Текст книги "Встреча с пришельцем (сборник)"

Автор книги: Юрий Прокопенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Сам о себе

Он пришел в редакцию и, учтиво поздоровавшись, протянул несколько исписанных листков:

– Вот фельетон написал. Прочитайте, пожалуйста.

Я прочитал и не смог сдержать возмущения:

– Где же вы разыскали такого мерзкого Семена Петровича?

– Далеко искать не пришлось, – ответил спокойно посетитель.

– Вы хотите сказать, что такие люди, как ваш «герой», у нас часто встречаются?

– Я хочу сказать, что этот омерзительный тип сидит перед вами. Герой фельетона Семен Петрович – это я. Решил вот обнажить свою непривлекательную сущность, разложить по косточкам свое отсталое мировоззрение.

– Вон что, – удивился я. – И вы настаиваете, чтобы фельетон появился в газете?

– Настаиваю! – вздохнул Семен Петрович и, низко склонив голову, горестно обхватил ее ладонями.

– А может, вы просто возвели на себя поклеп в состоянии аффекта?

– К сожалению, нет. В фельетоне настоящие факты.

– Но факты в таком освещении! Мне кажется, вы несколько сгустили краски…

– Спасибо за сочувствие, только ничего я не сгустил.

– А известно ли вам, что признание вины смягчает ответственность? Уже одно то, что вы можете трезво, говорить о своих недостатках, свидетельствует в вашу пользу.

– Мне все известно. И все-таки очень прошу напечатать фельетон.

– Но мне кажется, не такой уж вы и скверный человек, чтобы о вас фельетон печатать.

– Разве тех фактов, о которых я написал, не достаточно, чтобы предать меня общественному осуждению?

– По количеству – достаточно. Но если взять каждый факт отдельно… Вот этот, например, о том, что вы – злостный прогульщик…

– Ой, злостный! – воскликнул Семен Петрович.

– Но за это вас уже наказали! Сами же пишете, что три выговора имеете.

– Три только за прогулы. А четвертый – строгий с последним предупреждением – мне влепили за систематическую пьянку. Читайте внимательнее, я обо всем пишу.

– Но вот сегодня же вы трезвый. Значит, можете, если захотите, не пить?

– Могу! И клянусь, что больше в рот не возьму!

– Вот видите, а вы фельетон о себе пишете. Не такой уж вы и плохой, чтобы фельетоны о вас печатать.

– Ну тогда, – повеселел Семен Петрович, – тогда напечатайте обо мне очерк.

И он вытащил из кармана несколько исписанных листков…

Гость из Занзибара

Весть о том, что нас посетит гость из Занзибара, молниеносно облетела институт. Все мы горячо обсуждали эту новость и вносили свои предложения к плану встречи.

Библиотечный том энциклопедии на букву «3» буквально рвали на части. Нам хотелось побольше узнать о родине гостя. Из журнала «Вокруг света» мы почерпнули сведения о нарядах жителей Занзибара, и девушки тут же бросились делать соответствующие выкройки.

Один наш знакомый из Института языкознания, немного знающий занзибарский язык, согласился составить небольшой разговорник.

Выучили мы и несколько занзибарских песен. Наш танцевальный кружок подготовил пять занзибарских плясок. А повар нашей столовой где-то раздобыл рецепты занзибарских блюд и пообещал ошеломить гостя…

Как оказалось, гость неплохо понимает по-нашему. Особый интерес он проявил к девушкам в занзибарских платьях.

– Мои сестры когда-то ходили именно в таких, – вздохнул он.

Занзибарские песни он слушал задумчиво и сам грустно подпевал. А когда увидел занзибарские танцы, расплакался.

– В этих танцах – извечная скорбь моего народа, – сказал с грустью он.

Отведав занзибарское блюдо, гость немного повеселел.

– Хорошо приготовлено. Очень вкусно. Когда у нас кончаются деньги, мы готовим себе именно такую еду.

Прощаясь, он поблагодарил нас за радушный прием:

– Я почувствовал себя у вас так, будто и не уезжал из Занзибара. Жаль только, что не услышал ни одной вашей песни, не увидел ваших танцев, не попробовал ваших блюд…

Розыгрыш

Когда мы закончили очередную шахматную баталию, самый молодой работник нашей группы Крохин, собирая фигуры, заметил:

– Ты только посмотри, как этот Пампушкин зарылся носом в бумаги. Что это на него сегодня нашло?

– Хочет доказать, что он один здесь работает, а остальные баклуши бьют, – ответил я.

– Видимо, хочет дослужиться до премии.

– Может, и дослужится, – кивнул я.

– Слушай, у меня идея, – перешел на шепот Крохин. – Давай его разыграем. Скажем, что его представили к премии.

– Правильно! К Государственной! – подхватил я.

– К Государственной – это слишком. Не поверит, – трезво рассудил Крохин. – Давай скажем, что его представили к премии имени… имени… Ну, хотя бы Кульбяко-Старгородского. Это фамилия одного моего друга детства, очень хорошего парня.

– Но ведь такой премии нет, – возразил я.

– Конечно, нет. Но Пампушкин об этом не знает!

Мы вышли из комнаты и позвонили по телефону, висевшему в коридоре.

– Лаборант Пампушкин слушает, – послышалось в трубке.

– Товарищ Пампушкин, поздравляем вас! – измененным голосом торжественно произнес Крохин. – Решением соответствующей комиссии вам присуждена премия имени Кульбяко-Старгородского.

Минуту трубка молчала.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом ответил наконец Пампушкин. – Большое вам спасибо! – уже тверже и радостней добавил он.

– Это вам спасибо, – проникновенно сказал Крохин. – Как председатель комиссии по присуждению премий имени Кульбяко-Старгородского хочу вам пожелать здоровья и заверить, что премия будет вам перечислена на домашний адрес, а документы в самое ближайшее время вручу лично…

Когда мы вошли в комнату, Пампушкин так выразительно посмотрел на нас, что сомнения сразу развеялись – он поверил.

– Можете меня поздравить: я лауреат премии имени Кульбяко-Старгородского, – сказал он.

– Не может быть! – изумился Крохин.

– А за что это тебе? – спросил я.

– Как за что? За добросовестный и вдохновенный труд! – с гордостью ответил Пампушкин. – Я всегда чувствовал, что имею право на большее, чем ставка лаборанта, и, как видите, не ошибся.

– Поздравляем, – нарочно равнодушным тоном бросил Крохин.

– С тебя причитается, – подыграл я ему.

Пампушкин сложил все бумаги в ящик и весело забарабанил пальцами по неполированной поверхности стола. Затем сорвался с места, якобы вспомнив о каком-то неотложном деле, и вихрем вылетел из комнаты..

Вернувшись из кабинета директора – там проходило совещание, посвященное укреплению трудовой дисциплины, – старший группы Середа и его заместитель Монах поинтересовались:

– Что за премию присудили нашему Пампушкину? Весь институт об этом шумит, а мы впервые слышим.

– Премию имени Кульбяко-Старгородского. Очень почетная награда, – сказал Крохин.

– Говоря откровенно, я и не знал о такой, – признался Середа.

– Радио нужно слушать и газеты читать, – с упреком сказал я.

– Ну как же, – солидно поддержал меня Крохин, – об этой премии все знают.

– Не иначе как по знакомству ему присудили, – предположил Монах.

– Наверняка кого-то имеет в этой комиссии, – охотно согласился с ним Середа.

Научный сотрудник Брылев влетел в комнату, будто за ним гнались:

– Если это только правда, я немедленно пойду в комиссию и скажу, что они присудили премию бездельнику и ничтожеству, поскольку…

Досказать свой гневный монолог он не успел – в комнату с улыбкой на устах вошел Пампушкин.

– Поздравляю, – сказал Брылев таким тоном, словно высказывал соболезнование.

– И я поздравляю, – хмуро буркнул Монах.

– Ну что ж, товарищи, – торжественно начал Середа, – вот и мы имеем в своем отделе лауреата. На месте Пампушкина эту высокую награду лично я воспринял бы как аванс на будущее…

Резко распахнулась дверь, и к нам вошел сам заместитель директора Иван Свиридович.

– Говорят, здесь кого-то медалью наградили. Хочу поздравить от имени дирекции, – сказал он. – Награда – это весьма почетно.

– Не медалью, а премией. Премией имени Кульбяко-Старгородского, – сказал Середа.

– Имени кого? – переспросил удивленно Иван Свиридович.

– Имени Кульбяко-Старгородского, – повторил Середа. – Вы разве не слышали? Об этой премии газеты писали, по радио говорили.

– Как же, как же! Конечно! – закивал головой Иван Свиридович…

На ближайшем институтском профсоюзном собрании лично Иван Свиридович предложил избрать в президиум лауреата Пампушкина. О Пампушкине появилась статья в стенгазете, в которой утверждалось, что он – один из самых перспективных лаборантов института. Из общей очереди на улучшение жилищных условий его перевели в очередь остро нуждающихся.

А вчера мы узнали, что в наш отдел дают ставку старшего научного сотрудника. Не исключено, что Пампушкин сразу станет старшим научным.

Поиграли, и хватит, – сердито заявил Крохин, Первый претендент на эту ставку Брылев. Он ее пять лет ждал. Да и мы в сравнении с этим Пампушкиным академики. Предлагаю немедленно во всем признаться…

Когда я закончил рассказ о нашем остроумном розыгрыше, в комнате воцарилась гробовая тишина. Наконец ее нарушил Брылев:

– По-моему, сегодня не первое апреля.

– Действительно, – поддержал его Середа, – работать надо, а не отрывать людей от дела глупыми шутками.

– Мы не шутим. Розыгрыш это! – поклялся Крохин. – Да и премии такой нет.

– Ну, это вы бросьте! – возмутился Монах. – Сам в газете читал, по радио слышал.

– Завистливые люди на все способны! – гневно воскликнул Пампушкин и победоносно посмотрел на нас. – Даже на вранье!

– Пойду к директору! – с вызовом заявил Крохин. – Над нами весь институт смеяться будет…

Вернулся он хмурый и притихший. Молча углубился в свои бумаги и на мое «Ну как?» только недоуменно пожал плечами.

– Ничего не понимаю, – сказал он после работы. – Директор назвал меня клеветником, а Иван Свиридович, сидевший в его кабинете, клятвенно подтвердил, что слышал о премии Кульбяко-Старгородского по радио. И, кажется, говорит, даже фамилию Пампушкина называли.

– Слушай, – положил я ему руку на плечо, – а может, действительно существует премия этого… как его… Кулебякина? И Пампушкин действительно лауреат этой премии?..

В поисках героини

Известный кинорежиссер залпом выпил полстакана минеральной, откашлялся и продолжил захватывающий рассказ об истории создания своего лучшего фильма.

– Особенно тяжело было подобрать героиню – царевну Несмеяну. Кого только не пробовали на эту сложную роль! Десятки «звезд», сотни начинающих – и все безрезультатно. Однажды остановились было на выпускнице театрального института. Но вдруг в разгар съемок случилось нечто совершенно непредвиденное: оператор споткнулся о ногу ассистента и упал.

И пришлось отказаться… Нет, нет, не от оператора. От выпускницы. Дело в том, что, когда оператор споткнулся и упал, актриса начала дико хохотать. А вы сами понимаете, что это за Несмеяна, которая может хохотать по такому пустячному поводу. Ведь у нее не должно быть и подобия улыбки! У нее должно быть каменное лицо. Женщину, которую ничто не могло бы пронять, – вот кого мы искали. Искали долго и безуспешно. Наконец поместили объявление в газете.

И вот приходит ко мне девушка. Хорошенькая, молоденькая, с милыми ямочками на щечках – ну прямо загляденье! Только взгляд холодный. Такой, что аж дрожь пробирает.

«Попробуйте меня на роль Несмеяны», – просит.

Начали пробовать. Я ей стал наисмешнейшие анекдоты рассказывать – ни разу не засмеялась. Оператор трижды спотыкался о ногу ассистента и при этом комично падал – даже не улыбнулась. Четыре клоуна продемонстрировали перед ней свои коронные номера – никакой реакции.

Тогда мы прибегли к последнему испытанию: директор картины сплясал перед ней гопака. Смешное зрелище, немыслимо себе представить! Но она и тут осталась абсолютно равнодушной.

Мы были ошеломлены. Я не смог удержаться от радостного возгласа:

«Вы – просто талант! Вас сам господь бог к нам послал!»

«Никакой не господь, – ответила Несмеяна, – а директор гастронома, где я работаю. У нас, между прочим, все продавщицы талантливые – никогда не улыбаются…»

Вне конкурса

Город готовился к знаменательному событию, В самом центре открывался многоэтажный продовольственный магазин. Уникальное сооружение сверкало стеклом и неоном.

Все было готово к торжественному открытию. Кроме одного. Магазин не имел названия. Лингвисты целый месяц бились над этой проблемой. И напрасно. Все названия, накопленные человечеством за годы своего существования, такие, как «Изобилие», «Урожай», «Тысяча и одна мелочь», «Лакомка», «Сыр в масле» и т. д., были уже использованы не один раз.

Дирекция объявила конкурс. Предложения сыпались тропическим ливнем. Но конкурсная комиссия, заседавшая две недели, так и не определила победителя: названия, которые предлагали будущие покупатели, были далеко не оригинальны. Присудили только третью премию одному из участников конкурса за необычный подход к теме: он предложил магазин никак не называть.

Директор магазина не находил себе места: продукты, лежавшие на полках, могли испортиться. Директор торга нервно грыз ногти. Начальник Управления торговли сосал валидол.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы к председателю конкурсной комиссии не пришел скромный мужчина с двумя конвертами в руках.

– Вот в этом конверте, – сказал он, – название, которое я предлагаю. А в этом – мои координаты.

Срок подачи названий уже давно истек. И при других обстоятельствах председатель конкурсной комиссии ни за что на свете не нарушил бы условий конкурса. Но в такой ситуации… А вдруг?..

Он тут же вскрыл конверт. Развернул лист бумаги. Прочитал раз… Второй..» Третий»..

– Наконец-то! – облегченно вздохнул председатель конкурсной комиссий.

– Правда, неплохо? – спросил мужчина. – И всего одно слово!

– Неплохо?! – воскликнул председатель. – Блистательно! Поздравляю вас, дорогой! Первая премия – ваша, Я убежден, что все без исключения члены конкурсной комиссии будут ошеломлены. Недаром говорят: гениальность – в простоте!

Через час над дверью нового магазина вспыхнули неоновые буквы: «Продмаг».

Слово друга
(Выступление на юбилейном вечере)

Дорогие товарищи! Я попросил слова не случайно. Дело в том, что я тоже в какой-то степени причастен к творчеству Артема Спиридоновича Несинюшного. Артем Спиридонович не даст соврать, я был первым, с кем он всегда делился своими творческим» замыслами, с кем обсуждал план будущего произведения.

Замыслит, например, очередную трилогию. И звонит:

«Василий, давай сюда!»

Я все бросаю – работу, семью. Полгода мы с ним путешествуем по местам, где будут жить, трудиться, любить будущие литературные герои. Удим рыбу, ездим на охоту. Я до деталей продумываю маршруты, меню, встречи с интересными людьми. Забочусь о том, чтобы он, не дай бог, не перетрудился, не подорвал свае могучее здоровье, то есть не засиживался до утра, не вскакивал чуть свет с кровати, а разумно чередовал работу с отдыхом.

Как сейчас помню, стрельнула однажды Артему Спиридоновичу в голову идея: записать лирическо-эпическую повесть «Чего ты грустишь, Федор?». Действие произведения должно было происходить в Крыму.

Приехали. Море кроткое, как характер жены юбиляра. Небо синее, как на полотнах примитивистов. Девушки загорелые. Шашлыки аппетитные. Окунулись мы с головой в этот антураж. Артем Спиридонович только и восклицает время от времени:

«Ну где найти слова, чтобы все это описать!»

Слова мы искали вместе. Вернее, он искал, а я ему условия для этого создавал.

А еще, помаю, стрельнуло ему в голову написать роман «Эй, проснитесь, капитан!». Шесть раз плавали мы по маршруту Одесса – Батуми. Изучали быт матросов, характеры туристов. Купались в бассейне, дремали в шезлонгах, до утра вели творческие дискуссии в баре, резались в шахматы в салоне. Какие незабываемые впечатления, какие дорогие сердцу воспоминания!..

А еще помню. Рассказал мне однажды Артем Спиридонович сюжет будущего широкоформатного произведения о неудачной любви строителя, который бросает и Киеве квартиру, любимое строительное управление, верных друзей и едет аж в Среднюю Азию за своим счастьем. Я немедленно уволился с работы, так как понимал: двумя-тремя месяцами отпуска за свой счет тут не отделаешься. Пришлось даже поскандалить с женой, которая никак не соглашалась отпустить меня на такой срок из дому.

Мне до сих пор по ночам снятся ущелья и барханы, минареты и чайханы, сказочные базары с гигантскими дынями и неправдоподобно красными арбузами, фантастический плов, узкие улочки и широкие жесты местных коллег по перу.

Не успели мы дома переварить впечатления, от поездки в Среднюю Азию, как у Артема Спиридоновича – новое озарение. На этот раз его творческий замысел властно позвал в дальнюю дорогу в северном направлении.

На самолетах, на «Волгах», на вездеходах, на оленях, на собаках гонялись мы за деталями к будущему литературному шедевру. Питались осетровой ухой и вяленой медвежатиной. В пути нас согревали шубы на собольем меху и тепло душ удивительно гостеприимных хозяев этой суровой земли…

И вот сегодня, дорогие друзья, я горжусь тем, что ни одно из названных и неназванных произведений не увидели свет. Я счастлив, друзья мои, ибо сделал все возможное, чтобы литературное наследие нашего любимого Артема Спиридоновича было минимальным. Представляете, сколько сэкономлено бумаги, сколько сэкономлено вашего драгоценного времени, товарищи! И еще я хочу сказать, что, чествуя некоторых литераторов, мы зря, совершенно несправедливо забываем о друзьях, так или иначе причастных к их творчеству!..

Оригинал

Когда мы зашли в каюту, он снял очки и с пафосом сказал:

– Ну и погода! Хуже не бывает!

– Вам не нравится? – удивился я. – Солнышко, теплый ветерок…

– Я не вижу солнца и не чувствую никакого ветра, – холодно возразил он.

– Пойдемте на палубу, там увидите и почувствуете.

Любуясь красотой речных берегов, я не мог удержаться от восклицания:

– А зелени сколько!

– Как кот наплакал, – мрачно сказал он. – Наш караван преодолевает пустыню, а на зубах скрипит песок.

– Какой караван? – изумился я. – Мы с вами на теплоходе…

– Ни в коем случае, – замахал он руками. – Что угодно, только не теплоход. Пусть уж лучше будет самолет. Летим на высоте десять тысяч метров. За бортом минус сорок пять. Вы посасываете карамель «Взлетную» и смотрите на пушистые облака.

– Не на облака мы смотрим, а на воду.

– Не убеждайте меня! Воды здесь быть не может. В крайнем случае, я соглашусь на тайгу или тундру. Мы едем на оленях, и за нами гонятся волки…

– Волки?

– Да, волки, и притом голодные. Кстати, про голод. Вы обедать не собираетесь?

– С огромным удовольствием, – согласился я.

Мы заказали два комплексных обеда.

– Куропаткой и не пахнет, – капризно скривился он.

– И не должно пахнуть. Это же борщ.

– Вы еще молоды, чтобы меня учить, – обиделся он. – Если мне видится куропатка, значит, должна быть куропатка, а не голубятина.

– Вы хотели сказать – сало, – мягко подсказал я.

– Что хотел, то и сказал, – возмутился он. – О сале не может быть и речи. Если вы очень настаиваете, могу согласиться на гусятину, в крайнем случае на зайчатину…

– В таком случае, этот, извините, шницель можно назвать…

– Где вы видите шницель? – перебил он меня. – Это мясо бизона. В крайнем случае паштет из куриных пупков!

– Тогда компот я позволю себе сравнить с…

– Можете не сравнивать. Так как это все равно не компот, а смесь экстракта левзея с настойкой боярышника. Понятно вам, Калистрат Мефодьевич?

– Николай Петрович, – напомнил я ему свое имя и отчество.

– Вы для меня Калистрат Мефодьевич! – безапелляционно произнес он.

– Может, паспорт принести? – предложил я.

– При чем тут паспорт? Вы для меня Калистрат Мефодьевич. В крайнем случае Модест Ферапонтович.

– Да никакой я не Калистрат Мефодьевич и не Модест Ферапонтович!

– Правильно, – неожиданно согласился он. – Вы не тот и не другой. Вы – Агата Сидоровна.

– Какая еще Агата?

– Сидоровна. И не пытайтесь возражать. Я вижу вас Агатой Сидоровной.

– Послушайте, – взмолился я, – вы не можете видеть меня Агатой Сидоровной. Я ведь мужчина, а не женщина. И борода у меня.

– Не убеждайте! Ничего не выйдет! Вы – Агата Сидоровна в пенсне и косыночке.

– Нет у меня пенсне и тем более косыночки! – взревел я. – Называйте меня уж лучше Калистратом или Модестом, но, во всяком случае, не женским именем.

– Успокойтесь, Агата Сидоровна, – сказал он.

– Категорически протестую! – воскликнул я.

– Что ж, – поднялся он, – очевидно, ничего у нас с вами не выйдет. Если мы уже сейчас не можем прийти к соглашению в мелочах, то что будет, когда мы начнем работать над вашим сценарием? Ищите себе другого режиссера…

– Постойте! – остановил я его. – Бог с вами, называйте меня Агатой Сидоровной!..

Маленькая деталь

Редактор стал читать мой рассказ вслух:

– «Степан Петрович проснулся в шесть утра. Он всегда так рано просыпается, чтобы успеть все сделать до восьми. В восемь откроет глаза его жена к поинтересуется серебряным голоском: «Что там у нас на завтрак?» А до этого нужно на базар успеть и дочку в садик отвести. Какое счастье, что базар рядом!..

За десять минут Степан Петрович пробежал по мясному ряду, заскочил в павильон «Овощи» и, не сбавляя скорости, помчался в молочный, а оттуда в «Птица – яйца». Томатную насту он решил купить в центральном гастрономе. Там она была на четырнадцать копеек дешевле, чем в кооперативном магазине. В его голове роились мысли: «Неужели не высохли Маринкины колготки? Если нет, то в чем она пойдет в садик? Не надо было вчера смотреть по телевизору тот многосерийный фильм – постирал бы на час раньше…»

Редактор снял очки и внимательно посмотрел на меня.

– Даже трудно поверить, что эту чушь написали вы, – сказал он мрачно.

– Вам не нравится? – искренне удивился я. – А мне друзья говорят, что рассказ оригинальный.

– Настолько оригинальный, что напоминает бред.

– Почему бред? В нем описывается будничная ситуация, обычное утро обыкновенного человека…

– Обыкновенного? – переспросил редактор. – А ну-ка попробуйте перед работой сделать все, что сделал ваш Степан Петрович! Вы вот даже побриться не успели.

– Я – другое дело. А вот моя жена все это успевает. Поэтому, я уверен, есть на свете и волевые, мужественные мужчины, для которых не существует невозможного, которые не останавливаются перед трудностями и смело преодолевают преграды…

– Что жена ваша успевает, я не сомневаюсь, – согласился редактор. – Но вы ведь не жену сделали героем рассказа, а какого-то Степана Петровича. Ну разве может мужчина перед работой успеть сбегать на базар, посетить несколько магазинов, высушить колготки и приготовить завтрак? Ни за что! Это фантастика!

– Тогда, может быть, – обрадовался я, – поставим под названием в скобках «фантастический рассказ»?

– Фантастика – не наш профиль, – сухо сказал редактор.

– Давайте уберем колготки, – пошел я на уступки.

– Думаете, это поможет?

– И гастроном можно выкинуть. В конце концов, Степан Петрович не поскупился и решил купить томатную пасту в кооперативном магазине.

– М-да, – чмокнул губами невольно редактор.

– Ладно, давайте выкинем и базар, – махнул я рукой. – Продукты были заготовлены с вечера. Жена накануне купила. Ничего необычного в этом нет.

– Конечно, нет, – кивнул редактор. – И приготовить завтрак для жены теоретически можно. Но практически… Перед работой у мужа столько дел: и зарядку надо сделать, и газеты просмотреть…

– А что, если Степан Петрович будет готовить завтрак не каждый день? – предложил я. – Скажем, один раз случайно проснулся в шесть, даже позднее – без четверти семь – и решил приготовить завтрак.

– И опоздал на работу?

– Нет. Это был выходной день, суббота или воскресенье.

– Ну, в это еще можно поверить, – поморщился редактор. – Но с другой стороны… Вы, например, хоть раз готовили завтрак жене? Даже в выходной?

– Никогда!

– То-то же. А что же вы на других напраслину возводите?

– А что, если в рассказе Степан Петрович будет поваром? Герой любил возиться у плиты и поэтому как-то в субботу или воскресенье приготовил завтрак жене.

– Вы не психолог! – пристыдил меня редактор. – Вот ваша профессия – писать. Могли бы вы ни с того ни с сего что-то написать жене?

Я молча взял со стола рукопись и направился к двери. Но вдруг меня осенило.

– А может быть, Степан Петрович приготовил завтрак своей жене в честь Восьмого марта? – торжественно воскликнул я.

Редактор снял очки и внимательно посмотрел на меня.

– Хорошо. Даже прекрасно! – улыбнулся он. – Вот видите, маленькая деталь, а какую нагрузку несет! Сразу все стало на свое место…