осмыслить задачу Евгений, прежде чем соглашаться на авантюру.

– Для этого я обошелся бы и без тебя, Женя. Наконец, это самое легкое и простое, – возразил Антон. – Краковский слишком много знает, немало причинил вреда обществу. Короче, он нужен следствию, чтобы показать людям действительное лицо тех, кто бил себя в грудь, уверяя, что он и есть их заступник.

– Кажется, начинаю понимать. Следовательно, моя задача строго ограничивается ролью связника Службы безопасности, а не убийцы, подосланного НКГБ.

– Вот именно! Используя документы Дворецкого и инструктаж, который он получил, тебе предстоит посетить Михея Брагина и передать приказ их общего шефа Хейфица, чтобы он организовал тайную встречу с Краковским.

– Так. А следующий мой ход каков должен быть?

– Ну, проведешь с ним разговор на тему о его боеготовности… Тут я тебе предоставляю полную инициативу. Говори с ним о чем угодно в рамках своего, что называется, амплуа. Важно держать его там до моего прибытия. Как только вы с ним уединитесь, тут же дом Брагина будет окружен солдатами НКВД из роты Джапаридзе. На случай, если Краковский вдруг прибегнет к мерам предосторожности. По крайней мере, таков мой замысел.

– Меня тоже станете брать?

– Нет, конечно. В момент захвата Краковского тебе следует бежать. Это необходимо по двум соображениям: первое – чтобы ты не фигурировал в его следственном деле, как соучастник по преступлениям, когда он предстанет перед военным трибуналом; второе – на случай, если бы пришлось повторить подобную акцию, но в другом варианте.

– Подстраховка…

– К сожалению, всего предвидеть невозможно, мой друг.

Поскрипывали на ветру деревья.

Разбрызгивая копытами мокрый снег и грязь, плелась лошадь, едва удерживая, съезжавшие в разводья колеса крестьянской подводы. Позади шли усталые, продрогшие и голодные Антон Буслаев и Иван Лиханов.

– Настоящий джентльмен должен рисковать всегда. Но прежде всего ради достижения высокой цели. Так меня учили в милицейской школе, – сказал Иван. – Но ради чего рискует собой Краковский?

– Я не думаю, что он руководствуется высокими стремлениями. Ему просто надо выжить, – ответил Буслаев. – А как это сделать, когда рухнуло все, ради чего проливал кровь своих соотечественников? Когда предстоит за все держать ответ? Его можно понять.

– Понять-то можно… да простить нельзя.

Слушая Ивана, Буслаев думал о том, что их ожидает в ближайшие минуты, быть может, мгновения, а готового плана в голове не было. Так, в общих чертах.

– Джапаридзе запрошен по рации и подтвердил, что прибудет к назначенному времени. Но как бы не помешала ему распутица. Да и мост через реку не снесло бы бурным ледоходом. – Буслаев взглянул на часы. – Наступает критическое время.

– Да и дело нам с тобой предстоит нелегкое, лейтенант, – сказал Лиханов. – Уж больно открыты подходы к дому Брагина. И Краковский, и связной Центра могут видеть нас. Придется зайти с тыльной стороны.

Буслаев согласился с таким предложением.

В интересах конспирации и чтобы все развивалось естественно, и Лиханов, и Джапаридзе знали лишь, что это – связной, и все!

Окна в доме Михея Брагина, несмотря на дневные часы, были зашторены. В одной из комнат между Краковским и связным, прибывшим из-за кордона со специальным заданием, велся таинственный разговор. Краковский поначалу недоверчиво отнесся к нему.

– Что еще вы могли бы предъявить мне в подтверждение того, что являетесь представителем шефа Службы безопасности?

– Вы удивляете меня, господин Краковский. Что может быть убедительнее пароля? Или вы так напуганы этим чекистом Буслаевым, что начинаете терять рассудок? Если не желаете и тем более боитесь иметь со мной дело, так и скажите. Я уеду. Только потом пеняйте на себя. За провал явки по головке вас никто не погладит.

– Перейдем к делу. Что вас интересует? – отбросил сомнения Краковский.

– Доложите, в каком положении находится ваше боевое подразделение и насколько можно на него рассчитывать.

– Подразделение… Передайте шефу, что его больше не существует. Имеется командир, то бишь я, и со мною еще несколько человек, случайно уцелевших.

Дом и двор Михея Брагина напоминали крепость. Они были окружены высоким дощатым забором. Хлев. Конюшня. Курятник. Всюду чистота и порядок, что говорило, безусловно, о достоинствах хозяина. Посреди двора стояла высокая мачта. На ее вершине крутил свои лопасти подаренный Хейфицем «за заслуги перед Германией» ветряк, который вращал небольшую динамомашину, а та заряжала аккумуляторы, питавшие электричеством все его хозяйство.

На чердаке, что над конюшней, устроились бородачи. Одни из них валялись на сене. Другие, по приказу Краковского, вели наблюдение за подходами к дому Брагина, пока он там находился.

– Атаман приказал ничем себя не выдавать, – сказал тот, что постарше, с одутловатым, заросшим щетиной лицом.

– Выдавай не выдавай, во все зырки наблюдай, – произнес в ответ молодой здоровяк, не отрывая глаз от слухового окна. – Иначе секир башка будет и мне, и тебе.

– А ежели стрелять придется?..

Буслаев и Лиханов подъехали к дому Брагина так, чтобы оставаться незамеченными. Привязав лошадей и замаскировав оружие, чтобы оно не выпячивало из-под шинели, они прошли во двор. Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, по ступенькам вбежали на крыльцо.

Контрнаблюдение Краковского заметило во дворе посторонних и теперь было в замешательстве.

– Как думаешь, кто такие? – спросил старик. – Один перед ними уже зашел в дом. Сам Михей ему дверь открыл и впустил.

– А кто его знает. Обнаруживать себя не велено, а значит, сиди и не кукарекай, – ответил молодой. – Наблюдай!

– Положеньице…

На столе перед Краковским и связным стоял бочонок домашнего пива, всевозможная закуска. Оба сидели раскрасневшиеся от хмельного и разговора.

– Как разрешите понимать вас? – спросил связной.

– На мой взгляд, следует идти двумя путями, – ответил Краковский. – Первый путь – создание на советской территории из верных нам людей глубоко законспирированного подполья. Это – фронт. Бойцы его не должны останавливаться ни перед чем и использовать все от диверсий до террора, лишь бы земля под ногами Советов ходуном ходила. Второй путь – эмиграция, образование из ее экстремистской части боевых групп и организаций. Это – тыл и в то же время штаб, посредник что ли, осуществляющий контакты между подпольем в России и спецслужбами на Западе. От них исходили бы как денежные субсидии, так и оружие, яды, взрывчатка.

– Интересные мысли… Так и передам шефу. Ну, и что бы вы лично предпочли – фронт или тыл? – поинтересовался связной.

– Разумеется, эмиграцию, – ответил, не раздумывая, Краковский. – Хочется немного отдохнуть. А приду в себя, можно снова сюда.

– Я так почему-то и подумал.

В наружную дверь позвонили.

Краковский и связной насторожились. К ним в комнату вошел Михей Брагин. Вид у него был растерянный.

– Кто это может быть? – спросил Краковский.

– Двое мужчин. Но они стоят так, что из-под занавески я не могу никого узнать, а спросить через дверь не решился, – ответил Брагин. – Какие будут указания, роттенфюрер?

– Наша судьба в твоих руках, Михей. Вот и действуй в соответствии с возложенной на тебя ответственностью! – приказал Краковский.

– Может быть, в схрон спуститесь, господа?

Краковский и связной принялись убирать со стола все, что могло выдать присутствие в доме посторонних лиц.

– Случайно, не ваши? – спросил связной.

– Возможно, вы привели своих людей, – вызывающе ответил атаман, лишившийся банды.

Буслаев и Иван, как только Брагин открыл дверь, не представившись и не ожидая приглашения, прошли в дом. Только теперь Михей сообразил, с кем имеет дело, но было уже поздно.

– Узнаете? – поинтересовался Буслаев.

– Припоминаю. Как же! На масленицу мы с вами встречались в доме Марты Рябининой, нашей вдовушки. Зиму-матушку провожали. И вас хорошо знаю. Вы – товарищ Лиханов, командуете милицией. Что же привело вас ко мне в такую погоду, люди добрые?

– Ехали. Продрогли. Решили забрести к вам на огонек, погреться, – сказал Лиханов.

– Давно не было такого ветра. Прямо-таки ураган, не иначе как с Баренцева моря, – не зная, как поступить и что предпринять, засуетился Брагин. – Проходите, погрейтесь, товарищи дорогие. Я, правда, спешу, а жена куда-то уехала…

Он пригласил Буслаева и Лиханова в кухню. Там было тепло от недавно натопленной русской печки. Выставил на стол кувшин с самогоном и стеклянный стаканчик-стопку. Сам сел с ними.

– Первостепенное дело в таких случаях – первач, – сказал он.

Как и подобает хозяину дома, вначале он налил самогон себе. Поднеся стопку к губам, кивнул в сторону Буслаева, затем Ивана.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье!

Выпив зелье одним глотком, налил Буслаеву.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье! – кивнув в сторону Брагина и Лиханова, выпил Буслаев.

Брагин наполнил и протянул стопку Ивану.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье! – кивнув в сторону Брагина и Буслаева, выпил Лиханов.

Буслаев и Лиханов переглянулись.

– Немного стал согреваться, но нет ли чего поесть? – спросил Буслаев. – Тот, кого вы пригласили к себе в батраки, помните, в доме Марты, в состоянии заплатить за угощение.

Брагин застыл в нерешительности. Уж больно не хотел он, чтобы эти люди у него засиживались, задерживались.

– Короче, Михей, требуется обед и табак, – бесцеремонно произнес Лиханов.

Это вывело хозяина дома из состояния оцепенения. Он поспешил куда-то, затараторил:

– Сейчас будет… Сейчас будет…

Буслаев тихо произнес:

– Не думаю, чтобы Краковский не принял мер предосторожности.

– Уж не сбился ли Джапаридзе с дороги, – сказал Лиханов.

– Но сейчас отступать некуда и нельзя. Поздно. Однако и брать бандита вдвоем в таких условиях тоже рискованно. Краковского могут у нас легко отбить и здесь, и по пути в Поставы.

Вскоре Михей возвратился с тремя сырыми яйцами. Поставил тарелку с ними на стол. Сел на свое место. Снова наполнил стопку мутной влагой.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье!

Выпив, налил Буслаеву.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье! – повторил Буслаев.

Брагин налил Лиханову.

– За ваше здоровье! За ваше здоровье!

Буслаев и Иван снова посмотрели друг на друга. Брагин разбил и выпил яйцо. Последовали его примеру и непрошеные гости.

– Но где же еда, Михей? – спросил Буслаев. – Или вы решили споить нас? Пока это никому не удавалось.

– Вы говорите странные вещи, товарищ. Разве я способен на такое? А еды, к сожалению, нет. Табаку – тоже нет. Уцелел только самогон и вот несколько яиц. Краковский не дает покоя: его люди налетают и забирают все подчистую.

– Следующей жертвой Краковского станет сам хозяин, – смеясь, произнес Иван. – Унесет вместо колбасы!

– Типун тебе на язык, товарищ Лиханов. Не Буслаев, так хотя бы вы со своими осодмильцами избавили меня от такой напасти. Насколько я понимаю, ваше дело оберегать честных советских граждан от контрреволюции и фашистских недобитков.

Лиханов покинул кухню и в поисках еды пошел бродить по огромному дому.

– Часто беспокоит вас Краковский? – поинтересовался Буслаев.

– Как все съедят, так и заглядывают, – чуть дрогнувшим голосом сказал Брагин. – Не сам, нет. Самого я видел лишь в неметчину. Других присылает. Армия-то у него большенная! В лес страшно войти. – Выразительно жестикулируя, пояснил: – Вы идете, думаете, это сугроб. Ан нет, обязательно секрет бандитский! Того и гляди, бородач выскочит и прибьет.

Возвратился Иван. С плеч его свисали окорок, колбасы. В руках была охапка прессованного табачного листа.

Он свалил добычу на стол.

– Приглашаю потрапезничать, господин Брагин!

Брагин побледнел. Трусливо забегали глаза.

Подполье в доме Михея Брагина напоминало собачью конуру – без вентиляции, без элементарных удобств. А от близко подступавших подземных вод, в нем стояла постоянная сырость.

Связной нервничал. В поисках запасного выхода (и чтобы дать знать Буслаеву, где он находится) простукивал деревянные перегородки и потолок. Краковский сосредоточенно пересчитывал патроны к «парабеллуму». Оба напряженно вслушивались в то, что происходило наверху, но слов разобрать не могли.

– Неужели вы не узнаете этих людей по голосам? – требовательно спросил связной.

– Нет, не узнаю. Искажает перекрытие. И вообще, сидите и не дергайтесь! Сюда никто не может войти.

– Я спокоен. Это вам надо волноваться, господин Краковский. Вы отвечаете за мою жизнь перед нашим общим начальством.

Кухня наполнилась табачным дымом. На покрытом клеенкой столе появились и горячие блюда, которые Иван извлек из русской печки. Буслаев и Лиханов отдавали предпочтение щам из хорошо сохранившейся прошлогодней капусты с кусками жирной свинины.