Текст книги "Революция отвергает своих детей"

Автор книги: Вольфганг Леонгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

Времени для приветствий и частных бесед было не много; тотчас по приезде группы начались особые заседания, в которых с нашей стороны принимал участие только Ульбрихт. Для этих заседаний были отведены две комнаты.

Было нетрудно догадаться, что значение этих заседаний выходило далеко за пределы Берлина. Однажды, после приезда из Москвы руководящих работников, из Дрездена прибыли Антон Аккерман, Герман Матерн и Курт Фишер. Они принадлежали к «группе Аккермана», которая покинула Москву на следующий день после нас и была направлена а зону операций маршала Конева для выполнения тех же заданий, что стояли перед нами в Берлине.

Почти два дня продолжались заседания, после чего с нами поделились результатами:

– Единой социалистической партии не будет. Как КПГ так и СДПГ будут вновь основаны как самостоятельные партии.

Через несколько дней должна быть основана Коммунистическая партия Германии. Подготовительные работы по выпуску собственной партийной газеты должны быть начаты немедленно.

Образованию буржуазных партий надо всемерно содействовать. Они должны соответствовать прежней Демократической партии и прежнему Центру.

После этого должен быть организован антифашистский демократический блок новых партий.

Все силы должны быть брошены, прежде всего, на создание Коммунистической партии. Непосредственно после этого надо начать воспитательную работу.

Затем надо все силы бросить на подготовительные работы по земельной реформе. Ее надо начать проводить уже летом 1945 года.

Наш дом на Принценаллее №80, где и раньше жизнь била ключом, стал походить на улей. Одно совещание следовало за другим; прибывали все новые автомашины для обеспечения связи руководящих работников с активом разных населенных пунктов. Фред Ольснер уже начал диктовать – на второй день после своего приезда – учебные пособия для членов еще не созданной Коммунистической партии Германии. Тотчас после основания ее все члены партии должны быть ознакомлены с новой линией.

– Самое главное теперь – это партийная учеба, – сказал Ольснер, – мы должны этим заниматься больше, чем когда бы то ни было. Уже решено, что раз в неделю будет проводиться общее собрание членов партии, посвященное исключительно учебе. Необходимо подготовить товарищей к разрешению новых задач, совсем иных, чем стояли перед партией до 1933 года.

На следующий день состоялось совещание, в котором приняли участие наиболее активные партработники Берлина, Бранденбурга, Потсдама и других городов.

– Основной задачей является теперь подготовка создания партии. Через несколько дней выйдет приказ маршала Жукова, после чего будут разрешены антифашистско–демократические партии. До этого мы должны уже заложить фундамент. Каждый день дорог. Как только будет дано разрешение мы обратимся к общественности с Учредительным манифестом КПГ, – было объявлено на этом совещании.

Создание самостоятельных коммунистической и социал–демократической партий не только противоречило директивам, полученным нами в Москве в марте и апреле 1945 года, но находилось в прямом противоречии и с резолюцией Бернской конференции КПГ в начале 1939 года. В этой последней резолюции Центрального комитета было ясно сказано, что «должна быть создана единая революционная рабочая партия Германии». Коммунистов и социал–демократов призывали тогда: «создать общую организацию для будущей единой партии рабочего класса Германии».

Я не мог не заметить, что и в других вопросах новые директивы, которые привез теперь Вильгельм Пик, противоречили тем, которые мы получили весной 1945 года. Тогда нам говорили, что политическая деятельность немецкого народа может пока развиваться лишь в рамках большого всеобщего антифашистского движения – «Блока борющейся демократии». Теперь же, напротив, говорилось об образовании политических партий.

Тогда говорилось, что земельную реформу нужно проводить не раньше начала 1946 года. Теперь же мы должны были начать проведение земельной реформы сразу же после образования партии, то есть летом 1945 года.

Еще в начале мая нам говорили, что в первом периоде могут быть разрешены лишь надпартийные антифашистские газеты. Теперь, вопреки этому, нам было дано распоряжение подготовить выпуск партийной газеты.

С прибытием из Москвы руководящих товарищей и с предстоящей организацией КПГ подготовительные работы «группы Ульбрихта» были закончены. Она уже и раньше, вследствие ухода некоторых товарищей в берлинское городское управление и появления в ней новых людей, изменила свое лицо. На одном из заседаний в узком кругу нас ознакомили с новыми заданиями. Каждый из нас получил участок работы. «Группы Ульбрихта» больше не существовало. Она выполнила свое назначение.

После расформирования «группы Ульбрихта» почти все ее члены получили высокие посты в партийном и государственном аппарате, но в их биографиях работа в «группе Ульбрихта» не упоминалась. В течение многих лет поддерживалось мнение, что основа КПГ была заложена, так же как и основа других партий, лишь после приказа Жукова от 10 июня 1945 года. Казалось не разумным, по крайней мере, в первое время после 1945 года, говорить о деятельности «группы Ульбрихта», так как таким образом стала бы слишком очевидна тесная связь с московскими эмигрантами. Только семь лет спустя, в 1953 году, когда были опубликованы речи и статьи Ульбрихта, собранные под заголовком «К истории немецкого рабочего движения», это молчание было нарушено: во втором томе этого трехтомного издания помещено письмо Вальтера Ульбрихта к Димитрову, от 9 мая 1945 года, в котором можно прочесть следующее о деятельности «группы Ульбрихта» в Берлине:

«Из письма товарищу Димитрову 9 мая 1945 г.

В первую очередь мы сосредоточили свою работу на отборе антифашистов для областных управлений и для берлинского городского управления. Во многих областях коммунисты, вышедшие из политического подполья, отмежевывались от организующихся областных управлений. Стихийно возникшие бюро КПГ, Народные комитеты, комитеты Движения «Свободная Германия» и комитеты участников движения 20 июля, которые раньше работали нелегально, теперь действуют открыто. Мы расформировали эти бюро и разъяснили товарищам, что теперь все силы должны быть сконцентрированы на работе в городских управлениях. Члены комитетов должны быть переведены на работу в управления городских районов, а сами комитеты ликвидированы. В связи с образованием управительных органов удалось привлечь к широкому объединению антифашистско–демократические силы. В некоторых районах еще сказывается замкнутость, как последствие нелегального положения. Коммунисты там еще слишком слабо наладили связь с людьми других слоев и политических направлений. Так как ни газет, ни партийной учебы еще нет, то потребуется немало времени для необходимой ориентировки товарищей.

Мы рассчитываем приблизительно через две недели после организации городского управления начать выпускать антифашистско–демократическую газету.

Ряд руководящих товарищей вернулись из тюремного заключения.

В. У.»

Это единственный документ о «группе Ульбрихта», который до сих пор был официально опубликован в советской зоне.

СОЗДАНИЕ НОВОЙ КПГ

Руководящие работники привезли из Москвы не только директивы, но также и Учредительный манифест новой КПГ. Через два дня после их приезда, в одном из помещений, находившихся в нашем ведении, – если я не ошибаюсь, это было на углу Принценаллее и Гогенлоештрассе, – состоялась первая широкая встреча с партактивом. Присутствовало около 80 товарищей, которых мы в течение прошедших четырех недель привлекли к нашей работе.

Царило необычайное напряжение, так как уже распространилась весть, что в этот день будут говорить о создании новой коммунистической партии Германии. После короткого вступительного слова Ульбрихт прочел Учредительный манифест, с которым КПГ должна была обратиться в ближайшие дни к общественности. Манифест начинался с описания последствий гитлеровского режима и войны, развязанной Гитлером, затем ставился вопрос вины и ответственности и в заключение следовал вывод, с которым все присутствующие явно были согласны – «что фашистская чума могла распространиться в Германии лишь потому, что в 1918 году виновники войны и военные преступники остались ненаказанными, а также и потому, что не велась борьба за истинную демократию, так как Веймарская республика предоставила свободу действий реакционным силам». Теперь для того, чтобы не повторились ошибки 1918 года очень важно преодолеть разногласия среди трудящихся и не проявлять никакого снисхождения к нацизму и реакции.

Решающие слова манифеста гласили:

«Одновременно с уничтожением гитлеризма необходимо дело демократизации Германии, дело гражданско–демократического преобразования, начатое в 1848 году, довести до конца, полностью устранить феодальные пережитки и уничтожить старопрусский реакционный милитаризм со всеми его экономическими и политическими ответвлениями.

Мы придерживаемся того мнения, что путь навязывания Германии советской системы ошибочен, так как этот путь не отвечает условиям развития современной Германии.

Напротив, мы придерживаемся того мнения, что главные интересы немецкого народа при современном положении Германии диктуют другой путь, а именно: путь установления антифашистского демократического режима, парламентарно–демократической республики со всеми демократическими правами и свободами для народа».

После этого Ульбрихт начал читать требования КПГ, которые были сведены к десяти пунктам. Они не выходили из рамок общих антифашистско–демократических программ. В этом Учредительном манифесте коммунистической партии Маркс и Энгельс не упоминались и даже ни разу не встречалось понятие «социализм».

В начале стояли требования полного устранения остатков гитлеровского режима, очищения учреждений от активных нацистов, наказания всех крупных военных преступников, борьбы с голодом, безработицей, бездомностью, перехода к нормальной жизни и восстановления промышленности.

Для нас было неожиданностью, когда Ульбрихт прочитал: «Совершенно беспрепятственное развитие свободной торговли и частной предпринимательской инициативы на основе частной собственности».

В дальнейших трех пунктах требовалось восстановление демократических свобод, демократических органов самоуправления и демократических выборов производственных представительств рабочих, служащих и чиновников, а также урегулирование по договору оплаты труда и условий работы. Кроме того, ставились требования проведения земельной реформы, конфискации всего имущества преступников нацизма и военных преступников и передачи этого имущества, а так же всех предприятий, оставленных хозяевами, в руки органов самоуправления.

В последних двух пунктах Учредительного манифеста говорилось о добрососедских отношениях с другими народами и признании обязательств по возмещению убытков. Вытекающие из этого тяготы для населения должны быть справедливо распределены, так, чтобы более богатые несли большую нагрузку.

Манифест заканчивался словами, что эта программная установка может служить фундаментом для создания блока антифашистско–демократических партий.

После того, как Ульбрихт прочел манифест, в зале воцарилась тишина. Явно чувствовалось, что особенно те товарищи, которые во время нацизма жили в Германии, а таких в нашей корпорации было большинство, ожидали от манифеста большего.

В то время еще были возможны свободные дискуссии среди коммунистов Германии. Товарищи откровенно высказывали свое мнение. Один партработник из Веддинга попросил слова:

– Товарищ Ульбрихт, хотя эта программа правильна и необходима, в этом мы, вероятно, все сходимся, но одно мне в ней неясно: чем она отличается от программы любой демократической партии.

Ульбрихт ухмыльнулся:

– Это ты скоро заметишь, товарищ! Только подожди еще немножко! – воскликнул он на своем классическом саксонском диалекте, подмигнув.

После этих слов были даны и указания: немедленно создать постоянный кадр из партийных активистов в отдельных частях города и районах; подготовить все для того, чтобы сразу же после выхода Учредительного манифеста можно было созвать партийные собрания; собрания хорошо подготовить и наметить руководителей, которых, в зависимости от обстановки, предлагать собранию. Все это нужно делать, «не поднимая большого шума», пока еще не появился приказ советских оккупационных властей о разрешении антифашистско–демократических партий.

– Сколько у нас еще времени? Когда будут официально разрешены партии? – задавались вопросы с мест.

– Мы рассчитываем, что приказ выйдет 10 июня. На следующий день мы выступим с нашим Учредительным манифестом, а 13 июня, вероятно, выйдет первый номер «Дейче фольксцейтунг» («Немецкой народной газеты»), нашего центрального органа.

Оставалось еще три–четыре дня. Товарищи распрощались и отправились в различные городские районы, чтобы все подготовить. Нас всех тогда привлекли для выступлений на первых партийных собраниях. Для меня осталось незабываемым Учредительное собрание в одной из частей Шарлоттенбурга. Присутствовало около 120 товарищей и было видно их удовлетворение, даже гордость и радость, что они снова принадлежат коммунистической партии.

После моего доклада завязалась дискуссия и вскоре были упомянуты бесчинства красноармейцев, которые доставляли тогда так много забот берлинским коммунистам. В этот момент попросил слово один товарищ, сидевший в дальнем углу. Он взволнованно говорил о происшествиях, свидетелем которых он был, о вреде, который наносят немецким коммунистам поступки красноармейцев и о «необходимых выводах», которые должны сделать немецкие коммунисты из такого поведения. Такие слова в дискуссии еще не произносились. В зале царило возбужденное напряжение. Может быть эта атмосфера и побудила товарища открыть свою тайную мысль, в которой он был глубоко убежден, бросив в зал горячие слова:

– …и я говорю вам, мы должны построить в Германии социализм без Красной армии, а если это будет нужно, то и вопреки Красной армии!..

На несколько секунд все будто окаменели. Затем послышались с разных сторон отдельные, сначала нерешительные а потом и довольно резкие крики протеста.

Председательствующий тотчас пресек дискуссию на эту тему.

– Слово предоставляется товарищу Леонгарду.

В то время я еще был полностью предан партии.

– Я надеюсь, что высказывания товарища не являются мнением всех присутствующих. Мы должны говорить не о поведении оккупационных армий, а о наших собственных практических задачах.

Большинство начало аплодировать и дискуссия перешла на партийные задачи в районе.

Только по дороге домой мне вспомнились слова товарища: «Мы должны построить социализм без Красной армии, и если это будет нужно, то и вопреки Красной армии».

«Вопреки Красной армии, – думал я в тот вечер, – это, конечно, неправильно; товарищ так сказал, находясь в возбужденном состоянии. Но без Красной армии? Почему бы дет? Не надеялся ли и я, что развитие социализма в Западной Европе будет протекать иначе, чем в Советском Союзе? Не думал ли я так уже весной 1943 года, когда был распущен Коминтерн?»

Но у меня было слишком мало времени, чтобы задумываться над этим, так как ближайшие дни затенили все происшедшее, даже богатые событиями недели, пережитые нами в «группе Ульбрихта».

Когда 10 июня согласно приказу маршала Жукова антифашистско–демократические партии были разрешены, Учредительный манифест был уже набран и его могли в любой момент начать печатать.

Ульбрихт обратился к Эрпенбеку и ко мне.

– Будет лучше всего, если вы оба поступите в распоряжение нашего центрального органа, пока мы не сумеем вас заменить. Но, Вольфганг, не оставайся слишком долго в газетном деле. Для тебя партия наметила кое‑что другое.

Мы тотчас отправились в типографию, которая находилась в полуразбитом здании в центре города, чтобы все подготовить к печатанию манифеста. Незадолго до начала печатания к нам пришел Аккерман:

– Далем в ближайшие дни прибудет в Берлин. Еще и его подпись надо поставить под манифестом.

– На каком месте?

Мы достаточно долго жили в Советском Союзе, чтобы не знать, что последовательность имеет большое значение.

– На третьем месте, сразу после Ульбрихта и передо мной.

Из 16–ти человек, подписавших манифест, 13 провели гитлеровские времена в Советском Союзе. Во главе их стояли Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и Антон Аккерман. К бывшим членам ЦК, вернувшимся из московской эмиграции принадлежали также Герман Матерн, – депутат КП ландтага (провинциальный парламент) Восточной Пруссии; Густав Зоботка, бывший депутат КП ландтага из Рурской области; Эдвин Гёрнле, депутат КП рейхстага из Штутгарта, занимавшийся главным образом крестьянским вопросом; поэт Иоганн Р. Бехер; Элли Шмидт (которая была тогда женой Аккермана), подписавшая манифест своим московским псевдонимом «Ирэне Гертнер»; Марта Арендзее, симпатичная старая боевая подруга Клары Цеткин; Бернгард Кёнен, мой бывший учитель из школы Коминтерна. Из нашей «группы Ульбрихта» среди подписавших, кроме самого Ульбрихта было только двое: Отто Винцер и Ганс Мале.

Наряду с 13–ю эмигрантами манифест подписали три деятеля ЦК, которые нелегально работали в Германии или какое‑то время сидели в концентрационном лагере. Двое из них – Оттомар Гешке и Ганс Жендрецкий работали уже с первых дней мая в «группе Ульбрихта». Франц Далем, освобожденный американцами из концлагеря, должен был прибыть на днях.

Дальнейший ход событий показал, что целый ряд подписавших манифест, как Зоботка, Эдвин Гёрнле, Михаель Нидеркирхнер и Марта Арендзее, привлечены были, главным образом, потому, что их имена были известны коммунистам в Германии еще до 1933 года. В дальнейшем развитии партии они больше не играли никакой значительной роли.

Как только Учредительный манифест был сдан в печать, мы схватились за следующее задание – выпуск «Дейче фольксцейтунг». Печатные машины были пушены в ход, а Пауль Вандель, Фриц Эрпенбек и я уехали в редакцию газеты. Перед разбитым зданием в центре города машина остановилась; если не ошибаюсь это была Мауерштрассе.

– Здесь должна быть наша редакция?

Она выглядела не очень нарядно. В пустых помещениях были кое‑как расставлены какие‑то столы и стулья. Окна были еще без стекол.

Не успели мы осмотреть помещение, как нас приветствовал товарищ, которому несколько дней тому назад было поручено разрешить все проблемы технического порядка для новой газеты. Товарищ оказался довольно дельным, так как в тот же день помещения, с нашей помощью, были оборудованы и даже неожиданно для нас появились в достаточном количестве книжные полки и пишущие машинки. Продел еще час и появились две стенографистки–машинистки, которые по–видимому были разысканы тихим, но усердным «секретарем по техническим вопросам».

Можно было начинать работу. Мы быстро распределили между собой, что именно должен писать каждый. Я получил задание прочесть комплект газеты «Фрейес дейчланд» («Свободная Германия») за последний год и выбрать оттуда что‑нибудь подходящее для нас. Час спустя стук пишущих машинок возвестил, что дела редакции центрального органа КПГ пошли на лад.

В первом номере «Дейче фольксцейтунг» появился, как и было задумано, Учредительный манифест КПГ. В тот же день я получил мое первое большое редакционное задание:

– Нам необходимо завтра или послезавтра опубликовать отзывы о манифесте КПГ. Поезжай‑ка по Берлину и запиши, что говорят по поводу манифеста. Но только не привози мнение наших товарищей. Спрашивай просто людей на улице. Внизу стоит машина, которую ты можешь взять.

Я подумал, что безусловно легче брать интервью у людей на улицах, чем назначать бургомистров, и тронулся в путь. Но после того, как я проехал часть пути, мой оптимизм поубавился. Как, собственно говоря, я должен это делать? Просто набрасываться на людей с вопросами? Ведь я никогда в своей жизни не был репортером… Но партийное задание есть партийное задание! Как только я замечал стоящих на улице людей я останавливался, преодолевал свою робость и спрашивал, что они думают по поводу Учредительного манифеста компартии.

Ответы были катастрофическими.

– Какой манифест? Какая партия?

– Никогда я о таком манифесте и не слыхал!

– Что, опять партия? Я еще и прошлой сыт по горло!

– Ваш манифест меня абсолютно не интересует. Последите лучше за тем, чтобы мы больше картошки получали.

– А других забот у вас нет, молодой человек?

Как только я садился в машину, я записывал все ответы, но употребить их в дело было, конечно, невозможно. После того, как я в течение трех часов исколесил шесть районов Берлина в поисках пригодных «мнений народа о манифесте КПГ», я совершенно выдохся и в унынии остановился перед Шарлоттенбургской ратушей.

Тут я встретил одного из назначенных мной работников районного управления и рассказал ему о своей неудаче.

– Тебе нужны голоса из народа с фамилиями и адресами? И не наших товарищей, а именно людей из народа?

– Да, но, по возможности, среди них должны быть и представители мелкой буржуазии.

– Ладно, все будет в порядке! Я тебе все нужное пришлю.

Вскоре прибыли собранные им ответы. Он понял мое пожелание относительно мелкой буржуазии дословно, и вот я сидел озабоченный перед ворохом заявлений от мясников, мелких промышленников и ремесленников – и как нарочно из района Курфюрстендамма! – которые с восторгом говорили о манифесте КПГ.

Удрученный написал я длинное вступление и заключение, в которых стояло все то, чего люди не говорили, но могли бы сказать. Статья вышла с боевым заголовком, а я принял решение, никогда больше не играть роль репортера.

Официальное обнародование Учредительного манифеста произошло 12 июня 1945 года в большом зале берлинского магистрата. Присутствовало около 200 человек – почти все члены магистрата и ряд других деятелей–антифашистов. Это было первое политическое мероприятие в Берлине после конца войны. Сперва выступили с речами Вальтер Ульбрихт и Густав Дарендорф. В короткой речи Вальтер Ульбрихт приветствовал разрешение создания антифашистско–демократических партий и предложил 10 пунктов манифеста КПГ как действенную программу для общего блока антифашистско–демократических партий. Затем выступил Густав Дарендорф как представитель будущей СДПГ.

Как всегда живо и коротко говорил Дарендорф о желании большинства активных антифашистов создать единую социалистическую партию. К сожалению, продолжил он, сейчас это невозможно, так как представители коммунистической партии отклонили это, считая, что вопрос об объединении может быть поднят лишь после периода политического прояснения. Поэтому СДПГ будет формироваться как самостоятельная партия и в ближайшие дни выступит перед общественностью с Учредительным манифестом.

После этого начались прения. Все ораторы высказываюсь за создание единой социалистической партии.

Вернувшись в редакцию, я написал отчет для «Дейче фольксцейтунг». Однако все высказывания ораторов о необходимости создания единой партии я вычеркнул. Первое официальное собрание актива КПГ (наши встречи на Дриниеналлее с активом КП с начала мая до середины июня не были официальными) состоялось 25 июня в здании театра Метрополь в Берлине. Оно было созвано, как собрание актива берлинской КП, но среди присутствовавших было более трети товарищей из провинции Бранденбург. Еще за час до начала собрания можно было повсюду наблюдать сцены радостных встреч. Товарищи, не видевшиеся долгие годы, сердечно обнимались друг с другом. Здесь я нашел всех моих новых друзей, с которыми я познакомился во время бесконечных встреч и бесед, начиная с мая 1945 года. В поисках места шел я по большому залу. Меня подозвал Роман Хвалек. Я подсел к нему.

Это первое собрание актива КПГ началось классической музыкой в исполнении театрального оркестра. Это было сделано умышленно, с целью, чтобы присутствующие товарищи сделали вывод для организации будущих партийных собраний и манифестаций. Таким образом хотели покончить с сумбурным характером, который носили подчас собрания КПГ до 1933 года, и перейти на новую, серьезную линию 1945 года.

Когда Оттомар Гешке волнующими словами открыл первое, после 1933 года собрание функционеров КПГ города Берлина, у сидевшего рядом со мной Романа Хвалека выступили на глазах слезы. С трудом сдерживал он рыдания. И другие, в особенности те, кто сидел во времена нацистов в концлагерях, переживали то же самое. Ульбрихт, напротив, был абсолютно невозмутим; сухой тон его речи резко противоречил чувствам большинства товарищей. Он говорил о предпосылках победы Советского Союза в борьбе против гитлеровской Германии, заявил, что Советский Союз является самым передовым государством в политическом, экономическом и военном отношениях. Он веско подчеркнул, что сознание общей вины и общей ответственности является предпосылкой к тому, чтобы немецкий народ порвал с реакционным прошлым и пошел новой дорогой. Не приукрашивая действительности, он упомянул об уступке земель восточнее Одер–Нисы и требовал «укрепления сотрудничества с союзными оккупационными властями».

Ульбрихт, верный директивам, полученным нами в Москве, «основным направлением» партии назвал завершение буржуазно–демократической революции 1848 года и установление антифашистского демократического режима, причем высказался против настроений тех рабочих, которые хотели бы «немедленно построить социализм».

Ульбрихт говорил о «серьезном желании создать между коммунистической и социалистической партиями новые отношения, основанные на доверии», но высказался против немедленного основания единой социалистической партии. Для этого нужны некоторые предпосылки, прежде всего, «приобретение научных познаний передовыми силами рабочего класса и трудящимися о социализме в Советском Союзе и о мировоззрении марксизма–ленинизма».

В заключение Ульбрихт дал новое определение коммунистической партии, которое, как я знал, было выработано Фредом Ольснером. Вместо старых формулировок, действительных до 1933 года и определяющих лицо партийной организации как партии революционного пролетариата, теперь выставлялись лозунги о национальной партии, народной партии, партии мира. К партии должны принадлежать «лучшие мужчины и лучшие женщины из всех слоев трудящегося народа» и все «честные борцы против фашизма». Ульбрихт высказался против того, что в некоторых местах в партию принимают слишком мало новых членов, а некоторые местные руководители «ставят непозволительные условия для принятия в партию». Это серьезная ошибка. Раздались возгласы удивления, когда Ульбрихт бросил в зал:

– При поступлении в партию не должно играть никакой роли, принадлежат ли данные антифашисты к католическому, евангелическому или иудейскому вероисповеданию.

После того, как Ульбрихт закончил речь и запели «Интернационал», многие подняли кулак, как до 1933 года партийцы, в знак общей борьбы в «Союзе красных фронтовиков», приветствовали друг друга. Ульбрихт, члены президиума и те, кто уже освоился с «новой линией», этого не сделали. Заметив это, многие опустили свои кулаки. Это был маленький, но типичный пример перемены, которая произошла в КПГ с 1933 года. Из революционной оппозиционной партии, преследующей цель борьбы за диктатуру пролетариата, она превратилась в государственную партию, которая должна была защищать антифашистскую демократию, парламентарно–демократическую систему.

АНТИФАШИСТСКО–ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ЕДИНЫЙ ФРОНТ

Первая часть директив, привезенных из Москвы в начале июня Вильгельмом Пиком и другими руководящими товарищами, была выполнена. Труднее было провести в жизнь вторую часть: основание других антифашистско–демократических партий и создание единого антифашистско–демократического фронта. 17 июня был опубликован Учредительный манифест СДПГ (SPD), который был несколько левее нашего и в котором упоминалось понятие социализма. СДПГ выпустила также собственную центральную газету. Она называлась «Дас фольк» («Народ») и была форматом и тиражом меньше, чем «Дейче фольксцейтунг» («Немецкая народная газета») – центральный орган КПГ.

Через несколько дней после образования СДПГ между руководствами СДПГ и КПГ было заключено соглашение. Решено было создать совместную рабочую комиссию, в которую входило бы по пяти представителей от обоих центральных бюро. Ее задачей было обеспечение совместной работы по борьбе с остатками нацизма и построение антифашистской, демократической, парламентарной республики, а также проведение совместных совещаний и других мероприятий для выяснения идеологических вопросов. Со стороны СДПГ соглашение подписали: Эрих В. Гнифке, Отто Гротеволь, Густав Дарендорф и Гельмут Леман (все они находились во времена нацизма в Германии). Со стороны КПГ – Вальтер Ульбрихт, Антон Аккерман, Оттомар Гешке и Отто Винцер (то есть трое эмигрантов из Москвы и один член нелегального движения сопротивления).

После того, как КПГ и СДПГ были основаны и между ними было установлено рабочее сотрудничество, вопрос об образовании других антифашистско–демократических партий стал актуальным. Мы были твердо убеждены, что прежняя Демократическая партия и «Центр» снова появятся на свет под своими старыми названиями. Нашим товарищам было предписано установить в отдельных районах с представителями этих партий единый фронт. Это было выполнено в различных частях Берлина и мы уже сообщали в «Дейче фольксцейтунг» об общих выступлениях с представителями Демократической партии и «Центра» хотя их, собственно говоря, еще и не существовало.

Прошло две недели, а у нас все еще не было буржуазных партий, с которыми мы могли бы создать единый антифашистско–демократический фронт. Здесь мы столкнулись с силой, которая, к сожалению, не поддавалась нашему планированию. Во время тех немногих часов, которые я проводил не в редакции, а в нашем партийном доме на Принценаллее, буржуазные партии были главной темой разговоров. Ульбрихт нервничал:

– Мы должны быть настороже, Гермес затягивает дело; он хочет организовать не «Центр», а единую буржуазную партию.

Члены бывшей «группы Ульбрихта», не назначенные, как Марон и Винцер, в магистрат, как Ганс Мале, на радиостанцию или, как я, в редакцию газеты, получили теперь совершенно новое задание: они должны были включиться в создание буржуазных партий. Иногда возникали курьёзы: типичный сталинский аппаратчик Гиптнер как нарочно получил задание связаться с «либеральными кругами».

25 июня Христианско–демократический союз выступил перед общественностью с Учредительным манифестом. Новая партия выпустила свою газету «Нейе цейт» («Новое время») такого же формата, как и наша. Вскоре пошли протесты со стороны социал–демократов, которые не были довольны маленьким форматом своей газеты. Но спорный вопрос был быстро улажен: не «Дас фольк» получила большой формат, а «Нейе цейт» должна была перейти на меньший. Большой формат оставался только за нами.