Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Верно.

– Мне позволишь?

– Разумеется.

– Спасибо.

Офицер методично набил свою трубку ароматным табаком, а затем долго раскуривал ее, поджигая по кругу металлической зажигалкой армейского образца. Затянувшись наконец вволю и выпустив комья дыма изо рта, он налил себе коньяка на донышко стакана. Завершив со всеми обязательными ритуалами, последним из которых оказался глоток золотистого напитка, Ленц устало откинулся на спинку стула, потянул затекшие мышцы.

Из квартиры за стеклянной дверью балкона, проникал сквозь задвинутую штору теплый свет.

– Надеюсь, ты понимаешь, что все сказанное должно остаться между нами? – нарушил наконец молчание Ленц, вопросительно подняв брови.

– Конечно.

– Я получил эту информацию по каналам, к которым, по-хорошему, даже я не должен иметь доступа. Скажем так, один старый знакомый оказал мне услугу, шепнув кое-что на ухо. Я, конечно, не могу утаить этого от тебя. Но если утечка будет обнаружена, то у моего знакомого могут быть проблемы, и у меня, и у тебя. Я серьезно.

– Я все понимаю, Роберт.

– Ты уже рассказал Джен?

– Да, она знает, – не стал врать я.

– Что ж, – Роберт тяжело вздохнул. – Этого стоило ожидать. Но, пожалуйста, пусть никто больше не узнает об этом.

– Я ни за что не стану вновь причинять тебе проблем, Роберт, – кивнул я. – Пожалуйста, не тяни. С чего это информация о моих родителях окутана такой тайной? Это связано с…?

– Информация об их судьбе случайно отыскалась в разведывательных данных, которые поступили от агентурной сети в Евразийском Союзе. Никто не должен знать, что эта сеть существует и какую информацию она нам передает – иначе люди могут погибнуть. Коммунисты с этим не шутят, ты же понимаешь.

– Роберт, может быть лишь одна причина, почему в официальных данных Союза, которые решил передать вам какой-то тайный агент, упоминалась судьба моих родителей. Это может быть связано только с тем, что я упомянул их на Олимпиаде, – нетерпеливо произнес я, едва держа себя в руках.

– Твоя логика верна, но лишь отчасти.

– Роберт, прошу, говори прямо. Я хочу знать правду. Даже если правда в том, что я сам лично убил их.

– Это не так! – поспешил заверить меня Роберт. – Димитрис, забудь об этом, сбрось с себя этот груз сейчас же! Твой поступок на Олимпиаде никак не повлиял на судьбу твоих родителей!

– Ты говоришь это, чтобы меня успокоить?

– Это правда, клянусь! – горячо заверил меня Ленц. – Если ты и сделал что-то, так это помог нам отыскать их. Результатом спровоцированного тобой скандала стало то, что китайцы сразу же после Олимпиады произвели расширенный поиск по своим базам данных, желая убедиться, что людей с такими именами действительно нет на подконтрольных им территориях. Копия результатов этого поиска, произведенного в августе 82-ого – это как раз то, что попало в руки к нашему агенту.

– Что было в этих данных?

– Дима, – тяжело вздохнул Роберт. – Они погибли задолго до 82-го. Их больше нет. Я не уверен, что тебе нужны подробности. Это может быть тяжело.

– Конечно же мне нужны подробности, Роберт, – все еще сохраняя самообладание, я тяжело поднял на Роберта взгляд. – Я ведь для этого сюда и приехал. Не надо щадить моих чувств. Я давно не ребенок. Что с ними случилось?! Почему евразийцы решили это скрыть?!

Ленц тяжко вздохнул.

– Информация нашлась в архивах КГБ ЮНР, которые перешли евразийцам «по наследству» после того, как они взяли власть в Бендерах. Судьба Володи и Кати… разрешилась еще до того, как эти территории де-юре перешли под юрисдикцию Союза. Формально Союз не имел к этому отношения. Поэтому они сочли возможным и удобным заявить, что им ничего не известно. Ведь правда была не слишком приятна.

– Что с ними произошло, Роберт? – уже в который раз упрямо переспросил я.

– Что касается Кати… она… погибла в первые же дни войны, Дима.

– От обстрелов? – почувствовав себя во сто крат хуже, чем когда я получил удар от Андрея Соболева в полуфинале 82-го, тихо спросил я.

– Нет, – ощущалось, что Ленцу тяжело говорить, и он едва выдавил из себя следующие слова: – Они расстреляли ее.

– Почему? – упавшим голосом спросил я.

– Из-за того, что Катя – жена Володи. У головорезов Ильина были приказы, предписывающие уничтожать определенных людей во всех поселениях Альянса, которые они захватывали – правящую верхушку и приближенных к ней лиц, командиров военизированных подразделений. Всех остальных они привлекали к различным работам, но тех, кто попадал в «черный список» – расстреливали на месте. В архивах есть отчет, подписанный неким «капитаном Фроловым, командиром 224-го мотострелкового батальона» о том, что 23-го марта 2077-го года «пособники империалистического Альянса, идейные враги» в количестве тридцати двух человек были конвоированы к сгоревшей церкви неподалеку от селения Генераторного. Там они были расстреляны, а их тела – сожжены. В отчете были фамилии. Она была там, Дима. Мне очень жаль.

Я смотрел в одну точку, кусая губы и медленно качал головой, как будто пытаясь сказать этим жестом: «Нет-нет, Роберт, это какая-то дурацкая шутка». Я не мог и не хотел представить себе маму, которую какие-то безликие озверевшие люди в камуфляже ведут по тропинке в сторону Храма Скорби, толкая в спину стволом автомата.

Я ни за что не стану представлять себе, что творилось в ее душе и о чем она могла думать, совершая эту последнюю тысячу шагов, а затем оборачиваясь и заглядывая в черную бездну ствола, которая означало, что все кончено. Если бы я попробовал представить себе это, я просто сошел бы с ума.

Нет. Этого просто не могло быть.

– Покажи мне этот список! – потребовал я.

Тридцать два имени, почти каждое из которых было мне знакомо, смотрели на меня злобно скалящимися пустыми глазницами истлевших человеческих черепов. «1. Добрук Сергей Николаевич»… «13. Войцеховская Катерина Васильевна»…

– Она же врач, – продолжая недоверчиво качать головой, произнес я, будто и вправду полагал, что для этих людей это могло иметь какое-то значение.

– Мне так жаль, Дима. Никто не заслуживает такого, но Катя… она была просто ангелом.

Нет, Роберт, ты плохо знаешь маму. Она не была ангелом. Ангел – это непорочное существо с белыми крылышками, летающее высоко над землей и не видавшее в жизни дерьма. Я видел ангелов на ненавистных плакатах, развешанных на стенах «Вознесения». Я слышал о них от пастора Ричардса. Нет, мама была не из них.

Катя Войцеховская пережила в своей жизни все.

Она была свидетелем Апокалипсиса. Она видела ядерный гриб из выбитого ударной волной окна своей квартиры и понимала, что старый мир перестал существовать. Она пряталась от радиации в темных подвалах и тоннелях метро, голодала и плакала от отчаяния, но не сдавалась. Она оставила за плечами тысячи километров дорог, ведущие через разрушенные и охваченные хаосом земли, прежде чем обрести свой новый дом. Она перезимовала в простой палатке самую долгую зиму в истории человечества, не надеясь увидеть еще когда-нибудь солнечный свет. Она проводила сутки напролет в окружении заразных больных, облегчая их страдания и не заботясь о собственной судьбе. Она не побоялась бросить вызов полоумной фанатичке, один лишь вид которой вызывал оторопь. После всего пережитого она принесла в этот мир меня. Она воспитала и поставила на ноги десятки детей в центре Хаберна, вложив в них ту часть своей души, которую она не вложила в меня. И она победила болезнь, которая готова была отнять у нее обретенное такой ценой счастье.

И все ради чего? Ради того, чтобы кто-то, не знающий всего этого, не знающий даже ее имени, бесстрастно пустил пулю ей в грудь, а потом кинул ее бездыханное тело на кучу других, облил бензином и поджег, словно опавшие листья?

Я отказываюсь в это верить.

Если так может быть – тогда для чего все это? Какой смысл жить в мире, напрочь лишенном справедливости? Верующие полагают, что справедливость ждет их на том свете. Но я-то понимаю, прекрасно понимаю, что нет никакого «того света», что есть лишь пустота, лишь ничто!

Нам хочется верить, что в нашем существовании есть высший смысл, что нам уготовано судьбой какое-то предназначение. Но наша жизнь – это не книга, не кино. В ней может не оказаться сюжетной логики, кульминации и эпилога. Она может бессмысленно оборваться в любой момент безо всякой причины, безо всякой вины.

– Дима, – обратился ко мне Роберт. – Поверь, я долго колебался, говорить ли тебе это.

Я лишь продолжил размеренно качать головой.

– А что папа? – выдавил из себя я.

Ленцу тяжело было продолжать – я это чувствовал. Он заерзал на своем кресле, будто ища предлог уйти от ответа. Затем вздохнул, сделал большой глоток коньяка и выпалил:

– Казнен.

– Когда?

– 2-го февраля 2078-го года. В документах сказано, что смертный приговор за шпионаж в пользу Альянса, оглашенный еще при жизни Ильина, был приведен в исполнение в следственном изоляторе в Бендерах. Это была смертельная инъекция. В тот же день тело было кремировано.

Это было еще хуже. Еще хуже, чем мамина смерть. Два года содержания в жутких условиях югославской тюрьмы, без надежды на избавление, в условиях голода и издевательств, в окружении бесчувственных тварей, ненавидящих папу всеми фибрами того, что у них было вместо души. И лишь тогда – замученного, исхудавшего, утратившего надежду, но не сломленного – они укололи ему смертельную отраву и сожгли тело в тюремном крематории.

– Это было позже, чем был датирован тот документ, который мне удалось раздобыть с помощью Клаудии, – продолжил Роберт. – Значит он все-таки мог быть подлинным…

«Неужели ты думаешь, что мне есть дело до этого документа, Роберт?»

– Февраль 78-го, – прошептал я, недоверчиво качая головой. – Но к тому времени Бендеры уже находились под контролем Союза!

– Юридически – еще нет. Фактически – да. Как следует из документов, переходное правительство, которое формально еще не подчинялось приказам из Китая, инициировало специальные слушания, на которых многим заключенным эпохи Ильина была объявлена амнистия или смягчен приговор. К сожалению, твой отец не вошел в их число.

– Но почему? – прошептал я. – Почему?!

– Никто не знает этого, Дима. Я могу лишь гадать. Володя был человеком со своей твердой жизненной позицией, из тех, кого нелегко сломать или склонить к сотрудничеству, а такие люди не нужны тоталитарным режимам. К тому же, он украинец. А человек, возглавляющий комиссию, решающую вопрос об амнистии, по-видимому, был русским, а не китайцем – его фамилия «Иванюшин».

– Долбанные ублюдки, – прошептал я, сжимая кулаки.

– Не то слово, Дима. Эти скоты не имеют ничего общего с людьми.

Папа был настоящим героем, заслуживающим почетного салюта и памятника намного большего чем тот, что стоял когда-то в Генераторном, да и то нареченный в честь другого. Дело было не только в том, что я его сын. Я никогда не встречал человека с такими твердыми убеждениями, такой силой воли и волей к жизни, и, что самое главное, таким добрым и отзывчивым сердцем. Под его интеллигентным обликом и мягкими манерами скрывался бесстрашный и самоотверженный Прометей, несущий людям огонь жизни. Такие люди рождались в количестве один на сотню тысяч, и именно они были теми огоньками, которые не позволили людскому роду (как чему-то большему, нежели просто биологический вид) навсегда угаснуть.

И что он получил взамен? Его замучили жалкие и ущербные твари, которых я бы не назвал ни «животными», ни «людьми», поклоняющиеся глупой идее и тени преступного режима, давным-давно канувшего в небытие – замучили и убили безо всякой цели, безо всякой причины, словно маньяки.

– Господи. Я просто не могу в это поверить, – я в отчаянии прикрыл голову руками. – Это так несправедливо! Мои родители всегда выступали только за мир. Они были гуманистами. Никому не желали зла.

– Я знаю, Дима. Знаю,

Крякнув, офицер хлебнул остаток коньяка. Покачав головой, нервно заламывая руки, я бросил раздраженный взгляд на телеэкран. Телевидение вещало согласно обычной программе передач. Никому в этом мире не было дела до того, что Владимира и Катерины Войцеховский больше нет на этом свете. Никто не похоронит их, не скажет слов, которые полагается сказать и не заплачет на их могиле. И никто не покарает их убийц. Ведь их сын – единственное, что они принесли в этот мир – наслаждается своей новой жизнью, сытой, чистой и комфортной.

– Проклятье, – прошептал я.

– Ты ничего не мог сделать, Дима.

Действительно, не мог. Мой опрометчивый поступок на Олимпиаде-2082 был абсолютно бессмысленным. Он не мог сделать им ни лучше, ни хуже. Ведь к тому времени Катерины и Владимира Войцеховских не было среди живых уже много лет.

– Кое-что я мог бы сделать, – не согласился я, и мои кулаки сжались так, как не сжимались ни в одном бою на боксерском ринге. – И даже сейчас еще могу.

Мое дисциплинированное сознание отчаянно металось, пытаясь найти логическое объяснение происходящему и опровергнуть безумное предположение, что мои родители погибли. Я все еще культурно сидел с прямой осанкой, соблюдаю вежливость перед папиным другом, показывал хорошие манеры, сдерживал эмоции – будто сегодня ничем не примечательный день в моей чинной и благополучной жизни. Я подобен был роботу-уборщику, который запрограммирован на то, чтобы драить пол – стоял и драил пол, не замечая, что стены здания вокруг меня рухнули, задавив собой всех обитателей, и никого больше не интересует, блестит ли паркет в гостиной.

Но очень скоро это изменилось. Кровь закипела и забурлила во мне, словно раскаленная лава в недрах вулкана, тысячу лет ожидающего извержения. «Фролов». «Иванюшин». Эти фамилии навсегда отпечатались в моей памяти.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Дима. Я прекрасно тебя понимаю. Но это лишь эмоции. Когда ты остынешь и осмыслишь все трезвым взглядом, ты поймешь, что эти мысли ведут в никуда. Ты не вернешь их к жизни. И даже не облегчишь свою боль. Поверь, Володя с Катей не хотели бы, чтобы ты потратил свою жизнь, пытаясь отомстить за них.

– Чего стоит этот долбанный мир, если подонки способны убить ни в чем не повинных людей и спокойно умереть от старости много лет спустя? Зачем мне жить в этом мире, рожать в нем детей? Что я скажу им? – я нервно усмехнулся. – «Знаешь, сынок, нет никакой судьбы. Нет никакой справедливости. Живи, жри, спи. Потом ты сдохнешь. Так и передай своим детям».

– Ты скажешь им то, что сказал тебе твой отец, Дима.

– Где он теперь?

– Многие люди, говорившие правильные вещи, заканчивали так же. Иисус Христос был самым известным из них, но отнюдь не первым.

– Но он был Сыном Божьим и воскрес. По крайней мере, христиане верят в это. А мой отец – не воскреснет.

– Никто не знает, что было на самом деле, Дима, а чего не было. Но Володя всегда знал одно: добро живет вечно и не исчезает бесследно. Вспомни его! Вспомни, как однажды он защитил цыганенка от своих озверевших напарников! Вспомни, как он предотвратил бойню, убедив людей в Генераторном оставить позади свою ненависть и простить извечных врагов!

Я даже не думал, что Роберт знает так много о жизни моего отца. Наверное, эти двое мужчин действительно были близки. А может быть, он просто хорошо информирован – так же, как всегда.

– Я все помню, Роберт, – кусая губы, я кивнул, с трудом пытаясь сдержать слезы и понимая, что это мне не по силам. – Всегда буду помнить.

– Я уверен в этом.

Роберт положил мне руку на плечо и сжал его, выражая свое сочувствие.

– Но это не означает, что я смогу спокойно жить дальше, – решительно молвил я, поднимая на него взгляд. Слезы катились у меня по щекам, может быть, впервые с того дня, когда я покинул Генераторное, но мне было плевать. – Родители воспитали меня таким, каким я есть, Роберт. И я не способен просто так все это оставить.

– Тебе некому мстить, Дима. Ильина больше нет. ЮНР стала историей. Может быть, уже и палачей, лишивших твоих родителей жизни, нет на свете. А даже если есть – неужели ты думаешь, что судьба этих ничтожеств имеет такое большое значение, чтобы ты жертвовал ради них своей?

– Они все были лишь марионетками. Как и Ильин, – покачал головой я. – Ты ведь это знаешь.

Поглядев на ночной город задумчивым взглядом, в котором светилась искорка высшего знания, генерал затянулся табаком из трубки и с печальной улыбкой кивнул.

– Так всегда бывает. Тупоголовых дикарей использует кто-то умный и могущественный для достижения своих целей.

– Чхон был прав. Тогда, в 79-ом, когда он приходил ко мне в интернат, – вспомнил я. – Евразийский Союз. Это они растили и подкармливали этого монстра. Они дали старому психу деньги и оружие, чтобы он разрушил остатки Европы и подготовил почву для их триумфального появления. Ты ведь знаешь, что это так!

Конечно же, Роберту это известно. Ведь он один из немногих, кто знает правду, сокрытую за дешевыми декорациями, воздвигнутыми перед глазами человеческого планктона

– М-да, они, конечно, поддерживали их материально. Всем об этом известно. Но я не думаю, что они полностью контролировали все процессы в ЮНР. Это была настоящая нацистская диктатура, реинкарнация старой России, во главе со психически больным человеком и таким же окружением. Евразийцы могли влиять на этих людей исподтишка, но прямо диктовать им условия не мог никто.

– Да брось, Роберт. Судьба моего отца открыла мне на все глаза. Евразийцы не пощадили его, хотя он никогда не выступал против них. Они – ничем не лучше Ильина!

Это было не только мое мнение, продиктованное личными чувствами и эмоциями. Евразийскому Союзу была посвящено значительное внимание в средствах массовой информации. И все больше телевизионных болтунов, называющих себя профессорами различных институтов, начинали открыто называть коммунистическое государство «геополитическим противником».

Я хорошо помню, как всего два года назад, в марте 80-го, отношения между Союзом и Содружеством накалились настолько, что некоторые всерьез опасались начала широкомасштабной войны. Тогда разразился скандал из-за выявления эпического по масштабам строительства, которое коммунисты уже три года тайно вели на территории полуострова Индостан. По оценкам экспертов строительной корпорации «Нагано констракшн», которым были предоставлены на изучение разведывательные аэрофотоснимки, речь могла идти о сооружении исполинского подземного комплекса, рассчитанного на пребывание не менее чем миллиона человек. Даже по самым оптимистичным оценкам, строительство могло занять еще двадцать лет. Но, если бы подобное сооружение действительно появилось в центре индийских пустошей, то это было бы серьезной претензией на то, что полуостров обрел нового хозяина.

Сидящие в Канберре люди, называющие себя «индийским эмиграционным правительством», выразили решительный протест против действий коммунистов. В ответ на это сам генеральный секретарь ЦК КПК назвал их «безвольными марионетками в руках Патриджа, не имеющими никакого отношения к трудолюбивому индийскому народу» и посоветовал им «не квакать».

Поняв, что строительство больше не составляет тайны, генсек открыто объявил, что «более трехсот тысяч рабочих, добровольно собравшихся под флагами Пятого Коммунистического Интернационала, председателем которого я имею честь являться, титанически трудятся над строительством ультрасовременного города будущего, который станет новым домом для них и их детей. Этот амбициозный план обязательно исполнится, и плод их труда станет жемчужиной нового Индостана, откуда начнется новое заселение этих прекрасных, плодородных земель».

Признание всего Индостана зоной влияния Союза явно не входило в планы Протектора Содружества наций. Об этом красноречиво сказал появившийся в Индийском океане авианосец и обнародованный в прессе проект по запуску крупной военно-морской базы на побережье Индокитая. Противоречия попытались сгладить в преддверии Олимпиады, однако евразийцы не шли на переговоры по Индостану и наращивали темпы своего строительства, демонстрируя свое презрение к геополитическим претензиям Содружества наций.

– До ангелов им далеко, Дима. К сожалению, это сверхдержава, под контролем которой находится половина суши всего Земного шара, треть оставшегося населения планеты и крупнейший в мире арсенал оружия массового поражения. Человечество не настолько безнадежно, чтобы начать Четвертую мировую войну. Ее уже точно никто не переживет.

– Может быть, это единственный шанс для этой планеты наконец излечиться.

– Я представляю себе, что ты сейчас чувствуешь, Димитрис, – мягко молвил Роберт. – Ты сейчас немного не в себе, и это нормально. Тебе требуется отдых. Прошу тебя, отдохни у нас в гостиной. Прими снотворное, если надо, и ляг спать. Утро вечера мудренее.

– Лечь спать? – я удивленно посмотрел на Роберта, гадая, правда ли он верит, что я смогу уснуть.

Взяв наконец себя в руки, я поднялся с кресла.

– Спасибо тебе большое за все, Роберт. Твоя поддержка очень важна для меня. А сейчас мне пора.

– Постой, Дима, не глупи только, – генерал тоже поднялся, посмотрев на меня с искренним участием и беспокойством. – В твоих мозгах сейчас каша. Я ни за что тебя не отпущу. Останешься у нас, Руби тебя накормит и положит спать на гостевом диване.

– Это исключено. Я не могу вас так стеснять…

– Да оставь ты свои реверансы! – рассердился генерал, едва ли не силой усаживая меня обратно на стул. – Мы с тобой не чужие люди, ясно?! Ну-ка звони Джен и докладывай, что останешься тут!

– Роберт, я правда должен вернуться. Я не могу просто оставить Джен ночевать одну.

– Ну ладно, – согласился с этим соображением Роберт. – Тогда я вызову тебе такси прямо сейчас. Какой там у вас адрес?

– В этом правда нет необходимости…

– Не спорь со мной! – решительно покончил с препирательствами офицер.

Тогда я не нашел в себе силы, чтобы настаивать. Не знаю, чем бы я занялся, если бы все-таки вышел из квартиры Ленцов пешком. Вряд ли вернулся бы домой. Наверное, просто бродил бы по городу, как сомнамбула, натыкаясь на прохожих. Мой упорядоченный и отлаженный до мелочей мирок провалился в пропасть, а на его месте образовался вакуум. Казалось ничто не способно заполнить эту пустоту.

Может быть, это изменит время.