Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

– Понимали, конечно, но, видимо, пренебрегли этим. Так случалось. Кстати, немецкая разведка довольно часто прибегала к дезинформации. Так что нелегко было различить, где правда, а где – ложь. Отсюда и трагические последствия.

– Ты думаешь, товарищ Сталин… Нет, как это могло случиться? Зачем же тогда я жизнью своей рисковала?

– Ничего я не думаю… – Антон снова перевел разговор на другую тему. – Скажи, что с Виктором? Где он? Жив ли? Что делает?

– Понимаю. Будь спокоен, Антоша. И можешь во всем на меня полагаться. Не подведу, не предам, – сказала Валя. – А с Виктором? Как-то не интересовалась я им. Да и он никогда не был объектом моего внимания и тем более увлечения. Так, каток, танцульки… Угости меня чаем. Пить хочется.

– А ведь он тебя ревновал ко мне.

Валя от души рассмеялась.

– Так вот когда открывается тайна того самого синяка под глазом, который мне доставил столько переживаний! Помнишь, как я его запудривала, чтобы ты не напугал публику.

– Помню, как же. Все помню, Валюша, – задумчиво произнес Антон. – И как с тобой отдыхали на Черном море, помню.

– То были прекрасные годы нашей юности!

– Интересно, как бы реагировала Августа Евлампиевна, узнав, что Ромео вдруг стал контрразведчиком, а Джульетта разведчицей.

– Полагаю, что это ее не удивило бы и не огорчило, – сказала Валя. – Она же воспитывала в нас высокие чувства.

– Мне тоже так кажется… Как дальше жить думаешь? – поинтересовался Антон, разливая по граненым стаканам чай и накладывая в стеклянную вазочку яблочное повидло.

– Прямо-таки допрос… – Валя улыбнулась, кокетливо завела глаза, взяла ложечку повидла в рот и запила чаем.

– Не отвечай, если не можешь, не хочешь.

Валя посерьезнела. Отпила еще глоток чаю.

– По правде, Антоша, я только начинаю приходить в себя, – сказала она. – Все допытывались, как случилось, что в критическое для страны время оборвалась моя радиосвязь с Центром? Пережила немало неприятного, пока начальство не убедилось, что это не было предательством или моей трусостью. Тогда наградили боевым орденом. А ведь могли и посадить.

– Сочувствую тебе, Валюша. – Антон вспомнил отношение к нему генерала Петрова, относившегося к людям с подозрительностью.

– А ведь из Постав мне были видны и просчеты нашего руководства, как военного, так и политического.

– Что-то серьезное?

– Ну как же! Была, например, установка сверху: уничтожать все, чтобы ничего не доставалось врагу. И уничтожали. А в результате жители тех же деревень лишились хижин, урожая, скота. Лишились своей опоры и партизаны, подполье. Советские люди жили в условиях жестокости. Если хочешь, двойной жестокости. Немцы жестоко расправлялись с теми, кто шел против них. «Народные мстители» – с каждым, кто их не поддерживал. Чтобы выжить, сами того не желая, они вынуждены были соглашаться работать на гитлеровцев либо на партизан. Своей политикой мы сами толкали порой людей на предательство.

– Ты говоришь страшные вещи.

– Но так было! Или вот другой пример. Затеяли «рельсовую войну» в тылу противника. Генералы из НКГБ возглавили ее. Но при чем рельсы, когда уничтожать следовало вражеские эшелоны! Абсурд! Гитлеровцы быстрехонько восстанавливали путь, и поезда с военной техникой и живой силой благополучно шли на Восточный фронт.

– Ты написала об этом в отчете?

– Написала и целый месяц дрожала. Как бы не привлекли к уголовной ответственности за «клевету» и «дискредитацию» военного и партийного руководства. Оттого и к тебе не сразу пришла.

– Представляю.

– Но все обошлось. Но скажи, Антоша, война кончилась, что дальше? Будет ли легче, достойнее, свободнее житься народу? Сможет ли каждый строить свою жизнь так, как он хочет, или выбор этот, как и до войны, будет навязываться свыше – установками, догмами?..

– Ты затрагиваешь больную и для меня тему, Валюша.

– Но от кого это зависит? Каждый ведь на фронте сражался за лучшую долю – свою, своей семьи, своих близких.

– От людей наших, разумеется, зависит. Миллионы их за войну побывали в разных странах, увидели, как там живут трудящиеся…

– В том-то и дело!

– Постепенно и у нас нарождаются новые силы, полные решимости перестроить жизнь общества на новый лад. Важно не помешать им в этом и даже способствовать их успеху, – высказал свои соображения Антон. – И все-таки, каковы твои планы?

– Мне предложили остаться в разведке, но я, откровенно говоря, подумываю об аспирантуре, о кандидатской диссертации. Ты знаешь, меня всегда интересовала наука. Хочу послужить ей. – Допив чай, спросила: – Ворвалась бесцеремонно в твой дом и даже не поинтересовалась: возможно, ты женат и у тебя семья? – Спросила и подумала: а вдруг женат? Мобилизовала волю, чтобы встретить это с достоинством свободной, ни на что не претендующей женщины.

– Тебе налить еще чаю? – Антон не хотел пока касаться этой темы. Его интересовала сама она, подруга юности.

Не поняв этого, Валя вновь положила руку ему на плечо, посмотрела в глаза, в лицо.

– Как же я мучительно долго шла к этому дню, чтобы увидеть и услышать тебя! А ты не испытываешь такого же чувства единой нашей с тобой судьбы?

«И все-таки она должна знать правду», – промелькнуло в голове Антона. После войны Валя выглядела еще привлекательней. Карие глаза, чувственный рот, губы, которые он когда-то целовал; уютный нос на красивом лице; голос, напоминающий звуки ручья на перекатах; внешнее обаяние, сочетаемое с сердечностью и искренностью, бескорыстием. Она и сейчас ему нравилась. Но выбор сделан. Переборов себя, он тихо, чтобы не обидеть, произнес:

– У меня есть женщина, Валюша.

– Эта твой окончательный выбор? – Голос Вали чуть сник, но в груди еще теплилась надежда.

– Я люблю ее, – признался Антон.

У Валентины дрогнуло сердце. Но иначе, собственно, и быть не могло. Стараясь скрыть чувство досады и сожаления, произнесла по-немецки:

– Andere Hand, anderes Gluck.

– Одному Солнце светит, а другому и месяц не заблестит, – с ходу перевел Антон, хотел что-то сказать, но воздержался.

– Так устроен мир, Антоша. Как же зовут твою избранницу? Чем она занимается? А может быть, ты пошутил? – Ей все еще не верилось, что она упустила любимого мужчину.

– Елена. Врач-терапевт.

– От греческого «факел», «свет». А знаешь, милое имя. Олицетворяет мягкость, нежность, женственность. К тому же она эскулап. Тебе повезло. Желаю тебе большого счастья с ней. А еще пожелаю тебе то, что когда-то желали друг другу наши предки: мира и покоя в душе. А жизненные силы? Ищи их в самом себе.

– Спасибо, Валюша. – Антон понимал, что сказала она так тепло потому, что любит его, и иного пожелать не могла. – Видишь, стопка бумаги? Это письма к тебе. Я три года ждал тебя и, лишь потеряв надежду, женился.

– Ты был женат? – Лицо Вали выражало недоумение.

– Да, и у меня растет дочурка.

– Что-то не пойму: женат, ребенок. И вдруг – Елена.

– Тот брак оказался неудачным. Даже вспоминать не хочется.

– Прости, ради Бога. А с девочкой ты хоть встречаешься?

– Та женщина предала нас обоих. И меня, и дочурку. Возвращаюсь из боевой командировки в Поставы, а она уже с другим. Лейтенанту безопасности предпочла армейского капитана. Вскоре уехала с ним в Германию.

– Так и ребенок с нею? Она – мать.

– Вероню я забрал себе.

– Смело.

– В обмен на жилье. Так та женщина и потребовала: перепишешь на мое имя хату, забирай Веронику, и чтобы я вас не знала!

– Господи! – всплеснула руками Валя. – Ребенок стал для матери разменной монетой! А ты слишком доверчив, Антоша. Впрочем, это – удел добрых людей. Думают, все такие, как они сами. Как же ты, мужчина, будешь воспитывать девочку? Не представляю себе.

– Елена подружилась с Веронечкой, привязалась к ней. Полюбила и готова разделить со мной все заботы о ней.

Валя обняла Антона.

– Не приди похоронка на меня, все было бы иначе. Правда?

– Возможно. – Антон поцеловал Валю.

– Иногда вспоминай меня, Антоша. А эти письма, предназначенные мне, я заберу.

– Интересно ли?

– Сердце не камень, тает. Все, что связано с тобой, мне не безразлично, Антоша. У каждого есть своя звезда на небе.

– Нашей общей звездой была бы та, что ярче всех, – попытался Антон поднять ее настроение.

– Да, конечно, милый. Но мы же расстаемся, любя друг друга. – Она заглянула ему в глаза, обняла, и они застыли в поцелуе.

– Я сохраню в памяти все, что было между нами святого.

Валя взяла письма. Посмотрела Антону в лицо, будто в последний раз. Смахнула набежавшую слезу и ушла. Для нее это была трагическая развязка. Хотела взять свой дневник, но Антон не отдал его. Покинула подъезд и всплакнула. Глотая слезы, говорила себе: «За любовь надо бороться. Я же, я же…»

После ухода Вали Антона охватило оцепенение. Он не мог простить себе, что не дождался окончания войны, когда «пропавшие без вести» или «погибшие» воины порой начинают оживать. Он несказанно рад, что подруга юности жива и невредима и работает с ним в одной системе. И тем большую вину испытывал перед нею за то, что не дождался! Хотя очень и очень ждал, переживал за нее, строил планы совместной жизни.

Но вот подвернулась Лида. Не то, конечно, что Валюша, но не ходить же бобылем до старости лет! А в результате поплатился за свое легкомыслие ее изменой, предательством, стал отцом-одиночкой. И если бы не Елена… Ну что костить себя, коли так случилось! Теперь важно, чтобы не раздвоились чувства к Елене. «Люблю обеих, но принадлежу Елене, а Валя пусть останется первой любовью», – решил он. К Елене он испытывал благодарность за то, что она в трудную минуту разделила с ним любовь и заботы о дочурке. Но удастся ли забыть Валю? Да и способен ли рассудок обуздать чувства?..

Перейдя перекресток, Валя прошла в сквер, села на скамейку. Невдалеке виднелся Андроньевский монастырь. Мимо прогуливались люди, играли в догонялки дети, то и дело наталкиваясь на взрослых и получая от них тумаки. Но она ничего этого не замечала. В сознании всплывали эпизоды из далекого и близкого прошлого. Вот она вместе с Антоном выбираются из-под готовой поглотить их морской волны на пляжную гальку… А это – теплая лунная ночь на берегу, цикады свиристят на все лады, мигают огоньки светлячков. Антон спрашивает, что бы она ответила, если бы он сделал ей предложение стать его женой? Теперь простить себе не может, что ушла от прямого ответа. Быть может, и жизнь ее сложилась бы иначе… А это уже – война, офицерский клуб в Поставах, объяснение абверовца в любви. Неужели Фриц серьезно думал, что я соглашусь на роль его любовницы.

Задумалась: да что она – не женщина? И снова увлажнились глаза. Кого-то война лишила жизни, сделала калекой, осиротила. Ее же лишила счастья. Будь она проклята! Что же делать, как устроить свою жизнь? Напроситься в любовницы? Что дальше? Чем это кончится для нее, для Антоши? Пожалуй, одним: Антон лишится счастья, а его дочурка – доброй женщины. Да и сама она не станет от этого любимой. Зло помноженное на зло дает зло. Да и не для нее это – строить счастье на несчастье других. Но что это: рассудок берет верх над чувствами? Все эти годы жила надеждой, берегла себя для него, единственного, самого любимого…

Вечерело. Валя взглянула на заросшие зеленью монастырские купола. Только что с них взлетела стая галок и, кружась, перестраиваясь на ходу, полетела в сторону парка Лефортово на ночлег. А она думала о своем. «Да, жизнь есть жизнь, и нет у меня зла на него, как и чувства безысходности, – произнесла она вслух. – Господи, помоги рабу своему Антону, сделай его счастливым! Помоги и мне разобраться во всем, пережить и правильно поступить!»

Извлекла из сумочки письма Антона. Пробежала глазами. Отдельные места перечитывала. Он любил, ждал, мечтал построить с нею семью. «Как же нелепо все получилось!» – подумала она с чувством величайшей досады и огорчения. Отрешенно уставилась в одну точку. Долго сидела так. Потом поднялась со скамейки и, устало передвигая будто свинцом налитые ноги, бездумно побрела вокруг монастырской стены. В сотне шагов от нее с грохотом проносились пассажирские и товарные поезда. Из паровозных труб расплывался по округе шлейф черного дыма. Почему-то сосредоточилась на рельсах. Казалось, ее занимало то, что под колесами вагонов они как бы начинают дышать, то приподниматься, то опускаться. Однако это ее не так уж и занимало. Но тогда к чему такой интерес?

Находясь в состоянии прострации, Валя решила приблизиться к ним, но путь преграждал овраг. Она спустилась и, убыстряя шаг, прошла вдоль лощины. Не дойдя до моста через Яузу, сорвалась с горки. Попыталась с ходу взбежать на железнодорожную насыпь, но не тут-то было. Не удержалась, сползла по сыпучему песчаному склону. Дальнейшее ее падение преградила оказавшаяся на пути, брошенная ремонтниками прогнившая шпала. На берегу Яузы дети шумно играли в лапту. Не обращая на них внимания, едва отдышавшись, снова стала карабкаться вверх, но теперь уже цепляясь за камни, либо упираясь в них ногами. Доползла до верхней бровки. Болели от напряжения пальцы рук, стонало от ушибов тело. Но она не чувствовала этого.

Прогремел товарняк в сторону Курского вокзала. Прошел пассажирский в направлении Кавказа. Еще рывок, и Валя подобралась к рельсам. Наконец-то у цели! Вдали показался поезд. Через считанные секунды он будет здесь и… прощай жизнь! Она перекрестилась: «Господи, прости меня грешную!» Поезд находился уже совсем близко. Вскочить, и тут же броситься под колеса, чтобы машинист не успел затормозить состав…

И вдруг откуда-то снизу донесся отчаянный детский крик: «Тону, спасите!..» Валя посмотрела в сторону Яузы. На середине реки барахталась девочка. На берегу беспомощно метались малыши. Это отрезвило. Дети в опасности! Валя мгновенно скатилась с насыпи и оказалась у реки. Сбросив платье, бросилась в воду. Поднырнув под огромную корягу, она вызволила девчушку. Перепуганную насмерть, вынесла на берег, сделала искусственное дыхание, привела в чувство. Отчитала детвору за то, что купаются без присмотра взрослых.

– Спасибо, тетя, – поблагодарила девочка.

– Это не я тебя спасла, а ты меня, – сказала Валя.

– Тетя, а мячик можете достать? – спросил малыш.

Валя сплавала и за ним.

Довольная тем, что сделала доброе дело, подумала: «Трагедия девочки обернулась для меня жизнью. Теперь понимаю, почему Антоша так печется о своей дочурке. И кому я доставила бы радость своей гибелью? Боже, что со мной происходит? От виселицы, уготованной Хейфицем, ушла. Расправу головорезов из банды Краковского избежала. Но как уйдешь от того, к чему стремилась, от любви к милому?..»

По небу расплывался багрянец. Это солнце покидало землю, давая людям отдохнуть от себя. Малыши разбредались по своим квартирам. Прижимая к груди письма Антона, Валя спешила домой, к маме.

НАСТОЯЩИЙ ДРУГ

Обжегшись на молоке, дуют на воду. Так случилось и с Антоном Буслаевым. После Лиды ему трудно было остановить выбор на ком-нибудь. Появилась апатия и даже подозрительность к женщинам: обманут, изменят, предадут. Да и о дочурке надо думать прежде всего. Ей нужна мать. Однако не каждая могла решиться обременить себя чужим ребенком. Елена же отнеслась к этому спокойно и просто: «Полюбила тебя, полюблю и девчушку, вместе будем растить и воспитывать», – сказала она. Это подкупило его и расположило к ней.

Но вот Елена закончила институт, и ее распределили в Лагойский район Белоруссии заведовать сельской амбулаторией. Антон попросил в Минздраве СССР по возможности оставить ее в Москве. Объяснил все, как есть. Там вроде бы вошли в его положение, но ответили: «Сейчас это сделать уже невозможно. Через годик направим на ее место врача из новых выпускников, а вашу подругу отзовем».

А пока дочурку помогала воспитывать бабушка. Его же она называла «папа-мама».

Переписка между Еленой и Антоном велась активная. Елена писала, что население ее поселка живет в землянках, так как редко у кого сохранились избы. Здоровье у всех ослаблено, она здесь нужна людям. Но как бы ни уставала, живет надеждой на скорую встречу с ним, с его дочуркой.

Дождавшись, наконец, замены, возвратилась в Москву.

Антон обратился с рапортом к руководству управления, в котором, как было принято, докладывал о своем намерении построить семью с Громовой Еленой Петровной – беспартийной, преданным Родине человеком.

Беседовавший с ним кадровик, отпив глоток крепкого чаю, не преминул отметить, что это уже второй брак Буслаева, что говорит-де о его «аморальности», «неумении уживаться с людьми». Упрекнул и за то, что он-де – «плохой отец», коли лишил ребенка матери.

– Аморально, когда мужчина – двоеженец либо гуляка, – возразил Антон.

– Это все одно, – отвел его довод кадровик. Перелистав материалы произведенной, будто на допуск к секретам, проверки, промычал едва слышно: – Стало быть, гражданка Громова Е. П. жила на территории, оккупированной фашистами.

– На территории, освобожденной от гитлеровских захватчиков, – уточнил Антон. – И не по доброй воле, а была направлена туда по окончании медвуза Минздравом СССР. Заведовала там сельской амбулаторией.

Зазвонил телефон.

– Копейкин слушает, – сказал в трубку кадровик. – Разобрался, товарищ полковник. Что сказать о нем… Бабка его попадьей была. А так, работник как работник. Звезд с неба не срывает, правда. Биография? От грузчика до бригадира поездной бригады прошел… Лучше перестраховаться? Слушаюсь, товарищ полковник!

Кадровик, положив трубку на аппарат, поднял глаза.

– А ты уверен, Буслаев, что ее не завербовали там? Недобитых гестаповских прихвостней в Белоруссии и сейчас пруд пруди. Всякие там полицаи, бургомистры, националисты… В случае чего, с тебя первый спрос. Представляешь: жена чекиста – гестаповский агент!

– Я верю Елене как себе! – твердо сказал Антон.

Бесцеремонность кадровика, унижавшая человеческое достоинство, удивляла. В то же время это было испытание и проверка, но уже не невесты, а его самого: насколько сильны его чувства к ней. Так и не дождавшись разрешения отдела кадров, Буслаев зарегистрировал свой брак с Еленой в районном загсе.

Свадьбы не было. Был скромный ужин и чай с повидлом у него дома по случаю бракосочетания. Были полевые цветы от друзей. Были теплые напутствия родных и близких. Было весело без вина и изысканных яств, поскольку тамадой выступал Евгений Стародубцев.

Отец Елены на торжество это не пришел, как и не дал дочери своего благословения.

С первого курса института отец внушал Елене, что, когда она станет врачом, ее главное дело – лечить людей. Все, что связано с бытом, – удел недоучек. Поэтому в отношениях с людьми она должна чувствовать себя на голову выше остальных. Мужа следует подобрать достойного, с хорошим заработком, чтобы дети не ходили с протянутой рукой и она сама себе ни в чем бы не отказывала.

В студенчестве она любила Олега – счетовода, с которым познакомилась на танцплощадке. Узнав, что он из «голяков», отец не разрешил ей выйти за него замуж. «Такой зять мне не нужен!» – кричал он. Так и разлучил молодых людей.

Когда Елене предложили познакомиться с Антоном Буслаевым, она долго думала и согласилась встретиться скорее из любопытства, а не из желания познакомиться с этим мужчиной, поскольку не верила, что в ней снова могут воспылать высокие чувства. И не пожалела. Он ей понравился с первого взгляда. И умен, и честен, и совестлив, и многое знает.

В один из выходных дней она пригласила Антона к себе домой, чтобы познакомить его с родителями. Мать, не задумываясь, одобрила ее выбор. Отец же, поняв, что тот был женат и у него имеется ребенок, к тому же он – гепеушник, да и зарплата не ахти какая, запретил встречи и с ним. Это ударило по ее самолюбию, но в то же время явилось испытанием чувств к Антону. Она пошла против воли отца. На свидания убегала через окно, когда все спали, и появлялась в отчем доме лишь под утро. Благо, семья жила в подвале многоэтажного здания. Наперекор отцу стала женой Антона. Но привязанность к Олегу погасла не скоро.

Однажды Антон по служебным делам направился на автозавод имени Сталина. Предстоял тяжелый день. Надо было в отделе кадров просмотреть множество личных дел автозавод-чан в поисках идентичного почерка, которым написана анонимка в КГБ. Да и встретиться с теми, кто мог пролить свет на человека, который фигурировал в заявлении, как «ведущий подрывную деятельность против Советского государства, связанный с иностранной разведкой, являющийся агентом империализма».

Выйдя из метро «Автозаводская», он вдруг увидел Елену. Присмотрелся: она ли? Да, то была его жена, он не ошибся. Елена шла впереди, до нее было шагов пятьдесят. Шла с мужчиной, бойко разговаривая с ним, кокетничая и громко смеясь. Он то брал ее под локоток, то клал руку ей на талию. И она не возражала, казалось, ей это было приятно. Была она какая-то восторженная. Когда молодые люди зашли в подъезд одного из домов, Антон окликнул ее. Елена встрепенулась от неожиданной встречи с мужем, покраснела, замешкалась.

– Ты случайно не ошиблась адресом? – поинтересовался он, сдерживая эмоции. – Твой дом находится на противоположном конце Москвы.

– А что в этом предосудительного? – ответила она сгоряча вопросом на вопрос. – Мы с Олегом много лет дружили, в паре катались на коньках, танцевали так, что на нас все заглядывались.

– И тебя не смущает… Здесь же квартира этого мужчины… – Антон старался подобрать нужные слова, но не находил их.

Елена оглянулась. Олега будто ветром сдуло. Он трусливо бросил ее, поняв, что имеет дело с мужем.

– Приятного времяпрепровождения! – сказал Антон и заспешил по служебным делам.

– Куда же ты, Антон? Антончик! – виновато вопрошала Елена.

Но Антон и слышать ее не желал. В тот день он так и не смог сосредоточиться на том, что предстояло сделать. Из головы не выходили те двое. Неужели, как и Лида, она неверна мне? И можно ли после этого верить женщинам?..

Елена на всю жизнь запомнила этот свой проступок, как недостойный замужней женщины. В то же время она высоко оценила сдержанность мужа и осудила трусость Олега, навсегда выбросила его из головы. И хотя Антон сумел подняться выше ревности и подозрений и к ней отношения не изменил, она еще долго ощущала свою вину перед ним и старалась ее загладить.

Вскоре мать Елены умерла. Отец женился. Придя как-то в воскресенье к ним домой с молодой мачехой, увидел, что его дочь занимается постирушкой детского белья и одновременно готовит обед, возмутился:

– Я не для того дал тебе высшее образование, чтобы ты чужих детей обстирывала, сопли им утирала, прачкой да кухаркой при муже была! – не сдержался он. Антону пригрозил: – Не прекратится это безобразие, в ЦК партии, в МГБ напишу, как ты измываешься над женщиной, как эксплуатируешь молодого специалиста! Для этого ей диплом врача даден, что ли? А еще чекист называется! Ее дело – немощных подымать, на ноги ставить, а твое – деньгу заколачивать! Таких жен на руках надо носить! Тьфу, леший тебя возьми!

Антон мог бы упрекнуть тестя в несправедливости его слов, но он проявил мужскую сдержанность. Елена же решительно и вполне определенно высказала в тот раз отцу все, что думала, что наболело. Что давно надо было бы сказать, но все не решалась: может быть, поймет, наконец, сам, примирится о тем, что произошло.

– Зачем так, папа. Мы с Антоном любим друг друга, любим нашу дочурку Веронику. Ты же не желаешь понять этого. Другой бы радовался за свою дочь, что она обрела счастье.

– Радоваться, говоришь? Да я вот этими натруженными руками деньгу добывал, чтобы ты институт кончила, чтобы не испытала нужды, как испытывали мы с твоей покойной матушкой. Ты же…

– Эх, дочка, Елена Петровна, не жалеешь своего батьку! – вздохнула молодая мачеха, что-то еще хотела сказать, но отец потянул ее за руку так сильно, что она невольно устремилась за ним.

Он покинул квартиру, хлопнув дверью так, что от ее удара о косяк проснулась малышка. Снова открыв дверь, строго наказал Елене:

– Разведись ты с ним, дочка!

– Пожалей батьку своего! – поддержала его мачеха.

Елена взяла кроху на руки, прижала к груди, поцеловала. Положила руку на плечо мужа.

– Не переживай, родной. Отец только на словах грозен. «Эксплуататор!» – Она рассмеялась.

– Мне жаль Петра Ивановича. Жизнь к закату клонится, а он так и не понял ее смысла. И все-таки он – отец твой, а для меня – тесть.

Обнявшись, они просидели у детской кроватки до ужина. Сам того не замечая, Антон любовался Еленой. Ее волевым лицом, греческим носом, глазами голубыми, умными, ростом Дюймовочки из сказки, тем, что все она делала от души, а не потому, что так принято. После разговора с отцом и мачехой проникся к ней еще большим уважением.

А вскоре у них родился сын. И назвали они его Михаилом.

Говорят, жизнь прожить – не поле перейти. Елена была любознательной, следила не только за медицинской литературой, но и за новинками литературы художественной. Посещала в клубе имени Ф. Дзержинского воскресный университет искусств. Антон это поощрял. Ему было интересно с ней, и никогда никто из них не считал, что они живут скучно, однообразно, бездуховно.

Бывали между ними и недомолвки, конечно.

Елена лишь догадывалась, но толком всей специфики работы мужа не знала. И многому поэтому удивлялась, а чем-то и возмущалась. Однажды выговорила ему все, что в ней за годы замужества накопилось, и дело чуть было не дошло до размолвки.

– Вся жизнь твоя, Антоша, проходит под приказом начальства. Ты не знаешь ни дня покоя. Работаешь на износ. Себе не принадлежишь. А если лишний час побудешь с детьми, с женой, от этого что – небо разверзнется или начнется, чего доброго, третья мировая война?

Антон внимательно слушал супругу.

– Прости меня, – продолжала Елена. – Но, как жена, я хотела бы, чтобы мой муж был рядом, чтобы я могла располагать им больше, нежели располагает его начальник. Разве это не законное право жены?

Елена на мгновение умолкла. Глотнув чуток воздуха, снова заговорила, но только еще более эмоционально.

– Ни Мишуня, ни Вероня о тебе ничего не знают, и тебя это вовсе не тревожит. А они хотели бы гордиться своим отцом. Чем занимается учитель – им понятно. Врач, инженер – тоже. А вот что такое чекист? Никто не знает, а главное, почему-то и знать не должен! Конспирация. Абсурд! Отсюда и в народе о современных чекистах судят по довоенным годам массовых репрессий – каратели, вешатели, убийцы. Но я знаю: ты ведь не такой. А может быть, на твоем лице – маска, а копнуть… Впрочем, что я говорю? Извини, ради Бога.

– Да, ты права… Отсутствие информации порождает сомнения, – задумчиво произнес Антон. – К сожалению, от твоего мужа ничего не зависит.

И он не кривил душой, говоря так. Он и сам многого не знал из того, что происходит. Даже о «Деле врачей», «Ленинградском деле», «Московском центре», как и о «раскрытии» других, так называемых, «шпионско-террористических» и тому подобных организаций он, как и тысячи сослуживцев, узнавал из газет, из сообщений радио. И благодарил счастливо сложившуюся судьбу, сделавшую его оперативником, а не следователем, поскольку прежде всего именно следователи использовались Берией и его подручными в качестве репрессивного аппарата. Был опасный момент, когда генерал Петров предложил и ему перейти на следственную работу. Всегда исполнительный Буслаев привел десятки доводов против, лишь бы уйти от этого.

Елена взглянула на себя в зеркало.

– Посмотри, что со мной стало. Нет, дальше так продолжаться не может! Молчишь. Тогда я тебе скажу: нам придется расстаться. Да! И другого выхода я не вижу.

Такая постановка вопроса потрясла Антона. Он догадывался о подобных настроениях жены, но чтобы до такой степени…

– Расстаться… И я не буду видеть тебя? А как же дети? – спросил он. – Да и где будете жить?

– Можешь не волноваться. Они тебя не обременят. И Мишуню, и Вероню я тебе не оставлю. А квартиру… Снимем комнату.

Говорила Елена с серьезным видом. У Антона же после ее жестких слов почему-то отлегло на сердце, спало напряжение. Он рассмеялся. Пригласил жену присесть к нему на диван.

– Давай посидим рядком, поговорим ладком.

Елена нехотя присела на противоположный конец.

– Садись ближе. Пока еще мы значимся друг у друга в паспорте.

– Ну, – придвинулась к нему жена.

– Значит, бежать надумала. Решила оставить меня наедине со всеми проблемами. Борись-де сам! По правде, я всегда встречал в тебе поддержку, теперь лишаюсь ее.

– Но пойми и меня. Я не могу быть рядом с тобой и смотреть, как ты изматываешь себя. Как страдают дети, не видя отца неделями. Нет, я не отрицаю: и я, и они иногда все же видят тебя. В выходные дни. Но этого, согласись, недостаточно для нормальной семьи.

– Я и сам хотел бы того же, что и ты, – больше иметь свободы, больше быть дома, распоряжаться собой.

– Так в чем же дело? Ты – отец двоих детей. Наконец, имеешь жену. Может быть, там, у вас, не знают об этом?

– Все сотрудники в таком положении. Я – не исключение.

– Тогда увольняйся. Подай рапорт начальству и толком все объясни. Укажи, что иначе может распасться семья.

– В органах это не принято, Леночка.

– Это же насилие над личностью! Как же быть?

Антон притянул Елену к себе.

– А ведь мы с тобой одинаково мыслим.

– Вот не знала.

– И ты, и я осуждаем насилие над личностью. Только вот оказываемся в неравном положении.

– В чем же, Антоша?

– На тебя никто не давит. Я же нахожусь между двух огней. С одной стороны, начальство, требующее полной отдачи сил государственной службе. С другой – жена с ее законным желанием располагать собственным мужем и дети, мечтающие видеть папочку чаще, играть с ним в дочки-матери, в морской бой.

– Представляю, как нелегко приходится с тобой начальникам, – подобрела Елена, поняв, что переборщила в своих претензиях к мужу. Обняла его. – Я ведь хочу немногого: маленького женского счастья. Чтобы рядом были те, кого я люблю, – дети и ты. Только и всего. Ничего лишнего, сверхъестественного.

– Будем надеяться, что настанут когда-нибудь лучшие времена. А они, видно, не за горами.

– Ой ли… – усомнилась Елена.

– Я в это верю. После шторма на море всегда наступает штиль.

На лице Антона проглядывала озабоченность. Елена решила, что он слишком откровенен был с ней и теперь переживает это.

– Разве ты соломенный вдовец? Твоя жена умеет держать язык за зубами. Превосходно понимает не только слово, но и намек. И, по-моему, не так уж и дурна собою.

Сказала и сама же рассмеялась своему кокетству.

– И муж все это ценит в своей жене. – Антон поцеловал Елену. – Знаешь, ничто так не греет душу, как теплое слово, нежность.