Текст книги "Революция отвергает своих детей"

Автор книги: Вольфганг Леонгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Из всех предметов самым интересным была история Коммунистического Интернационала.

Развитие коммунистических партий в каждой отдельной стране, борьба и революционные события, начиная с 1919 года, нам так ярко были представлены, что казалось, мы все это сами пережили. Восстание Спартака, борьба в Рурской области и в Средней Германии, революционные события в Польше, гигантская волна забастовок в 1920 году в Италии, захват власти Муссолини, борьба в Болгарии в 1923 году, период так называемой «относительной стабилизации» 1924–29 годов, мировой экономический кризис, захват власти Гитлером…

Все эти исторические события преподносили нам красочно и подробно, правда, как мне пришлось впоследствии убедиться – в сталинской фальсифицированной версии.

Подробно разбирались революционные движения в колониальных странах и в Азии: революция Кемаль паши (Ататюрка) в Турции, антиколониальные движения в Северной Африке, движение Ганди в Индии, развитие коммунистической партии в Японии и Индонезии и, прежде всего, конечно, особенно обстоятельно – развитие китайской революции. Не всегда сам Михайлов читал доклады о Коминтерне, Иногда выступали с докладами Яков Берман, Гоннер или Пауль Вандель. Они так же, как и Михайлов, особенно Берман, обладали даром изложения и умели увлечь слушателей. Это отличало их от сухих, монотонных докладчиков для «простых советских людей», которые нам всем были слишком хорошо известны.

Из тем, которые мы разбирали в немецкой группе, больше всего интересовала политическая и идеологическая борьба с нацизмом. Другие темы – диалектический и исторический материализм, политическая экономия и т. д. – я уже проходил в советском вузе на курсе лекций об «Основах марксизма–ленинизма», в то время как подготовка к политической борьбе с нацистской идеологией была для меня чем‑то совершенно новым. Большой цикл лекций в школе Коминтерна был посвящен истории Национал–социалистической партии Германии, организации «Гитлер–Югенд» («Гитлеровской молодежи»), и другим нацистским организациям, а также биографиям нацистских вождей. Основное внимание было уделено анализу сущности нацизма и причинам захвата власти Гитлером. На основании подлинных источников мы изучали нацизм до мельчайших подробностей – расовую теорию, теорию жизненного пространства, знакомились с нацистским толкованием истории и т. д. Мы так основательно этим занимались, что когда уже после 1945 года я встретил настоящих нацистов, то с удивлением констатировал, что я гораздо лучше знаю их идеологию, чем они сами.

Я всякий раз удивлялся той относительной широте взглядов и объективности, с которыми в школе Коминтерна разбирался нацизм и нацистская идеология, да еще во время войны, которая шла не на жизнь, а на смерть. Часто кому‑либо из курсантов поручалось прочесть доклад с изложением нацистских тезисов, а другие должны были с ним полемизировать и опровергать нацистские аргументы.

Тот курсант, который должен был излагать и защищать нацистские аргументы, должен был это делать предельно ясно и убедительно, так как, чем искуснее он защитит нацистскую идеологию, тем лучшую получит оценку за свое выступление.

Иногда сам Класснер брал на себя роль защитника нацистской идеологии. И он с таким уменьем преподносил все тезисы, – мало кто из нацистов мог бы это сделать с таким мастерством, – что было не так‑то легко найти контраргументы.

Мы могли читать не только нацистскую литературу, но также манифесты и декларации буржуазных и социал–демократических партий разных стран, а также энциклики папы, но эта терпимость школы Коминтерна имела, конечно, свои границы. Насколько охотно нас знакомили с другими политическими идеологиями (очевидно, считая, что они абсолютно не опасны, так как никто из нас ни на секунду не попадет под их влияние), настолько строго было нам запрещено читать что‑либо о коммунистических фракционных группах. Здесь прекращалась всякая терпимость. Мы слыхали такие имена как Брандлер, Тальгеймер, Рут Фишер, Маслов, Корш, Катц и имена других оппозиционеров, которые в двадцатых годах вместе со своими приверженцами вышли из германской компартии, или были из нее исключены, и основали оппозиционные организации. Но к чему стремились эти группы, каково было их направление – об этом мы ничего не знали. То же самое относилось и к фракционным группам внутри большевистской партии. Ни о «рабочей оппозиции» во главе со Шляпниковым, ни о группе «демократического централизма» во главе с Осинским, ни о троцкистах, ни о бухаринцах нам не дали прочесть из подлинников ни единой строчки. Это особенно бросилось мне в глаза во время лекций и семинаров о троцкизме.

Когда поднималась эта тема, нашего лектора, Класснера, просто нельзя было узнать. В его голосе звучала лютая ненависть. Его доклад состоял не из деловых аргументаций по существу вопроса, а из сплошной ругани (чего обычно никогда не бывало на лекциях школы Коминтерна). Затем мы получили литературу о троцкизме. Это был отпечатанный на гектографе, тщательно подобранный материал, содержащий отрицательные высказывания Ленина о Троцком (его положительные отзывы о Троцком, которых было больше, конечно, были выпущены) и выдержки из трудов Сталина. В материале не было приведено ни единого слова самого Троцкого или кого‑нибудь из его приверженцев! В то время как другие семинары были действительно на высоком уровне, семинар, посвященный троцкизму, ограничивался лишь поношениями, безудержными проклятиями и агитационными призывами.

Тогда я не понимал, в чем дело, хотя причину этого, собственно, нетрудно было разгадать. Мы не должны были знакомиться с заявлениями и высказываниями фракционных групп, так как их точка зрения была для Сталина опасной. Сталинское руководство знало, что оно ничем не рискует, Давая нам читать речи Гитлера или Геббельса, манифесты буржуазных партий или энциклику папы, так как оно было уверено в том, что подобное чтение не окажет на нас абсолютно никакого влияния. Но книги Троцкого, манифест антисталинских фракций, где с марксистских же позиций нападали на сталинский режим в Советском Союзе и подвергали его критике, по меньшей мере, произвели бы на нас сильное впечатление.

«ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОСТИ»

Наряду с политико–теоретическими занятиями, чрезвычайно много времени уделялось и актуальным, вопросам. Необходимость умения «сочетать теорию с практикой» было у нас неписаным законом. Поэтому в группах часто разбирались политические вопросы современности, причем каждая группа должна была заниматься современной ситуацией и задачами сегодняшнего дня компартии в соответствующей стране.

Основным материалом для этой темы служил материал о так называемом «Совещании национальной конференции мира» в Германии, которое якобы состоялось в ноябре 1942 года в одном из городов Рурской области. Нам было сказано, что на этом подпольно организованном совещании, – в котором принимало участие около 30 человек, среди которых были представители профсоюзов, представители компартии Германии, представители социал–демократической партии Германии, один священник и несколько представителей буржуазной интеллигенции, – был выработан план прекращения войны и свержения Гитлера.

У меня лично были большие сомнения, состоялась ли в действительности эта конференция, и я был не единственным сомневающимся. Сомнения в этом вопросе были тем более обоснованными, что заявление в точности соответствовало «генеральной линии» (уже после 1945 года я узнал, что этого совещания на самом деле никогда не было. Оно и теперь в Советской зоне никогда не упоминается).

Но в те времена никто из нас не посмел высказать сомнение в реальности этого «западногерманского совещания» и принятая им «программа» служила базой для наших занятий.

«Западногерманское совещание» призывало к созданию подпольных «народных комитетов» и поэтому на семинарах мы тоже должны были упражняться в создании «народах комитетов».

Из всех предметов школы Коминтерна «Политические вопросы современности» был самым слабым. Почти всем участникам немецкой группы пришлось покинуть Германию еще в детском возрасте. Мы не имели ни малейшего понятия о положении в Германии вообще, и о подпольной работе на ее территории, в частности. Правда, Лене Берг после захвата власти Гитлером работала там еще полтора года, но ее сведения устарели и не давали нам никакого представления о положении в Германии 1942 года. Мы на бумаге бодро организовывали в различных городах и округах Германии подпольные «народные комитеты». Так проверялись наши организаторские способности. Но все это было чрезвычайно наивно. Обычно нам сначала давались самые важные данные о каком‑нибудь определенном городе в Германии: о социальном составе, о процентном соотношении рабочих, крестьян и интеллигенции, о результатах выборов 1932 года в данном городе, о составе населения по вероисповеданию, о состоянии местного хозяйства и о количестве пережитых городом налетов.

При наличии всех этих данных, мы должны были «правильно создать» народный комитет. Это было нечто вроде головоломки, ребуса. Нужно било точно указать численный состав «народного комитета», численность отдельных категорий, т. е. входящих в него рабочих, служащих, духовных лиц, а также надо было указать, представители каких прежних партий в него войдут.

Это было нелегкое дело. Если кто‑либо, создавая народный комитет, забывал включить в него священника или адвоката, то он обвинялся в «сектантстве» или «недооценке роли союзников в борьбе против Гитлера». С другой стороны, если кто‑либо включал в народный комитет слишком много адвокатов и священников, то ему пришивали «оппортунизм» и «недооценку роли рабочего класса».

Интересно отметить, что как раз те, кто на серьезных политических семинарах не преуспевал, как, например, Эмми Штенцер или бывший участник «Союза красных фронтовиков» Отто из Гамбурга, в создании «народных комитетов» доходили до невероятного мастерства. А более сознательным курсантам создавать фиктивные народные комитеты, на бумаге, в городах Рурской области или Баварии, находясь в обветшалом помещичьем доме в далекой Башкирии, мешал какой‑то внутренний тормоз.

Гораздо серьезнее были поставлены занятия, на которых нас обучали писать листовки. Мы должны были в течение часа составить на любую тему «политически верную» листовку. Причем нам давали далеко не легкие темы. Так, например, в начале октября 1942 года нам прочли заявление Геринга об увеличении продовольственного пайка в Германии. Нам было дано задание написать по этому поводу такую листовку, которая могла бы разбить все иллюзии населения.

Наши листовки читались вслух на особом семинаре и подробно обсуждались, после чего следовало критическое заключение преподавателя. Так как мы в составлении листовок много упражнялись и досконально их обсуждали, то в скором времени мы так набили себе руку, что легко и быстро могли на любую тему написать листовку.

Мы обсуждали не только наши собственные листовки, но и листовки, издаваемые политотделом Красной армии и разбрасываемые за линией фронта, которые мы получали. Нашей задачей было разбирать листовки Красной армии и, не стесняясь, критиковать их. Для меня это было чем‑то совсем новым. Еще никогда в Советском Союзе не спрашивали моего мнения о чем‑либо, предписанном «сверху».

Мы регулярно читали советские листовки и обсуждали их. Мы говорили, что считаем их очень слабыми. По мере увеличения количества военнопленных правильность нашего мнения подтверждалась, что в конце концов привело к полной переориентировке советской пропаганды и к созданию Национального комитета «Свободная Германия».

Зато с невероятной жадностью читали мы листовки, написанные пленными или перебежавшими германскими солдатами и офицерами. Они были написаны совсем другим языком. Особенно мы это почувствовали при чтении брошюры капитана д–ра Эрнста Гадермана под заголовком «Слово германского капитана». То же самое можно сказать и о листовке, составленной графом Генрихом фон Эйнзиделем, правнуком Бисмарка. То, что наше первое впечатление было правильным, впоследствии подтвердилось. Капитан д–р Эрнст Гадерман и граф Генрих фон Эйнзидель принимали участие в создании Национального комитета «Свободная Германия».

Нас учили не только писать листовки, но и изготовлять их в строжайших условиях подполья. В засекреченной школе Коминтерна находилось еще более засекреченное место – маленькая химическая лаборатория. В этот кабинет мы имели право входить только тогда, когда объявлялись занятия по изготовлению подпольных листовок. Эти занятия бывали два раза в неделю и проводились на русском языке. Нас знакомили со всевозможными способами изготовления подпольных листовок, начиная с самых примитивных методов (изготовление шапирографа, при помощи которого можно сделать лишь около 100 экземпляров короткого текста крупными буквами) и кончая сложнейшими фототехническими методами, которые позволяют изготовить любое число листовок и газет с рисунками и карикатурами с очень мелким, но вполне ясным и легко читаемым шрифтом.

Нам подробно объясняли каждый способ, а также разбирали вопрос, как достать необходимые для этого предметы, после чего каждый из нас должен был сам на практике изготовить листовки. Преподавание было поставлено очень серьезно, но нам запрещено было делать какие‑либо записи. Мы должны были все держать в голове. Насколько мне известно, никто из нас после роспуска Коминтерна не был сразу отправлен на подпольную работу и поэтому у закончивших курс мало что сохранилось теперь в памяти от этих поистине интересных занятий, когда нас обучали вещам, которые нам так никогда и не пришлось применить на практике.

В занятия по «политическим вопросам современности», целью которых было помочь нам разобраться в настоящем положении в Германии и подготовить нас для использования в Германии, по мере надобности включались еще занятия по «текущей политике», во время которых мы занимались Советским Союзом.

«Текущая политика» не представляла какого‑то обзора печати или обзора событий дня, как это можно было бы предположить, – это был подробный разбор важнейших политических мероприятий советского правительства, которые мы должны были изучать и по отношению к которым мы должны были выражать свое мнение.

В течение десяти месяцев, – от августа 1942 года по май 1943 года, – проведенных мною в школе Коминтерна, во время занятий по «текущей политике», разбирались, в частности, следующие темы:

Образование так называемой «Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию зверств германо–фашистских оккупантов (4 ноября 1942 г.)».

Начало контрнаступления Красной армии у Сталинграда (23 ноября 1942).

«Движение Ферапонта Головатого», возникшее 18 декабря 1942 года, когда колхозник Ферапонт Головатый из колхоза «Стахановец» Новопокровского округа Саратовской области передал в распоряжение Красной армии все свои сбережения в размере 100000 рублей, чтобы для его сына–летчика был построен самолет (Об этом, конечно, заранее подготовленном «решении», Головатый известил Сталина, за что получил от Сталина благодарственное письмо. После этого началось движение колхозников по пожертвованию личных сбережений на постройку танков и самолетов).

Введение новой военной формы в Красной армии (7 января 1943 г.) и в военном флоте (16 февраля 1943 г.) с погонами, которые после революции 1917 года были упразднены, введение маршальской звезды (28 февраля).

Победа в боях за Сталинград (3 февраля 1943 г.). В немецкой группе мы должны были еще особо обсуждать опровержение ТАСС от 13 февраля иностранных сообщений о том, что якобы взятые в плен под Сталинградом генералы будут привлечены к ответственности за их преступления на Украине. Такие сообщения, по заявлению ТАСС, «распространяются, несомненно, профашистскими элементами и являются с начала до конца выдумкой».

Сообщение об успехах Красной армии во время зимнего наступления 1942–1943 годов (3 апреля 1943 г.), когда с 10 ноября 1942 года по 31 марта 1943 года было отвоевано 480000 кв. километров советской территории, в том числе города Вязьма, Гжатск, Курск, Ворошиловград, Каменск, Шахты, Ростов, а также северокавказские города Краснодар. Майкоп, Ессентуки, Кисловодск, Нальчик и Пятигорск.

Советская нота от 28 апреля о разрыве дипломатических отношений СССР с эмигрантским правительством Польши (эта тема считалась настолько важной, что наряду с детальным обсуждением по отдельным группам была еще особая лекция Якова Бермана для всей школы).

Эти и еще многие другие события подробно обсуждались на занятиях по «текущем политике». Каждый курсант группы должен был высказаться по каждому вопросу, – даже если другими выступающими уже все самое главное было сказано.

Эти занятия должны были подготовить любого из нас к умению «политически правильно» реагировать на разные вопросы советской политики и содействовать тому, чтобы и при отсутствии директив сверху были способны выражать правильную точку зрения и ее пропагандировать.

«Связь теории с практикой» осуществлялась, таким обозом, в двух направлениях. С одной стороны, нас приучали к применению наших теоретических знаний в той стране, где мы должны были впоследствии вести работу, с другой стороны, изучение истории ВКП(б) и разбор важнейших мероприятий советского правительства должны были послужить тому, чтобы мы в будущем не только внимательно следили за событиями в Советском Союзе, но и были в состоянии разъяснять мероприятия, проводимые в Советском Союзе, популяризировать и защищать их от нападок в любой точке мира.

Несмотря на некоторые слабые места, – как, например, занятия по «политическим вопросам современности» в Германии – в целом политическая подготовка в школе Коминтерна была прекрасно продумана и для сталинизма была очень эффективной. Мне кажется, что многие круги на Западе – в особенности в последнее время – настолько находятся в плену постоянных мыслей о войне и угроз советского правительства атомными и водородными бомбами, что они недооценивают значения прекрасно поставленной политической и идеологической подготовки кадров коммунистических партработников.

СЕКРЕТНЫЕ ИНФОРМАЦИОННЫЕ БЮЛЛЕТЕНИ

Треть нашего учебного времени была посвящена самодеятельной работе. Мы регулярно получали необходимые материалы в библиотеке, в которой имелась, в достаточном количестве экземпляров, большая часть сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина и другие необходимые пособия. Главнейшие труды существовали в нужных для школы переводах. Лишь в редких случаях мы должны были довольствоваться русскими изданиями. Тогда поручалось какому‑нибудь молодому курсанту переводить для старших соответствующий материал.

В библиотеке были не только труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина и другая партийная литература, в ней можно было получить также издаваемый гектографным способом информационный бюллетень, не предназначенный для всеобщего пользования, на котором стояло: «секретно!» или «совершенно секретно!»

Эти ежедневно выходившие информационные бюллетени, распределенные по странам, содержали важнейшие радиокомментарии и статьи из иностранной прессы. Информационный бюллетень издавался, вероятно, Коминтерном в Уфе. Каждый экземпляр бюллетеня был зарегистрирован под определенным номером, и каждый курсант обязан был расписаться в получении бюллетеня.

Когда я впервые прочел такой бюллетень, то меня как громом поразило! Конечно, мне приходилось убеждаться уже не раз, – еще на воскресных лекциях в Карагандинском обкоме, – что докладчики знали больше, чем это можно было почерпнуть из советской печати, но я не мог себе объяснить, откуда у них эта осведомленность.

Теперь я об этом узнал.

Однако в то время я еще не предполагал, что этот информационный бюллетень был лишь одним из многих. Существовал целый ряд других, которыми, с соблюдением подобных же мер предосторожности, снабжали советских высших партийных и государственных чиновников. Очевидно, и в то время и сейчас в этой области существовала точная классификация в соответствии со сферой деятельности и занимаемым каждым данным работником постом, так что тут можно говорить о ступенчатой осведомленности советских партаппаратчиков.

Я еще отчетливо помню то ощущение, которое у меня было, когда мне впервые попал в руки секретный информационный бюллетень. Я испытал чувство благодарности за оказанное мне доверие и был горд своей принадлежностью к тем партработникам, которые политически настолько зрелы, что их можно знакомить и с иными точками зрения. Вероятно другие молодые работники думали и переживали примерно то же самое, и даже вполне возможно, что для многих партработников привилегия получения все более и более широкой информации служит таким же стимулом, как титулы, ордена или материальные вознаграждения.

Издаваемый в школе Коминтерна информационный бюллетень касался исключительно заграницы, точнее говоря союзных и нейтральных иностранных государств. В нем публиковались речи ведущих государственных деятелей этих стран, которые не появлялись вообще или появлялись лишь в сокращенном виде в советской печати, важные статьи из американской, скандинавской, английской и швейцарской прессы, отчеты о съездах различных партий союзных и нейтральных государств, равно как и наиболее важные радиокомментарии. С особым удовольствием читал я высказывания швейцарского профессора фон Залиса. Интересно, что в этом бюллетене публиковались также заявления коммунистических партий, которые по внешнеполитическим причинам, не могли появиться на страницах советской печати, как, например, резолюции и статьи компартии США, которая официально вышла из Коминтерна, речи и теоретические статьи Мао Цзэ–дуна, произнесенные или написанные в партизанской столице Йенане (они не могли быть опубликованы в советской печати из‑за тогдашних отношений с Японией) и, наконец, в этом бюллетене можно было прочесть коммюнике партизанской армии Тито, что также не могло быть напечатано в советской прессе, ибо Советский Союз был в то время заинтересован в сохранении хороших отношений с эмигрировавшим в Лондон королевским правительством.

Часто появлялись специальные выпуски бюллетеня, посвященные определенным событиям, в которых материал о данном вопросе был чрезвычайно ясно и наглядно систематизирован. Эти бюллетени содержали в себе, таким образом, все, что должен быть знать ответственный партработник, занимавшийся международными проблемами. Так как эти бюллетени были хорошо составлены и очень интересны, то у меня вошло в привычку регулярно читать их, даже в том случае если у меня и без того голова шла кругом от количества литературы, которую нужно было непременно прочесть.

Кроме этого информационного бюллетеня, общего для всех курсантов, наша немецкая группа регулярно получала еще дополнительный бюллетень, – тоже размноженный на гектографе и, разумеется, с пометкой «секретно», – с выдержками из писем немецких солдат и офицеров родным на родину. Эти материалы составлялись, по всей вероятности, Главным политическим управлением РККА.

Эти бюллетени имели два выпуска: в одном печатались выдержки из писем немецких солдат и офицеров на родину, в другом – выдержки из писем немецкого населения родным, находившийся на фронте.

Видимо, все письма, которые попадали во время наступления в руки Красной армии, широко использовались.

Бюллетени, размноженные на гектографе содержали также высказывания на политические темы. Здесь чаще всего встречались следующие рубрики: высказывания о войне вообще; высказывания, касавшиеся положения с питанием, бомбардировок, иностранных рабочих, находившихся в Германии; высказывания, касавшиеся отношения к военнопленным, отношения к союзникам (Италии, Венгрии, Японии и т. д.), положение в оккупированных странах.

Эти высказывания не подвергались пропагандной лакировке. Благоприятные для национал–социализма высказывания столь же старательно регистрировались, как и антинацистские. Однако, как правило, ясные и недвусмысленные высказывания редко встречались в письмах. Лишь однажды была своего рода небольшая сенсация. Так, один солдат написал своей жене домой: «Вся эта война мне предельно осточертела», а на полях стояла приписка цензора: «Мне тоже».

При каждой выдержке сообщались имена адресата и отправителя, дата и место, откуда письмо было отправлено. Это позволяло нам делать известные, хотя и осторожные, анализы настроений в разных частях Германии.

Наряду с общим бюллетенем и выдержками из писем, мы также регулярно получали бюллетень, содержавший все официальные материалы о гитлеровской Германии: декреты гитлеровского правительства, все речи Гитлера, Геббельса, Гиммлера, Шпеера, Балдура фон Шираха и др., статьи Геббельса в «Рейхе», радиокомментарии Фриче и другие важные комментарии из нацистской печати, а также наиболее существенный материал из нейтральной и союзной прессы, посвященный положению в гитлеровской Германии.

Видимо мы были не единственными обладателями этих сведений, ибо, когда я впоследствии, в мае 1945 года, встретился в Берлине со старшими советскими офицерами из управления, то я просто удивился, насколько хорошо они информированы о Германии. По всей вероятности они изучали во время войны те же материалы.

НАШИ ВОЕННЫЕ ЗАНЯТИЯ

Вскоре после моего прибытия в школу нам объявили, у нас будут впоследствии и военные занятия. Курсанты и преподаватели всех национальных групп для военных занятий разбиты на три части. Одна из них состояла из испанцев, французов и итальянцев, другая – из немцев, австрийцев и судетских немцев и третья – из болгар, румын, чехов и словаков. Для военных занятий были назначены специальные начальники групп, в то время как преподаватели и старосты групп превращались в простых «рядовых». Почти все руководители групп и командиры «частей» были партработниками с опытом испанской гражданкой войны.

Наша школа получила даже своего «начальника генерального штаба», каковым был назначен австрийский партиец – Мартин Грюнберг, который назывался в школе Феликсом Фальком. Его назначение было несколько странным; то время ему было немногим более двадцати лет, он не обладал никаким военным опытом и не был в Испании, правда, он прошел известную, хотя и кратковременную, советскую военную подготовку. Все остальные курсанты, которые были в Испании солдатами, офицерами и даже генералами, должны были подчиняться этому молодому партийцу. Военная подготовка состояла тогда из строевых занятий, изучения оружия и занятий по «стратегии и тактике». Стратегий и тактикой мы занимались у ящика с песком. Все тактические задачи ставились исключительно с точки зрения партизанской войны. Вернее говоря, с той точки зрения, с какой рисовалась партизанская война тому советскому офицеру, который с нами занимался. Уже после нескольких занятий у меня создалось впечатление, что то, что мы проходили у песочного ящика, столь же далеко от действительности, как и создание вымышленных народных комитетов. Серьезнее игры с песочным ящиком было изучение оружия. Требования на этих занятиях для тех, кто никогда подобными вещами не занимался, были чрезвычайно высоки. Мы должны были в кратчайший срок изучить не только обращение с ручными гранатами и минометами и с предельной быстротой разбирать и собирать револьверы, винтовки, легкие и тяжелые пулеметы, но и выучить, как по–русски, так и на родном языке, все связанные с этим делом названия.

В течение многих недель нам приходилось, кроме политических занятий, брать вечерние вспомогательные уроки по военному делу у старших товарищей. А немецкой группе такие вспомогательные уроки давал гамбуржец «Отто», который в течение трех лет сражался в Испании. Он был одним из наиболее отстающих в политических и теоретических дисциплинах, но обладал феноменальной памятью в том, что касалось названий частей любого, какого только можно себе представить, оружия. Как и все интеллектуально мало развитые люди, он широко пользовался своим превосходством в этой области, и его вспомогательные уроки были для нас пыткой. Однако у нас не было другого выбора и мы должны были пройти у него курс.

Наконец мы дошли до занятий по стрельбе, а вскоре наступил и день испытаний. Мы получили боевые патроны и должны были сдать испытания по всем названным видам оружия. В общем нужно сказать, что, неожиданно для самих себя, мы выдержали их хорошо.

Тогда начались полевые занятия, которые отнимали у нас массу времени, иногда даже все послеобеденные часы. И это из нашего так строго регламентированного времени!

Иногда в два–три часа ночи начинала выть сирена, и это значило, что через две минуты мы должны быть готовыми к полевым занятиям.

То, что занятия у ящика с песком имеют мало общего с действительностью, я понял довольно скоро. Полевые же занятия я вначале принимал всерьез.

Вскоре, однако, мой пыл остыл. Однажды я получил приказ заниматься войсковой разведкой с одним старым и опытным участником испанской гражданской войны.

Мы подкрадывались к какому‑то кустарнику.

– Правильно ли так, или надо иначе? – спросил я его шепотом.

– Прежде всего, ты должен как можно скорее забыть ту военную подготовку, которую тебе здесь преподносят, – ответил он мне также шепотом.

Я растерянно посмотрел на него.

– Не спрашивай больше. Все, что мы здесь делаем, – сплошная ерунда. Я могу тебе дать, лишь один совет: позабудь всю эту чепуху, ибо на войне – все обстоит совершенно иначе.

Полевые занятия имели, кстати, вскоре политические последствия. Так, отправляясь на занятия, нам всегда приходилось маршировать и петь. Пели большей частью советские или испанские военные песни. Наше же подразделение, состоявшее из людей, говорящих по–немецки, пело также немецкие песни, и у нас можно было услышать «Темно–коричневый орешек» и «Лоре, Лоре, хороши девушки семнадцати, восемнадцати лет».

В один прекрасный день наш немецкий командир заявил нам:

– Песню «Лоре, Лоре, хороши девушки семнадцати, восемнадцати лет» петь запрещено, так как это фашистская песня.

Как дисциплинированные курсанты мы постановили не петь больше фашистскую «Лору».

Вместо «Лоры» все чаше и чаще слышалась у нас песня «Темно–коричневый орешек». Однако некоторые из нас, в том числе и я, были осторожны и не слишком внятно подпевали, опасаясь, что эта песня может оказаться фашистской. Но, слава Богу, выяснилось, что «Темно–коричневый орешек» не фашистская песня.

НЕПРИНУЖДЕННЫЙ ОТДЫХ И «ОРГАНИЗОВАННОЕ ВЕСЕЛЬЕ»

До моего поступления в школу Коминтерна я думал, чтo я исполнительный и старательный студент. Однако я вскоре понял, что самая упорная учеба в советских вузах не может сравниться с учебой в школе Коминтерна. С раннего утра до обеда мы слушали лекции. После обеда, который бывал у нас поздно, нам давался неполный час свободного времени. Время до ужина заполнялось семинарами и самодеятельной работой, которая обычно проверялась старшим группы или ее руководителем.