Текст книги "Обнаженная натура"

Автор книги: Владислав Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Блы-блы-блы-блы… – указывая трясущейся рукой на дверь.

Всеобщее замешательство достигло апогея.

Один только полковник со всепонимающей мудрой улыбкой наблюдал за происходящим, держа в руке откупоренную банку и ожидая минуты, когда понадобится его помощь и участие. И минута эта настала – тихо ахнув, стала оседать на пол Любка Стрепетова, а вслед за нею, схватившись за сердце, обрушилась возле газовой плиты профессорша Подомарева…

– Ай-вай! Шайтан, блы-блы!.. – взвизгнул и Касым, отпрыгивая за спину полковника и неловко толкая его под локоть…

Нет, все-таки поторопились мы с «апогеем»… «Апогей» этот был тут же многократно превышен и перекрыт, эмоции перехлестнули через его края, воющий хаос вихрем ворвался в коммунальную кухню, смел на пути своем этажерку с посудой, повалил стулья, сорвал со стены приклеенный казалось бы намертво календарь за 1985 год, выбил из рук полковника банку с нашатырным спиртом, с размаху грохнул ею об пол – то вошла наконец-то и остановилась посреди ярко освещенной кухни – Клара Карловна Розенгольц.

И даже два бледных лица, которые, стоя под самым окном, все это время внимательно наблюдали с улицы сквозь щель между занавесками за происходящим внутри дома, отлепили свои расплющенные носы от темного стекла, отшатнулись и кинулись в спасительную темень ночи, рванулись напролом, ломая на пути своем сиреневые кусты и теряя милицейские фуражки…

Само собою, никто из находившихся в тот момент на кухне, не исключая и самого полковника, движения этого постороннего не заметил, что, впрочем, вовсе и не удивительно. Жильцы с красными, слезящимися от паров аммиака, глазами, подгоняемые острой вонью и страхом, спешно покидали помещение, далеко огибая неподвижную старуху.

Напрасно опомнившийся Кузьма Захарьевич кричал им в спины о «синдроме Тамерлана» и призывал к спокойствию. Паника есть паника, она мало прислушивается к голосу рассудка, и уже несколько минут спустя резко захлопнулась входная дверь за спиною Любки Стрепетовой, которой невыносима была даже мысль остаться на ночь в этом доме. Следом за нею, прихватив только зонтик и зубную щетку, отправилась ночевать к знакомым и профессорша Подомарева. Взявшись за руки, пробежали по коридору Касым с Айшой, едва не столкнулись с шествующей в свою комнату старухой, отшатнулись, отпрянули и, ударяясь обо все углы и выступы, пропали за той же входной дверью.

Долго еще хлопала в ночи эта дверь, выпуская на волю спасающихся людей, и в последний раз она хлопнула уже окончательно – то вернулся все-таки в дом с позвякивающей тяжелой сумкой Юрка Батраков, неся еще и в руке бутылку водки, наполовину, правда, отпитую по дороге прямо из горла.

– Ну удружил, Кузьма Захарьевич, – обронил он сквозь зубы, проходя мимо убирающего кухню полковника и постучался к скорняку.

– Кто там!? – в два голоса прошептали затаившиеся у замочной скважины скорняк и Степаныч.

– Смерть ваша! – грубо пошутил Батраков. – Отпирайте, вурдалаки…

Дверь отворилась, скорняк, высунув голову, огляделся, мгновенно выхватил у Батракова бутылку, раскрутил ее и жадно приложился.

– Не берет, – сказал он, допив до дна. – Сколь взял?

– По две на рыло, – успокоил Юрка. – Должно взять, если без закуски…

– Какая там закуска, – махнул рукой скорняк. – Входи…

Спустя некоторое время в коридор вышел Кузьма Захарьевич и направился в сторону угловой комнаты, осторожно постучался. Из-за двери что-то невнятно ответили и она тихо отворилась…

– Ко сну готовитесь, Клара Карловна? – разглядывая с порога скудную обстановку комнаты, спросил полковник. – Мебелишку растащили мародеры, но восстановим… Хотите, я вам матрац поролоновый принесу?..

– Благодарю вас, – ответила старуха, ощупывая рукой дно гроба. – Тут, впрочем, довольно мягко… Пощупайте…

– Ну да, – согласился полковник, ткнув кулаком в белый атлас. – Они туда обычно стружку кладут. Не боитесь? В гробу-то… Хотя, с другой стороны, многие монахи ради памяти смертной ночевали в гробах. Но узковато, не повернешься особо… Может, матрас все-таки?..

– Я сплю исключительно на спине, – сказала старуха. – И мебель эта меня нисколько не смущает.

– Ну да, – согласился полковник. – Ленин ведь тоже всю жизнь в гробу провел… И ничего… Да, кстати, Клара Карловна… В этой комнате за время вашего отсутствия много народу постороннего побывало…

– Клады ищут, – устало сказала Розенгольц. – Никак угомониться не могут. А зачем им эти клады эти, и сами не знают… Многие уже погибли из-за золота…

– С вами легко иметь дело, – несколько опешив, проговорил Кузьма Захарьевич, перед глазами которого тут же встал раскопанный им на даче в Барыбино простреленный череп. – Вы сразу вникаете в суть вещей. Скажите, пожалуйста, вам приходилось иметь дело с огнестрельным оружием?

– Ждете гостей? – ровным скрипучим голосом произнесла Клара Карловна и приподняла подушку. – Я тоже… Вот… Бельгийский браунинг…

– Подходящее оружие для ближнего боя, – сказал полковник несколько растерянно. – Не нуждается в глушителе, тихий хлопок… Пули крестообразно подрезаны. Расплющиваются блинами и остаются в жертве, не размазывая по стенам мозги…

– Все так… Хотя, честно вам скажу, мне маузер милее… – сказала Розенгольц.

– Прекрасно вас понимаю, Клара Карловна… – полковник крепко прижмурился, пытаясь привести себя в нормальное чувство, ибо все, что происходило сейчас в этой комнате сильно отдавало сумасшедшим домом. – Рад был нашей беседе…

– Аналогично, коллега, – кивнула Клара Карловна. – Когда ожидать посетителей?

– Судя по некоторым косвенным приметам, не сегодня-завтра, – сказал полковник, отступая к выходу.

– Вы уж в таком случае тоже будьте начеку, – велела старуха. – Не забывайте про мой возраст…

Полковник кивнул и вышел. В комнате скорняка было весело, за дверью во всю мощь ревела музыка, сопровождаемая невнятными выкриками, топотом и пьяными восклицаниями.

Полковник глянул на часы – была уже половина второго ночи.

Глава 18
Гонки с выбыванием

В этот поздний час многие, очень многие люди в Москве еще не ложились спать и даже не помышляли об этом. Гремела музыка в ночных ресторанах, вертелись рулетки в неисчислимых казино, гуляли проститутки вдоль центральных улиц, летели с воем машины «скорой помощи» и пожарные спешили на свои пожары… Поэт Константин Сущий трудился над строкой, пили пиво на подоконнике в подъезде студентка Олеся с подружкой Ленкой Буровой, коммерсант Гришка Белый парился в сауне с манекенщицей Анжеллой, давал сбивчивые показания в Сокольническом РОВД задержавшийся в городе «рязанец», у которого накануне на митинге злоумышленники незаметно срезали со спины рюкзак… Да что там говорить, не спал даже умеренный Борис Кумбарович, заподозривший уже неладное со своей аферой с подвалом…

Но, самое главное – не спали в этот час и Бобер с Клещом.

Они сидели, склонившись над небольшим аппаратом, тесно сдвинув лбы.

– Галамаге опера его звонят, – докладывал Клещ, плотно прижимая к уху наушник и вдруг открыл рот, скорчился и застонал на разные лады.

– Что там? – встрепенулся Бобер. – Измена?..

– Хуже! – выдохнул Клещ. – Подымай Филина… Хотя, нет, погоди-постой…

– Ну?

– Слушай, Бобер… Отключи-ка технику да пойдем на воздух…

Бобер послушно щелкнул кнопкой, поднялся и вышел вслед за Клещом.

Отойдя на середину, обнесенной бетонным забором территории, Клещ взял Бобра за локоть и зашептал что-то на ухо горячо и взволнованно. Время от времени Бобер перебивал слова его короткими и такими же взволнованными репликами и пытался вызволить свой локоть из лап Клеща. Он то и дело отрицательно мотал головой и испуганно оглядывался. Вскоре, однако, попытки эти стали не такими решительными, как вначале, видно было, что Бобер постепенно склоняется и сдается. А затем уже и сам Бобер взял приятеля за локоть, махнул отчаянно свободной рукой, точно решившись окончательно, упер руку эту в бок, и друзья, чуть приплясывая, точно репетируя матросский танец «Яблочко», двинулись к железным воротам.

Эта выразительная пантомима в данном случае могла означать только одно – два человека вступили в сговор, и судя по первоначальному сопротивлению и нравственным колебаниям одного из них – в преступный сговор, что объединил их не какой-нибудь святой порыв и желание оказать бескорыстную помощь ближнему своему, а напротив, сплотила их некая злодейская мысль… Прав был великий писатель Лев Толстой, заметивший, что ничто так скоро не связывает людей, как совместное зло, и думается совершенно напрасно величайший русский философ Константин Леонтьев обозвал Толстого «наглым стариком»… Впрочем, отвлечемся от спора великих и последуем за далеко ушедшими вперед Клещом и Бобром, ибо они садятся уже в машину и могут совершенно исчезнуть из поля зрения.

– Сам подумай, Бобер, – поворачивая ключ зажигания, увещевал Клещ. – Мы с тобой уже вроде все обсудили, какие тут могут быть понты? Тихо берем старуху, колем ее, забираем имущество и «растворяемся во мраке небытия»… Все же обговорено, в натуре…

– Да я-то что… Как бы Филин не растворил нас в этом самом «мраке»… Вот что…

– Э-э, Бобер, – скривил рот Клещ. – Во-первых, если сразу со старухой сорвется, то отмазка такая – мы, так сказать, инициативу проявили, кинулись по горячим следам… Ну а если все чисто выйдет, то… Пока Филин очухается, мы уже далеко будем… Что нам его крохи со стола, когда можно разом весь кусок хапнуть… Он же нас в черном теле держит, а мы ведь люди, Бобер, заслуженные люди… А он молодняк уже над нами ставит… Мы с тобой полжизни по пересылкам да по зонам кантовались, а он кто? «Фраер» он по всем понятиям воровским…

– Фраер-то он, конечно, фраер… – согласился Бобер. – Но «бабки» у него, связи…

– Вот именно, что «бабки»! На них только и авторитет свой слепил. А так он кто по жизни? Барыга… А это дело, если по справедливости, я сладил, исключительно я. Если б мы тогда с Тхорем в Питере…

– Ладно, Клещ, – оборвал Бобер. – Давай конкретно о «деле»… Как нам в дом войти, как к старухе проникнуть… А заорет? Люди же там…

– Не заорет, – уверенно сказал Клещ, выворачивая машину с Главной аллеи Измайловского парка. – Все продумано. Конкретно делаем так…

В это самое время со стороны дачного поселка «Красный Богатырь» по направлению к Москве летела по шоссе черная «Волга», за рулем которой находился Семен Семенович Галамага. Полчаса назад ему по служебному телефону позвонили опера майор Бут и капитан Раков и сообщили невероятную новость – старуха вернулась с того света!

Лицо Галамаги было хмуро и сосредоточено, брови сдвинуты, умные глаза горели решительностью и деятельной энергией.

Но увы, внешний вид слишком часто бывает обманчив. Замечено, что у напряженно и крепко задумавшегося человека, когда он весь поглощен сильной мыслью и решает трудную задачу, лицо от натуги немного тупеет и приобретает оттенок кретинизма. Очень часто увлеченные думой философы имеют совершенно глупый вид, и случайный сторонний свидетель, увидев эти отвисшие губы и потухший взгляд, легко может принять задумавшегося ученого за полного клинического идиота.

Так что несмотря на столь решительный вид Галамаги, несмотря на сдвинутые брови и умный взор, в голове его был полнейший сумбур. И если бы сам дьявол в аду под угрозой пытки спросил его: «Галамага, зачем ты ехал в Москву и какие мысли и планы были у тебя при этом?» – Семен Семенович не ответил бы ничего вразумительного. «Так… убедиться…» «В чем ты конкретно хотел убедиться?» – настаивал бы дьявол, проводя перед его носом какими-нибудь адскими, раскаленными добела щипцами. Но даже и тогда, глядя на эти страшные щипцы, ничего не смог бы прибавить Галамага к своим словам. «Интуиция… Проследить хотел… как оно там обернется… Тяга какая-то тянула…» «Вот и проследил, вот и убедился… – сказал бы дьявол и вздохнул. – Интуиция… Черт тебя попутал, а никакая не интуиция. К золотишку тебя потянуло, вот что. Ох, беда, беда мне с вами, алчными душонками… Жалко мне тебя, дурака, но сам виноват…»

Да, недаром говорят, что утопленника в роковой день непреодолимо тянет к себе вода.

Галамага мчался к Москве, время от времени пододвигая на место морской бинокль, который от скорой езды так и норовил сползти на край сиденья.

На подъезде к «объекту» он метров за сто выключил фары и габариты, машина, тихо урча, остановилась в укромном углу за кустами сирени. Галамага повесил бинокль на шею и осторожно выбрался наружу. Всем телом навалился на дверь и она захлопнулась с глухим щелчком. Семен Семенович на полусогнутых ногах обошел дом вокруг, остановился напротив едва освещенного старухиного окна, огляделся. Ага, с удовлетворением отметил он, – вон из той пятиэтажки… В аккурат напротив. Метров двести, но с биноклем самый раз…

Две бесшумные тени пресекли двор, поднялись на крыльцо, на очень недолгое мгновенье замешкались у входной двери с бесхитростным замком, аккуратно звякнули отмычками и – прошелестели по сумрачному коридору. В комнате скорняка все так же гремела музыка, но голосов и топота не было уже слышно. Угомонились. Мягко проворкотал замок в двери угловой комнаты, тени просочились сквозь узенькую щелку и застыли в безмолвии перед отверстым гробом.

«Эге», – оживился на своем посту Галамага и чуть подвинтил окуляр, но резкости не прибавилось.

Далекая сцена едва-едва освещена была сиреневым ночником.

Злокозненные тени разделились и с двух сторон на цыпочках подкрались к темному гробу, склонились над ним и тотчас отшатнулись. Глаза Клары Карловны были открыты.

– Ты, старая кляча, – зашептал Клещ, приставляя ей к горлу длинный узкий предмет. – Вякнешь только, шило в кадык всажу.

– Что вам нужно здесь, государики вы мои? – ровно и тихо проскрипела старуха, даже не пошевелившись.

– Короче, если ты, тварь, не скажешь сейчас…

– Погоди ты, – перебил Бобер. – Спокойней… Уважаемая, – подошел он с другой стороны. – Мы хотим вам добра. Мы не хотим зла…

– Короче, Бобер…

– Спокойно, Клещ… Так вот, сударыня… Времени у нас немного, но полюбовно решим, по-честному… А не то веревку на шею и придушим, как крысу…

– Погоди, Бобер, не груби, – сказал Клещ. – Тут вежливо надо, культурно… Значит так, ты нам, старая грымза, сейчас свои сбережения покажешь, а мы тебе взамен…

– Следи за базаром, Клещ…

– Государики вы мои, – остановила их Клара Карловна. – Насколько я понимаю, вы пришли за сокровищами. Но, к сожалению, золото это принадлежит партии, а поскольку вы не являетесь членами партии…

– Как так не являемся!? – обрадовался Бобер неожиданному повороту дела. – Кто же еще является? У меня батя был член партии. Я и сам член партии, честно слово даю… И друг мой по жизни коммуняка…

– Ваш друг коммунист? – Клара Карловна скосила глаза на Клеща, который все так же держал наготове шило.

– С места не сойти, – просипел Клещ. – Равенство, братство, свобода!..

– Мир, труд, май, – поспешил добавить Бобер. – «Союз нерушимый республик свободных…»

– Банду Ельцина под суд! – угрюмо присовокупил Клещ.

– Хорошо, государики вы мои, – одобрила Клара Карловна. – Вы меня почти убедили. Я вижу, что вы честные и убежденные люди… Но, право, приходите завтра днем, к чему эта конспирация… Тем более, что вы за один раз всего не унесете…

– Барышня, – горячо зашептал Клещ. – Мы унесем. Ради такого дела…

– Нет, – твердо сказала старуха. – Прощайте…

– Дуру гонит, – злобно просипел Клещ, который давно понял, что старуха попросту издевается над ними. – Ставь, Бобер, паяльник в розетку. И скоч давай… А ты, сука, заголяйся…

– Ну, курва, ладно… – озлился и Бобер, высматривая розетку. – Не хочешь по-доброму, значит будем по-плохому…

– Сама виновата, бля бу… – заводил себя Клещ. – Будет тебе, как с той падлой в Питере…

– Так это вы? – чуть приподняв голову, с трудом произнесла старуха. – Так это вы тогда убили Озу Брониславовну в ее квартире?

– А то кто же? – ухмыльнулся Клещ. – Мы, брат, такие… Эх, жаль Тхоря нет, он бы тебя быстро разговорил…

Голова Клары Карловны бессильно откинулась на подушку, веки смежились. Очевидно, услышанное произвело на нее большое впечатление.

– Удлинитель забыли, – сокрушенно говорил Бобер, стоя у стены с паяльником в руке и осторожно трогая его жало смоченным слюной пальцем. – Пока паяльник донесешь, остынет…

– А мы гроб пододвинем, – догадался Клещ и пошел к изголовью. – Берись с того конца…

– Вы враги народа, – произнесла вдруг Клара Карловна каким-то новым торжественным голосом. – Признаете ли вы себя врагами народа?

– Признаем, признаем… Ишь ты как заговорила, – удивился Клещ. – Ты у нас сейчас «Интернационал» запоешь… А ты как, Бобер, признаешь себя врагом народа?

– Признаю себя врагом народа, – хмуро откликнулся Бобер, берясь за гроб в ногах старухи. – Не народ, бля бу, а урод…

– Именем мировой революции приговариваю вас к смертной казни! – твердо и страшно объявила Клара Карловна Розенгольц.

– Ну ты, сучара, сейчас ответишь за свои базары…

Два выстрела прогремели почти одновременно.

Да, бесспорно, Клара Карловна умела обращаться с огнестрельным оружием. Глухо и без малейшего вскрика рухнули на пол два бездыханных трупа.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – заключила старуха и уронила руку с браунингом. – Вот так, государики вы мои…

Дежуривший у дверей полковник вошел в комнату, мягко вытащил из руки Клары Карловны оружие, косо взглянул на распростертые тела.

– М-да… Школа… – пробормотал он.

– Я устала, – сказала старуха Розенгольц. – Уберите отсюда эти останки…

– Разумеется, – сказал полковник. – Я, Клара Карловна, присмотрел для них подходящий контейнер.

«Эге», – думал Галамага, так и эдак прикладывая бинокль к глазам.

Но ничего за все это время, кроме неясного движения каких-то теней в размытом сиреневом сумраке он не видел, тем более, что окно старухи было до половины занавешено. Семен Семенович постоял на своем посту у подоконника на площадке пятого этажа еще несколько минут.

Движение в комнате старухи полностью прекратилось. Погас ночник.

Галамага вздохнул и стал спускаться, заранее нащупывая в кармане ключи от машины.

Назавтра в передаче «Дорожный патруль» многие жители столицы узнали следующую новость: «Поздно ночью на выезде из Москвы работниками ГИБДД задержана была черная «Волга». При ее досмотре в багажнике были обнаружены два трупа с огнестрельными ранениями в голову. Водитель, бывший работник МВД, подполковник в отставке, так и не смог внятно объяснить происхождение этой страшной находки. Подозревают, что он был тесно связан с одной из известных криминальных группировок и вывозил трупы для захоронения их в Подмосковном лесу. В настоящее время задержанный находится в следственном изоляторе и дает показания».

Жильцы дома, увы, пропустили эту интересную передачу, но на то у них имелись очень веские и уважительные причины. Неловко, право, об этом говорить, но еще подлее было бы уклониться от точного изложения фактов, какими бы горькими и ужасными они ни казались.

Накануне ночью скончалась Клара Карловна Розенгольц. Именно так. Трудно избежать невольной тавтологии, но в данной ситуации тавтология эта абсолютно уместна – окончательно скончалась!

Рассеявшиеся с вечера по всей Москве жильцы, стали с первыми лучами солнца постепенно стягиваться к дому и здесь уже ждала их горестная весть. Кузьма Захарьевич, который обнаружил утром бездыханное тело старухи, предупреждал об этом всех еще с порога, но, разумеется, поначалу каждый воспринимал его сообщение, как очередную злую и неостроумную шутку. Но взглянув издали на торчащий из гроба острый костяной нос и перекрестившись на горящую в изголовье восковую свечу, люди с видимым облегчением вздыхали и понемногу успокаивались.

Один только Юрка Батраков, ничему и никому не верил, ходил по дому мрачный и сосредоточенный, щупал перила лестницы, взвешивал в руке черенок дворницкой лопаты, выглядывал во двор, трогал штакетины…

– Ну что ты бродишь, точно пальцы растерявши, – не выдержала наконец Любка Стрепетова. – И ходит, и ходит без толку… Вы бы, Кузьма Захарьевич, нашли ему дело какое…

– Ради твоей же пользы и безопасности хожу, дура! – огрызнулся Юрка. – Кузьма Захарьевич, ты не в курсе, карандаши из какого дерева делают?

– Из кедра, – сказал полковник.

– Жаль… – огорчился Юрка. – Не годится… Да и тонковат, честно говоря…

– А-а, – усмехнулся полковник. – Ищи-ищи… В парк сходи.

Степаныч, несмотря на свой огромный жизненный опыт, а, может, и наоборот, благодаря ему, панически боявшийся покойников, старался не отходить от полковника ни на шаг, все допытывался про «эффект Тамерлана».

– Да не знаю я, Степаныч, – не выдержал наконец полковник, – Врач сказал, что три раза так вот Тамерлан прикидывался мертвецом…

– То есть многократно? – беспокойно оглядывался старик.

– Не волнуйся, гроб заколотим, зароем…

– Бетонцем бы хорошо сверху, Кузьма Захарьевич… Облагородить могилку…

– И бетонцем в свое время облагородим, – бодрил полковник.

Приехал знакомый уже полковнику седенький врач, поздоровался и, заглянув в комнату покойной, тут же на крышке гроба, размашисто и уверенно подписал свидетельство о смерти.

Старуху наконец-то увезли навсегда и гроб ее сопровожал один лишь Юрка Батраков.

Поздно вечером он вернулся, сунул под плиту небольшой плотницкий топорик. Отряхнул с колен следы подсохшей глины, долго мыл руки в раковине, выковыривал из-под ногтей набившийся песок…

– Нашел? – усмехнувшись, спросил его полковник.

– Прямо на кладбище и нашел, – хмуро отозвался Батраков. – Там у них как раз росла пара осин у забора… Чуть менты не повязали… Прицепились, как клещи – ты что, говорят, порубку тут устраиваешь в заповеднике? Я говорю, осина, мол, дерево сорное… Куда там… Еле убежал…

– Вбил, значит?..

– А то… Три кола вогнал.