Текст книги "Встречи во мраке (Сборник)"

Автор книги: Ян Флеминг

Соавторы: Эллери Куин (Квин),Уильям Айриш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

 Глава 7
Заключение

Убогая комнатка в типичном отеле маленького города.

Молодая девушка сидит за туалетным столиком, голова ее покрыта – Возле нее лежит всякая косметика. Пожилой мужчина, шатен, с сильными стеклами в очках, в белом халате, обрабатывает ее лицо кремом и пудрой. Рядом на небольшой подставке висит парик.

К зеркалу перед ней прислонена выцветшая фотография. Здесь снята молодая девушка, стоящая на террасе загородного дома и улыбающаяся, освещенная солнцем

Возле туалетного столика – такая же фотография, но сильно увеличенная. На ней – только лицо девушки.

С краю фото заметки карандашом:

«Пробор волос слева. Длина волос 34 см.

Глаза карие, тремя нюансами темнее волос каштанового цвета.

Три-четыре маленькие веснушки на щеках возле глаз,

Ресницы не подкрашены.

Щеки не нарумянены.

Губы не накрашены.

Песочного цвета пальто с металлическими пуговицами.

Голубой галстук.

Голова не покрыта.

Низкие каблуки».

Мужчина работает с окрашенным пластилином, что-то приклеивает к ее щекам, чуть снимает с ее подбородка.

– Повернитесь немного налево... Теперь в другую сторону... Посмотрите вниз. А теперь снова вниз.

Он удовлетворенно кивнул. Осталось заняться волосами. Сняв осторожно тюрбан, он надел на нее парик.

Затем еще раз сравнил свою работу с фотографией.

Модель встала. Гример взял голубую косынку и по» вязал шею девушки. Снова сравнил ее с фото, на этот раз с маленьким оригиналом. Снял с вешалки пальто песочного цвета, надел на нее.

На фото одна металлическая пуговица была не застегнута.

– Расстегните эту пуговицу,—попросил он ее.—Она никогда не застегивала ее. Об этом можно судить по фото.

Затем он подошел к двери и что-то сказал. В комнату вошла старая дряхлая дама в сопровождении мужчины.

– Готово? – спросил мужчина.

– Готово,—ответил гример.– Я сделал свою работу.

Девушка медленно повернулась.

Старая дама тихо вскрикнула, закрыв рот рукой:

– Дороти!

В поисках опоры она повернулась к мужчине, который сопровождал ее:

– Это моя Дороти...

Она начала всхлипывать:

– Что вы с ней сделали? Почему вы сюда привели ее?

Мужчина, стоящий возле нее, успокаивающе похлопал ее по плечу.

– Спасибо, этого достаточно. Это все, что мы могли желать. Я знаю, что это немного бессердечно, но у нас не было иной возможности. Если она даже вас смогла обмануть., то с ним это наверняка должно удастся, тем более при его...

Мужчина, который говорил это, был Камерон.

Старая дама направилась к выходу, плача и ежеминутно оборачиваясь.

– Вы проделали замечательную работу,– поблагодарил Камерон гримера.

– Первый раз в жизни я работаю для полиции. Надеюсь, что помогу вам и в будущем.

На это надеялся и Камерон. Либо она в совершенстве сыграет свою роль, либо ее постигнет участь Дороти и других женщин.

Гример удалился. Камерон остался наедине со своей моделью. Он протянул ей пистолет 22-го калибра. Она вложила его в свою сумочку и укрепила там специально сконструированным зажимом, Он находился в боевой готовности, и она могла стрелять, не вынимая его из сумочки.

– Вы готовы?

– Так точно, инспектор.

Они выключили свет и немного подождали в темноте. Он поднял жалюзи на окне.

На противоположной стороне площади светилась неоновыми буквами вывеска: «ДРАГСТЕР ГРИТИСА».

С этих пор каждый вечер возле драгстера стояла девушка и ожидала свидания с молодым человеком. Она стояла у маленькой ниши возле освещенной витрины с парфюмерией и мылом.

Люди проходили мимо нее, как и тогда, задолго до этого.

Некоторые, особенно молодые люди, идущие без девушек, обращали на нее внимание, останавливались и заговаривали с ней.

Тогда она опускала взор и открывала сумочку. Там, где обычно находится карманное зеркальце, была положена картинка. Рисунок карандашом. Мастерски выполненный рисунок художника на основании описания внешности.

– У него добродушные глаза. Помнится мне, орехового цвета, с открытым взглядом,– сообщила Рыжуха.

Однажды она провела с ним вечер.

– У него маленький рот с плотно сжатыми губами. Из-за этого огорченное выражение лица,– показал Билл Моррисей, который однажды с ним подрался.

– Нос у него маленький, немного вздернутый,– сообщила служанка о Джеке Мунсоне.

Девушка опускала глаза, и снова поднимала их, и опять опускала. Видно было, что она владеет искусством флирта.

Легким' движением руки она поправила галстук. Некто находившийся среди толпившихся людей зорко наблюдал за ней. Он понял этот жест, он означал: «Нет, не тот». Если бы она подтянула галстук, это означало бы: «Да, это он». Тогда отовсюду могли появиться мужчины с пистолетами наготове. Предполагалась борьба, возможно со смертельным исходом.

Было поздно. Постепенно на площади зажигались огни. Люди расходились, площадь пустела.

На противоположной стороне площади вспыхнул огонек, затем тотчас погас. Кто-то закурил сигарету. И, словно по определенному сигналу, девушка повернулась и исчезла а темноте. Одновременно и тот незнакомец задолго скрылся в темноте.

Каждый вечер бесчисленное количество людей бывало до на площади. Торопящиеся, праздношатающиеся, деловые, веселые и печальные люди. Жители этого города.

Однажды вечером на землю упал скомканный листок бумаги. Кто-то незаметно обронил его. Он лежал у ее ног. Кончиком туфельки она подвинула его ближе к себе. Посмотрела, а потом нагнулась и подняла его.

Загораживая бумажку сумочкой, она развернула ее,: Стали видны написанные от руки строчки. Поспешно нацарапанные. Это было послание к умершей.

«Дороти!

Я опять увидел тебя прошлой ночью. И так уже давно. Три вечера подряд. Я совсем не хотел заставлять тебя ждать, но я оказался в затруднительном положения, Что-то предостерегло меня, и я не решился к тебе обратиться Нам не следует здесь с тобой разговаривать. Здесь просто слишком много людей и слишком много света. За мной следят. Приходи туда, где темнее, где не так много людей, я хочу с тобой поговорить. Если кто-нибудь будет возле тебя, то я к тебе не подойду.

Джонни».

Некоторое время она стояла в нерешительности, прислонившись к витрине драгстера, но быстро овладела собой.

Она взялась за свой галстук и затянула его потуже, словно замерзла. Потом подтянула еще туже. Человек, который наблюдал за ней, точно знал, что означает этот жест.

Затем она медленно пошла,, очень медленно, не оборачиваясь. Сначала ее путь лежал сквозь толпу людей, Но когда площадь осталась позади, люди попадались все реже. Все меньше становилось уличных фонарей. Наконец кончилась улица и началась проселочная дорога.

Медленно шла она дальше, ожидая преследования, Ожидая с дрожью, что чья-то рука ляжет ей на плечо. Но тщетно, кругом была мертвая тишина.

Тени вокруг нее непомерно вырастали. Тьма все сгущалась.

Она продолжала идти, ни разу не оглянувшись.

Направо от нее начался луг. Она приостановилась, помедлила, затем направилась в сторону луга, Вдали просачивался лунный свет,.

Трава становилась все выше. Теперь уже доходила ей до колен. Она с трудом шла дальше, не оглядываясь и почти парализованная от страха.

Почти на середине луга она остановилась и впервые посмотрела на дорогу, по которой пришла.

Черная точка приближалась к ней издалека. Маленькая черная точка. Она появилась из тьмы и уверенно продвигалась по освещенной лунной траве, по тому же пути.

Она почувствовала внезапное желание бежать, но подавила его сильнейшим напряжением воли.

– Боже мой,– тихо простонала она.

Знал ли он, что она только копня его утраченной любви? Угадал ли он это и поэтому заманил ее сюда, на чистое поле, подальше от людей? Может быть, это была охота на самого охотника?

Не сделала ли она какой-либо ложный шаг, не применила ли ложную тактику? Но как бы то ни было, она уже не могла пойти вспять, не могла свести на нет все труды предшествовавших недель и месяцев.

Нечто черное, приближавшееся к ней, увеличивалось в размерах. Стали вырисовываться очертания. Голова, плечи,'руки. Луна осветила его лицо. Мужчина? Нет, смерть, принявшая человеческий облик.

Он был уже метрах в двух от нее. Он подходил все ближе и ближе. Его лицо выражало радость и печаль одновременно. И что всего страшнее: он выглядел как молодой юноша, с лишенным волос лицом, невинный во всем своем облике.

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Дороти,– тихо проговорил он.

– Джонни,– прошептала она.

Его голос звучал ломко, подавленный болью.

– Моя девушка... моя девушка ожидала меня.

Она застыла, когда он заключил ее в свои объятия.

Его голос стал нежнее.

– Моя девушка, моя девушка,– повторял он все снова и снова.– Она ждала меня. Она ждала меня.

Он застыл неподвижно. Обнял и положил голову ей на плечо. Словно отдыхал или обрел спокойствие.

Затем начал ее целовать.

Кое-где чуть зашелестела трава. Что-то хрустнуло, вероятно ветка дерева. Затем снова наступила тишина. На всем лугу, освещенном лунным светом, царила тишина.

Вдруг сработал инстинкт,

Он разжал объятия, его рука скользнула по ее талии.

Сделав резкое движение всем телом, он быстро повернулся. Сильный толчок сбил ее с ног. Он не бросился на нее, стоял поникший, затравленный. Затравленный зверь.

Выскочили мужчины, поднявшиеся из травы. Тут и там – повсюду.

Маленькие световые точки – как светлячки – вспыхнули над полем. По сигнальному выстрелу начался ураганный огонь.

Этот затравленный зверь затаился, окруженный, скрылся в высокой траве.

Ураганный огонь стих. Маленькие дымки рассеивались там и тут.

– Наступила тишина. Мужчины осторожно ползли через высокую траву. Они ползли на четвереньках к тому месту, где он упал.

Мучительный крик пронзал воздух:

– Дороти!

Мужчины подползли ближе.

– Дороти! – кричал он в непомерном, невыразимом одиночестве, обращаясь к звездам.

Они нашли его лежащим в траве. Он смотрел на них беспомощным, осуждающим взглядом. Как смертельно раненный зверь смотрит на охотника.

Его угасающий взор обратился вверх на небо, словно он искал там сновидений. И разве любовь не что иное, как вечные поиски сновидений?

Он умирал с ее именем на устах.

– Дороти,– вздохнул он.– Торопись. Мы потеряли столько времени —его осталось у нас не так много.

Мужчины окружили его.

– Он умер,– тихо сказал один из них.

Камерон кивнул. Он поднял руку к шляпе, но не снял ее, а просто сдвинул на затылок. Словно отдал этим последнюю почесть.

– Теперь они вместе, полагаю я. На своем свидании.

Эллери Квин
Тайна голландского башмака

 Предисловие

«Тайна голландского башмака» (смысл этого причудливого названия станет ясен в процессе чтения) – третье приключение Квинов, отца и сына, представляемое публике. Меня и на сей раз уполномочили написать вступление. Моя скромная роль оракула в предшествующих романах Эллери Квина как будто не разочаровала ни издателя Эллери, ни самого вышеупомянутого всемогущего джентльмена. Эллери всерьез утверждает, что задача написать предисловие является наградой за мои усилия по опубликованию его мемуаров. Но, судя по его тону, мне кажется, что слово «награда» в данном случае —синоним слова «наказание»!

Даже будучи близким другом Квинов, я могу сообщить лишь немного фактов, которые еще не были известны читателям из различных намеков, разбросанных в двух первых опусах («Тайна римской шляпы» и «Тайна французской пудры»).

Под именем Квин-отец и Квин-сын выступают люди (свои настоящие имена они потребовали сохранить в тайне), являющиеся немаловажными винтиками в нью-йоркской полицейской машине – особенно в десятых и двадцатых годах. Воспоминания о них до сих пор не потускнели среди полицейских чиновников столицы; они тщательно хранятся в архивах на Сентрал-стрит и в старом доме на 87-й улице, ныне превращенном в частный музей, который содержится усилиями нескольких сентиментальных особ, имеющих основание быть благодарными вышеупомянутым людям.

В настоящее время все семейство Квинов, включающее старого инспектора Ричарда, Эллери и его жену, их маленького сына и цыгана Джуну, отдыхает на холмах Италии, удалившись от полицейских историй,

Я хорошо помню ту атмосферу ужаса, те невероятные слухи, распространившиеся из Нью-Йорка по всему цивилизованному миру, когда стало известно, что богатая и могущественная Эбигейл Доорн была убита, словно беззащитная нищенка. Она была эксцентричной особой– любые ее, даже незначительные, финансовые операции, самые ординарные происшествия в семье тотчас же попадали на первые страницы газет.

Принадлежа к сильным мира сего, она никак не могла спастись от всевидящего ока прессы.

Настойчивость Эллери в расследовании странных и запутанных обстоятельств, сопутствовавших смерти Эбигейл Доорн, его мастерские манипуляции с людьми, участвовавшими в этой истории —знаменитыми, богатыми и просто известными,– и сделанные им удивительные открытия весьма ощутимо увеличили престиж старого инспектора и, разумеется, укрепили репутацию самого Эллери как неофициального консультанта полиции по особо сложным делам. Пожалуйста, имейте в виду, что история о тайне голландского башмака целиком правдива, за исключением измененных фамилий сотрудников полиции и некоторых деталей, пересмотренных с целью более ясного развития сюжета.

В этом загадочном деле Эллери, бесспорно, в полной мере продемонстрировал блестящие возможности своего ума. Даже запутанные расследования преступления в Монте-Филд и французского убийства не позволили ему в такой степени проявить свой удивительный интеллект. Я убежден, что ни в жизни, ни в литературе еще не было ума, способного к столь яркому дедуктивному мышлению, проникновению в глубины психологии преступника..

Желаю вам получить удовольствие от чтения.

Дж. Дж. Мак-К.

Нью-Йорк, май 1931 года.

 Действующие лица

Э б и г е й л  Д о о р и – миллионерша

Г у л ь д а  Д о о р н – ее дочь, наследница

Г е н д р и к Д о о р н – брат Эбигейл, «паршивая овца»

С а р а  Ф у л л е р – компаньонка

Д о к т о р  Ф р э н с и с  Д ж е н н и – главный хирург

Д о к т о р  Л у ц и у с  Д а н н и н г – диагност

Э д и т  Д а н н и н г – его дочь, социолог

Д о к т о р  Ф л о р е н с  П е н н и н и – акушерка

Д о к т о р  Д ж о н  М и н ч е н – главный врач

Д о к т о р  А р т у р  Л е с л и – хирург

Д о к т о р  Р о б е р т  Г о л д – молодой врач, живущий при больнице

Д о к т о р  Э д у а р д  Б а й е р с – анестезиолог

Л ю с и л ь  П р а й с – медсестра

Г р е й с  О б е р м а н – медсестра

М о р и ц  К н а й з е л л – ученый

Д ж е й м с  П э р а д а й с – управляющий

А й з е к  К о б б – швейцар

Ф и л и п п  М о р х а у с – адвокат

М а й к л  К ь ю д е й к – рэкетир -

Т о м а с  С у а н с о н – таинственная личность

М а л ы ш  У и л л и,  Д ж о  Я щ е р и ц а,  К у с а к а – телохранители

Г а р р и  Б р и с т о л – дворецкий леди Эбигейл

П и т  Х а р п е р – журналист

Г е н р и  С э м п с о н – окружной прокурор

Т и м о т и  К р о н н  – ассистент окружного прокурора

Д о к т о р  С э м ю э л  П р а у т и – полицейский врач

Т о м а с  В е л и – детектив-сержант

Л е й т е н а н т  Р и т ч – детектив полицейского участка

Х е с с,  Ф л и н т,  Р и т т е р,  П и г г о т т,  Д ж о н с о н – сотрудники сыскной полиции.

И н с п е к т о р  Р и ч а р д  К в и н – инспектор полиции

Э л л е р и  К в и н – психолог, писатель

 Часть I
Рассказ двух башмаков

Есть только два детектива, к которым я, руководствуясь собственным опытом сыщика, испытываю глубокую симпатию... преодолевающую барьеры пространства и времени... Эти двое представляют собой странный контраст фантастики и реальности. Первый заслужил славу на страницах книг; второй же —сын настоящего полисмена.„ Разумеется, я говорю о мистере Шерлоке Холмсе с Бейкер-стрит в Лондоне и о мистере Эллери Квине с 87-й Западной улицы в Нью-Йорке.

  Из книги €Тридцать лет по следу» консультанта венской полиции доктора Макса Пейжара

Глава 1
Операция

Второе «я» инспектора Ричарда Квина, резко контрастировавшее с его обычной практичностью и быстротой действий, часто побуждало его пускаться в дидактические рассуждения на тему криминологии. Как правило, эти поучения были адресованы его сыну и партнеру в расследовании преступлений, Эллери Квину, в те моменты, когда они сидели в своей гостиной у камина в полном одиночестве, если не считать цыгана Джуны—их слуги, скользящего бесшумно, словно привидение.

– Наиболее важны первые пять минут,—сурово изрекал старый инспектор,—хорошенько это запомни (это была его излюбленная тема).

– Первые пять минут могут спасти тебя от кучи неприятностей.– И Эллери, которого с детства пичкали детективными советами, бурчал в ответ что-то неразборчивое, посасывал трубку и, уставившись на огонь, размышлял, часто ли сыщикам так везет, что они оказываются на месте преступления в течение трехсот секунд после вызова?

После этого он облекал свое сомнение в словесную форму, и инспектор соглашался, печально кивнув: «Да, такая удача случается не слишком часто. Ко времени, когда детективы прибывают на место преступления, следов обычно почти не остается, и им приходится принимать все меры, чтобы как-то компенсировать подобную несправедливость судьбы».

«Джуна, подай мне мой табак!» – этим требованием Квин старший обычно заканчивал подобные тирады.

Эллери Квин был фаталистом не более, чем детерминистом, прагматистом или реалистом. Его единственным компромиссом с «измами» и «легиями» была слепая вера в могущество интеллекта, которая в различные эпохи имела разные названия. И здесь суждения Эллери резко расходились с фундаментальным профессионализмом инспектора Квина. Он презирал институт полицейских осведомителей как нечто умаляющее значение подлинного логического мышления, он пренебрежительно относился к полицейским методам расследования с их грубой ограниченностью и формализмом.

«Я согласен с Кантом в том,– любил повторять Эллери,– что чистый разум превыше всего. Ибо, что может постигнуть один ум, то может понять и другой».

Это была квинтэссенция его философии. Но во время расследования убийства Эбигейл Доорн Эллери был очень близок к тому, чтобы отречься от своей веры. Возможно, впервые за всю его карьеру его охватило сомнение. Сомнение не в своей философии, которая постоянно оправдывала себя, а в способности своего ума разгадать то, что задумал другой ум. Конечно, Эллери не страдал от избытка скромности.

«Я, как Декарт и Фихте, высоко оцениваю свою голову»,– часто говорил он.

Однако на сей раз в путанице событий, окружавших убийство Доорн, он позабыл о судьбе – этом беспокойном и бесцеремонном нарушителе всех привычных устоев,

Эллери размышлял о преступлении в то ясное, холодное утро в понедельник в январе 192... года, шагая по тихой улице в Восточном районе. На нем было тяжелое и длинное черное пальто с поясом, отблески солнечных лучей играли на стеклах его пенсне, трость постукивала по высушенному морозом тротуару.

Приближаясь к следующему кварталу, Эллери размышлял над волнующей его проблемой: что-то должно происходить между моментом наступления смерти и трупным окоченением. Его глаза сохраняли спокойное выражение, но трость с силой ударяла по асфальту.

Эллери перешел улицу и быстро приблизился к главному входу самого большого здания из всей группы домов. Красные гранитные ступени длинной изогнутой лестницы начинались в двух разных участках тротуара и встречались на каменной платформе сверху. Над огромной, скрепленной железными болтами двойной дверью красовалась высеченная в камне надпись: «Голландский мемориальный госпиталь».

Эллери взбежал вверх по ступенькам и, слегка запыхавшись, толкнул одну из створок большой двери.

Он очутился в тихом вестибюле с высоким потолком. Пол был из белого мрамора, стены целиком покрывала тусклая эмаль. Слева, на открытой двери, виднелась дощечка с надписью. «Кабинет». На двери справа было написано: «Приемная». Впереди, за вестибюлем, через стеклянную вращающуюся дверь была видна решетка большого лифта, у входа в который сидел старик в безукоризненно белом одеянии.

Плотный, краснощекий мужчина с тяжелой челюстью, также облаченный в белые брюки и жакет, но в фуражке с черным козырьком, вышел из кабинета и увидел Эллери, осматривающегося вокруг.

– Посещение с двух до трех,– сердито сказал он,– До этого времени в госпиталь никого не пускают, мистер.

– А? —Эллери засунул руки в перчатках глубоко в карманы.–  Я хочу повидать доктора Минчена, И побыстрее!

Швейцар почесал подбородок.

– Доктора Минчена? А у вас с ним назначено свидание?

– Не беспокойтесь, он меня примет. Пожалуйста, поторопитесь.– Нащупав в кармане серебряную монету, он протянул ее швейцару.– Приведите его. Я чертовски спешу!

– Нам нельзя принимать чаевых,– печально промямлил швейцар,– А о ком я должен доложить доктору?

– Скажите, что его ждет Эллери Квин.– Улыбнувшись, Эллери спрятал монету.– Значит, чаевых вы не берете? Как ваше имя? Харон?

Швейцар выглядел озадаченным.

– Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. Швейцар.– Он указал на никелированный значок на своем пиджаке и удалился.

Эллери вошел в приемную и сел. Комната была пуста. Он невольно наморщил нос. Слабый запах дезинфицирующих средств раздражал чувствительную слизистую оболочку его ноздрей. Металлический наконечник трости нервно барабанил по каменным плиткам пола.

В комнату ворвался одетый в белое высокий мужчина атлетического сложения с проницательными голубыми глазами.

– Черт возьми, Эллери Квин!

Эллери, быстро поднявшись, тепло пожал ему руку.

– Что привело вас сюда? Все еще суете нос в чужие дела?

– Меня привело сюда очередное дело, Джон,– ответил Эллери,—В общем же я больниц терпеть не могу. Они на меня угнетающе действуют. Но мне нужна кое-какая информация.

– Я всегда рад быть вам полезным.– Схватив Эллери за локоть, доктор Минчен потащил его к двери.– Не можем же мы беседовать здесь, старина. Пойдемте в мой кабинет. Я всегда найду время, чтобы поболтать с вами. Ведь я уже не видел вас, наверно, несколько месяцев...

Пройдя через стеклянную дверь, они свернули налево и вошли в длинный, сверкающий белизной коридор, по обеим сторонам которого виднелись закрытые двери. Запах дезинфекции заметно усилился.

– Вот они, атрибуты эскулапа! – стараясь дышать ртом, сказал Эллери.– Неужели этот ужасный запах на вас никак не действует? Я бы задохнулся тут в первый же день.

Доктор Минчен усмехнулся. Дойдя до конца коридора, они повернули направо и зашагали по другому коридору.

– К этому легко привыкнуть. Кроме того, лучше вдыхать пары лизола, сулемы и спирта, чем массу зловредных бактерий, носящихся в воздухе... Как поживаете, инспектор?

– Сносно.—Взор Эллери омрачился.– Одно проклятое дело не дает покоя... Не хватает только одной детали... Если это то, что я думаю.

Они снова повернули и пошли по третьему коридору, идущему параллельно первому. Справа находилась глухая стена, лишь в одном месте прерываемая солидного вида дверью с надписью «Амфитеатр». Они прошли мимо двери с табличкой: «Доктор Лупиус Даннинг. Главный диагност», двери с надписью: «Приемная» и, наконец, подошли к третьей двери, у которой доктор Минчен, улыбаясь, остановился. На двери было написано: «Доктор Джон Минчен. Главный врач».

Кабинет оказался просторной, скудно меблированной комнатой с большим письменным столом. У стен стояло несколько шкафов с металлическими инструментами, сверкающими на стеклянных полках. Кроме того, в комнате было четыре кресла и книжный шкаф, забитый толстыми томами.

– Садитесь, снимайте ваше пальто и перейдем к делу,– сказал Минчен.

Опустившись во вращающееся кресло, у письменного стола, он откинулся назад и положил под голову сильные руки с большими, сильными пальцами.

– У меня только один вопрос,—заговорил Эллери, бросив пальто в кресло и зашагав по комнате. Склонившись над столом, он внимательно посмотрел на Минче-на.– Существуют ли какие-нибудь обстоятельства, могущие изменить время наступления трупного окоченения?

– Да. Отчего умер больной?

– Его застрелили.

– Возраст?

– По-моему, около сорока пяти.

– Паталогия? Я имею в виду – какая-нибудь болезнь? Например, диабет?

– Насколько я знаю, нет.

Минчен слегка качнулся в кресле. Эллери отошел, сел и начал искать сигареты.

– Возьмите мои,—предложил Минчен,—Так вот что я вам скажу, Эллери. Трупное окоченение – сложная штука, и я обычно предпочитаю исследовать труп, прежде чем выносить решение. Я спросил о диабете потому, что человек старше сорока лет с повышенным содержанием сахара в крови почти неминуемо застывает после насильственной смерти в течение примерно десяти минут...

– Десять минут? О боже! – Эллери уставился на Минчена, сигарета выпала из его тонких крепких пальцев.– Десяти минут,– тихо повторил он.– Диабет... Джон, разрешите мне воспользоваться вашим телефоном?

– Пожалуйста!—Развалившийся в кресле Минчен махнул рукой.

Эллери набрал номер, поговорил с двумя людьми и соединился с кабинетом полицейского врача.

– Праути? Это Эллери Квин. Вскрытие Хименеса показало следы сахара в крови? Что? Хронический диабет, да? Черт возьми!

Он медленно положил трубку, глубоко вздохнул и улыбнулся. Морщины на его лице разгладились.

– Все хорошо, что хорошо кончается, Джон. Вы оказали мне немалую услугу. Еще один звонок, и я пошел.

Эллери позвонил в Главное полицейское управление.

– Папа? Я насчет дела О’Рурка. Все сходится. Сломанная нога. Да, она сломана после смерти, но в течение десяти минут... Правильно!.. Да, я скоро вернусь.

– Не уходите, Эллери,– попросил Минчен.– У меня есть немного времени, а вас я уже так давно не видел.

Они снова сели в кресла и закурили. Лицо Эллери хранило безмятежное выражение.

– Если хотите, я могу остаться здесь на весь день.– Он рассмеялся.– Да, вы быстро нашли разгадку. Но я не должен быть так уж суров к самому себе. Ведь, не изучая тайн профессии Галена, я не мог знать всех последствий диабета.

– Вообще-то сейчас диабет постоянно вертится у меня в голове,– заметил Минчен.– Сегодня утром с нашей самой важной персоной – у нее хронический сахарный диабет – произошел несчастный случай. Упала на верху лестницы и катилась вниз целый марш. У нее прободение желчного пузыря – Дженни уже готов к операции.

– Да, скверно. А кто же эта важная персона?

– Эбби Доорн.– Минчен стал серьезным.– Ей уже больше семидесяти, и, хотя она хорошо сохранилась, диабет делает операцию очень серьезной. Хорошо еще, что она в коматозном состоянии и ей не нужна анестезия. В следующем месяце мы должны были оперировать ей аппендикс.

– Но сегодня Дженни не станет трогать аппендикс, чтобы не усложнять положение. Может быть, дела не так уж плохи, как выходит из моих слов. Не будь пациентка миссис Доорн, Дженни, возможно, нашел бы этот случай интересным, но не более.– Он взглянул на часы.– Операция начинается в 10.45, а сейчас уже почти 10. Вам хотелось бы посмотреть на работу Дженни?

– Ну...

– Он необыкновенный человек – один из наших лучших хирургов. Правда, главным хирургом Голландского мемориального госпиталя он стал не только из-за виртуозного обращения со скальпелем, но и благодаря дружбе с миссис Доорн. Ну, зато Дженни в долгу не останется, он наверняка ее спасет. Оперирует Дженни в, зале для показательных операций – сразу за коридором. Дженни уверяет, что с ней будет все порядке, а на его слова можно положиться.

– Откровенно говоря,– уныло произнес Эллери,– я еще никогда не присутствовал на операции. Боюсь, Джон, что меня стошнит...– Оба рассмеялись.– Да, миллионеры так же смертны, как и все прочие.

– В том-то и дело,– кивнул Минчен, удобно вытягивая ноги под столом.– Вы, наверно, знаете, Эллери, что это Эбигейл Доорн основала наш госпиталь. Ее деньги, ее идея... Несчастье с ней потрясло всех нас. Особенно огорчился Дженни – ведь она его крестная и почти всю его жизнь по-матерински о нем заботилась. Посылала его к Джону Хопкинсу, в Вену, в Сорбонну, пока он не стал тем, кем является сегодня. Естественно, он настоял на операции и лично будет ее делать. Ну что ж, лучше его не найти.

– Как это произошло? – с любопытством спросил Эллери.

– Очевидно, просто несчастная случайность... Видите ли, Эбби каждый понедельник приезжает сюда, чтобы проинспектировать благотворительные палаты —это была ее излюбленная идея,– и, когда она собиралась спуститься с лестницы на третьем этаже, у нее началась диабетическая кома, она покатилась по ступенькам и упала на живот... Хорошо еще, что там был Дженни. После пер-, вого же. осмотра он по вздутому животу определил, что произошло прободение желчного пузыря... Дженни сразу же начал вводить ей инсулин и глюкозу..,

– А что послужило причиной комы?

– Как нам удалось выяснить, небрежность компаньонки миссис Доорн, Сары Фуллер – женщины средних лет, которая уже давно живет с Эбби и ведет хозяйстве в доме. Понимаете, состояние Эбби требовало производить инъекции инсулина три раза в день. Дженни всегда делал ей уколы, хотя в большинстве случаев больные сами вводят себе инсулин. Вчера вечером Дженни задержался у тяжелобольного и, как он обычно поступает, когда не может приехать к Эбби домой, позвонил Гульде, ее дочери. Но Гульды не было дома, и Дженни попросил Сару Фуллер передать Гульде, чтобы она, когда вернется, ввела матери инсулин. Фуллер, по-видимому, об этом забыла. Эбби вообще крайне беспечна о этом вопросе—в результате вчера вечером ей не сделали укол. Этим утром Гульда встала поздно, о сообщении Дженни она ничего не знала, поэтому утренней инъекции Эбби тоже не получила. Обильный завтрак довершил дело. Содержание сахара в ее крови нарушило инсулиновый баланс, что вызвало кому, которая, как назло, хватила ее на верху лестницы.

– Весьма печально,—пробормотал Эллери.– Полагаю, что все уже уведомлены и здесь состоится семейное сборище?

– Только не в операционной,– мрачно произнес Минчен,—Вся их компания будет ждать в соседней приемной. Разве вы не знаете, что родственникам никогда не позволяют присутствовать при операциях? Ну, хотите немного прогуляться? С удовольствием покажу вам нашу больницу. Учтите, что в моих устах это высшее проявление гостеприимства.

– Благодарю вас, Джон.

Они вышли из кабинета Минчена и пошли по северному коридору в ту сторону, откуда пришли. Минчен показал Эллери дверь в амфитеатр, откуда им предстояло созерцать операцию, и дверь в приемную.

– Кое-кто из Доорнов, уже, должно быть, там околачивается,– заметил Минчен.– Нельзя же позволять им бродить по всей больнице... Две вспомогательные операционные выходят в западный коридор,– продолжал он, когда они свернули за угол.– Операций у нас очень много – ведь здесь колоссальный штат хирургов... А с другой стороны, за стеной, находится главный операционный зал для показательных операций – с амфитеатром, где вы будете сидеть. К нему примыкают две специальные комнаты – приемная для оперируемых пациентов и анестезионная. Вход в приемную здесь, в западном коридоре, а вход в анестезионную за углом – в южном... Большой зал с амфитеатром, где производятся крупные операции, используется для демонстрации этих операций молодым врачам и сестрам. Конечно, наверху у нас есть и другие операционные.