Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

– Сто процентов! – присвистнул Ши, опрокинув рюмку водки, и указал на меня пальцем, ткнув свою спутницу локтем. – Этот парень любит причинять людям боль. В интернате он заставлял меня приседать по сотне раз. Помнишь это, изверг?!

– Вот подлец! – осуждающе покачала головой Карен и подала своему парню одну из роскошных салфеток, скомкав ее в шарик. – На, брось в него!

– Не похоже, чтобы эти приседания дали хоть какой-то эффект, – ответил я, поймав брошенную мне в лицо салфетку и отдав подскочившему сзади официанту.

– Этот человек точно учился с тобой в интернате? – с ужасом следя за выходками корейца, недоверчиво переспросила мне на ухо Джен. – Я полагала, вас там строго воспитывали. Он же под действием наркотиков, ты не заметил? И где он нашел себе эту… м-м-м… девушку?

– Это место плохо на тебя действует, ты становишься ханжой, – шепотом ответил я ей.

Девушка обиженно засопела и выдернула свою ладонь из моей.

– Я никогда не была ханжой, и ты это прекрасно знаешь, Дима! Однако в этом заведении существуют определенные правила. И твои кореша, если бы они уважали тебя, хотя бы постарались придерживаться их.

– Тише, пожалуйста. Не суди их слишком строго, – попросил я.

В этот момент новая скомканная салфетка угодила мне прямо с тарелку.

– Ребята, вы же не на детской площадке, – не сдержалась от замечания Джен.

– Ой-ой, извините! – скривив лицо в театрально смущении и захихикав, Ши произнес: – Я ведь дикарь, вы разве не знали?

– Довольно уже, Ши, – попросил друга сидящий рядом Шон.

– Леди и джентльмены! – оценив обстановку, Роберт Ленц, улыбаясь, слегка постучав вилкой по бокалу и поднялся на ноги. – Предлагаю поднять наши бокалы за Димитриса! За будущего олимпийского чемпиона!

Звон бокалов нарушил установившуюся тишину и вновь немного разрядили атмосферу. Натянуто улыбнувшись, я поднялся и принялся чокаться со всеми стаканом с негазированной водой. Несмотря на немалые темпы, которыми лился бесплатный этим вечером алкоголь, я сомневался, что напряжение, повисшее между моими разношерстными спутниками, большинство из которых чувствовали себя в «Ауруме» не слишком уютно, полностью развеется.

Быстрее бы уже Джефф дал повод закончить застолье, вспомнив, что завтра предстоит последний тренировочный день перед финальным воскресным поединком, а значит, мне пора отдыхать.

– Я рад, что все это закончилось, – признался я Джен на заднем сиденье такси по дороге домой, после того, как около десяти вечера мы наконец распрощались со всеми. – Сиделось там, как на иголках. Вот уж точно говорят, что не в деньгах счастье.

– О Боже, Дима, это было такое прекрасное место! – мечтательно закусила губу она. – Как жаль, что мы с тобой не смогли поужинать там вдвоем.

– Ты же понимаешь, я не мог не пригласить их всех.

– Знаю, – тяжело вздохнула она. – Хотя без некоторых из них было бы намного лучше.

– Кто еще добавился в твой «черный список»? Ши с его девушкой?

– Только не надо снова делать из меня ведьму, – рассердилась девушка. – Я знакома с доброй тысячей самых разных людей, Димитрис, разных национальностей и культур, но ни один из них не заставлял меня так краснеть!

– Ши кое в чем был прав. Он всегда был искренним парнем и не боялся сказать то, что думает.

– В чем же? В том, что приперся под кайфом в лучший ресторан столицы и бросался в тебя салфетками, как маленький ребенок?

– В том, что касается крыс. И мха.

– Господи. Это было отвратительно!

– Мои родители ели все это, – задумчиво протянул я. – В Темные времена люди готовы были убить друг друга за половину зажаренной крысиной тушки.

– Господи, все мы знаем, что такое «Темные времена», Димитрис. Мы что, по-твоему, родились на другой планете? Но они остались позади, хвала небесам.

– Не для всех, – решительно покачал головой я. – Люди, для которых Темные времена не закончились до сих пор, живут всего лишь в паре десятков километров отсюда.

– Я это знаю, – раздраженно кивнула она. – Я знаю, что есть люди, которые во многом нуждаются. Мои родители всю жизнь перечисляют 5 % от своих доходов на благотворительность. А я собираюсь перечислять 10 %. Каждый год Содружество тратит миллиарды фунтов на гуманитарную помощь. Но это не значит, что я должна говорить о крысах и о мхе, когда я сижу за столом…!

Мне оставалось лишь задумчиво промолчать. То, что говорила Джен, звучало вполне рационально, или, во всяком случае, ей так казалось. Может быть, я был несправедлив к ней. И все же прозвучавшее в ее голосе раздражение внезапно напомнило мне о том, какими разными людьми мы являемся и, наверное, будем всегда. Она не видела того, что видел я (а ведь я не видел и десятой доли того, что видел тот же Ши Хон) и, какой бы сознательной гражданкой она не была, мир за пределами «зеленых зон» навсегда останется для нее тем, о чем лучше не думать.

Ты можешь бросить нищему пригоршню монет, чтобы успокоить свою совесть, но ты не станешь останавливаться и рассматривать его, потому что его вид и запах противны тебе, ты стремишься поскорее убраться домой и не вспоминать о нем. Именно такова правда жизни. И именно так всегда будут относиться к людям, оставшимся за бортом цивилизации, небезразличные умненькие девочки, такие как Дженет Мэтьюз или Мелинда Боттом. Так же, наверное, относился бы к ним и я. Если бы не одно «но».

За бортом остались все, кого я знал и любил.

***

В воскресенье, в восемь часов пополудни, я был на ринге дворца спорта в Сиднее, в третий, и, как я полагал, в последний раз в жизни. Все повторялось снова: рев толпы, голоса комментаторов, вспышки камер, рекламные голограммы, серьезные дядечки в VIP-ложах.

Сегодня в ложе не было важных гостей из Евразийского Союза – после того, как «Молотильщик» Андрей Соболев не был допущен к бою за третье место из-за травмы и автоматически уступил бронзу сингапурцу, обиженные евразийцы предпочли посетить финальные соревнования по плаванью, которые тоже проводились сегодня и где китайский спортсмен имел шансы завоевать золото.

Не было тут и высоких чинов от Содружества. Все три медали по боксу в супертяжелом весе достались спортсменам из дружественных стран, а значит, не столь важно, с политической точки зрения, как они распределят эти медали между собой.

Парадоксально, но финальный поединок вообще вызвал значительно меньше ажиотажа, чем полуфинальные. Лишь спортивные эксперты и азартные игроки нетерпеливо ожидали ответа на вопрос, сможет ли австралийский выскочка Войцеховский дать достойный бой признанному фавориту Батисте. Ставки на мою победу принимались букмекерами в соотношении 1:3, и, хоть Роберт Ленц, как он сам сказал мне перед боем наполовину шутя, рассчитывал сорвать неплохой куш, трезвомыслящие люди, в большинстве своем, пророчили победу аргентинца.

– Следи за его руками, – шептал мне на ухо Джефф. – У него очень быстрые руки!

– Пусть этот аргентинский педик своими быстрыми руками дрочит или подрабатывает карточным шулером, – передразнила Рина. – Иди и врежь ему!

Первый раунд я проиграл подчистую. Поединки с Марко Дженаро и Андреем Соболевым слишком сильно измотали меня, а травмы всё ещё давали о себе знать. По сравнению с 78-ым Диего казался вдвое быстрее. Мои атаки не приносили результата. Вложившись в несколько ударов, прошедших у соперника над макушкой, я потерял немало сил, а его техничные джебы выстреливали обратно с завидным постоянством, доставая мой лоб с такой легкостью, будто я стоял, опустив руки.

– Это напоминает избиение младенца, – без обиняков констатировал Энди Коул, пока я, тяжело дыша, пытался прийти себя в своем углу.

– Знаю, – выдохнул я.

Я сплюнул в протянутое Донованом ведерко и убедившись, что слюна смешалась с кровью. Кажется, второй зуб тоже держится на соплях. Интересно, страховщик оплатит мне имплантаты?

– Этот гребаный латинос танцует, как балерина! – возмущенно заорала мне в другое ухо Рина. – Я не чувствую под его шортами стальных яиц, как у тебя! Врежь ему – и он упадет!

– Ты не сможешь победить его по очкам. Он слишком техничен, ты по сравнению с ним неуклюжий дровосек, – прошептал мне в другое ухо Джефф. – Не могу поверить, что говорю это, но Рина права. Батиста редко пропускает удары и поэтому не привык держать их. Ты должен нокаутировать его. Это твой единственный шанс.

– Он слишком быстрый, – безнадежно покачал головой я.

– Черт, Дима, ты тоже не такой уж и увалень, – похлопал меня по плечу Энди. – Помнишь, как ты послал меня в нокдаун в нашем спарринге тогда, в 77-ом? Тебе придется увеличить темп, быть более резким, иначе исход этого боя предрешен.

– Вперед, парень! – крикнул Джефф, когда отзвучал гонг.

Однако за весь второй раунд я так и не смог уличить момент для нокаутирующего удара. Диего снова переиграл меня по очкам, ускользая от всех атак с ловкостью и изяществом какой-то чертовой кошки. Он был настоящим мастером, и мне оставалось лишь восхищаться этой технике.

– Никаких шансов, – прошептал я отчаянно, пока Донован промокал мою бровь, рассеченную джебом в конце второго раунда. – Он предугадывает все мои движения раньше, чем я делаю их.

– Эй, парень, – Рина повернула мою голову в сторону трибун. – Посмотри туда. Что ты видишь?

– Толпа народу, – выдохнул я.

– Там тридцать тысяч гребаных австралийцев, которые собрались здесь, чтобы поддержать тебя, чертового засранца, приехавшего в их сытую зажравшуюся страну из нищей Европы! Там пять сотен чертовых курсантов, которые писают кипятком от того, что один из них стоит здесь, на этом сраном ринге. Там твоя высокомерная девка, которая презирает меня, как и любого человека, словарный запас которого не дотягивает до тридцати тысяч гребаных слов, но она смотрит на тебя, и верит, что ты врежешь этому аргентинскому ублюдку!

– Ей плевать, лишь бы я домой вернулся,

– Мне не плевать, ясно?! – хлестнула меня по щеке Рина. – И тебе не плевать, я знаю это, сукин ты сын! Проклятые Кито и Петье не сломали тебя, и гребаный карцер тебя не сломал, и что же, тебя сломает этот чертов педик?!

– Пора, – прокомментировал удар гонга Энди.

– Иди туда, Алекс, Димитрис, или как тебя там! – зарычала мне в ухо Рина, до боли сжав плечо и с силой засовывая в рот капу. – Иди и покалечь этого парня!

Я нокаутировал Диего Батисту за тридцать две секунды до конца третьего раунда. Это был апперкот – необычный для меня вид удара, которого аргентинец не ждал. В 02:10 мой кулак врезался ему в подбородок, как торпеда, и я ощутил, как голова соперника сотряслась и глаза помутнели от боли. Диего слишком редко получал по-настоящему сильные удары – лишь этот опыт отделял его от того, чтобы стать воистину непобедимым боксером. И я дал ему это.

– Добивай сукина сына!!! – взревела в моем углу Рина.

Аргентинец прикрылся в глухой стойке и отступил в угол, надеясь дотянуть до гонга, но под дикие вопли толпы я обрушил на него непрекращающийся град ударов, и в 02:28 он упал. Досчитав до «10», судья констатировал нокаут.

Не могу передать, что за чувства владели мною в тот момент. Для этого просто не существует подходящих слов. Я помню крики, поздравления, объятия, гул толпы, восторженные вопли комментаторов, яркие вспышки камер, дружеское рукопожатие с расстроенным, но мужественно признавшим свое поражение Диего и совместный снимок перед камерами.

– Ты станешь великим боксером, – искренне сказал я аргентинцу.

Он был лучшим бойцом, чем я, я никогда не стал бы отрицать этого. Просто сегодня победа была мне нужнее. Ведь все это затевалось мною лишь для одной цели – для цели, о которой не подозревал ни один из моих друзей, наблюдавших за финальным поединком.

Это случилось, когда золотую медаль повесили мне на шею. Мое сердце бешено колотилось в груди от волнения, но никто не удивился бы этому, если бы узнал, ведь волнение – это так естественно для просто парня, неожиданно ставшего олимпийским чемпионом.

– Поздравляю, – пожал мне руку президент Международного олимпийского комитета.

Я с благодарностью кивнул ему, ступил на постамент и поднес к губам микрофон, неуверенно оглядывая зал, полный людей, и объектив сотен камер. Люди не слышат других, как бы сильно те не кричали. Не хотят слушать. Но сегодня они слушают меня. Всего лишь один шанс, который никогда больше не повторится. Минута, или даже меньше, на протяжении которых все эти безразличные люди, тысячи в зале и миллионы перед телеэкранами, будут смотреть на меня и слушать мои слова, прежде чем забыть обо мне и вернуться к своим делам. И мне есть, что им сказать.

– Я…

Я замер, удивившись робкому и нерешительному звучанию моего голоса, разнесшегося под сводами дворца спорта. Со стороны наши голоса всегда звучат иначе, чем мы их представляем.

– Я… м-м-м… стою здесь сейчас под ф-флагом Австралийского Союза, члена С-содружества наций, и я…э-э-э… очень благодарен моей новой родине, которая приняла меня, одинокого и потерянного, после того, как война вынудила меня покинуть родной дом в Европе.

Оглядев заполненные людьми ряды, я сделал вдох, справился с заиканием и продолжил все более решительным голосом:

– В этом зале сидит много людей, которым я хотел бы сказать «спасибо», но… двух людей, которые заслуживают благодарности больше всего, в этом зале нет. Их зовут Владимир и Катерина Войцеховские. Это мои родители. Война разлучила нас, и я не видел их ни разу с 2076-го года. Я… очень надеюсь, что они в порядке, и я хотел бы… хотел бы сказать, что я знаю, где они могут быть. Последний раз, когда я слышал о них, папа был политзаключенным в югославской тюрьме в Бендерах. А мама, она врач… пропала без вести на войне, последний раз ее видели в районе моего селения Генераторного недалеко от Олтеницы.

Люди, отвечающие за организацию, к этому моменту уже начали понимать, что что-то идет не по плану. Я заметил какую-то суету и недоуменные перешептывания в их рядах и осознал, что мой микрофон могут выключить в любую минуту, не говоря уже о том, что с этого момента речь вряд ли будет показана в прямом эфире. Но отступать было поздно.

– Я верю, что мои родители, или хотя бы кто-то из них, все еще живы и находятся где-то на территории Евразийского Союза. И, если это так, я хотел бы попросить тех, кто принимает решения в Союзе, и в Содружестве…, – взглянув в сторону VIP-ложи, проникновенно взмолился я. – Пожалуйста, верните их домой. Ведь здесь, на этих играх, мы необыкновенно ясно осознали, что, несмотря на всю эту политику, мы, в сущности, очень похожи. Мы такие же люди. Мы ценим те же простые вещи, что и тысячи лет назад. Семья – это одна из таких вещей… И я очень хотел бы вернуться к своей семье.

Обведя зал долгим взглядом, я убедился, что большая часть людей молчат, лишь некоторые, в особенности в VIP-ложе, недоуменно перешептываются, не понимая, что за странные слова они слышат, кто запланировал подобную акцию и почему они ничего об этом заранее не знали. Я понимал, что сделал сейчас нечто очень серьезное, что последствия могут мне не понравиться и что пути назад нет. Но на душе стало неожиданно легко. И я улыбнулся.

– Спасибо, – закончил я.

Глава 3

Воззвав к сильнейшим мира сего перед тысячами лиц и десятками камер, я рассчитывал, что тем самым запускаю с горы некий снежный ком, который будет стремительно катиться вниз, увеличиваясь в объеме и набирая скорость. Я сознавал, что эта авантюра, возможно, сломает всю мою новую жизнь, которую я выстраивал последние пять лет. Однако я готов был смириться с этим ради крошечного шанса повлиять на судьбу своих родителей.

Каково же было мое изумление, когда ничего особенного не произошло! Налаженные годами механизмы монтажа на телевидении сработали, как положено, и в официальную трансляцию попала лишь половина моего первого предложения – до слов «новой родине, которая приняла меня».

Забегая наперед, следует сказать, что уже на следующий день меня вытеснили с телеэкрана регбисты и теннисистки, потом борцы, затем пришел черед игроков в крикет, а через несколько дней состоялось феерическое по своим масштабам представление, ознаменовавшее закрытие Игр-82, надолго ставшее центральной темой теленовостей.

В момент моего выступления во дворце спорта присутствовало несколько сот журналистов, среди которых было немало охотников за сенсациями, работавших в не самых респектабельных СМИ. Я не сомневался, что кое-кто из них собирался задать мне вопросы не только о том, как мне удалось нокаутировать Батисту. Однако поговорить с прессой тем вечером мне не представилось возможности. Под бдительным оком опытного функционера австралийского олимпийского комитета состоялась краткая фотосессия, после чего мы покинули дворец спорта через специальный выход для спортсменов, где нас уже ждал автобус.

Члены моей команды продолжали ликовать из-за моей сенсационной победы над Диего Батистой и не придали моей речи большого значения. На их лицах сияли беззаботные радостные улыбки. Рина все еще скакала, как заведенная и называла меня «сукиным сыном». Энди хвастался, что он теперь тоже знаменитость. Джефф и Грег взахлеб убеждали меня, что мне стоит начать профессиональную карьеру.

Когда я наконец увидел Дженет и Роберта, которых секьюрити пропустили в закрытую зону и разрешили ждать меня около входа в олимпийский автобус, я ожидал, что сейчас последует какая-то реакция на мои слова. Но и тут я ошибся – меня ждали лишь объятия.

– Больше никакого бокса! Я больше никому не позволю бить моего парня, ясно?! – едва не плача от избытка эмоций, пригрозила Джен членам моей команды, повиснув на моей шее.

Роберт молча пожал мне руку, обнял и прошептал мне на ухо:

– Они гордились бы тобой.

Я хотел спросить, что он думает о моих словах, помогут ли они папе с мамой. Однако в тот момент это было неуместно, и мне оставалось лишь сесть, вместе с остальными, в автобус, направляющийся в Олимпийскую деревню, где мне предстояло поучаствовать еще в целом ряде праздничных ритуалов, связанных с завоеванием очередного «золота» для Австралийского Союза, Прежде чем мне наконец позволят отправиться домой отсыпаться.

Все происходило совсем не так, как я это представлял. Я утешал себя тем, что реакция общества может быть замедленной. В конце концов, мои слова слышали тридцать тысяч человек, которые должны были запомнить этот весьма необычный эпизод и поделиться этим воспоминанием со своими знакомыми.

«Не могло же это пройти совершенно незамеченным!» – упрямо твердил себе я.

И не ошибся.

***

Звонок Роберта Ленца разбудил нас следующим утром в 07:15.

– М-м-м. Разве кто-то не понимает, что тебе нужно отоспаться? – ворочаясь в постели, возмутилась Дженет, накрывшись с головой одеялом.

– Да, Роберт! – бодро вскочив с постели, ответил я на вызов, заходя в ванную, чтобы телефонный разговор не мешал Дженет наслаждаться последними минутами валяния в постели.

– Разбудил?

– Нет, все в порядке, – соврал я.

– Извини. Я понимаю, что тебе требуется отдых после всего, что ты вчера пережил. Но я должен сказать тебе несколько важных вещей, для которых вчера было не место и не время. Не возражаешь, если я забегу к вам на чашку кофе перед службой?

– Да, конечно, – скрыв удивление, согласился я.

Роберт лишь однажды за все эти три года заглядывал в наше с Джен скромное «гнездышко», предпочитая принимать нас в гости в своих более просторных апартаментах либо назначать встречи в кофейнях, пабах или ресторанах.

– Чудно. Тогда я буду минут через двадцать.

К моменту прихода Роберта я уже собрал кровать, накинул домашний халат и приготовил Роберту его любимое американо со сливками, а себе – зеленый травяной чай без сахара. Оба напитка исходили паром на барной стойке. Пару минут назад Дженет, возмущенно бурча, натянула свою спортивную форму и отправилась на утреннюю пробежку, так что у меня было, по крайней мере, минут двадцать на приватную беседу с полковником.

– Ты хочешь поговорить о моей речи на награждении? – сразу же перешел к делу я, поздоровавшись с Робертом и пригласив его присесть за стойкой.

– О чем же еще? – риторически спросил Ленц.

– Мне показалось, что ее вообще никто не заметил.

– Ошибаешься, – вздохнул он, отхлебнув свой американо. – М-м-м. Неплохой кофе.

– Я же будущий коп. Умение делать кофе мне очень пригодится, – пошутил я. – Так что, ты говоришь, кто-то заметил мою вчерашнюю импровизацию?

– Видео гуляет в Интернете. Тебя упомянули на пяти или шести информационных каналах, из тех, что мы называемым «классом С» – каналы с аудиторией до ста тысяч человек. И, уж конечно, это не осталось незамеченным в верхах. Вчера вечером мой знакомый из контрразведки позвонил мне и задал ряд вопросов о тебе.

– Контрразведка? – мои глаза в недоумении поползли на лоб. – Они здесь при чем?

– Им поручили провести неофициальную проверку. Один излишне рьяный молодой офицер, пересмотревший, по-видимому, шпионских фильмов, решил, что ты можешь быть тайным агентом Альянса, внедренным к нам, чтобы подорвать отношения между Содружеством и Союзом. Или даже двойным агентом – провокатором, работающим на Союз. Напившись, видимо, энергетиков, этот идиот всю ночь увлеченно строчил доклад, в котором предлагал задержать тебя и пристрастно допросить. Раскопал где-то данные о близкой дружбе твоего отца с Трояном Думитреску, который внесен в «черный список» Содружества, и даже данные твоего полиграфа при вступлении в интернат, когда ты признался, что винишь Содружество в недостаточной поддержке Альянса.

Моя челюсть отвисла.

– Это же конфиденциальная информация!

Роберт в ответ лишь криво усмехнулся.

– Должно быть, кретин уже приметил на груди место для медали за первого пойманного шпиона, – продолжил он свой рассказ, не спеша лакая кофе. – К счастью его начальник оказался достаточно умным, чтобы настучать не в меру ретивому юнцу по башке и позвонить, для начала, человеку из разведки, которого он знает как эксперта по отношениям с Альянсом.

– И что же? – с замиранием сердца спросил я.

– Я – этот человек.

Глядя на усталое и слегка озабоченное лицо Роберта, я ощутил себя виноватым.

– Я надеюсь, у тебя не будет из-за этого проблем, – искренне молвил я. – Это было мое частное заявление. Я ведь совершеннолетний, ты не несешь за меня ответственности…

– Почему ты не посоветовался со мной, перед тем как сделать это? – пристально глянул на меня полковник.

– Я знал, что ты попытаешься отговорить меня, – слегка смутившись, нехотя признался я. – Не хотел спорить с тобой. Я твердо решил сделать все возможное, чтобы помочь маме с папой, даже если вероятность успеха невелика. Можешь называть это очисткой моей совести, если хочешь.

– Димитрис, – полковник сжал губы и тяжело вздохнул. – Я потратил пять лет на то, чтобы заслужить твое доверие. Я полагал, что мне это удалось.

– Это так! – поспешил заверить я.

– Если бы это было так, ты не боялся бы обсуждать важные решения со мной. Ты не посоветовался со мной в марте, перед тем как писать те электронные обращения. Что ж, я специально поставил свою подпись на одном из твоих писем, чтобы ты смог убедиться, что это бессмысленно.

– Так это ты устроил?! – удивился я, вспомнив свой электронный прием у Мелинды Боттом.

– Я надеялся, что в следующий раз ты все же посоветуешься со мной.

– Ты считаешь, я поступил неправильно, Роберт? – прямо спросил я.

– Это были смелый и решительный поступок, Дима. В твоем духе, – признал Роберт, но я понимал, что это всего лишь капля меда перед ложкой дегтя, которая последует после слова «но». – Но иногда мне хотелось бы, чтобы к твоей смелости и решительности добавилось немного рассудительности. Если бы рассказал мне о своём плане, неужели ты думаешь, что я стал бы кричать и ругаться? Мы бы с тобой сели и спокойно все проанализировали, как делали это всегда.

Закусив губу, я закивал, покорно соглашаясь с Робертом. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы увидеть на моем лице отсутствие сожалений о сделанном. Ему оставалось лишь подавить вздох.

– Что теперь будет? – спросил я, отхлебнув своего чаю. – Поднимется шум, да?

– Можешь не сомневаться, что не прошло и десяти минут после твоей речи, как один из присутствующих там сотрудников китайской разведки передал сообщение прямо в Поднебесную. Какие-то люди сейчас сидят там и разбираются, кто такие Владимир и Катерина Войцеховские. Другие люди сидят и думают, что стояло за твоими словами и как им стоит на них ответить. Китайцы серьезно относятся к таким вещам.

– Отлично! – обрадовался я. – Я ведь именно этого и добивался!

Роберт, поправив свой галстук, несогласно цокнул языком и отрицательно покачал головой, как бы показывая, что радоваться нечему.

– Димитрис, если твои родители действительно живы и находятся где-то на территории Союза, неужели ты полагаешь, что их судьбу облегчит внимание со стороны китайских спецслужб? В их личных файлах появится пометка, что их сын проживает на территории Австралии, и, возможно, связан со спецслужбами Содружества. Вряд ли мне стоит объяснять, что значит подобная пометка в условиях тоталитарного режима.

– Это почему еще я связан со спецслужбами?! – возмутился я.

– Начнем с того, что твой новый опекун работает именно там.

– Ты ведь числишься в каком-то армейском хозяйственном отделе.

– Я не тешу себя иллюзиями, что мое прикрытие обмануло разведку Союза. И дело не только во мне. Ты учился в закрытом специнтернате, который, с их точки зрения, может выглядеть как тайная школа для агентов. Сейчас ты учишься в полицейской академии, то есть, будешь работать в силовом блоке, – терпеливо засыпал меня аргументами Роберт. – Китайцы, со свойственной им паранойей, не поверят, что твоя речь на Олимпиаде была придумана тобою. Они увидят в этом очередную «провокацию империалистических спецслужб». А теперь представь себе, как это отразится на судьбе Володи и Кати, если они действительно там.

– Я надеялся, что на волне всей этой разрядки они могут просто найти их и передать Содружеству, в качестве маленького жеста доброй воли. Показать, какие они белые и пушистые, и все такое. Мама с папой ведь никогда не имели ничего против Союза!

– Это знаешь ты, но не они. В Поднебесной не действует презумпция невиновности.

– Нет, Роберт, ты не убедишь меня, что я сделал им хуже, – упрямо заявил я. – Если евразийцы все эти пять лет без какой-либо вины держали их в своих лагерях, не позволяя даже связаться со своим сыном, то что еще они могут им сделать после моих слов?!

– Что сделано – то сделано, – не стал углубляться в этот спор Роберт. – Предлагаю не тратить время на «если бы да кабы». Каждое действие вызывает много последствий, иногда весьма неожиданных, и еще не изобретен компьютер, который смог бы смоделировать их все. Не исключено, что твой искренний, хоть и не слишком обдуманный, поступок, окажется правильным. Увидим.

Мне оставалось лишь задумчиво кивнуть.

– У тебя не будет из-за этого проблем на службе? – уточнил я.

– Ты имеешь в виду – больших проблем, чем из-за того, что я взял под опеку переселенца из Альянса? Нет, вряд ли, – расхохотался и подмигнул мне папин знакомый.

Я слегка расслабился, сделал глоток чая и выдавил из себя улыбку в ответ. Этот разговор преподнес ряд сюрпризов, но все же проходил проще, чем я опасался, узнав о визите полковника столь ранним утром. Все-таки Роберт отличный мужик, с ним не пропадешь.

Но, как оказалось, Ленц еще не закончил.

– Мой коллега из контрразведки просил передать тебе убедительную просьбу больше не давать журналистам комментариев на темы, касающиеся вопросов государственной безопасности, и, по возможности, вообще уехать из Сиднея хотя бы на несколько недель, пока шум не уляжется, – после паузы молвил Роберт.

Я удивленно нахмурился и поставил чай, переваривая услышанное.

– Разве у нас не свобода слова и передвижения? – иронично переспросил я.

– Я убедил своего коллегу в том, что ты умный парень и добровольно последуешь этому совету, так что нет необходимости вызывать тебя для проведения разъяснительной беседы. Надеюсь, я был прав или ошибся? – с легким нажимом переспросил полковник.

На моем лице застыло удивленное выражение лица.

– Это выглядит так, будто меня заставляют заткнуться! – запротестовал я.

– Так и есть, – не стал отрицать Роберт.

– Ты так мне прямо и говоришь? – вытаращил я на него глаза.

– Да, – пожал плечами он, сделав еще глоток кофе и закусив его конфеткой из стоящего на барной стойке стеклянного блюдца. – Никто не хочет, чтобы эта история продолжала раздуваться писаками из «помойных» СМИ и раздражать китайцев. За исключением, разве что, радикалов, которые выступают за полный разрыв отношений с Союзом. Но их мнение, к счастью, сейчас не в почете. Никому не нужен дипломатический скандал в преддверии большого экологического конгресса в Новой Джакарте.

– Я сделал все это специально для того, чтобы привлечь внимание к судьбе моих родителей. А теперь ты предлагаешь мне держать язык за зубами? – возмутился я. – Ничего, если я откажусь?

Роберт устало вздохнул и сделал долгую паузу, глядя за окно моей квартиры.

– Димитрис, ты заставляешь меня говорить о неприятных вещах, – наконец произнес он.

Я почувствовал, что сейчас мне предстоит услышать нечто новое.

За пять лет я привык воспринимать Роберта как папиного старинного друга, добродушного и спокойного человека, любящего мужа и отца, ставшего мне опекуном и советчиком. Однако полковник Роберт Ленц имел и другие грани, с которыми мне практически не приходилось сталкиваться до этого дня. За его бархатными интеллигентными манерами скрывалась сильная воля, которую он крайне редко проявлял, обычно добиваясь своего мягким убеждением. Похоже, сегодня я впервые загнал полковника в ситуацию, когда мягкое убеждение не сработало.

– Простодушному человеку может показаться, что в Содружестве возродилась довоенное демократическое гуляйполе, где правят бал журналисты и общественные активисты, – пристально посмотрев мне в глаза, медленно произнес Роберт. – Я надеюсь, ты не настолько простодушен. Потому что лекарство от этого простодушия бывает очень болезненным.

При слове «лекарство» перед моими глазами вдруг пронесся целый ряд картинок: удары ног и дубинок в темной камере для допросов аэропорта Сент-Этьен; безразличные глаза врачей за защитными масками в карантинном центре Мельбурна; давящие на голову стены «зубрильной ямы» в интернате и обманчивое добродушие в глазах профессора Петье; черно-белые конвертопланы, с грохотом несущиеся по небу в сторону столбов дыма; обжигающий лед в глазах генерала Чхона.

– Роберт, это звучит, как угроза, – крепче сжав чашку, усмехнулся я.

– Это звучит как предостережение, каковым это и является, – не ослабляя напора своего взгляда, ответил мне Роберт, больше не улыбаясь. – Если ты будешь вести себя как идиот, Димитрис, я буду бессилен тебе помочь, как бы я не уважал твоего отца.