Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– А вот хрен! – Ши яростно показал мне дулю. – Пусть лучше вышвырнут меня туда, где взяли. В гребаную Корею. Я не разучился выживать на пустошах. Вонючее Содружество! Димитрис, ты что, сам не видишь, что здесь происходит?!

Не найдя подходящих слов для ответа, я опустил взгляд вниз. В моей памяти все еще свежи были картины из отеля «Антарктида»: белые простыни, ароматные лепестки роз, белый песочек, тихий океанский прибой… Я не рассказывал об этом Хону, у меня просто не поворачивался язык. Я чувствовал, что Ши ждет от меня вопроса: «Ну и что же делать?!», и у него уже был готов ответ, но я, черт бы его побрал, не хотел слышать этот ответ.

– У меня вызов! – с радостью и облегчением услышав музыку в наушнике, я вскочил с топчана и вырвался наконец из дымного плена на узенький балкончик.

Прямо передо мной пронесся грузовой поезд. Я прокашлялся и с наслаждением вдохнул более или менее свежий воздух с легкой примесью угольной пыли и продуктов химического производства, так как этот район Элис-Спрингс находился слишком близко от графства Мак-Донелл и не мог считаться «зеленой зоной» в том понимании, которое привыкли вкладывать в это словосочетание чопорные жители Сиднея.

– Привет, Роберт, – поздоровался я, когда лицо собеседника появилось на моем сетчаточнике.

– Как там Элис-Спрингс? Все та же адская дыра посреди пустыни? – поинтересовался Ленц.

– Что-то вроде этого, – прокричал я в ответ, оглушенный гудком проносящегося рядом рудовоза.

– Ты что, на вокзале?

– Живу рядом с путями.

– Как поживают твои товарищи?

– Потихоньку, – ответил я, на секунду задумавшись о том, что сказал бы Роберт Ленц, если бы я поведал ему о ночной поездке в пустыню.

– У меня есть кое-какие новости.

– Хорошие или плохие?

– Средней паршивости, – задумавшись, дал взвешенную оценку полковник. – Евразийский посол упомянул о твоем вопросе во время сегодняшней пресс-конференции.

– Серьезно? – я недоверчиво улыбнулся и схватился за голову.

– Все могло бы быть и хуже, – смягчился Ленц. – Сейчас я выведу тебе трансляцию.

Посол Евразийского Союза при Содружестве Наций Хун Дон был низеньким, полненьким и улыбчивым азиатом средних лет. Однако на этот раз, стоя перед микрофонами на фоне украшенного драконами здания посольства в Канберре, он сохранял серьезное лицо.

– Да, хорошо, что вы спросили. Я уже получил ответ на запрос, – с легким акцентом произнес посол. – В объединенной базе данных человеческих ресурсов ЕАС никогда не значились люди с такими именами. Вы ведь понимаете, что мы не можем сделать ничего по отношению к людям, которых мы не знаем? Тогда для чего нам был адресован этот призыв? Понятно же, для чего. С той же целью, что и всегда. Это далеко не первый случай, когда господа из спецслужб пытаются чужими устами распространить слухи, порочащие нас. Мы уже смеемся, когда слышим одни и те же мифы: «страшные китайские тюрьмы», «гонения бедных диссидентов» и прочее. Пора уже придумать что-то новое, право же! Никто у нас не склонен заострять внимание на этой мелкой провокации и не считает, что она должна омрачить приятное впечатление от успехов на первых совместных Играх. Но вот мне лично она была непонятна. Ваше правительство постоянно утверждает, что оно хочет разрядки, прозрачных отношений с нами, называет нас «партнерами». Но другие люди в правительстве продолжают вести себя так, будто не желает никакого сотрудничества с нами вообще. Это странно. Мне кажется, господам в правительстве пора собраться вместе и определиться с их отношением. Это все, что я хотел сказать по этому поводу.

– Господин посол, можно еще вопрос о подготовке к Джакартской экологической конференции?

– Конечно, прошу вас.

– Как вы считаете?..

Роберт отключил трансляцию интервью и какое-то время я молчал, тяжко переваривая только что услышанное. В конце концов я лишь покачал головой.

– Чушь какая-то! – воскликнул я. – Папа ведь был в заключении в Бендерах, когда они установили там свою «социалистическую республику» и присоединили ее к ЕАС. Они не могут не знать!..

– Димитрис, даже если им и известно что-то о Володиной или Катиной судьбе, они, по-видимому, не собираются помочь, – с сожалением молвил Роберт, и добавил: – Как я и говорил.

– То, что сказал посол, означает серьезный скандал? – спросил я, предрекая, что мое изгнание может затянуться до самого начала нового учебного года. – У меня будут новые проблемы?

– Все уляжется. И не такое улегалось. Последствия твоего поступка исчерпали себя, и внимание к нему быстро утихнет. Тем более, что ведущие СМИ не будут его подпитывать. О твоей персоне быстро забудут. Ты же не думаешь, что стал мировой знаменитостью, послав в нокаут Батисту? Ты помнишь многих победителей Олимпийских игр по фехтованию или плаванью? Через несколько лет ты будешь рассказывать в каком-нибудь кафе о своей золотой медали 82-го, а люди будут зевать и ждать, когда ты заткнешься.

Я недоверчиво покачал головой, однако все, что говорил Роберт, казалось мне разумным. Современный мир был богат информационными поводами, а обыватель обрел к ним своего рода иммунитет. Ни моя победа на Олимпиаде, ни мои неосторожные слова после нее не способны были надолго удержать на себе внимание людей. Джинна, которого я выпустил, еще можно загнать назад в бутылку.

– А как же папа? Мама? – мрачно спросил я. – Что будет теперь с ним?

– Я не знаю этого, Дима, – тяжело вздохнул Роберт. – Ты уже достаточно взрослый, чтобы трезво смотреть на вещи. У нас нет никаких доказательств, что Володя или Катя до сих пор живы. Война, так же как тюрьма – это страшное место. Люди умирают там.

– Мне не просто будет смириться с этим, не зная этого точно.

– Димитрис, я никогда не видел могилы своих родителей.

– Знаю.

– Ты ведь слышал, сколько «поминальных паломников», отправившихся на нежилую территорию в поисках своих родных или их могил, погибли и пропали без вести за последние двадцать пять лет? Что-то около сотни тысяч. И это лишь те люди, которые попали в официальную статистику. Ты волен пополнить это число, парень, ты теперь совершеннолетний. Но если мои советы все-таки хоть что-то для тебя значат: лучше живи, создай что-нибудь прекрасное, вырасти собственного сына или дочь. Прошлое причиняет нам боль, но лекарство от него можно найти только в будущем.

Я долго молчал, не готовый ответить что-либо на эти слова. Еще одни разумные слова, которые я слушал, но не был в состоянии услышать. Потому что голос разума меркнул, когда болела душа. И разве это не то, что делает нас людьми?

Наконец я поднял глаза, испустил тяжкий вздох и произнес, глядя прямо в глаза Ленце:

– Я обещаю, что попробую.

***

За окном было 28-ое мая 2083-го – пятница, которой окончилась очередная напряженная неделя. Не за горами были выпускные экзамены, после сдачи которых мне будет присвоена степень бакалавра, а затем последует насыщенная двухмесячная стажировка.

Мне предстояло стажироваться в 122-ом полицейском участке в Восточном округе Сиднея. Это был тяжелый, проблемный участок, куда никто не хотел попасть. Вопреки резонным предостережениям преподавателей, я вызвался добровольцем, полагая, что трудности не должны пугать меня, если я хочу стать настоящим профессионалом.

Стажировка означала, что я буду уходить из дому ни свет ни заря и возвращаться затемно усталым, как собака. У детективов из 122-го участка было полно тяжелой рутинной работы, и едва к ним заявится салага из ФСОРД с горящими глазами, верящий, что он хочет научиться следственной и оперативно-розыскной работе – как они загрузят его по самое не могу. Но пока еще все это было в будущем, и я мог наслаждаться очередным беззаботным вечерком в Студенческом городке.

Под звуки нового альбома «Salvation», доносящуюся в наушниках, одетый в облегающую черную майку, я, сцепив зубы, с силой жал от груди штангу весом в сто сорок килограммов, чувствуя, как по спине стекают капельки пота. Тренажерный зал пятничным вечером был, как всегда, переполнен, однако я обходился без страховки со стороны партнера, полагая, что после восьми лет постоянных тренировок я хорошо знаю свои силы.

– Девять… еще разок… десять! Молодец, парень, – голосом известного фитнесс-тренера похвалила меня программа, установленная на коммуникатор. – На сегодня хватит – хорошо поработали.

Бряцнув в последний раз железом и переведя дыхание, довольный хорошей тренировкой, я перешел на маты, чтобы сделать хорошую растяжку, прежде чем отправиться в душ.

– Какой тебе на этот раз, Димитрис? – услужливо спросил у меня новенький работник фитнесс-зала, стоящий за стойкой спортивного бара, когда я проходил мимо.

– Сделай, пожалуйста, морковный… э-э-э… Ник, – вытащив из ушей наушники, ответил я, увидев имя парня на бейджике.

Сняв в раздевалке промокшие от пота шорты, майку и белье и забросив их в автоматическую стиральную машину, я обул шлепанцы и зашел в душ, еле-еле отыскал свободную кабинку и подставил разгоряченное тренировкой тело прохладным струям воды, чтобы смыть с себя пот, пока стиральная машина приводила в порядок одежду, а соковыжималка, которую Нику оставалось всего лишь запустить звуком своего голоса, готовила для меня фреш.

Джен все чаще жаловалась, что устает от моих постоянных тренировок и диеты. Я не знал, насколько она искренна. Мне казалось, что ей все еще нравилось ловить восхищенные взгляды не только мужчин, но и девушек, когда мы вместе появлялись на людях, однако в последнее время мы проводили вместе так мало времени, что я не был в этом вполне уверен. Во всяком случае, Дженет Мэтьюз обычно не возражала, когда я изъявлял желание заняться любовью (раз в неделю, иногда в две), а значит, моя внешность ее вполне устраивала.

Выйдя из душа, я мельком глянул в зеркало. На мой взгляд, я был сейчас ничуть не в худшей форме, чем на Олимпийских играх год назад. При росте сто девяносто четыре сантиметра я весил ровно девяносто шесть килограммов, среди которых не было ни одного грамма жира. По крайней мере, я не представлял себе, откуда жир мог взяться, ведь я ежедневно занимался по два с половиной – три часа.

Спорт был важной частью культуры в полицейской академии, но даже там сложно было найти более тренированного человека, чем я, даже в числе инструкторов. Это особенно касалось ФСОРД, курсанты которого не рассчитывали, что им придется когда-нибудь догонять преступников или вступать в перестрелки, поэтому нередко позволяли себе иметь лишний вес и множественные проблемы со здоровьем.

Обернувшись по пояс полотенцем, я вышел из раздевалки, направившись за своим стаканом свежевыжатого сока.

– Как прошла тренировка? – спросил Ник, слегка смущенно разглядывая мой голый торс.

Парень был похож на гея, и от мысли, что он испытывает сексуальные желания, глядя на меня, становилось не по себе. Едва удержавшись, чтобы не посоветовать парню смотреть куда-то в другую сторону, я буркнул:

– Нормально.

– Не могу поверить, что с таким мышечным каркасом можно пробежать двадцать шесть миль, – недоверчиво прошептал Ник, жеманно улыбаясь. – Вы нарушаете законы физики, Димитрис!

В начале этой весны я второй раз в жизни пробежал марафонскую дистанцию – в рамках благотворительной акции, проводимой фондом Хаберна, развеяв миф, что тяжелый и накачанный человек не может быть выносливым бегуном. Судя по тому, что Ник слышал об этом, этот парень мой фанат.

«Черт, неужели нельзя было нанять на работу в спортклуб брутального мужика с татуировками и бородой?!» – раздраженно подумал я, поморщившись от мысли, что где-то в ванне у этого парня висят мои фотографии. Толерантность толерантностью, но в такие моменты начинаешь понимать ортодоксов, которые считают, что гомосексуалистов следует излечивать плетью.

– Типа того, – угрюмо буркнул я, спешно допивая сок и ретируясь в раздевалку, ничего не ответив на сказанное тоненьким голосом стеснительное «До встречи».

Атлетический клуб находился в двух сотнях метров от нашего дома, так что я едва успел вдохнуть воздух ночного Гигаполиса и проехаться в переполненном лифте на 22-ой этаж, перед тем как открыть замок, приложив к нему отпечаток пальца и повернув в замке ключ.

– Я дома, – объявил я, хоть и догадывался, что Джен не услышит.

В квартире доносился привычные звуки одного из любимых вечерних шоу Джен. Девушка, покончив уже, видимо, со своей аэробикой, лениво просматривала конспекты, одновременно попивая молочный коктейль и посматривая на телешоу на раскинувшемся посреди квартиры воздушном дисплее.

– Здравствуй! – крикнула она излишне громко из-за наушников.

Дженет не отрывалась от своих дел в честь моего прихода. Вообще-то в этом не было ничего странного. По молчаливому уговору, который установился после целой серии мелких ссор, мы старались не мешать друг другу, когда заняты своими делами. А поскольку мы были заняты своими делами по шестнадцать часов в сутки, а остальные восемь – спали, иногда мы могли не обмолвиться за день и словом. Таков был ритм современной жизни.

– И тебе не хворать, – пробубнил я, зная, что она меня не услышит.

Один ее глаз следил за бурными страстями ток-шоу, второй застилала невидимая пелена – на нем размещался сетчаточный компьютер, на котором она листала конспект, переворачивая страницы морганием. Не помню, здоровались ли мы с ней сегодня, когда я пришел. Кажется, да. Или это было вчера?

– Так-с, что тут у нас? – спросил я сам у себя, заглядывая в холодильник.

Мой взгляд невольно метнулся в угол, где под потолком все еще болталась пара разноцветных воздушных шариков, напоминая, что чуть больше двух недель назад мне исполнилось двадцать два года.

Я отметил эту дату без особой помпы. В отличие от прошлого дня рождения, ознаменовавшего мое совершеннолетие по законам Сиднея, в 22-летии не было ничего особенного, если только не считать чем-то особенным две двойки. После встряски, которая произошла летом 82-го, моя жизнь приняла на удивление рутинный оборот, чему были рады все, кого я знал.

Дата моего рождения в этому году выпала на понедельник. Я по традиции угостил пиццей и пивом своих старых и новых одногруппников в академии, вежливо ответил на поздравления друзей, знакомых и малознакомых мне людей в социальных сетях и завершил день чем-то вроде свидания, поужинав с Дженет в японском бистро и сходив с ней в кино. Хотелось этим и ограничиться, и лишь после долгих колебаний я все же пригласил Роберта и Руби Ленц, видиться с которыми в последнее время стал все реже, в семейный итальянский ресторан на субботний вечер. Джен обещала быть вовремя, но явилась с большим опозданием, не сумев, как она объяснила, вовремя вырваться со своего дежурства в клинике.

Ужин прошел в хорошей атмосфере. Это была скорее встреча старых знакомых, чем семейное торжество, хоть Роберт Ленц и пытался вести себя так, будто за праздничным столом сидит его родной сын. Я несколько раз кивал официанту, чтобы он подлил Роберту кальвадоса, а Руби – сухого вина. Тосты Роберта тем вечером были необыкновенно красноречивы, и казались искренними, как и все, что я когда-либо слышал. Он вспомнил о моих успехах в академии, о золотой медали 82-го, о марафонском забеге, и, конечно же, о Володе и Кате Войцеховских и о том, как бы они гордились мной, если бы были сейчас рядом. Когда к нам присоединилась Джен, он настоял, чтобы ей налили немного вина и, поднявшись, объяснил, как он рад видеть нас счастливыми вместе, и пожелал долгих лет любви. Джен улыбалась и принимала участие в вежливом разговоре, но мысли ее явно витали в это время где-то в хирургическом отделении.

Я с улыбкой благодарил Ленцов, попивая содовую, которая все еще заменяла мне алкоголь на всех праздниках, и гадал, что заставило Роберта проявить столько стараний, чтобы понравиться нам этим вечером. Я не виделся с ним несколько месяцев, потому что, как однажды выразился один знакомый, «для того, чтобы видеться, нужны общие темы». Проведя шесть лет вдали от родителей, я научился сам справляться со своими проблемами, а в те редкие моменты, когда мне хотелось получить совет от опытного человека, что-то удерживало меня от звонка папиному другу. Я не считал себя злопамятным и даже полагал, что Роберт, возможно, оказал мне услугу, убедив меня закрыть рот и не высовываться летом 82-го. И все же… кое-что для меня изменилось после того дня.

Я достал из холодильника свой творог, который мне полагалось съесть через 20 минут после тренировки, присыпав изюмом и курагой, и вдруг услышал в ухе звук вызова своего коммуникатора. Вместо трехмерного изображения или простой фотографии абонента на моей сетчатке появился пустой силуэт со знаком вопроса – значит, вызов исходит от неизвестного искусственному интеллекту коммуникатора абонента. Странно. Такое бывает редко.

– Уж не педик ли из спортзала решил спеть мне на ночь серенаду? – вслух выразил я свои опасения, колеблясь, стоит ли мне отвечать на этот странный вызов.

– Что?! – крикнула Джен, подумав, что я обращаюсь к ней.

– Ничего, это я сам с собой, – буркнул я и все же ответил на вызов. – Да, я слушаю.

– Извини, что звоню тебе с неизвестного аккаунта, – раздался в наушнике голос Роберта Ленца. Изображение так и не появилось – видеосигнал был заблокирован. – Не записывай его, это один из моих служебных.

– Рад тебя слышать, Роберт! Как твои дела? Надеюсь, все живы и здоровы?

– Димитрис, извини, что звоню в такой поздний час.

Роберт не ответил на мой вопрос, и это меня слегка встревожило.

– Ничего, мы еще не спим.

На том конце линии повисло молчание. Роберт, казалось, не знал, с чего начать разговор. Это казалось странным – я знал его как человека, которому не приходилось лезть за словом в карман.

– Что-то случилось? – когда молчание совсем затянулось, переспросил я.

– Димитрис…. э-э-э… У меня есть информация о Володе с Катей. О них обоих.

Тут уж молчанье установилось на обоих концах сети.

– Э-э-э… Что? – переспросил я, наверное, целую вечность спустя.

Новая пауза, еще более долгая.

– Их больше нет, – наконец выдавил из себя человек с той стороны. – Мне очень жаль.

Мгновение спустя мое лицо побледнело. Около минуты я хранил молчание.

– Алло? Ты все еще там? – переспросил он.

– Роберт, ты уверен, что твоя информация точна? – пока еще ровным голосом переспросил я.

– Да, к сожалению. Я не могу передать тебе, как мне жаль.

– Это ведь может быть и ошибкой. Прошло ведь столько лет, и… – продолжал сомневаться я.

– Димитрис, ты должен приехать ко мне домой, – перебил меня Ленц. – Сегодня, если хочешь. Я расскажу тебе все, что я знаю. Я сейчас нарушаю очень строгие служебные инструкции, но ты их сын, и гори оно все ясным пламенем, я не могу утаить от тебя то, что знаю. Приезжай!

– Хорошо. Ты сейчас там?

– Нет, я вернусь со службы в десять, может быть позже. Руби встретит тебя.

– Хорошо. Я буду у тебя в десять, – словно робот, ответил я.

– Крепись, парень. Ты должен быть сильным.

– С-спасибо, – промямлил я, отключая коммуникатор.

Пакет с творогом едва не выпал у меня из рук, словно все силы внезапно оставили меня. Все, что я только что услышал, не имело никакой логики, напоминало чистый вздор. Я принял бы это за дурацкий розыгрыш, если бы мог предположить хоть малейшую вероятность того, что Роберт способен шутить с такой темой. Это не может быть правдой… просто потому, что не может.

– Я уже и думать об этом забыл. Совсем забыл о них, Джен, – тихим, опустошенным голосом произнес я в пустоту, не в состоянии оправиться от изумления, и потому не проявляя никаких видимых эмоций. – В сущности, я ведь понимал, что это так. Догадывался, хоть и не имел точной информации. Но одно дело – догадываться, и совсем другое —…

– Что ты говоришь?! – переспросила девушка без особого интереса, не отрываясь от своих занятий.

– Роберт, – ответил я едва слышно. – Он нашел их. Моих родителей.

Через секунду дисплей, транслирующий ток-шоу, исчез. Девушка, поднявшись с дивана, недоверчиво уставилась на меня – ей, как и мне, сложно было выбраться из того размеренного тембра жизни, в котором мы крутились, как белки в колесе, чтобы воспринять невероятную информацию.

– Что ты сказал? – переспросила она.

– Он нашел моих маму с папой. Их обоих, – отчеканил я обрывки фраз, которые услышал.

– Они живы? – глаза Джен поползли на лоб.

Сжав губы, я отрицательно покачал головой. Произнести что-то большее я просто не мог.

– О, Боже, – в глазах девушки появились ужас и жалость. – О Боже, мне так жаль.

– Я ведь знал это и раньше, – прошептал я. – Понимал, что если прошло так много времени, а они не дали о себе знать, то это не может означать ничего другого. Но все-таки… это… я даже не знаю, что сказать… А что, если это случилось после того, как я?.. Нет. О нет, только не это!

– Как он узнал это? Откуда?

– Сказал – ни для телефонного разговора, – я лишь покачал головой. – Он поведал мне все это под строжайшим секретом. Видимо, получил информацию по каким-то своим источникам.

– Ты собираешься ехать к нему прямо сейчас? Не подождешь до завтра? – осторожно приблизившись ко мне, спросила Джен.

Я поднял на нее взгляд, и она сразу же поняла, что сморозила глупость. Предположение отложить выяснение до завтра показалось мне в этот момент столь же странным и бессмысленным, как события, происходящие в любимых вечерних шоу Джен. Сдержанный, деловитый голос Роберта Ленца неожиданно вернул меня из одной Вселенной, в которой я счастливо существую, отрешенный от всех событий своего прошлого, в другую – Вселенную, где это прошлое навалилось на меня и раздавило своей тяжестью.

– Я, наверное, поеду с тобой, – заявила Джен, с тревогой следя за моим выражением лица.

– Нет, не стоит, – покачал головой я. – Со мной все нормально.

– Конечно же, нет! – запротестовала она. – Ты бледный как простыня. Сейчас я принесу тебе воды.

Я не был уверен, любила ли меня Джен по-настоящему, но она, во всяком случае, все-таки хорошо меня знала и смогла поддержать. Пока я, совершенно потерянный, бесцельно бродил по комнате, держа в руках стакан с водой, девушка успела спешно одеться и подкраситься, не переставая при этом обращаться ко мне, стараясь вывести меня из ступора и забить голову какой-то информацией.

– Джен, в самом деле, не стоит тебе туда ехать, – немного придя в себя, произнес я, остановив девушку, которая уже собиралась обуваться. – Роберт просил меня, чтобы все это осталось в тайне. Не знаю, обрадуется ли он, что мы приедем вдвоем.

– Роберт должен понимать, что у нас с тобой не может быть никаких тайн.

– Да, наверное, но все-таки, пожалуйста, останься. Я не буду там долго. Узнаю все, что он хочет мне сказать, и вернусь, – заверил я, натужно улыбнувшись.

– Я буду беспокоиться за тебя. Под воздействием сильного стресса человек может вытворить все что угодно. В такие минуты тебя нельзя оставлять одного, – заявила Джен то, что, наверное, прочитала в какой-то из своих медицинских книг.

– Эй, я довольно неплохо умею держать себя в руках, – заверил я девушку, взяв ее за плечи и чмокнув в лоб. – Я же практически коп.

– Димитрис!

– А? – я поднял на нее глаза.

– Как бы это не случилось, ты не виноват в этом, слышишь?! – назидательно отчеканила Джен. – Не вздумай винить себя в том, что произошло. Ты меня понимаешь?!

– Да, конечно, – кивнул я отстраненно.

Она не могла не понимать, как мало будут значить для меня эти слова, если окажется, что… Нет. Я просто не могу позволить себе думать об этом. Не сейчас. Если выяснится, что родители погибли из-за того, что я сделал в прошлом году, если окажется, что я фактически убил их своим дурацким поступком на Олимпиаде, то я – конченый человек. Я никогда не смогу простить себе этого. Это будет для меня практически равносильно смерти.

Когда ровно в девять я начал одеваться, она внимательно следила за моими движениями, стоя рядом. Я старался держаться бодрячком и не выглядеть как человек, у которого валится из рук ложка для обуви, хотя в голове в эти минуты царила полная каша.

– Не рановато ли? Ты же говорил – к десяти.

– Ничего, я подожду там.

– Может, все-таки вызвать такси?

– Да здесь всего пару станций проехать. Все будет в порядке.

– Позвони мне, пожалуйста, как будешь там. Хорошо?

– Да. – ответил я машинально.

Безмолвной тенью, не замечающей ничего вокруг себя, я пронесся через оживленный вечером Студенческий городок к станции метрополитена. Дженет была права, путь до квартиры Ленцов занимал куда меньше часа, но дольше сидеть дома я просто был неспособен. В метро, в душной сутолоке занятых своими делами обывателей, меня снедали такие мрачные мысли, что приходилась сжимать зубы, дабы не скривить лицо от боли.

На нужной мне станции полицейские остановили у турникетов, вежливо попросив пройти для идентификации. Обычно такого не происходило. Должно быть, невидимые приборы контроля за безопасностью уловили странные признаки в моем поведении, повышенный пульс, необычное положение зрачков или еще что-нибудь в том же духе.

– У вас все хорошо, мистер Войцеховский? – вежливо спросил полицейский, проверив мои личные данные и убедившись, что я студент полицейской академии, а моя оценка по шкале Накамуры не дает оснований для подозрений.

– Я немного обеспокоен. Семейные проблемы, – признался я отрешенно.

– Ясно. Извините за вынужденную проверку. Удачного вам дня! – правоохранитель кивнул мне с вежливой улыбкой, которая причиталась законопослушному гражданину.

– Вам также, офицер, – ответил я вежливо, как положено законопослушному гражданину.

Роберт Ленц обитал на новом месте, которое досталось ему вместе со званием бригадного генерала. В начале года он закончил ремонт в своей новой квартире на 44-ом этаже элитного 48-этажного жилого комплекса, только-только введенного в эксплуатацию.

Этот комплекс называли «чиновничьим городком», так как первоначально квартиры здесь выделили двум тысячам семей военнослужащих Объединенных миротворческих сил и других работников государственного сектора, проявивших какие-то заслуги. Впоследствии около трети квартир было продано, но большую часть населения кондоминиума все еще составляют «неслучайные люди», что объясняет весьма приличную охрану.

Мне доводилось тут бывать лишь дважды – на новоселье в конце осени 82-го и на дне рождения Роберта в конце февраля 83-го. В иной ситуации я не остался бы безучастным, оказавшись в холле с высокими потолками, где размещались кожаные диваны, журнальные столики и огромные аквариумы, а консьерж, которого хотелось назвать скорее «портье», и осматривал холл бдительным взором. Сейчас я был слишком угнетен, чтобы любознательно оценивать окружающую обстановку.

От консьержа я узнал, что генерал Ленц еще не прибыл со службы, но дома его супруга. Краткое объяснение с миссис Ленц по внутренней связи – и консьерж доброжелательно предложил мне подняться на сорок шестой этаж на одном из скоростных лифтов.

– Здравствуй! Заходи, не стесняйся. О, Боже, Дима, как мне жаль, – у красивой деревянной двери квартиры меня встретила с сочувственным взглядом жена Роберта, выдав тем самым, что муж не держит от нее секретов.

– Добрый вечер, Руби. Спасибо. Прости, что я так поздно…

– Нет-нет, не вздумай ни за что извиняться. Проходи. Роберт вот-вот придет, он немного задерживается на работе. Проходи же!

Руби едва ли не за руку втащила меня в квартиру. Несмотря на искреннее сочувствие в голосе и во взгляде, я обратил внимание, что она выглядит миловидной и ухоженной, намного младше своих сорока восьми лет. Ей явно доставляло наслаждение чувствовать себя хозяйкой этой просторной квартиры, от убранства которой веяло чистотой, опрятностью и достатком. Офицеры ОМСС нынче неплохо живут на государственных дотациях, а ведь Роберт – не простой военный.

– Присаживайся. Выпьешь чаю?

– Благодарю. Не хочу причинять вам беспокойство.

– Да брось, – оглядев меня с сочувствием и симпатией, жена генерала извинилась и оставила меня сидеть на мягком диване перед телеэкраном, транслирующим какую-то киноленту.

Вскоре со стороны кухни с мерным гудением «приплыл» сервировочный столик на колесиках, принеся чайник, сахарницу и две чайные чашки на блюдечках с ложечками – все из стильного модернового набора прозрачного столового стекла. Остановившись на круглом коврике перед диваном, столик издал веселый звук звенящих бубенчиков.

– Прости, что Дэвид не выходит поздороваться, – пояснила хозяйка, приходя следом за роботом-столиком и усаживаясь на кресло напротив. – У него все еще сложный возраст. Постоянно запирается в своей комнате, как приходит домой.

Я с мнимым пониманием кивал, хотя мои мысли сейчас далеки от Дэвида Ленца, который в этом год отпраздновал семнадцатилетние и заканчивал первый курс Сиднейского технологическом университета, после которого, как надеялись родители, он станет дипломированным инженером и со временем сможет сделать блестящую карьеру в частном секторе (если, конечно, он сделается к тому времени менее отмороженным).

Тщетно пытаясь отвлечь меня от цели прибытия, Руби старалась поддерживать светскую беседу, задавала ничего не значащие вопросы, и практически силой заставила меня выпить две чашки чаю, пока дверь квартиры наконец не стукнула, возвестив о прибытии мужа.

Роберт Ленц выглядел устало, но все еще весьма неплохо – если несколько седых волосков и прибавилось, то я этого не заметил.

– Привет, дорогая. Привет, Дима, – он зашел в квартиру быстрым шагом человека, не успевшего отрешиться от служебных забот, и потому все еще пребывающего в некотором волнении.

– Добрый вечер, Роберт, – я нетерпеливо поднялся.

– Да сиди ты! – скинув на ходу пиджак, Роберт прошел на совмещенную кухню, где с верхней полки кухонного гарнитура достал бутылку с чем-то золотистым. – Впрочем, здесь душновато. Идем на балкон!

Балкон в этой квартире знатный, получше того, что был в прошлой – достаточно просторный, чтобы там разместился миниатюрный круглый столик с пепельницей и два раскладных стула.

– Затемнение убрать. Открыться, – скомандовал Роберт, заходя на балкон и ставя на столик начатую бутылку марочного коньяка с дорогой этикеткой.

Раздвижная оконная панель мгновенно потеряла свою легкую тонировку, преобразившись в кристально-чистую, а затем бесшумно отъехала в сторону. На балкон ворвался шум ночного мегаполиса, а перед глазами предстала живописная панорама с мириадами вечерних огней.

«Отсюда до земли сто тридцать метров. Выше только двухэтажные пентхаусы, где живут «большие шишки». Надо мной живет министр-координатор по строительству, представляешь?» – помнится, хвастался мне Роберт на новоселье.

– Я так понимаю, ты все еще не куришь и не пьешь? – осведомился бригадный генерал, усаживаясь на кресло и выкладывая на стол резную трубку и упаковку с табаком.