Текст книги "Встреча с пришельцем (сборник)"

Автор книги: Юрий Прокопенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Творческий человек

Когда Николай Вухно написал первую песню, местные композиторы пророчили ему большое будущее.

– Далеко пойдет! – сказал о нем сам директор Дома культуры.

А руководитель хорового кружка тут же включил произведение молодого композитора в репертуар самодеятельных солистов.

Когда Николай Вухно написал вторую песню, директор Дома культуры сказал о нем:

– Наша надежда!

А руководитель хорового кружка взялся подготовить произведения молодого дарования к кустовому смотру художественной самодеятельности.

Третьей песни Николай Вухно не написал.

– Хватит песен! Создам что-нибудь посолиднее, – заявил он.

Год ходил задумчивый и сосредоточенный.

– А может, заведовать музыкальным лекторием пойдете? – поинтересовался директор Дома культуры, накладывая резолюцию на его заявление о денежной помощи.

– Что вы! – удивился молодой композитор. – Я человек творческий.

Пятый год ходил Вухно задумчивый и сосредоточенный.

– А отдавать когда будешь? – спросил его как-то руководитель хорового кружка, в очередной раз одалживая ему три рубля.

– Вот получу гонорар за ораторию и тут же верну, – обнадежил его молодой композитор.

После очередной встречи с Николаем директор Дома культуры заметил:

– Я всегда говорил, что ранний цветок быстро вянет.

И вдруг всех потрясла сногсшибательная новость: Николаю Вухно прибыл перевод за ораторию. Да еще какой!..

Встретив композитора в коридоре, директор Дома культуры обнял его:

– Дорогой мой, поздравляю! Сегодня же напишу ходатайство о введении вас в художественный совет.

Заместитель директора, к которому Николай пришел отдать старый должок, радостно сказал:

– Точно такая же история была у моего деда: несколько лет сад не плодоносил, а потом такой выдался урожай!..

Вухно ходил по комнатам, раздавал долги и скромной улыбкой отвечал на приветствия и поздравления.

– А мне? – спросил председатель месткома.

– Как! И вам тоже? – удивился Николай. – Разве я у вас одалживал?

– А членские взносы из гонорара за ораторию ты разве платить не собираешься?

– Какую еще ораторию? – возмутился Вухно. – Я пианино продал. Вот мне деньги и прислали…

Прототип

«Как это природа умудрилась сосредоточить в одном человеке столько отрицательных качеств», – недоумевал я, приглядываясь к Степану Степановичу, нашему заведующему отделом. Скупость, мелочность, высокомерие, хамство – вот лишь некоторые из штрихов к его портрету.

Разговаривал он с нами всегда грубо. Нас до конца не выслушивал, перебивал бесцеремонно:

«Эти басни, дорогуша, прибереги для своей жены!»

Или:

«Разболтался, гляньте на него!»

Он считал себя остряком, хотя весь арсенал его острот сводился к нескольким довольно-таки примитивным шуткам.

– Галина, – обращался он к нашей молоденькой сотруднице, – ореховое мороженое есть будете?

– Вуду, – отвечала Галя.

– А где я вам его возьму? – говорил Степан Степанович. И сам хохотал, держась за живот;

А то вдруг спрашивал у машинистки:

– Алена, хотите конфетку «Вишня в шоколаде»?

– Хочу, – подыгрывала ему Алена, заранее зная, что он ей ответит.

– Хотеть не вредно!

Во время обеденного перерыва, который Степан Степанович всегда проводил в отделе, он придвигая свой стул впритык к моему столу и, продолжая жевать бутерброд, задумчиво смотрел куда-то в стену. Глаза его теплели.

– Друг мой, – чавкая, произносил он, – скажите, что бы вы сейчас съели?

И, не ожидая ответа, принимался составлять меню воображаемого обеда. Это была гастрономическая фантазия, попурри на кулинарную теку, где варьировалась соусы, подливы, гарниры, но неизменными всегда оставались шашлыки из баранины и отбивные из свинины.

Мне и моим коллегам по отделу все в учреждении искренне сочувствовали. Дирекция не раз обещала подыскать Степану Степановичу место, соответствующее его интеллекту, а к нам прислать другого зава. По он был неприступен, как средневековая крепость. Никогда не опаздывал на работу, ничего не нарушал, все сдавал вовремя. Короче говоря, убрать его было не так-то просто.

«Ну, вот что, – озарило меня однажды, – напишу-ка я о нем в нашу сатирическую газету «Колючка». Юмор – это великая сила. Недаром знаменитый сатирик утверждал, что смеха боится даже тот, кто ничего не боится. Вот я и развенчаю этого типа. И так разрисую его, чтобы все над ним хохотали до слез».

Решил – и сделал. К очередному номеру «Колючки» юмореска была готова. Я описал омерзительные манеры и привычки нашего заведующего, его убогий интеллект. А внешнее сходство героя моей юморески, которого я назвал Семеном Семеновичем, и нашего Степана Степановича было настолько велико, что, без сомнения, любой сотрудник учреждения сразу поймет, о ком идет речь.

Конечно, я не сомневался, что этого заведующий мне никогда не простит: начнет придираться к каждой мелочи, ежедневно испытывая мои нервы на прочность. Но ради того, чтобы справедливость восторжествовала, я был готов на все.

В то утро я пришел на работу минут на двадцать раньше. Первым, кого я увидел в вестибюле возле газеты, был Степан Степанович. Он вытирал носовым платком глаза. Я хотел незаметно прошмыгнуть мимо, но он схватил меня за руку.

– Ой, не могу! – конвульсивно содрогался он от хохота. – Ну ты и талант! Так расписать, так разрисовать! И все точно. Будто фотоаппаратом зафиксировано. Я ему уже позвонил. На тебя, сказал, такой шарж сделали, помереть со смеху можно. Скорей, сказал, хватай такси и мчись сюда. С минуты на минуту он будет здесь!

– Кто будет? – не понял я.

– Как – кто? Герой твоего фельетона – Семей Семенович, наш инспектор по кадрам…

Весь обеденный перерыв я потратил на то, чтобы убедить Семена Семеновича, что не он герой моей юморески, что прототип героя – другой человек. Но напрасно. В тот же день он подал заявление об уходе.

Так бы и сказали

Стихи, которые положил мне на стол литературный консультант, были далеки от совершенства.

– В этих строчках не больше поэзии, чем в меню нашего буфета, – ехидно заметил я.

– Конечно, шедевром их по назовешь, – согласился литконсультант.

– Так зачем же вы их предлагаете?

– Дело в том, что автор этих непрофессиональных строк и сам вовсе не профессионал-литератор. Он слесарь-водопроводчик и в свободное время от ремонта разных там кранов-вентилей пишет стихи…

– А-а, так бы сразу и сказали. Если слесарь – тогда другое дело, – и я тут же подписал стихи в набор.

Не успела газета выйти, как зазвонил телефон – в трубке зарокотал негодующий голос разгневанного читателя.

– Как вам не стыдно печатать подобные вирши!..

– Успокойтесь, – говорю ему, – стихи, которые вас так возмутили, написал слесарь-водопроводчик. Так что не надо судить их слишком строго…

– А-а, – голос читателя потеплел, – тогда все понятно!

Подобных звонков было немало. Возмущенные подписчики, не стесняясь в выражениях, клеймили публикацию, грозили, что на машу газету, печатающую такой примитив, больше никогда не подпишутся.

Приходилось каждому давать справку об авторе, и тогда их гнев сменялся снисходительным сочувствием.

Известный критик, ворвавшись в мой кабинет, размахивая перед моим носом газетой, да так энергично, словно отгонял от меня мух, сердито закричал:

– Печатать такую графоманию – преступление! Что вы делаете? За что вам зарплату платят? Это же…

– Это слесарь-водопроводчик, – наконец сумел я втиснуть фразу в его эмоциональный поток.

– При чем тут слесарь? – удивился он.

– При том, что автор стихов не поэт. Он слесарь-водопроводчик.

– А-а, – растерянно произнес критик. – Тогда другое дело. Так бы и сказали…

А недавно у меня испортился на кухне кран. И я позвонил в Ж»)К. Целый день и ждал слесари. Он пришел поздно вечером и, повозившись минут десять на кухне, ушел. Едва и дотронулся до отремонтированного крана, как мощный фонтан стал заливать кухню, угрожая всему дому потопом. Закрутив на трубе вентиль, и перекрыл воду и, дождавшись утра, снова позвонил в ЖЭК.

– Ну, знаете!.. – Меня аж трясло от ярости. – Я встречал халтурщиков, но с таким, как этот ваш слесарь водопроводчик, встречаюсь впервые!

– Зря вы так о нем, – пристыдил меня начальник ЖЭКа. – Он у нас поэт, стихи пишет. Вот недавно его произведение в газете напечатали.

– А-а, – тогда другое дело! – сказал я.

И поехал в магазин хозтоваров за гаечным ключом и резиновыми прокладками.

Разрядка

Это был кульминационный момент кинофильма. Героя вели на казнь. В напряженной тишине зала шепот моего сослуживца казался громовым раскатом:

– А все-таки ему легче, чем нам!

– Это почему же? – удивился я.

– Сейчас окончится сцена казни, и он пойдет пить пиво. Я имею в виду актера, конечно.

– А может, он непьющий?

– Непьющих актеров не бывает.

На нас зашикали.

Герой картины смело взошел на эшафот.

– Ну, то, что у него усы наклеены, это точно, – зашептал сосед. – А лысина у него, думаешь, настоящая? Или он побрил голову перед съемками? Бедные актеры! На какие только жертвы не идут ради искусства. Я бы никогда не согласился…

– Да замолчи хоть на минуту! – взмолился я.

Палач привычным движением застегнул красный плащ. Взял в руку топор.

– Как ты думаешь, убьют его или не убьют? – снова нагнулся коллега к моему уху.

– Очевидно, – сквозь зубы ответил я.

– В общем-то, все может случиться. Сам автор сценария не знает, что будет с его героями, когда они попадут в руки режиссера. Вот увидишь, сейчас произойдет какое-нибудь чудо.

Но чуда не произошло. Палач выразительно посмотрел на топор.

– Представляешь, сколько они дублировали ату сцену! Сколько пленки испортили! Как ругался режиссер! Режиссеры всегда ругаются, когда сцена выходит неестественной. Эту они, наверное, раз тридцать переснимали. Герой нагибал голову, а палач махал топором…

– Да помолчи ты хоть секунду! – простонал я.

– Что ты нервничаешь? Разве ты никогда не видел, как голову отрубают? Впервые в кино? Я, например, уже сотни раз такое видел. И знаю, как это делается. В тот момент, когда палач подымает топор, ассистент режиссера бросает или катит голову. Не настоящую, конечно, а пластмассовую или, скажем, брезентовую… Вон, видишь, покатилась. Точно, брезентовая. Такую очень легко самому сделать. Я тебя, если хочешь, могу научить…

– Больше с тобой в кино ни за что не пойду! – сказал я, когда зажгли свет.

– Дело хозяйское, конечно, но я, поверь, разрядить хотел это страшное напряжение, отвлечь твое внимание от этого ужаса. Боялся, что ты не выдержишь и расплачешься, – сказал он, утирая слезы.

Обед героя

Литсотрудник снял очки и откинулся на спинку кресла.

– В общем, вышел неплохой рассказ, – сказал он. – Только на вашем месте я бы переделал некоторые детали. Вот, скажем, тот абзац, где описывается обед героя. Прочитайте его, пожалуйста, еще раз.

Я взял рукопись и вдохновенно продекламировал:

«Петр Петрович в момент расправился с селедкой и приступил к салату. Заправленный кукурузным маслом, посыпанный зеленым лучком, салат был такой аппетитный, что Петр Петрович попросил у жены добавки. Потом взялся за грибной суп. Он ел медленно и сосредоточенно, словно дегустатор, который, пробуя блюдо, мысленно раскладывает его на компоненты. Вареники с сыром полил сметаной. После чего решительно отложил вилку и пошел в кухню за деревянной ложкой, На десерт, как всегда, был компот и миндальное пирожное…»

– Стоп! – поднял руку литсотрудник. – Начнем с закуски. Вы пишете, что Петр Петрович вначале расправило! с солодкой, а потом приступил к салату? Нелогично! Я, например, прежде всего расправляюсь с салатом, а тогда уж перехожу к селедке. И не иначе…

– Хорошо, немедленно исправлю, – согласился я.

– А кроме того, не стоит заправлять салат кукурузным маслом. Я, например, отдаю предпочтение салату с майонезом или в крайнем случае со сметаной…

– Тогда я напишу так: «Заправленный майонезом и сметаной салат был таким аппетитным, что Петр Петрович…»

– Убедительно! – потер руки литсотрудник. – У читателя аж слюнки потекут. Теперь перейдем к горячему. Грибной суп? А почему не борщ с пампушками? Настоящий украинский борщ, заправленный чесноком и салом! Я бы такого борща целую кастрюлю съел и добавки бы попросил. Коли вы считаете, что борщ лучше…

– И сомнений быть по может! – прервал меня литсотрудник. – Разве можно сравнить эти два блюда? Настоящий украинский борщ с каким-то там грибным супом! А если туда еще и перчику добавить…

– Добавим, раз надо, – согласился я.

– Вот и прекрасно! Перепишите этот абзац. Кстати, и вареники с сыром можно заменить телячьей отбивной. Так будет убедительней. Телячья отбивная с картофелем или гречкой да еще с квашеной капустой – за уши не оттянешь. Кстати, тогда и деревянная ложка не понадобится. Вашему Петру Петровичу не надо будет слоняться по квартире, разыскивая ее.

– Возможно, вы и правы, – поднялся я.

– А десерт совсем вычеркните, – сказал литсотрудник на прощание. – Выдумаете же такое – компот и миндальное пирожное! Это только моя жена любит миндальные пирожные. А я на вашем месте лучше бы дал Петру Петровичу лишнюю отбивную. Даже две отбивные…

На следующий день ровно в двенадцать я снова сидел у литсотрудника.

– Читайте, – попросил он, мечтательно уставившись в окно.

– «Петр Петрович, – начал я, – в момент расправился с салатом, политым майонезом и сметаной, и взялся за селедку. Затем приступил к борщу. Заправленный салом и чесноком, лучком и перчиком, борщ был такой вкусный, что Петр Петрович попросил у жопы добавки. Телячью отбивную с гречкой он ел медленно и сосредоточенно, словно дегустатор, который, пробуя новое блюдо, мысленно раскладывает его на компоненты. «А не запить ли все это компотом? – подумал он, но тут же решительно отбросил эту мысль. – Нет! Лучше съем еще одну отбивную», – твердо решил он…»

– Аппетитно! – причмокнул литсотрудник. – Только салат я заменил бы винегретом. А борщ – рассольником.

– Но вы же вчера говорили, что борщ – это прекрасно… И салат посоветовали заправить майонезом и сметаной…

– Я и сегодня ничего не имею против салата. Пусть остается. Но, кроме него, пусть будет и свеженький винегретик. А борщ категорически вычеркнем. Тем более с чесноком. Я вчера так наелся такого борща, что аж дурно стало. Нет, лучше рассольник – кисленький, со сметаной…

– В конце концов, можно и рассольник, – не стал сопротивляться я.

– Вот и чудесно! А на второе пусть ваш Петр Петрович ест не отбивные, а что-нибудь другое. Я вот сегодня позавтракал отбивной с гречкой и до сих пор от изжоги мучаюсь. Пусть он лучше съест, допустим, деруны. Давно не ел дерунов! – Глаза литсотрудника мечтательно заблестели. Он облизнул губы. – А запьет этот обед Петр Петрович пусть стаканом «миргородской» или боржоми…

Весь вечер я трудился над абзацем. Наконец, как мне казалось, вышло то, чего требовал литсотрудник. Мой герой Петр Петрович за обедом съел салат с селедкой, расправился с винегретом, осилил две тарелки рассольника, умял две миски дерунов и асе это запил двумя стаканами минеральной воды.

Наш герой – обжора! – возмутился литсотрудник. У читателя такие, мягко говоря, излишества и еде не вызовут симпатии. Вот мне, например, просто противно это слушать. Все люди обедают. И что тут такого? Я тоже только что пообедал и о еде слушать не могу! На нашем месте я этот абзац про обед просто бы выкинул. Или в крайнем случае пусть ваш Петр Петрович скромно выпьет чашечку кофе…

Приезжайте, пожалуйста!

«Уважаемые корреспонденты, – писалось в письме в редакцию. – Беспокоим вас, так как больше терпеть не можем. Скучно нам, молодежи села Лыковка. И клуб у пае замечательный, и колхоз у нас богатый. А вот завклубом почему-то не может сделать так, чтобы нам было весело. Ваша газета уже об этом писала, только нам не стало веселее. Тут, очевидно, нужна помощь не словом, а делом…»

– Понял? – спросил меня редактор. – Людям скучно. Твое задание – помочь им избавиться от скуки.

Можете себе представить, как обстоятельно я готовился к этой ответственной командировке. Записал две сотни анекдотов. Выучил наизусть несколько десятков фокусов. Знакомый циркач показал мне, как жонглировать пустыми бутылками. Известный хореограф показал основные «па» шуточного танца. А сосед-акробат научил стоять на голове.

Приехав в село, я тут же приступил к делу. Собрал молодежь и начал рассказывать анекдоты. Какое-то время они слушали внимательно. Потом стали тихо вздыхать и громко зевать.

– Куда же вы? – крикнул я парням, которые попытались незаметно улизнуть с мероприятия.

– А мы уже это слышали. Подобные басни нам рассказывали те, что перед вами приезжали, – объяснил один из них.

– А фокусы они вам показывали?

Оказалось, что нет.

– Смотрите, вот у меня колода карт. В правый карман кладу, а из левого сейчас вытащу. Все видели, что я положил карты в правый карман?

Когда я из левого достал снова ту же колоду, мне зааплодировали.

Успех меня подбодрил. Я показывал фокус за фокусом, пока не почувствовал, что этот иллюзион начинает всем надоедать.

– Внимание! – не даю им опомниться. – Принесите мне несколько пустых бутылок, и вы будете свидетелями интересного зрелища.

За секунду сцена была заставлена бутылками. Не знаю, насколько мое жонглирование было профессиональным, но молодежь мои трюки встретила весело. Особенно все смеялись, когда бутылки падали на пол.

– А теперь, – бодро сказал я, – мы будем танцевать. Пара за парой.

Я подошел к парню в синем костюме, взял его за руку и подвел к девушке в красной юбке.

– Приглашайте, пожалуйста, – подбодрил я его.

Когда все немного устали, я трижды хлопнул в ладоши:

– На сегодня хватит! А чтобы вам хорошо спалось, покажу еще одну смешную штуку.

Этот номер я берег на конец развлекательной программы. Я стал на голову и простоял так несколько минут, одновременно играя на губной гармошке.

Уставшие, но довольные парни и девушки начали собираться домой.

– А завтра, – спрашивают, – тоже развлекать нас будете?

– Завтра, увы, уезжаю, – ответил я с грустью. – Спешу в соседний район, в одно общежитие. Студенты жалуются, что там у них ручки на дверях не прибиты, лампочки в некоторых местах не горят, коридор не подметен… Так что везу с собой гвозди, молоток, лампочки, веник. Буду завтра прибивать, вкручивать, подметать. Раз уж просят приехать корреспондента, значит, сами беспомощны, бедняги!..

Недоразумение

Меня, аж трясло от возмущения. Я вытащил три рубля и отдал этому нахальному типу:

– Возьмите! Сдачи не надо.

– Вы правы, что не берете сдачи, – не моргнув глазом сказал он. – Я потратил на вашу книгу всю субботу и полвоскресенья. Восемьдесят три копейки это, конечно, слабенькая компенсация, но, как говорят, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

Этот визит настолько вывел меня из равновесия, что, когда я снова сел за письменный стол, перо в руках дрожало.

Опять кто-то позвонил. С недобрым предчувствием я открыл дверь. Коренастый бородач, поздоровавшись, протянул мне через порог книжку в знакомой обложке.

– Верните мне, пожалуйста, два рубля семнадцать копеек.

– Что, не поправился мой роман?

– А кому этот дешевый примитив может поправиться? – ответил он.

– Ну, ну! – возмутился я. – Попрошу тут не высказываться! Сейчас отдам вам два семнадцать, и идите себе с богом…

Потом пришли две девушки – чернобровая и синеокая. И такое сказали про роман, что у меня в глазах потемнело. После них меня навестили застенчивый студент, сгорбленная старушка, небритый молодой человек с хриплым голосом, крикливая дама в очках. Всем я вынужден был выдать по два семнадцать.

Гора возвращенных книг катастрофически росла.

– Не могу принять у вас свой роман, – сказал я очередному визитеру в ответ на его нахальное требование. – Деньги кончились!

– Не знаю, что у вас кончилось, – вызывающе произнес он, – но меня к вам направил директор книжного магазина, и я не уйду, пока вы не вернете моих денег.

Отдав два семнадцать и этому нахалу, я позвонил директору книжного магазина.

– Вы что, – говорю, – с ума сошли? Чего это вдруг всем покупателям мой домашний адрес даете? Где такое видано, чтобы автор деньги возвращал читателю?

– Извините, – ответил директор. – Вышло недоразумение. Дело в том, что я тут недавно работаю. Прежде руководил обувным магазином. А там знаете как? Обнаружит покупатель брак в ботинках – на фабрику отсылает. И ему либо ботинки обменивают на качественные, либо деньги возвращают. Вот я и решил, что этот порядок и на книги распространяется. А оказывается, с книгами иначе. Мне уже звонили из Книготорга. Разъяснили. Так что не волнуйтесь, больше никому вашего адреса я не дам…