Текст книги "Революция отвергает своих детей"

Автор книги: Вольфганг Леонгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Раньше, чем началась Потсдамская конференция, гораздо раньше, чем западные союзники вообще до какой‑то степени уяснили себе, что же в Германии надо делать, – сотни тысяч членов коммунистической партии в советской зоне уже обучались раз в неделю определенным политическим вопросам, или, как тогда говорилось у нас, – их «ставили на верные рельсы».

Разговор с Фредом Олъснером о моей работе был коротким.

– Твоя работа состоит в том, чтобы аккуратно каждую неделю был готов текст учебной тетради.

– Когда я узнаю темы?

– Они будут решены на совместном заседании с Аккерманом – ты в нем тоже примешь участие – приблизительно за десять дней до того, как учебная тетрадь пойдет в набор.

Итак я каждую неделю должен был разрабатывать новую учебную тему. Они были пестро–разнообразны; я писал о работе партии в деревне, о потребительских обществах, о проблемах питания, о равноправии женщин, о реформах школ, об организации партии, о борьбе против милитаризма и о прусской реакции.

Через несколько недель я рационализировал работу. Все выпускаемые партией книги, брошюры, материалы и газеты, были рассортированы по темам, которые когда‑нибудь могли бы пригодиться для учебной тетради. Кроме того, я составил каталог на все эти партийные издания.

По подобной системе важные цитаты из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Вильгельма Либкнехта, Августа Бебеля, Карла Либкнехта и Розы Люксембург были так составлены по всем самым значительным вопросам для учебных тетрадей, что я при разработке темы в каждой тетради мог привести соответствующую цитату из классиков марксизма–ленинизма.

Я вскоре так освоился с работой, что учебные тетради сдавались в печать только с незначительными изменениями или совсем без них. Лишь один раз была маленькая задержка и то не из‑за моего текста, а из‑за одного определения Карла Маркса. Это была тема «Равноправие женщины». Актуальную часть я уже написал и искал только подходящую цитату Карла Маркса. Скоро я нашел одну фразу в письме Маркса к Кугельману в декабре 1868 года:

«Общественный прогресс можно с точностью измерить общественным положением прекрасного пола, включая и уродливых».

На другой день учебная тетрадь была готова, и я принес ее Фреду Ольснеру.

Звучит немного несерьезно, – сказал он, нахмурив лоб.

– Это же Карл Маркс, мы не можем ничего изменить.

Моя защита Маркса ничем не помогла. Ольснер взял ручку и зачеркнул «включая и уродливых».

Вскоре я получил нового «цензора»: Антона Аккермана. Из всех цензур, с которыми я до сих пор имел дело, эта была самая приятная. Так как учебные тетради сдавались в печать каждый понедельник, то вскоре так повелось, что я по воскресеньям вечером приходил к Аккерману в его виллу в Нидершёнгаузене, чтобы вместе с ним поужинать. Он просматривал учебную тетрадь, ставил свои инициалы – «А. А.». и после этого она беспрепятственно шла в печать. Каждый понедельник утром ко мне являлся представитель издательства Диц, который почти вырывал рукопись из моих рук и часто тут же, в моем присутствии делал технические пометки для типографии, а слева наверху писал цифру «120000» – тираж, в котором тогда выходили учебные тетради.

Наряду с еженедельными вечерами партучебы, уже осенью 1945 года были организованы первые краевые партийные школы в Мекленбурге, Бранденбурге, Саксонии–Ангальте, Тюрингии и Берлине. Они помещались большей частью в замках бывших крупных землевладельцев.

В этих краевых партшколах обучалось от 60 до 80 участников и курс обучения длился четыре недели. Кто бывал в те дни у Антона Аккермана в его рабочей комнате, тот мог увидеть его склоненным над большой картой советской зоны оккупации, на которой пестрело несколько дюжин красных крестов. Дело было в том, что подыскивалось подходящее здание для запланированной центральной высшей партийной школы. Все провинциальные парторганизации получили указание довести до сведения ЦК о подходящих для этой цели дворцах или других зданиях. Наконец мы нашли в Либенвальде, около 35 км северовосточнее Берлина, подходящее здание, и таким образом высшая партийная школа могла начать работу в конце 1945 года.

Наряду с нашими школами советское военное управление устроило в Кенигсвустергаузене большую политическую школу. Лекторами и руководителями семинаров были советские офицеры. Кроме того, была еще привлечена как учительница Лена Бернер, с которой я в 1942 году был в школе Коминтерна. Эта школа официально не имела отношения к партии. Среди ее участников было много молодых членов Христианско–демократического союза и Либерально–демократической партии… Было очевидным желание советского руководства создать крепкую основу для политики блока партии и одновременно воздействовать в нужном направлении на членов Христианско–демократического союза и членов Либерально–демократической партии. Еженедельные вечера партучебы и партийные школы–интернаты, хотя и имели разные задачи, но, в сущности, составляли неразрывное целое: благодаря вечерам политучебы были ознакомлены с новыми заданиями и «переучены» по «новой линии» старые члены Коммунистической партии Германии, которые в 1945 году опять вернулись в свою партию, а новые молодые силы, устремившиеся в компартию были ознакомлены с основными идеями и мыслями партии. Растущее количество партийных школ–интернатов давало возможность широкой подготовки новых партийных кадров.

СПАСИТЕЛЬНЫЙ ТЕЗИС АККЕРМАНА

Когда я однажды в воскресный вечер опять был у Аккермана в Нидершёнгаузене, я почувствовал, что он недостаточно сосредоточенно просматривает учебную тетрадь. Казалось, что он был чем‑то радостно взволнован и мысли его были далеко.

После того, как рукопись была проверена и допущена к печати, он начал сразу же говорить о том, что его тогда, – да и не только тогда, – всецело захватывало.

– Мы стоим перед необходимостью заново сформулировать некоторые наши основные тезисы.

Он говорил о новой ситуации после Второй мировой войны, о возможностях новы–ми путями придти к социализму, на основании новых условий найти новые пути к нему, совсем иные, чем те, которыми шли к нему в России после Октябрьской революции.

Уже в феврале 1945 года в Москве написал Аккерман статью для радио «Свободная Германия» под названием: «Восемь стран – одно учение». Она была потом опубликована в газете Национального комитета. В этой статье Аккерман писал:

«Большевизм, это внутриполитическая система в Советском Союзе. Можно иметь различные мнения об этой общественной системе», – и дальше, бросая взгляд на восточные и юговосточные европейские государства: «Развитие в частностях проходит в разных странах различно, но как раз это и доказывает, что иностранная сила не довлеет».

Теперь, в ноябре 1945 года, Антон Аккерман решил тогдашние намеки воплотить в основной тезис партии о возможности особого немецкого пути к социализму. Он прочел мне наброски своей статьи, лишь половина которой была написана к тому вечеру.

Аккерман исходил из того, что Карл Маркс ограничивал неизбежность перехода к социализму революционным путем континентальными странами и считал, что в Англии и Америке возможен переход к социализму мирным, демократическим путем, так как в этих странах царила буржуазно–демократическая форма правления без ярко выраженного элитаризма и бюрократизма. Из этого Антон Аккерман заключил, «что было бы неправильным, при всех условиях, для всех стран и всех времен» отрицать возможность мирного перехода к социализму.

«Этот переход сравнительно мирным путем возможен в том случае, если класс буржуазии благодаря особым обстоятельствам не располагает бюрократическим и милитаристическим государственным аппаратом власти».

Для членов и руководящих работников КПГ это было совсем новым ходом мыслей. Цитаты из Маркса и Энгельса, в которых говорилось об этом, никогда до тех пор ни в Советском Союзе, ни в прежней КПГ не находились в центре идеологического или политического обсуждения. Даже в школе Коминтерна в 1942 году эти вопросы никогда не ставились.

В заключение Аккерман разъяснял, что для Германии после 1945 года как раз наступила возможность такого мирного развития.

«Если молодое демократическое государство попадет в руки реакционных сил и будет новым инструментом насилия, то переход к социалистическому преобразованию мирным путем невозможен. Если же антифашистско–демократическая республика станет государством всех трудящихся под водительством рабочего класса, тогда мирный путь к социализму вполне возможен. Никто не хочет так страстно, как мы, избежать новых боев, нового кровопролития».

В последней части статьи было, наконец, высказано то, о чем я давно думал, но не смел открыто защищать свою мысль: необходимо идти своим собственным путем к социализму, путем, который будет отличаться от русского. С довольной улыбкой Антон Аккерман прочел:

«Не кто иной как Ленин подчеркнул, что было бы огромной ошибкой преувеличивать правду о всеобщей значимости русского опыта, «не ограничивать ее некоторыми чертами нашей (т. е. русской) революции»… В этом смысле мы и должны утвердить особый немецкий путь к социализму».

Аккерман указал под конец – хотя и в сравнительно осторожной форме – на разницу развития социализма в Германии и в России. Россия далеко отстала в 1917 году от прогрессивных стран. Продуктивность труда была сравнительно низкой, промышленность слабо развита, число рабочих незначительно. В Германии же, наоборот, уровень продукции мог бы очень скоро быть восстановлен и число квалифицированных рабочих сил было несравненно большее, чем в 1917 году в России.

«Это различие может привести к тому, что наши усилия будут гораздо меньше по сравнению с жертвами, которые должен был принести русский народ для построения социализма, и нарастание социалистического благосостояния может при этих обстоятельствах проходить скорее».

В отличие от России 1917 года рабочий класс Германии составляет большинство населения. «Это будет также иметь большое значение после победы рабочего класса в Германии, так как это облегчит внутреннюю политическую борьбу, уменьшит количество жертв и ускорит развитие социалистической демократии».

Я часто вел политические дискуссии с Аккерманом. Но никогда я не чувствовал, чтобы высказываемые мысли и взгляды так глубоко волновали его. Со мной происходило то же самое. Идеи, которые Аккерман высказывал теперь, были мне чрезвычайно близки. Моим желанием с давних лет было, чтобы каждая страна могла идти своим путем к социализму, иным, чем Советский Союз. Теперь Аккерман должен был написать об этом теоретическую статью в официальную партийную газету «Единство»! Она должна была наметить основную линию партии!

Это официальное изменение партийной линии в таком решающем вопросе заставило нас многое увидеть в совершенно другом свете. Злоупотребления и эксцессы при вступлении Красной армии в страну, демонтажи, политический контроль, осуществляемый советскими офицерами – все это было для нас только временными явлениями нескольких лет переходного периода; хотя это и наносит нам вред, но скоро всё будет преодолено. Скоро настанет день, – так я, по крайней мере, надеялся и верил, – когда уйдет оккупационная власть и немецкие социалисты, освобожденные от иностранной опеки, смогут найти свой путь к социализму на основе собственных традиций и соответственно существующим условиям.

В четыре часа утра шел я, охваченный новыми надеждами, в свою квартиру в Панкове, Наконец‑то, думал я, станет действительностью то, чего я всегда так желал: мы пойдем к социализму своим собственным путем, избегая тех явлений, которые в Советском Союзе на меня так угнетающе действовали. Через несколько недель, в декабре 1945 года, появилась статья Аккермана: «Существует ли особый немецкий путь к социализму?»

Статья подействовала, как взрыв бомбы. У всех, исключая совсем малую часть стопроцентно послушных Москве партработников, которым были противны какие бы то ни было новые мысли, статья вызвала глубокий вздох облегчения. Наконец‑то, казалось нам, наконец‑то путь найден! Правда, мы не предпринимали никаких шагов, чтобы открыто отмежеваться от мероприятий советских оккупационных властей, но произошло что‑то другое, что для нас тогда было гораздо значительнее: принципиальное отмежевание от развития социализма в Советском Союзе.

Тезис Аккермана начал свое победное шествие в партии.

РАЗВОРОТ КАМПАНИИ ОБЪЕДИНЕНИЯ

Теория об особом немецком пути в социализм сыграла важную роль, в особенности для партийных работников, в большой кампании объединения в советской зоне Германии. В 1945 году было совершенно очевидно, что многие социал–демократы и коммунисты под впечатлением горького опыта фашистской диктатуры хотели преодолеть расщепление рабочего движения и создать единую социалистическую партию, которая должна была быть ценнее, чем СДПГ и КПГ Веймарского периода. Этому основному настроению соответствовала теория об особом немецком пути к социализму.

Можно заключить из последовавшего осенью 1948 года запрещения этой теории, что она рассматривалась тогдашним руководством ВКП(б) только как средство, чтобы рассеять сомнения социал–демократов (да и многих коммунистов), опасавшихся слишком большой зависимости от СССР. Непосредственно после основания СДПГ и КПГ в июне 1945 года Ульбрихт отклонил все предложения о создании единой социалистической партии, мотивируя тем, что объединению организационному должен предшествовать процесс, идеологического сближения. После этого обе партии приступили к отстройке своего организационного аппарата. Без сомнения наша партия – КПГ – была в более выгодном положении. Мы могли основать наши организации в городах и деревнях прежде, чем СДПГ, наши материальные возможности были шире, тираж наших газет был выше и мы имели в нашем распоряжении больше автомобилей, – что в тот первый организационный период было особенно важно, так как мы могли скорее восстановить связь с местными органами.

Советская поддержка ни в коем случае не ограничивалась в предоставлении предпочтительно нам технических средств. Политически КПГ также открыто предпочиталась оккупационными властями. С другой стороны, советские органы власти вмешивались непосредственно и во внутренние дела СДПГ, чтобы политическим нажимом и мерами запугивания заставить замолчать все критические и независимые голоса.

Связи наши с находившейся в стадии отстройки СДПГ были многообразны. Непосредственно после основания обеих партий в июне 1945 года, была совместно создана рабочая комиссия. Подобные же рабочие комиссии существовали и на местах.

В некоторых местечках, районах и землях отношения были тесными, товарищескими и даже дружескими, в других чувствовалась напряженная, порой почти враждебная, атмосфера, так как социал–демократы в бесчисленных случаях чувствовали одностороннее предпочтение, оказываемое КПГ советскими оккупационными властями.

Тем не менее, вскоре обнаружилось, что СДПГ развивалась значительно быстрее, чем это предполагало руководство КПГ в июне 1945 года. Количественный перевес КПГ становился все незначительнее. Все больше становилось мест, где число социал–демократов превышало число членов компартии.

9 ноября, в годовщину ноябрьской революции, предположено было устроить общее празднество КПГ и СДПГ в Берлине, но Центральный комитет СДПГ отклонил совместное празднование, отложив свое на 11 ноября, и прислал нам несколько пригласительных билетов. Вильгельм Пик предложил мне:

– Мы можем вместе поехать на праздник СДПГ. Будет выступать Гротеволь.

Нас вежливо приветствовали члены СДПГ и проводили в ложу, которая была предназначена для гостей. Гротеволь начал говорить. Уже после нескольких слов я почувствовал, что эта речь совершенно не соответствовала «линии». Вместо пропагандируемого нами «антифашистско–демократического порядка» Гротеволь много и подробно говорил о социализме, понятии, от которого мы тогда уклонялись, даже боролись с ним, потому что по нашему разумению он не соответствовал тогдашней фазе развития, мог поставить под удар единство всех антифашистских сил и дискредитировать идею социализма. Еще сомнительнее были для нас хозяйственные требования Гротеволя: он, правда, не высказался прямо против демонтажа и репараций, но трактовал эти вопросы таким образом, что каждый присутствующий вполне мог понять подлинный смысл его слов. Вильгельм Пик стал очень серьезен.

Заканчивая выступление, Гротеволь сказал, что считает задачей СДПГ во внутренней политике – занять среднюю позицию между коммунистической и буржуазными партиями, а во внешней политике – играть роль посредницы между Советским Союзом и западными буржуазными демократиями. Об укреплении сотрудничества с КПГ и о желательности объединения этих двух партий в речи Гротеволя не было ни нова.

Когда Гротеволь кончил, мы из вежливости похлопали немного.

– Пойдем, – шепнул мне Вильгельм Пик.

Он был подавлен и серьезен. Я думал, что мы потом будем приглашены руководством СДПГ в гости. Но остаться там с таким настроением, какое было у нас после этого доклада, было просто невозможно. Через несколько минут мы сидели в машине, которая помчала нас в Панков. Вильгельм Пик все еще молчал.

– Я этого не ожидал! Что же теперь будет с Гротеволем? – нарушил я молчание.

– Гротеволь показал себя в своей сегодняшней речи совершенно ясно и открыто противником объединения.

На следующий день у нас в ЦК речь Гротеволя была главной темой разговоров. Где‑то возник слух, что эта речь составлена совсем не Гротеволем, а Клингельгофером. Речь Гротеволя ни в одной газете советской зоны опубликована не была. Не появилась она и ни в двухтомнике его речей и статей, вышедшем в свет в 1948 году, ни в дальнейших изданиях.

В конце ноября 1945 года стали известны результаты первых австрийских парламентских выборов после войны. Выборы были катастрофой для компартии Австрии. Австрийская народная партия получила 85 депутатских мест, социал–демократическая партия – 76, а компартия только 4 места.

Незадолго до этого пришло сообщение, где австрийские товарищи заявляли, что они рассчитывают получить на выборах такое же количество голосов, какое получат социал–демократы. Австрийские выборы и выводы из них стали главной темой разговоров у нас в ЦК.

– Австрийские товарищи сделали две основные ошибки, из которых мы должны извлечь для себя урок. Самой главной ошибкой была недооценка социал–демократии…

С этого дня началась большая кампания объединения. Существовала одна только тема: объединение. При всех переговорах вопрос об объединении ставился во главу угла. Это было необходимо, так как первые недели в рядах членов КПГ имелись некоторые сомнения в необходимости объединения с социал–демократами и создания единой партии.

В отделе партобучения перед нами стояла первоочередная задача – направить окончательно по «линии» наших собственных членов, тем более что некоторые товарищи совсем были не в восторге от новых формулировок. К великому удивлению многих членов партии сотни тысяч экземпляров старых социал–демократических программ были розданы среди партийцев. Там были Эйзенахская программа 1869 года, Готская программа 1875 года и Эрфуртская программа 1890 года. В отделе партобучения мы неожиданно получили редкое для нас задание: подыскать цитаты из произведений Августа Бебеля, Вильгельма Либкнехта и, по возможности, даже Каутского и Гильфердинга, которые можно было бы использовать для кампании объединения.

Затем мы получили указание пойти на еще большие уступки. До сих пор главная вина в поражении рабочего движения во времена Веймарской республики приписывалась СДПГ, в отношении КПГ допускалось признание лишь некоторых тактических ошибок (во время плебисцита 1931 года в оценке национального вопроса и при формулировке занимаемой позиции в отношении СДПГ). Теперь же следовало считать, что ошибки обеих партий были равнозначны.

Нам говорилось, что обе партии потерпели поражение, потому что не было единого рабочего движения[13]13
  В 1948 г. этот тезис снова был изъят из употребления.


[Закрыть].

Хорошо дисциплинированные члены компартии сравнительно быстро привыкли к новым, установкам. Для молодых членов партии в общем даже не было больших трудностей при этих перестановках. Они по существу уже вжились в мысль о необходимости объединения.

20 и 21 декабря 1945 года состоялось совместное заседание партийного руководства КПГ и СДПГ, так называемая «Конференция шестидесяти»; была принята официальная резолюция, в которой, между прочим, говорилось:

«Единая партия будет независимой немецкой социалистической партией. Она представит интересы трудящихся в городе и деревне.

Построение единой партии произойдет на демократических основах. Право на свободное мнение, на свободные выборы всех партийных инстанций – неотъемлемые права всех членов…

Единая партия стремится к установлению парламентской демократической республики. Ее цель – осуществление социализма в рамках социальной демократии. Товарищеское взаимопонимание и сотрудничество обеих партий должны подготовить объединение духовно».

Социал–демократы шли навстречу только при условии, если вопрос объединения будет решен на всегерманском партийном съезде социал–демократов. У самостоятельно думающих членов партии и руководящих работников КПГ формулировки резолюции о независимой германской социалистической партии и открытое признание необходимости допущения свободного мнения возбудили новые надежды.

– В новой партии будет все же кое‑что совсем, совсем иначе, чем в теперешней КПГ, – часто можно было услышать тогда.

Через 2 недели, 3 января 1946 года, Вильгельму Пику исполнялось 70 лет.

Кое‑как отремонтированный театр «Адмиралспаласт» на Фридрихштрассе был празднично украшен. На трибуне для огромного почетного президиума приготовили четыре или пять рядов мест. Собраны были все, кто тогда играл хоть какую‑то роль в политической жизни. По дороге в зал я встретил Элли Винтер, дочь Вильгельма Пика.

– Вильгельм станет сегодня почетным гражданином города Берлина, – шепнула она мне.

Одно за другим провозглашались поздравления и пожелания. Когда говорили старые товарищи, которых Вильгельм Пик знал еще со времен борьбы, он оживлялся. А в общем у меня было впечатление, что ему все это было немного неприятно. Обербургомистр д–р Вернер в трогательных выражениях поздравил юбиляра и торжественно передал ему грамоту почетного гражданина города Берлина. Затем выступил Отто Гротеволь, который, как было объявлено, приносит поздравления от имени Центрального комитета СДПГ. Еще и двух месяцев не прошло со дня его речи 11 ноября, но как многое с тех пор переменилось! Гротеволь закончил свое поздравление словами:

– Если мы и не имеем для тебя грамоты почетного гражданина, зато у нас есть нечто другое, хоть и более скромное, но идущее от сердца, а именно, дорогой Вильгельм Пик, – рукопожатие, рукопожатие, которое имеет значение не только сегодня: оно должно длиться так долго, чтобы руки более не разъединились.

Несколько фотографов бросились вперед и сфотографировали эту сцену. Эта фотография была опубликована во всех газетах и журналах. Вечером в честь Пика состоялся прием во дворце Гогеншёнгаузен.

После двух часов приветственных речей официальная часть закончилась. Оркестры заиграли танцевальную музыку. Общество, чувствовавшее себя вначале очень связанно, рассыпалось по группам. Представлялась редкая возможность, поговорить не только со всеми руководителями КПГ, но и с крупными советскими партийными работниками, присутствовавшими на этом вечере в большом количестве. Многие политики, прежде всего из числа членов Христианско–демократического союза советской зоны и Либерально–демократической партии, использовали этот редкий случай.

Ко мне подошли и сказали:

– Пожалуйста, пойди к политическому руководителю городской комендатуры города Берлина. У него разговор с председателем ЛДП Кюльцем, и он хотел бы, чтобы ты переводил.

Мы сели за стол, стоявший в отдалении. Вначале я переводил слово в слово, а потом во мне проснулся политический интерес. Мне казалось, что заместитель коменданта Берлина по политической части был не достаточно вежлив с председателем ЛДП и порою употреблял неподходящие политические формулировки. Я начал облекать его фразы в более вежливую форму, а потом даже стал прибавлять иногда еще и от себя добавочные предложения. Я ожидал, что Кюльц будет рад красивым формулировкам и предупредительной манере высокого советского чиновника, но он становился все серьезнее и серьезнее. Когда заместитель коменданта встал на минуту, чтобы заказать напитки, Кюльц шепнул мне:

– Благодарю Вас, что Вы пытаетесь изобразить коменданта более любезным и от себя стараетесь как можно сильнее выразить идею единого фронта, но дело в том, что я немного понимаю по–русски… и в данном случае хотел бы слышать мнение коменданта слово в слово.

Вскоре после дня рождения Пика в наш отдел пришел особый приказ: «Немедленно издать учебную тетрадь, посвященную исключительно конференциям делегатов профсоюзов, которые предполагается провести в начале февраля 1946 года».

Я был весьма удивлен, так как я до сих пор еще и не думал об учебной тетради для конференции Объединения свободных немецких профсоюзов (FDGB). Мне было сначала непонятно, почему это вдруг стало придаваться такое значение этим вещам.

Несколькими днями позже мое удивление возросло. Даже мы, сотрудники ЦК, получили точную инструкцию, где и когда мы должны будем принять участие в выборах в профсоюзы.

– Эти выборы самые решающие и важные из всех тех, какие вообще имеются. Каждый голос драгоценен, – разъясняли нам.

Некоторые из нас, – в том числе и я, – были даже на скорую руку переведены в другие профсоюзы, чтобы иметь возможность отдать там свои голоса.

Все смотрели, как зачарованные, на выборы в профсоюзах.

– Пойдем сегодня и завтра вечером со мной, у нас там теперь делают политику! – пригласил меня Вальдемар.

Шмидт в берлинское руководство КПГ. В маленькой комнате сидели крупнейшие работники Берлинской парторганизации а также некоторые профсоюзные специалисты из ЦК. В середине комнаты сидел Ульбрихт.

В соседней комнате было налажено телефонное дежурство.

В каждой районе находилось по несколько работников, поставленных для связи с берлинским руководством. Им было дано распоряжение передавать нам сразу же все новости из районов. Беспрерывно приходили сведения о настроении и состоянии на производствах.

Ульбрихт был полон энергии. Вся обстановка производила впечатление военного похода.

– Сейчас же сообщите всем: выбирать только коммунистов, только коммунистов! Теперь решается все!

Через несколько минут вошел партработник из соседней комнаты.

– Товарищи не хотят. Они говорят, что договорились с социал–демократами составить руководство профсоюзов на равных началах. Наши товарищи должны по этому голосовать и за социал–демократов.

– Это сейчас совершенно исключено! Надо быть очень твердым – выбирать только коммунистов.

Работник передал распоряжение. Через четверть часа он пришел опять.

– Товарищи недовольны. Они говорят, что если мы не будем держаться нашей договоренности с социал–демократами, то мы разобьем единство.

– Чем больше мы будем иметь коммунистов в профсоюзном руководстве, тем единство будет крепче. Скажи им это, – был ответ Ульбрихта.

Партийная дисциплина была сильнее, чем желания и чувства товарищей, готовых к честному сотрудничеству во всех частях Берлина.

На выборах в профсоюзы в Берлине КПГ получила большинство голосов. Ульбрихт сиял, но товарищи, работавшие в отдельных районах Берлина, были очень огорчены.

– Этого нам товарищи социал–демократы никогда не простят. От них же не укрылось, что мы выбирали только коммунистов. Этими выборами мы разрушили плоды работы долгих месяцев.

А потом, когда руководство берлинских профсоюзов «установилось», членам СДПГ от имени фракции КП было великодушно предложено работать на паритетных началах.

– Если это было запланировано, – сказал мне один районный партиец, – то было бы лучше, если б мы держались нашей договоренности с социал–демократами. Мы достигли бы тех же результатов, но не разрушили бы доверия к нам на предприятиях.

Ульбрихту это было безразлично. Он все поставил на карту, чтобы продемонстрировать силу КПГ в профсоюзах, а затем предложил паритет, с целью привлечь на свою сторону крупных работников СДПГ.

Через несколько дней, 9 февраля 1946 года, я присутствовал на большой конференции профсоюзных делегатов всей зоны. Она мало занималась вопросами профсоюзов; как вскоре обнаружилось, конференция служила исключительно целям объединения. Принятием общей резолюции вопрос объединения был разрешен, тем более что 11 февраля большинством в Центральной комиссии СДПГ была проведена резолюция: «Вопрос объединения обеих рабочих партий по возможности скорее вынести на решение всех членов партии». Сепаратный съезд социал–демократической партии советской зоны должен был окончательно решить этот вопрос. Таким образом СДПГ отказалась от прежней установки – провести объединение по всей Германии.

– Все ясно, Вольфганг. Профсоюзная конференция решила вопрос. Объединение состоится вечером 22 апреля, – торжествовал днем позже Вальдемар Шмидт.

– Так уж точно не можешь даже ты этого знать, – сказал я.

– Нет, могу! Мы только что заседали с советскими друзьями и там все это было утверждено. Профсоюзная конференция дала нам эту возможность.

– А социал–демократы?

– Это все теперь пойдет, как по маслу!

У меня на душе стало несколько тревожно. Как я ни жаждал объединения, но было ли это верно: за два месяца вперед – в середине февраля – на закрытом заседании предрешать день и час, когда именно сотни тысяч коммунистов и социал–демократов целой зоны должны объединиться в единую партию?

А потом опять нашлось успокаивающее оправдание: создание единой партии из коммунистов и социал–демократов дает, в конце концов, основание питать большие надежды, что многое, что меня до сих пор в Советском Союзе и в зоне разочаровывало, может быть преодолено. Действительно ли так уж важно, при таком историческом решении, что бы все прилагаемые методы были полностью безукоризненными? Разве не были опубликованы официальные заявления о новом, характере будущей партии? Разве не был принят тезис Аккермана об особом немецком пути к социализму? Не было ли это все, – говорил я себе, – гораздо важнее, чем некоторые тактические отклонения?

ПУТЬ К ОБЪЕДИНЕНИЮ

26 февраля 1946 года состоялась вторая общая конференция партийного руководства СДПГ и КПГ всей зоны. На этой конференции, в которой принимало участие тридцать руководящих товарищей – представителей обеих партий – было постановлено созвать съезд, посвященный объединению партий на 21 и 22 апреля. Одновременно был опубликован проект текста, трактующий принципы и цели организации, а также устав будущей Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Таким образом, началась «третья фаза объединения», как она называлась официально. «Первая фаза» – период сотрудничества, – продолжалась с июня 1945 года и до конференции 21 декабря 1945 года. Под «второй фазой» понимали время с 21 декабря 1945 года по 26 февраля 1946 года.