Текст книги "Обнаженная натура"

Автор книги: Владислав Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Глава 6
Шестая палата

Рано утром Родионова, едва успевшего задремать, разбудило страшное слово: «Барракуда!»

– Барракуда, барракуда! – звучало и звучало со всех сторон, повторяемое разными голосами, хватало за плечо, тормошило… Родионов разлепил глаза.

– Паша, надо идти на баррикаду! – ласково говорил полковник, склонившись над ним.

– Хрена я там не видел! – не отрывая головы от подушки огрызнулся Пашка. – Как-нибудь без нас разберутся.

– Паша, это приказ. – отрезал полковник. – Большие дела назревают в стране, а ты…

– Ладно, – согласился Пашка. – Все-равно башка тупая. Идем. Идем, Кузьма Захарьевич. Как бы только нам бока не намяли, я как-то влип в одну демонстрацию, едва ноги унес.

– Не робей! – уверенно произнес полковник. – Держись около меня. Закон на нашей стороне. Я убежден!..

На пороге появился Юра со свернутым в тугой рулон красным матерьялом. Все трое молча пошли к выходу.

Несмотря на мелкий дождичек, площадь была заполнена народом, какой-то человек в бронежилете кричал неразборчиво в мегафон, обращаясь к тесной толпе. Время от времени гремело в ответ на его короткие отрывистые выкрики мощное: «Ур-ра!» Было что-то праздничное и нереальное во всем этом. Совсем рядом жил своей обычной жизнью город, усталые люди ехали в метро, торговали киоски, а тут оказывается, назревали большие дела.

Неожиданно к ним, словно вывинтившись из земли, подскочил маленький черный человечек с микрофоном в руках. Впрочем, он и сам сильно смахивал на микрофон – тонконогий, тщедушный с огромной разлохмаченной головой на гибкой долгой шее. Человечек махнул рукой и камера уставилась на них.

– Что вы думаете обо всем? – нагло сунулся человечек к Юре, который разматывал полотнище.

– Пидарасы! – коротко отозвался Юра.

– Слава Советскому Союзу! – торжественно провозгласил Кузьма Захарьевич, храбро глядя в камеру и отстраняя аполитичного Пашку.

Человечек аж подпрыгнул от радости и бросился к Кузьме Захарьевичу.

– Конкретней! – крикнул черный человечек.

– Слава великой державе, сломившей хребет фашизму! – торопился полковник высказать главное. – Слава… Слава… – потерял он нить, но тут Юра, размотавший уже свой лозунг, пришел на выручку:

– Слава труду! – крикнул он.

– Выше знамя советского спорта! – включился и Пашка.

– Вот так вам, гады! – торжествовал подвыпивший Юра. – Что, съели?

Верткий человечек шмыгнул в сторону, высмотрев в толпе тощую безумную старуху в пионерском галстуке, яростно размахивающую портретом Сталина.

Пробежал мимо моряк Тюленев с пожарным крюком в руке, хлопнул Пашку по плечу и не останавливаясь поспешил куда-то к своим… Волосы его по-прежнему стояли дыбом.

– Астралы! Астралы! – пронзительно и зловеще кричал из толпы женский голос.

А черный человечек спешил уже на пригорок, где кипела драка и среди дерущихся Родионов разглядел четверых своих приятелей, в самой сердцевине этой драки…

– Комаров! – обрадовался Пашка, увидев проходящего мимо знакомца.

– А! Игорек! – обрадовался и Комаров нечаянной встрече. – Куда ты пропал вчера? Мы ждали-ждали…

И слышались еще откуда-то издалека крики жены скорняковой: «А чтоб вас Перуном побило! А чтоб вам кишки по столбам намотало! Чтоб вас разорвало на четыре части! Чтоб вам руки скрутило! Чтоб у вас языки отсохли!..»

Потолкавшись часа три и вдоволь наоравшись, они отправились домой. Юра, уходя, вручил свой лозунг тихому старичку, одиноко дремавшему в сторонке.

– Держи, батя, головой отвечаешь! – предупредил он покорного старичка. – Завтра на этом же месте как штык!

Родионов так и не удосужился прочитать лозунг. Все происходящее казалось ему несерьезной игрой, которая вот-вот мирно закончится, люди наверху договорятся меж собой и народ спокойно разойдется по домам.

– Абарбанел! Верни золото партии!.. – долго еще взывал кто-то с трибуны им вслед.

Вечером передавали сводку новостей, включили и репортаж с площади. Все заинтересованно подвинулись поближе к экрану.

– Тих-ха! Тишина! Мы там выступили! – замахал руками Юра. – Смотрите, сейчас, может, покажут…

– Вырезали, – успокоил его Родионов.

– Да вон же мы, Пашка! – воскликнул Юра, тыкая пальцем в уголок экрана. – Вон я с лозунгом, на подходе…

Точно, это были они. Посередине довольно отчетливо виден был полковник, чуть сзади Юра со свертком, а рядом с ним шагал человек, в котором Пашка узнал себя. Потом камера сместилась к зданию, где у стены стояла редкая жалкая толпа.

– Да там же народу было! – удивился Юра. – А тут что, мелочь какая-то…

Пашка тоже ничего не понимал. Очевидно общий план был из другого времени, потому что погода была ясная, никакого дождя.

– Это они из другой съемки вставили, – пояснил он.

Они все выискивали в толпе себя, пропуская мимо ушей комментарий диктора.

– Да вот же ты, Пашка! – радостно всплеснула руками баба Вера и осеклась.

Это был точно он, Родионов, но почему-то одноногий.

– И Юра одноногий! – ужаснулась баба Вера.

Повисло тягостное молчание. Полковник, сурово сдвинув брови, шумно дышал. Да и было отчего. Вот он, скакнув на одной ноге, оттеснил Пашку и проревел в микрофон: «Всех перевешать до единого! Слава Гитлеру!»

Рык вырвался из груди Кузьмы Захарьевича, он замахнулся кулаком, но его схватили за руку, не дали ударить по экрану. Камера стала отдаляться, расширяя пустынную панораму безлюдной площади. Посередине экрана стояли три одноногих инвалида с выпученными глазами, поддерживая друг друга и хмельно покачиваясь. Потом они развернулись и тяжко поскакали прочь, время от времени прикладываясь по очереди к огромной плетеной бутыли, оказавшейся в руке у Юры.

– Я не пил там! – заорал Юра, бледнея. – Я накануне стакан вина засадил, дома! Откуда у меня в руках это?

– Пил не пил, – покачала головой баба Вера. – А вон как там.

– Молодцы, нечего сказать, – укоризненно добавил скорняк, – нашли время пить…

Глава 7
Битва за дом

Ночь прошла спокойно, но на рассвете обитатели дома были сорваны с постелей туземным рокотом барабана. Били с двух сторон – с юга, со стороны метро, и с севера, из Матюгов. Рокот нарастал и быстро приближался. Похватав оружие, заняли позиции у щелей, согласно штатному расписанию, составленному полковником. Юра проверил брандспойт и доложил:

– Семь атмосфер. В пределах нормы.

– Молодец! – похвалил полковник. – Действуй по обстановке.

Обстановка, между тем, накалялась. Слышались уже близкие гортанные крики, густой цок копыт по асфальту, железный перезвяк оружия.

Две лавы конницы сшиблись как раз посередине двора, рубились отчаянно, страшно. Зрелище было ужасающим, все обитатели дома сбились на втором этаже, зачарованно наблюдали невиданную сечу.

– Да-а! – восхитился Юра, опуская бесполезный брандспойт. – Это тебе не Мосфильм.

– Драка, что называется, не разлей вода! – согласился Родионов.

Внизу тесно, плечо в плечо, лоб в лоб, колено в колено, бурно клокотала темная толпа, храпели кони, скалились потные бессмысленные рожи, свистели ятаганы. Медленно раскручивались водовороты и спирали битвы, вспыхивали молнии клинков, хриплая яростная брань срывалась с губ сражающихся:

– Акун-хана! Га-га!

– Манак-хана!

Сражение рассосалось в девятом часу утра, иссякло как-то само собою, и к удивлению наблюдавших закончилось с минимальными потерями, то есть – без единого трупа. Враги разъехались по сторонам, разбили станы, задымили костры. И те, и другие явно праздновали победу.

Глава 8
Рога и рожки

Во дворе обнаружилось непонятное разуму явление. Баба Вера, возвращаясь от мусорных баков с пустым ведром, неожиданно зацепилась ногой за твердую суковатую штуковину, которой прежде здесь не было. Все жильцы услыхали грохот отлетевшего ведра и брань упавшей бабы Веры, похватали оружие и дружно высыпали на крыльцо. Не отметив на видимом пространстве вражеских передвижений, поспешили помочь бабе Вере подняться и тут-то Пашка напоролся на ту же штуковину.

Из-под земли торчало растение похожее на кактус или на диковинный коралл, твердый наощупь, темный на цвет. При ближайшем обследовании выяснилось, что на месте вкопанных тут оборонительных рогов, которые все это время одиноко торчали из земли, появилось это странное растение, состоящее уже из нескольких роговых отростков на родительском стволе – девяти больших и одного небольшого рожка.

– Любопытное явление. – прокомментировал полковник. – Честно говоря, не приходилось никогда сталкиваться.

– Козлиный рог, – подтвердил Юра, пытаясь расшатать сооружение. – Крепко стоит, голой рукой не возьмешь…

– Очевидно пустил корень. Без корня, пожалуй, отростков не дал бы, – продолжал полковник развивать свою мысль.

– Чернобыль? – предположил Юра.

– Иного не дано, – согласился полковник.

Они беседовали как два естествоиспытателя, а в это время вся остальная масса населения дома толпилась вокруг. Чуть поодаль стояла Стрепетова, брезгуя подойти и поглядеть на явление.

– Что делать? – как теоретик задал вопрос полковник.

Юра, похожий на практика, заглядывал под лопухи, подковыривался под коралловый стебель.

– Крепкий, а на ощупь живой, – сообщил он результат ощупывания.

– Срубите вы его, Кузьма Захарьевич! – не выдержав, крикнула из-за спин Стрепетова.

– Ну-ну! – цыкнул на нее Юра. – Надо исследовать сперва… Вдруг научная ценность…

– А если радиация от этой гадости! – пришла на подмогу Стрепетовой баба Вера. – Срубить, да сжечь, какая теперь наука!..

– Пусть Паша решает, – сказал полковник. – Его все-таки собственность.

– Пашенька, сожги, – попросила Стрепетова, протягивая топор.

– Разойдись, народ, – велел Пашка, поплевав в ладони, размахнулся и ударил под самый корень.

Ударил он не очень сильно, только примериваясь, но дрогнула у всех под ногами земля, словно волна прошлась по ней, и все покачнулись разом, а вслед за тем громыхнуло за домом, с треском стала рушиться громадная ветвь раненого осколком тополя.

– К дому! – крикнул полковник и первым бросился в укрытие. Жильцы, не мешкая побежали за ним, пригибаясь и втягивая головы в плечи. Едва успели вскочить в прихожую, как второй снаряд разорвался уже перед самым домом, раздраженно и резко захлопнулась входная дверь от удара взрывной волны.

– Ведро-то впопыхах оставила, – сокрушалась баба Вера в наступившей после взрыва тишине, когда все уже расселись в подвальчике. И тут же зазвенело во дворе свалившееся из-под облаков ведро.

– Вот так-то! – сказал Юра, словно это он показал уникальный фокус с ведром.

Посидели еще некоторое время, выжидая.

– Кто бы мог подумать, что снаряды будут рваться в Москве! – задумчиво проговорил скорняк из своего угла. – Да скажи кто-нибудь вслух об этом лет десять назад, его бы в психушку положили до конца жизни. Уколами бы всю шкуру испортили…

– Отбой тревоги. – объявил полковник, но все еще некоторое время сидели в задумчивости, размышляя над словами скорняка.

Когда через полчаса выбрались во двор и осмотрелись, то увидели, что странное растение исчезло, словно его и не было. На месте его дымилась большая воронка от взрыва.

Глава 9
Микула Селянинович

Всю осень вокруг дома продолжалась изнурительная окопная война с переменным успехом. Акуны выбили с позиций люберецких, но в это время их лагерь захватили Манаки. Разъяренные любера, которые перешли на сторону немцев, польстившись на большую зарплату, вышибли из траншей солнецевскую группу, перекупленную в свою очередь американцами. Солнцевские почти без боя захватили бывший лагерь Манаков. К декабрю восстановилось первоначальное положение, так что Новый год справляли по своим углам.

По телевизору почему-то говорили уже по-иностранному, куда-то пропали дикторы и дикторши с подвывающим местечковым акцентом, их заменили хищные заграничные бляди, лопотали по-своему.

Окружающие дома были окончательно снесены с лица земли, воевали уже на равнине, на семи холмах, но ни одна случайная пуля не задела дом, потому что каждая воюющая сторона считала его своей собственностью и относилась к ней со священным трепетом, так что жильцы жили вполне спокойно.

А вскоре произошло одно событие, стоящее особого упоминания. На рассвете, благополучно миновав укрепления, к дому подъехал ладный возок, запряженный парой косматых крестьянских лошадей. Следом шла привязанная к возку корова и телушка, сзади жались овцы. С возка слез коренастый мужичок, стриженный в какую-то древнюю скобку, зычно крикнул, топая сапогами по крыльцу:

– Здесь, что ли, Расея теперь?

– Здесь, здесь, браток, – подтвердил сонный полковник, отпирая входную дверь и пропуская странного гостя.

– Ну, значит, не соврали добрые люди, – успокоился мужичок. – Будем знакомы, Микола – представился он, пожимая всем руки. – Жена, неси гостинец! – крикнул он во двор.

С возка соскочила проворная, справная бабешка, понесла в дом мешки и корзины с припасами. Застучали на кухне ножи, заскворчало в сковородках сало. Пока женщины сообща готовили стол, мужчины неторопливо беседовали, покуривая на крылечке. В отдалении рокотал утрений бой, сизое облачко стелилось низко над горизонтом, сплывало на юго-восток.

– Германец Акуна газами травит, – определил полковник. – Третий раз уж на неделе. Нет бы им отойти к Зарайску. Жалко народ… Табак у Акуна хорош! – похвалил он, обращаясь к Миколе, – за ведро картохи два стакана дают, недорого.

После завтрака Микола отвязал от возка собаку и ушел на запад. Вернулся уже под вечер навеселе, с трофейным аккордеоном. Сытая собака, высунув язык улеглась под крыльцом.

– Жалуются, вошь заела, – сообщила баба Вера, вернувшись с востока из разведки.

– Дело окопное, – вздохнул полковник. – Терпи знай…

– Я, Кузьма Захарьевич, что скажу, – вступил в разговор Микола, – я нынче отодвинул врага-то, гектаров сорок отбил. Народ хлипкий, честно сказать… Нет настоящего фронта.

– Хлипкий-то хлипкий, а глянь как лезет, не дает покою…

– Я так думаю, – прищуриваясь от махорочного дымка, продолжал Микола. – Они ведь ни за что не угомонятся, все будут лезть и лезть… Лучше всего отгородиться от них, хотя бы колючей проволокой. Там вот вы, а здесь будем мы, сами по себе…

– Дырку проделают, – возразил Кузьма Захарьевич.

– А мы у дырки яму с кольями, засаду!

– Так они в другом месте дырку. Не-ет, не отгородишься, – вздохнул Кузьма Захарьевич. – Найдут лаз, такая нечисть…

– Ну, тогда не знаю что, – развел руками Микола.

– А не обращать на них внимания, – предложил Юра. – Жить особо, не глядеть на них…

– Как же не глядеть, когда они в самую рожу лезут, что комарье!

Микола задумался и решительно заключил:

– Хочешь, не хочешь, а отгораживаться надо, не сидеть же сложа руки. Отгородимся, а там видно будет.

– Проволоки одной сколько уйдет! – прикинул в уме полковник. – Где наберешься?

– Придется потрудиться, – согласился Микола. – Мы врага отгоним, а бабы пусть плетут по вечерам. Эх, хорошо! – затуманился он неким давним воспоминанием. – Лучина потрескивает, прялка поскрипывает, песни, разговоры…

Глава 10
Все огнем пожрется

Вечером собрались у телевизора смотреть американский боевик.

Впрочем, что-то разладилось в старом телевизоре, мигающая искаженная картинка с недавних пор стала показывать искривленное пространство, супрематические улицы и плоские дома, косо бегающих людей с длинными туловами и коротенькими азиатскими ножками. Юра, провозившись полдня, так и не смог его наладить – лица дикторов еще больше удлинились, они стали походить на говорящих лошадей, а толпы людей теперь бегали на длинных колченогих конечностях, размахивая коротенькими ущербными ручонками и вертя недоразвитыми плоскими головами. Все бы это ничего, сущность от этого не менялась, но аппарат стал огрызаться током на всякое прикосновение и прежде, чем включить его, приходилось надевать резиновую медицинскую перчатку, принесенную для этой цели бабой Верой из травмапункта.

Родионов сутулился на стуле, глядел исподлобья на экран. Во всякой пакости всегда есть нечто притягательное, особенно когда эту пакость еще и ненавидишь всем сердцем…

– О чем картина? – спросил опоздавший к началу Юрка, присаживаясь за спиной у Пашки.

– В двух словах не объяснишь, – сказал Родинов, с ненавистью глядя на экран.

О чем он был, этот фильм? Трудно сказать, о чем, тем более, что досмотреть его не удалось. Успели понять только, что некие чрезвычайно добрые и ласковые существа на жабьих лапах, с вороньим обличьем и козлиными рогами подвергаются нападению со стороны Овнов, злобных, коварных и беспощадных, несмотря на свое овечье безрогое обличье. В самом кульминационном моменте, когда всех уже тошнило от вырванных глаз, клубков растерзанных кишок, когда, судя по всему, рогатые должны были начать свое праведное мщение и в свою очередь рвать кишки и глаза у злобных Овнов, телевизор вдруг вспыхнул, черный клуб дыма вылетел из него, и еще один клуб черного удушливого дыма…

Все похватав детей, разом кинулись к выходу.

Юра рванул из розетки провод, Пашка плеснул кипяток из чайника в полыхающий телевизор, полковник набросил на него сорванную с плеч шинель. Пламя удалось погасить, но еще целый час вся квартира содрогалась от кашля и ругани. Открыли все окна и двери, выветривая злого духа, но еще долго он чувствовался и даже спустя несколько месяцев, всякий пришедший с улицы, невольно морщился, улавливая едкий серный запах.

Поздно ночью, когда вонючие останки телевизора были вынесены на помойку, Юра беседовал на кухне со Родионовым.

– Ты вспомни, что лежало в кладовке? Ну, с чего все началось, от чего весь сыр-бор разгорелся? – напирал Юра. – Подумай, проанализируй.

– Газеты кто-то поджег, – думающим голосом протянул Пашка. Он никак не мог понять, отчего так раскипятился Юра, какую такую разгадку событий он нашел.

– Кто мог поджечь! – разозлился Юра. – Подомарева, что ли? Или полковник?

– Не само же загорелось, – возразил Пашка.

– Может, и в телевизоре не само загорелось? – ехидно спросил Юра. – Может, и там кто-то со спичками прятался? В том-то и суть, что само! И газеты сами полыхнули, и телевизор сам собою рванул!

– Ну и что ты имеешь в виду? – не понял Родионов окончательную мысль Юры.

– Огнем все пожрется! – встав из-за стола и глядя в даль времен, торжественно провозгласил Юра. – Всякая ложь огнем будет потреблена! А уж тут-то столько ее накопилось, – потряс он в воздухе обрывком старой газеты, случайно оказавшейся на столе. Ветхий этот обрывок от резкого движения распался надвое, и один кусок, вихляясь, спланировал прямехонько на горящую горелку газовой плиты и тотчас воспламенился.

– А! – воскликнул Юра. – Ты видел?!

Родионов невольно поднялся с места, и оба они, Юра с указующим на пламя перстом и Пашка с приоткрытым ртом, молча глядели, как в корчах свертывается и превращается в серый пепел мятый газетный лист. Жадный огонь обхватил его кругом, огненное кольцо стало сжиматься вокруг фотографии, изображающей торжественную встречу в аэропорту. Вот в пламени погибли встречающие, сгорел строй парадных войск, занялся хвост самолета и одновременно кабина летчиков. Огонь двинулся по ступенькам вверх к дверям, где подняв приветственную руку высился какой-то лысый власть имущий, не знающий еще своей судьбы. Кольцо огня сузилось, еще мгновение виднелось смутное лицо, еще секунду держалась поднятая рука, но приветственный этот жест уже наполнился новым, горьким – прощальным смыслом…

Серый пепел рассыпался по плите.

Глава 11
Дыры в пространстве

Затосковал Родионов, сутками лежал на диване и думал, думал, о чем же так тоскует его душа и никак не мог вспомнить. Иногда заходил Юра.

– Хреновый, Паша, у тебя организм. Что толку лежать? Не пьешь, так делал бы что-нибудь, двигался, что ли…

– Нет смысла, – отвечал с дивана Родионов, – двигайся, не двигайся, все равно ничего не изменишь по-существу. Все само собою развивается, независимо от наших усилий.

– Под лежачий камень вода не течет. – настаивал Юра. – А ты лежишь лежмя…

– Я лежу, а время все равно движется, события происходят, волны шумят, вечер наступает… – тут Пашка замолкал, словно бы прислушиваясь к шуму далеких волн. Юра тоже поневоле прислушивался, но слышал только звяк тарелок на кухне.

– Странный ты человек, Паша, – с сожалением произносил Юра. – Женился бы, что ли, семью завел…

– Все суета, – тихо отвечал Родионов. – Мне теперь думать надо, вспоминать… Я уже привык.

– Ну думай, – соглашался Юра. – Надумаешь выпить, заходи…

А на кухне Микола рассказывал:

– Догоносый такой, с залысинами. Глаза слезятся, красные. А я гляжу, сидит, подлюка, на елке, ровно соловей-разбойник, целится в нашу сторону… Я подошел так неприметно, он и не видит. Я ж говорю, в трубочку смотрит, ноги раскорячил на сучьях. Там и гнездо у него свито, тряпья какого-то настелил… Я воздуху набрал полную грудь, как крикну: «Га!» – он и дрыгнулся, покатился с ветки на ветку. Успел только крякнуть. Ногами посучил-посучил и кончился. Мне и жалко его, лежит гадина, шея длинная, голая, пальцы скрючил… А как глянул на его ружье, там на прикладе семнадцать засечек, смекаешь? Эх ты, думаю, нехристь. Что ж ты, думаю, подлая твоя душа… Нет бы в открытом бою воевать. Все-то они норовят из норы какой-нибудь ужалить. Что американцы эти со своими лазерами, хрен их достанешь честной рукой. Нагадят издалека и ушмыгнут… Там я его и зарыл под елкой. Лежи, думаю, где свалился…

– А не Макс ли то Ундер наш? – задумалась Вера Егоровна. – Его описание, точь-в-точь… Он нас-то всегда ненавидел, прямо не говорил, но иной раз не выдерживал, намекал «не люблю, дескать, я это ваше русское быдло!»

– А мне вот что позавчера, – спохватывался Василий Фомич, – не пойму! Принесли шкуру, выделай, дед… Это, мол, шкура редкого зверя – филина. А филин-то птица! Я пощупал – шкура битая, в дырьях. Странно, думаю. Ни перьев, ничего. Шерсть вроде как у кабана, без подшерстка. И вся в дырьях, ровно из картечи стреляная… А не чертова ли то была кожа?

«Эге, – подумал Пашка, – вот тебе и филин…»

– А на севере дыру пробурили, – вступал Степаныч. – Ты вот про дырья начал, я и вспомнил. Так вот дыру просверлили внутрь земли, а оттуда как сиганет что-то. Вопль такой, дым…

– Интересный феномен… – задумался Кузьма Захарьевич.