Текст книги "Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– «Что-то связанное», – передразнила она меня. – Чтоб ты знал, Борис практически в одиночку, своими руками, создал здесь огромную теплицу, в которой выращиваются ныне семь видов овощей: картофель, свекла, кабачки, баклажаны, морковь, лук, чеснок. Эта теплица кормит все селение! Если бы не его овощи, здесь бы половина населения уже умерла или поразбредалась бы по пустошам из-за голода. Можно сказать, только благодаря нему Наш Замок еще и стоит!

Я уважительно покачал головой. Надо сказать, я не ожидал услышать подобного о скромном и простоватом пареньке, который привык находиться в тени более сильных и напористых товарищей. А ведь на видеозаписях, которые он слал, была заметна произошедшая в нем перемена! Как и его отец, Боря прекрасно разбирался в ботанике. Но в нашей компании в Генераторном его талант не был должным образом оценен: подростки ценили силу, бесшабашность и удаль, а над познаниями в овощеводстве способны были лишь насмехаться.

– Боря всегда был молодцом, – согласился я, несколько покривив душой. – Но я, признаться, устал слушать твои увещевания. Может, я и раскаиваюсь, что слишком редко ему писал. Но если я и буду перед кем-то извиняться, то перед ним, а не перед тобой. Ты отведешь меня наконец к нему, или нет?!

– Нет, – глухо ответила Флорентина, опустив глаза.

– Нет?! – опешил я.

– Ты опоздал. Твой друг умер. Месяц назад.

Какое-то время я просто стоял столбом. Затем – немного потоптался на месте, словно ища какие-то ответы или подсказки на окружающих меня закопченных каменистых стенах.

– Умер? – переспросил я недоуменно через некоторое время.

– Да. Умер.

Наступил новый тур недоуменного молчания.

– Как?!

– Так же, как умирает большая часть местного населения. От рака. Рак легких, если быть точным.

То, что говорила Флорентина, просто не укладывалось в моей голове.

– Ему же было всего двадцать два года! – воскликнул я.

Я хорошо помнил, что у Бори было множество проблем со здоровьем. Но рак?! Почему-то всегда кажется, что эта страшная болезнь далека от тебя, что она никогда не коснется твоих родных и знакомых.

В Содружестве все виды рака поддавались лечению. Даже на 4-ой стадии, если у больного есть огромная куча денег, чтобы оплатить операцию с применением нанороботов. Тысячи крохотных зондов на протяжении нескольких суток методично удаляли из организма все до единой зараженные клетки. Если какие-то органы не удавалось спасти – вместо них трансплантировали новые, синтетические или от доноров.

Здесь все это казалось фантастикой.

– Люди со слабым здоровьем, как у него, не живут долго в таких местах, как это. А он еще и все время возился с землей, дышал пылью, пропитанной радионуклидами. Ходил на пустоши, искал удобрения. Не слушал ничьих советов. Трудился, не покладая рук. Хотел быть полезным общине, – не поднимая на меня глаз, рассказывала Флорентина.

Я слушал молча.

– Я сделала все возможное, чтобы облегчить его страдания. Мне выделяют лишь немного болеутоляющих, но я потратила львиную долю на то, чтобы он не страдал. Была рядом с ним до последнего момента. Здесь нет священника, так что я помогла ему причаститься. Я держала его за руку, когда он… уходил.

Я лишь стоял столбом и качал головой.

– Я не могу поверить, – прошептал я.

– А где был ты в это время, Димитрис? Где был его герой?

Я был в Сиднее. В самой приспособленной для жизни «зеленой зоне» во всем мире. Жил в замечательной уютной квартирке вместе с красавицей-девушкой. Пользовался всеми благами цивилизации. Наслаждался своей силой, бодростью и богатырским здоровьем. И ходил угрюмее угрюмого, так как вбил в себе в голову, что я невыносимо страдаю от своих душевных переживаний.

– Я ничего об этом не знал. Боря никогда не писал мне о своей болезни, не просил у меня помощи! – принялся было оправдываться я.

– Ты и не хотел ничего знать. Ты вообще о нем не думал. Тебе было все равно.

Сдержав начавшееся раздражение, я отвернулся. Попробовал заглянуть себе в душу. Надо ведь быть честным перед собой. Хотя бы иногда.

– Да, это так, – наконец признал я, печально усмехнувшись. – Мне было все равно.

Боря был для меня всего лишь одним из множества людей, принадлежащих моему прошлому. В мире слишком много хороших людей, которые страдают и умирают. Я не в состоянии помочь им всем. Если меня просят – я помогаю, по мере своих сил. Во всех остальных случаях я стараюсь просто не замечать чужого горя. Абстрагируюсь от него. Пытаюсь отыскать собственное счастье, плюнув на весь остальной мир. Вот какова правда.

– Боря во мне ошибался. Я не герой. Да и человек не самый хороший. Пытаюсь убедить себя, что хороший, а на самом деле ничем не лучше большинства. Эгоист, ты сказала? Да, пожалуй, – согласился с Флорентиной я, задумчиво глядя на поросший мхом каменный пол замка.

Она молчала. Не стала ничего добавлять. Смотрела в пол, как и я. Странно, но в этот момент я почувствовал с ней странное чувство единения. Мы оба испытывали сейчас печаль и боль. Флорентина, правда, могла бы сказать, что боль в моей душе связана не с утратой друга, а не с уязвленным самолюбием. Но она ничего больше не говорила. Видимо, поняла, что добилась уже своего – заставила меня чувствовать себя последним куском дерьма

– Зачем ты привезла меня сюда? – поднял я на Флору усталый взгляд. – Хотела посмотреть своими глазами на героя из Бориных рассказов, и убедиться, что он такое же дерьмо, как и все вокруг?

– А ты бы предпочел, чтобы тебя бросили на пустошах?

Я кивнул, согласившись с таким соображением. В моей душе была странная пустота.

– Хоть Бори здесь больше нет, тебя никто отсюда не гонит, – произнесла доктор Лопес через некоторое время, уже совсем без укоризны и сарказма в голосе. – До тех пор, пока я ручаюсь за тебя, у тебя будет тут кров, постель и миска похлебки. Я знаю, он хотел бы, чтобы тебе здесь помогли.

Я лишь грустно усмехнулся. Я внезапно ощутил, что я нормально не спал почти двое суток. Груз пережитых событий разом навалился на меня и расплющил своей тяжестью.

– Тебе нужно отдохнуть, – твердо сказала Флора. – Пойдем, я покажу тебе, где можно лечь.

***

Жизнь Нашего Замка протекала в обширных подземельях того самого замка. Старые замковые катакомбы, многократно расширенные местными жителями, стали пристанищем для полутора сотен мужчин, женщин и детей.

Детей здесь было всего шестеро. Их берегли, как зеницу ока. Практически не выпускали из подземелий даже ночью. Кожа у бедняг была мертвенно-бледной, а глаза – словно выцветшие. Глядя на их заморенные лица, казалось, что они не испытывают никакой радости от такой жизни. Но они испытывали. Счастливо улыбались, бегали, играли в какие-то игры, как и положено детям. Они не понимали, чего лишены.

Я спал как убитый. Дрых я на пропахшем старостью, пропитанном засохшей мочой матрасе, расстеленном прямо на холодном каменном полу одного из подземелий – одетый, как был, укрывшись рваным шерстяным пледом, в обнимку со своим рюкзаком. В этом же помещении спало еще множество людей. Многие из них сопели, кашляли и шептали что-то во сне. Но я был так изможден, что мне было все равно где и как спать. Проснулся я от того, что кожа во многих местах чесалась от укусов клопов. Продрав глаза, я долго не мог понять, сплю я или нет, и какое сейчас время суток. Вокруг была лишь кромешная тьма.

Поднявшись на ноги, я понял, что совершенно не ориентируюсь в пространстве. Пришлось блуждать в темноте, как слепой, растопырив руки, и натыкаться на какие-то предметы. Хорошо, что я захватил с собой рюкзак – иначе я никогда бы его не нашел.

Понадобилось немало времени, чтобы найти в темноте дорогу к лестнице, ведущей наверх, в одно из наземных помещений замка. Свет, проникающий сюда сквозь бойницы, возвещал о том, что на дворе уже глубокий день. Понедельник, 16-ое августа. Паттерсон и Филипс, должно быть, гадают сейчас, почему их стажер не вышел на работу. Впрочем, кого волнуют Филипс с Паттерсоном?!

Большой зал замка исполнял приблизительно ту же роль, что и сотни лет назад – трапезной. Даже в камине, как и встарь, горел огонь. В огромном чугунном казане на огне кипела какая-то похлебка. К ней выстроилась небольшая очередь. Седобородый старик время от времени помешивал варево большим половником, зачерпывал очередную порцию и бережно насыпал в протянутые ему алюминиевые, оловянные или глиняные миски. Люди, уже получившие свою похлебку, разбредались по залу и занимали место на лавках за большими деревянными столами, подальше от мест, на которые падал свет из замковых бойниц. Некоторые ели, просто сидя на корточках.

На меня то и дело падали взгляды местных, в которых интерес балансировал с опаской. Гости явно были здесь редкостью. Завязывать со мной знакомство никто не спешил. Рядом со мной случайно оказался одна из здешних детей, девочка лет пяти, которая невинно улыбнулась мне, но мать поспешила оттащить ее подальше от чужака, будто я могу на нее наброситься.

– Доброе утро! – чувствуя себя обязанным как-то отреагировать на щекотавшие меня взгляды, приветливо воскликнул я по-английски. – Кто-нибудь говорит по-английски? Может, по-румынски?

– Румынский, – отозвался старик у казанка.

Когда я повернулся к нему, старец поманил меня жестом, мол, подходи. Честно говоря, я не привык есть, едва продрав глаза. Как правило, я начинал утро с пробежки и серии упражнений. Как минимум, вначале хотелось умыться и почистить зубы (благо, в рюкзаке были для этого принадлежности). Однако в этот день я и так уже отошел от правил, проснувшись к полудню.

Для меня нашлась старая глиняная миска, в которую старик плюхнул горячей похлебки. А вот ложки не сыскалось – пришлось хлебать прямо из миски.

– Спасибо, – произнес я по-румынски.

Старик в ответ лишь кивнул. Присев на одну из лавок, я испробовал местное яство. Варево, к моему удивлению, оказалось очень даже ничего: я ощутил в нем вкус картофеля, моркови, лука. Не хватало разве что специй.

– М-м-м, вкусно! – похвалил я это блюдо, улыбнувшись старику.

– Это у нас еще соль закончилась, – хмыкнул тот.

– Меня зовут Димитрис.

– А хоть бы и так! – безразлично пожал плечами старикашка.

– А вас как?

– Дед Йован.

– Я был другом Бори Коваля. Вы его знали?

Румынский старика был плох, но я кое-как разобрал ответ:

– Здесь все друг друга знают. Хороший был парень. Это он научил нас растить все эти овощи. А до того похлебка была только грибная. Гадость редкая.

Вздохнув, я уставился на казан, в котором варилась овощная юшка. Не знаю, был ли бы Боря рад такому памятнику. Что ж, по крайней мере, его запомнили, и его имя до сих пор произносят с теплотой и благодарностью. Многие лишены даже этого.

– Как вы здесь живете? – поинтересовался я у старика, доедая похлебку.

– Как все живем.

– Знаете, дед Йован, люди очень по-разному живут, – припомнив Сидней, хмыкнул я.

– Живем себе – и дело с концом.

– На вас тут не нападают? Вас же совсем мало.

– Бывало всякое, – туманно ответил старец.

– Альянс вас защищает? Вы же входите в Альянс, да?

– Никуда мы не входим, никто нас не защищает! – заспорил дед.

– Как же? А они считают, что здесь их территория.

– Нам нет дела, что там кто считает. Мы здесь живем себе в сторонке, нас чужие дела не заботят. Нам никакой Альянс ничего не сделал ни хорошего, ни худого. Мы им тоже ничего не должны.

– А что же во время войны? За кого вы были?

– Война была двадцать семь лет назад, – пробормотал дед. – Другой войны мы не знаем.

– Разве эту территорию не оккупировали в 76-ом? Сюда разве нацисты не дошли?

– Не знаю, что за слова – «территория», «оккупировали». В Наш Замок никто не приходил. Мы здесь на отшибе, нас мало, мы никому не угрожаем. Никакие нацисты к нам не приходили. Никакой Альянс к нам не приходил. Пришла маленькая группка людей: хороших, работящих. Боря твой, в том числе. Мы их к себе приняли. И хорошо, и славно.

Слова старика заставили меня задуматься. А ведь по пустошам разбросано немало таких вот поселений, слишком мелких или слишком хорошо спрятанных, чтобы большим державам, какими были в сравнении с ними Альянс и ЮНР, было до них дело. Для жителей этих поселений ничего не изменилось после начала войны. Ничего не изменилось и после ее конца.

– У вас здесь есть связь? Интернет там, и тому подобное.

– Ничего такого нет. Далеко надо ехать, чтобы поймать связь. Наши туда редко ездят.

Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть.

– Мне нужна ваша врач, доктор Лопес. Где она?

– Там, где больные – там и врач. В больничке она.

– И как туда попасть, в вашу больничку?

– Тебе туда нельзя. Больных нельзя беспокоить, – строго сказал старик, но, подобрев, добавил: – Она обычно выходит обедать около часу пополудни. Подожди ее здесь часок – может, и дождешься.

– Ну ладно. Где-то здесь у вас можно умыться?

***

Флорентина явилась лишь к двум часам пополудни. К тому времени я сидел в центре круга из дюжины местных жителей, и вел рассказ, который важно переводил с румынского на венгерский язык дед Йован. Туземцы, в основном молодежь лет до тридцати, время от времени охали и ахали, улыбались, недоверчиво качали головой, шептались между собой.

– … энергия добывается путем соединения вещества с антивеществом – так называемой аннигиляции. Этой энергии так много, что потребность в ее экономии давно исчезла. Каждой ночью Гигаполис горит миллионами огней. И энергии хватает, чтобы вокруг города работали десятки тысяч озоногенераторов. Они создают такой толстый озоновый купол, какого не было над Землей даже до Апокалипсиса. Люди могут спокойно гулять на улицах с непокрытой головой и без очков. Прямо на улицах могут расти многие виды деревьев и кустов…

– Димитрис, я тут уже минут пять с интересом слушаю твою речь! – вместо приветствия, перебила меня доктор Лопес, протискиваясь в центр круг.

Я умолк на полуслове. Признаться, я так увлекся своим рассказом об устройстве жизни в Гигаполисе, который неожиданно привлек к себе столько внимания, что и не заметил, как Флорентина пристроилась со своей миской похлебки где-то позади.

– Прости, я тебя и не заметил, – улыбнулся я. – Это все как-то спонтанно вышло. Я и не думал, что местных жителей так заинтересует тема жизни в Содружестве. Странно, но они говорят, что ты до сих пор им ничего не рассказывала.

– А зачем им это рассказывать? – поинтересовалась Флорентина, в глазах которой вспыхнули искорки гнева. – Хочешь, чтобы эти доверчивые молодые люди, наслушавшись твоих баек, бросили все и отправились на поиски лучшей жизни? Ты не забудь рассказать им, что иммиграция запрещена, а нелегалы заканчивают свою жизнь в местах, которые намного хуже этого!

Я поморщился, вспомнив тоннели Нового Бомбея, так похожие на здешние катакомбы, и безводную пустыню в графстве Мак-Доннелл. Может быть, она отчасти и права. И нельзя же просто держать этих несчастных в неведении!

– Люди имеют право знать, как выглядит достойная жизнь, – резонно возразил я. – Я не сказал им ни слова неправды.

– Ты умолчал о главном, а это ничем не лучше лжи, – покачала головой Флорентина. – Ты забыл сказать, что у них никогда не будет такой жизни, о которой ты рассказываешь. Ты сам прекрасно это понимаешь. Внушая им ложные надежды, ты лишь оказываешь им медвежью услугу.

Я перевел задумчивый взгляд на своих слушателей, которые перешептывались, гадая, должно быть, о причинах нашей перепалки, а может, обсуждая впечатления от услышанного. Кажется, в этот момент я впервые в жизни осознал всю глубину вселенской несправедливости.

Любой из этих несчастных людей был ничем не хуже каких-нибудь Ральфа и Сидни Мэтьюз. Им лишь не посчастливилось оказаться в нужном месте и в нужное время. И вот теперь они обречены задыхаться в этих душных подземельях, в то время как другие дышат чистым воздухом. Они не смогут спасти своих детей, если те заболеют раком. А другие – смогут. И этого никак не изменить…

«Но ведь это не так!» – вдруг яростно подумал я, отогнав от себя несвойственный мне фатализм. В моем родном селении, Генераторном, мы не купались в роскоши, но жили достойно. У нас была электроэнергия, вода и пища. У нас был озоногенератор. Были образование и медицина. У нас были союзы, развитые отношения с другими общинами. И все это не возникло на пустом месте. Это благосостояние построили живые люди, своим упорным, самоотверженным трудом, смелыми поступками и удачными решениями. Среди этих людей были мои родители. Среди них был отец Бори – Игорь Андреевич. Они не ждали, пока на них ниспадет манна небесная. Они создали свое счастье сами.

– Эти люди – хозяева своей жизни, – повторил я упрямо, смело посмотрев в глаза Флоре. – Они имеют право знать, какой может быть эта жизнь, и стремиться к ней. Это мое мнение.

– Хм. Так может, ты обоснуешься тут? – иронично ухмыльнулась она. – А что? Этим людям не помешает твои опыт и знания. Покажи им, как надо жить. Помоги им построить здесь цивилизованное общество. И они будут считать тебя своим героем.

«Вот же стерва», – изумился я. – «Она, похоже, никогда не оставит меня в покое!» А ведь вчера под конец разговора мне показалось, что она устала от чтения нотаций.

– Что, не хочешь? – продолжала иронизировать врач «Красного Креста». – Ах, дай угадаю – ты искал меня, чтобы спросить, как поскорее выбраться из этой дыры?

– Знаешь что, Флорентина? – не удержался я, слегка краснея от того, что ее догадка оказалась отчасти верна. – Не удивительно, что никто из коллег не захотел поехать с тобой сюда! Странно, как это местные до сих пор тебя терпят.

– Ах, значит, я тебе больше не нравлюсь? – она дразняще улыбнулась, и добавила: – Ты бы удивился, как легко со мной уживаются простые и честные люди. Я терпелива ко всем человеческим слабостям. Ничего не могу поделать только со своей аллергией на лицемерие, эгоизм и самодовольство.

У меня уже вертелся на языке ответ относительно своей аллергии на желчных и язвительных мегер, но я с огромным трудом сдержался. Как бы там ни было, именно благодаря ей я не остался на пустошах, где был бы просто обречен на гибель.

Жители Нашего Замка все еще таращились на нас и перешептывались.

– Слушай, мы можем поговорить с тобой где-нибудь наедине? – попросил я. – Местные не пустили меня на твой медпункт, так что пришлось ждать тебя тут.

– Я рада, что они выполняют мои наставления, – важно произнесла доктор. – Моя клиника, которую ты называешь «медпунктом» – это единственное место в селении, где поддерживается идеальная чистота и гигиена. Я никого туда не пускаю без тщательнейшей дезинфекции!

– Я с этим не спорю, все правильно, – согласно кивнул я. – Медицина мне знакома не понаслышке. Моя мать была врачом. И моя бывшая училась на офтальмолога. Дженет относилась к этим вопросам так же серьезно, как ты. У нас в квартире царила гигиена, как в больничной палате.

Странно было говорить о Дженни как о «бывшей». Все еще странно, но уже удивительно легко. Прошедшие дни были так насыщены событиями, что мне казалось, будто наш разрыв состоялся несколько месяцев, а не дней, назад.

Я ожидал, что Флора отпустит какую-то колкость по поводу упоминания моей личной жизни, или поинтересуется, почему я расстался с девушкой. Честный ответ на этот вопрос был бы достойным завершающим штрихом к моему портрету в глазах доктора Лопес: «Я изменил ей, когда напился и был под наркотой». Эта тема, однако, не заинтересовала ее, либо она не подала виду.

– Что ж, у меня есть еще полчаса до следующего обхода, – после раздумья молвила она. – Пойдем.

Прогулка по коридорам и лестницам замка заняла несколько минут. Пока мы шли, мне приходилось не на шутку напрягать зрение, чтобы различить в полумраке хоть что-нибудь. Я заметил, что многие окна-бойницы заложены камнями, так что и без того скудное освещение здешних комнат и залов, задуманное строителями, еще сильнее уменьшилось. Подобно кротам, или вампирам, жители Нашего Замка, привыкшие прятаться от смертоносного солнца, не выносили слишком много света.

– Наверное, работать приходится много? – спросил я, пока мы шли.

Флорентина была определенно горда своей работой. Я рассудил, что это одна из немногих тем, на которые с ней можно пообщаться по-человечески.

– Я здесь единственный врач. На моем попечении – девять больных в стационаре, и еще сто пятьдесят девять, наблюдаемых в амбулаторном режиме. Некоторые больные в тяжелом состоянии. Я отдыхаю, лишь когда сплю. И готова проснуться в любой момент, если чье-то состояние ухудшится.

– Сто пятьдесят девять? Да это же, наверное, практически все население замка!

– Так и есть. Я обследовала их всех. Кроме нескольких упрямцев, которые до сих пор отказываются посещать врача. Вначале таких было больше, но я сумела завоевать их доверие. Я обнаружила лишь двух людей, которым не требуется постоянное медицинское наблюдение… Чего ты улыбаешься?

– Извини. Вспомнил тот бородатый анекдот. Ну, помнишь: «Здоровых людей не бывает, бывает недостаточно внимательные врачи»?

– В отношении населения НЖТ так и есть. Смеяться здесь совершенно не над чем. И да, при наличии более совершенного оборудования я действительно могла бы диагностировать значительно больше заболеваний, на более ранних стадиях.

Флора оставалась невероятно серьезной. Дженет иногда рассказывала мне о специфическом чувстве юмора врачей и иногда пересказывала мне некоторые анекдоты, услышанные у себя на практике. Похоже, Флора была лишена даже такого искривленного чувства юмора, когда касалось профессиональных медицинских вопросов.

– Тебе, наверное, приходится работать с инструментарием средневекового лекаря? Травяные отвары, и так далее? – понимающе закивал головой я.

– Вовсе нет! – возмутилась доктор Лопес. – Я окончила медицинский институт с красным дипломом вовсе не для того, чтобы заниматься примитивным знахарством! Этим людям требуется реальная медицинская помощь, и я в состоянии им ее оказать. Я сказала лишь, что мне не помешало бы более совершенное оборудование. Но я не жалуюсь. Международный Комитет Красного Креста, к счастью, хорошо финансируется правительством Содружества и частными спонсорами, и не скупится на обеспечение своих сотрудников. У меня здесь есть современная полностью функциональная УСКЗ «Омикрон медикал». Идут регулярные поставки всех необходимых медикаментов.

– Давно ты здесь?

– Скоро будет год.

– Если я правильно помню твое выступление, ты отрабатывала свой контракт в частной корпорации?

– Да. «Омикрон медикал».

– Ты не кажешься мне человеком, способным с удовольствием работать в коммерческой медицине, – усомнился я, не сумев представить себе пламенно преданную своей профессии латиноамериканку в среде людей, для которых медицина является всего лишь средством заработка.

– Кроме удовольствия, есть еще порядочность и чувство долга. «Омикрон» принял на себя колоссальные затраты на мое обучение. Честно отработать мой контракт – самое меньшее, чем я могла им оплатить. Корпорации принадлежит сеть частных клиник «Велфейр». Я работала в терапевтическом отделении одной из таких клиник в Бразилиа. Становилась лучшим интерном месяца в 79-м и 80-м. Квалификационная комиссия досрочно допустила меня к сдаче экзамена на получение врачебной лицензии. В благодарность за мою работу главврач клиники лично похлопотала перед руководством корпорации, чтобы срок моего контракта сократили и позволили мне уйти в «Красный Крест», воплотив свою давнюю мечту.

Рассказывая о своих профессиональных достижениях, Флора светилась неподдельной гордостью. Признаться, я редко встречал людей, которые бы относились к своему призванию с такой пламенной бескомпромиссностью и фанатизмом. На мой взгляд, некоторая порция здорового скептицизма лишь украшает человека. Однако нельзя не отдать ей дань уважения.

Я хотел было спросить еще кое-что, но тут навстречу нам вышел из темноты очередного коридора невысокий, чернявый молодой человек лет восемнадцати. Даже в полумраке было хорошо заметно, что черты лица юноши с правой стороны изуродованы страшным шрамом. Вид у парня был взвинченный, нервный. Движения его были словно наэлектризованы, а в глазах сверкали гнев и раздражение.

Эти глаза были мне знакомы. Нет сомнений, это тот самый снайпер, что еще вчера держал меня под прицелом, а затем отобрал у меня оружие. Я и не думал, что он так молод! Сейчас, без винтовки, маски и громоздкой экипировки, этот низкорослый тщедушный пацан с его драчливыми повадками способен был вызвать разве что улыбку.

В меня вперился недобрый, вызывающий взгляд. Всем своим видам мальчишка словно говорил: «Я тебя не боюсь, хоть ты и больше. Давай, попробуй только тронь меня!» Правую руку он держал за спиной. Не приходилось сомневаться, что там за поясом у него спрятан нож.

Парень гневно обратился к Флоре по-венгерски, указывая на меня пальцем. Очевидно, предостерегал. Врач отчеканила свой холодный ответ не терпящим возражений тоном. Топнув ногой и ругнувшись, парень рванулся прочь по коридору, не переставая испепелять меня гневным взглядом. Могла быть лишь одна причина для такой ненависти – обыкновенной ксенофобии здесь недостаточно. Я натянуто улыбнулся, чтобы не обострять ситуацию, но ощутимо напрягся, готовый отразить удар исподтишка.

– Это Мирча, – объяснила Флора, когда парень исчез. – Он очень подозрителен. Считает, что мне нельзя оставаться с чужаком наедине.

– Эй, да этот парень просто неровно к тебе дышит! – рассмеялся я. – Это за милю видно!

– Не говори ерунды!

По характерному раздражению в ее голосе я убедился, что истинные побуждения Мирчи не укрылись и от Флоры, которой эта тема была весьма неприятна.

– Мирча – сирота, – шепотом рассказала она. – Вырос в замке, воспитан общиной. Он всегда был бесшабашным, любил опасность. Лазил на пустоши вопреки запретам и поркам, которые ему устраивали взрослые. В четырнадцать лет он стрелял лучше любого из жителей замка, и ему позволили стать разведчиком. В один из первых дней, когда я здесь только обосновалась, его притащили ко мне товарищи с огнестрельной раной на лице. Он был очень плох. К счастью, мне удалось выходить его. За тот месяц, что я за ним ухаживал, он… очень ко мне привязался. Теперь бережет меня от всех опасностей. Иногда даже чрезмерно.

Пока мы разговаривали о Мирче, успели подняться по винтовой лестнице на вершину одной из замковых башен. В слабом солнечном свете, проникающем через бойницу, она отперла тяжелый замок на деревянной двери, и провела меня в круглое помещение, в котором было намного светлее, чем во всех прочих.

– Здесь никто кроме меня не бывает. Можем поговорить спокойно, – объяснила Флора, прикрывая дверь.

Я с изумлением оглядел помещение. Деревянный пол был заставлен множеством холстов с завершенными и еще только начатыми картинами. Некоторые были написаны акварелью, а некоторые – маслом. Большая часть картин были посвящены природе. Зеленый и голубой цвета преобладали на каждой. Так, одна из картин очень реалистично и в деталях изображала замок на фоне голубого неба, окруженный зелеными лугами – таким он мог бы быть до Апокалипсиса. На другой была изображена залитая солнцем мощеная улица цветущей альпийской деревни на фоне занесенных снегом горных вершин. Еще на одной – луг, на котором цветут разнообразные цветы.

Я замер от удивления.

– Это… ты все это нарисовала? – выдавил из себя невероятную догадку я.

– У каждого должна быть какая-то отдушина, – скромно потупилась Флора. – Я не профессионал. Малюю кое-как. Но я вывешиваю некоторые из своих картин, если те более или менее удаются, в своей клинике. Пациентам нравится, и это главное. Исследования показали, что природные пейзажи благотворно влияют на состояние психики.

– Я бы сказал, что они смотрятся впечатляюще! – воскликнул я, осматривая ее творчество. – Вау!

– Знаешь, я не хотела бы много об этом говорить.

Флора подошла к одному из башенных окон. Став рядом, я увидел сквозь узкий проем много километров суровой местности. Кроме колючей травы, кое-где попадались небольшие заросли низкого, не менее колючего кустарника. За исключением этого, земля была пустынна.

– Почему ты поехала именно сюда?

– Мне предоставили возможность выбора. Раньше я думала об Африке, но… выбрала это место, – она несколько замялась. – Из-за твоего друга.

– Из-за Бори? – удивился я.

– Да. Я уже перестала удивляться, что ты совсем ничего о нем не знаешь, – грустно кивнула Флора. – У Бориса был собственный видеоблог. Он выкладывал свои видеозаписи в Интернет примерно раз в месяц. Он давал советы тем, кто пытается вырастить овощи в условиях пустошей. Делился своим опытом, хвастался успехами, анализировал неудачи. Он был простым и непосредственным, часто путался в словах, но он был таким неунывающим. В нем было столько энергии и воодушевления! Мне редко доводилось видеть людей, которые так болеют за свое дело, стремятся сделать наш мир лучше.

– Ты и сама такая, – задумчиво кивнул я.

Она неопределенно покачала головой.

– Я случайно увидела это видео, и загорелась. Попросила, чтобы меня направили сюда, в Наш Замок. Видеозаписи Бори вдохновили меня. Я захотела познакомиться с этим человеком, работать с ним рядом.

Подобное признание из уст пламенной латиноамериканки изумило меня. Я никогда не считал Борю Коваля человеком, способным вдохновлять. Воистину, я еще так плохо разбираюсь в людях.

– Вы с ним были близки? – спросил я, глядя на печальное выражение на лице Флоры.

– Мы были друзьями. Надеюсь, ты спрашиваешь об этом! – ответила она, сверкнув глазами.

Во мне неожиданно раскрутился маховик психоанализа, который я, должно быть, унаследовал от матери. Я вдруг ясно осознал, что Флора, должно быть, девственница. Излишне серьезное отношение к урокам мисс Танди и зомбирующим проповедям пастора Ричардса, умноженное на фанатичный феминизм, видимо, начисто убили в ней сексуальность.

Быть может, она даже согласилась на варварскую операцию, помогающую «изгнать демонов похоти», к которой постоянно подбивал девушек сумасшедший пастор – так называемое «женское обрезание». Рина Кейдж однажды призналась мне, что мисс Танди, у которой беднягу заставили проходить курсы по лечению от нимфомании, неоднократно угрожала ей организовать эту операцию принудительно, когда Рина спит. Из-за этого та до сих пор иногда просыпается в холодном поту. Может быть, этими переживаниями и объясняется ее ненасытность в постели.

Романтичное женское начало, все еще продолжающее жить во Флорентине, должно быть, пробудило в ней возвышенные платонические чувства к доброму и честному человеку, каким был Боря. Свои чувства она изливала в одухотворенной творческой манере, на своих картинах. Но даже наедине с собой она продолжала называть их «дружбой», стесняясь увидеть в них оттенок того, что ее научили считать греховным. Если ее и посещали какие-то фантазии во сне, то она наверняка просыпалась в ужасе и просила «избавить ее от Лукавого» в рьяной утренней молитве.