Текст книги "Революция отвергает своих детей"

Автор книги: Вольфганг Леонгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

– Товарищи, никто из нас не хочет недооценивать значимости и последствий опасных высказываний Вилли, – начал я. – Но при всей серьезности, с которой эти высказыванья необходимо разобрать, нельзя, с другой стороны, недооценить и сложность поставленного вопроса. Мы все знаем товарища Вилли и знаем также, что он всегда примерно..

Я не смог продолжать, Вандель меня прервал:

– Никаких попыток затушевывания случившегося! Дело идет о принципиальных политических вопросах. Нам не нужны никакие оппортунистические замазывания.

Я замолчал. Я просто не мог его открыто осудить, хотя я доподлинно знал, что это будет мне снова стоить критики и самокритики.

Вандель ждал, но я молчал. Многие из нашей группы глядели на меня изумленно и неодобрительно. Наконец, последним, попросил слова староста нашей группы Сепп. Вместе с Вилли он сражался в Испании и в течение многих лет был его близким другом, – теперь он облил его грязью.

После короткого заключительного слова Ванделя семинар о нелегальной работе в армии был закончен.

На следующий вечер вся группа была вызвана в кабинет директора. Мы знали, что дело касается Вилли.

С ужасом думал я о том, что все мы еще раз должны будем выступать. Но к счастью до этого не дошло. Появились многие из руководства школы, чего я еще никогда до тех пор не видел. Присутствовали многие преподаватели из других национальных групп.

Почти все они выступали. Мы, ученики немецкой группы, были на этот раз лишь гостями.

Вновь пережил я то же, что на первом вечере критики и самокритики – только еще гораздо обостренней.

Бедный Вили! Всю свою жизнь он посвятил партии и почти три года сражался в Испании в труднейших условиях. Теперь его из‑за нескольких слов на семинаре обвиняли в «игре на руку фашизму», «в призыве к пассивности в борьбе с Гитлером» и в тому подобных преступлениях. Один оратор сравнил его даже с Франко.

Время от времени вспоминали и Яна и меня. Яну ставилось на вид «запутывание», а мне «оппортунистическое замазывание», но было ясно, что на этот раз мы были аб–солютно незначительными второстепенными фигурами. Весь огонь критики и самокритики обрушился на Вилли.

Все это время Вилли сидел на стуле, глядя куда‑то в пространство и не произнося ни единого слова. Шли часы. Обвинения повторялись, но может быть как раз такие постоянные повторения и создавали ту невыносимую атмосферу, которая царила на подобных вечерах критики самокритики.

Внезапно, когда мы уже было думали, что вечер подходит к концу, тон еще более обострился. Один оратор заговорил о «необходимых выводах», которые следует сделать из поведения Вилли, поскольку случай превосходит всё, что было до сих пор в школе. Со всей остротой должен быть поставлен вопрос о дальнейшем пребывании таких людей, как Вилли, в школе Коминтерна. Оратор не ограничился тем, что «поставил вопрос», но сразу дал и ответ.

– Для лиц, – слово «товарищ» здесь уже больше не употреблялось, – которые хотят бездейственно наблюдать за убийством советских людей и распространяют такие взгляды, для лиц, объективно становящихся на позиции поддержки фашизма, в школе Коминтерна места нет.

Такой же взгляд выразил в своей заключительной речи и Михайлов.

Этот вечер подействовал на меня, как тяжелый удар, – почти еще тяжелее, чем критика и самокритика, направленные против меня.

Я возмущался не только холодностью и бессердечием, но также и хамелеонством тех, кто обвинял Вилли и требовал его исключения из школы. Каждый из них доподлинно знал, что Вилли был чистый, верный работник и что таким же остался бы и впредь. То, что он ответил на вопрос, поставленный на семинаре, – и это знал каждый, – выражало лишь его растерянность при ответе на отвлеченное построение.

Вилли думал, что нужно строго придерживаться принципа, который внушался нам на всех лекциях по нелегальной работе, как главная и важнейшая задача, то есть при всех случаях сохранять конспирацию. За несколько слов на семинаре Вилли должен был теперь поплатиться не только исключением из школы Коминтерна, но почти наверное исключением из партии, поплатиться отказом от какой бы то ни было политической деятельности. Это означало, автоматически, падение в низшие слои советского населения, жизнь на положении отвергнутого партией подозрительного иностранца в каком‑нибудь заброшенном колхозе или чернорабочим на удаленной от центра советской фабрике. В большинстве случаев это было лишь ступенью к тюрьме или лагерю. Это всем нам было ясно, хотя ни на собрании, ни в группе об этой не говорилось.

Официальное решение не было принято, но каждый из нас, конечно, понимал значение этого вечера для Вилли.

Сам Вилли так и не произнес ни слова. Он пошел в общежитие и стал упаковывать свои вещи. На другой день он исчез. Мне удалось еще раз заговорить с ним, когда мы остались вдвоем. Я сказал ему несколько слов утешения, но он не ответил. Ни одного слова не сорвалось с его уст.

Позже мне один курсант шепнул, что его послали в Караганду. Но я, конечно, не мог проверить, правда ли это.

Имя Вилли больше не упоминалось ни Ванделем, ни кем‑либо из других преподавателей. Будто он никогда и не жил на свете. Но я его не мог забыть. Вновь и вновь возвращались мои мысли к берлинскому юноше – рабочему, который большую часть своей жизни пожертвовал партии, работая на нее в самых тяжелых условиях, но из‑за нескольких слов на семинаре был выброшен, как кусок старого железа.

«КОМИНТЕРН РАСПУЩЕН!»

Со дня нашего вступления в школу Коминтерна прошло уже 9 месяцев: в середине августа 1942 года начались занятия, а сейчас был май 1943 года.

Никто из нас не знал, как долго продлится курс, потому что после окончания прорабатываемой темы всегда объявлялось о предстоящем разборе только одной следующей темы. Это делалось, вероятно, для того, чтобы в спешных случаях дать возможность отдельным курсантам или целым группам прервать учёбу.

На нашем курсе это случилось лишь однажды: в феврале 1943 года неожиданно была удалена из школы Коминтерна словацкая группа. Но, в данном случае, это не было следствием критики и самокритики. Речь шла о политическом задании.

Уже по намекам, проскальзывавшим в лекциях, и по разговорам мы могли заключить, что из всех союзных с «осью» государств Словакия наиболее благоприятна для нелегальной работы. Там не только можно было надеяться на поддержку населения, но даже, как рассказывали, сами полицейские чиновники закрывали глаза на деятельность людей, направленную против нацизма.

Поэтому нас не удивило, когда в феврале 1943 года мы увидели наших словацких товарищей перед зданием школы, ожидающих саней, которые должны были отвезти их в Уфу. Конечно, ничего не говорилось о том, куда они дальше попадут. Но было ясно, что это какое‑то задание, связанное со Словакией.

Позже, когда весной 1944 года вспыхнуло крупное антифашистское восстание в восточной Словакии, мы узнали, что все курсанты нашей школы принимали в нем активное участие. После 1945 года участники словацкого восстания были в новой Чехословакии в большом почете. Но долго это продолжаться не могло. Чем сильнее выпячивалась «ведущая роль Советского Союза» – особенно после 1948 года – тем настойчивей отодвигалось на задний план воспоминание о словацком восстании и об антифашистском движении в Чехословакии. Наконец, начиная с 1950 года вожди словацкого восстания Гусак и Новомеский, а также сотни других активных его участников, были обвинены в различных «уклонах» и арестованы.

Так на примере словацкого восстания еще раз можно было увидеть, что сталинизм ничего так не боится, как самостоятельного, самобытного революционного движения.

Правда сталинизм не отказывается от использования в своих целях, – то здесь, то там, – революционных событий, как только сталинское господство укрепится, на участников самостоятельных революционных движений клевещут, бросают их в тюрьмы или… казнят. Даже воспоминание о собственном революционном движении не должно жить в народе; оно либо фальсифицируется, либо замалчивается для того, чтобы дать задним числом место «освободительной роли советской армии», или «ведущей роли Советского Союза», которому всё и вся должны подчиняться.

Тогда, в феврале 1943 года мы этого не могли предполагать. Мы по–дружески простились со словацкими товарищами, пожелали им всего хорошего, пожелали большого успеха и вновь углубились в свои занятия, не зная, однако, долго ли мы еще останемся в школе Коминтерна.

В этом отношении у нас была лишь одна исходная точка: лекции по истории Коммунистического Интернационала. Дело в том, что эта тема прорабатывалась не вразбивку, а параллельно с общими занятиями. Очевидно, она должна была закончиться вместе с окончанием общего курса.

В середине мая мы прошли историю Коминтерна до 1934 года. Было нетрудно высчитать, что мы еще пробудем в школе по меньшей мере 3–4 месяца. От некоторых курсантов мы слышали, что во время войны курс школы Коминтерна был сокращен до одного года. Учитывая это, мы внутренне подготовились пробыть в Кушнаренкове до августа–сентября 1943 года.

Судя по всему, таков был план и школьного руководства, который, однако, «высшая сила» перечеркнула крест на крест.

Было 16 мая 1943 года. Я как раз хотел направиться на семинар во дворе, как увидел в школьном вестибюле десятки собравшихся курсантов. Я знал, что на черной доске время от времени вывешиваются объявления. Но я еще никогда не видел, чтобы перед ней стояло так много курсантов.

Заинтересовавшись, я подошел ближе.

На этот раз на доске было не короткое объявление, а текст на четырех страницах, напечатанный на пишущей машинке, который все молча и внимательно читали. Я заметил моего друга Петера Цаля, испуганно взглянувшего на меня.

– Что случилось?

– Коминтерн распущен!

– Но это невозможно!!?

– А вот, прочти.

Кое‑кто, между тем, уже дочитал текст до конца. Они удалялись, не проронив ни слова.

Я и вновь пришедшие смогли теперь продвинуться вперед. Здесь, в вестибюле школы Коминтерна, я прочел на черной доске постановление о роспуске Коминтерна. Самое важное и решающее в этом постановлении было следующее;

«Весь ход событий за истекшие двадцать пять лет и накопленный опыт Коммунистического Интернационала со всей очевидностью показал, что организационные формы объединения рабочих, установленные I конгрессом Коммунистического Интернационала и отвечавшие потребностям начального периода возрождения рабочего класса, с развитием его движения и усложнением проблем в каждой стране все больше отставали от жизни. Эти формы стали, в конечном итоге, помехой дальнейшему усилению национальных рабочих партий.

Развязанная нацистами война еще более обострила различие обстановки в разных странах тем, что она провела резкую грань между странами, ставшими носительницами нацистской тирании, и свободолюбивыми народами, объединившимися в мощной антигитлеровской коалиции.

Исходя из вышеизложенных положений, учитывая рост и политическую зрелость коммунистических партий и их руководящих кадров в отдельных странах, учитывая также тот факт, что во время настоящей войны ряд секций поставил вопрос о роспуске Коммунистического Интернационала, как руководящего центра международного рабочего движения, президиум Исполкома Коммунистического Интернационала, не будучи в состоянии из‑за условий мировой войны созвать для утверждения предложения секций Коминтерна съезд Коммунистического Интернационала, позволяет себе внести следующее предложение:

Коммунистический Интернационал, как руководящий центр международного рабочего движения распускается; секции Коммунистического Интернационала освобождаются от обязательств, вытекающих из статута и резолюций конгрессов Коммунистического Интернационала.

Президиум Исполкома Коминтерна призывает всех сторонников Коммунистического Интернационала сосредоточить свои силы на всесторонней поддержке и активном участии в освободительной войне народов и государств антигитлеровской коалиции, чтобы ускорить уничтожение смертельного врага трудящихся – немецкого фашизма, его союзников и вассалов.

Подписано членами президиума Исполкома Коммунистического Интернационала:

Готвальд, Димитров, Жданов, Коларов, Коплениг, Куусинен, Мануильский, Марти, Пик, Торез, Флорин, Эрколи».

Как и другие, я не знал, что сказать по этому поводу.

Коммунистический Интернационал… Еще несколько минут тому назад это был наш высший орган!

Решение о роспуске Коминтерна в советских газетах опубликовано не было. Подписавшиеся представляли коммунистические партии восьми стран: Советского Союза (Жданов, Мануильский); Германии (Пик, Флорин); Франции (Торез, Марти); Болгарии (Димитров, Коларов); Австрии (Коплениг); Чехословакии (Готвальд); Финляндии (Куусинен) и Италии (Эрколи – это была партийная кличка Пальмиро Тольятти в Советском Союзе). Даже находившиеся в Уфе или Куйбышеве вожди других коммунистических партий как, например, компартии Испании (Долорес Ибаррури), Румынии (Алша Паукер) и Венгрии (Ракоши) не подписали постановления, так как 12 подписавших были в данном случае не представителями коммунистических партий их стран, а членами избранного на последнем съезде Коминтерна президиума Исполкома.

Судя по всему, решение было принято настолько быстро и неожиданно, что о нем предварительно даже не известили руководство других коммунистических партий, у них не спросили хотя бы формального согласия.

О событии, разумеется, вскоре заговорила вся школа; многие взволнованно сновали взад и вперед.

Лишь в полдень было объявлено, что Михайлов, наш директор, отправился в Уфу и вернется в ближайшие дни.

Спустя три дня Михайлов вернулся из Уфы. Сразу же было созвано общее школьное собрание с повесткой дня: «Роспуск Коминтерна».

Мы слышали уже достаточно докладов особой важности и знали, что они обычно приносили с собой знаменательные сообщения, но еще никогда напряжение не было таким сильным, как в это утро.

Михайлов начал с замечания, что он должен выступить против двух ложных толкований вопроса о роспуске Коминтерна.

Первое предположение, характерное для нацистов, это, что роспуск Коминтерна лишь трюк, маневр, а в действительности работа Коминтерна будет продолжаться.

Михайлов сказал:

– Роспуск Коминтерна не трюк, не маневр, а принципиальное решение, которое будет уже сейчас проводиться в жизнь. Каждый из вас сможет убедиться, что школа Коминтерна, разумеется, будет распущена так же, как и отдельные учреждения коминтерновского аппарата. Вторая ложная теория о роспуске Коминтерна, распространяемая известии западными кругами, утверждает, что роспуск – это уступка Советского Союза его западным союзникам. И это утверждение не имеет ничего общего с действительностью. Такие решения, как роспуск Коминтерна, не зависят от обусловленных временем внешнеполитических соображений, они носят принципиальный характер.

В конце Михайлов перешел к официальному обоснованию роспуска Коминтерна.

– Подлинная причина, – сказал Михайлов, – заключается в основном в том, что формы Коммунистического Интернационала изжили себя. Они препятствуют борьбе коммунистических партий на общем антифашистском фронте и не отвечают больше разнообразным задачам, которые стоят перед коммунистическими партиями в различных странах.

– В первые годы после основания Коминтерна, – заявил Михайлов далее, – задачи коммунистов в различных странах, если не считать национальных особенностей, были в общем и целом одинаковы. Если мы сравним их с нынешней обстановкой, то найдем фундаментальное различие. Сегодняшняя задача коммунистов в Англии и Америке – поддерживать военные усилия их стран. Коммунисты Германии и Италии должны, наоборот, делать все, чтобы вызвать крушение фашизма. Коммунисты же в оккупированных странах должны стремиться возглавить весь патриотический антифашистский фронт и освободить свои страны от фашистского ига и этот краткий обзор показывает, как различны задачи, стоящие сейчас перед коммунистами отдельных стран.

Михайлов заявил, что тенденция, приведшая к роспуску Коминтерна, – естественное продолжение политики, намеченной еще на VII всемирном конгрессе Коминтерна в 1935 году. После VII всемирного конгресса на ряде примеров выяснилось, что такая всеобъемлющая организация, как Коминтерн, все больше и больше становится тормозом, препятствующим коммунистам находить новые формы.

– Как вы знаете, коммунистическая партия США в ноябре 1940 года вышла из Коммунистического Интернационала, потому что, согласно закону, в Америке не могут существовать организации, имеющие свой центр за границей. Несомненно коммунистическая партия США поступила правильно, выйдя из Коминтерна. Этим она обеспечила себе возможность дальнейшей политической работы.

До сих пор Михайлов, кроме разъяснения по поводу ложных толкований, еще очень мало сказал такого, что выходило бы за рамки текста постановления. Выход компартии США из Коминтерна был в виде примера упомянут и в постановлении. Мы уже подумали было, что Михайловские разъяснения сведутся к повторениям имеющихся в резолюции аргументов, как вдруг мы услышали нечто такое, чего не было в постановлении:

– Товарищи, пример компартии Америки – это только один пример противоречия между новыми задачами и устаревшими организационными формами Коминтерна. Уже много раньше мы имели подобный пример, даже, пожалуй, еще более убедительный:

Вы все знаете историю образования Социалистической единой партии Каталонии, – Partido Socialista Unificada, – которая была создана в 1936 году в результате слияния социалистической и коммунистической партий, а также целого ряда других марксистских групп, и во время испанской войны играла такую выдающуюся роль. Естественно, что после основания СЕПК возник вопрос: присоединится ли эта партия ко II или к III Интернационалу. Этот вопрос было не так‑то просто решить потому, что образование такой новой партии не было предусмотрено ни II, ни III Интернационалом. Это убедительный пример того, что существование Коминтерна не отвечает требованиям новой обстановки.

После этого Михайлов говорил о желании руководства отдельных партий ослабить связи Коминтерна и даже распустить его. Напряженно ждали мы, со стороны какой же партии последовало это предложение. В резолюции ни одна партия названа не была. Ко всеобщему удивлению Михайлов заявил:

– В период после VII конгресса в 1935 году руководство отдельных партий предложило ослабление связей и даже роспуск Коминтерна. Особенно подробно об этом говорилось в одном меморандуме коммунистической партии Швеции.

Мы «ставили» на самые различные партии, но о шведской партии – никто не подумал. Что интересно, – меморандум шведской компартии не упоминался больше ни на одном из многих, последовавших за этим, семинаров на тему «Роспуск Коминтерна». Мы поняли намёк и больше о нем не вспоминали, – хотя мне и по сей день неясно, почему шведский меморандум был упомянут в первом докладе, а затем его стали усердно замалчивать. Испанский пример и упоминание о меморандуме шведской компартии показали нам, что при разборе темы о роспуске Коминтерна мы отнюдь не будем ограничены примерами и аргументами соответствующей резолюции.

Это нам стало ясно уже через несколько минут, когда Михайлов перешел к рассказу о событиях, не упомянутых в постановлении о роспуске:

– Наконец, я хотел бы привести самый ясный и наглядный случай, ставший за последние недели животрепещущим и убедительно доказывающий, насколько деятельности коммунистических партий в отдельных странах препятствует их связь с Коминтерном. Вы все, несомненно, с большим интересом следили за просьбой коммунистической партии Англии о принятии ее в состав лейбористской партии. Вы знаете, что как раз в настоящее время этот вопрос играет исключительную роль в английском рабочем движении. Принятие компартии Англии в лоно лейбористов, несомненно, покончит с изолированностью английских коммунистов и будет способствовать их связи с массами британских трудящихся. Многие лейбористы высказались за принятие, другие – против. Одним из самых существенных аргументов против принятия является тот факт, что компартия Англии связана с Коммунистическим Интернационалом.

Мы не должны сомневаться, что роспуск Коммунистического Интернационала принесет с собой облегчение как для компартии Англии, так и для других коммунисти–ческих партий.

После этого примера Михайлов сделал исторический анализ международных объединений внутри рабочего движения, причем он особенно напирал на I Интернационал. История рабочего движения показала, по его словам, что на определенных ступенях развития международные организации – безусловная необходимость, но что в другие периоды они могут стать тормозом развития рабочих партий в отдельных странах.

Создание I Интернационала в 1864 году было большим шагом вперед. В течение десятилетия, однако, его задача была уже выполнена. Возникла необходимость отдельные секции его развивать в мощные рабочие партии соответствующих стран. Организационное устройство I Интернационала оказалось оковами, которые нужно было разбить, чтобы выполнить эту задачу. Точно так же и основание в 1919 году III Интернационала, международного объединения всех революционных группировок, стоящих на позициях марксизма, было тогда важнейшим событием в международном рабочем движении. Сегодня, спустя 24 года, когда почти во всех странах существуют мощные коммунистические партии, требующие для своей борьбы все большей самостоятельности, Коминтерн закончил свою миссию. Его сохранение только стесняло бы дальнейшее развитие коммунистических партий.

Одновременно Михаилов нас, однако, предупредил: не преуменьшать и не недооценивать значения Коммунистического Интернационала. Коминтерн провел замечательную работу. Его роспуск не означает, что его создание или вся его деятельность были ошибкой, это означает лишь, что на настоящем этапе должны быть найдены новые формы коммунистического движения во всех странах.

В заключение Михайлов указал, что роспуск ни в коем случае не означает отказа от духа интернационализма, который и впредь должен быть неотъемлемой частью в борьбе коммунистических партий.

– Роспуск Коммунистического Интернационала откроет коммунистическим партиям всех стран новые возможности, новые перспективы для успешного решения задач в своих странах и для ведения великой патриотической антифашистской борьбы.

Когда смолкли аплодисменты, Михайлов объявил, что он с охотой готов отвечать на вопросы и устранять неясности.

Попросил слова один молодой испанец.

– Что будет с Коммунистическим Интернационалом Молодежи? Будет ли молодежный Интернационал тоже распущен, или он будет существовать дальше?

Михайлов тотчас же ответил:

– Официального решения о роспуске Коммунистического Интернационала Молодежи еще нет, но можно почти с уверенностью сказать, что он прекратит свою деятельность. Доводы, на которых основан роспуск Коминтерна действительны разумеется и для Коммунистического Интернационала Молодежи. Как раз испанским товарищам мне не нужно напоминать, что богатая успехами молодежная организация – Juventud Socialistа Unificada – «Объединенная Социалистическая Молодежь Испании» не является объединением коммунистической молодежи в обычном смысле этого слова, но представляет собой новую форму молодежной организации.

Не должно быть никакого сомнения, что в процессе борьбы с фашизмом в занятых или аннексированных державами оси странах, как, например, в Польше, во Франции, Чехословакии, Австрии, Венгрии, Румынии, Болгарии и т. д. и, возможно, также в Италии и Германии – создастся новый тип молодежной организации, приближающийся примерно к типу Объединенной Социалистической Молодежи Испании, но, вероятно, еще более широкой и объединяющей всю прогрессивную антифашистскую молодежь. В этом случае сохранение Коммунистического Интернационала Молодежи 0ыло бы большим препятствием. Вообще же основание антифашистского молодежного комитета в Москве – это первый шаг в этом новом направлении.

– Товарищ Михайлов, что будет с журналом «Коммунистический Интернационал»? Закроют ли его? Будет ли выходить новый международный журнал? – спросил один из более старших товарищей.

Михайлов ответил, что журнал «Коммунистический Интернационал», само собой разумеется, перестанет выходить. Появится ли новый международный журнал – он еще не может сказать, но считает это вполне возможным, хотя, конечно, такой журнал будет носить другой характер.

Михайлов оказался прав. Уже через несколько недель в Москве вышел на русском и английском языках журнал «Война и рабочий класс». Позже он был переименован в «Новое время» и его издания на иностранных языках множились. Сейчас он выходит уже на девяти различных языках.

– Есть ли уже руководящие указания насчет того, как роспуск Коминтерна будет проходить в организационном смысле и когда можно ожидать роспуска нашей школы? – гласил последний вопрос.

– Роспуск учреждений Коминтерна начался сразу же после объявления резолюции. Но нужно считаться с тем, что техническая сторона потребует еще нескольких недель. Одновременно приняты подготовительные меры по роспуску школы Коминтерна. И на это, вероятно, потребуется несколько недель. Занятия в это время будут продолжаться. Причем тему «Роспуск Коминтерна» нужно сделать центральным пунктом всех вопросов. В заключение состоятся экзамены. Будущую работу определит нашим курсантам уже не Коминтерн, а руководство партий соответствующих стран.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ШКОЛЫ КОМИНТЕРНА

Роспуск Коминтерна в нашей школе был принят по–разному. Само собой разумеется не было никого, кто хотя бы косвенно высказался против роспуска Коминтерна. Но, с другой стороны, в первые дни после постановления о роспуске и даже во время доклада Михайлова было явно заметно, как различно реагировали на событие молодые и более старые курсанты.

Старшие товарищи, многие годы, даже десятилетия бывшие членами партии и даже партработниками, сидели с серьезными лицами. Еще несколько часов тому назад Коммунистический Интернационал был для них нечто самое ценное в жизни. Может быть, в этот момент они вспоминали слова Димитрова на процессе по делу поджога Рейхстага, что для каждого коммуниста «высший закон это —программа Коммунистического Интернационала, а высший суд – Контрольная комиссия Коммунистического Интернационала». Или, может быть, они вспоминали заключительное слово, в котором Димитров заявил, что нельзя задержать колесо, «движимое пролетариатом под руководством Коммунистического Интернационала». Они, несомненно, вспоминали слова Сталина у гроба Ленина:

«Мы клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим наших жизней, укрепляя и развивая союз трудящихся всего мира – Коммунистический Интернационал!»

Нас, молодых, составлявших большую половину участников курса, событие так глубоко не потрясло. Мы выросли в эпоху, когда Коммунистический Интернационал уже давно не имел того престижа, значения и влияния как, к примеру, в двадцатые годы.

Роспуск Коминтерна казался нам логическим продолжением того, что мы выучили в школе. Больше того: между нами, молодыми, были некоторые, – принадлежал к ним я – кто роспуск Коминтерна в каком‑то смысле расценивал, как нечто положительное. С внутренним волнением и даже подъемом я вновь и вновь перечитывал содержавшееся в резолюции о роспуске подтверждение того тезиса, что отныне каждая партия должна идти собственным путем:

«Глубокие различия в путях исторического развития каждой отдельной страны, различный характер и даже противоречия в их общественном устройстве, разница в уровне и степени их общественного и политического развития и, наконец, различие в степени сознательности и организованности рабочих обусловливают также и различные решения проблем, с которыми сталкивается рабочий класс в каждой отдельной стране».

С удовлетворением читали мы, молодые, что победа над фашизмом «лучше всего и наиболее плодотворно сможет быть осуществлена авангардом рабочего движения каждой отдельной страны в рамках ее государства» и что партия каждой отдельной страны, – как уже сформулировал VII всемирный конгресс Коминтерна, – «решая каждый вопрос, должна исходить из конкретной обстановки и специфических особенностей каждой отдельной страны».

Эти формулировки пробудили во мне надежду, что после победы над фашизмом коммунистическая партия Германии не будет больше столь связана с СССР и по многим вопросам сможет пойти своей собственной дорогой.

Я полагаю, что молодые товарищи в других группах думали приблизительно так же. Они, конечно, были принципиально согласны с системой в Советском Союзе, но, несомненно, таили в себе желание в своей родной стране кое‑что делать по–другому и лучше. Убежденный в правильности резолюции, я тогда и не предполагал, что спустя несколько лет господство Москвы над коммунистическими партиями будет еще более непосредственным и требовательным. Поэтому я и не сомневался в том, что приведенные доводы являлись единственной причиной роспуска Коминтерна. Школа Коминтерна находилась всего в 60 км от Уфы. Руководство Школы повседневно было в самой тесной связи с Коминтерном. Было нетрудно догадаться, что решение о роспуске было принято буквально в одну ночь. Иначе в школе Коминтерна нас бы, несомненно, подготовили к этому шагу, хотя бы косвенным путем. В тот самый день, когда это решение было объявлено по радио, у нас была назначена лекция по истории Коминтерна. Еще несколько дней тому назад нам подробно рассказывали о большом значении Коминтерна в борьбе против Гитлера.

Итак, не было никаких сомнений в том, что роспуск Коминтерна совершился вследствие внезапного решения, исходившего, вероятно, от самого Сталина, и не столько в результате исторического опыта, сколько по соображениям продиктованным советской внешней политикой.

Двумя днями позже я прогуливался с одним из товарищей. Он был одним из немногих, относительно кого я чувствовал, что они не принадлежат к разряду «стопроцентных»

– Интересен, в сущности, этот роспуск Коминтерна неправда ли? – сказал он, чуть–чуть подмигнув мне.

– Да, и, прежде всего потому, что это решение свалилось, как снег на голову, – ответил я, строя тем самым мостик для дальнейшего, не вполне соответствующего «линии» разговора.

– Знаешь, Линден, можно говорить, что угодно, но я убежден, что это уступка Англии и Америке. Может быть, это решение и принято даже по желанию этих стран.

Начальство явно опасалось, что подобные взгляды могли втайне разделяться многими учениками нашего курса. Это также могло быть и причиной того, что тема «Роспуск Коминтерна» неделями пережевывалась на бесчисленных семинарах. Все аргументы, приведенные в решении о роспуске и в речи Михайлова, прорабатывались во всех подробностях – так, как в несоветских странах вряд ли возможно себе и представить. Каждая отдельная формулировка была разобрана и разъяснена, примеры последних лет еще раз детально проработаны, и еще раз рассказано, почему I Интернационал 70 лет тому назад, несмотря на исключительно положительное значение, спустя известное время стал тормозом в развитии рабочего движения.