Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

ВЕРБОВКА АГЕНТА

Дипломатическое положение атташе по культуре позволяло Антону бывать на приемах, презентациях, общаться с деятелями культуры и парламентариями, политиками и дипломатами, учеными и писателями, артистами и художниками. Откровенные беседы с ними позволяли без предвзятости и предубеждения судить о процессах, происходящих в стране пребывания, находить искренних друзей Советского Союза, получать данные на носителей секретной информации.

Самым же трудным делом было проникновение в разведывательные и контрразведывательные службы государств, входящих в блок НАТО, в эмигрантские центры, находившиеся у них на содержании и ведущие враждебную нам деятельность..

И вот – удача, первые результаты!

Выставка произведений скульптура Эйхгольца состоялась.

Сразу же по прибытии в Ленинград Сысоев был взят органами госбезопасности в активную разработку. В результате инициативная информация Кейлеба о нем была подтверждена, а преступная шпионская деятельность его задокументирована. По окончании выставки он привлечен к уголовной ответственности и осужден. Вскоре состоялся его обмен на советского разведчика-нелегала, отбывавшего наказание в одной из тюрем США.

Агенты, с которыми Сысоев встречался, были установлены. Теперь ясно: они и были недостающим звеном в сети Лодейзена в Москве, которых он законсервировал до более благоприятных обстоятельств. Их арестом будет завершена ликвидация его шпионской группы…

Теперь уже Буслаев, получив санкцию на его вербовку, сам связался с Кейлебом, пригласил в свою автомашину. Совершив проверочный маршрут и отъехав подальше от людных мест, остановился в лесу, замаскировав машину в зарослях, и предложил пройтись. От имени руководства советской разведки и от себя лично поблагодарил его за ценные сведения, которые помогли разоблачить и обезвредить группу шпионов во главе с Сысоевым, действовавшую в центральных ведомствах Москвы.

– Рад, если помог вам, – сказал Кейлеб.

– Если не возражаете, я хотел бы закрепить с вами столь плодотворные отношения. Это не вдруг возникшее решение. Фактически оно уже сложилось и прошло проверку не только временем, но и делом. Мы лучше узнали друг друга. Между нами возникло взаимное доверие.

Лицо американца не отражало ни восторга, ни беспокойства.

– Полагаете, могу быть вам полезен?

– Да, и вы сами это чувствуете, господин Кейлеб.

– Я предвидел, что вы можете мне это предложить, – сказал Кейлеб после раздумья. – Признаюсь: не хотелось бы связывать себя обязательством. Вместе с тем я, господин Буслаев, достаточно присмотрелся к вам и верю: вы – большой патриот своей родины. Не побежите из нее в трудную годину, не переметнетесь в иные миры. А значит, я буду спокоен за себя: не выдадите моим боссам. Я слышал о вашем захвате Лодейзеном. И вы устояли. Отбили тем самым желание охотиться за вами.

– Спасибо.

– Может быть, обойдетесь без меня?

– Я, кажется, перестаю понимать вас…

– Хорошо! Можете располагать мною, но только не в ущерб моей державе. И, пожалуйста, без подписки. Для меня важно, чтобы мне верили, тогда я горы могу свернуть. И совесть моя будет чиста перед самим собой, перед державным флагом.

– Так и порешим.

– Что от меня требуется? – спросил Кейлеб.

– Меня будет интересовать все, что связано с деятельностью «Отряда Россия» против моего государства. Особенно того подразделения, которым руководит Аллан Бартлоу.

– Понятно.

– Сообщения должны быть лаконичными, предельно ясными. Объективности ради в них необходимо ссылаться на источник информации, которым пользуетесь.

– Это обязательно?

– А вас смущает?

– В какой-то мере, да.

– Тогда попробуйте встать на мое место. Я ведь должен убедить свое руководство, а с ним и руководителей государства в объективности того, о чем вы сообщаете. Да и как аналитику мне это необходимо. Впрочем, вы и сами все знаете. Только, ради Бога, не сочтите это за недоверие к вам.

– Понимаю вас, господин Буслаев. Принципы работы разведки мне известны. Но, может быть, не обязательно называть фамилию источника?

– Можете ограничиться указанием служебного положения. Зато ссылка на секретный документ обязательна. Еще лучше, если это будет фото или ксерокопия, магнитная запись разговора.

– Это меня устраивает.

– Вот и прекрасно. Но позвольте вопрос личного порядка.

– Сколько угодно!

Для разведчика, вербовка агента всегда событие и Буслаев спросил:

– Что побудило вас пойти на риск сообщить нам о готовящейся заброске в СССР Сысоева?

– Отвечу: размышления и здравый смысл. Одно дело, когда Институт мой готовит знатоков Советского Союза, чтобы его лучше знать, содействовать взаимопониманию народов. И совсем другое, если «Отряд России» засылает к вам людей с недобрыми намерениями. Я не привержен коммунистической идее, но обстановка в мире такова, что, пытаясь подорвать вашу государственность, какой бы плохой она ни была для Запада, они могут взорвать земной шар, причинить тем самым вред и моему народу, а в конечном счете – моей семье, моим детям.

Штаты, я вам скажу, и раньше стремились верховодить в мире. Сейчас же, насколько мне известно из служебных бумаг, в верхах вынашивается идея, суть которой – до начала следующего тысячелетия США будут стремиться, во-первых, стать непререкаемым лидером, сверхсупердержавой, у которой не должно быть соперников; во-вторых, перестать связывать себя рамками ООН, чтобы иметь возможность совершать односторонние военные акции вплоть до нанесения превентивных ударов по другим странам; в-третьих, препятствовать превращению ведущих государств планеты в супердержавы, в своих соперников.

В этих условиях, поверьте, господин Буслаев, мне больше импонирует политика мирного сосуществования, с которой выступает ваше правительство.

– Благодарю, мистер Кейлеб, я верю вам, – сказал Антон и подумал, что может быть, эта информация отрезвит головы иных наших деятелей, смотрящих на США через розовые очки и призывающих следовать их путем у них в кильватере. Став гегемоном, они превратят нас в своих вассалов. Этого допустить нельзя!

Возвратившись в машину, он акцентировал внимание Кейлеба на необходимости соблюдения строжайшей конспирации. Условился с ним о явках – основной и запасных, о бесконтактной передаче секретных материалов, о способе вызова на срочную встречу, о сигналах, предупреждающих об опасности.

Служба Внешней разведки санкционировала вербовку агента.

В дальнейшем, перейдя на конспиративную связь, Кейлеб периодически информировал Буслаева о замыслах «Отряда-Р», о подготовке в Институте специалистов для «Радио Свобода», для спецслужб государств-членов НАТО, работавших против нашей страны. Работа спецслужбы противника, благодаря оперативной игре с ней, снова была парализована и крутилась вхолостую.

Для Буслаева же каждая встреча могла оказаться последней.

В большинстве случаев, территориальные органы госбезопасности успешно реализовывали агентурные материалы, добытые с помощью Кейлеба и других тайных помощников. И кто знает, кто считал, сколько миллиардов народных средств и материальных ценностей, сколько секретов государственной важности сохранено для соотечественников, для потомков, благодаря этому, сколько недобрых замыслов раскрыто, размышлял Антон. Сколько граждан ограждено от нависшей над ними беды, которую могли на них навлечь Капустины и Лодейзены? Но сохраним ли мы тем самым Отечество, или тучи над ним сгустились настолько, что их уже не разогнать?..

«Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь», – пришли на память Антону стихи Некрасова. Так соберись же в дружину и раскрутись на всю свою мощь, Россия!

ДВАЖДЫ РОЖДЕННЫЙ

Ованес Акопович находился у себя в кабинете, работал над очередной информацией в Первое главное управление, когда Олег, один из его подчиненных по линии КР, с ходу, борясь с волнением, доложил:

– Буслаев в опасности, Ованес Акопович.

– Где Антон, где? – не сразу понял резидент.

– Мой агент Грегор, работающий в городском Управлении Федерального ведомства по охране конституции ФРГ донес. А Антон, как уехал с утра, так еще и не подавал о себе знать. Я проверял у секретаря.

– Теперь давай все по порядку. Откуда у Грегора столь тревожным данные? Он что, документ секретный перехватил?

Олег поправил галстук, провел рукой по отливавшим бронзой, хорошо уложенным волосам.

– Он был невольным свидетелем того, как шеф поручил своему заместителю Эккерхарду разработать вариант, в соответствии с которым Буслаев должен тихо исчезнуть. Так, чтобы никаких дипломатических демаршей. Виною должна стать «случайность».

– Случайность?! Кирпич на голову, отравление, автомобильная катастрофа. Антона уже испытывали на прочность в американской спецслужбе «Отряд Россия»…

Резидент резко встал. Сообщение Грегора его, облеченного ответственностью за жизнь каждого разведчика, не только насторожило, но и обеспокоило, разволновало. «Уж не Лодейзен ли спровоцировал? – подумал он. – Надо было тогда еще Антону уехать в Союз. Это я виноват!»

– Сколько прошло времени с момента, когда Грегор об этом узнал и донес тебе?

– Известно ему стало вчера днем. На срочную встречу он смог вызвать меня только сегодня в 14. Я расстался с ним час тому назад.

– Что он донес о мотивах расправы с Антоном?

– Активен, неуловим, отвергает любую подставу. Ту же Эрику.

– Американец Лодейзен смог его похитить, а немцы не в состоянии.

– Да и Лодейзен же не схватил Антона с поличным.

– Все дело в том, что мы не в курсе, разработан ли этот преступный план или только вынашивается в головах убийц. Если разработан, то когда и в каком виде, что замышляется, где именно, кто исполнитель. Может быть, Антона уже нет в живых. Во всяком случае, необходимо действовать! Сейчас, не откладывая ни на минуту! Собирайся, поедешь со мной!

Когда Олег ушел, Ованес Акопович быстро заходил по кабинету. «Хоть бы обошлось… А вдруг… – он плохо подумал о Буслаеве, но тут же отбросил ужасную мысль. – Да что я! Предателями не рождаются, ими становятся, да и то, если имеются задатки». Душепродавцы, которых он знал, были кляузниками, стремившимися таким образом восполнить недостаток интеллекта, творческой жилки и трудолюбия. Себялюбцами, склонными к переоценке собственной значимости. Корыстолюбцами, лишенными способности взглянуть на себя со стороны и обуздать. Выпивохами и женскими угодниками. Ни одного из этих низменных качеств он не замечал за Антоном. А значит, он не способен на соблазн, на подлость, на предательство. Впрочем, жизнь есть жизнь, а душа человека – потемки…

Возвращаясь из города Бан Хоннеф, что за Рейном, километрах в тридцати от Бонна, Антон Буслаев был воодушевлен тем, что удалось, наконец, совершить информационный прорыв там, куда никогда еще не проникал глаз советского разведчика, но где все было важно для страны, и все документы носили гриф «совершенно секретно», о чем его информировал на конспиративной встречи агент Фройнд (Друг). Завтра он заложит фотопленку с информацией и отснятыми секретными документами в тайник № 2, и в тот же час она поступит в резидентуру, а там и в Центр.

С автомагистрали Антон съехал на проселочную дорогу, обсаженную деревьями и напоминающую аллею многовековых дубов. Скорость держал небольшую, так что машина слегка подрагивала на брусчатке. И это ему напоминало детство, езду на велосипеде по булыжнику. Короткий участок леса, а дальше снова деревья в два обхвата, с высокими тенистыми кронами, местами закрывающими небо. А за деревьями – коттеджи с уютными двориками и садиками. По этому маршруту он ездил не раз и всегда чувствовал себя уютно, спокойно. Здесь редко когда пройдет легковушка или колесный трактор. И лишь иногда увидишь велосипедиста, мчащегося по параллельно проложенной велосипедной дорожке. На такой дороге легче проверить нет ли за тобой «хвоста».

Проезжая перекресток, Антон заметил одиноко стоящий самосвал голубого цвета. Мощный. Широкий. Подумал: и как такая махина ухитряется ездить по этому тракту, где ширина проезжей части всего-то пять метров с сантиметрами? И чего он стоит в «гордом одиночестве»? Как-то не по себе стало. Впереди подъем на бугор, а дальше спуск. Чтобы проверить свои интуитивные опасения, свернул на лесную тропу, заглушил мотор. Сквозь листву кустарника принялся наблюдать за дорогой.

Не успел так поступить, как самосвал рванул с места и последовал в направлении Бонна, будто ждал его, чтобы подстроиться. Неприятное предчувствие охватило Антона. Так погиб его друг Надейкин, машину которого мусоровоз столкнул в пропасть.

Водитель же самосвала, потеряв «фольксваген» из вида, решил, что Буслаев скрылся за бугром. Но и там его не обнаружил. Видно, понял хитрость советского разведчика, остановился и стал его поджидать. Не заметив впереди самосвала, Антон выехал из лесной засады на дорогу и помчал в прежнем направлении, решив, что интуиция его на этот раз подвела. И вдруг на спуске он вновь увидел голубую махину. Шофер ее ковырялся в моторе. Делать было нечего. Проскочил на скорости мимо него. В какой-то момент ему показалось, что при объезде они не разъедутся. На всякий случай принял правее, освободив для него большую часть мостовой. В зеркало Антон наблюдал, как самосвал тронулся с места и набирает скорость. Вот он уже совсем близко, на «хвосте» и даже идет на обгон. Буслаев увеличил скорость почти до предельной, так что «фольксваген» едва не взлетал. Увеличил скорость и самосвал. Ясно, что неспроста…

И вдруг…

Бампер самосвала пропорол левое заднее крыло «Фольксвагена» с такой силой, что машина стала неуправляемой. Мощнейший удар о ствол дерева. Звон стекол. Дорога, коттеджи и деревья, все перевернулось в голове Антона. И мертвая тишина. Кругом ни души. Не слышно и рева мотора самосвала. Некоторое время Антон сидел, уткнувшись в руль, не в силах поднять головы, обсыпанный осколками битого стекла. А когда оторвал, наконец, руки и голову от рулевого колеса, увидел на рукаве кровь. Посмотрел на себя в растрескавшееся зеркало и обнаружил рассеченную бровь, кровоточащие царапины на щеках. Но что это? Машину развернуло в противоположную сторону. Попытался завести мотор, не тут-то было. Это обеспокоило и удручило.

Дверца открылась свободно. Антон с трудом вылез из машины. Шатаясь, обошел и осмотрел ее. Левое заднее крыло будто срезано самосвалом. Переднее правое получило сильную вмятину от удара о дерево. Крыша автомобиля во вмятинах и царапинах, будто на ней отплясывали тяжеловесы в сапожищах с металлическими подковами. Понял: машина от двойного удара перевернулась вокруг своей продольной, а затем и поперечной оси, проехалась по инерции крышей по брусчатке. И, развернувшись на 180 градусов, снова встала на колеса, погасив, наконец, инерцию движения.

Все произошло в какие-то мгновения. Оттого и перевернулись в голове и земля, и небо. Какое-то мгновение Антон побывал в состоянии невесомости.

До Рейна далеко. До Бонна еще дальше. Не дойдешь. Находясь в состоянии легкого шока, Антон присел на обочину дороги, с трудом соображая, что следует предпринять. Начинало темнеть. Телефона технической помощи поблизости не обнаружил. Зайти в один из коттеджей и попросить разрешения позвонить в посольство?..

Со стороны Бонна показался «опель». «Уж не меня ли разыскивают?» – подумал Антон. Остановился «опель» цвета какао с молоком рядом, визжа тормозами. Из него не вышел, а выскочил Ованес Акопович, за ним Олег с аптечкой в руках. Увидев бледного и окровавленного Буслаева, резидент спросил обеспокоенно:

– Как чувствуешь себя, Антон?

– Спасибо, все в порядке. Только вот убыток государству принес своей аварией. Немецкий самосвал подбил. Придется серьезно ремонтировать машину, – напрягаясь ответил тот.

Не мешкая, резидент взял у Олега аптечку.

– Давай протру спиртом, чтобы не было заражения. – Антон подставил израненное лицо. Спирт щипал, попадая в ранки, но он терпеливо перенес это. – А теперь иди в мою машину. Мы с Олегом со всем остальным одни управимся. Добредешь десяток шагов?

– Да, вы не волнуйтесь за меня, Ованес Акопович.

Искалеченный «фольксваген» резидент взял на буксир, прицепив его тросом к своей машине. За руль его сел Олег. По пути в Бонн сказал Буслаеву:

– Надо бы полицию вызвать. Да час поздний. Они и завтра разберутся при желании. Осмотрят машину, побывают на месте происшествия. Там и стекла битые на мостовой, и кора дерева пострадала. Самосвал не по своей воле подтолкнул тебя. Его направила твердая рука контрразведки, чтобы с тобой разделаться. Но водитель не рассчитал. Его задача была, видимо, подтолкнуть твою машину так, чтобы она врезалась в толстое дерево и превратилась в кусок сплюснутого металла. Вместе о тобой, конечно.

– Что-нибудь известно? – поинтересовался Антон, постепенно избавляясь от потрясения.

– Получены агентурные данные. Хорошо, что я знал твой излюбленный маршрут.

– Спасибо, Ованес Акопович. Говорите, угрожают моей жизни. Так и вам, должно быть, контрразведчики не стелили красную дорожку.

– Как думаешь: откуда это пошло?

– Надо проанализировать. Возможно, все началось с Эрики. А может быть, с Брунова-Капустина. Лодейзена я не имею в виду. Слишком сковали и прижали мы его обещанием опубликовать протоколы допросов его агентов. Он это понимает и зря рисковать не станет.

– Агент Фройнд не мог предать? Тем более сегодня у тебя была встреча с ним. Какое-то совпадение…

– У меня нет оснований его подозревать. И встречу нашу зафиксировать не могли. Возможно, слежка обнаружила «фольксваген» на автостоянке…

– Не дадут тебе работать, – выдохнув, с сожалением сказал резидент.

– Что же, возвращаться в Союз, когда у меня столько незавершенных дел?

– Приди в себя, потом поговорим. Находишься-то ты под «колпаком» сразу двух мощных спецслужб. А пока считай себя дважды родившимся в рубашке. Вопреки желаниям родителей, «Отряда-P» и германской контрразведки.

КОВАРСТВО ЛИДЫ

Если Вероника в раннем детстве мечтала стать артисткой театра, либо цирка, то Михаил – непременно зоологом и работать в зоопарке. Жениться же имел намерение только на родной сестренке Веронечке.

Между тем, шли годы, Вероника и Михаил взрослели. Менялись их взгляды, вкусы, повышались потребности и запросы. Неизменной, казалось, оставалась и будет вечной, привязанность друг к другу.

Вероника не была нелюдимой, но и безудержная тяга к подружкам, к пустому времяпрепровождению ей были чужды. Дружила больше с книгами. Любила помечтать. Но однажды Елена Петровна стала замечать, что Вероня стала задумчива, рассеянна, вспыльчива по пустякам, иногда дерзка. Не была такой даже в переходном возрасте, когда менялся и характер, и отношение к людям, к окружающему миру. Казалось, она жила какой-то другой жизнью, нежели ее сверстники. «Уж не влюбилась ли в кого?» – подумала она. Некоторое объяснение ее поверию дали события, происшедшие вскоре по возвращении из-за границы.

Как-то после очередного родительского собрания классная руководительница попросила Елену Петровну задержаться и поведала ей, что недавно Вероника сбежала о урока физкультуры, не явилась на занятие по физике. На требование объяснить причину восторженно рассказала, что ее перехватила мама Лида, которую она не видела с раннего детства. Пригласила в кафе-мороженое, где состоялось объяснение. По словам Вороники, женщина эта открыла ей глаза на прошлое, сказала «всю правду». Ответила, в частности, на волновавший ее все годы вопрос: как произошло, что при живой матери ее воспитывает мачеха. Оказывается, та отдала ее отцу вынужденно: «серьезно болела и не имела ни условий, ни средств, чтобы содержать и воспитывать. Он же отказался платить алименты»… Сейчас очень и очень сожалеет об этом и даже попросила у нее прошения. Обещала искупить перед ней вину. При этом сильно плакала. Ей обидно, что дочь одевает и кормит чужая тетя, а не она сама. Сейчас у нее хороший муж, двое детей – братишка и сестренка, которые ее очень и очень любят. При первой же возможности она готова и ее, свою любимую доченьку, взять к себе. Решила даже поспешить с этим, поскольку здоровье ухудшается. Бывает так плохо, что может в любое время умереть.

Елена Петровна немало пережила, слушая рассказ учительницы. И за себя, и за Вероню. Взрослому человеку, понятно, что Лида пыталась оправдать таким образом недостойное свое поведение матери-кукушки. В то же время стремилась вызвать у дочери чувство жалости к себе, оболгать отца, очернить ее, мачеху, чтобы отвратить от них.

Ну а подростку каково?..

Отныне Елене Петровне стали понятными столь резкие перемены в поведении и характере Вероники. Ясно, что она попала под влияние родившей ее женщины, встречавшейся с ней почему-то тайно, когда можно было это делать открыто. И это выглядело, как подлость, хорошо просчитанная и далеко идущая. Елена не раз пыталась поговорить с ней, но Вероника уходила от разговора, замыкалась в себе. Плохо стала относиться и к братишке Мише, с которым была всегда неразлучна. Грубила отцу. Антону Елена говорить ни о чем не стала, чтобы не волновать. Сама пыталась найти подход к девочке, проникнуть в ее душу, обогреть в этот трудный для нее час, возможно, час решающего выбора. «Неужели предпочтет Лиду? – подумала она, – Столько труда, столько души вложила в нее. Да и жили в согласии, в любви…»

В Германии Антон и Елена делали все возможное, чтобы Вероня и Мишуня увидели как можно больше интересного, обогатили себя знаниями, впечатлениями. В дни отдыха посещали музеи и выставки, выезжали с ними на озера, на рыбалку, в лес по грибы. Боясь отравиться, немцы пренебрегали дикорастущими грибами, боровикам и маслятам предпочитали искусственно выращенные шампиньоны. Зато наши семьи с удовольствием собирали их, готовили вкусные блюда, делали заготовки на зиму.

А как-то Антон добился визы на поездку в Бухенвальд, находившийся на территории ГДР. Не испытавшим войну детям хотелось показать, что представлял собою фашизм. Здесь он был представлен во всей своей «красе», наиболее наглядно и убедительно.

Мемориал борцам антифашистского сопротивления и жертвам фашизма стоял на склонах горы Эттерсберг, несколько ниже самой территории бывшего концлагеря Бухенвальд. На нижнем склоне ее, слева от «кровавого пути», ведущего к нему, – выложенный из камня проход к мемориалу. Вниз по склону – широкий путь, символизирующий спуск во мрак и ужасы фашизма. Путь этот переходит в широкую «дорогу наций», соединяющую три воронки – могилы, в которых эсэсовцы погребли десятки из сотен тысяч умерщвленных в «лабораториях» и печах Бухенвальда. На восемнадцати стелах, увенчанных чашами, в которых постоянно поддерживается огонь, высечены названия стран, граждане которых стали мучениками Бухенвальда только за то, что отстаивали свой дом, свою землю, своих детей от гитлеровских захватчиков. Отсюда берет начало дорога, ведущая вверх, символизирующая «путь в свободу». На этом пути возвышается скульптурная группа, изображающая восстание узников концлагеря в апреле 1945 года. За этой группой – площадь, увенчанная 50-метровой башней с высеченными на ней словами бухенвальдской присяги.

Вероника и Мишуня молча прошли по «кровавому пути», по «дороге наций». Долго и тоже молча стояли у скульптурной группы восставших заключенных, внимательно читая текст присяги: «Наш лозунг – с корнями уничтожить фашизм! Наша цель – построить новый миролюбивый и свободный мир!»

А это – сохраненная в назидание потомкам часть концлагеря: административный корпус с тяжелыми металлическими воротами, через которые прогоняли узников; мощная стена со сторожевыми вышками и колючей проволокой; крематорий. Теперь здесь музей.

Удивлению, вопросам не было конца.

– Это же гора обуви, человеческих волос, оправ для очков. Зачем они выставлены в этом зале? – спросила Вероня.

– Эти туфельки и бутсы, темные и седые волосы, оправы без стекол принадлежали заключенным, – ответил служитель музея.

– А что за пепел в огромной чаше? – поинтересовался Миша. – Целая куча! И из нее обгорелые косточки выглядывают.

– Это – то, что осталось от самих людей, узников этого концлагеря, представителей множества стран.

– Их что, сжигали, что ли?

– Ты прав, meine Junge, сжигали в печах крематория, специально спроектированных инженерами.

– А что же люди молчали, не сопротивлялись?

– Это делалось эсэсовцами обманным путем. Выводили заключенных целыми блоками за пределы лагеря, будто на работу. На самом деле заводили их в крематорий.

– Сжигали живых людей? Папа, так было? – не верил Мишуня.

– Все это правда, сынок. Но это не должно повториться.

Вероня заметила искусно выполненные изделия – абажур для настольной лампы, декоративные салфетки, перчатки. На них была видна татуировка.

– Из какого же это материала сделано? – спросила она.

– Из человеческой кожи, gutes Madchen, – объяснил гид.

– Неужели так могло быть? – не верилось и ей.

– Я тоже с трудом осознал это.

– Но кому-то же это все принадлежало?

– Эти вещи – «собственность» фрау Кох, супруги гитлеровского гауляйтера в Белоруссии. По ее заказу здешние палачи, обнаружив интересный рисунок на теле, заводили заключенного в специальную лабораторию и там с него сдирали кожу с татуировкой. Из нее там же выделывались эти «шедевры». Зачем? Должно быть, на память. Кто марки собирает, кто – монеты. А эта фашистка – коллекционировала татуировки на человеческом теле.

Вероню замутило от этих страшных слов. Подошла к Елене и больше не отходила от нее. Только повторяла про себя: «Ну и ну. Настоящие живодеры!»

В конце экскурсии посетили крематорий Бухенвальда.

У входа в него лежали цветы, а над ними – мемориальная доска: «На этом месте в 1944 году эсэсовцами был застрелен вождь немецкого пролетариата Эрнст Тельман». Вероня подняла упавший цветок и положила его ближе к доске.

В подвальном помещении без окон тускло горели электролампочки. На стенах выше человеческого роста торчали огромные крюки, с которых свисали веревочные петли в размер головы. Под каждым из крюков стояла аккуратная скамеечка. В углу скучала без дела увесистая суковатая палица.

Стало жутко. Мороз по коже пошел. Экскурсовод объяснил:

– В это помещение заводили узников лагеря одновременно человек шестьдесят. Раздавалась команда эсэсовца: «Каждому занять место! Шнель, шнель!» И далее, одна за другой: «Встать спиной к стене!», «Подняться на скамейку!», «Накинуть на шею петлю!», «Скамейку отбросить!».

– Так же можно удушиться, – наивно произнес Мишуня.

– Это, собственно, и требовалось палачам, малыш. Кто не подчинялся приказу, у того вышибали скамейку из-под ног силой и наносили удар палицей по голове.

Вероня прижалась к отцу.

Встал ближе к нему и Михаил.

– После всего этого эсэсовцы освобождали из петель и отправляли трупы лифтом на второй этаж. Еще не остывшие тела людей, бросали в топку.

Гид пригласил экскурсантов подняться на второй этаж.

– Я не пойду туда. Там людей жгли, – отказался от приглашения Мишуня и остался на лестнице.

– В верхнем помещении стояли четыре металлических топчана. На них прямо из лифта подавались и укладывались тела, зачастую еще не успевшие стать трупами, – пояснил гид. – Уложив, их двигали в жерло печи. Жарким пламенем вспыхивала нефтяная форсунка. Мгновенно возникала температура в две тысячи градусов. Корчилось тело. Несколько минут – и оно превращалось в золу, в пепел, которые шли на удобрение земли под посевы. Его, как и обувь, оправы от очков, вы видели в музее. На место сожженных трупов поступали другие. Конвейер по уничтожению узников работал четко и с достаточной загрузкой круглые сутки.

Первой из помещения выскочила Вероня. Подошла к брату, обняла его и так стояла с ним, пока не подошли родители.

На стоянку к автомашине шли, не глядя друг на друга, переживая увиденное и услышанное. Поблагодарив гида за экскурсию, Елена спросила:

– Здесь так жестоко расправлялись с представителями народов восемнадцати государств, независимо от их национальности, веры и убеждений. Были в их числе и русские. Что же, немцы, жители ближайших селений, не могли предотвратить эти зверства? Хотя бы оповещением об этом человечества?

– Это было исключено, мадам. Немцы даже не знали о происходящем за этими бетонными стенами. Не догадывались об этом и узники, продолжавшие оставаться в концлагере. Это, конечно, черное пятно в нашей истории, оставленное фашизмом, но СС – это еще не немецкий народ. Поймите меня правильно. Я сам был узником Бухенвальда. Нас спасло от расправы восстание заключенных и приход американских войск.

Когда ехали обратно, Мишуня спросил отца:

– Ты встречал живых эсэсовцев?

– Приходилось. В лагере для немецких военнопленных.

– А на войне?

– Во время войны тоже. Краковского, роттенфюрера войск СС, лично знал. То был матерый каратель. Сжигал наши деревни. Расстреливал патриотов. Его пули не миновали даже детей. После бегства гитлеровцев на запад, он возглавил террористическую банду, наводил страх на население.

– Где же он сейчас, этот роттенфюрер СС?

– Военным трибуналом он приговорен к высшей мере наказания.

– Ну и правильно! А такие концлагеря, как Бухенвальд, еще были? – не отступал Мишуня.

– Были. И не один. Освенцим, Маутхаузен, Заксенхаузен, Равенсбрюк, Саласпилс. Убивали антифашистов и в Лидице, Марцаботто, Варшаве и Орадуре, в Минске и Харькове.

Антон Буслаев подумал: «В случае победы гитлеровской Германии в войне вся наша страна была бы превращена в Бухенвальд, покрыта крематориями». Даже передернулся от этой жуткой мысли.

На память Елене пришли слова из песни «Бухенвальдский набат», взывавшие человечество к бдительности. Прижала к себе Вероню и Мишуню, сидевших с ней на заднем сиденье машины.

Дети еще долго вспоминали Бухенвальд. Да и вряд ли они забудут его когда-нибудь.

В субботний мартовский вечер семья Буслаевых находилась в сборе. Не было только Вероники, которую ждали к ужину. Но вот пришла и она – раскрасневшаяся, возбужденная, ни на кого не смотрит.

– Что с тобой происходит, дочка? – поинтересовался Антон.

– Ничего особенного, папочка, – ответила она. – Много уроков задали, вот я и думаю: как распределить время, чтобы все успеть сделать и не нахватать двоек в четверти.

Ответ этот не удовлетворил отца. Предчувствие ему говорило о другом: дочь неискренна с ним.

– Тогда я спрошу иначе: что происходит в тебе, Вероня?

Вероника вспыхнула, лицо ее покрылось розовыми пятнами.

– Не могу я так жить, понимаешь! Не могу и не хочу!!!

– Не понимаю… Объясни все же: ты ходишь голодная, тебе нечего одеть, к тебе плохо относятся?

– И сыта, и одета, и ухожена! Но это, оказывается, не все, не главное в жизни!

– А по-моему, ты сама не знаешь, чего хочешь. Сядь, давай потолкуем, – пригласил он Вероню на диван, но она даже не приблизилась к нему.