Текст книги "Избранное"

Автор книги: Юрий Пиляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– Продвижение незначительное, товарищ Челябинский. Пулеметы не дают поднять голову, и только что двадцать четыре «юнкерса» утюжили. Но самое главное – доты. А при наших боеприпасах…

– Рассчитывайте в основном на себя,– предупредил Миронов.– И учтите, Василий Васильевич требует продвижения.

– Есть! – сказал Евстигнеев.

Он решил пока не обнадеживать начальство, но и не плакаться излишне. Знал по опыту, так скорее могут подбросить помощь.

– А где Владимирский? – после паузы спросил Миронов.– В войсках, на энпэ?

– Час назад он пошел к Уфимскому. После бомбежки связь еще не восстановлена. С минуты на минуту ожидаю донесения и, если что, доложу.

– Буду признателен,– сказал Миронов.

Евстигнеев подписал оперативную сводку и велел Аракеляну готовить боевое донесение. Аракелян, в полдень заступив-

69

ший на пост оперативного дежурного, энергично бегал взад и вперед, и то скрывался на другой половине избы, где находились офицеры связи, то вновь появлялся в основном помещении, передавал деловые бумаги старшему писарю, попутно просил соединить себя то с тем, то с другим полком. В тепле Аракелян оживал. Он работал уверенно, быстро, и составленные им боевые документы приятно было читать.

Наконец заговорил полк капитана Кузина. Евстигнеев схватил трубку.

– Алло?! Кто это?! – закричал он.

– Привет тебе, князь Суздальский,– низко прогудел бас Хмелева.– Новости-то знаешь?

– Откуда я могу знать? Вот слышу ваш голос, товарищ Владимирский, и это сейчас новость! – обрадованно сказал Евстигнеев.– Алло!

– Да, да,– сказал Хмелев.– Ты на меня не серчай за те слова… ну, насчет превышения. Понял? Молодец твой Зарубин. Взяли тут три дота. Есть трофеи и кое-какие документы. Убитых немцев тоже хватает. Можешь доложить наверх. Вот так. Звонки оттуда были?

– Челябинский звонил. Василий Васильевич требует продвижения.

– Не вдруг, не вдруг,– пробурчал Хмелев.– Дайте срок. У этого, как его? Ну… у головного что?

– Там без перемен. Лежат.

– Предупреди его, этого, черт… Красноярского, чтобы через час был в готовности.

– Ясно,– ответил Евстигнеев.– А с Житомирским как?

– Житомирского пока не вороши. Обеспечивай связь. Главное– сейчас давай мне бесперебойную связь. Все пока.

– Слушаюсь,– сказал Евстигнеев. Он посмотрел повеселевшими глазами на Аракеляна, на Инну, подмигнул ей «полтора раза» и сказал телефонисту: – Найдите, пока есть время, старшего лейтенанта Зарубина…

Двенадцать пятьдесят. На поле под Вазузином тихо. Евстигнеев решил заглянуть в закуток к хозяйке, где Кривенко готовил и никак не мог приготовить на трофейном примусе обед.

1S

Возвращаясь из хозяйского угла, где наскоро выпил стакан чаю, Евстигнеев столкнулся с Инной в сенях, светлых, пустынных, чуть попахивающих жмыхом. Инна торопливо надевала маленькие, крепкой домашней вязки варежки.

70

– Ну, поговорила?

– Да, спасибо, товарищ подполковник.– Видно было, что Инна счастлива и ей хотелось что-то сказать Евстигнееву, но она не решалась.

Он почувствовал это.

– Ну что?

– Что? – переспросила она, и внезапный испуг обозначился на ее лице.– Ничего. Не надо, товарищ подполковник, чтобы меня отвозил Кривенко, я сама. Тут идти-то всего пять километров.

Он посмотрел ей в глаза:

– Как хочешь. Может, зайдешь к Кривенко? Угостит чаем на дорожку. Ну, хорошо, хорошо,– добавил он, заметив, что на ее лицо опять упала тень.– Дело твое, только не мешкай особенно, а то как бы снова не начали бомбить.

Он хотел думать, что подобная забота с его стороны – обычное внимательное отношение начальника к подчиненному. Но то, в чем почти не отдавал себе отчета Евстигнеев, женским своим чутьем отлично понимала Инна, и отношение Евстигнеева к ней, чем оно было благороднее, тем сильнее тяготило ее.

– Счастливо, товарищ подполковник,– сказала она, бочком подвигаясь к двери.

– Счастливо, Инна,– очень серьезно ответил он.

Пройдя в комнату, Евстигнеев приказал вызвать к телефону командира головного полка.

– Все верно насчет Уфимского,– сказал он, когда его соединили с майором Еропкиным.– Там у него сейчас Владимирский. Приказано передать тебе, чтобы через час был… как штык. Ясно? Помнишь, о чем мы толковали вчера вечером? Ну, предложения…

Еропкин сказал, что все понял, и предупредил, что сейчас ему, Суздальскому, дадут Полянова. В трубке щелкнуло, прошуршало и вдруг ясно раздалось:

– Алло! Алло!

– Да. Это ты, Полянов? – сказал, улыбнувшись, Евстигнеев.– Ну, здорово, друг!

– Приветствую вас,– сказал Полянов.– Мои боевые друзья тоже приветствуют… Хочу доложить,– повысил он голос, и в трубке стали слышны хлопки близких выстрелов,– тут можно держаться сколько угодно, были бы патроны да гранаты. Ни бомбы, ни снаряды, ни черт с дьяволом этот орех не расколют, и вообще в лоб атаковать бессмысленно. Только в обход с тыла. Вы слушаете меня?

– Да, да, продолжай,– сказал Евстигнеев.

71

– Теперь пометьте на карте,– попросил Полянов,– метров двести южнее кладбища и церкви на крутом берегу хорошо замаскированный дот с пушкой, прямо напротив меня. Дальше, еще южнее по берегу, каждые двести – триста метров бронеколпаки или дзоты, а на улице, второй улице после того дота с пушкой, на запад, там еще просвет такой виден, там минометная батарея… На этом пока заканчиваю. Заканчиваю. Снова по* лезли…

– Алло! – сказал Евстигнеев, но в трубке уже все заглохло.

Видимо, Полянову опять пришлось взяться за винтовку. Евстигнеев приказал вызвать Еропкина и, когда тот ответил, посоветовал ему скрытно прокопать в снегу ход к доту и немедленно поставить там пулемет. Еропкин сказал, что он это уже делает и, больше того, с наступлением сумерек намерен перевести туда свой КП, если начальство, конечно, не против. Кстати, сообщил Еропкин, связь с его левым соседом восстановлена, и он, Красноярский, будет разговаривать с Владимирским.

Положив трубку, Евстигнеев впервые за этот день расстегнул шинель. Кажется, большая подготовительная работа штаба начинала приносить свои плоды. Овладеть тремя дотами из девяти к середине дня – не так уж плохо, в сущности. Теперь терпение. Интересно, какой момент для очередной атаки выберет Хмелев?..

За окном. снова стали слышны пулеметные очереди. Это, отобедав, фашисты проверяли оружие. Евстигнеев вдруг почувствовал, что голоден, и, предупредив Аракеляна, где его, Евстигнеева, искать, если позвонит начальство, пошел в закуток к хозяйке.

Федоренко уже поел и, расправив плечи, одергивая на плотном туловище гимнастерку под скрипучими ремнями, стоял посреди кухоньки, выходившей окном в огород, и глядел на то, как ординарец Кривенко набивает вещмешок подарками, которые Федоренко ухитрился откопать где-то на интендантском складе.

– Ну, яки там новости, Евстигнеев? – спросил Федоренко.– Продвигаемся хоть трошки мы к Вазузину чи нет?

– Продвигаемся, продвигаемся,– ответил Евстигнеев, повесил шинель, а сверху приткнул шапку.– На участке Кузина взяли три дота. Это во многом заслуга дивизионной разведки, Зарубина в первую очередь.

Он поискал у рукомойника мыло, с наслаждением плеснул на шершавые ладони воды.

72

– Все! – сказал Федоренко и перевалился с носков на пятки в своих новых, округлых валенках.– Немедленно еду к разведчикам, к этому Зарубину, вот… Кривенко, корми товарища подполковника, я сам допакую.

Евстигнеев с добродушной усмешкой поглядел на Федоренко, на его гладко выбритое, цвета бело-розовой пастилы лицо – лицо немолодого, сугубо штатского человека.

– Ну куда ты поедешь? Там через час начнется такая заварушка, чертям будет тошно. Погоди, пока стемнеет.

– От який ты друг, Евстигнеев! – Федоренко опять перевалился с носков на пятки.– Ты ту пословицу знаешь? Когда бывает дорого яичко, к якому дню? А?

И он, тоже усмехнувшись, покачал головой с таким видом, что, мол, кого-кого, а уж его-то, стреляного воробья, на мякине не проведешь.

– Ну смотри. Хозяин – барин,– сказал Евстигнеев и прибавил серьезно: – Захвати с собой на всякий случай маскхалат. Мужик ты, Николай Михайлович, представительный, крупный. Не приведи господь, засекут неприятельские наблюдатели. Знаешь?

– Ага,– хмыкнул Федоренко.– Тильки совет за совет. Ты тако же меня, дурака, послухай. Я ухожу, а ты ляг и придави жмурика минут на пятнадцать – двадцать. Ничего за это время не случится, даю стопроцентную гарантию, а польза для тебя очень большая, вот.

Надев полушубок, а поверх него нагольный крестьянский тулуп, Федоренко легко приподнял громоздкий вещмешок и в сопровождении усатого ездового вышел, а Евстигнеев поел, сплел руки на столе и опустил на них голову.

Его разбудил капитан Тишков.

– Прошу извинить, товарищ начальник, вас к телефону командир дивизии…

Евстигнеев посмотрел на часы – вместо пятнадцати минут он проспал больше часа,– метнул гневный взгляд на Кривенко, накинул шинель и молча, хмуро обернулся к капитану.

– Разрешите доложить! – сказал Тишков.– В четырнадцать ноль-ноль Кузин двумя стрелковыми ротами первого батальона прорвался в район железнодорожной станции Вазузина. Сейчас немцы контратакуют.

Евстигнеев быстро прошел в комнату, где стояли телефоны.

– Суздальский слушает.

Возбужденный бас Хмелева сказал ему:

– Суздальский, позвони срочно Миронову, а еще лучше – Василию Васильевичу. Доложи, что зацепились за первые по-

73

стройки города. Попроси от моего имени немедленно поддержать нас огнем. Карта перед тобой?

– Да, товарищ Владимирский.

– Пиши…– низко и возбужденно гудел бас комдива.– Все цели – на северо-западной и северной окраине Вазузина. Огневая точка южнее деревни Юхнино – там у них пулеметное гнездо под бронеколпаком… Пометил? Действуй давай.

Евстигнеев приказал срочно вызвать штаарм. В ожидании, когда его соединят, подошел к окну. По всему полю, пока хватал глаз, вихрились бурунчики минометных разрывов, время от времени, когда рвались снаряды, взлетали дымно-снежные хвосты. Это били встревоженные фашистские артиллеристы. Наши пушки тоже стреляли, но редко. В сиреневом воздухе стоял сплошной гул и грохот.

– Ну, что там штаарм? – резко спросил Евстигнеев через минуту и, как он это часто делал, не дожидаясь ответа, задал другой вопрос, Тишкову: – Вас командир дивизии отпустил со своего энпэ?

– Так точно, товарищ подполковник! – слегка пораженный, ответил Тишков.

– Полянов все в доте?

– Все без изменений, товарищ подполковник.

– Никто не ранен, ничего?

– Не доносили. Видимо, нет.

– А Зарубин?

– И Зарубин цел, товарищ подполковник, ведь это он прокладывает путь капитану Кузину…

Наконец телефонист сообщил, что штаарм на проводе.

– Алло!—сказал Евстигнеев.– Прошу Василия Васильевича…

– Василий Васильевич в войсках,– спокойно ответил суховатый голос генерал-майора Миронова.– Что у вас, товарищ Суздальский, рассказывайте.

Евстигнеев кратко доложил обстановку и передал просьбу Хмелева о поддержке дивизии огнем армейской артиллерии. Надо было всеми средствами закреплять первый успех,– а успех был немалый: зацепились за первые постройки!– и Миронов (Евстигнеев это уловил), все понимая и радуясь и лишь из суеверного чувства, знакомого каждому фронтовику, не выражая вслух своей радости, записал продиктованные Евстигнеевым номера целей и сказал, что тотчас разыщет Василия Васильевича и обо всем доложит.

Евстигнеев в нетерпении вышел из дома. Малиновый круг солнца висел уже невысоко, и все поле и полоса города с во-

74

докачкой и куполом церкви были залиты тревожным голубовато-багряным светом. В этом свете, как ночью огоньки па болоте, поблескивали вспышки ружейных выстрелов, мелькали косматые дымки разрывов, грохотала, выла, гудела окрест артиллерийская канонада.

Дивизия изо всех сил старалась помочь прорвавшейся на окраину Вазузина группе удержаться в захваченных строениях– кирпичном здании конюшни и на сенобазе, недалеко от железнодорожной станции. Артиллеристы, дрожа над каждым снарядом, точно накрывали указанные им цели. Пехота, зар’^у шись в снег, беспрерывно била из винтовок и пулеметов в огнедышащие амбразуры дотов. Необходимо было хоть немного расширить полосу прорыва, чтобы ввести в него новые подразделения и развить успех.

Но, как это нередко бывает на войне, произошло непредвиденное. Был смертельно ранен лейтенант, под командованием которого действовала прорвавшаяся группа, потом убило старшего сержанта, его заместителя, боевой порядок был сломан, и немцы не замедлили воспользоваться этим…

Евстигнеев, ни о чем не ведая пока, стиснув бинокль, до рези в глазах всматривался в северную окраину города, но условленная зеленая ракета, означавшая «все в порядке, держимся», не появлялась.

Он вернулся в комнату. Телефоны молчали. Предчувствуя недоброе, распорядился вызвать командира полка Кузина. Начальник штаба полка, покрывая криком доносившееся по проводу громыхание боя, ответил, что Кузин на энпэ вместе с Владимирским, что прорвавшиеся подразделения контратакованы крупными силами и положение наших, по-видимому, крайне тяжелое.

Евстигнеев большими нервными шагами вновь выпел на улицу. Грохот канонады постепенно спадал, реже сверкали огоньки разрывов, продолжительнее делались паузы между пулеметными очередями.

И вдруг, словно запоздалый гром, заговорила тяжелая артиллерия армейского резерва. Там, где, розовея в морозном закатном свете, стояла станционная водокачка, взметнулись мощные фонтаны разрывов. Евстигнеев видел, как к зеленоватому небу потянулся масляно-черный дым загоревшейся в районе вокзала нефти. Десять мощных разрывов насчитал Евстигнеев, и на это время снова ожил гремящими огоньками передний край, ожил, чтобы через несколько минут умолкнуть надолго.

С северной окраины Вазузина, со стороны кирпичного строения долетело еще три или четыре выстрела, и все стихло.

75

и

В штабе занавесили окна, зажгли лампу. Приехали командир дивизии Хмелев, комиссар Ветошкин, а вместе с ними начальник артиллерии и заместитель комдива по тылу. Притопал пешком из кузинского полка начальник разведки Зарубин, вернулся из своего дота Полянов. Все были настолько удручены неудачей с прорвавшейся группой, что забыли поздравить истинных героев дня – Полянова и Зарубина. Комиссар дивизии Ветошкин, который успел уже опросить бойцов, проскочивших с северной окраины города через овраг к своим, говорил, энергично взмахивая маленьким крепким кулаком:

– Нужно провести тщательное расследование. Я не верю, что причина провала в нераспорядительности командиров. Скорее соглашусь с утверждением, что на сенобазе фашисты устроили засаду. А некоторые из вернувшихся прямо заявляют: оттуда бил снайпер. Значит, проморгали полковые наблюдатели…

Щупловатый, фигурой похожий на подростка, Ветошкин говорил горячо, гневно, и светлое лицо его от юношески тонкой шеи до чистого высокого лба рдело лихорадочными пятнами.

– Согласен, Сергей Константинович. Расследуем… А теперь давайте соберемся с мыслями и решим, что делать дальше,– сказал Хмелев.– Командующий потребует, чтобы мы продолжали. Это ясно как божий день. А каковы наши возможности?

Хмелев повернул свое длинное, с отвисающим вторым подбородком лицо к Евстигнееву и, как тому почудилось, посмотрел на него с надеждой.

– Честно говоря, товарищ комдив, я не могу в данную минуту сказать, каковы наши возможности,– ответил Евстигнеев.– То есть формально могу, но ведь дело не только в числе убитых и раненых и в количестве разбитого вооружения. Эти цифры у меня как раз под руками. Надо посмотреть на месте…– Он смело глянул из-под нависших бровей на Хмелева.– Если разрешите, схожу в полки. Здесь за меня останется Полянов.

– Полянову дайте передышку, товарищи,– сказал Ветошкин.– О Полянове у нас будет особый разговор.

– Тогда Тишков…

– Добро,– согласился Хмелев.– Скольке тебе, Михаил Павлович, надо времени, чтобы обернуться? Двух часов мало? Ну, давай через три часа, ровно, значит, в двадцать один встречаемся у меня в избе. Все?

Хмелев, опираясь о край стола, поднялся, приложил к папа-

76

хе руку и так, не отнимая руки, проследовал мимо вытянувшихся штабных командиров к двери. Следом за ним, условясь

о встрече с Поляновым и позвав с собой моложавого подполковника, начарта, ушел комиссар Ветошкин.

– Товарищ подполковник, разрешите? – сказал Зарубин.

Несмотря на то что Зарубин сутки провел на передовой,

руководя своими разведчиками, выглядел он бодрым и даже будто загоревшим на зимнем солнце.

– Что у вас, товарищ Зарубин? Идите сюда, садитесь.

Евстигнеев думал, что старший лейтенант попросится на часок в Ключарево, и, хотя обстановка не благоприятствовала, склонен был разрешить. Однако Зарубин обратился совсем с другой просьбой.

Разложив на столе карту, Зарубин показал на кружок с синей буквой «А» южнее Вазузина.

– Будневич снаряжает группу для налета на этот полевой аэродром. Приглашает нас. Мне кажется, товарищ подполковник, нам надо принять участие, тем более что группу возглавляет такой опытный командир…

– Будневич? – спросил Евстигнеев.

– Да, тот, что был у нас вчера, старший лейтенант. С ним идут десять разведчиков, у них все подготовлено. Он не против взять еще двоих, знающих подрывное дело. У нас такие есть… Прошу разрешить мне, товарищ подполковник, сопровождать группу.

– Выделите двух человек, а до передовой их проводит Аракелян. Ничего, ничего,– сказал Евстигнеев, перехватив красноречивый взгляд Зарубина.– Пусть проветрится, понаблюдает, а в полночь вернется. Вы останете ь на капэ, побудете в тепле. Но уж придется на пару часов подменить Аракеляна – побыть за оперативного дежурного…

Зарубин был явно чем-то смущен и озадачен.

– Ну все, все,– сказал Евстигнеев склонный истолковывать намерения и поступки людей с лучшей стороны.– Исполняйте. Товарищ Полянов! – крикнул он разморенному от еды и тепла своему заместителю, который сидел у телефона, ожидая разговора с командиром головного полка.– Скажите Еропкину, что я буду у него через полчаса, пусть кого-либо вышлет встретить.

– Может, захватите меня? – улыбнулся Полянов.– А то дорожку знаю…

– Вам бы только гулять, помощнички,– шутя проворчал Евстигнеев.– Вообще-то, захватил бы с удовольствием, но вот приказ комиссара дивизии. Товарищ Тишков!

77

– Я слушаю вас!

– Составьте график отдыха на эту ночь с учетом обстановки– капнтан Полянов отдыхает первым – и приступайте к исполнению обязанностей начальника штадива.

– Есть! – благодарно выдохнул Тишков.

Четверть часа спустя Евстигнеев, сопровождаемый Кривенко, шагал по растоптанной снежной дороге к передовой. Ему уже давно хотелось пойти в полки, побеседовать с командирами и бойцами, чтобы на месте не только и даже не столько уточнить обстановку, сколько, главное, почувствовать ее. Но если бы Евстигнеева спросили, что значит почувствовать обстановку, то он вряд ли смог бы это вразумительно объяснить. Командир дивизии Хмелев, высоко ценивший способности своего начальника штаба, не раз в сложной обстановке, прежде чем принимать решение, посылал Евстигнеева в войска.

Идти было три с половиной километра по открытому полю, затем ходами сообщения, прорытыми в снегу, еще метров триста до того дота, который днем занимал Полянов с политотдельцами и в котором теперь, с темнотой, обосновался командный пункт головного полка. Еропкин предупредил, что перед спуском в снежную траншею Евстигнеева будет ждать командир комендантского взвода с двумя бойцами. Зная, как легко разминуться в чистом поле ночью, Евстигнеев то и дело справлялся с компасом и посматривал на часы. Немцы безостановочно бросали ракеты, осыпавшие голую, без единого деревца, заснеженную равнину дрожащим неживым светом. Вдруг вспыхивали огненные трассы пуль – звучный треск пулеметных очередей долетал с опозданием. Было что-то жесткое, металлически-колючее в свете ракет, в стуке выстрелов, в самом будто разжиженном от мороза воздухе.

Дорога, изрытая воронками, была пуста, и это вначале удивило Евстигнеева. Только вглядевшись попристальнее, он заметил, что в снежной полумгле копошатся фигуры людей и подводы, а затем услышал голоса, скрип полозьев и вспомнил, что основное сообщение идет не по главной дороге, а по времянкам, проложенным войсками в поле. Это эвакуировали раненых и обмороженных, а на передовую спешили в свои роты старшины и повара с сухарями в бумажных мешках, с термосами, с ящиками патронов и гранат.

Евстигнеев хорошо знал: воевать можно лишь тогда, когда существует хотя бы минимум того, что необходимо для жизни. Если же по воле обстоятельств или по чьей-либо вине исчезает и этот минимум – все, ничего хорошего не жди. Собственно, Евстигнеев за тем и направлялся в полки, чтобы посмотреть свои-

78

ми глазами, есть ли там минимум необходимого для жизни—■ боеприпасов, еды, возможности обогреться – или нет, и в зависимости от этого решать, как действовать дальше.

Минут через сорок Евстигнеева и вооруженного автоматом Кривенко окликнули из снежного окопа. В одном из встречавших Евстигнеев узнал того находчивого бойца, который вчера вечером стоял на посту у штаба полка.

– Товарищ Парамошкин, по-моему? – спросил Евстигнеев.

– Парамошкин, товарищ подполковник,– подтвердил боец и больше ничего не прибавил. Он двинулся по траншее первым, за ним пошел Евстигнеев, потом командир комендантского взвода, Кривенко и второй боец.

– Свои, свои,– неожиданно зло ответил Парамошкин часовому возле самого входа в дот, посторонился и пропустил вперед Евстигнеева.

В первую минуту, когда, перегнувшись в поясе пополам, Евстигнеев влез, а точнее, вполз в дот, ему показалось, что он попал в истопленную по-черному, слегка выхоложенную баню. Было тепло, душно, пахло сыростью, с темного потолка срывались капли воды. Дот освещался коптилкой, стоявшей на деревянном ящике в боковой нише. Узкая дверь, через которую Полянов со своими товарищами стрелял по немцам, была загорожена листом железа. Распрямив спину, Евстигнеев увидел иссеченное морщинами лицо майора Еропкина, пожал ему руку и опустился на раскладной стульчик подле второй, свободной ниши. У входа на бетонном полу сидел телефонист, рядом ничком лежал на свернутом брезенте какой-то командир в потертом полушубке.

– Это мой начальник штаба,– пояснил Еропкин.– Положил отдыхать в приказном порядке. Тоже ведь не дело, дорогие товарищи, считай сутки под огнем…

– Что у тебя осталось? Сколько в батальонах? – все отлично понимая, спросил Евстигнеев.– Не едоков, конечно, а активных штыков?..

– Активных сотен пять от силы, а к утру и того не будет. Вы что, шутите, товарищи начальники,– снова возмутился Еропкин,– шутите – сутки держать людей в снегу на такой стуже?! Давайте или вперед, или назад, или сменяйте, в конце концов. Коченеют люди…

Он оглянулся сощуренными глазами на телефониста, но тот был поглощен другими разговорами, теми, что шли на его линии.

– Приказ у нас один, ты знаешь: только вперед… Тем более у немцев ночью бездействует авиация – важный фактор,—

79

сказал, крепясь, Евстигнеев.– Так сколько в этих условиях тебе надо времени на подготовку?

Еропкин помолчал, должно быть, стараясь справиться со своими чувствами. Когда он через минуту заговорил, голос его был глуховато-усталым и вроде безразличным:

– Людей надо накормить горячей пищей, как-то обогреть по очереди, чтобы бойцы могли хоть с часок подремать в тепле; пополнить батальоны людьми и боеприпасами… Ночь нужна на подготовку как минимум,– хмуро заключил Еропкин.– А потом, делайте что-нибудь с немецкими пулеметами. Полк своими средствами не может подавить их.

– Короче говоря, сейчас ты наступать не можешь,– сказал Евстигнеев.– Так я тебя понимаю?

– Сам видишь, могу или не могу,– сказал Еропкин.– Я с уверенностью могу только взять винтовку и пойти в окоп… Так и доложи, если у тебя хватит духа, командующему или кому там из высшего начальства.

– Факты я доложу, в этом ты можешь не сомневаться,– сказал Евстигнеев, крайне удрученный в душе, посмотрел на телефониста, который улыбался каким-то услышанным по линии разговорам, и попросил связаться с командиром полка Кузиным.

– Вызови поживее левого соседа, Уфимского,– приказал Еропкин телефонисту и снова повернулся к Евстигнееву:– Ку-зину-то легче, у него три дота… Посиди еще, Михаил, поужинаем вместе, спиртику выпьем,– добавил он, невесело оживляясь.

– Насчет спиртика мы с тобой, по-моему, договорились, Иван. Да и не хочется без радости. Это когда есть приятный повод– хорошо. А с горя – нет, ты меня знаешь, Сибиряк,– сказал Евстигнеев, внезапно назвав Еропкина старым курсантским прозвищем.– Так что… не обижайся.

– Да уж какая обида!—ответил заметно огорченный Еропкин.– Теперь волей-неволей придется брать Вазузин. А что ты еще будешь делать?..

Они еще поговорили о жизни, пока сидевший на бетонном полу телефонист не доложил, что Уфимский на проводе. Евстигнеев попросил Кузина выслать навстречу людей, попрощался с Еропкиным и вылез снова в колючую морозную темь.

Пять танков за окном продолжали свой неумолимый железный ход.

– Алло! Алло! – тихо сказал Евстигнеев и резко подул в телефонную трубку.

80

17

– Товарищ подполковник, надо уходить!..

Широкое мясистое лицо ординарца Кривенко как бы распалось на части: вот нос, вот скулы, вот дрожащие вытянутые вперед губы, вот светлые, полные нестерпимого, неестественного блеска глаза.

«Вызвать к телефону командующего и вдруг бросить трубку и убежать… Какой позор!» – не то что подумал, а вроде (за недостатком времени) представил себе эту мысль Евстигнеев и, дивясь тому, как медленно все совершается, встал, посмотрел в окно, потом на часы.

Желтая минутная стрелка еще не придвинулась к критической черте.

Танки находились почти там же, где были, когда он взглядывал на них последний раз – черные покачивающиеся мишени на белом фоне окна…

– Паника? – вдруг тонко произнес Евстигнеев и, поражаясь своей медлительности, полез в кобуру за пистолетом. В ту же секунду он увидел, как от штабного дома метнулась через дорогу к поваленной впереди изгороди угловатая фигурка Юлдашова с непомерно большой, неловкой связкой гранат…

– Ну что, Михаил Павлович? Что скажешь? – набросился на него Хмелев, когда Евстигнеев вернулся с передовой.

Хмелев в гимнастерке с расстегнутым воротом жадно, стакан за стаканом пил горячий крепкий чай. Ветошкин, тоже в одной гимнастерке, прохаживался по горнице, застланной домоткаными половиками.

– О-чень интересно, что он нам скажет, о-чень! – взглянув на Хмелева, молодым своим, энергичным голосом проговорил Ветошкин и остановился напротив Евстигнеева.

Евстигнеев понял, что до его прихода комдив и комиссар спорили и теперь мнение его, начальника штаба, должно было решить их спор.

– Раздевайся, душа любезный, выпей чаю,– сказал Ветошкин и крикнул:—Леня, подай чистый прибор!

– Даю, даю! – отозвался за переборкой уютный, домашний голос адъютанта.

– Если разрешите, я сперва доложу,– сдержанно сказал Евстигнеев, которого резанула эта домашняя обстановка, хотя он и не переставал понимать, что никакой пользы войскам не было

б Ю. Пиляр

81

бы, и даже наоборот, находись командир и комиссар дивизии в худшей обстановке.

– Ну, говори,– нетерпеливо прогудел Хмелев, выдвинулся из-за стола и положил большие руки на массивные круглые колени.

– Наступление этой ночью не может быть продолжено,– сказал Евстигнеев, начав с вывода, хотя минутой раньше намеревался начать с изложения фактов.– Соображения следующие…

– Не надо,– недовольно сказал Хмелев.– Слава богу, сам» полдня проторчал на морозе…

– А что я говорил? – воскликнул комиссар, но в его голосе не было торжества: несмотря на то, что в споре с Хмелевым взяла верх его сторона, он был не меньше, чем комдив, огорчен выводом начальника штаба.

– Твои предложения?..– поднял глаза на Евстигнеева Хмелев, и стало слышно, как хрипит в его груди.– Впрочем, твои предложения я тоже знаю. Надо в ночь войска дивизии привести в порядок, пополнить артиллерию боеприпасами… Правильно?

– Точно, товарищ комдив,– сказал Евстигнеев.– Необходимо всех бойцов по очереди обогреть в близлежащих домах или сараях, это обязательно. Необходимо еще раз под утро накормить их горячей пищей, пополнить стрелковые подразделения людьми…

– Где ты их возьмешь, людей?

– Поставим под ружье все, что можно,– жестко сказал Ветошкин.– Всех писарей, кладовщиков, ездовых – всех, всех под ружье. Все политработники дивизии завтра тоже выйдут в поле.

– У штаба армии есть резерв… Все же мы, наша дивизия, на направлении главного удара,– сказал Евстигнеев.– Это одно. А второе – тактические вопросы…

– Давай пошлем Зарубина к майору Еропкину,– предложил Хмелев.– Пусть опять попробует со своими ребятами прорыть в снегу норы… Нам бы сковырнуть до утра еще два дота, те, что слева от главной дороги. Как думаешь?

– Хотя бы даже один, крайний,– сказал Ветошкин и вопросительно поглядел на Евстигнеева.

– Позвоните, товарищ комдив, Василию Васильевичу, обрисуйте положение, как оно есть,– сказал Евстигнеев.– Я уверен…

– Нет.– Хмелев потряс крупной головой.– Будем делать сами, что возможно, а на рассвете ударим в полную силу. Все же у нас есть собственный резерв: два почти нетронутых батальона Степаненко… Ну, вот так и порешим, Михаил Павлович…

82

А теперь мне тоже надо привести себя в порядок. Побудь пока за меня и ответь, если нужно. Договорились?

Евстигнеев поднялся.

В штабном доме шла своя, как всегда во время наступательных боев, нервозная, суетная жизнь, но после увиденного в полках и эта жизнь показалась Евстигнееву недопустимо домашней.

В комнате находились капитан Тишков, начальник шифровального отделения – старший лейтенант, начинж, начхим, старший писарь. У телефонов, поставленных на круглом столике, сидела Тонечка, только что заступившая на дежурство. За печкой, в углу, уткнувшись лицом в колени, прикорнул Юлдашов.

Тишков диктовал, а старший писарь старательно выводил карандашом под копирку текст вечерней оперативной сводки. Старший лейтенант Колдун, как его звали, ждал начальника штаба, чтобы взять для зашифровки очередное боевое донесение в штаарм. Начхим пришел объясняться насчет лошади, которую у него одолжили на один вечпр для подвоза снарядов и до сих пор не вернули; он был намерен прямо поставить вопрос: когда наконец в штабе дивизии будут относиться с должным уважением к нуждам химической защиты и обеспечения?.. Начинж явился тоже по делу – уточнить с Аракеляном схему минных полей противника на направлении главного удара, но Аракелян еще не вернулся с задания. И начинж в ожидании его согласился посидеть часок за оперативного дежурного вместо Зарубина, которого Тишков почти силком отправил отдыхать.

Выслушав доклад капитана Тишкова, Евстигнеев, сосредо-ченный и мрачноватый, приказал вызвать к телефону командиров стрелковых полков. Не раскрывая пока замысла комдива, Евстигнеев каждому повторил одну и ту же фразу: «Приводите себя по возможности в порядок». Слова эти не отменяли существующего приказа наступать, но в то же время ориентировали командиров частей, особенно Еропкина и Кузина, на действия, единственно в той обстановке возможные и разумные, позволявшие войскам дивизии за ночь собраться с силами для нового удара по врагу.