Текст книги "Избранное"

Автор книги: Юрий Пиляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

ЮРИЙ ПИЛЯР

ИЗБИННОЕ

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИИ

1983

Р2

П32

Художник И. Данилевич

Пиляр Ю. Е.

П32 Избранное.– М.: Моек, рабочий, 1983.– 447 с.

В книгу Ю. Пиляра вошли повести «Начальник штаба», «Пять часов до бессмертия», «Все это было» и роман «Забыть прошлое», написанные в разное время. И тем не менее эти произведения – развитие и продолжение одной темы: темы человеческого мужества, стойкости, товарищества в самом высоком понимании этого слова, беззаветной преданности Родине. Ведь именно эти качества объединяли людей и на войне, и в фашистском концентрационном лагере. Высшее проявление человеческого духа, беззаветный героизм – вот что составляет основу произведений Юрия Пиляра.

„ 4702010200-140

М172(03)—83 186—83 Р2

Состав, предисловие, оформление издательства «Московский рабочий», 1983 р.

ПРЕДИСЛОВИЕ

14 декабря 1941 года Юрий Пиляр в возрасте семнадцати лет добровольцем ушел на фронт, в феврале следующего года был тяжело ранен. Госпиталь и снова действующая армия. Во время тяжелых летних боев сорок второго года воинская часть, в которой служил будущий писатель, оказалась в окружении и с боями пробивалась к своим. 20 июля 1942 года Юрий Пиляр был контужен и попал в плен. Впереди его ожидали лагеря для военнопленных и гитлеровские лагеря смерти.

Юрий Пиляр награжден орденом Отечественной войны II степени и многими медалями. На протяжении ряда лет (1957—1967) Ю. Пиляр представлял Советский комитет ветеранов войны в Меж-t дународном комитете Маутхаузена.

«Жизнь и борьба людей – русских и французов, поляков и че*. хов, украинцев и немцев-антифашистов – в австрийском лагере смерти Брукхаузен правдиво показана в книге» – так в 1957 roA’j «Комсомольская правда» рекомендовала первое произведение 10. Пиляра – повесть «Все это было».

С момента публикации этой повести минуло уже четверть века. Произведения Ю. Пиляра прочно вошли в актив современной советской литературы, многие из них переведены на языки народов СССР, издавались в Болгарии, ГДР, Польше, Чехословакии, выходили в прогрессивных издательствах Англии и Франции.

В настоящее издание автор включил повести «Все это было» (1955), «Пять часов до бессмертия» (1972), «Начальник штаба» (первоначальное название – «Время», 1972), роман «Забыть про-, шлое» (1978)… Если говорить о повести «Все это было» и романе «Забыть прошлое», то два эти произведения, по сути дела, едины. В них прослеживаются судьбы героев – узников гитлеровского концентрационного лагеря Брукхаузен – на протяжении двадцати с лишним лет их жизни, начиная с 1943 года, когда главный герой Костя Покатилов с группой советских военнопленных попадает в этот лагерь смерти, и до конца 1965 года, когда уже сорокалетний Константин Николаевич Покатилов приезжает в Брукхаузен на очередную сессию Международного комитета бывших узников.

3

Но если отвлечься от конкретных имен героев, то все произведения представляют собою единое целое —разговор о суровых годах минувшей войны, имеющий то внутреннее развитие, которое позволяет говорить о книге как о целостном произведении. Минувшая война унесла миллионы людей. Она как бы девальвировала цену самой человеческой жизни, но одновременно и подняла ее, вернее, она точнее обозначила истинную цену истинных жизненных категорий. Жизнь, свобода, долг, товарищество, дружба, любовь, хлеб, кров – во время войны эти простые категории научился ценить каждый человек, ставший участником великих исторических событий.

В первые месяцы войны была опубликована и получила широкий резонанс пьеса Александра Корнейчука «Фронт», в которой говорилось, что временные неуспехи нашей армии обусловило то обстоятельство, что многие командные посты занимали заслуженные в прошлом люди, однако неспособные к ведению успешных операций в современных условиях, короче говоря, люди, отставшие от развития военной науки, оставшиеся на уровне мышления времен гражданской войны.

В шестидесятых годах на страницах «Нового мира» были опубликованы мемуары генерала Горбатова, который фактически опровергал точку зрения автора пьесы «Фронт», полагая, что в первые месяцы войны Красная Армия терпела поражения именно в силу неоправданного массового выдвижения на высокие командные посты молодых генералов и командиров (офицеров).

В повести Ю. Пиляра «Начальник штаба» идет разговор о зимнем периоде войны (1941—1942), когда после разгрома немецких войск под Москвой наша армия вела тяжелые наступательные операции на западном и северо-западном участках фронта. Главный герой повести – начальник штаба стрелковой дивизии подполковник Евстигнеев. По своей проблематике эта повесть близка пьесе Корнейчука и мемуарам генерала Горбатова, однако по своей концепции она, вероятно, стоит все же ближе к истине, нежели упомянутые нами произведения, авторы которых в силу разных причин были излишне категоричны в своих суждениях. Во всяком случае, война дала немало примеров того, когда опытные и уже немолодые генералы быстро и творчески освоили новую стратегию и тактику проведения операций, и в то же время в этот же период выдвинулось много талантливых командиров самых высоких рангов.

Умный начальник штаба подполковник Евстигнеев предлагает командиру дивизии полковнику Хмелеву несколько изменить план предстоящей операции. Хмелев оценил замысел своего начальника штаба, однако, чтобы изменить уже утвержденный план операции, он должен переубедить командующего армией генерала Пасхина, которого хорошо знал и сам Евстигнеев. «Ему (то есть Евстигнееву.– А. Л.) с финской кампании была памятна неприязнь Пасхина к командирам, не одобряющим излюбленного им, Пасхиным, способа боя – «накладистого, но надежного», по его собственному определению».

И получается, что вот вроде бы генерал Пасхин – это своего рода нахрапистый генерал из пьесы «Фронт». Однако тут нет никаких литературных

4

параллелей. Когда мы читаем страницы повести «Начальник штаба», на которых излагается план действий армии генерала Пасхина, то мы видим, что командарм не такой уж и консерватор. Во всяком случае, командир дивизии Хмелев понимает, что дело тут не в одном «консерватизме» генерала Пасхина.

«– Кое-что из твоих предложений я принимаю. С дотом это хорошо,– сказал Хмелев.– Вообще все придумано и рассчитано толково: отвлекающий бой в центре, выход к оврагу… Все было бы приемлемо, если бы дивизия действовала самостоятельно…

– А иначе нам не взять Вазузина, товарищ полковник,– отрезал Евстигнеев.

– Обожди, обожди,– нахмурился Хмелев.– Как тебе известно, есть направление главного удара армии со всеми силами и средствами поддержки, и мы стоим на этом направлении. Бой спланирован, план утвержден командующим…»

Евстигнеев оказался умнее других не потому, что он предложил какой-то умозрительный гениальный план, а потому, что именно ему в самое последнее время стали известны дополнительные сведения о противнике.

В ходе боев за Вазузин погиб полковник Хмелев, и генерал Пасхин назначил командиром дивизии подполковника Евстигнеева. Вероятно, Евстигнеев окажется хорошим командиром дивизии, однако он вовсе не родился таким и не был таким, скажем, в первые месяцы войны. Просто он быстрее многих постигал уроки войны, и за эту науку заплатили жизнями и ирежний командир дивизии Хмелев, и вновь назначенный командиром полка Полянов, и командир батальона Зарубин, и сотни других командиров и бойцов.

Повесть «Начальник штаба» как раз о том, как приходило умение к талантливым и мужественным людям, как сама война выдвигала достойных и отодвигала в сторону недостойных. Но это, так сказать, самая общая схема, потому как война не маневры. Тысячи достойных платили за кровавую науку войны своими жизнями, и наука эта нужна была каждому: и командующему, и рядовому бойцу.

По-разному складывались на войне индивидуальные судьбы людей, тут действовала не однозначная формула: погиб – выжи л…

«Утром двадцать третьего июня начальник округа предложил Карбышеву вернуться в Минск, а оттуда в Москву. Карбышев отказался. Он не счел возможным прервать работу, ради которой был командирован сюда заместителем наркома… Но ведь вот еще какая штука: хотелось практически быть полезным… Полезным непосредственно в войсках, помочь командирам… С другой стороны, открывались все новые поразительные факты с точки зрения инженерной науки. Думал, пригодится. Одного не мог принять во внимание, мысли не допускал… Плен».

В повести «Пять часов до бессмертия» авгор не описывает подробно ни жизненный путь легендарного генерала Карбышева, ни детали его пленения и трехлетнего пребывания в плену, всех этих сторон жизни Карбышева он

5

касается лишь ретроспективно. Небольшая повесть «Пять часов до бессмертия» – это рассказ о последних часах жизни мужественного генерала.

Как-то даже не совсем удобно о повести такого содержания говорить, что она написана мастерски, однако, поскольку речь все-таки идет о художественном произведении, я употреблю это определение.

«Карбышев стоял в строю таких же, как он, изможденных людей и медлительно разглядывал темное пятно, проступившее на цементированной стенке над входом в душевую. Кажется, ничего ему так не хотелось, как сойти по истертым ступеням в теплый подвал, сбросить полосатое тряпье и подставить иззябшую спину под горячий дождик».

И такая возможность – «подставить иззябшую спину под горячий дождик» им представится. Последний раз в жизни. Всю партию узников, привезенных из Заксенхаузена, пропустят через душевую, чтобы потом тут же во дворе Маутхаузена заморозить и превратить в глыбу льда.

Время действия повести – вот эти несколько часов: от прибытия в Маутхаузен до изуверской казни.

Совсем короткие ретроспекции. Отдельные реплики узников. Временная надежда и отчаяние. Последние в жизни выкуренные сигареты, последние в жизни сказанные слова. Муки и смерть. Человеческая беспомощность перед палачами и беспомощность палачей перед человеческим духом.

«Обхватив себя крест-накрест руками и вскинув голову, Карбышев тяже* ло зашагал на свое место на левый фланг.

Неожиданно мелодично трижды прозвенел колокол у проходной ворот. Кто-то сказал:

– Отбой…

– Начали! – приказал пожарнику, державшему брандспойт наготове, оберштурмфюрер, сунул руки в карманы и отошел в синюю тень возле бани-прачечной».

Так заканчивается повесть о гибели генерала Карбышева и его тозартцей, но на этом не заканчивается разговор о тех страданиях и мужестве людей, которым в годы войны выпала самая тяжелая участь.

Повесть «Все это было» – летопись долгих кошмаров, через которые прошли узники гитлеровских концлагерей, что более точно назывались «лагерями смерти». Автор и сам прошел через весь этот ад, но содержанием его повести стало не описание этого ада, а борьба людей в этом аду.

Костя Покатилов – главный герой повести – в сорок первом году окончил школу. Война застала его на Псковщине. Принимал участие в подпольной работе. Но арестовали его совсем по другой причине. Из лагеря бежали военнопленные. Местные карательные власти, чтобы «отчитаться» перед вышестоящим начальством, «доукомплектовали» лагерь за счет местных жителей. В числе арестованных оказался и Костя. Так он, не будучи даже солдатом, стал военнопленным. Дважды пытался бежать. Неудачно. И вот в конце концов он попадает в лагерь Брукхаузен.

Поначалу мы видим, как простое чувство товарищества сближает Костю,

6

Олега и Виктора. Усиливается чувство взаимовыручки. Оно-то и спасает до поры до времени. Но потом все настойчивее и настойчивее зреет чувство протеста. Друзья хотят предпринять побег. Оии начинают присматриваться к людям. К ним тоже начинают присматриваться. В конце концов они становятся участниками подпольной лагерной организации. Русские, поляки, чехи, словаки, французы, немцы… Самые глубокие интернациональные чувства, постоянная готовность к самопожертвованию, взаимовыручка и неистребимая ненависть к своим палачам вливают в каждого силы, столь необходимые для борьбы с врагом. Гибнут товарищи, тают физические силы, но крепнет дух сопротивления. И в решающий час узники одерживают над фашистами победу. Это было в лагере Брукхаузен. В далеком теперь уже 1945 году.

Минуло двадцать лет. Оставшиеся в живых собираются на сессию Международного комитета бывших узников Брукхаузена. Но роман «Забыть прошлое» – это не своего рода эпилог, в котором рассказывается о том, что стало с героями повести «Все это было» через двадцать лет. Пространные ретроспекции в прошлое Константина Покатилова воссоздают хронику внутренней жизни героя с первых послевоенных лет и до времени встречи его со своими прежними товарищами по борьбе.

Вероятно, автор прав, что не отяготил послевоенную жизнь своего главного героя какими-то тяжелыми внешними обстоятельствами. В сорок восьмом году Покатилов поступает в Московский университет на механико-математический факультет. Потом аспирантура. Покатилов становится кандидатом наук, затем доктором. В студенческие годы женился. В общем-то вроде бы все благополучно. У многих его товарищей судьба сложилась и труднее и неудачнее. Однако наряду с той внешней удачливостью мы видим, что лагерь отнял у этого молодого человека очень многое – молодость. Серьезно осложнил он и его семейную жизнь.

После войны совсем еще молодой Костя Покатилов не любил рассказывать даже близким о пережитом. «Многие сокурсники были демобилизованными солдатами и офицерами, тоже всякого навидались в войну. Да и не привык с непрошеными откровенностями лезть к другим». Но однажды старый врач-невропатолог задал ему неожиданный вопрос: «Был на оккупированной территории?» – уж больно необычен был пациент.

«– Я был двадцать месяцев… точнее, шестьсот семьдесят дней, заключенным концлагеря Брукхаузен. За три дня до освобождения меня кололи… запускали иглу под ногти.– И Покатилов показал врачу левую руку с белыми узелками шрамов на кончиках большого, указательного и среднего пальцев. Он сам с некоторым удивлением и неудовольствием заметил, что его вытянутая рука дрожит.

– Понимаю,– сказал Ипполит Петрович, поймал его руку и быстро пожал. Это было так неожиданно, что Покатилов не ответил на пожатие. И ему нестерпимо захотелось курить».

Врач-невропатолог требует от молодого Покатилова: забыть, забыть, забыть прошлое… А гражданская совесть, вопреки всякому благоразумию, все время подсказывает, говорит, а иногда и кричит: нельзя забывать!

Собственно, и на Международной сессии в Брукхаузспе борются два эти желания: забыть прошлое – не забывать прошлого. И на этой Международной сессии идет борьба не только между ее участниками, но и каждого с самим собой. И вот встреча бывших узников, как и двадцать с лишним лет назад, дает каждому добавочный запас сил, поэтому-то они и одерживают в финальном эпизоде победу над теми, кто попытался осквернить брукхаузенский мемориал. Как и прежде, так и теперь силу им дало единение.

Юрий Пиляр пишет о пережитом, однако в своих произведениях он, рассказывая о пережитом, воспроизводит события минувших лет в их художественном обобщении. И хотя повесть «Все это было» написана от первого лица, ее нельзя рассматривать как рассказ о самом себе, хотя, безусловно, многие думы и переживания Кости Покатилова совпадают с авторскими. И не случайно, что роман «Забыть прошлое» написан уже от третьего лица, хотя главное действующее лицо в нем – тот же, только уже повзрослевший Костя Покатилов. В польском журнале «Литры» была опубликована статья о творчестве Ю. Пиляра, в которой справедливо говорилось: «Вместе с тем автобиографичность, как и историческая документальность, не переступает у Пиляра границ допустимого в жанре романа, иными словами – его произведение (речь шла о романе «Люди остаются людьми».– A. JI.) отвечает всем законам этого жанра, хотя и смыкается с мемуарной литературой, даже с документалистикой. Он написан увлекательно прежде всего благодаря конструкции образа главного героя… в уста рассказчика автор вложил только факты своей биографии, однако всюду сохраняет между собой и героем немалую дистанцию».

Конечно, каждый писатель обращается к «фактам своей биографии», так или иначе используя их в своих произведениях, но у редких писателей достает таких фактов на долгую творческую жизнь. Ю. Пиляру, вероятно, требуется порой «забывать» факты – столь богато наделила его ими жизнь еще в молодости,– чтобы «факты своей биографии» не заглушили автономную жизнь героев его художественных произведений. Безусловно, в первых произведениях Ю. Пиляра главным действующим лицом была его боль, о ней он, что вполне закономерно, и писал. Боль эта не прошла (такое не проходит и такое забыть нельзя), но с годами появлялась художественная зрелость, а художественная зрелость – это не только обретенное мастерство, но и то состояние освобождения (но не забвения) от чего-то невысказанного, что мешает по-настоящему видеть настоящее. Высказав свою боль в первых своих произведениях, Ю. Пиляр освободился от невысказанности, но не от боли, но если прежде он писал о своей боли, то теперь он пишет своей болью. О чем бы он ни писал.

Настоящая книга Юрия Пиляра содержит целостный разговор о нашем пе таком уж и далеком в историческом исчислении прошлом, который нисколько не потерял своей актуальности сегодня, ибо он учит духовной стойкости и мужеству, качествам, никогда не теряющим своей ценности.

Анатолий Л АН ЩИ КОВ

8

НАЧАЛЬНИК ШТАБА Часть первая

1

– Что-то стряслось… вернулся,– услышал Евстигнеев голос командира дивизии и в тот же момент увидел его крупное лицо в открытой форточке заледенелого окна.

«Опять ловит воздух. Беда!» – подумал Евстигнеев,

9

приостановился, ожидая вопроса, но лицо Хмелева исчезло в глубине, и форточка захлопнулась.

На крыльцо вышел адъютант, ладный, розовощекий, с двумя кубарями, которого многие называли просто по имени – Ленька. Опережая его, Евстигнеев спросил:

– Комиссар дома?

– В политотделе, товарищ подполковник. Пообедал и сразу пошел,– доложил Ленька.– Комдив вас ждет,– понизил он голос и посторонился.

Часовой, стоявший у крыльца, откинул руку с заиндевевшей винтовкой в сторону, по-ефрейторски приветствуя начальника штадива.

«А что я все-таки скажу Хмелеву?» – тревожно мелькнуло у Евстигнеева. Он шагнул через высокий порог в сенцы и здесь в полутьме нащупал под шинелью в кармане гимнастерки только что полученную бумагу. Это было короткое, всего в несколько строк, письмо командующего армией Пасхина, в котором тот предупреждал комдива Хмелева, что будет поставлен вопрос о его, Хмелева, «служебном несоответствии», если дивизия в течение двух ближайших суток не возьмет город Вазузин.

Дверь в избу была приоткрыта. Полковник Хмелев, грузно ступая, расхаживал от угла печки к окну и обратно.

– Ну, что нового, Михаил Павлович? Зачем тебе комиссар? – сказал он, окинув настороженным взглядом легкую, чуть сухопарую фигуру подполковника.

– Прошу извинить, товарищ комдив, но мне действительно нужен комиссар…

– А я уж будто и не могу знать зачем? – усмехнулся Хмелев и показал Евстигнееву на лавку.– Как с приказом? – без всякого перехода спросил он и еще раз жестом пригласил Евстигнеева садиться.

Евстигнеев не сел, только расстегнул на одну пуговицу шинель и спрятал теплые перчатки в карман.

– Приказ через пятнадцать минут будем рассылать… А Сергея Константиновича я хотел попросить, чтобы дал указание моему комиссару Федоренко поехать во второй эшелон штадива,– сказал Евстигнеев медленно и подумал: «Кажется, удачно соврал».– Тылы беспокоят меня, товарищ полковник.

– Да ну-у,– иронически протянул Хмелев, сел, держа прямо свое массивное туловище, и снова внимательно посмотрел на Евстигнеева.– Тылы и меня беспокоят, кого они сейчас не беспокоят. Можешь от моего имени послать Федоренко во второй эшелон, пусть подтолкнет. И все? Или еще что-нибудь припрятал?

10

– Да вот тылы самое важное. Обеспечат подвоз боеприпасов– за войсками дело не станет…– скрывая смятение, сказал Евстигнеев.– Если, конечно, наш главный интендант опять не подведет.

– Полно. В одном ли нашем интенданте дело?.. Ладно, ладно,– повторил Хмелев, заметив, что Евстигнеев нахмурился.– Это ты, дражайший Михаил Павлович, предоставь мне. Твое отношение к службе тыла я знаю, оставь это на меня.– Хмелев потер ладонью грудь и, словно догадываясь о письме, прибавил вполголоса: – Так из штаарма ничего?

– Нет,– сказал Евстигнеев и застегнул шинель.– У меня все, Владимир Иванович. В семнадцать ноль-ноль буду принимать соседей. Через час принесу на подпись боевое донесение.

– Добро,– ответил Хмелев.– Иди утрясай с соседями, особенно с левым. Будут спрашивать сверху – я в войсках…– Он длинно, натужно закашлялся – его лицо приобрело синюшный оттенок – и махнул рукой: «Иди!»

«Как плохо, что не застал комиссара,– думал Евстигнеев, выходя на улицу.– Свалилась на мою голову эта бумага».

Он взглянул на часы – фосфоресцирующие стрелки показывали без пяти пять – и по узкой снежной тропе двинулся к дому, где помещался политотдел, но на полпути переменил решение: комиссар дивизии Ветошкин только начал инструктивное совещание и отвлекать его было неловко.

«Да что это я сегодня, право? – с раздражением спросил себя Евстигнеев.– В конце концов, это моя обязанность – вручить Хмелеву письмо командующего…

Да, но ты отлично понимаешь, что значит для такого заслуженного командира, как Хмелев, получить предупреждение о несоответствии, да еще без всякой видимой причины… Конец всему! Если бы это зависело только от нас, от нашего умения и старания– взять Вазузин, а то…

Непонятно, зачем все это понадобилось Василию Васильевичу,– думал Евстигнеев, по привычке даже в мыслях своих называя командующего армией так, как было принято называть его в телефонных разговорах: Василий Васильевич.– Тем более накануне наступления, перед тяжелым боем… С какой душой завтра Хмелев будет руководить войсками?»

Он остановился, прислушался. Невидимый сейчас в сизоватых сумерках, фронт глухо потрескивал с двух сторон.. Улица деревни была безлюдной, окна, занавешенные изнутри и обметанные инеем снаружи, мертво глядели на зализанные ветром валы сугробов. Деревня казалась необитаемой, и лишь внимательный взгляд с близкого расстояния мог заметить, что в полузанесен-

11

ных снегом избах, сараях, банях, под маскировочными навесами во дворах и палисадниках идет своя осмысленная, напряженная жизнь.

Евстигнеев опять посмотрел на часы, и в этот момент невдалеке проскрипели отворяемые ворота, послышались простуженные голоса, конский храп, кто-то смачно выругался, и на дорогу выехали два всадника в белых полушубках, с автоматами на груди. Евстигнеев узнал офицеров связи: они повезли боевой приказ в полки, занимавшие оборонительный рубеж в пяти километрах отсюда. Третий офицер связи, в маскхалате, придерживая низко свисающую полевую сумку, побежал вдоль деревни, потом свернул за угол обгоревшего дома: там, на смежной улице, располагались батальоны головного полка и его штаб.

– Опаздываете, опаздываете,– проворчал Евстигнеев, когда офицеры связи, выпрямившись в седлах, поравнялись с ним. Он козырнул им в ответ и вдруг поймал себя на странном ощущении, что будто наблюдает за собой со стороны.

Из дома напротив высыпали бойцы, таща мотки трофейного провода. Евстигнеев еще раз поглядел вдаль, куда поскакали офицеры связи и откуда, сгущаясь, ползла дымчатая морозная мгла, и, сбивая носками валенок комки снега, пошел по тропе к своему штабу.

«Ничего, письмо подождет,– решил он.– Покажу его комиссару, когда освободится, Ветошкин что-нибудь придумает».

2

Представители соседей уже ждали его. Фамилия одного из них, старшего лейтенанта, показалась Евстигнееву знакомой.

– Будневич, Будневич… Где-то я читал про вас или слышал!– сказал Евстигнеев, пожимая старшему лейтенанту руку и глядя в его припеченное морозом лицо.

– Мы встречались, когда брали Высокое, товарищ подполковник. В конце прошлого года,– ответил тот, мягко, по-южно-российски выговаривая букву «г».– Я приходил к вам на командный пункт, сопровождал своего начальника штадива.

– Да, да,– сказал Евстигнеев, хотя и не помнил той встречи. У него была неважная память на лица, зато раз услышанная редкая или необычная фамилия застревала в голове надолго.– Вспомнил! Я читал про вас в армейской газете, примерно с неделю назад.

– А, это насчет Вазузина…– сказал старший лейтенант и чуть поморщился.

12

– Будневич – лучший разведчик армии,– прохрипел коренастый капитан в распахнутом полушубке, сосед слева.

– Представили вас, товарищ Будневич, к награде, нет? – спросил Евстигнеев и, не дожидаясь ответа, сказал: – Садитесь, товарищи, прошу… Юлдашов! – крикнул он.

– Взяли бы тогда Вазузин,– может, и представили бы, а так…– Будневич с усмешкой махнул рукой и, оглянувшись, опустился на табурет.

В дверях появился худощавый боец-казах.

– Юлдашов, позови капитана Полякова, старшего лейтенанта Зарубина и организуй чай.

– Три кружка?.. Есть! – с готовностью ответил посыльный.

– С наградами у нас не щедро,– сказал Евстигнеев, когда Юлдашов скрылся за дверью.– Вот этот Юлдашов Митхед был в роте помощником повара, там же, под Высоким, попал в передрягу, уложил двух фрицев и одного, раненого, приволок в штаб батальона. Мы представляли на орден, а утвердили только на медаль.

– Бывают и у них отчаянные головы,– сипло сказал сосед слева.– У степняков – я имею в виду. Вот тоже был случай…– Он улыбнулся, поерзал на табурете, готовясь, видимо, к обстоятельному рассказу, но не успел. В комнату вошел рослый капитан, бросил ладонь к виску и сразу принялся доставать из планшетки карту.

– Ну, будем работать, товарищи,– сказал Евстигнеев, зорко поглядев на соседа слева.– А где Зарубин? – обратился к капитану Полянову, но в эту минуту показался Зарубин, плотный, с роскошной русой шевелюрой старший лейтенант, начальник раз-ведотделения штадива.– Надеюсь, знакомы? – спросил Евстигнеев, переводя взгляд с Зарубина на Будневича.

– А как же! – весело сказал Зарубин.—И прежде, и ныне…

– …И во веки веков! – просипел сосед слева, хохотнул и скинул полушубок, оставшись в диагоналевой гимнастерке, на которой поблескивал орден Красной Звезды.

Разложили перед собой карты-километровки с красными и синими зубчатыми дужками и крючками условных обозначений, вынули карандаши, блокноты, сверили часы.

– Значит, так,– сказал Евстигнеев.– Наша Уральская дивизия в соответствии с приказом штаарма имеет задачу…

И Евстигнеев немного скрипучим голосом, в котором непроизвольно зазвучали командирские нотки, стал излагать задачу дивизии в предстоящем наступлении на Вазузин, основную идею плана боя, меры по обеспечению флангов и стыков.

Соседи записывали в блокноты, делали попутно пометки на

13

картах, затем каждый проинформировал Евстигнеева о замыслах своего командования, еще полчаса ушло на согласование некоторых вопросов взаимодействия, и, когда посыльный Юлдашов принес эмалированные кружки с дымящимся крепким чаем, работа в основном была закончена.

– Мне все-таки не совсем понятна ваша система противотанковой обороны вот тут, у нашего стыка,– помолчав, сказал Евстигнеев, обращаясь к коренастому капитану, и постучал указательным пальцем по карте, где чернела линия проселочной дороги, ведущей на Вазузин. Эта дорога по приказу свыше входила в полосу наступления соседней дивизии, но ввиду своей танкодо-ступности и близости к разграничительной черте дивизий не могла не интересовать и уральцев.

– А в Вазузине у них сейчас нет танков, товарищ подполковник, это точно, вот Будневич может подтвердить,– сказал капитан и посмотрел в свою карту.– Поставим у дороги пушку, тут, где одиночная сосна, два-три противотанковых ружья в придачу, а больше не можем. Не останется чем поддерживать пехоту. Нет же у них танков, скажи, Будневич…

Будневич поднял на Евстигнеева светлые холодноватые глаза:

– Пока нет, по нашим данным… Но ведь черт их знает, кто может гарантировать…

– В том-то и штука,– сказал Евстигнеев.– Сейчас нет, а через час могут появиться… Я все же хотел бы, товарищ капитан, чтобы вы передали своему начальству нашу настоятельную просьбу усилить пэтэо на этом участке и о принятом решении проинформировать нас. Завтра до рассвета мы протянем к вашему правофланговому батальону телефонную нитку.

– Мне что, я доложу,– недовольно прохрипел капитан.– Только я считаю, опасения ваши напрасны, товарищ подполковник, данным разведки надо верить, как учит нас суровый опыт войны.– Он усмешливо покосился на Будневича и полез в карман за кисетом.

Капитан явно намекал на неудачную попытку овладеть Вазузином в середине января, когда армия генерал-лейтенанта Пасхина после прорыва западнее Ржева быстро продвигалась по немецким тылам на юг, в сторону Вязьмы. Как раз тогда и отличился старший лейтенант Будневич. Под видом мужичка-инвалида пробрался он в Вазузин, походил по улицам, потолкался на базаре и возле церкви и, разузнав, что требовалось, благополучно вернулся к своим. Будневич доложил, что город обороняется силами обычного немецкого пехотного батальона. Надо было действовать незамедлительно, пока ошеломленный нашим продвижением противник не успел подтянуть резервы. Однако штаб ар-

14

мии, не поверив в свое счастье, занялся сбором дополнительных разведданных, благоприятный момент был упущен, и когда дивизии наконец начали с северо-запада и с запада наступать на город, то встретили ожесточенное сопротивление хорошо укрепившегося и пополненного свежими силами врага.

Евстигнеев знал об этом просчете, но ему был неприятен намек коренастого капитана. До мозга костей своих военный человек, Евстигнеев сам не привык обсуждать поступки старших и не позволял этого делать подчиненным. Но капитан не был его подчиненным, более того, он был сосед, с которым в интересах дела следовало сохранять добрые отношения. И Евстигнеев сдержался, промолчал.

Капитан Полянов и старший лейтенант Зарубин уже стояли, ожидая распоряжений.

– Ладно,– сказал Евстигнеев.– Будем считать нашу встречу оконченной. О ваших пожеланиях я доложу командиру дивизии, думаю, мы их выполним, а вас попрошу учесть наши пожелания, особенно по противотанковой обороне. Давайте держать связь, товарищи.

Он поднялся, за ним встали Будневич с капитаном. Евстигнеев поблагодарил их и вышел в коридор.

Было уже около шести – время, когда штаб дивизии отправлял боевое донесение, важный срочный документ, попадавший непосредственно к командующему армией. Евстигнеев с неудовольствием подумал, что надо опять идти к комдиву, и рывком отворил дверь в комнату, где трудилась оперативная группа штаба.

Помощник Полянова, невысокий немолодой капитан Тиш-ков, подав команду «смирно», доложил, что боевой приказ полками получен: звонили офицеры связи, кроме того, он, Тишков, лично разговаривал по телефону с начальниками штабов частей.