Текст книги "Обнаженная натура"

Автор книги: Владислав Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Глава 10
Темные силы

Почему-то все неприятное происходит еще и в самое неподходящее время, сокрушался Пашка, пропуская вперед притихшую Ольгу и входя вслед за ней в дом.

Что делать, как выворачиваться из положения, об этом он боялся и подумать. Клубок свивался запутанный. Родионов знал про себя, что он из породы тех людей, которые взявшись развязать пустяковый узелок, затягивают его еще туже и безнадежнее.

Из кухни доносились негромкие задушевные голоса и в дверном проеме Родионов увидел Юрку Батракова с железной кружкой в руках. Заметив входящих, Батрак ухмыльнулся и поспешил занять свое привычное место между столом и холодильником.

У плиты топталась баба Вера, подле батареи на корточках сидела Надя.

– Так что если тебя украдут, Надюша, или еще, не дай Бог, что-нибудь, – наставляла Вера Егоровна, – ты молись так: «Пресвятая Богородице, спаси нас…» И так повторяй все время. Она всегда детям помогает…

– Что, снова маньяк? – бодрым голосом спросил Пашка, входя в кухню.

Вера Егоровна замолчала и ничего не ответила, а Надя ехидно снизу вверх поглядела на Родионова.

За столом сидела Ирина.

Перед ней стояла чашка недопитого остывшего чая. Она только мельком скользнула взглядом по лицу Родионова и глаза ее остановились. Удивленно поднялись брови, она дернулась, привставая, и сейчас же опустилась на табуретку. Зрачки ее потемнели… Ольгу увидела, понял Пашка.

Среди всех прочих чувств, которые обрушились в эти минуты на Родионова: жалости, стыда, досады, смущения, он заметил в себе движение неуместного и подлого чувства – чувства самодовольства. Он оглянулся на Ольгу, и его поразило напряженное и застывшее ее лицо.

– Она книги тебе привезла. – нарушил тишину Юрка.

– Да, да, Павел. Да… Книги. – подхватилась с места Ирина. – Ты забыл в прошлый раз. Пусть Ольга посидит здесь, я тебе отдам. Там, возле твоих дверей…

Родионов поплелся вслед за Ириной, которая увлекала его в коридор. Но остановившись посередине пути, она вдруг передумала.

– Вот что, Паша. Проводи-ка меня лучше…

– Я в прошлый раз не отдал тебе твоих вещей, – сказал Родионов в нерешительности. – Термос, варежки…

– Я знала, что ты их привозил. Потом, потом… К чему мне теперь варежки?..

– Да, лето же… – согласился Родионов, снова следуя за Ириной, теперь уже к выходу.

Во дворе Ирина обернулась, взяла его за руку.

– Видишь, как просто все, Паша… Все очень просто, напрасно ты переживал… Сейчас я уйду.

Гора свалилась с его плеч. Ирка, оказывается, славная девушка, другая бы на ее месте… Впрочем, она конечно сразу поняла, что всякое соперничество бессмысленно. Как только увидела Ольгу.

– Откуда ты знаешь, что она Ольга? – спохватился Родионов. – Вы что, знакомы разве? Или Батрак сказал?

– Это неважно, Паша. Это неважно, – видно было, что Ирина волнуется. – Не связывайся с ней!

– Ты… что-нибудь знаешь такое? – дрогнувшим голосом спросил Родионов.

– Ах, это тоже все неважно, – отмахнулась Ирина. – Вот что, Родионов. Вокруг тебя что-то происходит. Страшные и темные силы… Я не знаю точно, но знаю, что тут большие деньги…

«Стабилизаторы!» – мелькнула догадка в голове у Пашки.

– Ну все, Паша. Я тебе все сказала. А теперь я сама…

Она повернулась и быстро зашагала со двора. Боже мой, как же все это жалко! – думал он, глядя ей вслед. Красилась, готовилась, и так все мерзко произошло.

Он не додумал, потому что Ирина вдруг остановилась, обернулась и сказала:

– Родионов! Еще… Я папашке запретила. Он мне похвастался про милицию. Ну, когда тебя взяли… Я ему сцену устроила. Ты его не осуждай, он же ради меня. Как уж умеет…

Она снова пошла со двора, но вдруг передумала, остановилась, а затем подбежала к Родионову и влепила ему размашистую оплеуху. Он даже и не попытался уклониться или загородиться рукою, стоял посередине двора как в тумане, опустив голову, а когда опомнился и огляделся, Ирины уже не было.

Щека его пылала, но совесть больше не мучила. Он поплелся в дом.

– Где Ольга? – спросил он у Батракова, заглянув в опустевшую кухню.

– У бабы Веры, где же еще? – сухо ответил Юрка.

Родионов вошел в свою комнату, прихватив на пороге книжки.

Присел на диван, открыл наугад Булгакова и зацепился. Верно говорится – писатель не тот, кого читают, а тот, кого перечитывают…

Много месяцев спустя, вспоминая все, связанное с Ольгой, Родионов никак не мог определить точно, когда же у них наметился первый раскол и какое именно событие заставило ее решиться на такой безумный шаг… То ли после Ирины, а может быть, после скандала, учиненного им в доме артиста, что произошел позже, или… Нет, определить точно он не мог, возможно, это было уже с самого начала…

То, что он все это время жил в постоянной тревоге, поминутно ожидая беды, было понятно – слишком непосильный и драгоценный дар достался ему и достался, как он сам понимал, не по заслугам. Всякий в его положении точно так же вскидывался бы ночами с бьющимся сердцем и мучился – «когда?» Когда все это отнимется у него, только бы не сегодня и не завтра, пусть еще длится эта мука обладания, эта тревога, эта бессонная забота…

Когда Ольга вернулась от бабы Веры, он стоял возле ниши перед своей дверью и задумчиво крошил хлеб в аквариум, кормил жабу.

– У тебя аквариум? – удивилась она, приседая и вглядываясь в мутную воду.

– От старухи остался, – сказал Родионов. – Не выкидывать же, жалко тварь…

– Славная она, Вера Егоровна, – помолчав, сказала Ольга. – Не знаю, почему самые славные люди – бабушки.

– У меня тетка Мария тоже славная, – сказал Павел. – А я ей по полгода на письма не отвечаю. Она в деревне живет. Помнишь, я тебе про свою мечту рассказывал? А ты ничегошеньки не поняла…

– И ты решил, что я глупая и поверхностная бабешка. Что кроме дамских романов ничего не читаю. Признайся…

– Было дело, – улыбнулся Павел. – Я тогда почему-то разозлился на тебя, на твою красоту, что ли…

– А что ж ты меня в первый раз не заметил?

– Как это не заметил? – не понял Родионов. – Уж я-то тебя сразу заметил, чуть в обморок не упал. Да и упал же под трамвай.

– Нет, дня за три до того… Я была у вас, а ты меня не заметил. Прошел со своим чайником по коридору, глаза отрешенные, ничего не видит, чуть не сбил меня. Хорошо, я увернулась… Но затаила на тебя злость. Честное слово, досадно стало, идет навстречу молоденький, симпатичный, а меня в упор не видит. Так не бывает, Родионов…

– Странно… – задумался Родионов. – А ведь и в самом деле… Что-то, наверно, на сетчатке глаз запечатлелось, образ… А я-то решил, что я сам тебя придумал. Между прочим, я на улице никогда знакомых не вижу и не узнаю, многие обижаются.

– Вот видишь, Родионов, какой ты противный тип! Высокомерный… Спесивый… Кичливый… Чванливый…

– У тебя на редкость богатый словарь ругательств… Слушай, а ты Ирину откуда знаешь? – не вытерпел Павел.

– Где-то видела ее. С отцом. – Ольга оглянулась. – А где у вас старуха жила? Покажи. Страшная, наверно, комната? Шаги по ночам…

– Там замок, – сказал Павел. – Шкуры там, лисопес. Скорняк пока занял. Тут приходили всякие, из милиции хотели подселить. Битва была за эту жилплощадь. Дом-то наш, оказывается, кооперативный с двадцатых годов… Да еще под снос. Потом пожарные наезжали, простукивали стены да потолки… Пойдем ко мне, тебе переодеться во что-нибудь надо, в сухое…

Он пропустил вперед Ольгу, ревниво оглядел свое жилище. Бедно…

– Бедно, – сказала Ольга.

– Для гения годится, – роясь в шкафу, небрежно произнес Павел. – Вот допишу повесть, может, разбогатею…

Он вытащил старый овчинный тулуп.

– Вот возьми. Он уютный, под ним засыпаешь сразу…

– Отвернись, – приказала она. – И не подглядывай в окно, там отражается все…

– А как же «театр раскрепощенного тела?» – едко спросил Родионов, зажмурив глаза.

– Театр и есть театр. Завтра можешь пойти туда со мной. Я к тебе приду, если хочешь… Только оденься поприличней.

– Вот допишу повесть…

– Перестань, Родионов, – перебила Ольга. – Кому теперь нужна какая-то повесть? Пусть даже и талантливая. Кто ее купит? Но все равно, пиши. Пиши, а я буду глядеть на тебя отсюда…

Скрипнули пружины дивана.

– Действительно, как уютно под этим полушубком… – он услышал короткий тихий зевок. – Слушай, Родионов, подари мне лягушку, а? И аквариум…

– Конечно! – обрадовался Пашка. – Воду только нужно поменять.

– Нет, она привыкла, не меняй… Надо взять машину и погрузить, как есть… Какой день тяжелый… Я попрошу… своих…

Родионов обернулся от стола. Она уже дышала ровно, свернувшись под тулупом. Спала.

Он выключил настольную лампу, быстро скинул с себя одежду и забрался к ней. Она подвинулась и во сне обвила его рукой за шею. Значит – любит, успокоился Родионов и затих.

Глава 11
Театр раскрепощенного тела

В пять часов вечера, как и договорились, Родионов встречал Ольгу в вестибюле метро. Это было не очень удачное время, самый разгар адовой работы. Плотная толпа медленно двигалась к эскалатору, напирая на металлические загородки. По мере продвижения к всасывающей горловине толпа становилась еще плотнее, но вместе с тем и упорядоченней. Если из середины можно было еще вырваться обратно, то у самого спуска под землю человек был уже обречен – вот он виден уже по пояс, вот по плечи, а вот уже мелькала беззащитная макушка и пропадала навсегда.

Ольга появилась перед ним как всегда неожиданно.

Родионов вздрогнул и смутился душою. Такой чистой и пугающей красоты он еще не видел. Она была в изумрудном платье, от которого еще больше позолотели ее колыхнувшиеся от сквозняка волосы, и еще раскосее стали остановившиеся гипнотические глаза, потерявшие обычную насмешливость. Ему стало не по себе…

– Ну что? – спросила Ольга, серьезно и пристально глядя на него, и в этом вопросе не было и тени обычного женского жеманства и кокетства. Она знала свою настоящую силу.

– Лучше бы ты была попроще, – убитым голосом признался Пашка, забирая у нее спортивную сумку. – Тебя нужно хранить в бронированном сейфе. А у меня стены хрупкие. Придут ночью и украдут тебя. Скорей бы ты постарела, что ли…

– А вот гляди, какие когти, отобьемся! – пообещала Ольга, показывая свои алые ноготочки. – Да не гляди ты так, Родионов!

– У тебя глаза стали изумрудные.

– Это из-за платья…

Пока выбирались на улицу, Пашка шел не поднимая глаз, крепко взяв Ольгу под руку. Он знал, что все смотрят на нее. И все время ему казалось, что вот сейчас подбегут и вырвут ее из рук. Больше всего в эту минуту ему хотелось оказаться на каком-нибудь далеком необитаемом острове, где нет ни одной этой алчной скалящейся рожи. И чтобы остров был окружен неприступными скалами. И на каждой скале стояло по ракете с ядерным зарядом…

– Скоро я уезжаю, – сказала Ольга. – Может быть, надолго…

– Хорошо, – отозвался Родионов, продолжая мечтать про остров. – Как? – остановился он, когда до него наконец дошел смысл сказанного.

– Если подпишу контракт… Идем, идем, мы можем опоздать…

– Что еще за контракт? – нахмурился Родионов.

– Съемки. В клипе…

– И ты ради этой ерунды уедешь? Будешь кривляться и подскакивать там на заднем плане…

– Родионов, ты ничего не понимаешь. Ретроград. Это очень важно. Сегодня вечером все решится… И кстати, Родионов, я, кажется, решила твои проблемы. Тут из штатов издатель приехал, ищет что-нибудь новенькое. У него странная фамилия – Сорт, но он из наших, из бывших… Я и подумала про твою повесть. Хорошие деньги можешь получить, я уже предварительно намекнула, он заинтересован… Десять процентов – мои…

– Я не нуждаюсь в средствах, – важно сказал Родионов. – Тем более, от какого-то диссидента Сорта. Хорошо, не черт еще…

– Пашка, перестань дурака валять, ради Бога… – взмолилась Ольга.

Когда они вошли в комнату к Пашке, Ольга взяла у него из рук свою спортивную сумку и вытащила оттуда подозрительный мягкий пакет.

– Что это? – насторожился Пашка, начиная уже догадываться.

– Это всего лишь твоя одежда, – пояснила она, извлекая из пакета бордовый пиджак, фиолетовые штаны, темно-зеленую с разводами рубашку. Бережно разложила на диване.

– Потрогай, какой пиджак, – ласково гладя материю, предложила она. – Есть в настоящих фирменных вещах что-то, чего нельзя объяснить… Но это всегда чувствуется…

Родионов стоял, скрестив руки на груди и брезгливо глядел на вещи.

– Я не попугай, – сказал он, понимая, что спорить бесполезно. – И не обезьяна какая-нибудь. И не павлин…

– Родионов. Неужели ты настолько слаб духом, что тебя может смутить твой внешний вид? Ты же сам говорил, что это признак гордыни… А во-вторых, именно в таком наряде ты выделяться там не будешь. Будь как все.

– Ладно, – поколебавшись, сдался Пашка. – Ради тебя.

Он переоделся и подойдя к зеркалу, ухмыльнулся.

– Надо же, – пробормотал он, – что-то есть в самом деле. Пустяк ведь, а как разительно меняется человек. Не зря говорят – по одежке встречают…

– Вот видишь, – удовлетворенно сказала Ольга. – Ботинки у тебя пристойные. А вообще, тебе идет одеваться модно, Родионов. Еще бы очки темные… Жаль, нет у тебя доброго советчика…

Она подошла к нему и встала рядом у зеркала, наклонившись вперед и что-то стала прихорашивать на лице легкими движениями пушистой кисточки. Впервые Родионов увидел со стороны – себя вместе с Ольгой.

– Ольга, – дрогнувшим голосом сказал он, – а мы здорово…

– Все, Родионов! – перебила она. – Времени нет. Бежим!..

Родионов, давно не посещавший никаких концертов, слегка оробел, когда они вошли в ярко освещенное и заполненное публикой фойе театра.

Это был, впрочем, не театр, а просто арендованный театром Дом культуры завода электроламп. Кажется, того самого, откуда Родионов похитил стабилизаторы…

Впечатление однако с самого начала было изрядно подпорчено. Оказалось, что в самый день премьеры здесь засорился какой-то стояк и при входе им пришлось преодолевать темную вонючую лужу. Хорошо еще, что устроители догадались положить в лужу кирпичи и постелить на них доски. Вонь проникала и в празднично сияющее фойе, поэтому все спешили поскорее пройти в зал. Ольга посадила Родионова в первых рядах и убежала.

Родионов впился глазами в сцену.

Все ему не нравилось – и черный задник, обсыпанный мерцающими звездами, и столики с электрическими свечами, расставленные по бокам сцены двумя рядами. Все это тонуло в полумраке и только посередине в круге яркого света стоял одинокий стул с прислоненной к нему гитарой. На сцену стали подниматься молчаливые пары. Подчекнуто естественной походкой расходились, рассаживались за столиками, принимались как бы беседовать…

Свет в зале померк. Потемнело еще больше и на сцене, она налилась уже подвальной сырой темнотой, так что лица беседующих за столиками едва виднелись. Они были подсвечены снизу слабыми лампочками от свечей и оттого казались страшноватыми, распухшими.

Стул с прислоненной гитарой все еще пустовал, когда внезапно и громко задребезжали струны из динамиков, потом вступил голос и началась песня. На сцене показался исполнитель в жилетке, с черной бабочкой на шее. Слабо мерцала длинная серьга в ухе. Он сел на стул, установил гитару на колени и пригорюнился, заслушавшись.

И почти все первое отделение он так и просидел на своем стуле, поднимаясь с места после каждой песни и раскланиваясь на крики «браво».

«Педик», – решил Родионов. Этот был ему не страшен, не соперник.

В перерыве он никуда не уходил, сидел в мягком кресле, почти успокоившись. Он ожидал чего-то гораздо худшего, на деле же оказалось, что все не так страшно, мера пошлости не превышала допустимую. Голос у певца был хорош, слова ничтожны, но самое главное – никаких особенных режиссерских изысков.

А короткая пьеска, которая была показана во втором отделении, тоже ничем Родионова не обескуражила. На сцене, то сходясь в тесную кучу, то разбегаясь в разные стороны, плясало десятка два артистов в телесного цвета трико.

«Гомики», – примирительно думал Родионов.

А потом на сцену выпорхнули девушки в каких-то розовых полупрозрачных марлях.

Они плясали, плясали, сходились и расходились, а Родионов все никак не мог определить, где же среди них его Ольга, настолько все они одинаково выглядели – в белых и черных париках, одинаково густо накрашенные. Он не следил за ходом развития сюжета, потеряв нить с самого начала, просто глядел на сцену, как глядят в аквариум и на душе его было покойно. К его немалому удивлению, после того, как пьеса закончилась и грянули аплодисменты, из-за кулис выступил Всеволод Арнольдович Сагатов со своей тростью и несколько раз церемонно раскланялся. Рядом с ним стоял и режиссер, улыбаясь в зал мясными красными губами и посверкивая похотливой оригинальной плешью.

Родионов с удовольствием аплодировал вместе со всеми.

Минут через десять в буфете его отыскала Ольга.

– Ну как тебе? – спросила она.

– Великолепно! – похвалил Пашка. – Ты была лучше всех!

– Я рада, – сказала Ольга. – А теперь мы вместе идем к Алексею. Тебе там наверняка не понравится, но дай слово, что задираться не будешь.

– А нельзя ли вообще туда не ходить?

– Нельзя! – отрезала Ольга. – Там все должно решиться.

Как и предполагал Родионов, дом, куда они пришли был устроен, само собою, не по-русски. Высокие узкие столики вдоль стен, тарелочки с незнакомой и скользкой на вид едой, пробовать которую он поопасался, подозревая, что это устрицы. Меж столиков размещались двухэтажные никелированные подносы на колесиках с початыми иностранными бутылками. Все это походило на сцену дружеского уик-энда из американского фильма. Приглашенные разбились на отдельные кучки, попивали маленькими глоточками разбавленный алкоголь, пощипывали с тарелочек.

Редкие стулья, рассованные по углам, были тут же оккупированы, и Родионову пришлось топтаться, переходя от столика к столику, кочуя из комнаты в комнату. Он то находил Ольгу за разговором с лощеными кавалерами и дамами, то вновь терял ее в запутанных лабиринтах комнат.

Где-то в неопределенной глубине квартиры звучала музыка.

Раза три во время своих переходов встретился он со Всеволодом Арнольдовичем Сагатовым и трижды церемонно с ним раскланялся.

Родионов чувствовал себя довольно скованно и все никак не мог привыкнуть к своему нахождению здесь, в самой сердцевине этого удивительного мирка.

Прихватив с подноса длинный стакан с неизвестным напитком, он бесцельно слонялся, не зная, куда бы в конце концов пристроиться и с кем перемолвиться словечком.

Внезапно он осознал, что попал в зону чьего-то заинтересованного и, по-видимому, небескорыстного внимания. Он и до этого несколько раз отметил, что все время около него вертится некий молчаливый робкий господин с цветастой косынкой на шее, то подходя поближе, то смещаясь в угол, но как-то неотвязно и ощутимо преследуя его. Родионов, прислонясь к дверному косяку, медленными глотками пил зеленый, невероятно приятный напиток. И тут незнакомец осторожно тронул его за рукав.

– В морду дам, – кратко сказал Родионов.

– Но как же? – удивился незнакомец, по-бабьи жеманно растягивая слова.

– А вот так же, – повторил Родинов. – Дам в морду и поминай как звали…

Незнакомец поправил очки и обиженной походкой удалился в другую комнату. Родионов поставил пустой стакан на тележку и взял второй, такой же…

То, что показалось Павлу легким и приятным напитком, было судя по последствиям, каким-то очень крепким и коварным алкоголем. Невероятно крепким и невероятно коварным, поскольку уже после первого выпитого им стакана, пол опасно качнулся под ногами у Родионова. Но он уже не придал этому значения. И не было никого рядом, кто бы подсказал, остановил, помог…

Пашка, пивший редко, от случая к случаю, катастрофически захмелел.

После второго стакана настроение у него стало вдруг превосходным. Все окружающие его люди как-то сразу прояснились для Пашки, он понял о них все. Это были замечательные и милые люди. Он пошел, улыбаясь всем встречным, и пошел он, чтобы разыскать Ольгу и все-все ей сказать, А сказать было что, вернее, неважно что, но нечто чудесное, радостное и счастливое. Слова не важны, ерунда…

– Какая вы очаровашка! – громко похвалил он поджарую пожилую брюнетку, разговаривающую в коридоре с молодым подтянутым пареньком.

– Ба! – обрадовался он и пощупал полу ее платья. – На вас тоже все фиолетовое! Это очень модный и благоприятный цвет, особенно жгучим брюнеткам. Вернее, я хотел сказать не благоприятный, а благородный, но мне приятнее было сказать благоприятный…

Ему самому очень нравилось, как он ловко и складно шутит.

Брюнетка нахмурилась, а кавалер чуть шагнул вперед, прикрывая ее от возможных Пашкиных притязаний.

– Не тревожьтесь, – учтиво сказал Родионов, приложив руку к сердцу. – Я никогда бы не позволил себе с подругой близкого друга… А теперь прощайте!..

Он отпрянул от парочки и пошел на цыпочках, осторожно и мягко ступая по ковру, пошатываясь и через шаг задевая плечом стену.

Он и не заметил, как со стула в углу коридора поднялся человек в черном костюме, внимательно наблюдавший эту сцену, и прищелкнув пальцами, последовал вслед за ним.

– Ничего себе! И тут выпивка! – удивился Пашка, обнаружив одинокий столик возле кухонных дверей. – Богатая семья. Богатая и гостеприимная…

Он стал выискивать стакан с зеленым напитком. Ласковая рука коснулась его локтя.

– В морду дам, – беззлобно сказал Родионов, и взял со столика заветный стакан. Когда же он обернулся с этим стаканом, то обнаружил, что вместо давешнего робкого ухажера перед ним стоит другой, абсолютно незнакомый тип в черном костюме.

– Вы Родионов, – сказал черный человек. – Я вас сразу узнал. Здравствуйте. И вы, значит, здесь?

– Где же мне еще быть? – Пашка протянул руку. – А вы кто? Писатель? Поэт? Бродячий философ?

– Нечто среднее, – уклончиво ответил черный человек. – Просто свободная личность, тяготеющая к искусствам, если угодно…

– Абсолютно угодно! – воскликнул Пашка.

Где-то он видел этого человека и знаком ему был его мертвый и неподвижный взгляд из-под тяжелых обезьяньих надбровий. Помнил он и эту скользкую плоскую лысину…

– Позвольте представиться. Моя фамилия Шлапаков, – протянул руку человек. – Как вам нравится весь этот балаган? – Шлапаков кивнул лысиной в ту сторону, откуда веяло музыкой. – Русью, как говорится, здесь и не пахнет. Выпьем!

– Будьте здоровы, Шлапаков! – Пашка чокнулся с новым приятелем. – Честно говоря, я тоже не люблю, когда русские начинают придуриваться под иностранцев. Но такой уж, видно, наш характер… У меня знакомый на месяц съездил в Америку и вернулся с акцентом. Метро называет сабвеем…

– Пойдемте к гостям… Вы должны меня поддержать, – предложил Шлапаков, когда они выпили. – Мне одному с ними не справиться, а вот вдвоем мы им докажем.

– Да мы вдвоем гору свернем! – обрадовался Пашка неожиданному союзнику. – Только тут тонко надо, без напора. Я недавно завелся и все дело испортил. Художник один, сволочь такая… А нам надо деликатно и вежливо…

– Вы меня обижаете, Павел! Именно деликатно…

– Беру свои слова обратно, – поспешил исправиться Родионов. – За обиду не взыщите. Я несколько выпил, кажется…

– Не может быть! – возразил Шлапаков. – На мой взгляд, вы абсолютно трезвы. Как стекло. Вперед?

Они прошли в гостиную, наполненную народом. Шлапаков громко представил Пашку:

– Родионов Павел! Знаменитый писатель!

Пашка протестующе замахал руками. Публика заинтересованно смолкла, и лица всех присутствующих повернулись к ним. Стали подходить со стаканами в руках, разглядывать Пашку. Они со Шлапаковым оказались в середине небольшого круга. Родионов смутился и попытался смешаться с толпой, но Шлапаков, придерживая его за рукав, другой рукою подтянул к себе пожилого белобрысого господина и, подмигнув тому, снова громко выкрикнул:

– Так вы, Алмазов, утверждаете, что Россия не великая страна! Что это рабская душа…

– Кто говорит, что Россия не великая держава? – с пол-оборота завелся Родионов и шагнул к пожилому господину. – Этот? Он говорил такое? Этот урод…

– Ничего я не говорил! – взвизгнул господин, отступая. – Я говорил про некоторую отсталость…

– Отсталость? – перебил Пашка. – А кто радио изобрел?

– Именно! – поддержал Шлапаков.

– Первый двигатель? Вертолет? Таблицу Менделеева? – наседал Родионов на оробевшего господина. – Кто, в конце концов, придумал ваш проклятый телевизор? Японцы, по-вашему? У кого самая большая страна в мире? Вы думали, даром Бог дает великую державу? Швейцарцам Швейцарию с ноготок, а нам Россию!..

Он победительно оглядел собравшихся.

– Цейлонцам Цейлон, а нам Россию! – подхватил кто-то из задних рядов со смехом.

Шутка понравилась и понеслось на все лады изо всех углов:

– Франкам Францию, а нам Россию!..

– Монакам Монако, а нам…

Как ни пьян был Родионов, но такую неприкрытую издевательскую иронию он конечно мигом почувствовал.

– Молчать! – крикнул он, бледнея. – Так вот кто вы здесь… Все вы тут манаки чертовы! Это Грыбов вас придумал! Подлец!..

Кто-то сильно дернул его за рукав, и Родионов обернулся, ища глазами обидчика, но все лица были одинаково круглы и расплывчаты. Теперь кто-то еще с другой стороны дернул его за полу пиджака.

Пашка растерянно озирался. Шлапаков сунул ему спасительный стакан.

– Сейчас разберемся! – пообещал Родионов, принимая стакан. – Сейчас мы, может быть, и на кулаках поговорим кое с кем…

Он залпом выпил до дна.

– Кто всех вас вспоил-вскормил? – воззвал он к окружающим. – И вы смеете клеветать…

– А кто это нас так напоил? – подхихикнуло за спиной.

– Мать земля сырая! – крикнул Шлапаков, широко улыбаясь слушателям.

И Родионов пристально посмотрел ему в лицо.

– А ведь я тебя раскусил, друг, – хватая Шлапакова за лацканы, сказал он. – Я тебя мгновенно раскусил, кто ты есть. Понятно, чей вы все тут электорат!.. Я пресеку вашу бюргерскую пьянку!

Чей-то острый кулачок вонзился ему в лопатки. Пашка качнулся и ринулся на Шлапакова. Послышался испуганнный и вместе радостный визг. Обрушилось стекло, и искры брызнули из глаз Родионова.

Потом ему крутили руки в прихожей и трещал раздираемый на плечах пиджак. Все это запечатлелось в его угасающем сознании отдельными молниеносными эпизодами. И самый страшный эпизод, самая мучительная картина – Ольга, стоящая в стороне и закрывающая лицо ладонями.