Текст книги "Метафизика пола"

Автор книги: Юлиус Эвола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

24. Экстазы эротические и экстазы мистические

Мы уже упоминали разные формы садизма, не обязательно относящиеся к области пола. Следует вообще указать на часто встречающиеся превращения болевых ощущений в чувственные, что становится легко понятным. Из истории можно вспомнить о Елизавете Гентонской, которую бичевание «приводило в состояние опьяненной вакханки»[307]307
  Kraft-Ebing. Psyhopathia sexsualis. cit., р. 40.


[Закрыть]'. Изучение измененных состояний сознания в самом широком смысле позволяет легко нащупать сходство разных видов экстаза, как мистического, так и эротического. Психологи и психиатры занимались этими исследованиями, однако часто весьма недобросовестно, сводя проявления религиозного опыта к их эротико-истерическим искажениям. Объективно следует признать, что состояния экстаза, подобные тем, о которых мы говорим, не являются чистыми и за редкими исключениями имеют малое отношение к подлинной духовности (в свете которой – и это следует принять во внимание – указанные выше психопатологические объяснения оказываются не столь уж неверными). Такие состояния относятся к числу смешанных, промежуточных; отличительным признаком собственно извращения является преобладание чувственного над фундаментальным, или иначе – в этих состояниях мистицизм оказывается просто питательной почвой для экзальтации. В христианской мистике это не редкость. В той степени, в какой в ней присутствует очеловечение Божественного и обожествление человеческого, она приобретает черты сенсуализации[308]308
  СЕНСУАЛИЗМ (от лат. sensus – восприятие, чувство), направление в теории познания, согласно которому ощущения, восприятия – основа и главная форма достоверного познания. Противостоит рационализму. Основной принцип сенсуализма – «нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах» – разделяли П. Гассенди, Т. Гоббс, Дж. Локк, К. Гельвеций, Д. Дидро, П. Гольбах, а также Дж. Беркли, Д. Юм.


[Закрыть] сакрального (с использованием брачной и эротической символики), в противоположность сакрализации пола, известной дионисийско-тантрическому и инициатическому опыту.

Вообще, встречаясь с экстатической мистикой любого происхождения, надо помнить феноменологию трансценденции профанического эроса, чтобы понять, где собственно «мистика», а где сильная экзальтация, причем «одно может быть следствием другого, или же все это рождается одновременно»[309]309
  О мистическом эротизме, помимо этих слов, много очень точно было сказано Э. Леви (Le Grand Arcane). Мария Алакок и Мессалина имели между собой много общего: желания обеих были направлены за пределы видимого и их было невозможно удовлетворить. Разница в том, что если бы Мессалина могла предвидеть то, что делала Мария Алакок, она бы просто сошла с ума. Эротическая страсть, лишенная своего законного объекта и экзальтированная безумными желаниями, а если быть точным, то бесконечным насилием… подобно случаю с маркизом де Садом, жаждой пыток и крови: власяницы, покаяния, умерщвление плоти, смешанные с истерией и приапизмом, который приписывали прямому действию дьявола… Бредовые состояния сестер, покинутых своим «Небесным Женихом», на самом деле «суккубом, коронованным звездами», появление «Девы, царицы ангелов»… Леви пишет, что губы этой «роковой пары» были исполнены жажды и дрожи; однако, он считает, что источник видений был высоким и подлинным. Надо иметь очень ограниченный взгляд на мир, и это, увы, приходится сказать о Леви, объявлявшем себя эзотериком, чтобы видеть во всем этом «подлинные истоки любви» и более того, – «восхищение по ту сторону природы». На самом деле, среди различных иных и измененных состояний встречаются гораздо более глубокие источники «эроса», чем вызывающие описанные видения.


[Закрыть].

Так можно объяснить появление эротических образов высокой интенсивности, и многие мистики рассматривают их как "соблазн": вообще это все одни и те же энергетические вибрации. Среди отшельников и строго постящихся также можно встретить такое – напомню высказывание святого Иеронима, ощущавшего горение духа и сильную жажду, жегшую его плоть, "как на костре"[310]310
  Не ясно, о ком здесь речь, возможно, об одном из позднекатолических святых (Прим. перев.).


[Закрыть]. В то же время в большинстве «первобытных» обществ техника экстаза очень схожа с описанной, однако по сути более высока. Это, прежде всего, относится к танцу, с древних времен одному из самых распространенных и используемых методов достижения экстаза. Сохранившиеся в танцах «цивилизованного» человечества почти всегда присутствующие элементы эротизма являются деградированным отражением древних практик. Мы с явлением взаимопроникновения различных форм одного и того же «опьянения», в котором узнаваемы следы все той же потусторонней силы – эроса. Именно об этом Джелаледдин Руми писал так: «У познавшего достоинство танца, мужской член принадлежит Аллаху, ибо ведает он, что любовь убивает»[311]311
  В одной из работ Гете есть интересное свидетельство о впечатлении, произведенных на него первым появлением вальса, в котором он увидел "обмирщенную технику древних дервишей. Во время совершения круговых движений этого танца, ведущий партнер чувствует опьянение и внутренне владеет своей дамой, что делает для нее непереносимой самую мысль о том, что он мог бы танцевать с кем-то еще. Можно вспомнить и о впечатлении, произведенном этим танцем на лорда Байрона, впечатлении чисто моралистическом.


[Закрыть]. И можно сказать, что это вообще ключ к практике одной из мистических исламских школ, существующей уже много веков, учителем которой был Джелаледдин Руми.

От переводчика:

Вместо комментария к § 24 предлагаем вниманию читателя восточно-православный взгляд на данный вопрос, доведенный до своего предела А.Ф. Лосевым («Очерки античного символизма и мифологии». М., 1993, с. 881–892.).

"Итак, Filioque[312]312
  Филиокве (лат. Filioque – "и Сына") – добавление к латинскому переводу Никео-Константинопольского символа веры, принятое Западной (Римской) церковью в XI веке в догмате о Троице: об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но "от Отца и Сына". Стало одним из поводов для разделения Вселенской Церкви. (См. Вики) (прим. верст. fb2)


[Закрыть] является самым основным, самым глубоким и самым первоначальным расхождением католичества с православием. Тут, именно с наибольшей принципиальностью, прошла разница между византийско-московским православием, где в общехристианском опыте духовно-личностной индивидуальности в основании, в качестве первоначала и истока, положена сущность, или идея, как таковая, и личностное бытие управляется тут своим наивысшим принципом, идеей, и римским католичеством, где в этом общем христианском опыте в основание положено не просто сущность и идея, но ее тождество с материей и телом, что и есть тут фактическое первоначало. Мы ведь говорили, что христианство, выдвинувшее новый опыт личности, разные моменты стало абсолютизировать из этой личной структуры. Православие базировалось на апофатической[313]313
  Апофатика, Апофатическое богословие (др. – греч. αποφατικός «отрицательный»), или негативная теология – богословский метод, заключающийся в выражении сущности Божественного путём последовательного отрицания всех возможных его определений как несоизмеримых ему, познании Бога через понимание того, чем он не является. В противоположность положительным определениям утверждаются отрицательные: начиная, например, с «безгрешный», «бесконечный», «бессмертный» и заканчивая «ничто».
  Истоками апофатического богословия можно считать те места в древних мифах, например, вавилонских, где говорится о таинственности и непознаваемости богов. (см. Вики) (прим. верст. fb2)


[Закрыть] Сущности, которая равномерно проявлена в трех равночестных ипостасях. Католичество, отвергая абсолютную апофатику (которая всегда требует энергийного символизма), приняло за основу не просто Сущность, или идею, в личностном бытии, но – объединенность Ее с другими, более материальными личностями. Поэтому апофатизм превратился тут в агностицизм, а энергийный символизм – в статический формализм. Можно сказать и так. Язычество (и как его наиболее яркое выражение платонизм) основано на скульптурном понимании бытия, а под скульптурой мы разумеем такой синтез чистой идеи-личности и чистой вещественности, когда идея выражена не абсолютно, но только постольку, поскольку это нужно для осмысления тела, и когда тело, вещь взяты не сами по себе, но только в меру проявления идеи. Отсюда – формализирование и опустошение идеи и окаменение материи, вещи, то есть появление прекрасного изваяния, в котором все максимально духовное превращено в абстрактную, в невыраженную и очень отдаленную акциденцию[314]314
  АКЦИДЕНЦИЯ (лат. accidentia – случай, случайность) – философское понятие, обозначающее временное, преходящее, несущественное, изменчивое, случайное свойство вещи (в отличие от существенного, субстанциального), которое может быть элиминировано без изменения сущности вещи (несущественное свойство вещи). (прим. верст. fb2)


[Закрыть], а максимально реально именно это прекрасное тело. Католицизм и есть это язычество в христианстве, языческий платонизм в православии, то есть христианский аристотелизм. То, что языческий платонизм проделывает с идеей и материей вообще, то католицизм проделывает с идеей и материей в духовно-личностном бытии (ибо в духовном и личностном бытии также есть своя идеальная и своя материальная сторона). Этой концепции противостоит православие, которое не скульптурно, но музыкально-словесно, понимая под этим умную (а не телесную) воплощенность апофатической Бездны в умном же (а не в скульптурно-Телесном) слове и воплощенность этого слова в живописном, то есть иконографическом, образе…

…Я не буду говорить тут о других догматах католической Церкви, но я настаиваю, что все они имеют своим основанием Filioque, что Filioque не есть что-то случайное, не ясное, излишнее или внешнее. Прежде всего, на основе Filioque построено католическое учение о первородном грехе, где мы находим, главным образом, две формы позитивизма – или августиновский фатализм, или ансельмо-скотовскую «юридическую» теорию. В силу Filioque существует догмат о беспорочном зачатии Девы Марии: рождение Христа Девой от Духа Свята для католиков мало обосновано, ввиду приниженного значения Духа Св., для восполнения чего требуется позитивно-эмпирическое очищение человеческого естества Девы Марии (при чем лжедогматическое ослепление не видит тут дурной бесконечности: чтобы был вполне чист Христос, надо признать непорочное зачатие Его Матери; чтобы признать непорочное зачатие Его Матери, надо признать непорочное зачатие родителей этой Матери, и так далее и так далее). ‹…›

Но ярче всего и соблазнительнее всего – это молитвенная практика католицизма. Мистик-платоник, как и византийский монах (ведь оба они, по преимуществу, греки), на высоте умной молитвы сидят спокойно, погрузившись в себя, причем плоть как бы перестает действовать в них, и ничто не шелохнется ни в них, ни вокруг них (для их сознания). Подвижник отсутствует сам для себя; он существует только для славы Божией. Но посмотрите, что делается в католичестве. Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Дух Святой является блаженной Анджеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: «Дочь Моя, сладостная Мне, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня». Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений. А Возлюбленный все является и является и все больше и больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем. Она сама через это входит в Бога: "И виделось мне, что нахожусь я в середине Троицы…" Она просит Христа показать ей хоть одну часть тела, распятого на кресте; и вот Он показывает ей… шею. «И тогда явил Он мне Свою шею и руки. Тотчас же прежняя печаль моя превратилась в такую радость, что ничего и не видела и не чувствовала, кроме этого. Красота же шеи Его была такова, что невыразимо это. Иногда разумела я, что красота эта исходит от Божественности Его. Он же не являл мне ничего, кроме шеи этой, прекраснейшей и сладчайшей. И не умею сравнить этой красоты с чем-нибудь, ни с каким-нибудь существующим в мире цветом, а только со светом тела Христова, которое вижу я иногда, когда возносят его». Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: «Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена», эти страстные взирания на крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и так далее и так далее? В довершение всего Христос обнимает Анджелу рукою, которая пригвождена была ко кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: "Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь они так велики, что не могла я стоять на ногах, но лежала и отымался у меня язык… И лежала я, и отнялись у меня язык и члены тела".

Это, конечно, не молитва и не общение с Богом. Это – очень сильные галлюцинации на почве истерии, то есть прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами; всех этих истеричек, у которых при явлении Христа сладостный огонь проходит по всему телу и, между прочим, сокращается маточная мускулатура; весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма – можно, конечно, только анафематствовать, вместе с Filioque, лежащим у католиков в основе каждого догмата и в основе их внутреннего устроения и молитвенной практики. В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма. По учению православных подвижников, молитва, идущая с языка в сердце, никак не должна спускаться ниже сердца, в то время как агностицизм и позитивизм Filioque, будучи переведен в молитву, требует: 1) абстрактизации Божественной сущности и 2) позитивно ощущаемых ее энергий. Но когда предмет знания абстрактен, а процесс его познания очень жизнен и напряжен, то в силу неудовлетворительности самого предмета образуется бесплодное воспаление и разгорячение этого процесса и невозможность удовлетвориться вместо спокойного видения и обладания, «священного безмолвия» исихастов. Православная молитва пребывает в верхней части сердца, не ниже. Молитвенным и аскетическим опытом дознано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма всегда есть результат прелестного состояния. Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. "Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов и по свойству своему, приводит в движение эти части. Невежественному употреблению вещественного пособия последует сильнейшие разжжение плотского вожделения. Какое странное явление! По-видимому, подвижник занимается молитвою, а занятие порождает похотение, которое должно бы умерщвляться занятием". Это кровяное разжжение вообще характерно для всякого мистического сектантства. Бушующая кровь приводит к самым невероятным телодвижениям, которые в католичестве еще кое-как сдерживаются общецерковной дисциплиной, но которые в сектантстве достигают невероятных форм…

Кровяное разгорячение в умно-сердечной молитве есть ее Filioque. Оно – необходимый логический вывод из Filioque.

Православие для католичества анархично (ибо чувство объективной самой по себе данной истины, действительно, в католичестве утрачено, а меональное[315]315
  отМеон – категория философии, обозначающая одну из разновидностей небытия.
  Сам термин имеет греческое происхождение (греч. μή ον) и восходит к древнегреческой философии, меон обозначал неоформленное бытие, чистую потенцию. Термином пользовались досократики, затем софисты, его использовали Платон и Аристотель в разработке понятия материи. Этим термином пользовались также неоплатоники. Греческая приставка ме- означает отрицание, однако она противопоставляется другим греческим приставкам отрицания а- (как в слове атеизм) и у(к)- (как в слове утопия). Корень "он" означает сущее. (См. Вики) (прим. верст. fb2)


[Закрыть] бытие всегда анархично). Католичество же для православия развратно и прелестно (ибо меон, в котором барахтается, с этой точки зрения, верующий, всегда есть разврат). Католицизм извращается в истерию, казуистику, формализм и инквизицию. Православие, развращаясь, дает хулиганство, разбойничество, анархизм и бандитизм. Только в своем извращении и развращении они могут сойтись, в особенности, если их синтезировать при помощи протестантско-возрожденского иудаизма, который умеет истерию и формализм, неврастению и римское право объединять с разбойничеством, кровавым сладострастием и сатанизмом при помощи холодного и сухого блуда политико-экономических теорий."

25. Об опыте половых объятий

Многие авторы отмечают, сколь серьезны бывают любовники в момент соединения их тел. Учтивость, вежливость, пустая галантность, сентиментальность – все это исчезает бесследно. Даже либертины и проститутки, если только сознательно не играют определенной заданной роли, не являются исключением. «Когда любят, не смеются, может быть, еле-еле улыбаются. Любовный спазм – это также серьезно, как и смерть»[316]316
  Piobb, Vénus cit, р. 80.


[Закрыть]'. Никакой рассеянности. Сосредоточенный взгляд. Но это какая-то возвышенная сосредоточенность – бессознательная; она как бы заложена в самом процессе. Потому-то все, что может отвлечь, рассеять внимание, обязательно будет тормозить, мешать любовной паре. Иначе и быть не может – ведь любовь это как бы дарение самого себя другому существу – даже если связь случайна и заведомо не будет иметь продолжения. Серьезность, концентрация внимания – это глубочайшие черты любовного акта, способные превратить его из простого физиологического акта в подлинную мистерию.

Во введении к книге мы говорили, что обычно ни мужчина, ни женщина не могут внятно рассказать о пережитом по завершении полового акта – это происходит не только и не столько из-за естественной стыдливости, но еще и потому, что акмеический (пиковый) момент любви, а так же ее climax[317]317
  букв. от греч. klimax – лестница – период в жизни человека, характеризующийся инволюцией, угасанием функции половой системы, происходящими на фоне общих возрастных изменений организма. Здесь употребляется, по всей видимости, в значении «угасание», «расслабление» в конце процесса полового акта. (прим. верст. fb2)


[Закрыть] как бы прерывает ход обычного сознания человека. Иначе и быть не может: здесь происходит, хотя и частичная, но трансценденция, внезапный выход за пределы конечного, эмпирического, условного "Я". Конечно, часто обыденное сознание остается даже в этот предельный момент неизменным, но бывает, что он превращается как бы в сияющее сновидение, тоже мгновенное, но уже имеющее продолжение за гранью условной реальности. Но это не сон – в любви налицо активная экзальтация, опьянение без помутнения сознания, raptus[318]318
  РАПТУС (raptus; лат. захватывание, резкое движение) – приступ неистового возбуждения, вызванный чрезвычайно сильным аффектом тоски, страха, любви. (прим. верст. fb2)


[Закрыть]; при засыпании же, напротив, усталость и уход как бы в небытие. Экзальтация и магнетизм пола, бьющие сквозь открытое сознание, создают возможность для его еще более широкого разворачивания. Но когда и как это происходит и происходит ли вообще в профанической любви, сказать трудно. Для объективного научного изучения этого вопроса у нас, пожалуй, просто нет материала. К тому же, строго говоря, нельзя ограничивать себя опытом людей только нашего времени и нашей расы. Следует принимать во внимание разные народы и разные эпохи – но у людей, к ним принадлежащим, внутренний опыт совершенно не похож на современное европеизированное человечество. С другой стороны, исследование только материала, собранного лично автором, не может годиться для данной книги. Факты нельзя отвергать, но относиться к ним следует все-таки по-разному. Можно сомневаться в ценности сведений, содержащихся в так называемой «эротической литературе». Или, точнее, так: сведения из этой литературы обычно относятся к очень конкретным людям и ситуациям и для общих выводов ее недостаточно, хотя и она должна быть принята во внимание. Нам важнее другие источники.

Уже в Упанишадах[319]319
  Brihadârañyaka – upanishad. IV, III, 21.


[Закрыть]' упоминается состояние экстаза и случаи «упразднения сознания как внешнего, так и внутреннего мира» в момент, «когда мужчина находится в женских объятиях». Традиция знает об аналогии любви с проявлениями âtmâ и их взаимоотношениями с трансцендентным "Я": "дух, объятый âtmâ, больше не видит ни внешних, ни внутренних вещей". И когда гётевский Вертер говорит: «С тех пор, хотя солнце, луна и звезды, наверное, по-прежнему вершат свой путь, я не знаю – встает ли день, опускается ли ночь – вселенная исчезла перед моими глазами», – он, конечно, ведет себя как чисто романтический герой, но не только – нельзя не заметить здесь точного соответствия сказанному в Упанишадах. Так меняется взгляд на мир при половом оргазме, и шире – при наступлении любви. Для человека это своего рода рана, вторжение невидимой «убивающей» силы. Такая сила переворачивает всю жизнь, одновременно сохраняя ее целостность – не поглощая и не растворяя.

Но следует видеть различие между подлинным соединением мужчины и женщины, магнетически влекомых друг к другу, и сношением, по существу ничем не отличающимся от мастурбации. Последнее происходит, когда люди ищут "удовольствий", а "принцип удовольствия" господствует в их отношениях, не давая возможности открыться истинной глубине эроса. Каждый из таких любовников, по сути, страдает бессилием – развлекая самого себя и игнорируя другого, он на самом деле не вступает с партнером в подлинное отношение. Здесь нет места экстазу – ни растворяющему, ни экзальтированно-обостренному. Возможно, библейское «познать» как синоним полового сношения как раз намекает именно на такое противоположное взаимной мастурбации, позитивное эротическое состояние. То же самое мы наблюдаем и в других традициях. Kâmâ-sûtra (II, X) допускает связь с женщиной низшей касты, но как раз только ради получения удовольствия; такое соединение именуется «случкой двух евнухов».

Эллис рассказывает о молодой женщине, которой казалось, что во время полового акта она "переносилась в высшие сферы", "как бы под действием хлороформа"[320]320
  H. Ellis. Studies cit., V, v, p.161.


[Закрыть]'. Не следует считать это просто бредом. Очевидно и то, что простая фантазия не может породить свидетельства, подобные вот этому: «Он и она превратились в одного и того же человека. Он больше не был „им“. Он был половиной нового тела. Это было очень странно, но они поднимались выше, выше, выше. Ослепительный свет и какой-то приглушенный звук как без звука переполнял их обоих, втягивая куда-то в какое-то бесконечное и вечное круговращение цветов и форм. И вдруг – удар. И вот они летят вниз, все ниже, ниже. С ужасом они закрывают глаза и летят, летят, летят, все ниже» (Л. Лэнгли). Упоминание о «звуке как бы без звука»– типично инициатическое ощущение «падающего сознания». Такое бывает при неожиданном «провале в сон» или, особенно часто, при употреблении гашиша, который Бодлер называл «искусственным раем». Добавим – и при сильном испуге, неожиданном взрыве или внезапном приближении смерти. Часто это сопровождается открытием, «отворением» совершенно новых чувств и ощущений. «Этот взрыв был возле меня, во мне. В одно мгновение трезвое дневное сознание как бы прервало свой ход. Но его заменило совершенно новое сознание. Оно вспыхнуло как бы от удара – ясно и всеохватывающе. Во мне вдруг открылось нечто огромное, открылось с несомненной очевидностью факта. А потом снова удар – и я вернулся в себя, к себе. И увидел ту же самую, знакомую мне землю, из которой топорщились редкие деревья». Это типичное описание перехода сознания с одного уровня на другой. Катализатор такого перехода – любовь к женщине. «Ему казалось, что вместе с ней он поднимается вверх на лифте, тросы которого почти порваны. В любую минуту они могут порваться совсем, а лифт – рухнуть. Но они продолжали свой подъем в бесконечность, и, когда она его обнимала, это были не объятия, а как бы новый удар, после которого они резко взмывали – по ту сторону всякой сознательной жизни» (Ф. Тиес).

А вот еще пример: "Это были и два тела, и одно; одно тело в другом, одна жизнь в другой. И была только жажда, стремление вверх, все выше, поверх тел, поверх пылающей тьмы, безграничной, вне места, вне времени" (Дж. Рэмзей Ульман). Именно с проникновения в глубину женщины, в ее недра, ее лоно связан подобный опыт – ведь это как бы вхождение в «первоматерию», во всевозрастающее опьянение, которое завершается пароксистическим восхождением и нисхождением в оргазме, кладущем конец бессознательному. Весь этот опыт, конечно, очень трудно пересказать словами – любой пересказ будет поверхностным. Лучше выражать все это языком символов – ведь речь здесь идет ни о чем ином, как об особом маго-инициатическом режиме.

В одной из своих книг[321]321
  Fragm. р. 101–102.


[Закрыть]' Новалис утверждает, что женщина «лучше всех видимых вещей помогает сделать шаг от жизни тела к жизни души». Эротический опыт создает своего рода противодвижение. С одной стороны душа по ступеням спускается к телу и до уровня тела, плоти. Эти ступени в целом таковы – поцелуй, объятие и собственно половое сношение. Противоположное движение, – утверждает Новалис, – «восхождение от плоти к душе». Таким образом происходит «оплотнение», «воплощение» «духа» (души) и утончение, спиритуализация плоти. В результате человек приходит к состоянию не чисто телесному, но и не духовному, а к смешанному телесно-душевному. Это и есть эротическое опьянение. Происходит интеграция сознательного и бессознательного, охватывающая ранее закрытые области чисто органической, бессознательной жизни. Становится понятным выражение «соединиться с жизнью»[322]322
  "Я чувствую тебя как последнюю глубину, в которой моя душа смешалась с плотью" (D'Annunzio. Il Fuoco). О воздействии женщины гетевской Вертер говорит: «Как будто душа проникла во все мои нервы».


[Закрыть]. В другом отрывке тот же Новалис говорит о головокружительном сиянии половых объятий, при которых «душа и плоть касаются друг друга». Это состояние и есть начало более глубоких изменений. В профанической любви, при обычных физических отношениях с женщиной такой опыт редок, но от этого не менее значим. Вот пример: «В нем происходило нечто загадочное, чего он не ожидал и не мог объяснить. Как будто его костный мозг постепенно наполнялся очень крепким вином, таким крепким, что он, наконец, опьянел. Да, он был пьян, но не постыдно пьян. Это не имело ни начала, ни конца, но было так сильно, что тело существовало без всякой связи с сознанием. Нет, не с женской плотью он слился воедино, но с самой жизнью. Он потерял себя, свою отдельность. Он был словно перенесен куда-то туда, где отсутствуют протяженности и длительности. Никаким языком не мог он выразить происходившее с ним, но почему-то при этом он видел свою жизнь во всей ее наготе и понимал ее. А потом они снова спустились вниз» (Лиам о'Флаэрти).

Идея о том, что половые объятия содержат в себе очищающую, катартическую силу, присутствовали в дионисизме и других подобных направлениях. Но иногда в профанической любви бывают дионисические проявления. Лоуренс не был никаким посвященным, но и у него один из персонажей говорит: "Все это касалось самых диких проявлений натуры. Как же все-таки лгут поэты, да и все остальные! Они утверждают, что это тонкие чувства – да нет же, это жажда, больше чем жажда, жажда разрушительная. Но она же и озаряет дух – эта бессловесная, чистая, голая, блистающая чувственность". Мы замечали, что иногда этот писатель поднимался до мистического понимания плоти. Слова, приведенные выше, он влагает в уста женщины; они свидетельствуют, что для сексуально извращенных женщин – а именно таково сегодня большинство англичанок – только необузданная, ничем не ограниченная сексуальность может оказаться "целительным ядом". Она может неожиданно очистить душу именно потому, что разбивает преграды, возводимые перед человеком внешними, социальными факторами, ставящими грани между личностью и глубинами бытия. Однако если в этом опыте отсутствуют преобразующие черты, и это похоть, то можно, как и Лоуренс, говорить лишь о простой чувственности. В этом случае позитивные аспекты секса очень редки, если вообще есть, – но это связанно с ограниченностью большинства людей, не способных к какому-либо внутреннему развитию. Если бы не это, то из опыта, подобного описанному Лоуренсом, могла бы родиться своеобразная "языческая религия" плоти – не случайно Шпенглер отмечал внутреннее родство дионисийской оргийности и строгой аскезы – и то и другое враждебно грубой телесности и социальным преградам.

Приведя некоторые свидетельства чисто любовного опыта, мы видим, что некоторые ситуации очень похожи на случаи гебефрении, описанные Марро. Объяснение этому достаточно просто. Известно, что все, кто так или иначе стремится к продлению акмеического момента полового сношения и усилению экстаза, рассказывают о страшной, непреодолимой силе, пробегающей по позвоночнику, "подобно электрическому току". Это явление обычно пугает, причиняет боль, и даже физическое страдание, и большинство начавших подобную практику ее прекращают[323]323
  В связи с этим интересно свидетельство, содержащееся в Kâmâ-sûtra (II, I), о случаях, когда женщина, «чем дальше, тем меньше сознает существование своего тела», и «просит остановить сношение, не доведя его до конца».


[Закрыть]. В этих случаях мы имеем дело с внутренними процессами, имеющими физические последствия. В какой-то момент душевно-физическое сексуальное опьянение становится ощущением только физическим. Налицо как бы деградация всего процесса – на поверхность сознания выплывает его негативная сторона. Однако феноменология происходящего глубже – происходит частичное, неполное и потому имеющее отрицательные последствия пробуждение kundalini – главной силы, используемой в оперативной практике Тантра-йоги. При обычных половых отношениях тоже иногда происходит такое пробуждение. «Пожирающий трепет, огонь быстрее молнии», о котором писал Ж.-Ж. Руссо, знаком достаточно большому числу людей из собственного интимного опыта. Упомянем еще об одной практике пробуждения kundalini, встречающейся в не-европейском мире. Это так называемый танец живота. Целиком переместившийся в профаническую область и даже на Востоке сегодня исполняемый в ресторанах и концертах, танец этот когда-то имел традиционно-сакральный характер. Три положения рук и три выражения лица, последовательно сменяющие друг друга во время этого танца, соответствуют трем периодам жизни женщины. Последняя треть танца соответствует ее эротической функции, когда пробуждается kundalini – это подчеркивается ритмическим движением ее живота и лобка при танце. Вот рассказ одной из танцовщиц: "Я была ассистенткой у арабки, исполнявшей настоящий, не концертный танец живота. Все были арабы, и ритм создавали арабы, я была одна из Европы. Незабываемо. Это действительно священный танец – надо вращать kundalini с подъемом вверх. Это великолепно, особенно сама женщина, которая это делает. Она очень страдает, как в постели, да это и есть то же самое, что в постели, только лучше, прекраснее. Она сама должна еще петь, все звуки чему-то соответствуют – пробуждению, вращению, подъему, переходу с одного уровня на другой, от первого центра ко второму.

Этнографический материал обычно собирают люди, ничего по существу в его содержании не понимающие, подобные филателистам – и все их свидетельства поэтому слишком "цивилизованные". Это касается и танца живота, и других подобных явлений. Может быть, некоторым просто стыдно об этом рассказать – ведь весь этот опыт в сгущенном виде так похож на их собственные любовные истории

Из медицинской практики известно, что некоторые женщины в акмеический момент полового сношения вдруг погружаются в полукаталептическое состояние, которое иногда длится часами. Мантегацца в главе VIII своей "Fisiologia della donna" («Физiологiя женщины») приводит аналогичные примеры. Индийская же эротическая литература все эти явления признает за норму и даже полагает за основу классификации женщин[324]324
  «Индийские эротические трактаты выделяют три типа женщин, теряющих сознание уже с самого начала сношения, четвертый тип – в момент, когда страсть сплетает тела любовников воедино, женщины же пятого типа вообще перестают различать себя и партнера» (См. Semidt. Indiche Erotic. Berlin, 1910, p. 191–193.).


[Закрыть]. Что-то похожее на это описано Барбе д'Орвильи в новелле "Le rideau cramoisi" («Малиновый занавес»). Это лишь эхо переживаемого на Востоке, но у нас это так необычно, что писать об этом можно только в жанре «черной повести». Если женщина проявляет хотя бы отдаленное подобие такого поведения, его списывают на «истерию». Слово это не объясняет ровно ничего, подменяет одну проблему другой. Между тем все подобные явления могут быть объяснены только с точки зрения метафизики пола. И здесь важен не «обрыв сознания» и не другие состояния, примешивающиеся к «наслаждению» или даже к акмеическому моменту, но нечто большее. Переход к иному, новому, о чем сказано: «Его объятия не просто повергали ее в оцепенение – она верила, что превращается в совершенно иное существо, прозрачное, воздушное, частицу чистой нематериальной стихии» (Д'Аннунцио, Il piacere). Уже Бальзак, хотя и с известным литературно-идеалистическим педантизмом, описывал нечто подобное: «Когда затерянная в бесконечности супружества душа, отделившись от тела, летит над землей, ее наслаждения кажутся средством преодоления тяжести материи и способом отпустить дух на свободу». Действительно любящие друг друга люди уже после совершения физического сношения часто переживают подобие светоносного транса, как бы параллельного их земному, физическому супружеству. Это переживание – «рассеянное эхо» происшедшего на физическом плане в момент акме, или, точнее, как раз не произошедшего, восполнение неполноты оргазма. Однако чаще всего тайный, сверхфизический аспект такого «эхо» оказывается в дальнейшем рассеян и поглощен сентиментальными проявлениями «человеческой, слишком человеческой» любви.