Текст книги "Схватка с чудовищами"

Автор книги: Юрий Карчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

– И ни о чем не жалеете? Ни в чем не раскаиваетесь?

– Вы правы, – ответил Брунов. – Потеряв Родину, невозможно обрести ее в другом месте. Впрочем, мне и здесь неплохо.

– Где хорошо, там и Родина – философия Иванов, родства не помнящих. Согласитесь, у человека должны быть корни, лишь тогда он чувствует себя комфортно. Без них он – бродяга, отступник, предавший самое святое – отца с матерью, могилы предков.

– А я и не возражаю, – согласился Брунов.

Буслаев выложил на стол «звуковое письмо».

– Исполните желание Миронова. Поставьте эту пластинку на проигрыватель. Она доставит вам радость.

В комнате зазвучал старческий женский голос, который Брунов с трудом узнал. Насторожился, мать призывала его перестать скитаться по белу свету и возвратиться в отчий дом. Говорила, что он доставляет ей много страдания, что она нуждается в его теплом сыновнем слове и заботе.

Слова матери пробили у Брунова едва заметную слезу. Захотел даже послать гостинец домой. Попросил Буслаева встретиться с ним на следующий день.

– Пожалейте мать, Капустин, – сказал Антон.

– Баронесса что ли сказала, что я Капустин, а не Брунов? – путаясь в словах, произнес он. – Дурак, что не прикончил ее тогда в лесу. Вот и возвратись: имея такую свидетельницу, сразу в каталажку упрячете. А то и вышку дадите.

– Вы прекрасно знаете, Игорь Сергеевич, деятели, подобные вам, амнистированы еще в 1955 году.

– Хотите склонить меня к явке с повинной? Но в России самим колбасы не хватает. А я пристрастился к ней и к пиву.

– Разве за этим возвращаются сыны Отечества?

– Уж не за тем ли, чтобы снова вкусить коллективизма?

– Наверное, чтобы вернуть себе достоинство и начать жить заново. Или вы полностью оевроперились?

– Да нет, русские корни никуда не денешь. Да что я говорю! – опомнился Капустин. Вставая, сказал в сердцах: – Я покинул ненавистное мне «государство трудящихся». А патриотом остался. И ценю не идеологию, а дух земли предков!

Встал и Антон Буслаев.

– Подпольщиков выдавали гестапо, а после войны сотрудничали с английской, а затем и американской разведкой, даже готовились к заброске в Советский Союз со шпионским заданием тоже из патриотических побуждений? – не без иронии спросил он.

– Вы не знаете условий нашей жизни здесь, на чужбине, – пытался оправдываться энтеэсовец.

– Профессия Иуды – способ выжить?

– Я солидарист-революционер, и мой долг…

– Можете не продолжать, Капустин. Главное для вас, я вижу, борьба против собственного Отечества на стороне его противников. Все остальное – камуфляж, сотканный из «молекул» и «духа предков». Вы – неблагодарный сын и матери своей, и Родины.

– Я член всемирно известной организации, а это требует почтительного к ней отношения с вашей стороны! – повысил голос Капустин.

Буслаева это рассмешило.

– Но мы-то с вами знаем, что это не так. «Славной и известной» ее сделали охочие до сенсаций журналисты. Нет, не патриот вы. И прошлое ваше всегда будет с вами. И никакой вы не идейный борец. А вот будоражить и ломать судьбы людей – мастак, этого от вас не отнимешь. А что касается России… Все, что было и есть в ней, – наша с вами история, а мы – ее родные дети. Кажется, Сергею Прокофьеву принадлежат слова: «Если ты россиянин, ты должен пройти весь путь со своим народом, а не бежать из страны». Кто-кто, а он-то знал жизнь и в России, и на Западе, оставался великим патриотом, несмотря на далеко не однозначное к нему отношение.

Капустин-Брунов вдруг изменился в лице.

– Чего вы с Мироновым от меня добиваетесь?

– Одного: перестаньте ломать судьбы соотечественников! – твердо сказал Буслаев. – Совершите решительный поступок: отойдите от Зла и сотворите Добро.

– Не безгрешен, но все же я человек добрый, – сказал Капустин.

– Святость и греховность – несовместимы, – заметил ему на это Буслаев. – Смысл жизни человека – борьба Добра со Злом, Разума с Безумием, а в конечном счете – Созидание. Что же вы построили, кроме «воздушных замков» и «железного занавеса»?

– У меня все впереди! – ответил Капустин убежденно.

Обращение матери взбудоражило душу Капустина. Но ведь за плечами его немалый груз лихолетья да и последующая деятельность не на пользу стране, в которой родился и вырос. Как быть с этим? Они, будто заноза, проникшая глубоко в тело.

Да, то была измена Родине ради спасения собственной шкуры, рассуждал Буслаев. И Капустин это сознает. Как и то, что вся его дальнейшая жизнь на Западе – продолжение предательства, совершенного на фронте. Наказание? Он сам себя наказал, лишив родительского дома, Отечества, родного русского языка. Письмо Миронова его в какой-то мере отрезвило. Он понял, что между ними – непреодолимая пропасть.

На следующий день Антон прибыл в условленное время по тому же адресу за гостинцем для матери Брунова, да и продолжить разговор, поскольку ему показалось, что у него произошел душевный надлом. Однако Брунова не застал. Все та же блондинка ждать его не рекомендовала. Доверительно сообщила, что он обо всем доложил своему руководству. В случае появления «кагебешника» должен дать знать. Они свяжутся с полицией и организуют захват. И тогда в западных газетах и на телевидении появится сенсационный материал, компрометирующий Советский Союз и его лично.

– Материал? Интересно, о чем же? – спросил он. – Что я сделал доброе дело, привез ему привет с Родины, письмо от старушки-матери?

– Ну как же, вы вербовали Брунова, пытались заставить его работать на Москву. И не только против НТС, но и против государства ФРГ. Это уже криминал, и основательный.

– Какая ложь! – вырвалось у Буслаева.

– Мне так объяснил ваш друг.

– Надо же.

– Кто вас разберет, – вздохнула женщина.

Буслаев сел на ближайший стул. Ему хотелось ясности.

– Но если Брунов задерживается, свяжитесь с его друзьями, уточните, когда он прибудет.

– Не впутывайте меня в свои темные делишки! Я сама из России и вашего брата ой как хорошо знаю! – бурно отреагировала женщина.

– Из Советского Союза? – почему-то переспросил Антон.

– Хотите и у меня все выпытать?

– Можете не отвечать.

– Нет у меня секретов. Даже от КГБ. Всему виновата проклятая война. Девчонкой гитлеровцы насильно вывезли в Германию. Ну и осталась здесь, на Западе, где мне до сих пор все чуждо, – разоткровенничалась блондинка. – Поначалу не возвращалась домой из-за боязни подвергнуться там репрессиям. Так нас здесь запугивали. А потом, когда поняла, что ничего преступного против Родины не совершила, тоже не отважилась. Теперь вот кукую. – С чувством горечи добавила: – Никому я не нужна ни на чужбине, ни дома. А жизнь к закату близится. Врагу не пожелаю такого.

– Значит, не будете звонить начальству?

– Я не желаю оказаться в роли предательницы. Бог не простит мне этого. Да и совесть не позволяет. Вот о Брунове могу сказать: утром он склонял советских моряков к невозвращению на Родину, сейчас же – запускает в эфир очередной радиоблок с записью секретных заданий агентам НТС в России. Прежде шары воздушные с листовками запускал, а теперь вот на радиосвязь поставили. Одним словом, любой бочке – затычка.

– Простите, не понял.

– Что же в том непонятного? Ездит на машине с коротковолновой передвижной радиостанцией и в определенные часы выстреливает в эфир содержимое магнитной ленты с кодированной записью: «Павлу» – сделать то-то, «Петру» – другое, «Анне» – третье. Так что не ждите этого обалдуя.

Послышался щелчок ключа в замке наружной двери.

– Пойдемте, я вас выведу другим ходом.

– Если это Брунов, мне необходимо объясниться с ним.

– Пойдемте, пойдемте! – Женщина взяла Буслаева за руку и потянула за собой к выходу.

– Ну, разве только, чтобы вас не подводить. – И тут же подумал: в случае задержания у меня имеется оправдание; выполнял поручение Миронова. Подтверждение тому – его письмо к Брунову.

Значит, воздушные шары с энтеэсовскими листовками засылал в Советский Союз тоже Капустин, размышлял Буслаев по пути в аэропорт, вспомнив, что ему приходилось иметь с этим дело. Но достиг ли он того, ради чего была задумана встреча с Бруновым? Видимо, да. Хотя бы потому, что отныне он знает: личность его известна, как и почерк, связи. Это должно чему-то научить, а граждан наших оградить от его посягательств.

Брунов – Обручев – Лодейзен. Антон давно обнаружил, что все они незримо связаны между собой. А сейчас? Обручев из игры Лодейзеном давно выведен. Лодейзен лишен агентурного «войска» в Москве и объявлен «персоной нон-грата».

Впервые подумалось: ну а Миронов – новая поросль? К счастью, «дуэт» Брунова с ним не состоялся. Но если «Отряд-P» действительно ожил, ему вновь потребуются Обручевы, а с ними и наводчики, вербовщики. Отсюда, необходим и прочный заслон этому.

Хотелось думать о светлом, радостном, но весь путь до аэропорта Антон помимо своей воли продолжал находиться под впечатлением встречи с сотрудником НТС. Капустин чем-то напоминал ему бывших сослуживцев – Честнейшего, возможно, Телегина. И так же, как они, был бы стукачом генерала-изверга Петрова, подумал он. Но, возможно, Честнейший с Телегиным, оказавшись на Западе, так же, как и Капустин, работали бы на Интеллидженс сервис, на ЦРУ, продавали Отчизну направо и налево за пенсы и центы. Предатель сродни наркоману: попробовав наркотик однажды, продолжает колоться им всю жизнь, пока не наступит полная деградация.

Возвратившись в Бонн и доложив о встрече с Капустиным резиденту по телефону, Антон справился о состоянии здоровья Эрики. Оказалось, она все еще на «домашнем режиме». Уж очень не хотелось идти к ней, но ведь важен ее друг…

Встретила она его в пестром халатике из панбархата. Духи ее напоминали запах сирени. Отчиталась о работе над рефератом. Спросила:

– Это правда, Антон, что Достоевский на Родине не в почете?

– Интересный вопрос, – ухмыльнулся Буслаев.

– Ну как же: он проповедовал смирение и страдания. Это его клич: «Смирись, гордый человек!» Ваш же девиз – борьба!

– Это не совсем так, Эрика. Федор Михайлович – классик русской и мировой литературы. Правда, его произведения нелегки для восприятия, и поэтому не все с первого раза в состоянии их понять. Но он ненавидел страдания и бунтовал против унижения человека страданием, требовал счастья для затравленных жизнью людей. Если хотите, творчество его противоречиво. В нем представлены такие противоборствующие тенденции, как покорность и бунт, примирение и протест. А о самом себе, если помните, и вовсе говорил, что он – самый левый, ибо неуспокаивающийся. И в то же время пугался бунта своих героев.

– Послушайте, милый человек! Может быть, согласитесь стать моим консультантом по Достоевскому? Разумеется, за плату.

– Вам нужен литературовед. Я же по образованию историк. – Вручил ей цветные буклеты «Интуриста». – Изучив их, вы и ваш друг сможете выбрать для путешествия по Советскому Союзу наиболее интересный маршрут.

– Интересно. – Посмотрев буклеты, Эрика сказала: – К сожалению, Клаусу отказали в выезде в СССР.

– Но, может быть, еще разрешат…

– Он тоже надеется. И вообще, у него все сложно. Вам доверительно могу сказать: он ведь – помощник министра обороны. Когда встречаемся, со мной он отдыхает и даже немного болтлив. Я всегда узнаю от него что-нибудь новенькое, этакое пикантное из жизни генералов и даже об их задумках. А на работе ходит по струнке, неразговорчив.

Сказала и ждала реакции Антона. Но он, казалось, не проявил интереса. Тогда она взяла его за руку.

– Пойдемте, покажу, как живет немецкая студентка.

Прошли в смежную комнату. В ней не было роскоши, безделушек, но было чисто и уютно. На столе фрукты, соки, вино, цветы.

– Какое вино предпочитаете? – пригласила она гостя к столу.

– Я не пью, – отказался Антон, чем явно обескуражил хозяйку.

– Тогда вы будете пить сок «Манго». Любовный напиток. – Она наполнила бокалы. Один подала Антону, другой подняла сама. – За исполнение желаний!

– За то, чтобы вы постигли Достоевского! – произнес Антон.

Выпив, Эрика включила радиолу, пригласила гостя на танец. После первого же танца, едва дотянув до дивана, упала на него.

Антон почувствовал себя растерянным, не знал, как помочь ей.

– Вот видите, какая я еще слабая, – сказала Эрика, приходя в себя. – Только от чего же у меня закружилась голова? От вина? От вальса? От вас? Конечно же, от вас! – Она кокетливо улыбнулась.

Антон помог ей сесть. Эрика притянула на диван и его.

– Вам лучше? – спросил Антон.

– Вы рядом, и мне хорошо. – Игриво попыталась пересесть к нему на колени, но Антон успел встать.

– Мне пора ехать, – сказал он.

– Может быть, полежим? Ну, Антон. Вы же – мой идеал.

– В другой раз.

– Ну почему вы такой? – обиделась Эрика. – Если женщина желает близости, мужчина не вправе ей в том отказать.

– Я заехал только за тем, чтобы вручить вам буклеты. – Буслаеву вспомнился разговор с резидентом… И вспомнил свою жену Елену. В нем шла борьба между долгом и честью.

Эрика изучающе посмотрела на него.

– Вы, должно быть, женаты?

– Да.

– И дети есть?

– Да, есть.

– Фу, какой вы, оказывается, сухарь! – фыркнула Эрика.

– У вас имеется друг…

– Он хороший друг, но плохой любовник. Только с вами я могла бы вести себя в постели естественно и полностью раскрыть свои чувства. Испытали бы и вы наслаждение. Мы оба были бы счастливы. Ну, Антон. Прошу вас, – умоляла его Эрика. – Боитесь, разобью семью? Это русская женщина, влюбившись в женатого мужчину, привязывается к нему, строит козни, шантажирует. У немок это не принято.

Антон понимающе посмотрел на нее. В голове же роились мысли, исключающие одна другую. Мысли-раздумья. Эрика хороша собой. Красива, женственна. Глаза светятся от одного общения с ним. И так искренна и открыта в своих желаниях, что не всякий устоит от соблазна. А устояв, потом будет долго жалеть.

– Ну, решайтесь же! – обняв, продолжала умолять она его. – Будьте мужчиной!

Она произнесла это так, будто то был ее последний аргумент. Настойчиво, требовательно и вместе с тем ласково. Ну как тут не пойти навстречу! Санкция резидента имеется. Не прямая, не в порядке приказа, выраженная в деликатной форме, но имеется. Да и Эрика, несмотря на кажущуюся назойливость, не производит отталкивающего впечатления. Она даже нравится ему. Легкое кокетство, игривость всегда нравились ему в женщинах. Но это от эмоций. А если не сердцем, а холодным и здравым умом пораскинуть? Это же ради дела. Но какова конечная цель и стоит ли она того, чтобы разменять себя, осквернить свои чувства к жене? – вдруг спросил он себя. Ведь не Эрика помощник военного министра, а ее друг. Здесь можно обойтись и ценой поменьше, более нравственной. Да и ощущалось в ней что-то едва уловимое, что остановило бы его и в случае, если бы Эрика являлась самим министром.

Антон посмотрел на часы, потом заглянул в ее глаза.

– Ответьте мне, Эрика.

– Вас смущает Клаус? – что-то дрогнуло в ее душе. – Выбросьте его из головы! Если желаете, могу познакомить с ним. И вы убедитесь, что он вам не соперник, и за меня бороться не станет. Он такой человек! Пигалица! Не то, что вы: стройный, сильный, обходительный. У вас, должно быть, немало поклонниц?

– Вам обещали большое вознаграждение? – неожиданно спросил Антон.

– Вознаграждение? – Лицо Эрики вспыхнуло розовым цветом. – О чем вы говорите, Антон? За что? За реферат? Так это же учебная работа, она не оплачивается. Но, может быть, я опубликую его и тогда получу гонорар. Сколько заплатят, не знаю.

– Следовательно, получите сразу две ставки – за русского писателя Достоевского и за советского дипломата Антона. За реферат и донесение. – Увидев замешательство Эрики, сказал: – И все-таки, я пожелаю вам всего самого доброго в жизни.

Антон покинул квартиру Эрики, не дав ей опомниться.

Эрика продолжала оцепенело стоять, осмысливая все, что произошло между ними, оценивая свое поведение. Играла, как могла, но не получилось. Сбросив флер артистизма, набрала номер телефона.

– Он ушел, – доложила она глухо в трубку. – Только что ушел. Нет, не удалось уломать. Я и так, и этак к нему, но он удивительно стойкий мужчина, ни на что не клюнул. От вина даже отказался. Говорит, непьющий. Нет, Клаусом не интересовался. Я старалась вызвать интерес к нему, но он, ну ни в какую! Так что кино не будет. Кинокамеру я не включала.

– Странно… – послышалось из трубки. – Значит, осечка. Ну, что же, будем искать к нему другие подходы.

Но об этом разговоре Эрики Буслаеву стало известно позже.

Придя в посольство, Антон имел намерение доложить обо всем резиденту, но тот только что пришел с явки с агентом и был занят обработкой полученных от него материалов. Лишь спросил:

– Ты чем-то расстроен, Антон?

– Эрика для нас бесперспективна, Ованес Акопович. Она – провокатор чистой воды. Все! Ставлю на ней крест!

Отложив в сторону дела, резидент сказал:

– Зачем же падать духом? Радоваться надо, что разобрался с ней. Плохо, что друга ее мы потеряли. Однако в нашем ремесле опрометчивость смерти подобна. И мы не могли бы доверять агенту, завербованному с подачи провокатора.

– Да, конечно, – окрыленный поддержкой резидента произнес Антон. – Жаль только потерянного на нее времени.

– Как ты можешь так говорить, Антон? Ты обезоружил контрразведку страны пребывания на целую боевую единицу. Эрику уже не смогут подставить нашим ребятам. Все! Она выбита из седла! Перед этим ты «нокаутировал» провокатора от НТС Брунова-Капустина, действовавшего против наших граждан. Ему тоже не оправиться!

– Может быть, ориентировку на Игоря Капустина и Эрику Альтшуль составить для Центра, пока свежо в памяти?

– Это другое дело. И приложи их фото, которые ты негласно сделал. Один экземпляр оставь здесь для внутреннего пользования. Другой отправим в Москву. Пусть это послужит предостережением и для сотрудников советских представительств в Германии, и для наших туристов, выезжающих за рубеж. Озаглавь ориентировку так: «Осторожно, провокаторы!»

– Значит, мой имидж сработал, если решили подловить на увлечении книгами, – все еще не мог успокоиться Антон. – Такая провокация!

«ЕГО ВРАГ – СЛУЧАЙНОСТЬ»

Бартлоу и Лодейзен в служебном кабинете прослушивали через наушники магнитофонные записи. Лодейзен сидел у столика и жевал резинку. Бартлоу то ходил, то останавливался, чтобы попыхтеть вечно потухающей сигарой. За ним тянулся длинный белый шнур.

– Твое самое сильное впечатление о Буслаеве, Джерри? – поинтересовался Аллан Бартлоу.

– Устремленность. Это – серьезная помеха, Аллан.

– Наш расчет на человеческие трещины в нем. Они делают личность податливой и сговорчивой. Стоп!

Лодейзен остановил ленту.

– Фанатик! – бросил он, ухмыльнувшись.

– Буслаев – тонкий человек, Джерри. Но почему он не отказывается от встреч с Кейлебом, действующим достаточно прямо? Раскусил подставу, но хочет убедиться в этом? Дай-ка его разговор с Еленой. Быть может, он что-либо прояснит.

Лодейзен переключил магнитофон. И снова оба полны внимания.

– Семейная идиллия! – воскликнул Лодейзен.

– Перестань, капитан, – одернул его Бартлоу. – Ничто человеческое ему не чуждо. Стоп, стоп, стоп!

Лодейзен, перемотав пленку обратно, включил магнитофон снова.

– Буслаев податлив, – заметил Бартлоу. – Он идет на поводу у своей жены, потребности которой стремится удовлетворить. Он – стяжатель, и это его большой минус.

– Ловить его думаешь на этом?

– Капризы жены – его слабое место. Это для нас сейчас самое важное, Джерри. Ему нужны деньги. И немалые! – Иронически: – Может быть, поможем ему завязнуть в этом? Но давай-ка еще раз заглянем в досье, в донесения агентов, в записки Кейлеба.

Лодейзен открыл досье на Буслаева.

– Темперамент. Что-то между сангвиником и флегматиком. Волевое усилие связано со стремлением найти не одно, а несколько возможностей выхода из сложного положения…

– Учтено.

– Качества интеллекта. Стремление охватить явление в целом, ясность ума и оригинальность решений.

– Учтено. Характер?

– Отсутствие честолюбия. Чуткость к тем, кого уважает и любит. Не способен публично выступить против тех, чье поведение считает неприемлемым.

Бартлоу задумался.

– Трусость. А безвыходные положения, Джерри?

– Возможна глубокая депрессия. В этих случаях он ищет уединения. Качество, именуемое «совестливым поведением», доведено в нем до автоматизма. – Лодейзен закрыл досье. – Это противоречие, сэр! Автомат учитывает только закономерности, поскольку всю сумму случайностей предусмотреть невозможно. Его враг – случайность. И ловить его надо на этом!

Не выпуская сигару изо рта, Бартлоу спросил:

– Помнишь, как Буслаев сказал Кейлебу: «В способности на никому и ничему не подвластные чувства – величие человека, его цельность. Верность, мужество, самоотверженность без жертвенности…» Каково?

– Философ! А у нас какие козыри, Аллан?

– Козыри. Чтобы понять настоящего коммуниста, необходимо самому стать коммунистом. Настоящим. – И рассмеялся: – Как видишь, я тоже подвержен чуждым влияниям в исключительно трудных обстоятельствах. И ради Бога, не повторяй ошибку советологов. Для разведчика все эти рассуждения о коммунистах, как об автоматах, рожденных в условиях муравейника, неприемлемы. Среди них встречаются и идейные.

– «Муравейник». «Общее одеяло»…

– Стоп, стоп! «Уютно… Спокойно… Тихо…» Запомни, Джерри, интонацию в голосе Буслаева. Интонация – сорок семь процентов информации. Он сомневается в коммунистической системе. Преклоняется перед Западом. Двойственность натуры – то, что он из себя представляет.

– Запомнил, сэр. И Майкла, которого мы подставили ему под видом страхового агента, он определенно заподозрил после дурацкого случая с антисоветской листовкой, подброшенной ему в почтовый ящик энтээсовцами.

Бартлоу вспылил:

– Какая еще листовка?

Запутавшись в шнуре, он с раздражением бросил наушники на пол. На всю мощь включился звук магнитофонного динамика. Лодейзен торопливо его выключил.

– Буслаев непрактичен и неустроен в жизни, легковерен. Да, да, Джерри, легковерен. В том-то и дело, что он никого не подозревает. Ни-ко-го! И вот еще что не вызывает сомнений: ему уже плохо. «У вас уютно, фрау Шарлотта. Спокойно. Тихо». Он ищет покоя и, видимо, сомневается в самом себе. Он не считает, что состоялся в жизни, чувствует свою неполноценность. Сознает иллюзорность жизни дома, но ничего не может с этим поделать. И всюду добивается истины. Истина ему дороже и может затмить для него все: Родину, мать, семью, детей. – Взял досье, всмотрелся в фотографию. – Если могли бы подвергнуть его проверке на «детекторе лжи», мы узнали бы и другие его качества: упрям, не способен на компромисс… В экстремальных обстоятельствах собирается и может принимать неординарные решения…

– Пока Буслаев не поймет, что он у нас под «колпаком» и каждый его шаг, каждое слово нами фиксируется… – начал было Лодейзен.

– Ну, а когда узнает, операция будет уже завершена, – перебил его Бартлоу. – Используя человеческие трещины в нем, мы должны втянуть, втащить его в чистилище. Однако во всем нужна мера. Никаких провокаций, примитивизма. Он тонко чувствующая личность. А против коммунистического фанатизма… Против него есть верные средства: цепь личных неурядиц и одиночество, предательство близких людей. Надо устроить ему все это! Но самое важное – схватить его с поличным, лишить возможности связи с резидентурой. Теперь все будет зависеть от твоего мастерства, Джерри! От того, будешь ли ты знать, как дорого он оценивает себя в долларах, когда почувствует нашу готовность озолотить его. И помни: это ему ты обязан своей неудачей в Москве. Постоянно помни! Кстати, ты выяснил, зачем Буслаев летал во Франкфурт?

– Он там посетил Капустина и потребовал от него прекратить провокации против соотечественников.

– Капустин. Знакомая фамилия. Кто он?

– Из Сектора закрытой работы НТС. Мы его периодически привлекаем в качестве наводчика на русских, проживающих в России. С его подачи в Москве был завербован Обручев.

– Он-то тебя и погубил, этот ученый!

В четверг утром позвонил Эйхгольц и попросил Буслаева приехать по важному делу. «Уж не отказывается ли он от того, чтобы поехать в нашу страну с выставкой своих произведений?» – подумал почему-то Антон.

Вечером все объяснилось.

Встретил Антона Райнер Эйхгольц, как всегда, доброжелательно. Проводил в свою творческую мастерскую. Там находился мистер Кейлеб. Обеспокоенный и даже встревоженный чем-то. Это было неожиданно для него, и он уже не знал, что подумать. Эйхгольц удалился, оставив их наедине друг с другом.

– Простите, господин Буслаев, за беспокойство. Это я хотел вас повидать и прибег к столь конспиративному вызову на рандеву. Вас это шокирует?

– Я слушаю вас, мистер Кейлеб, – все еще не понимая его замысла, сказал Буслаев и присел на табуретку рядом со скульптурной композицией. Ждал поворота в их отношениях, и он наконец наступил. Без подстегивания и форсирования событий.

– Дело в том, что я работаю в разведоргане и мне стало известно, что в скором времени в Советский Союз выезжает один из моих слушателей. Человек этот готов на все. Я считал своим долгом каким-то образом конфиденциально поставить об этом в известность советские власти, но не знал, как это сделать. Не подбрасывать же в посольство анонимку. Так и меня могут вычислить наши контрразведчики, да и у вас могут не поверить безымянному сообщению.

– Если доверите, я мог бы связать вас с соответствующим специалистом в этой области, – взвесив все, сказал Буслаев. Неожиданное откровение Кейлеба он расценил, как вынужденное. Теперь понятно стало, почему все он присматривался к нему. Видно, думал, можно ли довериться этому дипломату.

– Я не хотел бы встречаться ни с кем, кроме вас.

– Расскажите об этом вашем слушателе.

– Его фамилия – Сысоев Андрей. Возможно, это – кличка. Тридцати трех лет. Из семьи врача. Работал журналистом в каком-то бульварном издании. Женат. Вот его фотография.

– Я могу взять ее с собой? – разглядывая фото, спросил Антон.

– Да, пожалуйста. Для вас я и отпечатал этот экземпляр.

– У вас могут появиться и дополнительные сведения о нем?

– Не исключаю этого. Каким образом вам их передать?

– Лучшего связного, чем ваш свояк, не придумаешь.

– Согласен. Надежно и безопасно. И для меня, и для вас. И тем не менее посвящать его в наши дела не стоит. Это может разволновать его. Он человек впечатлительный.

– Договорились. Не удивляйтесь, если приду не я, а другой человек – специалист по делам, не имеющим отношения к культуре, – предупредил Буслаев, все еще не исключая того, что Кейлеб затевает с ним нечистую игру. Даже отказался от более подробного разговора о Сысоеве.

– Тогда приходите вдвоем.

Это прозвучало требовательно, почти как ультиматум. «Что стоит за этим?» – спрашивал себя Антон.

Вскоре Кейлеб через Эйхгольца снова вызвал Буслаева на встречу. Был весьма доволен тем, что пришел именно он. Сообщил, что Сысоев назначен администратором выставки скульптур Эйхгольца в Ленинграде. Сделано это немцами без согласования с ним, с подачи спецслужбы «Отряда-P». Сказал, что обеспокоен этим, поскольку это может бросить на свояка тень подозрения, вызвать негативное отношение к нему советского ведомства безопасности. Но как предотвратить такой ход событий?

Это Буслаева не удивило. С подобными случаями ему приходилось встречаться.

– Сысоев что же, едет с заданием? – попросил уточнить он.

– В том-то и дело! – оживился Кейлеб. – Используя прикрытие должностью администратора выставки, он должен будет восстановить потерянную связь с агентурой. Насколько мне известно, один из агентов имеет доступ к секретам Генштаба Министерства обороны СССР. Другой – Совета Министров СССР. Кроме того, ему поручено осуществить вербовку агента из числа советских ученых, контакт с которым был им установлен во время пребывания того в научной командировке в Западной Германии. Кстати, я и готовил, и прихватил для вас фотокопии кое-каких документов и на Сысоева, и на этих агентов. В них отражена работа с ними, перечислены материалы, которые от них получены. Пленка не проявлена. Я заделал ее в обычную фабричную упаковку. Так что, можете не опасаться.

Опасения же у Буслаева были.

Из-за предательства источника-провокатора, подставленного немецкой контрразведкой одному из сотрудников резидентуры в ФРГ, и без того нелегкая оперативная обстановка, еще больше ухудшилась, значительно затруднив контакты с агентурой. По радио, телевидению, со страниц газет развернулась истерическая антисоветская кампания. Заметно усилилась деятельность спецслужб контршпионажа против сотрудников советских представительств и членов их семей; в этих условиях центр предписывал соблюдать величайшую осторожность и конспирацию, отказаться от встреч с сомнительными источниками.

«Но как поступить в этом случае?» – задумался Антон. В душе его шла борьба между опасением и долгом. Кейлеб, не будучи завербованным, ведет себя, как опытный агент. Впрочем, что же в том удивительного? Он – сотрудник разведоргана и, конечно же, знает все не по учебникам. Да и речь идет о шпионаже против советского государства. Чтобы не случилась беда, ее следует предотвратить. И сделать это может только он и никто другой. Но вдруг это ловушка? Тогда – задержание, арест, тюрьма.

Нервы его были натянуты, будто струны. Вот-вот лопнут. Сложилась обстановка, когда разведчик независимо от указаний свыше должен, обязан принимать ответственное решение самостоятельно и действовать в интересах Отечества решительно, на свой страх и риск.

Победило разумное начало.

– Но я – культурный атташе… – начал было он.

– Передайте тем, кому с руки этим заниматься, – лукаво улыбнулся Кейлеб и положил пленку Буслаеву на колени. – Вы же все там – граждане одной страны.

– Да, конечно.

Антон сунул ролик в карман пиджака. В случае чего пленку он засветит и улика исчезнет. «А если не удастся, тогда ее проявят, – снова пронеслось в сознании. – Тогда – задержание с поличным». Разведчик должен быть готов к любому повороту событий. Но нет, не станет Кейлеб подставлять свою голову под удар. Он искренне опасается за судьбу Эйхгольца, фрау Шарлотты и своей жены. Ему можно верить.

– Вы не в курсе, кто в Москве работал с этими агентами?

– С одним из них встречался Лодейзен, – ответил Кейлеб. – Тот самый, который несколько лет тому назад был выдворен из Советского Союза. Кто поддерживал связь с другим, не знаю.

– Вспоминаю: о бесславном конце Лодейзена писали в газетах. – Сказав об этом, Антон подумал, как же все в мире связано.

Какое-то время стояла тишина. Но вдруг Кейлеб сказал:

– Не хотел вас огорчать, господин Буслаев, но и грех на свою душу брать до могу.

– Я не понимаю вас, мистер Кейлеб.

– Лодейзен активно занимается вами.

– Это ваше предположение?

– Он мой шеф, и я в какой-то мере посвящен в разработки, которые он ведет.